Дама с весами Яркий Джокер

54


На отчаянья мгле
Наши держатся сны и картины.
Нам бы светлыми стать,
Чтоб сквозь сумрак лучиться уметь.
Я стою на Пути
И огонь в моём сердце не стынет.
Мне бы затемно
В эту пургу достучаться успеть.


Дама с весами (Яркий Джокер)


Время движется лишь назад. Мы, глядящие вперёд, не сразу способны это постичь. Но чем больше мы его упускаем, тем сильнее открываемся этой истине. Пока однажды что-то не толкает нас на внезапное пробуждение. Для меня это было движение стрелки. Сочный автомобильный гудок – старик вскакивает – стрелка меняет направление. Ради этого ему стоило жить.
***
Как уговорились, сначала вхожу я. Маленькая белоснежная палата с зарешёченным изнутри окном и единственной койкой. Высоко под потолком – круглые строгие часы. На другой стороне – завешенная чёрной материей картина. Молчун сразу забеспокоился. Не может понять, в чём дело. Меня как будто не узнаёт. Да и его сразу не узнаешь: осунулся, взгляд угасший, сидит такой жалкий на краю большой, прикрученной к полу кровати. Лицо синими пятнами, кожа шелушится, трёхдневная щетина на впалых щеках. Нервно подрагивает и жуёт губы. Таким я его не могла и представить. Прежде он всегда держался с достоинством. Мудрый тихий канцлер с никому не ведомым прошлым. А сейчас будто съедает сам себя. Вечное сияние глаз обращено вовнутрь, на жаждущую взлететь душу. Но есть дело, без завершения которого он не может уйти.
Смотрит настороженно. Прежде у него не было посетителей. Но и меня узнать не просто. Сперва надо привыкнуть к наряду. Шофёр чуть глаза не свернул, стараясь не подавать виду. Зачем мне эта театральность? – Хочу показать этому тихоне, что картины памяти живы, и бежать от них бесполезно. Если на что-то закрываешь глаза сегодня – оно обязательно проявится завтра, а без учёта всех картин сознания мы не способны принять верного решения. Пусть его ум напряжётся. Все эти годы я играла в их игры – пора и им сыграть в мою.
Я одета в домашнем стиле Голландии семнадцатого века. Поняв своё положение, я вспомнила картину – и сделала заказ. Вот он и пригодился. Длинное просторное оранжевое платье, отороченный белым мехом синий жакет с рукавами до локтей, белый чепец на голове. Думай, Молчун, думай. Хоть ты был по ту сторону, я всегда тебя уважала. Последний же твой поступок, наконец, показал твою реальную суть. Всю жизнь подавляемую, но не побежденную. Однако узел завязан, и развязывать его опять-таки приходится мне. Хотя, теперь мы с тобой – ровня. Но ты ещё этого не знаешь. Впрочем, приглядевшись, можешь заметить.
Кажется, он меня узнаёт.
- А… Это ты? – замогильный уставший голос – как худой колосок в чистом поле.
Док аккуратно протискивается за мной в приоткрытую дверь. Не выдержал. Дед переводит взгляд с одного на другого, не в силах уразуметь, в чём дело. Потом привстаёт. Показывает на дока.
- Знакомься, это – …
- Айболит, - не добро встревает доктор.
В маленьком сгорбленном старичке чувствуется немалая сила. Лоб режут продольные полосы морщин, но тигриные глаза и перекошенные губы рвутся в бой.
- Почему… Айболит? – возражает дед, откашливаясь и улыбаясь, - Вы ведь… не зверей лечите.
- Вы хуже зверя, - мрачный бас доктора бьёт по ушам.
- Я никого за всю жизнь не тронул, и вы это знаете.
Доктор шагнул к Молчуну.
- Вы переложили на меня ответственность за чужую жизнь. А возможно, и за смерть. И я уже отчаялся искать выход. Даже звери так не поступают.
Док приподнял руки с напряжёнными пальцами.
- Вы не судья! – хрипло воскликнул дед.
- Теперь – нет, - отступил док, - Теперь судья – вы. Сейчас уж точно решать вам.
Доктор фыркнул, повернулся и с достоинством вышел.
- Вы знаете, кто судья, - пробубнил дед ему вдогонку.
***
Женщина садится рядом. Зачем она так вырядилась? Меня это почему-то волнует до глубины души. Она молча смотрит в глаза, кладёт руку поверх моей. Раньше я не встречал у неё такого взгляда, такого покоя. Где её напор, перед которым не мог устоять никто? Где та несущаяся мощь, из которой, казалось, она состояла целиком? Эти прежде всегда жёсткие янтарные глаза успокоились и стали бездонными. Линия губ застывает в неведомой мне всепрощающей улыбке. Смоляные волосы слегка выбиваются из-под чепца.
- Ты изменился. Измучился? – мелодия её голоса кружит голову.
- Время… лишь оно мучает нас, - ответил я.
- Всё это ты сами с собой сделал. Винить время – по-детски.
Я тяжело вздохнул.
- Время – что смерч. Налетает, подхватывает, калечит тебя – и исчезает, будто его и не было.
Она молчала с минуту. Зачем она приехала?
- Отпусти его.
Вот это да! Я бы никогда ни в чём ей не отказал. Но сейчас… Я собрался с мужеством.
- Пусть живёт в построенном себе склепе, окружённый замороженным временем, которое он так ценит.
Сказал – и полегчало. Под моим мнением возведён фундамент. Смотрю ей в глаза, стараясь прочесть впечатление. Она становится серьёзней.
- Он не дал нам умереть, - почему-то гладит живот, - И мы теперь убьём его невмешательством?
Она так проникновенно это произнесла, что я опустил взгляд. Что на это ответишь? Теперь я узнал её полностью. Что-то всегда за ней стояло – это не виделось, но проявлялось в словах, во взгляде…
- Нет, - с трудом выдавил я, понимая, что должен возразить, тем более что тут уже прав был я, - Всё было не так.
- Что? – она склонилась ближе.
- Тебя никто не спасал.
Она приоткрыла рот, насторожилась, но не поверила окончательно.
- Он не спасал тебя, - повторил я.
- А кто это был?
- Никто, - я впервые раскрывал эту тайну и сейчас боролся с привычным желанием всё важное сохранять в секрете, - Трезубец не пробил тебя. Тебя отбросило.
Она молчала, поражённая. Одной рукой сжимая мою ладонь, другой прикрывала глаза.
- Видно, Бог припас для тебя что-то важное, - нашёлся я, как её поддержать.
***
На улице громко взвыл ветер. Так же он шумел и в поезде. Ты тогда с сожалением закрыл окно.
- Увы, теперь я взрослее. Я уже никуда не улечу.
Обезоруживающая мальчишеская улыбка. Островерхие глаза с огоньком азарта внутри. Я молчу – и ты продолжаешь.
- То, что повернуло меня к жизненному делу, случилось в семь лет.
Ты мечтательно улыбнулся. Поезд гулко попрыгивал, порывы ветра хлестали в окно.
- Тогда тоже был ярый ветрюга. Смерч! А мне страшно захотелось погулять, полетать… Родители с трудом заперли окна на щеколды, а я просился на улицу. «Там ветер!» - говорили мне. «Я сам ветер!» – браво отвечал я. «Там град!» – «Я сам град!». «Там вихрь!» – «Я сам вихрь!». Говорить с ними было бесполезно. Что они понимали в моих интересах? Я притворился послушным и лёг спать. А когда они легли – открыл окно. Ветер сразу ворвался внутрь. Когда они вбежали в комнату, меня уже не было. Вихрь подхватил меня и носил как игрушку. За ночь я навидался страхов, от которых замирал дух, а утром меня нашли на верхней ветке высоченного дерева. Странно, что я вообще остался жив, - ты посмотрел с хитринкой, - Но мне понравилось.
Мне было не по себе от рассказа, а ты добродушно смеялся.
- Доктора ничего не нашли и родичи вздохнули с облегчением. А я при случае громко заявлял, что «я играл!». Мама сказала: «Значит, ты будешь игроком. Но твоя бабушка играла по-другому. Что-то не помню, чтоб она завещала тебе летать как листок». А я пробубнил: «Одно другому не мешает».
- Эта поездка для тебя тоже игра? Не слишком ли ты легко на неё сорвался? – аккуратно спросила я, - Мне кажется, ты снова поддаёшься ветру, но уже по-взрослому.
Гром ударил с новой силой. Я очнулась. В последнее время никак не могу отоспаться.
***
Я тихо зашёл к ним снова. Наблюдать через решётку было бесполезно. Разговора не было слышно. Я её привёз – я за неё и отвечаю.
- Отпусти его. Он уже никому ничего не сделает! – не смотря на мольбу, дама держалась с достоинством.
- Не сделает... если я его не выпущу.
Женщина раздвинула полы сюртука, взяла ладони старика и положила на свой округлившийся живот.
- Я же вам… никто, - промычал Молчун, вытаращив робкие впалые глаза.
- Я раньше не знала. Но док мне сказал. Теперь мы – родня.
Дама достала из сумочки аптечные весы. Взяла их за стрелку, дождалась, пока успокоится коромысло со свисающими чашечками… и выжидающе посмотрела на Молчуна. Тот напрягся… и вдруг дёрнулся назад, прикрыв рот рукой.
***
Коренастая проводница молча поставила чай, хитро глянула исподлобья и вышла.
Ты сел. Поезд прибавил скорость. Столбы за окном замелькали быстрее. Стаканы вызванивали трель. Ночники тускло освещали холодное купе. Твои азартные пальцы танцевали в воздухе в недоступном слуху ритме.
- Ты точно – игрок, - я запустила руки в твои волосы. В полутьме сверкнула захватившая их седина, - Сейчас ты мне скажешь, что родился таким?
- Конечно! – ты посмотрел так пронзительно, что, несмотря на полумрак, как обычно, заставил вздрогнуть, - Рождаясь, я летел прямо на доску с огромными  клетками…
Я улыбнулась.
- Тебе бы в театре играть.
- Правда! Игровое поле самой жизни! Мне никто не хотел рассказывать, но я и сам помнил. Потом мне объяснили, будто я чуть не упал на кафельный пол, но в последний момент был спасён. Ладно, может, так и было. Но всё же… я собирался разбить голову о твёрдую реальность жизни!
Ты встал и коснулся моих волос. Они тогда были почти такими же светлыми как твои.
… Настойчивое покашливание вытащило меня из грёз воспоминаний.
- У меня было несколько адресов. Я выбрал ваш, - басовитый доктор волновался, - На вас, конечно, ложится огромная ответственность.
- Я поняла, - успокоила я его, - Ещё по телефону. Я думала об этом. Да и материалы мне знакомы…
- Сколько в них правды?
- Как сказать… Здесь всё – правда, но… жизнь правдивее правды.
Наверно, у меня был расстроенный вид, потому что док стал причитать.
- Помогите мне… и ему… не стать преступниками.
- Кто я такая? – подняла я наполненные слезами глаза.
- Следователь.
Грустно улыбнувшись, я развела руками.
- Уже нет, - он был поражён, - Терпеть не могу власти. Мне она не нужна ни на плечах, ни за поясом.
- Понимаю, - едва вымолвил он.
- В меня вошло нечто другое… - я с мукой коснулась груди.
- Вы имеете в виду… - и он показал на мой живот.
Я вздохнула.
- Может, это – одно и то же. Сюда вошло, - я посмотрела на грудь, - а сюда переместилось, - и положила руку на живот.
Док понимающе вздохнул, но тут же спохватился и стал подыскивать новые слова убеждения. Он не был уверен, что я с ним поеду. Он не знал, что я была рада этой возможности.
- Я вас прошу… Он поставил меня в такое положение…
- Вы уже рассказывали. Это ужасно. Так у вас было несколько адресатов? – док кивнул, - Но вы выбрали меня?
Он снова кивнул, уже с извиняющейся улыбкой.
- Сказать по правде, вы – единственный человек, кого он может послушать. Так что выбора у меня не было.
- Так и есть, док. Вы хорошо изучили материал и чётко всё поняли.
Маленький коренастый человек сиял от похвалы.
Я достала книгу репродукций Вермера – голландского классика семнадцатого века, и раскрыла на картине «Женщина, держащая весы».
- Я оденусь так. Давно хотела применить этот наряд для чего-то важного.
Док сконфузился:
- Это – ваше право, но… зачем? Что это даст?
- Док, эта картина – оттуда, - я подняла брови.
- Ааа… - он с минуту думал, - Но почему именно эта? Там висят и другие.
- Я ведь должна уговорить его… даровать жизнь?
- Да…
- Под картиной висит карта Яркого Джокера – рождение, жизнь, яркие краски мира. Он вспомнит. Это его встряхнёт. Он так привязан к этим картинам…
- А что изображено за женщиной?
- Там висит картина Страшного суда. Молчун это знает. У него заболит совесть. Он не сможет мне отказать.
Гримаса ужаса охватила лицо доктора.
- Вы же знаете, он хотел спасти других… Как бы его совесть не взорвалась…
- Кто кого уговаривает, док?
- Я лишь не хочу его… смерти. А… нельзя ли поехать в обычной одежде?
- Только в этой. Пусть прочувствует, что его есть за что судить. Человек несёт ответственность за каждый поступок. Потому что не может знать всех последствий.
- Он думал, что нашёл нечто среднее…
- Я говорю о его многолетнем бездействии. Это намного страшнее последнего случая. Это – причина всего, что случилось. Выживет. Он крепкий.
- Вы – коварная женщина, - прошептал док, - Похоже, всё, что я прочёл о вас – реальность.
- Реальность ужаснее. Её не изобразить на бумаге.
***
Молчун затрясся и побледнел. Глаза наполнились слезами. Выражение лица говорило о раскаянии. Он то смотрел на весы, то зажмуривался, то прижимал ладони к заплаканному лицу, то опускал их в молитвенном слиянии. Я уже решил вызвать персонал и медленно отступал к двери, не спуская с него глаз.
Вдруг с улицы донёсся гудок. Дед подскочил и выглянул в окно. Под домом стоял белый автомобиль с большим «54» на крыше. Молчун замер. Следующий яркий звук издали часы на стене. Мы автоматически обернулись – стрелка шла в обратную сторону.
Лицо деда просияло. Он восторженно посмотрел на живот женщины.
- Ты вернулся, - протягивая к нему ладони, шептал Молчун, - Я ждал тебя полжизни – ты пришёл, чтоб спасти меня.

Copyright © Лаварэс – сентябрь 2004