А я не сталин... я- зайдельсон

Эту историю рассказал мне давно, ещё в 60-х годах мой приятель Михаил Рогинский, «золотое перо» газеты «Советская Эстония», показанный у Довлатова под псевдонимом Шаблинский.
         Я находился в редакции главной партийной газеты Эстонии, когда в журналистскую комнату зашёл необычный посетитель. Не обратить на него внимание было невозможно. Представьте себе огненнорыжего, веснушчатого, высокого, худого гражданина, лет пятидесяти, с огромным, слегка свёрнутым набок, горбатым носом. Несмотря на теплую погоду, на нём был видавший виды такой же рыжеватый плащ и стоптанные черные ботинки. Говорил он тихо, был вежлив и деликатен, и казался  не по годам крайне стеснительным. Но я обратил внимание с каким пиeтетом журналисты , как правило не признающие никаких авторитетов, слушали его.
«Это Фима Зайдельсон,- ответил Рогинский на мой немой вопрос, - Он работает в архиве ЦК КП Эстонии и принёс для публикации очередной исторический очерк о коммунистическом движение в Эстляндии. Кстати, несмотря на заданность и ограниченность темы, пишет он мастерски и где-то даже интересно. Сам он человек незаурядный, но он- жертва исторического происшествия, резко изменившего его судьбу. Короче, его переехало колесо Истории».
И Миша поведал мне удивительную, почти анекдотическую, если бы не грустный финал, историю.
Жил в довоенной Эстонии холодный сапожник Зайдельсон. Жил бедно, но как многие евреи мечтал об одном – дать любимому сыну Фиме хорошее образование. Для этого он копил кроны и отправил Фиму учиться не куда-нибудь, а в Англию,в Оксфорд. Фима блестяще закончил университет, получил прекрасное образование, освоил многие языки. Одновременно он весьма серьёзно заразился коммунистическими идеями, так что к моменту возвращения в Эстонию Фима  был готов к борьбе за светлое будущее эстонского народа. Но тут подошёл 1939 год, и Советский Союз решил обеспечить это самое будущее без помощи Фимы. После установления в Эстонии  власти Советов Фима стал сотрудничать в коммунистической газете. Началась война. Фима ушёл на фронт и отвоевал, как говорится, от звонка до звонка. Воевал храбро, был ранен. Но вот что странно – он не получил ни одной боевой награды. Ярко выраженная еврейская внешность тут сыграла роль, или его эстонско-оксфордская биография (к евреям, коренным жителям прибалтийских стран-неофитов, тогда, да и потом, относились с подозрением в их лояльности к новому режиму). Так  что награда не нашла своего героя. Но Фима не огорчился, не обиделся на советскую власть, а вернувшись с войны в Таллинн начал работать штатным корреспондентом русскоязычной газеты «Советская Эстония». Это была престижная  работа в главном коммунистическом издании – «органе», как тогда говорили. За короткий срок деятельный, образованный и эрудированный наш герой становится ведущим журналистом газеты и любимцем тогдашнего главного редактора – Руднева.
Наступил 1949 год. В Эстонии готовились шумно отметить десятилетие пребывания республики в «братской семье народов СССР». Готовилась к этому загодя и газета «Советская Эстония». Требовался «гвоздевой» материал. Руднев вызвал Фиму и попросил его что-нибудь придумать. И Фима придумал. Он предложил Рудневу опубликовать в газете приветствия «братскому народу Эстонии» от руководителей компартий  восточно-европейских государств и брался получить эти приветствия,  используя свои языковые способности и, естественно, бесплатный редакционный телефон. Руднев пришёл в восторг, разрешил пользоваться личным телефоном, и Фима приступил к реализации задуманного.  Дело оказалось длительным и хлопотным. Какими-то ему только известными путями он находил номера телефонов лидеров государств и компартий, звонил им, объяснял причину звонка и записывал приветствия этих деятелей «братскому эстонскому народу». Несмотря на то, что интервью велось на родном языке приветствующих, сами приветствия были до удивления схожи и не блистали оригинальностью и глубиной мысли, как-будто их произносил один и тот же человек, но только на разных языках. Фима старательно записывал, дословно переводил, потом деликатно редактировал. Так он получил приветствия от немца Вильгельма Пика, поляка Болеслава Берута, венгра Матиаса Ракоши, чеха Климента Готвальда, румына Георге Георгиу-Дежа и в конце июня добрался до болгарина Георгия Димитрова, с которым он решил общаться на русском языке, которым Димитров хорошо владел.
Трубку взял помощник Димитрова, и Фима без всяких околичностей, не представившись, попросил товарища Димитрова поприветствовать Советскую Эстонию. Помощник  вежливо сообщил, что товарищ Димитров отдыхает и поинтересовался кто спрашивает. И тут, Фима произносит первую роковую фразу: «Я из Таллинна». (Автор просит читателей произнести эту фразу быстро, слитно и вслух. Как в этом случае фраза звучит?.. Правильно! «Я с Таллинна»). Плохая по тем временам слышимость «сглатывает» окончание в названии города..., и дрожащим голосом помощник сообщает, что он переключает на Димитрова. Проходит несколько минут, и Димитров бодрым голосом  соообщает товарищу Сталину, что от имени болгарского народа и от себя лично он рад приветствовать братский эстонский народ... и так далее по уже накатанному тексту. Фима бодро записывает. Закончив приветствие, Димитров сделал паузу и спросил, будут ли у товарища Сталина ещё какие-то вопросы. «Нет»- ответил Фима – «Спасибо» и добавил:        «ТОЛЬКО Я НЕ СТАЛИН, Я – ЗАЙДЕЛЬСОН». И эта вторая роковая фраза окончательно сгубила Фиму.  Злые языки утверждают также, что этот эпизод подорвал и так уже слабое здоровье Димитрова, который через несколько дней, 2 июля, скончался.
Дальнейшие события развивались стремительно. Через полчаса какие-то люди в серых плащах затолкали перепуганного главного редактора в машину, привезли в аэропорт и уже через несколько часов он стоял навытяжку перед высокими чекистскими чинами. Вначале ему прокрутили магнитофонную запись фиминого интервью. Далее в соответствующих выражениях и на повышенных тонах высказали всё что они думают о нём, о газете, о сотрудниках. Однако, отделался он сравнительно легко, строгим партийным взысканием, так как злого умысла не нашли. Даже разрешили опубликовать приветствия. Фиму же с треском  уволили без права впредь заниматься журналистской деятельностью. Но не только журналистской, но и любой другой гуманитарной деятельностью. Соответствующие указания были спущены в республиканские органы. Это был настоящий запрет на профессию. Самое интересное, что хрущёвский «реабилитанс» его не  коснулся, так как он не был осужден, а, значит, формально не подлежал реабилитации. Как он существовал, обременённый большой семьёй, одному богу известно. Бедствовал он ужасно. Лишь в начале шестидесятых его приняли на скромную должность архивариуса в архив компартии Эстонии. Помогли знания языков и либерализм лидера республиканской компартии. Несмотря на всё с ним происшедшее, Фима  не утратил коммунистические идеалы. Он с головой ушёл в изучение коммунистического движения в Эстонии. Находил какие-то новые скучные факты, мастерски их  обрабатывал, превращая в занимательные очерки,  и с разрешения начальства  печатал в «Советской Эстонии». Для себя он по-прежнему ничего не требовал. Журналисты его любили и почитали за мэтра.