Остров

  *Символизм ключей изначально связан с римской мифологией, с образом двуликого Януса. Один из ключей, золотой, олицетворяет духовную власть, ведущую к миру богов через небесные двери в знаке Козерога, другой, серебряный - светскую власть и мир людей, в который можно попасть через подземные двери в знаке Рака.
  Позднее эти же символы появляются в католической традиции. Там серебряный и золотой ключи олицетворяют помимо светской и духовной власти, еще и меньшую и большую тайну, земной и небесный рай.*

  Владимир застегнул куртку. Железный замок с отметинами ржавчины на  уже немолодом теле жалобно лязгнул и умолк. В комнате было прохладно и тихо: небольшая печка, не дождавшись рассвета, уснула, убаюканная монотонным шепотом ночи. Владимир взял со стола несколько заранее нарезанных кусков хлеба, вареный картофель и рыбу, неторопливо завернул все это в плотную серую бумагу и положил в пакет, стараясь как можно меньше шуметь. Ему казалось, что громкие звуки разрывают нежную ткань тишины, лишают раннее утро его невинного обаяния. Он смахнул с деревянного стола крошки и посмотрел в окно. Взгляд скользнул сквозь стекла, заплаканные бесчисленными дождями, и бросился со всего размаха в безнадежно пасмурное утро. Непроглядный густой туман стелился по земле, поднимался с травы, угрожая расправой маленькому домику, бесстрашно ютящемуся в одиночестве у кромки леса.
  Владимир посмотрел на часы. Он не торопился, не торопились и они, давно замерев на двенадцати и покрывшись изрядным слоем пыли. Взяв сверток с едой, он звякнул ключами и вышел на улицу. Один лишь шаг перенес его из серого пространства сумерек, из мира снов и видений в белесое утро, расстилавшиеся за порогом дома, в мир реальности, в мир фактов, требующих доказательств и опровержений. Не закрывая дверь, позволяя свежему воздуху проникнуть внутрь и беспрепятственно хозяйничать в его скромном жилище, Владимир двинулся по  тропе, разделяющей высокую траву луга на две половинки, словно неровный торопливый пробор. Извиваясь, кривляясь в немой усмешке, вела она его вперед, уводя от домика, медленно погружающегося в трясину тумана. Трава, словно грезившая наяву, бросалась к его ногам, страстно их обвивала, но, мгновенно обессилев, быстро разжимала свои цепкие объятия. На сапогах оставались тусклые капельки росы.
  Вокруг тянулись долгие минуты тишины, нарушаемой лишь неприятно громким звуком шагов. Порой сквозь паутину безмолвия прорывался тихий, как будто нерешительный голос, зовущий, шепчущий о своих тайнах, и тогда Владимир останавливался, тревожно вслушивался. Как хотел он понять его, как хотел разобрать все его песни по нотам и сложить заново, чтобы знать, чтобы петь в унисон. Как хотел разгадать все его секреты и сберечь их от грубых глаз, от алчных рук… Владимир почувствовал дрожь, нарастающую по мере того, как он приближался к цели. Он говорил себе, что это, должно быть, холод пробирается под тонкую кожу куртки, под шерстяной свитер, связанный любящими руками жены. Он знал, что стоит ему достичь берега, увидеть лодку, покорно ждущую хозяина, и наваждение исчезнет, в душе вновь наступит безмятежное спокойствие, нарушаемое только легкими взмахами крыльев надежды.
  Владимир остановился. Трава обрывалась, будто запнувшись о тонкий ободок серого песка, сжимающий озеро. С его поверхности вздымался туман и, сливаясь с мрачными низкими облаками, поднимался в небо. Редкие волны лениво, почти бесшумно, облизывали берег. Они то уносили мелкие коряги, то возвращали их обглоданные скелеты. Он опустил лодку на воду, поспешно забрался внутрь. Озеро с печальным звуком приняло ее уставшее тело, покачало, словно успокаивая, и понесло прочь от берега.
  Призрачный туман, который всегда, день за днем, месяц за месяцем, год за годом, укутывал нагое тело озера, оберегая его гладь от солнечных лучей и любопытных глаз, недовольно сомкнулся, поглотив берег. Ничего, кроме бесконечного плеска воды о борт старой лодки, холодного плотного воздуха и надежды. Владимир посмотрел на компас. Западная сторона озера все еще была неисследованной, скрытой от него завесой влажного тумана, оседавшего липкими капельками пота на коже. Туда он и направлялся.
  Каждый день поисков мог стать последним, принести ему гибель или же, наоборот, желанную разгадку, способную прервать цепь бесконечных утренних пробуждений в унылом полумраке его одинокой хижины. По вечерам, возвращаясь разочарованным и усталым, Владимир давал себе обещание отказаться от мечты, уехать, вести нормальную жизнь, но с зарей возрождалась его отчаянная вера, и он вновь трогался в путь.
  Местные жители называли озеро не иначе как Проклятым, запрещали детям бегать на берег, пугая их водяными и привидениями, якобы живущими в таинственном тумане. Феномен стал даже причиной визита группы ученых, которые провели ряд исследований, пытаясь объяснить это явление. Не найдя источник возникновения тумана, написав пару-тройку статей и потеряв всякий интерес к озеру, они исчезли. Среди них был и Владимир. Однако он, в отличие от своих коллег, не захотел покинуть загадочное место. Для него оно продолжало оставаться источником тайн, источником, вглядываясь в который искал он ответы на свои вопросы. С первого дня, вернее с самой первой ночи пребывания в этих местах в его сердце поселилась мечта. Не сразу распознал он ее, не сразу смог принять. Лишь когда ушли суетливые, шумные коллеги, лишь когда стихла их пустая болтовня, и рев моторов унес их прочь, отдался Владимир своей мечте полностью, вручил ей ключи от своей души, от своей жизни и судьбы. У него ничего больше не было, кроме страстного желания добиться поставленной цели да захватывающих снов, которыми он забывался, возвращаясь в холодное лоно своего жилища. Местные жители обходили его стороной, считая странным, коллеги и друзья вскоре позабыли и перестали писать. Разве что жена изредка присылала пару строчек и маленькую посылку. В ее словах Владимир читал то усталость и отчаяние преждевременно постаревшей женщины, то какое-то скорбное равнодушие убитой горем души. Боль от осознания вины пронизывала его с ног до головы. Тоска и сожаление сжимали все внутри, от отвращения к себе он бросался на стены, неистово бился, словно попавший в ловушку зверь. Падая без сил на холодный, грязный пол, молил он ее о прощении, просил понять его страсть и плакал, уткнувшись головой в колени. Ее страдания тянули его домой, но и они же не давали вернуться. Разве мог он прийти после трех лет разлуки и сказать, что все это было напрасно? Разве мог увидеть на ее лице морщинки- следы пролитых слез, бессонных ночей и понять, что все это было зря? Владимир оставался, писал ей длинные письма с обещанием скорого возвращения: вот-вот, совсем скоро, уже завтра найдет он его…
  Был почти полдень. Оковы тумана, окружавшие лодку, стали менее плотными. Сквозь его завесу лениво пробивалось приглушенное щебетание птиц. Звуки, увязнув в молочно-белой паутине, растекались, и становилось невозможно определить в какой стороне берег и как далеко до него. Владимир все плыл. Весла вяло опускались в воду, чтобы через несколько секунд вновь показаться на поверхности. О борта лодки уныло плескались волны. Порой Владимиру казалось, что она прикована к илистому дну ржавым якорем, и никакая сила не может сдвинуть ее с места, но немногочисленные приборы свидетельствовали об обратном.
  Владимир положил весла, достал пакет с едой и, развернув, принялся медленно и тщательно жевать хлеб. Полностью отдавшись своим размышлениям, он не чувствовал вкуса. Он вспоминал первую ночь на берегу, ночь, которая положила начало его поискам.

  Зелеными мягкими волнами вздымались вокруг него холмы. Своими добрыми, широкими лицами доверчиво тянулись они к солнцу, нежились в его лучах, растворяясь в ослепляющем свете. Воздух, словно потревоженная случайным прикосновением струна, дрожал от звенящей чистоты. Чуткая ультрамариновая тишина спускалась с небес. Иногда в ней слышался призрачный, неуловимый шелест, и тогда с низкорослого кустарника, покрытого россыпью бесчисленных бутонов и уже распустившихся цветов, взмывали к облакам стайки невесомых бабочек. Эти парящие шелковые лоскутки превращали голубой холст в неповторимые, яркие картины калейдоскопа.
  Самый высокий холм, напоминающий мудрого и строгого старейшину, задумчиво упирался в белоснежное облако, в почтительном поклоне застывшее над ним.
  Чувствуя непреодолимое желание окинуть взглядом весь этот восхитительный ландшафт, вобрать в себя, запомнить каждую его черточку, чтобы унести с собой, если вдруг придется покинуть столь удивительное место, Владимир поднялся на его вершину. Он добрался до ватных объятий облака, парящего над холмом, дотронулся до его белого края, приподнял, словно легкое одеяло. Между складок, спрятавшись от щекочущих лучей солнца, укрывшись от проказ ветра, свернувшись теплым клубочком, спала радуга. Разбуженная, встревоженная его любопытным взглядом, выскочила она из своей пушистой постели и от неожиданности, спросонья расцвела всем своим семицветьем. Облако тактично отошло, уступая ей свое место над почтенным холмом и заодно обнажая вид, который так жаждал увидеть Владимир.
  Зеленый остров в оправе голубой воды, в оковах плотного тумана, клубящегося у самого берега, предстал перед ним. По его изумрудному телу струились холмы, в их ложбинках шелестели листвой деревья, добродушно покачивая кронами, в которых копошились, звонко переговариваясь, птицы. Через весь остров бежал ручей, спотыкаясь о гладкие камни, которыми было усыпано его дно. Владимир присел на траву, впитавшую в себя ароматное вино солнечных дней, закрыл глаза. Остаться в мире гармонии зеленого острова, никуда не спешить и наслаждаться день за днем умиротворением и покоем этого края, что было бы прекраснее... Словно вторя этим мыслям, зазвучал за его спиной тихий голос. В мелодии его Владимир услышал предложение остаться, выбрать золотой ключ, выбрать цель и путь к ней. Он открыл глаза и посмотрел на остров, на радугу, восторженно скачущую по небу в погоне за ветром, на суровую стену тумана, на золотой ключ, сверкающий у его ног. Как хотелось бы ему, чтобы жена была рядом, чтобы удивленно и восхищенно смотрела на него, пораженная нетронутой красотой холмов. Тихий голос пропел ему о серебряном ключе, о возможности возвращения и покоя. Кусочек холодного металла забился у его ног, призывно заблестел. Песнь стихла, последние ее звуки развеял ласковыми руками ветер, прогоняя наваждение. Однако высвеченные лучами солнца на траве остались лежать два ключа. Владимир медленно протянул руку, задумавшись, замер и, вдруг решив, резким движением поднял с земли золотой ключ. Выбор был сделан.
  Он проснулся и долго не мог поверить, что все это было лишь сном, причудливым вымыслом сознания. Не природа оказалась гениальным архитектором, создавшим своей своевольной рукой величественный остров, а всего лишь его фантазия. Владимир попытался отогнать от себя всякое воспоминание о чудесном сне, отвлечься работой: изучением стойкого тумана над островом, однако это было не так просто. Сон вновь и вновь возвращался, тревожил его и без того неспокойную душу. Всегда один и тот же, он разнился лишь тем, какой выбор делал Владимир. И это почему-то поднимало в нем волну необъяснимого волнения, страха и тревожного предчувствия. Захлебываясь этими чувствами, он просыпался в поту, со слезами на глазах и записывал сон, чтобы не забыть, какой выбор сделал на этот раз. Поначалу золотых ключей было на один-два больше, но потом, потом их количество начало неумолимо расти, наполняя его душу отчаянным страхом. Однако сон вдруг перестал его тревожить. Непроглядная темнота ночей лишилась каких бы то ни было образов и видений.
  Долгая командировка заканчивалась, изучение тумана вот-вот должно было уйти в прошлое. Обрадованный тем, что скоро окажется дома и увидит жену, Владимир собрал вещи, отметил с коллегами отъезд и, готовый рано утром двинуться в путь, лег спать. В последнюю, как он думал, ночь на берегу Проклятого озера, шагнул он бесстрашно и самоуверенно.

  Он плыл. Владимир сидел в центре лодки и безучастно смотрел, как она уносит его прочь от плавных изгибов холмов, беспечной радуги, веселого щебетания птиц и прозрачного быстрого ручья. И по мере того, как туман скрадывал совершенные очертания острова, поглощал полные чар звуки, в нем просыпалось возмущение, протест против несправедливости происходящего. Но что он мог сделать? Весел в лодке не было. Он попытался без них направить ее к берегу, но тщетно. Понимая, что это лишь бесполезная трата сил, Владимир бросился в озеро. Теплая вода обняла его, перевернула лодку и  беспощадно потопила ее. Он начал усиленно грести, уверенными движениями разрезая водную гладь. Однако чем дольше Владимир плыл, тем все дальше от него был остров, тем плотнее становился навес тумана, тем более гулкой тишиной наполнялся воздух. Выбившись из сил, начиная захлебываться, он проснулся.
  Озеро было укрыто привычной плотной завесой. В небе плескалось неласковое серое утро. Разбушевавшийся ветер гнул покорные его воле гибкие стволы деревьев. Владимир почувствовал, как эта мрачная картина вдруг начала сливаться в его сознании с образами недавнего сна. Абсурдная мысль, что где-то посреди огромного зеркала Проклятого озера есть зеленый остров, прекрасный, нетронутый, словно несбыточная мечта, показалась ему логичной и очевидной. В тот день Владимир проводил своих коллег и остался. Так начались его поиски.
  С тех пор каждое утро ровно в пять часов утра Владимир садился в лодку и покидал берег, вторгаясь в негостеприимное царство тумана. Он плавал по озеру, исследуя водную гладь в надежде найти желанный кусочек суши. Вечером Владимир, опустошенный и разочарованный, возвращался на берег. Без сил падал он на кровать, беспокойно спал в одежде. Ночь пробиралась в его дом, будила холодным дыханием.  Он вставал, затапливал печь и вспоминал свои скитания в лабиринтах тумана. Порой ему казалось, что долгожданный берег уже близко, он предчувствовал его скорое приближение, но вновь и вновь обманывался.

Аккуратно завернув остатки еды, Владимир посмотрел на компас и, сверившись с ним, направил лодку к берегу. На вечер обещали грозу, он не хотел встретить бурю в самом сердце озера. Несмотря ни на что, Владимир не искал опасностей, не жаждал смерти.
  Уже подходя к дому, Владимир заметил мужчину, стоящего у порога. Он замедлил шаг, давая себе время разглядеть незнакомца и задаваясь вопросом о цели неожиданного визита. Мужчина, заметив это, улыбнулся. В ответ Владимир лишь недоверчиво нахмурился. Незнакомец не был похож на кого-то из местных, скорее на городского жителя, случайно оказавшегося в деревне. Что могло ему понадобилось здесь, в глуши?
  Мужчина поздоровался и, неправильно поняв неодобрительный взгляд Владимира, который относился к его кожаной дорогой обуви, поспешно добавил:
  -Дверь была открыта, когда я пришел.
  -Я знаю, - ответил Владимир, коротко кивнув на приветствие незнакомца.
  Он вошел в дом, нырнул в его сизые сумерки и вдохнул сырой, вечно простуженный воздух.
  -Меня зовут Павел, - мужчина протянул руку.
  Владимир автоматически ее пожал, представился. Нереальность происходящего назойливо тревожило его сознание, натыкающееся вновь и вновь на это ощущение.
  -Вы приехали на машине? – рассеяно спросил Владимир, открывая со скрипом печку и кидая в ее темный беззубый рот мелкие щепки.
  - Да. Я оставил ее в деревне. Небольшие неполадки...
  - Она всегда хотела, чтобы у меня была машина...
  -Кто?
  -А цвета она какого? – словно не слыша вопроса своего собеседника, спросил Владимир.
  -Машина? Темно-синего.
  -Она всегда хотела, чтобы у меня была машина ее любимого темно-синего цвета...- обречено понурив голову, тихо произнес Владимир.
  -Вы о жене? У меня как раз от нее поручение, вернее, письмо... - Павел поспешно достал из кармана брюк изрядно помятый конверт и протянул его. – Извините...
  Владимир устало опустился на кровать, застеленную темным шерстяным одеялом, и развернул письмо. Читал он медленно, по два-три раза возвращаясь к одной и той же строчке.
  -Она хочет уйти... Я ждал этого, но как неожиданно...
  -Вы против? - насторожился Павел, но, увидев лишь растерянность на лице Владимира, добавил: - Она просила передать, что пришлет вам любые вещи по первому требованию.
  -Да, она написала. Мне ничего не нужно... Но как же так... Я ведь ее люблю...
  -Любите? Тогда почему оставили? - удивился гость.
  -Оставил? - Владимир закрыл глаза и обречено обхватил голову ладонями. –Она права, она во всем права... Я ее оставил, совсем одну. Я виноват, я так виноват перед ней.
  -Значит, вы согласны?
  Владимир молчал.  Чувство невосполнимой потери сжало сердце. Его мир рушился, и виноват в этом был он один. Он замер, словно опасаясь неосторожным, необдуманным движением причинить себе еще большую боль. Павел не нарушал тишину, вглядываясь в побледневшее лицо Владимира.
  -Вы согласны? – через некоторое время повторил он свой вопрос.
  -Да, конечно. Я бы написал ей что-нибудь, но чувствую, что не смогу этого сделать. Вы ей передайте так...
  -Передам, - пообещал Павел.
  Заметив, наконец, что гость стоит, Владимир предложил ему сесть на единственный стул.
  -Я ее очень люблю, - он сделал паузу, достал дешевые сигареты и закурил, стряхивая пепел на пол. –Курите?
  -Нет.
  -Вы не против, что я курю?
  -Нет, конечно.
  Владимир кивнул и затушил сигарету.
  -Я люблю ее.  Никогда не переставал думать о ней. Не было ни одного дня, чтобы я  не вспоминал ее... -он замолчал, погрузившись в свои мысли.
  -Но в какой-то момент меня захватила мечта, я стал ее рабом, покорным слугой, не смеющим ослушаться приказа, поступить вопреки желанию господина, - по губам Владимира скользнула горькая усмешка. -Это какое-то наваждение, болезнь, от которой я не могу излечиться. Я ищу чудодейственное средство, но понимаю, что выход только один - осуществление. Я так хочу освободиться... Чтобы вернуться к ней, к ней одной.
  -Если это правда, и вы так этого желаете...
  Владимир вздохнул. Как было объяснить этому нежданному гостю три года упорных поисков и разочарований.

  Лениво пробираясь сквозь теплое облако сна, Павел то выныривал на поверхность, то вновь проваливался в его пушистые объятия. Он качался на волнах, подставляя свое лицо ласкающим прикосновениям воздушных струй... Павел открыл глаза, резко оборвав сон. Навстречу взгляду бросился суровый полумрак. Вспоминая, где находиться, Павел несколько секунд удивленно рассматривал бедную обстановку дома: стены, сложенные из круглых стволов, опаленную огнем жалкую печь, стол, упирающийся в кровать. Ему казалось, что еще очень рано, но на часах было без четверти двенадцать. Он поспешно оделся и вышел на улицу.
  Было пасмурно. Низкие облака цепляли верхушки елей. Словно моля о пощаде, жалобно трепетали листья осин на ветру. В обрамлении тревожно шелестевшей травы от домика убегала тонкая ниточка тропинки.
  Владимира нигде не было видно. Накануне они долго сидели, пили крепкий ароматный чай на травах и разговаривали. Владимир рассказывал о своей страсти, а Павел недоверчиво слушал. Как ни старался, он не мог этого понять. В поисках Владимира он видел бессмысленное упрямство, результатом которого были лишь страдания. Ему казалось, что цель того не стоила. Павел не высказывал свою точку зрения, понимая, что Владимира не переубедить, раз даже отчаянная попытка жены его вернуть провалилась. Каждый лег спать уверенный в своей правоте.
  Павел бросил задумчивый взгляд на дверь хижины, но, не заметив никаких признаков замка, медленно побрел по тропе, наслаждаясь непривычно чистым воздухом. Вскоре, нырнув во влажную пену тумана, она оборвалась на берегу озера. На мокром песке Павел увидел одинокие следы, длинную царапину от днища лодки. Он неодобрительно покачал головой и пошел вдоль берега.
  Озеро окружала гнетущая тишина. Липкий воздух забирался под одежду, капельками холодного пота оседал на коже. Павел застегнул молнию на недавно купленной куртке. Стало теплее, и вместо того, чтобы вернуться, он побрел дальше. Он шел, пригибая высокую траву, но, казалось, не двигался с места. Павел входил в туман и выходил из него, но вокруг был все тот же студенистый край озера, все тот же ободок мокрого песка, накрепко привязанный к нему, но словно бегущий прочь, все та же тяжелая, давящая тишина. И вдруг откуда-то донесся плеск воды. Павел остановился, затаил дыхание, прислушался и сделал два шага навстречу звуку. Туман расступился, и слева от него на поверхности озера закачалась старая лодка. Он подошел поближе, забыв про дорогие туфли, которые жадно обхватил песок, и заглянул внутрь.
  Лодка была пуста: ни Владимира, ни весел, только на дне погруженный в небольшую лужицу воды лежал сверток, завернутый в пакет, да связка совершенно одинаковых серебристых ключей.

сентябрь 2004 г.