Муки одиночества

От меня вчера жена ушла. С ее слов – навсегда.
Раньше она тоже уходила, но как-то не надолго. То за хлебом, то к подружке Люське, то к маме за советом. Так что я не особо и  расстроился, привык уже коротать вечера один.
В этот раз жена, правда, уже в дверях, весомо так заметила, что не вернется, и для убедительности хлопнула дверью. От сотрясения стен качнулась люстра, открылась форточка, и в нее упорхнул совместно нажитый за три месяца супружеской жизни попугай Филя.
Я остался совсем один.
В пустой квартире было пусто, шаги отдавались гулко, и было страшно. Особенно страшно было в пустом холодильнике.
Я спрятался под одеяло. В душной тьме пододеяльного пространства было еще страшнее. Даже как-то не дышалось. С пустым холодильником я еще и проживу, может быть неделю, другую, но без воздуха…, становилось еще страшнее. Я вполз в пустоту квартиры и глотнул воздуха. Почему-то сразу захотелось есть.
К страшному холодильнику идти не хотелось, но все пути в квартире, почему-то вели именно к нему.
На всякий случай заглянул в него еще раз. Картина та же: никого и ничего.
Страшно.
Так в тоске и одиночестве прошло полчаса.
Ничего не менялось. Холодильник по прежнему пугал зияющей пустотой.
Я вышел на балкон. Пустота хоть глаз коли. Весь мир стал огромным пустым холодильником. Осталось дожидаться своей очереди, когда тебя возьмут с полки третьего этажа и положат меж двух кусков хлеба с ломтиком сыра и кружком помидора.
  «Вот кто-то счастливчик, - думалось мне. – У него и хлеб, и сыр, и помидоры, и жена наверное имеется, не уходит, не оставляет тут одного наедине с пустым холодильником».
Этот кто-то не торопился. Куски хлеба с сыром и помидорами не появлялись из пустоты.
Из пустоты явились ужасные челюсти, доверху набитые зубами. Между ними были видны застрявшие кусочки помидорных шкурок.
Челюсти с хрустом сомкнулись. Я ничего не  почувствовал.
Исчез пустой холодильник, пустая квартира с опустевшим балконом…
Исчезло все.
Все!