Письмо

Почему всегда хочется чужого?! Вот варится компот на кухне. Густые, ароматные бульбы. Пригасить что ли…?!
Кухня то общая. Будут пыхтеть, любители пустозвонных споров «Чего лезлО то!?» Да и не живу я здесь. Так…пришла в гости. И нет никого. Конечно, буду ждать. Сижу, ковыряю клеенку. Цветы на ней остались только по бокам, там, где меньше их моют, шкребут, елозят по ним руками и подстаканниками. Посередке совсем белесая, с ножевыми прорезями. Гляди и никто не нашелся орать – «Сколько раз я тебе говорила! Режь на дощечке!»
Кто-то шаркает в коридоре. Напрягаюсь. Руки прочь со стола. Тут каждый хозяин своего клочка, но что касается «приходящих» К Вальке…к косоротому Витьке…к пьющей гадалке – ощетиниваются и почему то стараются влепить какую то гадость, да так, что вроде не мне, но чтоб обязательно услышалО…Стараюсь уже сидеть совсем тихо, так тихо, что компотные бульбы, начинают казаться стуком моего сердца. Тот, кто шаркал в коридоре, наконец-то добрался (до меня!) до кухни. Сначала за косяк схватилась рука. В грязном желтом рукаве, в старческих коричневых бляшках. Я поспешила отвернуться, нечего притягивать к себе внимание. Хотя уже боком чувствую, пытливые мутные глаза-колючки. Пристально и неприлично долго. В этой ужасной булькающей тишине!
Скосила глаз. Благо вовремя. Она уже не изучала меня. Старуха подошла к плите и сомнительным половником зачерпнула компот. Вываренные, бледные ягоды, закачались на поверхности. Она поднесла руку к лицу и шумно втянула варево в гофрированный рот. Остатки компота, вместе с ягодами вновь полетели в кастрюлю. Мне сразу перехотелось чужого. Хлопнула дверь. Я в надежде выставилась на коридор. Никого. Потом детский плач и дикое визжание кошки. Сижу уже непомерно долго. А его всё нет. Хочется покурить – не могу выйти. Не зайду ведь потом. Итак, еле пустили… «Шатается тут…разнОе…»
Вечереет и холодает.
Бабка села напротив и стала лущить кукурузу в пластмассовый таз. Новый звук. Компот то откипел давно. Упругие горошины, отскакивая от стенок, весело перекатываются по поведенному дну. Я смотрю в ее таз. Где-то там и я, отлуженная родителями горошина. Не смогла выскользнуть. Покатится по полу, да хоть бы за этот облупленный ржавчиной умывальник! И прорасти там, в подмокшем цементе.
Наверное, мои глаза совсем меня выдали. Старуха устала пыхтеть и повернувшись ко мне прокаркала
- Да не живёт он уже здесь! С год поди…
- Как же так?! – я глупо обмякла…- отчего не сказали?!
- Осмотреть хотела
Горошины снова полетели в таз
А я дура, комкаю в душе строчки последнего письма – «Дорогой папа…»