*** спб ремейк в восьми сериях серия первая

Бойцам Невидимого Фронта посвящается


WARNING!

Данный текст является нарративным эквивалентом виртуальной Игры, всвязи с чем встречающиеся здесь имена и фамилии эмпирических подтверждений не имеют.
Все совпадения не случайны; события и ситуации преднамеренны. За мысли и аффекты, возникающие в процессе восприятия Игры, Провайдер ответственности не несет.



Серия первая,
в которой повествуется о сенаторе Аблеухове,
его умственных играх и эфемерности бытия

                И я видел чудеса обеих столиц,
Святых без рук и женщин без лиц.
Все ангелы в запое, я не помню, кто где,
У рокеров рак мозга, а джазмены в ****е.
Я устал пить чай, устал пить вино,
Я забыл все слова, кроме слова «говно»,
Десять лет я озвучивал фильм,
Но это было немое кино.
                Б.Г.


Ударная доза «Виагры»

     Мало кто знает, что спонтанная, как юношеская поллюция, формула «Мочить в сортире» на самом деле была придумана Аполлоном Аблеуховым. Как-то, в минуты отдыха от кулуарной предвыборной возни, PR-менеджер будущего президента, опрометчиво выпив несколько фужеров фуршетного шампанского, поспорил с Глебом Ябловским на ящик коллекционного коньяка, что за несколько дней поднимет рейтинг Путина до зияющих высот. Взрывы жилых домов в Москве и в Волгодонске (как бы цинично это сейчас не звучало) стали для кремлевских имиджмейкеров подарком Фортуны. Остальное – делом техники.
     Перед началом судьбоносной пресс-конференции Аблеухов, получив доступ непосредственно к телу, сунул Путину листочек со спичем. Путин, запинаясь и дергаясь от волнения, пересказал его близко к тексту, но ключевые слова «мочить» и «сортир» понеслись по радио- и телеэфиру, отозвавшись благодарным эхом в обманутых душах миллионов россиян, соскучившихся по твердой руке и внятным фразам. Из ординарного чиновника Путин в одночасье обратился в надежду нации, символ обещанной стабильности  и успеха, а его рейтинг взмыл ввысь, как член импотента после ударной дозы «Виагры».



«Влекут ли мечты небывалые?..»

     Хмурым петербургским утром, 30 сентября 2006 года, сенатор Аблеухов, следуя своей давней привычке, проснулся ровно в половине седьмого. Электронный будильник престижной часовой фирмы сыграл мелодию государственного гимна: в этой механической аранжировке шедевр Александрова воспринимался не как главная сталинская агитка, а как «Боже, Царя храни!» или, на худой конец, «Гаудеамус». Аблеухов нажал на клавишу светильника (имевшего настолько безупречную декадентскую форму, что спросонья в очередной раз пришлось подивиться, насколько иногда идеи все-таки соответствуют вещам), и из тьмы просторной спальни выступили контуры шикарного интерьера в стиле, который при желании можно было  интерпретировать как «нео-арт нуво».
     Спустив ноги на ворс паласа, Аблеухов задумался. Внезапные приступы глубокой прострации случались с сенатором регулярно, и тому была причина: дело в том, что два года назад от Аблеухова сбежала жена. Эта история, достойная разве что похабного анекдота, произвела на психику сенатора столь мощное деструктивное действие, что он вынужден был даже (втайне от всех, разумеется) обратиться за помощью к известному врачевателю душ и выдержать несколько крайне неприятных психоаналитических сеансов. Лечение помогло, но внутри застряла изжога обиды. Ситуация была невыносима не только потому, что неверная женщина бросила мужа и шалопая-сына и стала открыто сожительствовать с популярным оперным певцом, служившим усладой для пожилых дебелых дам; бывшая жена покусилась на самое дорогое – поставила под жирный и гнетущий вопрос всю будущую карьеру Аблеухова.
     Желтый спрут враждебных сенатору СМИ нашел сочную жертву и присосался к ней всеми своими бесчисленными присосками. Бульварные газеты и гламурные журналы захлебывались невероятными подробностями и пестрели захватывающими фоторепортажами. Как будто вымещая на репутации мужа тридцать лет «постылой семейной жизни» (так и выразилась по убежавшему вместе с ней мобильнику - постылой), предательница-супруга упивалась глянцевым и экранным счастьем с розовощеким любимцем публики. Когда, случалось, Аблеухов видел слащаво-пафосную фигуру артиста в телевизоре: «Влекут ли мечты небывалые, цветут ли цветы запоздалые, все так же играет шарманка, в Париже она чужестранка…» - ему хотелось разнести электронный ящик вдребезги. Но еще сильнее сенатор желал мгновенной и мучительной смерти этому смазливому полноватому юноше, так самозабвенно обожавшему аплодисменты и пышные букеты. Друзья и коллеги сочувствовали Аблеухову (многие искренне), но ему постоянно мерещились (и не без оснований) издевательские ухмылки за спиной, а кроме того (и по форме, и по понятиям) государственному деятелю такого масштаба не пристало выступать постоянным объектом скандальной хроники.


«Фонд эффектной политики»

     Придя в себя, Аблеухов решительно встал с кровати и стремительно прошел в тренажерный зал: негласный кодекс современного чиновника требовал хорошей физической формы и, хотя от природы сенатор отнюдь не выглядел атлетом, каждый новый день он начинал с усердной тренировки. Аблеухов был политиком путинского призыва, типичным представителем новейшей генерации функционеров, явившихся на смену косноязычным хрякоподобным вождям. В отличие от фактурных партийцев времен застоя, эмэнесы (так на жаргоне называли себя младшие научные сотрудники) были «темными лошадками», то есть не обладали ни яркой псевдонародной внешностью, ни особой рабоче-крестьянской харизмой; социальное происхождение их было сомнительным, а моральные убеждения отсутствовали вовсе. Однако именно они, вездесущие «прорабы и завлабы перестройки», оказались готовы к изменчивым реалиям технотронной эпохи, и когда по экранам телевизоров понеслась безумная гоголевская тройка, эмэнесы почувствовали, что настал их звездный час.
     Самой собой разумелось, что Аблеухов, как выпускник философского факультета, не путал Канта с Контом, не боялся противоречий и легко усваивал свежие поветрия, а тема диссертационного исследования («Социологический феномен маргинальности в современном западном обществе») отворила ему двери международных научных форумов и конференций. Общаясь с коллегами и обсуждая воздествие французской деконструкции на вырождающийся марксистский дискурс, Аблеухов был диссидентом ровно насколько, чтобы его статьи легко публиковались в западных интеллектуальных журналах, при этом он никогда не покушался на «священных коров» развитого социализма, за что его ценили эксперты, получавшие зарплату на Старой площади. Так, ловко маневрируя между Сциллой либеральных ценностей и Харибдой позднего марксизма, Аблеухов дождался вожделенной Гласности, когда и раскрылся его незаурядный талант публициста.
     Его пример другим наука и все такое. Имея обычную советскую биографию, неприметную внешность и умение остро чувствовать конъюнктуру, Аблеухов претендовал на более или менее успешную карьеру, но в начале застойных восьмидесятых ничто не предвещало, и уж, конечно, никто не мог предвидеть тех поистине умопомрачительных событий, которые вознесли скромного социолога прямо к рубиновым кремлевским звездам. Роль народного витии  предоставила неожиданные перспективы: Аблеухов ненадолго отдался брутальному обаянию публичной политики. Здесь сразу же проявилась способность Аблеухова генерировать оригинальные идеи. Он работал на заднем плане, умел манипулировать невежеством заказчика и апеллировать к мнению толпы. Не исторический расстрел парламента, а прямая телетрансляция CNN перевернула аблеуховские представления о контенте 90-ых; он понял, что ловить успех нужно не в крикливых тусовках карликовых партий, а в глубоко законспирированных группах влияния, владеющих финансовыми и медийными ресурсами.
     Мастодонты ушедшей в небытие КПСС либо растворились в шизоидных рядах патриотической оппозиции, либо были заживо съедены своими более энергичными оппонентами. Конкурировать с хорошо образованными и циничными гуманитариями (мастодонты путали их с гуманоидами) было нелегко, и постепенно фешенебельные кабинеты (в которых срочно сделали евроремонт и заменили старую мебель) обжили подтянутые моложавые люди, интересующиеся новинками черного пиара и не понаслышке знающие, как мифическая материя политического рейтинга превращается в конвертируемый банковский счет. На этом поприще Аблеухов быстро добился положения компетентного и удачливого специалиста, и его личный вклад в раскрутку всенародного шоу «Голосуй или проиграешь!» только подтвердил эту лестную оценку.
     Страна непредсказуемо менялась. Аблеухов обрастал полезными связями и эксклюзивным опытом, при этом он не утратил свежести мысли и редкостной убедительности монологов, изобиловавших смелыми метафорами и перчеными жаргонизмами. Он был желанным гостем в студиях столичных телеканалов и в редакциях влиятельных газет, умудряясь так расставить акценты, что ни один серьезный политолог не мог упрекнуть его в шарлатанстве.
     Война в Чечне и трагифарс дефолта, внешний долг России и отношения с Америкой, избирательные кампании в регионах и развитие отечественного шоу-бизнеса, - все подвергалось увлекательной интерпретации, ничто не ускользало от аналитической машины аблеуховского мозга. Наконец успешный политтехнолог оказался в кресле организации с симптоматичным названием «Фонд эффектной политики»; его жизненный путь достиг кульминации, а пресловутая гоголевская тройка превратилась в ошеломляющий электронный табун.


«Сукияки, темаки-суши, хару-носарада»

     Аблеухов накрутил двадцать километров на велотренажере, выполнил комплекс упражнений с утяжелениями по системе Александра Невского (не князя, а культуриста) и почувствовал себя гораздо бодрее.

Грудь:
1. Жим штанги лежа 5x12, 8, 8, 8, 6.
2. Разводка гантелей 4x10.
3. Отжимания от пола (руки расставлены широко) 4x20.
Пресс:
1. Подъем ног лежа на полу 5x20…

     И так далее (трицепс, бицепс, спина, плечи…), согласно плану тренинга.     Физическая нагрузка была приятна; мысли стали упругими, как подкачанные мышцы. Аблеухов стянул с себя пропотевшую майку с изображением президента «а-ля Энди Уорхолл» и спустился в домашний бассейн. Он медленно вошел в прохладную воду, нырнул и расслабился.
     После каждой тренировки сенатор с полчаса обязательно плавал в бассейне, причем никогда не пытался ставить рекорды (увы, с некоторых пор пошаливало сердце), а так - любил слегка побултыхаться в воде. Потом он вытер тело большим мохнатым полотенцем, побрился, надушил одеколоном щеки и надел костюм. Неброская элегантность шла его сухопарой фигуре, хотя в неформальной обстановке он предпочитал традиционную одежду продвинутой интеллигенции – джинсы и джемпер.
     Сенатор никогда не завтракал, ограничиваясь чашкой-другой крепкого черного кофе, поэтому он только на минуту зашел в столовую, дал повару необходимые распоряжения («Сукияки», «темаки-суши с креветками и огурцами», «Хару-но-сарада». Ну и что-нибудь на десерт…») и отправился в кабинет. До выезда в Департамент оставалось свободное время, и Аблеухов, по обыкновению, решил потратить его с пользой для дела.
     Напичканное электроникой помещение было оборудовано по последнему слову техники и внешне напоминало скорее небольшую телестудию, чем кабинет. На стене, напротив многофункционального рабочего стола, оснащенного дистанционным пультом и светящейся эргономичной клавиатурой, висел огромный мультиэкран, позволяющий просматривать и автоматически записывать программы сразу нескольких телеканалов. Кроме того, новейшая разработка фирмы «Сони», заменяя обычный дисплей, давала возможность проецировать голографическое изображение прямо в комнату, где буквы и картинки висели в темноте, наподобие причудливой инсталляции на вернисаже актуального искусства. Здесь, в кабинете, ничто не отвлекало сенатора от творческих иллюминаций. В свободные минуты он сочинял свою новую книгу, для которой еще не придумал названия, и редактировал еженедельник для интеллектуалов «Гоголь». Аблеухов включил компьютер и просмотрел редакционную почту. Из длинного списка текстов, присланных в редакторскую копилку внештатными авторами, он наобум выбрал несколько статей и погрузился в чтение.


«Дао Путина»

     «В нарративе Большой Истории не бывает случайных совпадений, - писал автор пространной и путанной статьи «Дао Путина», – и второе пришествие Петербурга было предопределено.
     Когда злой демон русской истории своими широкими шагами мерял финские болота, он уже тогда предчувствовал, что стартует эпоха усвоения новых слов, освоения бескрайних пространств других языков (о, дивная многозначность древнеславянской мовы!).
     Новорожденный город начал мыслить. Сначала по-голландски и немецки. Нельзя забывать, что Путин, как фигура речи, рожден серьезностью и честью немецкого языка, злыми тенями блуждающего по окопам и блиндажам советских кинофильмов.
     Но, когда вокруг онемевшего города сжималось блокадное кольцо Нибелунгов, в эфире дрожал перевод с гениального на русский: «Твой брат Петрополь умирает!».
     Планам истеричного харизматика не суждено было сбыться, и энергия ментальной деструкции, отразившись от гранитных берегов, настигла и накрыла Берлинград, оставив от него дымящиеся руины.
     Минули годы, и вот Путин, строгий и ясный оратор, наследник царей и диктаторов, выступая в Рейхстаге на наречии Гете и Гегеля, возвращает немецкому языку утраченный русским сознанием имидж – образ стрельчатой и хоральной гармонии, подобной прекрасной цельности Кельнского собора…»      
     «Да уж», - подумал Аблеухов, и в его культурном мозгу, как ответный пас реминисценциям автора, вспыхнули стихи: «…Но гораздо круче бреда    воспаленной головы – звезды, трезвая беседа, ветер западный с Невы…»
     «Надо предложить в качестве эпиграфа. Это спасет статью, но при чем же здесь, собственно, дао?» Между тем клавиатура внештатника Петра Дарьяльского продолжала издеваться над здравым смыслом читателя:
     «…Что в имени тебе моем?
     Распутный и безграмотный колдун, ценитель ликеров и женской плоти, до сих пор выглядывает из омута Невы медными пятаками нетрезвых глаз: «Ну как, крепка ты, Русь?»
     Путин же, контрапунктом рифмуясь с Распутиным, противопоставляет распаду и хаосу «Фин де секль» начало подлинного постижения: твердь воли и самостояние духа.
     Подобно лермонтовскому купцу Калашникову, вступившемуся за честь Семьи, в белом кимоно, подпоясанный черным поясом, президент выходит на татами. Он решителен, в его узких прищуренных глазах нет страха. Его путь – путь самурая…»
     Дальше неутомимый Дарьяльский бредил что-то про скрытую этимологию слова «путь» и про «пучки коннотаций»; про Петрополь и Пустоту, как универсальную категорию, детерминирующую столичную атмосферу; про острова, ставшие проекциями облаков, набегающих на петербургские кварталы.
     «Все-таки свойственна русскому уму некоторая распущенность мысли. Он сам-то догадывается о том, что, черт возьми, хотел сказать? – определил характер сочинения Аблеухов. – Думают, если журнал как бы для праздного чтения, то и пихать сюда можно всякую абракадабру». Тем не менее, удалив несколько совсем уж невменяемых абзацев, он поставил резолюцию: «В печать».
     В кабинет, постучавшись, вошел охранник с подносом, и Аблеухов с удовольствием внял бодрящему аромату свежесваренного кофе.
     Следующий опус привлек его внимание каким-то поистине удручающим полетом фантазии. Эссе называлось:

             ACHTUNG! ACHTUNG! ДАЙМОНЫ ИДУТ!

     - что сразу воспринималось как чья-то мрачная и провиденциальная шутка. Почему «провиденциальная», редактор журнала «Гоголь» не знал, но он чувствовал это кожей лысеющего черепа.

…Они – не оборотни, не вампиры, не мертвецы,
вылезшие из своих могил, не модные ныне клоны.
Они – фантомы.

     Какие ассоциации возникают в памяти среднестатистического реципиента при слове, к примеру, «вампир»? Скорее всего экранный образ копполовского Дракулы, созданный импозантным Гарри Олдменом.
     Так вот, забудьте о том, что видели!
     Запомните навсегда!
     Жители островов – существа из неоцифрованного мира. В культовой книге Рона Хаббарда они названы «даймонами». Во всем виноваты петербургские улицы, превращающие прохожих в фантазмы, а фантазмы превращающие в людей. Осенняя улица проницает ваш организм, холодит костный мозг и щекочет дрогнувший позвоночник, но стоит покинуть промозглую улицу и очутиться в тепле, она течет в крови лихорадкой. И никакой, даже самый компетентный, врач не сумеет поставить верный диагноз.
     О, русские люди, русские люди! Бойтесь даймонов. Не пускайте их с островов. Зыбкими тенями они скользят по мостам – в Петербург. Преодолев Летейские воды, получают временную регистрацию и снимают в городе жилплощадь. Они уже здесь, они рядом. Они бродят по улицам, узнавая и незаметно приветствуя друг друга. Потом вкрадчиво проникают... в ваши тела.
     Имя автора - Фридрих Неуловимый - ничего не сказало Аблеухову. «Фридриха Незнанского – знаю, а Неуловимого – нет. Псевдоним, конечно». Сенатор допил кофе. «Хмм… Даймоны. Неоцифрованный мир. Любопытные понятия. А мы, значит, в мире оцифрованном. Так оно, видимо, и есть. В известном смысле». Его несколько смущал рваный и какой-то судорожный стиль автора эссе. А предложенная концептуальная оппозиция «Петербург – Острова» показалась надуманной, но… немного поразмыслив, он отправил эссе в печать, заменив название:

«САНКТ-ПЕТЕРБУРГ – УЗОРНЫЙ ИНЕЙ,
EX LIBRIS БЕСА, МОЖЕТ БЫТЬ…»

     Сенатор выключил компьютер, поколдовал над пультом, и на стене зажегся мультиэкран. Он быстро, вполглаза, просмотрел выпуски утренних новостей и удовлетворенно крякнул: информация была по преимуществу нейтральной, а именно это ему сейчас и было нужно. Правда, предстояло еще изучить два телетворения недружественных каналов (невзирая на то, что за сбор и хранение видео и иных документов в Департаменте отвечал целый отдел, Аблеухов придерживался того мнения, что каждый уважающий себя политтехнолог обязан иметь личный архив. Мало ли что может случиться? Сегодня ты в фаворе, а завтра – в говне. Поэтому он специально заказал себе такое оборудование, которое и в его отсутствие автоматически записывало сразу несколько нужных телепрограмм).


«FWD»

     На экране замелькала заставка аналитического еженедельника Евгения Бормотухина «Пироги». Как обычно, заикаясь и кашляя, в привычной однообразной манере, лощеный и буквально лопающийся от благополучия, телеведущий скучно излагал свой взгляд на будущее гиперборейцев.
     «Всех нас ожидает беспрецедентное событие, - ухмыляясь в усы, вещал Бормотухин. - В новой столице откроется саммит стран НАТО. И хотя народ России проголосовал против вступления в Североатлантический блок, вся логика политического движения последних лет толкает Путина в объятия западноевропейских соседей. В конце концов,  - напоминал телеведущий, - население Советского Союза тоже когда-то высказало свое всесоюзное «нет» развалу СССР, однако три пьяных мужика, попарившись в бане, наплевали на итоги плебисцита и решили судьбу страны по-своему.
     Так почему же Путин, - риторически вопрошал Бормотухин, - не отважится сделать нечто подобное? Саммит НАТО в Санкт-Петербурге покажет, насколько требование политического момента важнее, чем общественные институты. Не сомневаюсь, что все будет оправдано высшими государственными интересами…»
     Несколько горячих репортажей из европейских столиц чуть оживили монотонные инвективы Бормотухина. Промелькнул и сюжет о том, как антиглобалисты Европы и России готовятся встретить питерский саммит.
     «В ближайшие дни решится еще один чрезвычайно важный вопрос, - продолжил передачу Бормотухин. – Путин наконец-то должен подписать давно обещанный Указ об отмене региональных выборов. Пробным шаром этого процесса станет назначение известного политтехнолога и сенатора Аполлона Аблеухова губернатором Санкт-Петебурга. Как совместить эти два факта: форум поистине мирового значения и почти решенную отмену демократических выборов на местах?
     Во всем этом, - пророчествовал Бормотухин, - следует видеть ловкий маневр Президентской Администрации. Именно сейчас Западу меньше всего хочется ссориться с Россией. Напротив, Западу выгоден стратегический союз с державой, которая так или иначе сдерживает угрозу мирового терроризма с юга. Схема компромисса такова: Путин предоставляет западным лидерам гарантии сохранения федеральной выборной системы, объясняя необходимость укрепления вертикали власти в регионах требованием момента. Дескать, прямое назначение губернаторов поставит крест на предвыборных вакханалиях, которые терзают российский электорат. Кроме того, «раскулачивание» вконец зарвавшихся местных «князьков» наверняка будет встречено обнищавшим населением с праведным одобрением, а вновь назначенные региональные лидеры станут послушными игрушками в руках президента, что позволит существенно снизить общий уровень чиновничьего беспредела.
     На лицо Бормотухина легла резкая тень, отобразившая какое-то сложное, скорчившееся в истерике противоречие, по-видимому, задавленное нечеловеческим усилием воли, но… осветитель в студии быстро исправил ошибку, и физиономия телеведущего вновь обрела безмятежное, почти сонное выражение.
     И еще. У этой проблемы имеется дополнительный аспект, - вдогонку к главной теме заметил Бормотухин. – Модернизация северной столицы явно буксует. Высокопоставленное чиновничество уже неприкрыто саботирует реформы. Государственные органы не спешат покидать насиженные места. Страна сидит на двух стульях. Москва, подобно брошенной женщине, продолжает строить козни бывшему любовнику. И даже более того, Первопрестольная начала мстить, сначала исподтишка и как-то обиженно. Затем, охамев, открыто и бесцеремонно, - телеведущий выдержал многозначительную паузу. – Но указ президента наглядно продемонстрирует всем недоброжелателям, истинным и мнимым, КТО  на самом деле хозяин в стране…»
     Позиция ведущего формулировалась настолько расплывчато, что понять, на чьей он стороне и на кого больше тянет: на Путина или на объявленных в розыск саботажников, было решительно невозможно. Да еще гость в студии, главный коммунист страны Геннадий Зюганов, приглашенный на роль третейского судьи, неожиданно распалившись и блестя шишковатой лысиной, стал доказывать (причем весьма убедительно), что Путин в данном случае прав и что давно нужно было поприжать олигархов и прочее ворье, а гораздо легче и эффективнее это сделать, лишив губернаторов электоральной легитимности. Выбор народа необходимо уважать, пыхтя и покрываясь пятнами, подытожил свою оценку Папа Зю. Аблеухов улыбнулся: все правильно, конверт с чеком на солидную сумму долларов добрался-таки до пиджачного кармана Бормотухина.
     Потянувшись, Аблеухов нажал на кнопку «fwd»  и перемотал запись к началу другой передачи. На экране высветился титр: «Новое ТВ представляет», и в кадре, почти как восставший из Ада (что если и не было фактом, то было верно фонетически), возник телекиллер Дыкленко. Его обрюзгшее, запущенное лицо, изобличавшее многодневный запой, выражало готовность мочить любого, кто встанет на пути. На этот раз на пути, судя по заднему плану, встал город-герой Петербург. Дыкленко позировал на тротуаре у Аничкова моста, и за его спиной открывалась перспектива, знакомая по тысячам репродукций: кусок скульптурной композиции, набережная, абрис зданий и чуть-чуть прозрачного неба.
     Сглатывая слюну и энергично двигая небритым кадыком, Дыкленко принялся выплевывать нечленораздельные фразы, как будто опасался, что сейчас кто-то подойдет и отнимет у него микрофон. В глазах читалось предвкушение журналистской удачи, а еще больше – банальное желание оправдать доверие нанимателя. В глубине кадра зажглась надпись:

Фильм Сергея Дыкленко
ВПЕЧАТЛЕНИЯ ПРОВИНЦИАЛА

     - Именно по этому городу, который всякому, кто впервые приезжает сюда, кажется виртуальным, с топором под мышкой и безумной идеей в голове, гулял провинциальный юноша по фамилии Раскольников, - застендапил Дыкленко главную тему своего творения, решенного в традиционном жанре телепрогулки. – Именно здесь он, пришибленный нищетой и увлеченный ницшеанской мечтой о сверхчеловеке, замыслил преступление и испил до дна чашу раскаяния. Пройдемся же и мы по этим хрестоматийным улицам, вдохнем тяжелый воздух перемен.    
     Далее последовал ожидаемый набор репортерских штампов: бомжи, достающие из помойных баков «деликатесы» и философствующие «за жизнь»; беспризорники, клянчащие деньги у интуристов, а потом вскладчину покупающие проститутку; блокадники, доживающие свой век в коммуналках. Дыкленко, вероятно, всерьез вообразив себя персонажем Достоевского, блуждал по питерским задворкам, стараясь доказать телезрителю, что с тех пор, как Федор Михалыч оттянул свой срок, остриженные наголо Раскольниковы все так же шатаются по городу-призраку, мечтая замочить какую-нибудь старушку-процентщицу.
     Вдоволь накормив зрителя колоритом трущоб и помоек, Дыкленко, как сытый и усталый таракан, вылез на простор центральных улиц. Фильм снимали летом, стояла жара, и Дыкленко специально выбирал такие точки съемки, где либо мостили тротуар, либо реставрировали здание. Создавалось стойкое, как запах привокзального клозета, впечатление, что город, изрытый рабочими и одетый в леса, тяжело дышит исключительно кирпичом, известью и строительной пылью. Наконец Дыкленко очутился на Английской набережной, у дома, в котором жил Аблеухов. Повернувшись к фасаду спиной, он с неестественным воодушевлением (подтверждавшим старую истину, что настоящий талант не пробухаешь) продолжил свой спич:
     - О доме Аблеухова в Питере ходят легенды. И фишка не в какой-то особой роскоши, есть дома и побольше, и побогаче. Суть в другом. Дом Аблеухова – это своего рода модель обновленной столицы. От имперского «особняка» оставили только тщательно отреставрированный фасад, а внутреннее пространство перепроектировал и оформил в стиле хай-тек модный дизайнер, выписанный из Италии.   
     Компьютерщики нарисовали схему аблеуховского дома в разрезе и во всех подробностях, и Дыкленко с удовольствием прокомментировал картинку. «Интересно, кто продал план дома: архитектор или обслуга?» – задумался сенатор.
     - Нечто подобное происходит сейчас с Петербургом. Официально повысив статус до столичного, Питер не может не претендовать на роль нового Вавилона. Турки ремонтируют обветшалые строения, китайцы возводят бизнес-сити. Как говорится, все брэнды в гости будут к нам. Правительство скупает целые кварталы в центре, расселяя жителей питерских коммуналок в спальные районы Москвы. Почему именно Москвы, а не, к примеру, мифического Урюпинска, неизвестно. Но о том, чтобы кто-то отказался, пока не слышно. Масштабная евростройка чудесным образом преобразила город, и в печально знаменитых дворах-колодцах зацвели зимние сады. Все понятно: переселяясь в северную столицу, чиновники и их многочисленная челядь не должны почувствовать дискомфорта.
     На десерт Дыкленко оставил новости культурной жизни. Обозвав Питер «свингующим городом», он отправился на улицу Рубинштейна, к дому, где жил когда-то Довлатов.
     - В комнате, в которой творил писатель, устроили мемориальный музей. А во дворе выросла оригинальная бронзовая скульптура. Довлатов в халате и в тапочках выносит мусорное ведро. Теперь всякий почитатель довлатовского таланта может запросто подойти к писателю и чокнуться с ним водкой в пластмассовом стаканчике.     Каждое утро дворники обнаруживают в ведре, которое теперь вечно обречен нести писатель, с десяток опустошенных бутылок, и если Сергей Донатович видит все это безобразие с небес, то наверняка улыбается.
     Дыкленко закончил фразу и залпом выпил.
     Вообще десант пиарщиков, высадившийся на берегу Финского залива, поражает воображение обывателя редкостной отвязностью, выдаваемой за авангардизм и новаторство, - злобствовал Дыкленко, как будто сам всю жизнь только тем и занимался, что писал книги из серии «ЖЗЛ». - К примеру, правая рука Аблеухова, небезызвестный телемагнат Сергей Лихутин открыл на Невском так называемый «фэшн-салон». Видимо, вдохновленный фильмом Джона Леннона и Йоко Оно «Bottoms»*, Лихутин предложил всем желающим оригинальную услугу: вы можете зайти в салон и сделать моментальную фотографию своего седалища. В течение нескольких минут работники магазина переведут картинку на футболку соответствующего размера, после чего вы можете щеголять в этом необычном наряде по улицам любимого города. И это удовольствие будет стоить вам всего пятьдесят евро.
     Дыкленко зашел в салон, заплатил деньги, сфотографировался и действительно получил на руки майку с изображением родных ягодиц. Над картинкой было написано: «Знакомьтесь, это моя жопа! С уважением, Сергей Дыкленко».
     Напялив футболку прямо на рубашку, Дыкленко подошел к большой витрине, за стеклом которой висело десятка два футболок с прикрепленными к ним бирками:
     - Если же у вас есть лишние деньги, вы можете прикупить здесь эксклюзивный продукт. Например, майку с филейными местами Филиппа Киркорова за полторы тысячи у.е., либо пожилую попу Аллы Пугачевой – за три. Салон гарантирует аутентичность данных изображений.
     После рекламного блока Дыкленко вновь вернулся на экран.
     - Отдельная тема – ресторанный бизнес. В этой сфере наблюдается настоящий бум, что объясняется притоком в Питер сверхбогатой публики плюс расцветом водочного туризма. Финны и шведы покупают краткосрочные визы и толпами валят в российскую столицу, чтобы погулять по местным ресторанам и водки попить. Люди с мозгами энергично вкладываются в точки общепита, причем встречаются и довольно экстравагантные проекты. Неподалеку от строящегося клуба «Гиза» (как говорят, чуть ли не самого фешенебельного во всей Европе) недавно открылся ресторан под названием «Лимонoff». Некий предприниматель реализовал идею опального писателя. Здесь все, как в настоящей тюрьме. Вместо кабинетов - камеры с нарами и парашей. Дизайн чрезвычайно натуралистичен, ибо скопирован с реальных тюремных интерьеров. Официанты в милицейской форме со скрежетом ключей запрут вас в камере и примут заказ через маленькое окошко. По слухам, ресторан пользуется огромной популярностью у питерских чиновников, которые приходят сюда целыми компаниями. Тут же организована дополнительная услуга. Выпив и закусив, можно приобрести полное собрание сочинений Эдуарда Лимонова. Расчет сделан правильно. В тюряге люди готовы раскошелиться и на русскую литературу.
     Дыкленко присел на нары и сделал заказ. Внутри тюремной камеры и в майке с портретом собственной задницы он смотрелся весьма органично. На лице телекиллера повисла довольная улыбка, предвкушающая выпивку с закуской прямо сейчас и внушительный гонорар чуть погодя.
     Режиссер телефильма слепил коду, нарезав самые эффектные, по его мнению, кадры, после чего под песню группы «ДДТ» пошли конечные титры: «Черный пес Петербург – есть хоть что-то живое в этом царстве облеванных временем стен?                Ты молчишь, ты всегда в состояньи покоя даже в тяжести самых крутых перемен…»
     «Творчество, обреченное на забвение», - тяжко вздохнув, вспомнил Аблеухов свое определение сущности телевидения.  «Правда, в данном случае больше подходит «осужденное», - подкорректировал он свою старую оценку.


«Виртуальная жопа»

     Отключив аппаратуру, Аблеухов достал из ящика стола лист бумаги и чернильный «Паркер». Когда он сочинял тексты, которые считал особенно важными, он всегда писал от руки. Это была давняя привычка еще с университетских времен, и Аблеухов верил, что психомоторика организма лучше знает, какая мысль имеет право дойти до слова и до света, а какая – нет. Каллиграфическим почерком он вывел название заметки:

ЗАЛЕПУХА ОТ ДЫКЛЕНКО
                «Иногда они возвращаются…»
                Народная примета 

     На сленге тэвэшных журналюг термин «залепуха» имеет два значения. Первое – негативное. Нечто, недостойное экрана. Откровенная халтура, пердула. Второе значение свободно от оценок и ближе к этимологии слова. Слепить и залепить. Смонтировать. Разумеется, пустоту. Черную дыру в эфире.
     Протухшее, как осетрина второй свежести, творение Дыкленко парадоксально совместило оба значения (напомним, фильм снимали летом, о чем забыли предупредить телезрителей: стояла страшная жара, и продукты быстро портились); между тем, ничтоже сумняшеся, своей беспардонной и разнузданной халтурой Дыкленко все-таки попытался залепить глаза всей стране.
     Понятно, что те, кто заказал Дыкленке залепуху, надеялся на давешнюю харизму телекиллера. Вот только не учли того обстоятельства, что харизма-то мнимая. Кем был густобровый Сергей до призыва под знамена Березовского? Замкнутым и угрюмым ведущим второсортного бонуса к «Вестям». Чем он так обаял своих хозяев, история умалчивает. У каждого, как известно, свои методы. Метод Дыкленки был прост и внятен, как сокральное слово из трех букв.
     Тут всего один секрет. И не секрет даже, а так, мелочь. Просто нужно поменьше рефлексировать и быть уверенным (как резиновый член), что население огромной страны – это быдло, и этим фактом все сказано. Так Серега Дыкленко стал говорящим фаллоимитатором. Говоря народным языком, самотыком.
     Ах! Какой славный был прайм-тайм! Страна со злорадным вожделением собиралась у телеэкранов: посмотреть, как именно будут «опускать». Пялить в виртуальную жопу, да не кого-нибудь, а столичного мэра и бывшего премьера.
     Аблеухов достал еще один лист бумаги, и в мозгу сама собой сложилась видеоцитата из фильма Квентина Тарантино «Pulp Fiction»*, только вместо Брюса Уиллиса и ниггера-мафиози с шутовскими намордниками и выпученными глазами сидели испуганные Лужков с Примаковым. Аблеухов отогнал видение, и по белому пространству листа золотое перо «Паркера» продолжило свое четкое и стремительное движение.
     Так мужики на зоне радостно дышат, когда какого-то совсем уж зарвавшегося отморозка более крутые и справедливые авторитеты посылают лизать парашу.
     Испив вонючей самогонки, закусив, чем бог пошлет, рыгнув, или, пардон, перднув для приличия, вся люмпенизированная Россия усаживалась у чудо-ящика с напутствием: «Ну давай, Серега, вставь им!»
     И Серега давал. И Серега вставлял. Аппелируя к самым низменным инстинктам. Передергивая. Издеваясь. Шаманствуя.
     Потом были выборы, занавес закрылся, и Серега стал не нужен… Нет, он еще гонял на своей «Ямахе», сбивая случайных прохожих. Публично ударялся в буддизм и вступал в компартию. Брил грешную башку и посыпал ее пеплом взорванных в Москве многоэтажек.
     Но прайм-тайм говорящих самотыков прошел. Так что Дыкленке по-любому пришлось бы сменить амплуа. А изменив своему амплуа,  он выглядит как карикатура на бойких и изобретательных спецкоров из «Надысь». И можно простить Сереге его жалкие потуги стяжать лавры Невзглядова. Грустно улыбнуться, узнав из его уст о том, что герои Достоевского на досуге, оказывается, штудировали Ницше. Умилиться забавной ямочке на попе телеведущего, бесстрашно продемонстрированной всему миру. Внутренне солидаризироваться с предпочтениями: иной раз и вправду лучше оттянуться в кабаке, а не в музее.
     Проект Дыкленко провалился не поэтому (хотя и был сделан в жанре, который называется «Прогулялись, водки попили, заодно и передачу сняли»).
     Да, можно унизить человека. Развенчать любой миф. Выкинуть труп вождя из Мавзолея или нагадить в храме. Наконец, можно (если шибко постараться) даже самого себя, любимого, в рот…
     Аблеухов остановил движение руки, выбирая глагол; был большой соблазн написать нецензурное слово. Но соображения публикабельности заставили выбрать предикат с меньшей степенью экспрессии:
     …трахнуть. Нельзя сделать одно. Замарать выбор народа, который смутно (пока!), но осознает себя европейцем. Который не хочет прозябать в воспетой Есениным «стране негодяев», где нет приличных туалетов, а неведомо откуда возникший Цзе Чжуан грозит револьвером, и тысячи Чекистовых и Замарашкиных, задрав штаны, бегут исполнять его злую волю.
     Литературная память исправно поставляла Аблеухову с трудом интерпретируемые ассоциации (природа которых ему самому была не до конца понятна), и он уже хотел вычеркнуть последнее предложение, но внутреннее чутье, а точнее, рука, подсказали, что нужно просто побыстрее закругляться. Необходима была эффектная пуанта, и дисциплинированный мозг сенатора без промедления родил нужную концовку. 
     Объяснять таким, как Дыкленко, что обустройство новой столицы и новой страны – дело не одного дня, и даже не одного года, значит зря терять время. Какой интерес жить в ухоженной, благополучной России? Дыкленки чувствуют себя более или менее адекватно лишь тогда, когда их шикарные штиблеты со шпорами втаптывают в чернозем очередную жертву, а предел их мечтаний – автопрогулка на личном «Хаммере», и главное, чтоб грязь из-под колес весело летела на лица напуганных врачей и педагогов, десятилетиями ждущих на забытой остановке все один и тот же метафизический автобус.    
     Разумеется, Аблеухов понимал, что определение «метафизический», здесь не совсем уместно, и что вся эта синтаксическая конструкция в целом звучит несколько коряво, но он давно убедился на личном опыте, что именно такие фразы и запоминаются лучше всего, обрастая затем другими и новыми смыслами, а если повезет, обретая свою маленькую, но суверенную мифологию. Он всегда отдавал себе ясный отчет в том, что, собственно, сочиняет: отзыв на диссертацию или заметку в бульварную газету. При этом, вне всяких сомнений, ментальный резонанс газеты в тысячи раз превосходил то случайное возмущение смысловой поверхности бытия, которое производил даже самый образцовый научный доклад.
Поэтому недрогнувшей рукой он крутанул колесико шаттла, и в окошечке телефонного аппарата высветился номер факса известной телекритикессы.
     Внизу текста он подписал: «Дорогая Ирочка, привет тебе, привет! Не в службу, а в дружбу. Пристрой, пожалуйста, писульку. За мной не заржавеет. Целую. Всегда твой, А.А.» Аблеухов размашисто расписался и стал засовывать листы в прорезь факса. Аппарат жадно, как голодный студент, сожрал рукопись. Аблеухов скрепил листочки степлером, поставил число «30.09.2006» и поместил сочинение в толстую папку с титулом «Периодика».
     Зная, что все деления на политические лагеря условны, и позицию того или иного издания определяют не убеждения, а презренный металл, сенатор никогда не делил журналистов на «своих» и «чужих», имея нужных людей там, где с ним шли на контакт (а на контакт шли везде, даже в жутко оппозиционной и злобной «Новой газете»); он регулярно печатал свои опусы под псевдонимами или под фамилиями реальных журналистов, и в полемическом запале на личности переходил только тогда, когда этого требовала ситуация. Вот и сейчас, смешав Дыкленко с дерьмом, он вовсе не исключал будущего сотрудничества с ним (чисто гипотетически телекиллер еще мог пригодится в качестве этакого молотка, которым забивают провокативные гвозди в зыбкий саркофаг коллективного бессознательного).


«Слушай, Семеныч…»

     «Ну что ж, пора и на службу», - решил Аблеухов, взглянув на часы. Ежедневно, примерно в половине десятого, сенатор-трудоголик отправлялся на работу, и почти каждый день он спрашивал у хаузкиппера Семеныча:
- Коля встал?
- Нет. Спит еще.
- Когда же, так сказать?..
- Да уж, встает Коля поздновато…
     Не дослушав ответа, Аблеухов спустился в холл. Судьба сына, который вел беспорядочный образ жизни, вечерами пропадал неизвестно где и спал до обеда, волновала Аблеухова, строгого, но заботливого родителя. После того как жена Анна вероломно покинула их семейный очаг, взаимоотношения между отцом и сыном (и раньше не очень теплые) совсем разладились. Они почти не общались, и Аблеухов был вынужден закрывать глаза на поведение сына, убеждая себя, что время излечит невроз, спровоцированный скандальной семейной драмой.
     Накинув легкое серое пальто и натянув замшевые перчатки, Аблеухов взглянул на свое бледное отражение в зеркале:
- Слушай, Семеныч…
- Да.
- Чем вообще Коля занимается?
- Да ничем.
- То есть?
- Запрется в комнате и торчит в Интернете.
- В Интернете?
- Или бродит по комнатам в халате.
- Значит, в халате?..
- Недавно встречался…
- С кем?
- С дизайнером по спецэффектам.
- Что за дизайнер?
- С «Ленфильма», как я понял.
- Хмм… Зачем?
- Полагаю, собирается на маскарад… В клуб «Гиза».
- А… Ну понятно.
     Аблеухов вздохнул и вышел в открытую охранником дверь; там, на улице, его уже ждал бронированный «Мерседес».


В бронированном «Мерседесе»

     На крыше соседнего здания притаился видеооператор. Сверху, в равнодушный прицел объектива, он видел кусок трехмерной реальности. Плотная влага спускалась на улицы и проспекты, крыши и тротуары, заползала под воротники прохожих, которые все, как один, почему-то тоскливо озирались вокруг и вздрагивали от прикосновений невидимых вирусов, погружаясь в тяжелый грязный туман, окутавший город.
     Массивная дверь желтого роскошного дома распахнулась, и видеокамера успела зафиксировать ГАИшника, проходящего мимо; сенатора Аблеухова, быстро усевшегося на кожаный диван «Мерседеса»; телохранителя, услужливо хлопнувшего дверцей. «Мерседес», утробно заурчав, скрылся в тумане, а ГАИшник застыл на месте и несколько минут всматривался вдаль, - туда, куда проехала автомашина. Туда же устремился и взгляд объектива, запечатлевший грандиозную панораму: вид на мост и пространство реки, где блекло вырисовывались испуганные контуры Васильевского острова.
     Аблеухов покачивался на подушках сиденья, осознавая, что от неизбывной уличной мерзости, от людских толп и коварных планов недругов его отделяет обшивка бронированного салона. Именно здесь и сейчас, в черном лакированном автомобиле, он наслаждался ощущением подлинной безопасности, чувствуя себя единственным центром мироздания.
     Мышление Аблеухова было устроено наподобие сложного кибернетического механизма, где каждый уровень сознания функционирует по своим, особенным, законам. На поверхности преобладали рациональная ясность и формальная логика; сенатор не терпел вещей и явлений, которые трудно или невозможно объяснить; планиметрия его представлений не допускала изломанных линий,  нонсенсов и недомолвок.
     Чуть глубже, в многослойном потоке памяти, бродили, сталкиваясь и цепляясь, бесчисленные обрывки когда-то прочитанных текстов, стихотворных и прозаических, бесконечные цепочки цитат и силлогизмов, слепки и отражения визуальных образов. Когда Аблеухов предавался вдохновению, он легко активизировал мнемонические ресурсы, и тогда на свет рождались неожиданные ассоциации и каламбуры (иногда, правда, больше похожие на банальные ляпсусы).
     В юности он старательно избавлялся от этих мыслительных огрехов, как от незаконорожденных детей, зачатых непредсказуемой творческой потенцией, однако с возрастом научился ценить случайные сближения, догадываясь, что именно в них-то подчас  и заключается искомая самобытность смысла. Так, перечитывая заметку, посвященную Дыкленко, он не мог не заметить, что в аллюзию на есенинскую «Страну негодяев» вкралась неточность: законное место персонажа самовольно занял его двойник: вместо Литзы Хуна в тексте поселился некий Цзе Чжуан. Из каких таких примечаний явился этот китаец, поначалу было не совсем ясно, но, покопавшись в подсознании, Аблеухов понял, что в его сочинение пробрался брат Литзы Хуна, убежавший из романа Пелевина.
     Аберрация получилась настолько изящной (заметить подмену мог только весьма проницательный читатель), что сенатор не стал исправлять написанное, полагаясь как на невежество, так и на пресыщенность публики: в любом случае ошибка воспринималась как особый художественный прием, свидетельствующий о прихотливости мышления автора. Тот факт, что текст будет напечатан под чужой фамилией, мало волновал сенатора.
     И, наконец, в самой глубине, где-то в подкорке, кипела лава переживаний, там бурлила и закручивалась в спираль целая вселенная, всплески и прорывы которой пугали Аблеухова, прежде всего потому, что эта неучтенная энергия жизни никак не укладывалась в те стереоскопические схемы реальности, которые рисовало его воображение, и внутри которых он привык существовать.
    

Явление псевдо-Леннона

     В то время, как сенатор предавался вдохновению на пути из своего кабинета в салон служебного автомобиля, на другой стороне Невы, на Васильевском острове, в глубине семнадцатой линии, из подъезда большого серого дома с мансардой вышел некий молодой человек. Прежде чем оказаться на улице, он проделал медленный путь по темной обшарпанной лестнице, спустившись с высоты шести этажей. Необходимо заметить, что он был удивительно похож на легендарного битла Джона Леннона, но не на Леннона в принципе, а на известный фотопортрет, напечатанный во вкладыше к «Белому альбому». Растрепанный и потусторонний облик этого «как бы Леннона» намекал на ночные бдения с использованием запрещенных препаратов.
     Псевдо-Леннон был одет в черное полупальто (явно из секонд хэнда), поношенные джинсы фирмы «Левайз» с классической дырой на колене и американские военные ботинки на толстой рифленой подошве. Двухдневная щетина, поднятый воротник и нелепая хозяйственная сумка в руке довершали его несколько потрепанный и раздолбайский внешний вид.
     Спускаясь вниз, субъект, похожий на Леннона, чуть не упал, подскользнувшись на банановой корке, но, к счастью, успел ухватиться свободной рукой за перила, при этом другая рука, державшая сумку, описала в воздухе нервный зигзаг. Желание во что бы то ни стало сберечь ношу заставило его двигаться осторожней, и когда на пути повстречался сантехник, тащивший вверх по лестнице чугунную батарею парового отопления, молодой человек постарался оградить себя от нежелательных контактов.
     Очевидно, предмет, помещенный в сумку, был особенно ценной и хрупкой вещью.
     Когда же псевдо-Леннон спустился к выходу и уже собирался открыть дверь, у его ботинок, фыркнув и задрав хвост, ощетинилась черная кошка. Зажав в зубах куриную внутренность, подлое животное пересекло дорогу. Это был дурной знак, и нежное лицо незнакомца передернулось судорогой отвращения и досады. Он толкнул дверь (с внешней стороны которой было размашисто накарябано: «Sex Pistols» и «Кто болеет за «Зенит», у того всегда стоит») и вышел во двор-колодец, сплошь залитый рыхлым асфальтом. В центре двора сгрудился строительный мусор, несколько лет назад насыпанный рабочими, да так здесь и забытый. Незнакомец с ненавистью поглядел в сторону центра, сжал в кармане кулак, и двинулся к мосту имени Лейтенанта Шмидта.
     Плотный смог скрывал от взгляда любое движение: уже на расстоянии примерно трех метров всякий объект терял свои очертания, превращаясь в серую безликую массу. На экране восприятия мелькали силуэты автомобилей, стертые лица прохожих, дрожащие контуры зданий. Вместе с тонкой пылью дождя под воротники прохожих проникали вездесущие вирусы; среднестатистический горожанин, на мгновение выскакивая из тумана, тоскливо озирался вокруг и тут же пропадал в бесконечном течении таких же, как он, жителей города. Убегая из одной бесконечности в другую, он спотыкался о набережную, где заканчивалось все: уличный шум, поток машин, всевозможный субъект, - здесь был край земли и конец бесконечности.
     Шофер притормозил у перекрестка, пропуская трамвай, и Аблеухов, очнувшись, посмотрел в запотевшее стекло «Мерседеса». В полуметре от автомобиля стоял молодой человек с хозяйственной сумкой, и Аполлону Аполлоновичу вдруг показалось, что через мгновение пешеход резко метнет содержимое сумки на крышу автомобиля, и сразу прогремит мощный губительный взрыв.
     Глаза незнакомца расширились и блеснули вполне осознанной и откровенной злобой.
     Лицо сенатора передернулось тиком, глаза закатились, а руки подлетели к груди, как будто он интуитивно пытался защититься…
     Сердце сенатора бешено заколотилось, дыхание стало прерывистым, и внутри грудной клетки родилось ощущение быстро растущего багрового шара, готового разорваться на части.
     Видение длилось буквально пару секунд, шофер нажал на газ и незнакомец растворился в тумане (при этом одно странное обстоятельство поразило сенатора: молодой человек явно знал,  к т о  находится в салоне автомобиля).
Подлинная цель Ивана Помидорова

     Псевдо-Леннон вошел в зал ресторана «Летучий Голландец» и огляделся. Интерьер помещения имитировал палубу парусного корабля: столики располагались между декоративных мачт, натянутых канатов, веревочных лестниц, брезента и дубовых бочек. Там, где находилась барная стойка, можно было разглядеть внушительных размеров штурвал, судя по всему, настоящий. На стене висела огромная картина, изображавшая обломки шведской эскадры, и грозного Петра Великого на переднем плане, простершего руку куда-то вдаль, согласно замыслу художника, видимо, показывавшего на запад.
     Посетителей было немного, только у чугунной пушки, дуло которой было направлено в окно-иллюминатор, что-то бурно отмечала компания подвыпивших мужчин, физиономии и одежда которых как бы пародировали предвзятые представления о «новых русских»; да в дальнем углу устроился маленький бородатый человечек, поразительно похожий на телесатирика Шандеровича. Бородач дружелюбно подмигнул вошедшему. На его столе блестела ополовиненная бутылка, желтели и пенились две кружки пива и призывно дымилась объемная тарелка с вареными раками.
     Не имея доступа к секретным досье ФСБ, воспользуемся скудной и маловразумительной информацией, размещенной на сайте «www.soprotivlenie.biografii_izgoev.ru» (так что вся ответственность за достоверность предоставленных сведений лежит на составителях сайта):
     «…Дудкин Александр Иванович. Родился 14 июня 1975 г. в ГДР, в семье офицера -танкиста. Среднюю школу окончил в Подмосковье, куда после развала Советского Союза была выведена одна из бронетанковых частей западной группы войск. В 1992 году Дудкин поступил на журфак МГУ и почти сразу начал сотрудничать с российскими и зарубежными информ-агентствами. В 1998 году вступил в НБП. Партийный псевдоним – Неуловимый. По данным агентуры спецслужб, был активным разработчиком акции НБП по вторжению в Казахстан. После ареста группы Лимонова ушел в подполье. В настоящее время находится в федеральном розыске за экстремистскую деятельность. Как утверждают некоторые источники, с марта 2003 года Дудкин вошел в боевую организацию «Новой Красной Армии». Приметы: рост выше среднего, телосложение нормальное. Волос темный, густой, слегка вьющийся. Лицо овальное. Глаза круглые, веки чуть припухшие, правая бровь приподнята. Подбородок маленький, заостренный. Рот меньше среднего, губы полные. Особые приметы: левша, на груди татуировка в виде свастики, на правой ноге родимое пятно в форме Австралии. Фоторобот прилагается. Примечание: имеются сведения, что внешность изменена при помощи пластической хирургии».
     Дудкин сел на высокий стул у стойки и заказал «Кровавую Мэри». Залпом выпив содержимое стакана, он впервые за несколько часов испытал острое и радостное чувство внутреннего просветления. Ощущение, вызванное алкоголем, было похоже на оргазм: сознание вырвалось из черепной коробки и с невероятной скоростью вертелось вокруг организма. Словно с того света донеслись пьяные голоса «новых русских»:
- Ну что ты сидишь тут и бычишь? На вот, закуси бананом.
- Сам его жри. Как вспомню, что некоторые бабы их в ****у засовывают,
блевать хочется.
     Дудкин вспомнил едва различимые черты испуганного лица Аблеухова, защищенного тонированным пуленепробиваемым стеклом «Мерседеса», и выдохнул:
     - Еще коктейль.
     Повторив заказ, он тупо уставился в экран маленького телевизора, стоявшего на краю стойки между образцами предлагаемой рестораном закуски. Некий эксперт объяснял, в чем на его взгляд заключается смысл терроризма.
     - Теракт, - грузил эксперт, - не обычное преступление, а действие, имеющее сверхзадачу. Поэтому в каждой устрашающей акции определяющим фактором является провокативная функция. В свою очередь провокация имеет две стороны: внешнюю, зримую, и внутреннюю, скрытую от глаз обывателя. Внешняя цель маячит на поверхности, чаще всего она эксплицируется в форме ультиматума террористов. К примеру, декларируемая миссия чеченцев, захвативших заложников на мьюзикле «Норд-Ост», выражалась в абсурдном требовании остановить войну в Чечне. На самом же деле (если следовать тайной доктрине Бараева) захват «Норд-Оста» - это призыв к дальнейшей эскалации конфликта. Так, собственно, и вышло. Подлинная цель Ивана Помидорова – вызвать огонь на себя. Тут уместны любые исторические аналогии. Поджог Рейхстага, Хрустальная ночь, поход на Дагестан. Результат – всегда обратный. Если бы Гитлер не устроил Холокост, у евреев до сих пор не было бы своего государства. Нацизм – классический случай мощнейшей провокационной интриги, разыгранной на политической карте Европы. Другое дело, что сам Гитлер это вряд ли осознавал. Зато это понимали наиболее проницательные мыслители современности. Художник Сальвадор Дали так прямо и заявил, дескать, Гитлер развязал войну, руководствуясь единственным желанием – войну проиграть.
     Дудкин вздрогнув, тревожно закрутил головой: «****ь, где же сумка?!» Сумка как ни в чем ни бывало валялась под ногами. Он заказал чашку кофе, взял со стойки газету и пересел за столик.
     Шандерович, уже изрядно опьяневший, весело подмигнул:
     - Не выпьете в моей компании?
     - Спасибо, я только что, - ответил Дудкин, прикрыв сумку газетой, а сам подумал с досадой: «Точно, эфэсбэшник. Следят, суки. Куда запропастился Липпанченко? Где он, дьявол, ходит?»
    

Сайт «Dostoyevsky»

     Прежде чем окунуться в работу, Аблеухов мысленно просмотрел план на день: кипу документов, требующих его резолюций, список дел, ждущих срочного решения. Он, как всегда, тщательно и кропотливо разобрал бумаги; пообщался с подчиненными. Однако утреннее происшествие не давало покоя. В мозг вонзились безумные, горящие ненавистью глаза молодого человека с сумкой в руке. «Где-то я его уже видел… Или нет, это только кажется?»
     В кабинете уютно потрескивал дровами камин; за дверью радостно щебетала секретарша; в лабиринтах Департамента, несмотря на субботний день, гудели сотни компьютеров. Анализ публикаций, интерпретация событий, выработка необходимых рекомендаций. Аблеухов чувствовал себя главным процессором в этой большой и сложной системе координат.
     Внезапно его осенило: «Япона мать! Да я же видел его в собственном доме!» Реанимировав в памяти отчетливую картинку, он увидел, как несколько дней назад, спускаясь с лестницы, встретил в прихожей Колю, оживленно болтающего с незнакомцем, который и одет-то был точно так же, как сегодня. Ложное чувство такта не позволило тогда спросить у сына прямо, кто это. Да и Коля, скорее всего, ничего внятного не рассказал бы. Здесь нужно было действовать самостоятельно, так сказать, окольными путями.
     Аблеухов успокоился и включил компьютер. Быстро просмотрев e-mail, он открыл сайт «Достоевский», на который оппоненты регулярно «сливали» компромат, выдуманный и реальный. Сенатор подозревал, что авторы сайта неслучайно подобрали такое название; включившись в литературную игру, они явно намекали: «Подожди немного, и мы достанем тебя, Аблеухов!..»
     Вот и сегодня в анонсе свежих материалов он дважды обнаружил свою фамилию: «Аполлон Аблеухов в зеркале русской прессы: Архив» и «Аполлон Аблеухов: История душевной болезни». Испытывая сложное амбивалентное чувство, которые можно было бы назвать специфической разновидностью интеллектуального мазохизма, Аблеухов ознакомился с небольшой, но крайне эклектичной коллекцией цитат, как бы призванных доказать читателю, что не все ладно в Датском королевстве.
     А б л е у х о в   А п о л л о н   А п о л л о н о в и ч (род. г.Ленинград, 7 октября 1952г.), член Совета Федерации РФ, директор Департамента общественных связей при Администрации Президента; кандидат философских наук, профессор; автор нескольких монографий и множества публикаций в научных и популярных изданиях. Окончив  в 1973 году ЛГУ, работал на кафедре теории марксизма; с 1978 года сотрудник журнала «Вопросы философии». В 1993 году возглавил московский филиал Фонда Сороса – «Открытое общество». В 1998 году создал автономную некоммерческую организацию «Фонд эффектной политики». Как практикующий политтехнолог, учавствовал в ряде региональных и федеральных избирательных кампаний. Накануне президентских выборов 2000 года вошел в предвыборный штаб В.В.Путина. Именно Аблеухов был автором идеи переноса государственной столицы из Москвы в Санкт-Петербург. Кампания под пропагандистским слоганом: «Если Петербург не столица, то нет Петербурга, это только кажется, что он существует», - сформулированным Путиным в одном из интервью, завершилась триумфальным возвращением государственной столицы на берега Невы. Летом 2006 года в стране состоялся всенародный референдум, в ходе которого обсуждались два вопроса: 1) о переносе столицы и 2) о вступлении России в НАТО. Одобрение народа получил только первый. По итогам референдума город Санкт-Петербург был вновь объявлен столицей России. Все подробности и ссылки на сайте www.ableuhov.com (Электронная энциклопедия «Кто есть кто в современной России?»).

ОКНО В БЕЗДНУ

     Аблеухов, быть может, самая странная, если не одиозная, фигура в коридорах власти. Именно ему приписывают авторство многих провокационных медиа-проектов, таких, например, как долгоиграющие и супер-скандальные «Щели» с Дмитрием Наглеевым в главной роли.
     Социолог и публицист, когда-то всплывший на мутную поверхность перестроечной пены, Аблеухов стал первым теоретиком «массовой сублимации». Следует признать, что идеи, которые он сформулировал с своей книге начала девяностых «Анти-Геббельс, или новый медиа-порядок», опробированы и раскручены на отечественном TV, а жертвами зомбирующих экспериментов являемся все мы, жители бескрайней и нищей страны, каждый вечер припадая к инфернальной иконе телеприемника.
     Выдуманные и бездарно сыгранные «истории из реальной жизни», сдобренные скабрезными ремарками юродствующего шоу-мена, призваны, видимо, превратить Россию в огромную коммунальную кухню, на которой ругаются матом и бьют друг другу морду распоясавшиеся соседи. «Сублимация масс», о которой так долго говорили все, кому ни попадя, свершилась, и старик Фрейд вертится в гробу, как центрифуга («Независимая газета»).

ПОТОМОК СИМА

     Демонический лик кремлевской власти обрел еще одно выражение: гримасу садистского блаженства, возникающего всякий раз, когда на экране проявляется сладострастное лицо циничного полит-анатома Аполлона Аблеухова. Электронное бытие телеэфира позволяет Аблеухову направлять зловещий наркотик лжи в самые заброшенные русские деревни, где пьет, дерется и плачет оболганный и обделенный народ. СМИшное зазеркалье, ликвидация неугодных каналов и газет, креатив зубодробительных спецпроектов – не самая страшная правда. Гораздо опаснее – то губительное облучение, которому подвергается и стар, и млад, привлеченные к телеэкранам обещанием неистовых зрелищ.
     Но вернемся к Аблеухову. Этот ловкач от пиара, генератор бесчисленных медиа-акций и хеппинингов, не так прост, как хочет казаться. В недавнем интервью бормотухинским «Пирогам» Аблеухов, в ответ на обвинение в формировании путинского культа, так прямо и заявил: «Россия – историческая трясина, в которой увязло не одно хорошее начинание. Неслучайно Иван Сусанин сделался нашим национальным героем. Поэтому, если мы желаем двигаться дальше, Россию надобно подморозить».
     Что может значить обещанный Аблеуховым «ледниковый период»? Чьи интересы он, Аблеухов, на самом деле отстаивает? И на чьих костях собирается строить «новую старую» столицу? Публично кичась своим дворянским происхождением, Аблеухов почему-то забывает упомянуть о своих иудейских предках. Зов семитской крови заставляет злого мастера мистификаций глядеть на Запад, туда, где плетется невидимая нить глобального антирусского заговора (газета «Завтра»).


КУЛЬБИТ НАД ИСТОРИЕЙ, ИЛИ ПУТИН НА РАСПУТЬЕ
в России грядет время
амбициозных проектов?

     Аполлон Аблеухов не нуждается в представлении. Интеллектуальный хулиган. Успешный политолог. Осколок аристократического рода. Просто большой оригинал. Он принадлежит к тем редким людям, которых называют «ньюс-мейкерами». Он всегда в центре событий. Там, где принимаются конфиденциальные решения. Он интересен всем, кого влечет закулисье отечественной политики.
     В о п р о с: На волне возвращения графских титулов информация о Вашем дворянском происхождении стала достоянием широких масс. Каково ваше отношение к собственным корням, ведь в советское время Вам наверняка приходилось скрывать свою родословную?
     О т в е т: Не совсем так. Все же мое взросление происходило в хрущевскую оттепель, когда общество, скованное сталинским режимом, начало оттаивать. Вернулась из ГУЛАГа интеллигенция, постепенно появился «сам» и «там»-издат. Оживилась научная жизнь. Активизировались первые диссиденты. Так что когда я поступал в университет, никого уже особенно не интересовало, из какой я семьи, каково мое происхождение. А о том, что мой дед, дворянин Николай Аполлонович Аблеухов (кстати, замечательный русский неокантинец), был в 37-ом репрессирован, да так и сгинул в лагерях, я, разумеется, умолчал. И не потому, что чего-то боялся. Просто я считаю, что от деда меня отделяет метафизическая бездна. Гражданская война расколола не только общество, она лишила нас прошлого.
     В о п р о с: То есть Вы хотите сказать, что, несмотря на фамилию, не являетесь продолжателем рода?
     О т в е т: По крайней мере, в духовном смысле. Я демократ, а мои предки верой и правдой служили царю. Это – знаковое различие. Как говорится, дьявольская разница. По легенде, истоки нашего рода нужно искать в Киргиз-Кайсацкой орде. В царствование внучки Петра I Анны Иоанновны мирза Аб-Лай поступил на русскую службу, принял православие, при крещении получив имя Андрей и фамилию Ухов. Аб-Лай Ухов фонетически трансформировался в Аблеухова и дал начало дворянскому роду. Почти двести лет мои предки строили империю, которая в октябре семнадцатого была до основания разрушена ради безумного социального эксперимента. Так что все мы – дети катаклизма, родившиеся на развалинах.
     В о п р о с: Да, но мы стали свидетелями становления и краха еще одной империи, советской.
     О т в е т: Со мной, конечно, многие не согласятся, но это принципиально  одни и те же развалины. Говоря метафорически, обломки мессианской гордыни, Москва – третий Рим, и все такое. Пора отказаться от претензий на мировую исключительность и научиться жить по-человечески. Если наша «особость» заключается в отсутствии приличных туалетов, беспробудном пьянстве и бесконечном, как лента Мебиуса, раздоблайстве, то я, простите, против такой «особости». Здесь вспоминается одна известная филологическая шутка: «Умом Папуа-Новую Гвинею не понять, аршином общим не измерить, у папуасов собственная стать, в Папуа-Новую Гвинею можно только верить!..»
     В о п р о с: Иначе говоря, всех нас ждут перемены?
     О т в е т: Да еще какие! Уверен, что в России наконец-то наступает время амбициозных проектов. Даже сверхамбициозных. Страна устала от декаданса. Разложение и гниль смертельно всем надоели. Русскому народу требуется настоящее дело.
     В о п р о с: А если конкретнее? Что именно вы имеете в виду?
     О т в е т: Во-первых, необходимо ликвидировать раковую опухоль кавказской проблемы.  Ампутировать гангрену Чечни. Во-вторых, начать интеграцию в НАТО, что откроет реальные, а не метафорические двери на Запад. И в-третьих, сменить имидж власти. Не скрою, речь идет о новой столице. Беда России в том, что у нас все чудовищно централизовано. Такого монополизма центральной власти нет ни в одной стране мира. Москве нужен политический, финансово-экономический, культурный противовес. Им может стать только Петербург.
     Вспомним историю. Ленинское правительство фактически сбежало в Москву, спасаясь от возмездия. Да так там и осело. И надо признать: то, что происходило потом - красный террор, коллективизация, ужасы тоталитаризма, - больше соответствуют ментальному статусу первопрестольной, городу Ивана Грозного и Сталина. Петербург – не столько окно в Европу, сколько символ другого пути, и, слава богу, Путин это понимает (простите за невольный каламбур).
     В результате возникнет этакая внутренняя геополитическая ось «Питер-Москва», в притяжении которой и будет развиваться вся остальная Россия.
     В о п р о с: Да, но такой государственный проект потребует колоссальных ресурсов. Где взять деньги?
     О т в е т: Кроме денег, существуют и иные реальности. Политическая воля, например. Мы уже десять лет талдычим о том, что миллиарды долларов уплывают за границу. Но что фактически сделано, чтобы остановить этот губительный поток? Скажете, пафосный вопрос? Разве Петр I, когда начинал строить Петербург (а на самом деле, новую Россию) не был ограничен в средствах? Его не тянула назад знаменитая русская распутица, длиннобородая Московия, все эти спесивые бояре, мерзавцы-стрельцы и бесноватые староверы? Но Петр был теургом российской истории, и после своей смерти он оставил потомкам совсем другую страну.
     Нам нужен новый прыжок над историей! И я верю, прыжок над историей будет! («Аргументы и факты»).


ОДНОЙ ОДЫШКОЙ С ПЕТЕРБУРГОМ

     Питерская экспансия достигла апогея. Серый кардинал Кремля предложил кардинально «сменить державную парадигму». Сусальный образ сытой купеческой Москвы, аляповатая роскошь Василия Блаженного и китайская таинственность Мавзолея, бесстыдство Рублевского шоссе и помпезная безвкусица лужковской архитектуры (фото дач и билдингов прилагаются) должны уступить строгой гармоничности линий и европейскому шарму Северной Венеции.
     Переезд столицы – событие эпохальное, символизирующее возвращение идеалов Петра Великого, революционера и первого европоцентриста на русском троне. Путин, твердо решив вмонтировать российское будущее в многоэтажный особняк общей Европы, позиционирует себя как убежденного продолжателя дела Петра.
     Символично, что главным идеологом «смены вех» был назначен «эффективный политтехнарь» Аблеухов, прозападнические взгляды которого ни для кого не секрет. Вопрос о цене реконструкции имперского фасада, разумеется, не стоит («Новая газета»).            


НОУ-ХАУ АБЛАЙ-ХАНА

     Аблеухов снова всех поразил. В сети поговаривают, что бутафорский унитаз на площади перед Большим – его придумка, и извлечения из Володи Сорокина, якобы изданные на деньги «Идущих вместе», тоже подбирал именно он, «психоаналитист» массового сознания и стратег конспирологии, а заодно и ценитель живого великорусского слова.
     Хан Аблай лает, Сорокин летит. Всвист. С прилавков ларей и развалов. Лети, Сорокин, лети!
     Да и как все прикольно вышло. Всего-то и нужно: найти энтузиаста-идиота, слепить из него нео-Шарикова, заставить произносить публичные непотребности и под эту залихватскую сурдинку пиарить (а точнее, впаривать) автора «Голубого сала».
     И предложенный образец, по здравому размышлению, не самый выгодный. Сорокин ведь не Акунин. Аблеухов же вновь празднует викторию: если даже такой маргинальный персонаж, как Сорокин, способен стать лидером продаж (почти стихи!), то каких барышей можно ожидать от опусов более вменяемого Александра Проханова? («НГ EX Libris»).
 
СКАНДАЛ В САНОВНОМ СЕМЕЙСТВЕ

     Супруга известного путинского имидж-мейкера Аполлона Аблеухова Анна крупно подставила мужа. Как рассказывают люди, приближенные к VIP-персоне, Аблеухов в шоке и до сих пор не оправился от потрясения.
     Уподобившись героине Льва Толстого, Анна Аблеухова оставила семью и пустилась во все тяжкие. Яблоко раздора, пассия Анны, опереточный тенор Коля Баксов заявил, что союз с Аблеуховой – не случайная связь, а серьезное и сильное влечение. «Мне всегда нравились зрелые женщины, с ними я чувствую себя настоящим мужчиной,» – признался Николай («Мегаполис-экспресс»).


ЗАТЯЖНОЙ УДАР ПО ЯЙЦАМ

     Жизнь богаче любого вымысла, - именно эта тривиальная мысль стучится в голову, когда начинаешь следить за скандалом, участниками которого выступают советник президента по PR-вопросам Аполлон Аблеухов (чуть не написал «Каренин»), его жена Анна и околооперная звезда Николай Баксов.
     Такой подлянки, да еще от собственной жены, Аблеухов не ожидал. Известно, что в отечественном истеблишменте возможно все, но чтобы «вторая половина» рвала когти (холеные) от человека, который не сегодня-завтра взойдет на политический Олимп… такого беспредела не припомнят даже самые щепетильные хроникеры. Суицид несчастной супруги Сталина или похождения взбалмошной дочки Брежнева блекнут на фоне блестяще разыгранного треугольника «Аполлон – Анна – Николай».
     Сам Аблеухов от комментариев воздерживается, но сложившуюся ситуацию можно оценить как форменный «удар по яйцам». Причем с оттягом. Аблеухов, недавно назначенный сенатором, продолжает плести паутину интриг, консультируя приближенных к Путину полит-игроков, но он уже не может чувствовать себя так уверенно и непринужденно, как раньше («Экспресс-газета»).

ШВЕДСКАЯ СЕМЕЙКА ШОУ-БИЗА:
АННА + НИКОЛАЙ = МОРДОДЕЛ АБЛЕУХОВ

     Презентация свежего творения Николая Баксова, альбома с претенциозным названием «Анна и Николай» (забудьте о Гумилеве с Ахматовой!), вновь всколыхнула любителей жареного, спиртного и клубнички. Столы ломились от черной и красной икры, которую черпали деревянными ложками, изготовленными по спецзаказу. Спиртное разливалось из «всамделишных»  серебряных двадцатилитровых ведер. Сам Баксов щеголял в алмазном пиджаке от Армани, а его дама шокировала роскошным декольте женщины бальзаковского возраста. Элен Безухова, да и только! По мнению завсегдатаев элитных вечеринок, пара смотрелась эффектно, и раскрутка новой пластинке Баксова обеспечена.
     Наверное, не было ни одного телеканала, который не посчитал бы нужным прислать на банкет свою съемочную группу. Беспрецедентная шумиха, развернувшаяся вокруг релиза «Анны и Николая», наводит на предположение, что скандал в семье Аблеуховых – спланированная PR-акция, творцом которой и был не кто иной как сам Аблеухов, ибо давно известно: более изощренного и непредсказуемого мордодела русская земля еще не рожала (“Желтая газета”).

ПАДЕНИЕ ИСТЕРОИДА

     Коля Аблеухов, единственный сын небезызвестного сенатора Аблеухова, поступил на философский факультет питерского универа, который в свое время закончил его папаша. Напомним, что золотой мальчик уже три раза как пытался получить высшее образование, и все неудачно. Сначала он хотел стать филологом, но из МГУ его поперли за злостную непосещаемость. Потом Коля отправился на туманный Альбион, разумеется, не куда-нибудь, а в мекку новорусских недорослей - Оксфорд. Преуспеть в искусствоведении тоже не получилось. Зато Аблеухов-младший прославился безудержными кутежами и альковными историями.
     Завистники будут смеяться (или плакать), но следующей Колиной альма-матер стала Сорбонна. Что изучал в Париже отпрыск почтенной фамилии, так и осталось за семью печатями. Однако наш пострел успел сблизиться с местными антиглобалистами и мотался по всей Европе, как принято изящно выражаться, искал на жопу приключений, пока папаше не пришлось вытаскивать сыночка из серьезной передряги.
     Вернувшись из застенков Генуи, Коля несколько остепенился; и даже более того: чуть не женился. Его избранница, телерепортерша Варвара Соловьева, завлекла Колю идейной близостью (дошло ли у них до близости более прозаической, не знаю – с подсвечником рядом не стоял). До свадьбы, впрочем, не дошло. Поступок блудной матери Анны, скандально бежавшей из семьи, расстроил все планы. На какое-то время Коля пропал из поля зрения светских хроникеров (есть сведения, что он лечился от алкоголизма в частной клинике не то в Швеции, не то в Финляндии).
     Истероидный интеллигент-недоучка, тот, кого в Питере ласково назвали бы «блокадником», Коля Аблеухов – типичный представитель современной элиты (со всеми ее разбродами и шатаниями). И не было бы смысла городить здесь вербальный огород, если бы от информатора, внушающего доверие, не стало известно, что Коля Аблеухов замешан в какой-то грязной истории, которая совсем скоро станет достоянием гласности (www.live.ru).

МАВР СДЕЛАЛ СВОЕ ДЕЛО…

     По информации из компетентных источников, положение сенатора Аблеухова в Президентской Администрации становится все более двусмысленным и шатким. Тайные недоброжелатели (среди которых старые конкуренты Аблеухова - Ябловский и Ястребженский) спят и видят отставку поверженного мага черного и цветного пиара. После грандиозной аферы  с переносом столицы из первопрестольной в Северную Пальмиру Путин вполне готов расстаться с архитектором своего недавнего триумфа. Вне сомнений, семейная драма Аблеухова, персонифицируя перинатальные конвульсии нового медиа-порядка, еще приоткроет нам нечто такое, о чем никогда не расскажут учебники истории и архивы. Пронзительная история Аблеухова отнюдь не закончена, и она еще обрастет волнительными подробностями и сенсационными откровениями, которые будут изучаться и комментироваться всеми истинными энтузиастами умственного труда («Известия»).
     Затем осторожно, будто двигаясь по минному полю, сенатор ознакомился с подробным описанием собственного душевного расстройства, составленного не без знания предмета. Психотерапевт констатировал наличие у «известного политтехнолога и ближайшего помощника президента» вялотекущей шизофрении, осложненной обострением маниакально-депрессивного психоза. Всякому читателю было ясно, что текст – лажа в чистом виде, тем не менее, когда Аблеухов дошел до параграфа:

ДЕСКРИПЦИЯ ГИПНОТИЧЕСКИХ СЕАНСОВ

- его внимание напряглось. Было неприятно вспоминать, что когда-то он действительно подвергался гипнотическому воздействию.
     Гипноз, - объяснял автор профанам, - позволяет вытаскивать из подсознания не только давние страхи, но и «фотографические» представления больного. Наслаиваясь на так называемую «эйдетическую» память, впечатления от гипнотического сеанса позволяют составить подлинную картину реальности, в которой живет пациент. Аблеухов уверен, что его череп является чревом мыслительных образов, способных к мгновенной и ничем не  мотивированной материализации. Это уникальное свойство сознания вызывает у пациента сильное чувство страха. Он полагает даже, что каждая рожденная им мысль, развиваясь в пространственно-временную субстанцию, живет затем самостоятельной и бесконтрольной жизнью вне его головы. Иллюстрируя данную особенность, он сослался на древнегреческую мифологию, в частности, на символическую фигуру Зевса, из головы которого, согласно мифу, вышла богиня Паллада. Для описания этой ситуации больной предложил использовать термин «забытийствовать», - якобы, покинув мозг, его мысли «забываются» и «бытийствуют», т.е. обретают личную экзистенцию.
     На мой вопрос: «Кто именно покинул ваш череп?», - пациент ответил буквально следующее: «Молодой человек, внешне очень похожий на Джона Леннона. Он выскочил из моего мозга, затерялся где-то в городе, и когда я почти забыл о его существовании, он встретился мне по пути на службу. Как я понимаю, единственная цель этой встречи – убедить меня, что он существует  р е а л ь н о, хотя, с другой стороны, сам я полностью осознаю, что его существование – чистая иллюзия».
     Продолжая сеансы, я установил, что Аблеухов распространяет свои представления на всю действительность в целом. По его понятиям, весь мир сплошь иллюзорен, являясь проекцией его же мозговой деятельности. Так, на мой вопрос: «Какие явления этого иллюзорного мира вы можете перечислить?» – Аблеухов ответил: «Мой дом, моя работа, Петербург, Россия». На просьбу описать данные феномены пациент отозвался с большой охотой: он в мельчайших подробностях описывал помещения, в которых живет и работает, людей, с которыми общается. При этом он специально настаивал на том, что   н а   с а м о м   д е л е   все эти предметы и персонажи не способны иметь пространственной формы, потому что являются следствием раздражения мозжечка.
     Я установил также, что пациент полностью отождествляет свой дом со своей головой, считая, что она-то и эманирует реалии этого мира. Налицо серьезное расстройство психики пациента, который неосознанно определил для себя роль Бога со всеми вытекающими отсюда последствиями. Личная драма (уход жены к «чужому» мужчине) воспринимается им крайне негативно и болезненно, что выражается в формуле: «Моя мысль не имеет на это права».
                Сеансы провел доктор медицинских наук Кандинский.         




«Совершенно секретно»

      Итак, петербургские улицы обладают одним удивительным качеством: подобно Солярису, рожденному фантазией Станислава Лема (дважды экранизированной), они материализуют наши мысли и представления. Пример с Дудкиным – всего лишь очередное подтверждение этой уникальной способности. Возникнув в сознании Аблеухова, Дудкин вошел в дом сенатора, всплыл в его памяти и, наконец, стабилизировал свое существование на Невском проспекте.
     Сейчас он сидит в ресторане за столиком и пьет водку, в то время как сенатору Аблеухову захотелось снять телефонную трубку и набрать номер агента национальной безопасности, чтобы поскорее установить личность подозрительного субъекта, с которым общается сын. И пока Леха Николаев бездействует, этим агентом буду я.
     Позвольте, но не попал ли я впросак? Ну какой в самом деле из меня, скромного хроникера и безнадежного хроника, агент национальной безопасности?
     Леха Николаев существует, ей-богу, существует! И вовсе не бездействует. В данный момент он находится на крыше соседнего здания и при помощи специального прибора сканирует разговор двух мужчин, сидящих в автомобиле, припаркованном неподалеку от ресторана «Летучий Голландец».
                Top Secret
     В видоискателе – автомобиль «Audi»-80, в салоне которого различаются два силуэта. Первый, за рулем, – человек небольшого роста и тщедушного телосложения. Особая примета: крупная бородовка у носа (Морковин). Второй - довольно тучный мужчина в коричневом костюме и ярком галстуке (Липпанченко).

     Л и п п а н ч е н к о: Уфф… Ну вчера и нажрались!..
     М о р к о в и н: Что отмечали?
     Л и п п а н ч е н к о: А что обычно русский человек в конце недели отмечает?               
     М о р к о в и н: Понятно… (включает радио)
     Д и- д ж э й: Осенняя пора, очков очарованье, последний день сентября, суббота, в Питере пасмурно, мелкий дождь, густой туман, t – 12-15 градусов по Цельсию, а толпы горожан, набив сумки провизией, уже толкутся на перронах в ожидании пригородных электричек или заводят моторы личных автомобилей. Конец дачного сезона. Пора вскапывать землю и сеять чеснок!.. (звучит песня: «…Я загибаюсь на работе, потом бухаю, потом в блевоте…»)
     М о р к о в и н: Хмм?..
     Л и п п а н ч е н к о: Здесь…
     М о р к о в и н: Я так и думал. Меры приняты. Это на случай, если бы вы не показали мне «объект» у моста.
     Л и п п а н ч е н к о: Какие еще такие приняты меры?
     М о р к о в и н: В ресторане сидит мой человек.
     Л и п п а н ч е н к о: Черт возьми! Сколько раз повторять, никакой самодеятельности!
     М о р к о в и н: Хотел как лучше.
     Л и п п а н ч е н к о: Твое «как лучше» перепутает все карты. Не дай Бог, сорвешь операцию, - пойдешь под статью.
     М о р к о в и н: Не сомневайтесь. Операция налажена, как часовой механизм.
     (Радио: «…и нету в жизни ни ***, этого, как его, счастия…»)
      Л и п п а н ч е н к о: Да. Должен предупредить, что, судя по всему, у «объекта» начинается обострение болезни. Так что советую быть осторожней…
     М о р к о в и н: Обострение?.. И в чем оно выражается?..
     Л и п п а н ч е н к о: Откуда я знаю? Я же не психиатр. Да и врач тут вряд ли сразу въедет… Запущенный случай… (закуривает сигарету) Один Бог ведает, что у него в черепушке творится…
     М о р к о в и н: Может, дьявол?..
     Л и п п а н ч е н к о: А?..
     М о р к о в и н: Дьявол, говорю, знает…
     Л и п п а н ч е н к о: Не важно… Я в метафизику не лезу. Но по всем признакам «объект» становится опасен для окружающих, но в первую очередь для себя… самого… Потому-то и надо спешить. Сроку у нас неделя, ну, максимум дней десять… Все. Потом – аллес, туши свечи…
     М о р к о в и н: Что, так серьезно?..
     Л и п п а н ч е н к о: Я с ним не первый день общаюсь… Присмотрелся. Книжки кое-какие полистал… Юнга, бля, Кандинского… Псевдоглюки какие-то… Без поллитры на разберешься…
     М о р к о в и н: А это что такое?
     Л и п п а н ч е н к о: Я и сам не до конца вникаю, но если сформулировать… (долгая пауза)
     Радио:
      Ди-джэй: А вы замечали, что когда на Питер опускается туман, город похож на дно гигантского аквариума, и мы как бы ползаем по декоративным улицам и этажам, как черви, не подозревая о том, что вверху кипит своя – неведомая нам – рыбья жизнь?..
     М о р к о в и н: Во Трахтенберг дает!.. Совсем там, что ли, охуели…
     Звучит песня Б.Г.: «Какие нервные лица – быть беде; я помню было небо, я не помню где. Мы встретимся снова, мы скажем «привет!» - в этом есть что-то не то…»
     Л и п п а н ч е н к о: Ну.. Как бы это объяснить… Когда к психу приходит галлюцинация, то он полностью уверен, что она существует на самом деле… Ну там, чертиков с плеча смахивает, в НЛО из ружья стреляет… Потом психа лечат, и он понимает, что был болен, а теперь вот вылечился и здоров…
     М о р к о в и н: Я так себе это примерно и представлял.
    Л и п п а н ч е н к о: Ага, так вот псевдоглюк – это другое… Он к тебе приходит, а ты говоришь ему: опа… Я тебя вижу, заходи в гости, друг. То есть осознаешь, что он - глюк… А ты сам вовсе не болен, потому что мир как раз так именно и устроен.
     М о р к о в и н: Не понял разницы!..
     Л и п п а н ч е н к о: И правда, врубиться сложно, если сам ничего подобного не испытывал… (пауза) Ну вот, к примеру, заявляется к тебе Чертяка… Мумий Тролль какой-нибудь…
     М о р к о в и н: (крестится) Спаси Господи…
     Л и п п а н ч е н к о: Что ты будешь делать?..
     М о р к о в и н: Вот так вот прямо и заявляется?..
     Л и п п а н ч е н к о: Ну да! В дверь звонит, копытами стучит…
     М о р к о в и н: Не знаю… В больницу побегу.
     Л и п п а н ч е н к о: Ни хера подобного!.. Ты перво-наперво обосрешься со страху, а вот потом, если в окошко не сиганешь, может и осмелишься в больницу позвонить.
     М о р к о в и н: Понятно…
     Л и п п а н ч е н к о: Не-а. Ничего тебе не понятно. Кто ж тебе поверит? Считай, диагноз  у тебя в кармане, так? Карьера на смарку…
     М о р к о в и н: Так…
     Л и п п а н ч е н к о: А ты его, Чертяку, видел?.. Так?..
     М о р к о в и н: Ну видел…
     Л и п п а н ч е н к о: Вот это и есть обычный глюк. На фоне классического расщепления сознания…
     М о р к о в и н: А псевдо?..
     Л и п п а н ч е н к о: В том-то вся и фишка, что сначала выглядит это все, как обыкновенная галлюцинация, но есть принципиальное отличие… Установка, так сказать…
     М о р к о в и н: Какая?..
     Л и п п а н ч е н к о: Приходит Чертяка, а ты трезво так осознаешь, что никакой это не Чертяка, а имагинация твоего собственного воображения… (пауза) То есть тут не сам черт этот хренов важен, а твоя рефлексия о нем… (пауза) Ты – это ты, а черт – это форма твоего мышления, выскочившая в мир…
     М о р к о в и н: Ну и ну?.. Объективация образа?
     Л и п п а н ч е н к о: Скорей материализация сознания… Причем творческая… Ты начинаешь понимать, что сам к этой тряхомундии и причастен… Творишь его, сочиняешь, фантазируешь…
     М о р к о в и н: Да! Чего только в жизни не бывает…
     Л и п п а н ч е н к о: Видишь, насколько все сложнее… Ты не просто галлюцинируешь. Ты признаешь это за нормальный порядок вещей.
     М о р к о в и н: Значит, с нашим «объектом» и происходит нечто подобное?
     Л и п п а н ч е н к о: В том-то и дело. С виду вроде обычный человек, а внутри… Заглядывать не советую…
     М о р к о в и н: И чем это чревато?..
     Л и п п а н ч е н к о: Тем, что рано или поздно он начинает выход искать… По типу компьютерной головоломки… Ведь вокруг него не вещи, а знаки. Как там у Августина? Не «резы», а «сигнумы». Причем сплошняком…
     М о р к о в и н: Это как?..
     Л и п п а н ч е н к о: Он убежден: все происходит не случайно, а обладает особым значением, которое только тогда осознать можно, когда поймешь некий общий смысл. Концептуально и целиком в знаковую реальность врубишься…
     М о р к о в и н: Лес, полный символов?.. Мудрено… Ничего не скажешь…
     Л и п п а н ч е н к о: А ты думал? Это тебе не хухры-мухры… Отсюда тактика поведения с «объектом»…
     М о р к о в и н: Слушаю внимательно…
     Л и п п а н ч е н к о:  В случае чего ты ему как бы подыграть должен… Влезть в его систему смысловых координат. Проникнуть в игрушку… (закуривает сигарету) Понимаю, это сложно… Но другого пути нет… Вот я, например…
     М о р к о в и н: ?..
     Л и п п а н ч е н к о: Для меня главное что?.. Не совершить какой-нибудь ошибки. Глупость не сморозить. Не выйти из придуманного образа… Он – террорист, и я – террорист. Циркулюс вициозус. Вокруг этого и строится игра, развивается диалог… Если хочешь, этакая спонтанная драма… Понимаешь, как получается? Взять, к примеру, нас с тобой… Кто мы для «объекта»?..
     М о р к о в и н: Псевдоглюки?..
     Л и п п а н ч е н к о: Именно… И никто другие. Псевдоглюки и есть. Отсюда и нужно плясать…
     М о р к о в и н: Вопрос можно?
     Л и п п а н ч е н к о: Конечно…
     М о р к о в и н: А вот как понять, в какую сторону двигать? На что отзываться? Понять, с кем, собственно, дело-то имеешь?..
     Л и п п а н ч е н к о: А вот тут как раз все просто… (нрзб) Можно по одежке… (нрзб) А потом – действуешщь по интуиции… (туша сигарету) Ну, не мне тебя учить…
     М о р к о в и н: Иногда и поучиться незазорно. У страших-то товарищей…
     Л и п п а н ч е н к о: Ну-ну… Что ж, мне пора. Желаю успеха. Не забудь, всем троим предстоит сыграть свою роль… <нрзб> сенатор Аблеухов… <нрзб> Коля Аблеухов… <нрзб> Дудкин…<нрзб>…Словом, концертное трио, где Россия – зрительный зал.
    
     Крупный мужчина в коричневом костюме вылезает из автомобиля, рассеянно глядит на шпиль Петропавловки и входит в ресторан «Летучий Голландец».


Проблема 25-ого кадра

     Дудкин вспомнил телепередачу, которую смотрел когда-то ночью. Кажется, это было ток-шоу для интеллектуалов «Кондом», посвященное проблеме так называемого «двадцать пятого кадра». Его тогда поразил один факт из истории кино. Оказывается, если фильм Дэвида Финчера «Fight Club»* просматривать в замедленном воспроизведении, то в нем можно обнаружить много скрытых кадров, незаметных при обычном просмотре. В кульминационные моменты действия главному герою является его галлюцинация, Тайлер Дерден.
     Внимание Дудкина зацепил не визуальный прием, продиктованный замыслом романа Чака Паланика, а те сходные ощущения, которые и ему самому приходилось испытывать. Он чувствовал, что скрытые кадры постоянно окружают его в жизни, правда, заметить их при обычном освещении не представлялось возможным; и только доведя свой мозг до алкогольного психоза, то есть до того особого состояния, когда время вдруг начинает замедляться, и появляется редкая возможность фиксировать восприятие на вкраплениях   д р у г о й   реальности, он мог убедиться, что невидимый мир постоянно присутствует рядом и его даже можно коснуться физически, чуть ли не руками потрогать.
     Нарколог объяснил, что это всего лишь «delirium tremor», но Дудкин не поверил врачу, ибо страх был слишком реален и вовсе не походил на безобидные мультяшки. Потом, балуясь с видеомагнитофоном, он прокручивал «Fight Club» при помощи шаттла, и скрытые кадры не обнаружились (вероятно, для того, чтобы действительно что-то разглядеть, нужен был компьютер и хороший монитор), зато в самом конце фильма, уже перед титрами, он наткнулся на изображение огромного пениса, и эта режиссерская находка показалась ему великолепной метафорой жизни, дескать, голосуй – не голосуй, все равно получишь… известно что. Так что и заморачиваться на сей счет не стоит.
     Дудкин вздрогнул. Он явственно почувствовал и даже внутренним зрением увидел, как Липпанченко поднимается по лестнице ресторана. Вот-вот войдет, но… толстяк не входил. За воротник проникла какая-то гадкая слизь и протекла по позвоночнику; и только когда Дудкин отвернулся от двери, неприятная тучная фигура, скрипнув половицею, возникла в дверном проеме.
     Желтоватое, гладко выбритое, лоснящееся лицо Липпанченки плавало во втором подбородке. Полосатый коричневый костюм облекал рыхлое тело; грудь украшал заколотый стразом атласный галстук с до неприличия вызывающим рисунком: дурашливые человекообразные пенисы играли в футбол; на ногах у Липпанченко блестели желтые лакированные ботинки.
     Заняв место за столиком, толстяк радостно воскликнул:
     -  Человек!.. Салатиков!.. И коньяку! Там у вас бутылка на мое имя записана.
     По соседству назревала драка:
- Ты со мной пил?
- Пил.
- Жрал?
- Жрал…
- И какая же ты после этого, с позволения сказать, свинья!..
     Вглядевшись, Дудкин понял, что его так беспокоило: неподалеку «оттягивался» не кто иной как модный актер Сергей Безруков со своей «бригадой».
- Сейчас окончательно набухаются и приставать начнут, - вместо приветствия
сказал Липпанченко и небрежно бросил на стол навороченную модель мобильного телефона фирмы «Нокиа».
     - Осторожно! – вскрикнул Дудкин, увидев, что толстяк собирается облокотиться на сумку, накрытую газетой. Это был свежий номер «Независимой». На первой полосе красовалась большая цветная фотография сенатора Аблеухова. Статья называлась: «Вот Абляухов над Россией простер совиные крыла», а подзаголовок вопрошал: «Станет ли сенатор Аблеухов губернатором Санкт-Петербурга?»
     Липпанченко снял газету и увидел сумку. Его губы дрогнули:
- Это… о н а  и есть?..
- Да, о н а  и есть.
     Рот Липпанченко, внешне напоминавший маслянистые ломтики на кусочки порезанной семги, продолжал дрожать.
     - Как ты, Саша, скажу я тебе, неосторожен, - он протянул к сумке толстые, с обгрызанными ногтями, пальцы. – Ведь еще одно движение, и случилась бы… катастрофа.
     Липпанченко взял сумку и осторожно переложил ее на стул.
     - Ну да, соскребали бы нас сейчас с потолка, - ядовито сострил Дудкин, наслаждаясь смущением Липпанченко. (В скобках добавим, что Дудкин давно и как-то немотивированно ненавидел Липпанченко, но рационально истолковать это чувство неприязни не мог).
     Официант накрыл на стол.
- Ну, накатим, что ли?
- Накатим…
     Они выпили и закусили. Между тем по соседству обстановка накалялась.
- Отъебись!..
- А ты свиньей не обзывайся, а то можно и в торец получить!..
- Да я не обзываюсь.
- Обзываешься. И бабками попрекаешь. Не западло? Вчера ты башлял, сегодня
я башляю.
- Просто не надо волну гнать!.. Ты меня что, за лоха держишь?
Липпанченко покосился на стул:
- Вот что, Саша, родной мой. Эту сумку… сегодня же доставишь к Коле…
- Аблеухову?
- Да. На хранение.
- Но  о н а  и у меня может прекрасно храниться.
- Неудобно. Не забывай: тебя в любой момент могут арестовать. А там все
будет о’кей. Как-никак, дом сенатора, все дела…
     Прямо к лицу Дудкина прилипло узколобое мурло собеседника: пытливые сверлящие глазки притаились в орбитах, губы вздрагивали, посасывая воздух; и Дудкину почудилось, что за желтыми прокуренными зубами раздается не человеческий шепот, а шелест сотен муравьиных членистых лапок. Коричневый пиджак Липпанченко напоминал ему цвет обоев, которыми была обклеена его мансарда на Васильевском острове. С этим цветом у него ассоциировалось расстройство сна, вот уже несколько месяцев доставлявшее страшные муки. Бессонница заставляла часами всматриваться в пустоту, и тогда комнату посещала некая монголо-семитская физиономия. Глюк повторялся по несколько раз за ночь, но утром, в свете дня, подходя к стене в упор, Дудкин видел только темное пятно отсыревших обоев.
- Извини, Николай Степаныч, ты, случайно, не монгол?
- Что за странный вопрос?
- Да так, показалось…
- Во всех русских течет монгольская кровь.
- Да? И еврейская тоже?..
- В смысле?..
- Очень уж ты на латентного хасида похож.
- Не знал, Саша, что ты еще и параноидальный жидофоб, которому везде евреи
чудятся.
- Был.
- Почему «был»?
- Потому что теперь уже – нет.
- Идейное раскаяние?
- Еще чего! Просто я понял, что антисемитизм – это особо изощренная форма
сионизма.
- ?
- Да все просто. Мировой сионизм и финансирует антисемитские движения,
чтобы было куда пальцем тыкать и орать: «Караул! Скинхэды! Жидов мочат!…»
     За соседним столиком ссора так и не переросла в драку, закончившись неожиданным братанием:
- Дай-ка, дружбан мой, я тебя расцелую!..
- Ты что, голубой?
- Сам ты голубой…
     Бармен включил радио, и вырвавшаяся из динамика песня заглушила пьяные голоса: «Город-сказка, город-мечта, попадая в твои сети, пропадаешь навсегда…»
Маска из силикона

     Проснувшись, Коля Аблеухов прогуливался по комнатам, перемещаясь из спальни в кабинет, затем в приемную, и обратно. Главным содержанием кабинета были книги, с потолка до пола пестревшие цветными корешками. Спальню занимала огромная, как в голливудских фильмах, кровать.
     С того времени, как мать покинула их дом ради пошлого опереточного артиста, Коля не вставал раньше полудня. Он забросил учебу в университете и вел жизнь свободного художника, неделями не вылезая из сети.
     Вдруг в дверь постучали.
     Из коридора донесся глухой голос хаузкиппера Семеныча:
- Коля, там тебя спрашивают…
Аблеухов-младший открыл дверь.
- Кто?
- Посылку от дизайнера принесли…
- Аа… Ну тащите. 
     Через минуту коробка появилась в комнате, и Коля снова запер дверь на замок. Он суетливо разрезал ленту и извлек наружу маску и костюм главного персонажа культового ужастика «Кошмар на Улице Вязов». Маска была сделана из силикона в ателье спецэффектов киностудии «Ленфильм», причем настолько искусно, что, одев ее, у Коли возникла полная иллюзия того, что в комнату вошел настоящий Фредди Крюгер, отразившийся в зеркале.
     Прикол заключался в том, что, вглядевшись в крюгеровы черты, зритель понимал, что перед ним возник вовсе не Фредди, а президент Путин, переодетый в Крюгера. Характерная шляпа, знаменитая режущая перчатка и какой-то запредельный оскал, искажающий знакомые до боли черты, довершали впечатление. Аблеухов-младший крутился перед зеркалом, и из полумрака отражения на него глядел неведомый страдающий мутант, явившийся из чужого кошмарного сна. Чрезвычайно довольный произведенным эффектом, он бросил вещи на большое антикварное кресло, и его лицо передернулось зловещей, почти инфернальной улыбкой. 


Пачка «Кэмела»

     На краю стола лежал «Кэмел» в мягкой пачке; в пепельнице дымилась непогашенная сигарета. Липпанченко, громко чавкая, жадно поглощал двойную порцию фирменного ресторанного салата, приготовленного из копченой корюшки.
- И еще. В ближайшие дни советую на улицу не выходить. В городе
ожидаются массовые беспорядки, - Липпанченко смачно рыгнул. – Менты совсем озверели. Могут и тебя ненароком прихватить. А нам сейчас это ни к чему.
     - Сейчас? – Дудкин попытался поймать бегающий взгляд собеседника. – А потом, значит, будет кстати?
     Липпанченко, переваривая пищу, откинулся на стуле и раскурил сигарету; его щеки неопрятно лоснились.
     - Ну что ты, Саша, к словам цепляешься? И сейчас. И потом. И всегда. – Он засунул руку во внутренний карман пиджака и достал две влажные мятые бумажки. – Вот, возьми. Двести евриков на текущие расходы. Партия своих бойцов в беде не кинет.
     Дудкин спрятал деньги в задний карман джинсов и разлил по рюмкам остатки коньяка. Из колонок магнитолы неслась какая-то бесконечно попсовая мелодия. Неизвестная певица мурлыкала текст, но его смысл был настолько эфемерен, что, залетая в мозг, он не оставлял никакого следа, и Дудкин предположил, что данный амнезийный эффект является следствием строго рассчитанного эстетического воздействия. Как будто прочитав его мысли, Липпанченко вдруг спросил:
     - Ты случайно не знаешь, почему все эти бесчисленные Маши Распутины перманентно кал жуют?
     - Случайно знаю, – деньги приятно грели ягодицу, и Дудкин решил быть полюбезнее. -  Потому что у нас народ по жизни панк. Что делать? Естественная реакция на трэш-ландшафт. Непреодолимая тяга оттянуться, расслабиться. Словом, снять напряжение. Хотя бы раз в неделю надо собраться на какой-нибудь засранной кухне, по****еть по душам. Да так, чтобы лучшему другу морду разбить.
- Да, но при чем здесь попса? – Липпанченко, по-видимому, искренне
заинтересовался темой разговора.
     - А при том, что, по сути, панк-рок – это обратная сторона попсы. То есть попса голимая, только вывернутая наизнанку. Но структурально, - Дудкин интонационнно выделил термин, - попса и панк-рок это одно и то же. Некоторые этот парадокс очень четко просекли. Взять, к примеру, Сержа Гинзбура. Абсолютно попсовая музыка и непотребные тексты. Все, разумеется, тащаться. Инцест, ***-мое…
- Понятно. И какой ты делаешь вывод?
- Да такой, что все эти альтернативные понты только тогда чего-нибудь стоят, когда прочно внедряются в массовое сознание. Иначе говоря, обретают статус полноценного бренда. Известно ведь, что девяносто процентов потребителей панк-рока – это чистенькие офис-менеджеры, остервенело делающие карьеру, а на досуге сублимирущие отрицательные эмоции.
     Внимание Дудкина, возбужденное алкоголем, заострилось на пачке «Кэмела»; картинка ожила, и вместо одного верблюда появилось сразу два, да еще совокупляющихся, а в центре восприятия оказались периферийные пирамидки и, особенно, мистический глаз, источающий лучи какого-то эзотерического знания.
     - Понимаешь, как оно выходит, - продолжил развивать свою мысль Дудкин, подивившись прихотливости видения. – Что является главным содержанием попсы, ее движущей идеей? ****острадание. Только если попсовик ****у обожествляет и на нее молится, то панк-рокер наоборот, богохульствует. Помнишь такую группу «Красная Плесень»? Между прочим, явно недооцененный социо-культурный феномен.
- Ну-ну, - Липпанченко понимающе улыбнулся.
- И так во всем, – Дудкин решил закруглить тему; он заметно опьянел, и его мысли путались. – Всегда найдется некий стабильный процент индивидуумов, готовых крушить общечеловеческие ценности. Вот им и подсовывают артефакты, выражающие некий абстрактный квази-протест. А на самом деле и Киркоров, и какие-нибудь «Тараканы» в одной студии пишутся. А потом вместе коньяк пьют и посмеиваются.
     Дудкин с сожалением посмотрел на дно пустой рюмки.
     - Отсюда и понятие – «формат». Мы с тобой в одном формате, а президент Путин – в другом. Раньше все больше эстетические критерии использовались. Это, допустим, талантливо, а то – бездарно. А сейчас критерий один: не-формат, мол, и хоть ты тресни!
     Липпанченко подхватил мысль:
- Ага. Или наоборот, любую туфту можно в рамки формата втиснуть.
- А почему? – Дудкин поднялся из-за стола и закончил речь стоя. – Как ни крути, а ****а… тьфу ты, черт, попса – это основа жизни. Простые движенья. Понятные истины. Как выражаются некоторые умники, - докса.
- А  это что такое?.. – спросил Липпанченко.
- Грубо говоря, всеобщий мыслительный отстойник. Этот термин еще Аристотель придумал, а Барт его снова в научный оборот ввел.
     Прогремел пушечный выстрел. Словно подчиняясь полуденному сигналу, за окном сработала вселенская фотовспышка: осеннее солнце разогнало серый туман, и полароид действительности мгновенно произвел очередной глянцевый снимок: Дудкин и Липпанченко, застигнутые врасплох небесным папарацци, застыли в случайных позах, с открытыми ртами, не догадываясь о том, что в божественной спецслужбе давно заинтересовались их более чем подозрительным знакомством. 


Запущенный Эдипов комплекс

Мокрая осень кружилась над Петербургом.
Последний сентябрьский вечер мерцал, как иллюминация кислотной дискотеки. Зеленоватым роем проносились обрывки облаков, сгущаясь в желтоватый дым, припадающий к крышам. Острый шпиль Петропавловки, как шприц наркомана, пронзил венозное небо. Коля вспомнил набоковские строчки: «…Нева, лениво шелестя, как Лета льется. След локтя оставил на граните Пушкин…»
Он облокотился на чугунные перила моста и стал напряженно всматриваться в бурлящую невскую воду. Вокруг повисла бледно-серая гниль, и Коле показалось, что где-то неподалеку в реку опустили гигантскую спираль кипятильника, и скоро от воды повалит густой, пахнущий болотом и изменой пар.
Воспоминания о несчастной любви охватили его: он как бы со стороны увидел ту роковую ночь, когда навязчивая мысль о самоубийстве окончательно овладела его психопатическим рассудком, и он, одуревший и рыдающий, выбрав момент, перегнулся через перила, закинул правую ногу… да так и застыл, как живой памятник неизвестному суициднику. Коля не умел плавать, и прыжок с моста означал бы верную смерть.
Любовная история четы Лихутиных была похожа на патентованный киносценарий. Элитная проститутка по имени Соня, вызванная Лихутиным по телефону, осталась в гостиничных апартаментах клиента на неделю, чтобы потом стать законной супругой одного из самых влиятельных деятелей масс-медиа. После медового месяца, проведенного в кругосветном круизе, Соня возжелала славы попсовой певицы, и Лихутину пришлось раскошелиться, оплачивая услуги студий звукозаписи, видеоклипы и эфиры на муз-каналах и FM-радио. Вопреки ожиданиям завистников, обнаружилось, что бывшая путана обладает некоторыми артистическими способностями, ну а все остальное решала твердая валюта. Пара-тройка хитов выстрелили почти одновременно, и дальнейшая карьера певицы продвигалась точными, хорошо просчитанными залпами.
Коля искренне радовался успехам Сони и часто бывал в доме молодоженов, тем более, что муж Сони, Сергей, по уши завязший в завораживающей трясине телебизнеса, уделял красавице-жене не слишком много внимания. Постепенно между молодой привлекательной женщиной и жаждущим чувственных откровений повесой завязалось нечто вроде романа. Однажды вечером, оставшись вдвоем и накурившись «дури», они стали танцевать, изображая из себя пару отвязных стриптизеров. В порыве животной страсти Коля завалил Соню на диван и попытался стянуть с нее трусы, но Соня, внезапно очнувшись от наваждения, ловко извернулась и сильно ударила Колю в пах. Незадачливый любовник взвыл и скорчился в позе несчастного эмбриона. Мошонка мгновенно опухла, и резкая боль между ног сразу похоронила все надежды. Коля обозвал Соню «****ищей» и, ковыляя, покинул лихутинский дом.
 Уже на следующий день, в припадке деструктивного отчаянья, мучимый обидой и ненавистью, он и дал себе обещание… взорвать собственного отца. Каким образом в сознании связались любовная неудача и запущенный Эдипов комплекс, не сумел бы объяснить даже сам старик Фрейд. Своей неожиданной идеей Коля поделился с Александром Дудкиным, который, по слухам, возглавлял какой-то отечественный филиал «красных бригад». Само собой, Дудкин сделал вид, что не понимает, о чем идет речь. Они познакомились на фуршете в гостинице «Европа», где писателю-нонкомформисту Илье Стогoву вручали литературную премию «Национальный бестселлер».
Илья шепнул Коле:
- Посмотри, этот человек и есть знаменитый террорист, публикующийся под ником «Неуловимый»…
     Откуда Стогов мог знать, что Дудкин – террорист, и почему этого не знали вьющиеся вокруг агенты спецслужб, было совершенно непонятно.
     - Что за дикая идея? – выпив водки, Дудкин закусывал бутербродом с красной икрой. – Все это слишком смахивает на сценарий психологического триллера а-ля Альфред Хичкок. Не верю я в эти истории. Байки из склепа, и прочая чушь.
Коля уже сто раз успел пожалеть о своем легкомысленном порыве, а Дудкин все не мог успокоиться:
- Решать личные проблемы нужно самому, а не с первым встречным. Или лучше, мой тебе совет, как в песне поется, выпей водки и трахни бабу.
Дудкин слил в большой фужер из-под лимонада содержимое нескольких рюмок, стоявших на подносе.
- Только в заумных арт-хаусных драмах дети мочат своих родителей. Помнишь культовый фильм «Скины»?.. Нет, я не утверждаю, что ничего подобного не происходит в так называемой реальной жизни. Бывает, конечно, всякое, но… только в семьях спившихся люмпенов. И то по пьяни. Кухонным ножом по горлу – ррраз!
Он изобразил, как именно озлобленные дети режут непутевых родителей, и чуть не расплескал водку.
- Мы не отцеубийцы, а революционеры. И смерть какого-то там захудалого сенатора дела не решит. На его место сразу десяток таких же сыщут. И вообще… - Дудкин недоуменно вздернул правую бровь. – Ты, парень, случайно, не провокатор? Я все понимаю, у богатых свои причуды. Фазера пришить, да не просто так, а в знак борьбы за права угнетенного народа. Только меня на эту туфту не купишь.
Дудкин опорожнил фужер и направился к выходу.
- Так что извини, брат. Если уж так неймется, закажи пахана профессиональному киллеру. А мы так, - любители. Ну, пока…
Быть может, Коля и забыл бы о неприятном разговоре, если бы утром не обнаружил в своем электронном почтовом ящике письмо следующего содержания:
«Товарищ! Ваше предложение принято к сведению. В самое ближайшее время ЦК примет принципиальное решение. Ждите. Детали операции обсудим при встрече. Да, смерть! Nemo».
Безличный характер послания породил осознание непоправимой ошибки. И с тех пор Коля уже не мог чувствовать себя спокойно, живя в напряженном ожидании каких-то невероятных событий.


Тревожные мысли

Сенатор Аблеухов оторвал усталый взгляд от экрана ноутбука и вернулся к тем тревожным мыслям, которые вызвал диагноз доктора Кандинского. Что-то дикое, непонятное и тупое не давало ему покоя. Только здесь, в бронированном “Мерседесе”, Аблеухов вырастал в самодостаточный центр, аккумулирующий всю текущую информацию и превращающий ее в эоны компьютерного времени. Он привык чувствовать себя некой излучающей интеллект точкой; невидимые нити Интернета соединяли сознание сенатора с мышцами государственного организма. Его завораживала сама возможность управления живым и половозрелым телом огромной страны, и он понимал даже, что все это очень похоже на оккультную практику.
Однако сегодня убедиться в собственной значимости мешала досадная догадка.
Он вдруг совершенно отчетливо осознал, что сын его, Коля, - конченый подонок, и что совсем скоро от него можно ожидать любых неприятностей.    
Сенатор вышел из «Мерседеса» и вбежал по ступеням подъезда, на ходу снимая черную замшевую перчатку. Сбросив пальто, он поднялся в комнату к начальнику охраны, где светился многоэтажный иконостас мониторов, транслировавших изображения с бесчисленных видеокамер непрерывной слежки.
- Привет, ребята, - кивнул он. – Такой вопрос… Часто ли у нас бывает молодой человек?
- Молодой человек?.. Кого именно вы имеете в виду?
- Ну… такой, в пальто…
- Многие, Аполлон Аполлонович, приходят в пальто…
- …с поднятым воротником…
На лице телохранителя отразилось нечто вроде понимания.
- А, это вы про того, который… буквально сегодня…
     Охранник подошел к электронному пульту и нажал сразу на несколько кнопок. Время, зафиксированное на рекордере, стало двигаться в обратном направлении. Аблеухов знал, что система слежения позволяет записывать и хранить информацию в течение нескольких суток. Минут через двадцать на экране черно-белого монитора возникли Коля и тот самый молодой человек, которого Аблеухов-старший видел сегодня из окна «Мерседеса».
     Друзья, удобно расположившись в Колином кабинете, попивали коньяк, курили и о чем-то оживленно разговаривали.
- Ээ… А где же звук?
- У нас, Аполлон Аполлонович, звук отдельно от картинки пишется.
- Вот что, ребята. Скиньте мне все это дело на отдельную кассету. И звук, и картинку. А я после ужина ознакомлюсь…


«Неужели и это – любовь?»

Подсвеченные луной тучи гонялись друг за другом над пустыми петербургскими улицами. Какое-то фосфорическое пятно проскользило по небу, убеждая скептиков, что иногда НЛО все-таки обнаруживают себя в земной атмосфере. Коля, с рюкзаком за плечами, чисто выбритый и пахнущий дорогим дезодорантом, пробирался по набережной Мойки, запахнувшись в модную меховую шубу.
Одна мысль сверлила его мозг: «Неужели и это – любовь?»
Коля снова и снова вспоминал ту ночь, когда выскочил из подъезда и побежал к затаившемуся в тумане мосту, чтобы покончить с собой.
Он вздрогнул. Мимо, светом фар выхватывая из темноты фрагменты фасадов, пронеслась серая «Ауди»-80. Немного постояв перед домом, Коля, озираясь, как вор, скрылся в знакомом подъезде. Когда-то он чуть ли не каждый вечер бывал здесь, и у него в кармане до сих пор лежал электронный ключ от металлической входной двери парадного подъезда. Поднявшись на третий этаж, он выкрутил пробки и сел на холодную ступеньку лестницы, закутав лицо в мех и слушая бешеное биение сердца.
«Для чего я здесь?..»
Потом он вытащил из рюкзака шляпу, маску и металлическую перчатку и надел их.
Так он сидел в темноте, пока внизу не отворилась дверь подъезда, и по лестнице не застучали женские каблуки.
«Как удачно, она без охраны…»
- Странно, почему нет света? – тихо произнесла напуганная темнотой женщина.
     Дойдя до своей квартиры, она дрожащими руками вставила ключ в скважину, дернула дверь, и желтая вспышка выделила из мрака мужскую фигуру.
     Женщина вскрикнула, а мужчина беззвучно и долго, как в кадрах замедленной киносъемки, стал тянуться к ее лицу блестящей металлической перчаткой, в которой была зажата яркая золотистая открытка.
     Женщина увидела перед собой искаженное гримасой боли лицо президента Путина, зачем-то одетого в костюм голливудского страшилы Фредди Крюгера, и картинку, изображенную на открытке: на фоне территории России проявлялись контуры голографического Сфинкса и читалась надпись: «Приглашение в клуб «Гиза».
     Вдруг открытка выпорхнула из перчатки и, как экзотическая бабочка, очутилась за порогом.
     Вся сцена длилась минуту; затем, оправившись от шока, женщина метнулась в проход, и дверь с грохотом захлопнулась.
Через пару секунд на улицу выскочил Фрэдди Путин и в панике помчался по направлению к набережной.


                Конец первой серии
(продолжение следует)