Кукушка часть1

"Он вышел, чтоб идти к началу начал
да напился и упал
Вот и весь сказ"
Борис Гребенщиков


"Невозможно установить, кто допустил ошибку в своей роли, повлекшую за собой нарушения в ходе событий времени, на котором ранее было основано мироздание.  Может быть ластриколосы, может быть это Виктор решил пойти не по своему пути, который был предначертан ему судьбой, а может во всем виновата выжившая из ума Эльза.  Илья здесь точно не виноват – он просто жертва." (Автор)


ПРОЛОГ (СПРАВОЧНИК К РОМАНУ)


НЕЗАВИСИМЫЙ ДОМ (справочник часть1)

Написано Виктором, когда ему было 24 года.

Раньше моя деревня была совсем другой.  Это сейчас в ней все стало все просто и основательно.  А раньше…
Раньше среди обычных крестьянских домов, в которых жили нормальные крестьянские семьи, в деревне стояли и другие дома, в которых жили странные люди.  Или нелюди?  Они обладали необычными знаниями и способностями, они могли исцелить или наоборот, нагнать болезни, они странно себя вели.  Таких принято называть Колдунами.  Но Колдуны, самые настоящие, давно покинули мир, и живут теперь только в сказках.  А эти – не колдуны, нет.  Эти ближе к простому обывателю, и, люди говорят, они иногда еще встречаются в тихих поселках и деревушках России и Европы.
Мне часто вспоминается один дом.  Он стоял на холме, с которого была видна река.  Теперь на этом месте стоит изба, в которой со своей семьей живет бригадир Терехов.  А тот дом для меня был всегда загадочен и таинственен.  В нем жила женщина, которую все звали Эльзой.  Она почти не выходила из дома, разве что раз в неделю в сельский магазин за продуктами.  Дом ее имел вычурно аристократический вид.  Деревянные стены были выкрашены в матовую темно-зеленую краску, окна были круглые, а на крыше – небольшая башенка, тоже с круглыми окошками.  Башенку увенчивал купол, на шпиле которого был позеленевший от времени медный шар.  За тридцать метров от дома стоял кисловатый запах плесени.
Эльза никогда ни с кем из местных жителей не здоровалась, хотя точно все знала, и про всех все знала.  Приходили к ней редко – когда кто-то тяжко заболевал, и тогда Эльза заговаривала болезнь, бесплатно.  Люди говорили, что она колдует.  Но ее не трогали.  Наверное потому, что она никогда сама не вмешивалась ни в чьи дела.  Жила себе и жила.
Когда она  выходила на улицу, она надевала на голову высокий конусообразный колпак и брала трость.  Кроме того, ее всегда сопровождала маленькая злая собачонка.  Породу не знаю, я в них не разбираюсь.
Откуда она появилась?  Мне когда я спрашивал, говорили, что она была всегда.  Дедушка и бабушка помнили ее еще со своих детских лет.  А прабабушка вспоминала, что когда-то в нашей деревне было несколько таких странных домов, в которых жили такие же непонятные люди.  Чухонцы.  И Эльза тоже была чухонкой.  Только вот чухонцы-то чухонцами, но все-таки…
Дети боялись дразнить Эльзу, хотя и очень хотелось.  Они боялись даже близко подходить к ее дому.  Вселяла какой-то страх эта сгорбленная, шипящая себе под нос какие-то иностранные слова особа. 
Я вырос и уехал в город учиться.  Летом я приезжал на каникулы и почему-то с радостью для себя отмечал, что эта марсианка, как я стал ее называть, никуда не исчезала.  Я не хотел ее исчезновения, потому что чего-то для себя от нее ждал.
Так я закончил университет, и после трехлетнего перерыва поехал домой.  Я решил, что когда приеду, то пойду к Эльзе и поговорю с ней.  Я хотел о многом ее спросить.  Кто она?  Откуда?  Что ей нужно?  Какие тайны этой жизни ей знакомы?
 И вот я приехал и увидел на ее дверях большой ржавый замок.  Я спросил деда.  Дед мне сказал, что весной приезжали в дом какие-то дачники из столицы, оформили на него в сельсовете документы и уехали.
Мой семилетний племянник сказал, что превозмогая страх, залезал с приятелем в этот дом.  Но там было пусто.  Никакой даже мебели.  Половицы сгнили и частично провалились.  Сильно пахло плесенью.  В башенке только они нашли подзорную трубу и какую-то книгу.  Племянник показал мне эту старую ветхую книгу с желтыми от старости страницами.  Это была библия на немецком языке.
Дед сказал мне, что не видел Эльзу с зимы.
- Она умерла? – спросил я.
- Не думаю, - ответил он.
А на меня упала сильная ностальгия по детству, во времена которого таинственная Эльза вносила в мою жизнь элемент сказки.  Потом я приехал опять туда только через три года.  Дома этого уже не было.  На его месте стоял свежий сруб избы деревенского бригадира.


ВЕРА (спарвочник часть 2)

Случилось предположительно с Виктором, когда ему было 22 года.

"Как хорошо здесь! – думалось.  "А еще хорошо стать каким-нибудь овощем, сидеть на грядке, расти и ни о чем не думать".  Но я тогда был, как овощ:  лежал в пологу на сеновале и ничего ни делал.  Я отдыхал.
Тихо на сеновале.  Из маленького окошка, выходящего на запад, как-то незаметно вылез косой луч солнца.  Луч уже не резко-белый, как днем, а желтый, мягкий.  Дело-то к вечеру.  "Пыли-то сколько в луче…"- пронеслась ленивая и абсолютно ненужная мысль.  Из какой-то щели вылез кот, пролез под полог и стал тереться об мой бок.  Я стал его гладить.  Вот этот кот был настоящим овощем!  Счастливый, беспечный кот!  Деревенским котам очень хорошо живется на свете: всегда накормлены и свободны, для развлечения можно мышей половить.  Я гладил кота, кот заурчал.… Но тут я вспомнил, как мне еще маленькому ребенку говорила мама: "Когда котик пришел с улицы, не трогай его сразу.  Он на улице в туалет ходил, теперь грязный.  Подожди с полчасика, а потом уже и играй с ним".  Я выбросил кота из полога и вылез вслед за ним.
Нет ничего лучше летнего вечера.  Я сидел на завалинке, курил и смотрел на дорогу.  Деревня на холме, и по западной его стороне сползают вниз, к болотистой лодме, огороды.  А за лодмой идет дорога, большак.  По дороге пастухи гнали коров.
Я решил сходить на рыбалку.  Сплюнув папиросу, я поднялся, чтобы пойти поискать под кладками червей, но у калитки огорода я встретил дядю Сашу.
- Здорово, студент, - сказал он мне.  Он просил меня съездить с ним на тракторе в лес и помочь подцепить какие-то бревна, которые где-то там лежат и могут сгнить, если уже "на хрен не сгнили".
И вот мы уже трясемся по ухабам через поле, въезжаем в просеку.  Времени – часов восемь.  В лесу еще светло.  Мы ехали долго, мне даже успело надоесть однообразное мелькание березок и осинок.  Я закурил дядькину папиросу.
- Далеко еще?
- Нет, уже приехали.
Мы выехали на поляну, за которой заросшая травой и молодыми побегами кустов дорога упиралась в болото.  Дядя заглушил трактор и посоветовал мне пока побродить вокруг и поискать грибов.
- Вон там, смотри, под той осиной точно с красной шляпкой сидит.  Да ты проверь,  – и начал возиться с веревкой.  Я с минуту посмотрел, как он матюгаясь пытается ее распутать.  От помощи он отказался.  Иди мол, гуляй.   А чего тогда меня затащил в этот лес?  А да ну ладно.…  И я пошел.
Лес в той стороне, куда я пошел, был странный – тихий и темный.  Даже птиц не было.  А я шел, шел…  А лес, он разный.
Вот я иду по черному лесу.  Это мертвый лес.  Сухой.  С мертвой листвой и мертвыми животными.  Я изо всех сил бью дубиной по засохшей осине, и с ветвей падают на землю мертвые, похожие на чучела, птицы.  Небо тоже черной, но не бесконечное.  Я даже могу дотянуться до него рукой.  Вот оно, какое-то бумажно-бархатное на ощупь.
Меня уже давно кричал дядя, а я застыл перед какой-то шалагой.  При большой фантазии это можно назвать сараем.  "Круто", - думал я.  "Избушка Бабы Яги".  Хотя разум убеждал меня, что сказок не бывает, и твердил о каком-то абстрактном охотничьем домике.  Вид у домика был зловещий.
- Нет, - сказал я вслух, - Это приезжали много лет назад сборщики клюквы, простые сборщики клюквы.  Они построили ЭТО, чтобы прятаться в ЭТОМ от дождя.  Вон, тут и болото рядом….
Я всмотрелся в шалагу, и мне показалось, что это вагончик.  Просто пассажирский фургон, снятый с грузового автомобиля.  Дверь открылась легко, и я в него зашел.  Вагончик внутри оказался совсем пустым.  Я посмотрел из маленького окошка вагончика на лес.  Странно, но в лесу шел дождь.  Деревья изгибались от сильного ветра, было почти темно.  Я вышел и собрался бежать к дяде, но вот сквозь деревья мелькнуло солнце.  Дождя на самом деле не было.  Я подумал, что брежу, и опять зашел в вагончик.
Да, сомнений не было.  В лесу шел сильный дождь.  Я зажег спичку, и увидел на полке керосиновую лампу.  Я проверил.  Там еще оставался керосин.  Тогда я зажег лампу.  И вот вам!  Вагончик-то не пустой!  Вагончик был завален разнообразным оружием.  Здесь были и винтовки, и карабины, и автоматы Калашникова и даже израильские "Узи".  Я толкнул было дверь с намерением выскочить все-таки оттуда, но дверь подалась.
Я понял, что они окружили вагончик.  И вот, эти сволочи уже ломают дверь.  Я схватил первый попавшийся автомат и начал стрелять.  В дверь я выпустил очень длинную очередь.  За дверью кто-то обиженно тявкнул.  Удары прекратились.  Я вытер пилоткой пот со лба.  Но вот они уже стали сыпаться в окно, эти ужасные карлики.  Как я их бил!  Было очень весело, правда еще сыро и холодно.  "Вот вам, подонки," - орал я, орудуя прикладом.  Но потом ко мне пробрался их вожак и изо всех сил впился в мое левое плечо зубами.  Я орал от боли благим матом, а вожак уже подбирался к моему горлу.  Но в этот момент одна лишь мысль завладела мной – выжить, выжить во чтобы то ни стало.  Я отпустил от его шеи одну руку, дотянулся до полки, схватил там пистолет, и, о, счастье, он был снят с предохранителя.  Я вставил дуло в шерстяное ухо вожаку карликов и нажал на курок.  Вожак обмяк и упал на пол.  Несколько его сотоварищей уже было схвативших меня за ноги, застыли.  "А-а-а-а-а!!! – заорал я на них, и они разбежались.  Причем опять странности – дверь легко открылась, и они выбежали через нее.  Колдовство…
Я вышел из вагончика.  Дождь кончился, но было пасмурно и холодно, к тому же уже темнело.  С деревьев еще падали капли только что кончившегося дождя.  Брюки мои быстро намокли от росы на высокой никогда не кошенной лесной траве.  Ко мне бежал испуганный дядя Саша.  "Все, ****ь, на хрен, Кристофора Колумба мать его за ногу ети… Завязываю, это ты стрелял, или мерещилось мне?  Карлики какие-то в капюшонах тут бегали… Ну, охуеть можно… Ну-ка, Вить, уебываем отсюда на ***…  Я бревна-то привязал, а хоть бы и хер с ними…"   Примерно так кричал дядя Саша.
Вот он, этот огромный камень, широкий и длинный, но настолько погрузившийся в землю, что больше похож на плиту.  Дядя Саша на тракторе объезжает его, но бревна волочатся по камню, сдирая с него мох.  А подо мхом:
"ВЕРЬ МНЕ ПУТНИК ИЛИ ПРОСТО ДОБРЫЙ ЧЕЛОВЕК
ТОЛЬКО В ВЕРУ ВОЗМОЖНА ВЕРА ТВОЯ".


ПО ОБЕ СТОРОНЫ РЕКИ (справочник часть 3)

из похождений Павла и Фомы.  Экскурс в сумасшествие – мир свободы и радужных красок

Вечером, когда уже уставшее за день солнце почти закатилось за горизонт, и затем последнее сверкающее его пятнышко спряталось совсем, он вышел из дома и направился в сад.  В саду тощие полудикие яблони с кислыми яблоками.  Остановился.  Теперь?  Ах да, конечно, папироса.  Беломорканал.  Погасшая спичка падает на поржавевшее тракторное колесо.  Направившись вниз под гору, в конец сада к калитке, он подумал, что пора бы написать письмо Берту, далекому другу из космоса.  Здравствуй, Берт, как ты живешь?  Куришь ли план?  Играешь ли блюз?  Что-то в этом роде…  Как он там, в космосе?  Вот и калитка.
Спустившись по склону, заросшему молодым орешником, он вышел на кряж.  Вот внизу блестит, извиваясь, река.  Вечер.  Река покрывается туманной дымкой.  Не пойти ли лучше к призраку часовни?  Это километра за три отсюда.  Только надо возвращаться назад, выходить на большак и полчаса глотать прохладную вечернюю пыль.  К вашему сведению, часовни нет.  Ее еще во время войны разбомбили немцы.  Остались лишь развалины и призрак.  А призрак виден только ему.  Даже иногда звонят колокола.  Вот такой он странный для всех нас.  А есть еще и друг – Фома.  Такой же сдвинутый псих.  Но о нем впереди.
Река блестит, но не так все делать нужно.  Павел очнулся и пошел через к калитке.  Папиросу можно оставить, а все остальное будет по-другому.  Вот так:
Калитка закрылась, и вся эта дневная людская суета за спиной.  Павел перешел по кладке канаву с коричневой водой и зашел в маленький сарайчик.  В сарае несколько ям с водой, в которых что-то лениво плескалось.  А еще там были ластриколосы – загадочные вечерние существа, живущие на границе двух миров – доступного и недоступного для людского понимания.  Ластриколосы – счастливый народ.  Как и все путешественники, они мудры,Ю веселы и дружны между собой. 
В сарае два ластриколоса ковырялись в этих ямах с водой, что-то из них выуживая, а еще трое просто сидели на скамейке у стены и курили трубки.
- Привет, господа, - сказал им Павел и хитро прищурился.
 - Здравствуй, - ответил один из них, и протянул Павлу руку.
- Ты куда-то собрался? – спросил он.
- Ну да, с Фомой сейчас куда-нибудь, - ответил Павел.
- Ну, давай, мы тоже скоро куда-нибудь.  Если что зови, поможем.  Тебе посох дать?
Павел взял посох, и, улыбнувшись, направился вниз по заросшему молодым орешником склону.  Посохи ластриколосов, они приносят счастье в пути.
На кряжу было очень тихо, только иногда в ушах тонко пищали комары.  Павел закурил вторую папиросу.  Затянулся, выдохнул дым, и , закинув назад голову пристально окинул взглядом безгранично красивое деревенское небо.  На востоке появилась первая робкая невзрачная звездочка.
В зарослях лозины началось шевеление чего-то непонятного, а затем, через несколько секунд оттуда выбрался грязный, небритый и заспанный Фома.  Отряхнул заношенную брезентовую куртку от лесной земли, подошел к Павлу и сказал.
- Ну, что?
- Что, да я не знаю.  А у Вас, голубчик, наверное похмелье?
- Да что Вы, Павел Николаевич, ни разу.  Спать просто на воздухе приятнее…
- Ну да, знаю, как это спится на воздухе.  Особенно когда идешь с Митькой за рыбой, и с собой «Старорусское Клюквенное» прихватываешь.  А потом Митька просыпается и домой.  Нет, он и друга зовет, конечно… - Павел рассказывал это все Фоме и смеялся, а потом продолжал: Но друг ему говорит, что еще немножко тут отдохнуть хочет, так, полежит еще немножко, да и тоже пойдет.  А сил у Мити его тащить нет – ослаб немного, да и друг тяжеловатый…
- Да иди ты на хрен, сам-то горазд, - пробурчал Фома и полез в карман за сигаретой.  Павел тоже вообще любитель выпить, но не так, как Фома.  Да и то не всегда.  При всем при этом оба они – трактористы и отличные механизаторы.  Постояли, покурили и пошли к реке.
Но выходил к реке Павел уже один – Фома плохо с похмелья соображал и нечаянно успел раствориться в каком-то параллельном пространстве.  Тропинка уже выводила Павла из густого прибрежного ивняка к песчаному пляжу, как Павел замер.  На берегу какие-то чужеземцы в алых рубахах и кожаных штанах жгли костер.  Павел затаился и стал слушать.  Разговаривали они тихо, язык был явно не русский.  "Цыгане, что ли?".  Вот один из чужеземцев отошел от костра, припал головой к реке и начал пить воду.  Река стала мелеть на глазах.
- Фома? – чуть слышно шепнул Павел.
- Я здесь у Таньки, у нее самогон сегодня на калагане.
- …..,  ….. хренов, потом …..  опохмелишься, …… а еще вдогонку ….  и ……, - шипел себе под Павел.   Тут же у Павла за спиной раздался треск, и кубарем скатившийся откуда-то сверху Фома налетел на Павла.  Тот даже упал.  "Цыгане" повернули в сторону кустов свои головы и замерли.  Павел же встал, отряхнулся, и вышел из кустов к этим существам.  Вышел, сделал два шага.  Он смотрел на этих людей в алых рубахах и молчал.  Точно так же они смотрели на него.  Он кивнул головой, и в этот же момент в сантиметре от его плеча (левого или правого?  Не ваше дело, господа!  Радуйтесь, что мы вообще согласились вам что-то рассказывать!) просвистел нож.  Инстинктивно оглянувшись назад Павел увидел Фому, который на четвереньках выползал из кустов и бросился бежать вдоль берега.  Он знал, что Фома-то не пропадет, Фома – опытный боец.  Но Павла он мог бы и не успеть спасти. 
На секунду Павел оказался в ночной еще деревне, постоял в центре, где полоса шириной в метр разделяла ее на две половины, и в этой полосе был день, было жарко и светило яркое солнце.  Выйдя из полосы Павел бросился назад к реке, перебежал через нее, благо она была все еще обмелевшая, и стал подниматься на другом берегу в поросшую лесом гору.
На другом берегу была середина сороковых годов 20-го века.  Повсюду виднелись следы войны и недавней немецкой оккупации.   Воронки в земле, поломанные деревья, останки сгоревшего танка на лужайке…  Поднявшись по тропинке в гору Павел остановился, чтобы перевести дух, и увидел этого старика.
На трухлявом пне спиной к Павлу сидел тощий старик, одетый в какую-то дырявую рвань.  Сгорбленный до безобразия, с непокрытой головой.  Редкие, длинные седые волосы, реально не мытые уже лет семьдесят совсем не скрывали яркий снежно-белый цвет кожи на его голове.  Павел остановился от него шагах в тридцати.  "Вот еще какой-то хрен сидит", - пронеслось в голове.  "Те психи на реке тоже были поначалу безобидными, рубашки красивые…".  Павел нагнулся затянуть шнурок на ботинке.
- Ялух Магастра Тим? – это заговорил старик.  Голос довольно-таки был звонкий у него, совсем не старческий.  Но Павел не знал этого языка.  Язык людей этого берега знал Фома и некоторые из ластриколосов.
Павел выпрямился, поднял с земли свой посох ластриколосов и приготовился им обороняться в случае чего.  Внезапно на землю упала ночь.  Погасло солнце, небо стало черное и со звездами, мелькающими между ветвей деревьев.  Старика в этой темноте было сначала не видно, лишь через минуту, когда привыкли к темноте глаза, Павел начал различать перед собой невзрачную темно-серую тень.
- Ja luuhh Maaga-stra Tiam? – повторил дед.  Павел схватил посох обоими руками замахнулся им и сделал сторону старика шаг.  И вот раз – и солнце, день, птички даже защебетали.  Старика не было.  Около пня дымился окурок папиросы "Беломорканал".  "Козлы", - буркнул себе под нос Павел и опустил посох.  "Кто?" – услышал он Фому.  "И ты, и дед!  Хватит следить за мной, иди лучще сюда.  Что этот хрен говорил?"  "Он предлагал купить у него по дешевке цветок папоротника", - ответил Фома.  Павел обругал Фому самыми грязными словами и пошел дальше.  Где эта пьянь была раньше?  Павел шел и думал: если посохи ластриколосов приносят в пути счастья, то почему тогда он обломался с цветком папоротника?  Ведь цветок папоротника приносит тоже счастье.  Пытаясь рассуждать логически, Павел решил, что может быть цветок папоротника и не счастье приносит, а какую-то другую штуку, которая, в свою очередь, также приносит счастье в виде какой-то следующей штуки, и так или до бесконечности, или, в конце концов, благодаря последней из многочисленных примет, он найдет цветок папоротника.  Круг замкнется.
Через три минуты ходьбы лес закончился.  Тропинка делалась уже намного шире, и на опушке, прямо на выходе из леса, дорогу Павле перегораживал немецкий мотоцикл с коляской.  А дальше было небольшое поле, в конце которого виднелась изгорода из жердей, а за ней уже стояли серые деревенские избы.
В баке был бензин.  Удар ноги по заводной ручке – и мотоцикл затрещал.
В деревне был праздник.  На площади возле клуба, такой же избы в три окна, как и большинство в деревне, был праздник песни.  На многочисленных лавках сидели бабушки, собравшиеся с обоих берегов реки.  Все нарядные, в цветастых платках, повязанных "кукушками", бабушки показывали свое мастерство в народном творчестве.
- Parashka bookas maile, – запевали местные.
 - Березки распустились, - подпевали им русские бабки с родного Павлу берега.
Павел с треском влетел в деревню на мотоцикле, сделал круг по площади и лихо осадил мотоцикл в нескольких шагах от бабусек.  Те не обратили внимания, лишь одна, ожидавшая своей партии в хоре, повернула в сторону Павла свою головенку и пробурчала что-то вроде: "Пашка озоровать приехал".  А Пашка заглушил мотоцикл и огородами пробрался к стоявшему через две избы от клуба дому местного председателя.  На двери висел замок.  Неизвестно вообще, что двигало Павлом.  Он и сам не знал, но уж очень захотелось ему пробраться в эту избу, так что он все-таки пробрался туда.  Через хлев.  Никого не было.  На кухне Павел припал к стоящему на лавке у русской печи ведру с холодной колодезной водой и долго жадно пил.  Затем, осмотрелся и вошел в горницу.  Перекрестившись на икону, Павел подошел к комоду и открыл верхний ящик.  Куча всякого барахла, старые конверты от писем и открытки, а сверху – фотография военных лет.  Красивый гладко выбритый мужчина в бескозырке и тельняшке.  На обороте подпись фиолетовыми чернилами: "Это в бой идут матросы, Это в бой идут моря.  Хорошему другу Дмитрию Шагину от Шинкарева".
Тут Павел и понял, что этой фотокарточкой сегодняшний его поход замыкается кругом.  Как цепь из приносящих счастье посохов, цветков и так далее.  Посох.  Да он же оставил его на земле там, в лесу, где старик на полянке сидел!  Вон из избы и бежать.  Забор, поле, тропинка, лес, полянка в лесу.  Вот посох валяется, а вот и старик снова сидит.  Павел подобрал посох, и встал напротив старика, все так же сгорбленного, даже лица не было видно.
 - Moro! – тихо буркнул тот и поднял голову.  Тупой, бессмысленный, даже уставший взгляд не испугал Павла, как он того ожидал.
 - У тебя горе?  Не знаешь куда податься? – услышал Павел голос Фомы.  Это был перевод.  Павел молчал.
 - Moro, ase shakler sintik.  Maaga-stra Moro, karabakh trus Ja luuhh, - на распев продолжил старик.
- Глупый ты, молодой, не понимаешь.  Но все будет.  Все.  Возьми  цветок.  Покажу где он здесь в лесу спрятался.  Недорого отдам.  Карабаха за три… - переводил Фома.
Павел молчал.  Его злил этот дед.  Безумно злил своим предложением.  Зачем ему нужно первому встречному отдавать такое сокровище?  Отчего он с ним сам так легко расстается?  Или он Господь Бог, он эти цветки на грядках выращивает?  Павел инстинктивно чувствовал, что эта старая сволочь просто украла счастье у кого-то очень хорошего, может даже близкого Павлу, превратила счастье в цветок папоротника, и теперь пытается продать.  Продать, потому что не знает что с ним делать.  И цены ему не знает, потому и отдает дешево. 
Уже несколько секунд в глазах у Павла был небольшой, с ладонь размером круглый камень, лежавший на земле в шаге от Павла и в шаге от старика.  Между ними.  Павел нагнулся и взял камень, не отводя глаз от старика.  А того на лице промелькнуло какое-то сочувствие.
- Ja luuhh, Moro, Fe ska, - сказал дед и улыбнулся.
- Да не бойся ты, я не трону тебя, - голос Фомы.
А Павел бросился за спину старику, и со всей силы ударил камнем ему по голове, прямо в темя.  Из головы потекла густая черная кровь.  Старик упал беззвучно, как мешок с картошкой.
Павел поднимался на своем берегу в гору.  Уже светало.  Деревянный посох ластриколосов потемнел внизу от росы.  Павел думал о том, что как-то без всяких угрызений совести он впервые убил призрака из своего ночного мира. 
"Надо будет расспросить ластриколосов, кто это был.  Надо же, продавец счастья…  Улыбка у него была точно нехорошая.  А счастье не продается.  Оно на дороге валяется.  Кому нужно – надо просто дорогу эту отыскать – и все", - размышлял Павел.


   КУКУШКА
роман в трех частях

ЧАСТЬ 1.


ШКОЛА.

Скоро Новый Год.  Именно по этому поводу Илья и стоял на сцене школьного актового зала с дешевой электрической гитарой; играл и пел.  А еще был басист – одноклассник, и ударник – парень из параллельного класса.
"Я седьмую зиму хожу без пальто
О…О… падает снег
Я как осенний желтый листок
Но зато я счастлив хоть и денег нет…"
Под этот зажигательный самодельный рок-н-ролл танцевали девочки-старшеклассницы.  Парни через каждые пять минут выбегали или на улицу, или в туалет курить.  Весело, все обсыпанные конфети.…  От элиты старших классов – тех парней и девчонок, что не были "ботаниками", попахивало алжирским вином.*  А дежурным был молодой учитель обществоведения, который делал вид, что не замечал ни курения, ни розовых от вина лиц молодежи.
Когда школьный ансамбль отыграл свою программу, в ход пошел уже магнитофон.  И тогда зал заполонило свежее импортное техно.
Илья вышел на улицу.  Он не любил техно, и танцевать под эту попсу не хотелось.  Закурив, он думал о том, что вот после нового года каникулы, а потом еще чуть-чуть и все.  Прощай, школа.  Институт.  А может быть даже университет.  Новая, взрослая жизнь.  Илья с тревогой предчувствовал перемены.

ПЕРЕМЕНЫ.
Будучи уже на первом курсе, зашел он как-то в родную школу.  В актовом зале шло какое-то представление для средних классов.  Актовый зал в школе был небольшой – сцена с деревянным полом, и десятка полтора деревянных кресел напротив.  По три серых окна на боковых стенах.  Пыльные лампы дневного света под потолком были выключены.  Дело было  ноябрем, на улице стояла ненастная погода, от окон веяло холодом, на сцене были почти что сумерки.
На передних рядах сидело человек пятнадцать школьников.  Илья тихо сел на самый задний ряд и стал смотреть на сцену.
Из-за кулис вышел мальчик лет двенадцати и звонким голосом объявил:
- Военное представление!
К Илье подсел тринадцатилетний соседский мальчик Леша, учившийся в этой же школе. 
- Дай покурить, - жалобно проныл Леша.
- Не дам.  Молодой ышо, - зевая сказал Илья.
- Ладно, гад, я тебе припомню!
- Кто-кто гад?
- Ладно, я так пошутил.
Тем временем, на сцену с помощью каких-то нелепых тросов с разных сторон выехали две пластмассовых пушки, два мальчика вытащили внушительных размеров деревянный танк с квадратной пушкой в виде посылочного ящика.  В танке кто-то чихнул.  После небольшой возни пушки и танк были развернуты по двум разным сторонам сцены пушками друг против друга.  На сцену опять вышел мальчик, объявлявший номер.  Теперь на голове у него была зеленая военная каска.
- Последний раз советую, помиритесь!
- Нет! – кто-то пискнул из-за пушек.
- Мы не можем, - ответили из танка.
Мальчик в каске вынул из кармана брюк хлопушку, дернул за веревку.  Хлоп, и быстро убежал за кулисы.
Танк со скрипом проехал около метра в сторону пушек и остановился.  Со звуком открываемой пивной бутылки из квадратного дула вылетел апельсин.  Перелетев пушки, он упал где-то за ними.
- Ой! – послышалось оттуда.
По сцене прошла девочка с картонкой, на которой было написано: 1:0.
Невидимый танкист зарычал, имитируя рев двигателей мощной боевой машины, и стал разворачивать танк пушкой в сторону зала.
- Паф!  Паф!  - вылетело еще два апельсина.  Один из этих снарядов сильно ударил в лицо сидящего на первом ряду пятиклассника.
- Петька – баран! – крикнул кто-то.
- Сумасшедший!  Позовите Галину Константиновну!
- Вытащите его из танка!
Апельсины продолжали вылетать.
Когда военное представление закончилось и раскрасневшого юного танкиста вытащили и увели в кабинет директора, Илья зашел на минутку в кабинет к своей классной руководительнице, рассказал ей про свое житье-бытье в институте.
На выходе из школы за Ильей увязался сосед Леша.  На улице оба закурили и пошли вдоль школьного здания.  Уже совсем потемнело.  Навстречу им шла женщина с собакой – боксером.  Увидев встречных прохожих, женщина притянула, было, собаку за поводок поближе к себе, но как только они поравнялись, боксер рванулся и вцепился зубами Илье в штанину.
- Нельзя! Джек!  Фу! – кричала женщина.  Джек же только аппетитно жевал.  Илья подергал ногой, но к жеванию добавилось только рычание.  Собака не хотела отцепляться.
- Он Вас не укусил? – проявила заботу женщина.
- Нет.  А вообще, если он у Вас дикий, то с намордником гулять надо!  Че теперь делать-то?
- Да никогда такого не было! – сокрушалась женщина и уже за ошейник пыталась оттащить собаку.

Дома Илья осмотрел свои джинсы.  Четверти штанины не было.  Купленный за семьдесят два бакса (на первую в жизни серьезную халтуру) пятьсот первый «Левик» придется выбрасывать.  Или резать на шорты.  Вот они, перемены.
«Все собаки сволочи», - решил Илья.

СМЕРТЬ.
Как-то в мая месяце…  Да прилетели к нам птицы перелетные из дальних краев.  Стали нам петь старинные песни.  Соловей-то, соловей-то как заливается!  А?  Всю душу ведь подлец такой-сякой разэтакий выматывает!  Шел как-то хан Батый на Русь… Уже тогда соловей был главным производителем и героем хитов.  Так вот, шел Батый на Русь, и пленили его ухо соловья мелодии красоты неописуемой.  И так в сердце запали они хану, что прослезился он.  Да и спалил с горя всю Русь.  Поосторожней, друзья, с птицами.  Птицы, они хитрые.
А Илья жил в спальном районе, в брежневском доме на седьмом этаже.  А береза росла под окнами.  А была она уже старая, и поэтому высокая.  А на ветке соловей сидел.  Занесло его в город птенцов выводить, наверное, воздух понравился.  Сидел соловей, да песни свои распевал: «Фьють-фьють-фьють».  А было раннее майское утро, и Илья еще спал.
На этом прелюдия к этой части заканчивается.

Как-то ранним майским утром в квартире, где жил Илья со своей старшей сестрой, раздался звонок в дверь.  Смотрите:  вот комната Ильи.  Письменный стол в углу у окна.  У стены, на диване под белым одеялом спит Илья.  Окно приоткрыто, слышно соловья, вся комната залита лучами восходящего солнца.  Половина шестого, и звонок в дверь.  Илья пошевелился, открыл глаза.  Лениво сел, свесив ноги на пол.  Протер ладонями глаза, пошарил ногами по полу, нацепил тапки и встал.  Посмотрел на будильник.  «Какого хрена?  Кто там еще»?  Натянул джинсы.
В коридоре темно.  Он открыл первую дверь и спросил:
- Кто?
- Кто там? – спросил Илья еще раз после минуты тишины.  На лестничной площадке послышался стон.  Илья зацепил дверную цепочку и приоткрыл вторую дверь.  Прямо перед дверью лежал, свернувшись на боку, странный парень.  На нем был грубый рыбацкий свитер, серые мятые брюки, грязные ботинки на армейской подошве.  Взлохмаченные русые волосы были в каком-то сене.  Крупные черты лица, нос в веснушках, на подбородке пушок – первый признак бороды.
- Что надо? – спросил Илья.
- Браток, - подняв голову и мучительно улыбнувшись, протянул парень.  Но тут же лицо его перекосилось, и он застонал.
- Ну что?
- Браток, выручи… Умираю, Дай кайфушки.
Илья заметил, что рядом с парнем на полу валялся самодельный многоразовый шприц, сделанный из пластиковой лимонадной бутылки.  Даже наклейка сохранилась – «Hershi Cola».
 - Сходи к доктору лучше, - ответил Илья и хотел, было, закрыть дверь, но парень вцепился в нее своими руками и в отчаянии захрипел, извиваясь по полу, как змея.
- Ну, дай, братишка!  У тебя же есть кайфушка!  Мне лысый говорил, я знаю!  Дай хоть одну!!  Хоть одну кайфушку! – он уже кричал на весь подъезд.  Изо рта текла розовая пена.  Илья со всей сила дернул дверь на себя.  Она захлопнулась.  На крик в коридор выскочила заспанная сестра и с испугом спросила:
- Что тут у тебя случилось?
- Да там, чокнутый какой-то.  Наркоман.  Квартиру что-ли перепутал?  Ломка у него, наверное.  Наркотика ищет.
Сестра была старше Ильи на два года.  Недавно она развелась с мужем и жила теперь с Ильей.  Родители же их переехали в пригород, в маленький кирпичный домик.  А двухкомнатная квартира была целиком в распоряжении детей.
Наркоман продолжал хрипеть и стучал в дверь.
 - Ну открой браток!  Я тебе мафон вместо лавэ отдам!
- Давай я скорую вызову, - предложила сестра.
- Вызывай, я пока посмотрю, чтобы он не уполз.

Парень умер еще до приезда скорой.  Просто перестал хрипеть, стонать, и замер.
Когда его уже увезли, и уехала, допросив всех соседей, милиция, Илья пожалел этого парня.  Он ничего об этом поклоннике гранжа не знал, но Илью поразила безнадега в его глазах.  Он хотел жить, он же был человеком, а люди обычно склонны к таким желаниям.  И пусть в наркоте была его радость, его временное спасение, но всегда, когда видишь счастливого человека, хотя бы и куплено счастье такой дьявольской ценой, возникает радость, скрытая, открытая, но радость за чужое счастье.  Если ты, конечно, сам добрый человек.  Илья был добрым человеком.  Радость у него возникла вместе со своей сестрой – грустью.

НОВЫЙ ГОД.
Скоро Новый Год, и все накупили петард, ракет, бомбочек и другого всякого разного китайского дерьма.  Все с блестящими глазами обсуждают, как они это всё будут взрывать.  А взрывать будут так:  сначала покурят плана, потом водка или шампанское с ликером «Kirsch» по вкусу, затем это все можно заесть грибами, если у кого с осени остались.  В промежутках будут зажигать китайскую пиротехнику.  У кого после этого останутся силы, те перетрахаются в пустых родительских квартирах.  Под музыку «2 Unlimited», продвинутые – под «Nirvana» и Роберта Смита.
Илья в эту зиму был идеалистом и стремился к прекрасному.  Проучившись в институте полгода, он так и не удосужился попробовать травы.  Биттлз не променял ни на какую новомодную кислотную заразу, типа «Ministry».  И Новый Год Илья ассоциировал с чем-то прекрасным.  Он не мог объяснить, на что это похоже, и как нужно встречать этот светлый праздник (видел только, как не нужно).  Он чувствовал шаги Нового Года.  Новый Год уже пересек границы Лапландии.  Толпы Дедов Морозов и Санта Клаусов всех мастей идут, а некоторые едут на санях, по заснеженной тундре с мешками, и в каждом мешке – Новый Год.
Из атрибутов этого праздника, вместо ****ства Илья предпочитал оливье, цивильные ритуалы, типа «водка под грибочки» и «шампанское с черным шоколадом», и радостные лица родных.



ВИКТОР
В конце первого курса института у Ильи появился настоящий друг, который понимал все неформальско-хипповые причуды Ильи, и вместе с тем не был наркоманом-кислотником.  Нет, траву он, конечно, покуривал, как впрочем, уже и сам Илья, но не более того.  Дома у Виктора даже висел самодельный плакат «ПОГАНКИ – ЭТО ОТРАВА», а рядом вырезанный из журнала «Здоровье» лист с цветными рисунками различных грибов и надписью «КАК ОТЛИЧИТЬ СЪЕДОБНЫЕ ГРИБЫ ОТ ОПАСНЫХ ДЛЯ ЗДОРОВЬЯ И ЯДОВИТЫХ».
Виктор успешно проучился в институте три года, сдал летнюю сессию на одни пятерки, а потом неожиданно для всех забрал свои документы.  Армия ему не грозила из-за каких-то небольших проблем со здоровьем, богатые родители пытались, было выгнать его из дома, но затем махнули на выпендрон парня рукой и все простили ему за талант.  Виктор был действительно талантливым молодым человеком.  Во-первых, писал красивые, чем-то похожие на Александра Блока стихи.  Однажды, он даже отнес несколько своих эссе в редакцию журнала «Смена», и их там сразу приняли в печать.  А во-вторых, а это, наверное, главное, Виктор писал еще музыку и песни.  У него была своя группа из трех человек со странным названием «25$».  Виктор играл на синтезаторе и пел, и был безусловным лидером.  Ударник и басист были его однокашниками.  Пели парни на английском языке, причем текстами были переводы Виктора со своих же собственных стихов.  По музыкальному стилю можно понять, кто был кумиром Виктора той поры – Роберт Смит.  Этого англичанина Виктор обожал и жутко ревновал его к тогдашней молодежи.  Тогда многие накоманы-кислотники, и даже многие мажоры тоже тащились от его музыки.  Сам же Виктор говорил: «Кто скажет, что Смит такой же наркоман, как эти все ублюдки, и тоже грибы жрет, сразу по морде дам.  Я читал с ним интервью, он там сказал, что вообще трезвенник.  Его, в отличие от козлов всяких, типа Мак Картни и Элтона Джона, ни разу ни в одном аэропорту с марихуаной, или там, с коксом, не поймали».
Поскольку «25$» нередко в поисках средств к существованию играли в модных ночных клубах, у Виктора были знакомые и в криминально-коммерческих кругах.  Несколько раз он из интереса и сам участвовал в некоторых левых коммерческих сделках, выступая в роли посредника.  Через польских друзей своих родителей Виктор привез из Кракова большую партию пиратских аудио кассет с записями классиков рока типа «Pink Floyd» и «Deep Purple».  Мажоры, знакомые Виктора, за два дня распихали сто пятьдесят тысяч кассет по ларькам и рынкам города.  На следующий день несколько килограммов баксов уехало с перегонщиками машин в Поляндию, а часть осело у Виктора.  Но такими вещами Виктор занимался без охоты, чаще в моменты творческого кризиса, когда из души ничего не шло, а заняться было нечем.
Вообще, будучи человеком творческим и энергичным, Виктор часто удивлял окружающих, даже тех, кто хорошо его знал.  Однажды он опять немного всех удивил, но тогда еще никто не знал, что удивляет Виктор на этот раз окончательно.
После очередной удачной сделки, в которой участвовали также и басист с барабанщиком, парни купили для своей группы новые фирменные инструменты, а на оставшиеся деньги даже записали на одной из крутых студий дебютный альбом под названием «25 again».  На раскрутку альбома денег уже не было.  Но это и не было целью группы.  Как все неформалы идеалисты, они не стремились зарабатывать с помощью своей музыки.  Они и в клубах-то играли просто для поддержки штанов.  А после записи этого альбома Виктор уехал в глухую провинцию, в деревню к своему двоюродному дяде, откуда много лет назад приехала покорять большие города его мать, и где до школы жил у бабушки сам Виктор.
Солнечным мартовским вечером Илья присутствовал при том, как Виктор собирал сумки.
- Мама! – периодически кричал Виктор из своей комнаты в коридор, - Где фонарик?
Далее: «Где спирт?  Я там две бутылки «Рояля» дядьке Саше покупал»… «Кто звонит?  Нет меня, скажи, уехал».  Илье: «Долбанные мажоры, товар требуют, а лавэ не отдают».
В углу комнаты Виктора, под плакатами с изображением грибов и вышеупомянутым лозунгом о вреде некоторых сортов, стоял старый и обшарпанный желтый шкаф, рядом гигантские колонки принесенные на зиму из гаража (в гараже отца Виктора в теплое время года проходили репетиции «25$»).  Напротив - черно-белый телевизор, рядом с которым такой же старый, как и шкаф, диван, на котором сидел Илья и задумчиво курил.  На стене над диваном висело бра.  Люстры в комнате не было.  Вместо нее на петле висело ватное чучело натуральных размеров лысого мужика, одетое в дорогой костюм с пиджаком бордового цвета.
- Ну все, пошли, - сказал Виктор, одевшись и взяв в руки сумки.
- Так ты говорил у тебя утром поезд?
Не казавшись особо внешне, внутренне Виктор был благополучным юношей, и, стараясь не огорчать родителей, редко нажирался, и редко не ночевал дома.
- Ты не ори только, у Ленки предки на дачу свалили, а я же любимую девушку, может быть месяца два не увижу.
Они вышли на улицу и зашли в соседний подъезд купить у местных дилеров пакет плана,  в деревне Виктор хотел немного покайфовать.  Когда уже закрылись двери лифта, и дан был старт на пятый этаж, в наружные двери шахты кто-то застучал и раздались крики:
- Витька, стой, ты должен товар отдать!
- Кто это? – спросил Илья.
- Да мажор один, вечно не то вмазанный, не то обкуренный, с головой вообще беда у человека.  Он меня у подъезда ждал.  Не обращай внимания, ничего я ему не должен, заебали они меня уже все.
Но у мажора, видимо, действительно была беда с головой.  Каким-то образом, при помощи ломика, он успел раздвинуть на первом этаже двери в шахту, и уцепился снизу за лифт за какой-то крюк.  Свободной рукой он стучал в пол лифта.
- Бля, дурак вмазанный, держись теперь крепче! – кричал ему Виктор.
Поход к дилеру был сорван.  На пятом этаже Илья остался в лифте и стал держать двери, чтобы лифт не уехал, и бедолагу не раздавило в процессе приземления на первом этаже.  Виктор позвонил в соседнюю с дилерской квартиру.  Мажор же, видимо пришел немножко в себя и начал издавать в шахте дикие вопли «спасите-помогите»!
Дверь открыла немолодая полная женщина советского типа (дешевый халат, бигуди и т.п.).
- Ну че трезвоните, че надо?
- Понимаете, - начал объяснять Виктор, - там какой-то чокнутый придурок под лифтом в шахте висит.  Нужно вытащить его оттуда, лифтерам позвонить, помощь вызвать.
Взгляд женщины, видимо под влиянием воплей мажора, из недоверчивого сделался агрессивным, и, поправив на груди халат, она ответила:
- Я вот сейчас лучше милицию вызову, а ну вон отсюда, и попробуйте только нагадить еще здесь на лестнице!
- Да Вы не понимаете! – высунувшись, прокричал из лифта Илья. – Там действительно человек, псих какой-то!
- Он же разобьется! – вторил Виктор.
- Правда, что-ли?  Женщина вышла на площадку и склонившись у лифта стала вслушиваться в стуки и крики мажора.
- Скажите ей, дуре, чтоб скорей! – орал тот.
- А вы чего его сюда привезли-то? – Женщина выпрямилась и вновь с угрозой уставилась теперь уже на Илью. – Вам в какую квартиру вообще надо?
- Да какая разница? Ни в какую!  Что Вы на нас-то орете?  Вызывайте помощь скорей!  Убьется же человек.
На шум из открытой квартиры выскочил мальчик лет двенадцати и кинулся на Виктора с Ильей.
- Вы что, козлы наркоманские, моей матери хамите?
- Ты что выскочил?  Ну-ка за уроки давай садись!  А то отцу скажу, что опять двойка по русскому, и ни в какой свой скаутский лагерь летом не поедешь!  Марш отсюда!
Мальчик убежал.
- Сейчас я позвоню лифтерам, - голос тетки резко подобрел. – А вы не к Кольке Никонову?  Так их нету никого.
- Да нет, мы вообще подъездом ошиблись.
- Ну, я вызову сейчас, вы дверь-то подержите, покараульте.
- Да спешим мы, мы вот деревяхой дверь заблокируем, никуда он не уедет.
Затолкав в щель между стеной и дверями лифта деревяшку, Илья тоже вышел на площадку.  Двери перестали дергаться.
 - Э!!!  - Заорал мажор. – Витька!  Стой, сука, вытащи меня.
- Так это, что знакомый ваш что-ли? – опять кинулась в атаку женщина. – Ну-ка стойте!
- Да не знаем мы его! – крикнул Виктор увлекая за собой вниз по лестнице Илью с сумками, спутал он нас с кем-то!  Спасибо Вам!
- Ну Витек!  Я тебя достану, гад!  Вытащите меня!!! – орал мажор.
- Да ладно орать-то, придурок, - вздохнула женщина, - сиди уж. Сейчас вызову я помощь.  Кто вас только таких уродов воспитывал?
И захлопнула дверь.

КОНЦЕРТ ГРУППЫ QUEEN
Как-то в мае в один из крупнейших питерских вузов должна была приехать со специальным концертом для студентов знаменитая британская группа «Queen» в полном легендарном составе, исключая, конечно, покойного Меркьюри.  Правда, ходили странные слухи, что Меркьюри тоже приедет, но Илья этим циничным слухам, распускаемым панками и кислотниками, не верил.  Он очень любил эту группу, и с нетерпением ждал концерта.
Вот он, наступил долгожданный день.  Илья не смог достать себе билет, проныра Виктор, был в деревне, но Илью провели в зал его другие друзья, которые в этом вузе учились.
И вот, на сцену выходит живая легенда, соло-гитарист группы Брайан Мэй и начинает настраивать свою гитару.  Рев толпы.  Некоторые уже полезли на сцену, делая старт работе секьюрити.  О!  Барабанщик!  Илья не помнил, как зовут этого мужика.
- Привьет Россия!  Ми любим вас!
Но стоп!  Этого не может быть!  Толпа затихла, и пошел гулять шепот.  «Он?  Или двойник?  Этого не может быть!»
Только когда он запел, все поняли, что это он.  Фрэди.  Но он же умер!  Неужели воскрес?  Что-то непонятное происходит.
Весь взволнованный, Илья выбежал в антракте курить на улицу со своим другом – студентом этого университета.
 - Да… Дела!  Это он.
- Ну!!! Это его голос.  Точно!
Больше ничего не могли сказать.  Слишком много впечатлений.
- Ну ладно, пошли.
- Давай еще покурим!  Успеем.
- Ну ладно Илья, кури.  Там найдешь.  Мы там же, слева от сцены будем.
Пока Илья курил, антракт закончился и вузовское крыльцо опустело – все убежали.  Выбросив окурок в урну и плюнув туда же, Илья тоже зашел в вестибюль вуза.  Там было на удивление тихо.  Не слышно было звуков музыки из актового зала.  Он скорей побежал туда, в зал, но на закрытых дверях увидел табличку «ремонт».  И ни души вокруг, как во время каникул.  Может быть, он сошел с ума?  Или перепутал в незнакомом здании коридоры?
Минут через пятнадцать беготни Илья понял, что заблудился.  Институт состоял из большого количества корпусов, соединенных друг с другом узкими проходами.  Он уже час ходил по бесконечным коридорам и лестницам, не встречая на своем пути ни души.  Но он уже не жалел о концерте.  Илья предавался новым впечатлениям.  Этот бесконечный институт, он был, как огромный вымерший город.  На подоконниках и перилах лежал толстый слой пыли, говорящий Илье о том, что когда-то давно здесь учились студенты, а потом они ушли отсюда в неизвестном направлении.  Ушли вместе с деканами, лаборантами, доцентами, уборщицами и с таинственным Черным Ректором во главе всей этой компании.
Наконец, еще через час, это приключение стало Илье надоедать, он как бы проснулся, и начал искать выход.  Но выхода не было.  Коридоры, лестницы, комнаты и аудитории были, а выхода нет.  Сквозь страшно пыльные окна очертания улицы не просматривались, но в таком состоянии Илья все равно не догадался бы выпрыгнуть из окна.  От отчаяния Илья громко закричал:
- А-а-а-а-а!!! – и только интеллигентное вузовское эхо в ответ.
Наконец, Илья успокоился, и снова стал бесцельно бродить, разглядывая на дверях бесконечные таблички: «Кладовая», «Биолаборатория», «Кафедра Политэкономии» и подобные.  Постепенно, слой пыли становился все тоньше, и наконец, выйдя из очередного коридора в холл, Илья услышал голоса.  Он нашел дверь, из которой они шли, и открыл ее.  Это была поточная аудитория, человек на семьдесят.  Там шла лекция.  Пожилая женщина рассказывала десятку собравшихся студентов про нервную систему человека.
Минут через пять Илья нашел выход и поехал на трамвае домой.
Дома он долго размышлял о случившемся с ним в этот день, пытаясь понять, не сошел ли он с ума.  Наконец, он расставил цепочку своих выводов в следующем порядке:
1. С ума он не сошел
2. Просто сошел с ума этот идиотский город
3. Потому что в этом мире что-то перевернулось
4. Вот он сдаст через месяц сессию и куда-нибудь смотает из города чтобы переждать весь этот бред.  Хотя бы к Виктору в деревню.  Неделю назад от него пришло письмо.  Он написал, что в деревне хорошо, и звал в гости.