Глава 1

Поток машин по шоссе Кадуй-Мшенск тянулся насколько хватало взгляда. И так уже четвертые сутки подряд. Он не спадал даже ночью. Город эвакуировался. Эвакуировался, предполагая, что никто сюда не вернется. Вывозилось все. Для эвакуации промышленности выделили железную дорогу, сняв с расписания на эти четыре дня все прибывающие и отправляющиеся пассажирские поезда. Говорили, что последние отходившие пассажирские брали штурмом, забиваясь по 3-4 на одно место, занимая даже третьи – багажные - полки. От последнего отправляющегося поезда толпа не отходила даже когда состав тронулся, а самые отчаянные разбивали стекла и пытались залезть в вагон.
Как только отошел последний пассажирский, вокзал заняли военные, очистили его всех гражданских и оцепили вокзал. Проникнуть в него стало труднее, чем в хранилище золотоносного резерва Федерации. Впрочем, и тут находились умельцы, которые миновали все кордоны и уезжали «зайцами» в товарных вагонах или за плату в почтовых. Простым гражданам Кадуя оставался лишь один путь – шоссе. В городе сразу образовались пробки, а в последние два дня они захватили и пригород в радиусе двадцати километров.
Естественно, за эти четыре дня не заработал только ленивый – грузоперевозчики брали сумасшедшие деньги, с каждым днем все увеличивая суммы, но все равно не справлялись. Достаточно было повесить объявление на столбе о услугах грузоперевозки, как на объявителя обрушивался шквал звонков. За эти дни некоторые на перевозках сделали целое состояние. Разбогатеть сегодня было легче чем всегда – цены поднялись до уровня стоимости нового отечественного авто за один заказ. Но объем заказов все равно не спал, оно и понятно – последний день.
На проспекте Знаменосцев были все те же машины, совершающие паломничество к невидимому центру. Они ехали очень медленно – не более пяти километров в час, но чаще всего стояли в пробке. За этой картиной наблюдал мужчина из окна. Он был под метр восемьдесят, худощав, с черными волосами аккуратно зачесанными назад и с редкой проседью, впалыми щеками, небольшим ртом и серьезным взглядом. Одет он был строго во все черное: туфли, брюки, рубашка и жилетка со множеством карманов. Это был Михаил Андреевич Яковлев.
Он отвернулся от окна:
- Готов?
Перед ним оказалась пустая комната с отключенным телефоном в углу и чемоданом в противоположном. Она казалась теперь просторнее и выше, поэтому Михаил несколько секунд рассматривал ее, а потом перевел взгляд вправо, где на много раз крашенном, но все равно облупленном табурете сидел молодой мужчина 23 лет. Он был выше Михаила на полголовы, немного худощав, темнорус, со специально уложенной «небрежной челкой», со впалыми щеками (семейная черта), лягушачьим ртом и постоянно слегка прищуренными глазами. На нем были бежевые сандалии, темные носки, светло-серые брюки с идеальными стрелками, серенькая футболка, поверх которой был темно синий жакет. Это был сын Михаила Андреевича – Алексей. Рядом с Алексеем примостился красно-синий полосатый чемодан.
Алексей посмотрел на отца и ответил:
- Да. – И сделал паузу на несколько секунд. - А может завтра поедем, а сегодня еще подработаем? Какие деньги предлагают! Сделаем пару рейсов, а ночью уедем. Саранча все равно только завтра будет.
- Нет уж, если решили сегодня ехать, то поедем сегодня. К тому же лучше перестраховаться – вдруг саранча раньше придет. И так, похоже, поздно выезжаем – на улицах вон какие пробки. – Михаил показал в окно.
Яковлев-старший вгляделся в лицо Алексея и не увидел никакого протеста против решения.
- Так. Вещи собрал? – Взгляд на сына. – Ничего не забыли? Проверяем: еда здесь. Принадлежности? – Алексей кивнул на полосатый красно-синий чемодан. – Одежда здесь. Значит все. Деньги. – Михаил Андреевич потрогал один из карманов на жилетке. – Документы. – Потрогал нагрудный карман на жилетке. – Ну, присядем на дорожку.
Присели. Помолчали две-три минуты. Михаил окинул взором стены с не выцветшими прямоугольниками кое–где на обоях. Было видно, что он с сожалением бросает дом. Алексей же просто смотрел на пол и молча выполнял суеверие. Отец с сыном переглянулись, встали, взяли по чемодану и вышли из квартиры в общий коридор этажа. Алексей быстро достал из кармана брюк ключи и закрыл дверь.
- Зачем? – спросил Михаил.
Алексей на секунду задумался, а потом грустно улыбнулся:
- Привычка.
- Ладно уже, – закрыл, так закрыл. Пошли.
Вызвали лифт, быстро спустились на первый этаж, открыли двери и вышли на проспект Знаменосцев. Погода стояла изумительная. Теплое, но не жаркое солнце тянуло расслабиться и отдохнуть под его лучами. Чистое небо еще больше подбадривало к отдыху, как бы говоря: «Эй, видишь солнышко, – иди поваляйся под его лучами, а я тебе обещаю, что так будет долго, ведь на небе ни облачка».
- В такую погоду надо гулять, а не стоять в пробке, - произнес в никуда Алексей. – Жаль, в такую погоду уезжать.
- Грузи вещи в машину, - приказал Михаил Андреевич.
Алексей закинул вещи в фургон «Зила» и сел ближе к дверце. Михаил Андреевич повернул ключ, машина заурчала, тронулась и со скоростью около 5 километров в час двинулась с остальным потоком машин к Мшенску.
В сущности, Кадуй был обыкновенным провинциальным небольшим городом, что за один день не обойдешь, а за неделю очень даже. Его населяло триста тысяч человек, которые уместились в трех огромных районах, на карте образующих перевернутую букву «Г»: Краснознаменский район на севере, Ленинский на юге и Промышленный, выросший западнее Ленинского. Краснознаменский и Ленинский районы разделяла глубоководная река Десна, через которую был перекинут огромный железный мост.
В городе имелся один приличный кинотеатр «Рояль» с прекрасным звуком, в котором показывали новинки мирового проката, пара старых и устаревших кинотеатров, что показывали либо старые фильмы, либо прошлогодние ленты, а иногда и служили местом для мелких ярмарок-выставок. Имелось также казино, боулинг, краеведческий музей с чучелом медведя и историческими картами Кадуя и Кадуйской области, здание театра без труппы, пара-тройка хороших ресторанов, в которых жители справляли юбилеи, свадьбы и праздники.
Алексей относился к Кадую крайне равнодушно, не видя в нем ничего примечательного или интересного. Он может быть и хотел бы его любить, но решительно не видел за что. Гордиться он им не мог, так как за двухсотлетнюю историю города не произошло ничего яркого: Отечественная война 1812 года, мировые войны XX века гремели далеко от его границ, поставляя в город только раненых и погибших, но никак не вражеские пули или снаряды. Великих ученых или деятелей искусства город тоже не родил. В природе Алексей не видел тоже ничего особенного – лес как лес, река как река. Даже пляжа как такового не было, так – несколько десятков метров песчаной косы. Развлечения? Мало. Девушки? Как везде.
Однако Алексей смотрел за окно, и ему было жал родной Кадуй, как жаль бывает живущему человеку умирающее существо. Однажды у его друга умерла собака, с которой Алексей иногда играл в гостях. Он тоже не любил ее, но когда увидел окоченевший труп, морду с чуть полузакрытыми глазами, оскал от боли перед смертью, то понял, что от не любви до равнодушия может быть еще очень много. И они с другом бережно положили пса на брезент, вынесли во двор, вырыли прямоугольную яму и аккуратно положили туда. А потом закопали. И казалось бы мертвому псу все равно, будут ли бережно нести и закопают ли в аккуратно обтесанную яму, но Алексей с другом чувствовали, что иначе нельзя, что так нужно делать. И Алексей чувствовал, что любишь ли ты или нет, но есть таинство смерти, и это таинство требует определенного отношения. И перед тем как закопать пса, Алексей тоже сказал о нем несколько добрых слов.
Теперь умер город. Он представлял безотрадную картину: обезлюдевший, зияющий пустыми витринами магазинов, с покинутыми квартирами, слепыми светофорами и окнами, обросшим мусором, пылью и грязью город выглядел обглоданным скелетом, остовом, на подобии разобранных машин, что встречались на тротуарах. И смотря на это, Алексей подумал, что неплохо было бы сказать хотя про себя несколько хороших слов об этом городе. Алексей на минуту задумался, потом посмотрел в окно и про себя произнес: «Покойся с миром родной город. Я, может быть, и не любил и не люблю тебя, но все же ты мой дом. Спасибо тебе за твои парки, кинотеатры и мою школу. В сущности, ты приютил неплохих людей. Может ты и ничем не выдающийся город, но все же в тебе я рос и взрослел. Так что во мне уже есть частичка тебя, и в некотором роде ты окончательно не исчезнешь, пока будут те, кто будет помнить тебя. В общем, спасибо, что ты был».
Миновав мост, выехали на Ленинский проспект. Открывал проспект памятник со стоящим человеком в диком сочетании костюма-тройки интеллигенции и с рабочей кепкой. Рука, державшая кепку, указывала по направлению на Мшенск. Умное лицо обладателю костюма и кепки как будто говорило медленно ехавшему потоку машин: «Правильной дорогой идете, товарищи». Именно эти слова вспомнились Алексею, когда проезжали мимо черной статуи вождя мирового пролетариата. «Мы бы по этой дороге с радостью не ехали, но что поделаешь?», - мысленно пожаловался памятнику Алексей.
Проехав немного по Ленинскому, увидели золотой купол Воскресенского собора, что располагался слева от проспекта на Соборной горке. Решили остановиться, чтобы в последний раз зайти в Кадуйскую церковь. Пройдя мимо небольшой улочки с дорогими двухэтажными коттеджами с высокими заборами и своей охраной, вышли на Соборную горку. Соборная горка была большим холмом, северная и восточная часть которой образовывали крутые скаты, на которых росли деревья и кусты, южная часть была менее крутой и на ней разместилась та улочка, по которой прошли Яковлевы, а западная часть поднималась выше улицей. На плато разместилась площадь, вымощенная в современную эпоху асфальта и бетона до сих пор булыжником. Собор стоял на плато на северо-востоке. Напротив него была конечная остановка автобуса.
Воскресенский собор был похож по форме на широкий белый кулич, на котором стоял кулич поуже и пониже, который венчал золотой купол с крестом. Вход в собор был не со стороны площади (запада), а сбоку (со стороны юга). Напротив входа тянулся длинный деревянный дом, доски которого посерели от пыли и старости, в котором располагалась лавка продающая церковные мелкие церковные принадлежности, как то крестики, свечки и т.д., и в которой записывали на крещение, принимали записочки за упокой и за здравие и т.д. Яковлевы прошли по дорожке мимо собора и серого дома и свернули чуть налево ко входу. На одной створке дверей висели объявления о церковном распорядке, но особенно выделялся распечатанный на принтере лист с черным шрифтом:
«Внимание!
Дорогие прихожане, обращение к колдунам, целителям, гадалкам и др. является ВЕРООТСТУПНИЧЕСТВОМ и карается отлучением от церкви».
И хотя Алексей видел это объявление не раз, и хотя человеку можно ныне спокойно прожить и атеистом, и отлученным, но объявление все равно вызывало какое-то неприятное у него чувство от осознания, что от тебя может отвернуться Бог.
Собор оказался открытым. Внутри было чисто, прибрано и все на своих местах. Все также у позолоченного иконостаса стояло старое распятие с огромной позолоченной чаша, с горящими свечами. Справа и слева от чаши, стояли такие же, но чуть поменьше и перед иконами. В этой огромной чаше в центре была поставлена пятидесятисантиметровая свеча. Справа от входа была запертая дверь, а слева стояло высокое бюро, с которого раньше торговали свечами, крестиками и иконами, и на котором все это осталось, но уже без ценников. Алексей и Михаил Андреевич подошли к бюро, взяли по свечке, неторопливо подошли к центральной чаше, зажгли свечи и поставили их. По православному перекрестились, чуть поклонясь в конце. Молча постояли против распятия несколько минут, после чего Михаил Андреевич отошел к другой иконе и стал тихо молиться.
Хотя родители Алексея были православные, но сына к религии не приобщали, решив, что если их чадо захочет, то пусть вступает в веру самостоятельно. Когда Алексей почувствовал, что он верует, он крестился. Ему тогда было девятнадцать. Крещение и остальные три таинства, к которым он приобщился в тот день, очень сильно подействовали на него, - именно в тот день он почувствовал снизошедшую благодать, и что он (или его душа, он тогда путался в этих понятиях) бессмертен. Впрочем, эйфория держалась несколько дней до нового греха. В дальнейшем оказалось, что на Алешу действуют благотворно православные праздники и обряды. Ему больше всего нравился крестный ход на Пасху и следующее за ним богослужение. Когда он обходил Воскресенский собор со свечкой в руках, а потом когда поп начинал затягивать: «Господу помолимся…», то ощущал приобщение к чему-то светлому и бесконечному, и ему становилось мягко и светло на душе. Нравилось ему и просто заходить к Богу «в гости» - в собор. Бог стал для Алексея чем-то личным и интимным, и только ему в молитве он мог рассказать те переживания, которые скрывал от других.
Отсутствие религиозного воспитания заставило его самостоятельно осваивать обрядовую сторону православия. Например, креститься он научился глядя на старушек в церкви. Постепенно он стал разбираться в некоторых святых и их покровительстве. Хуже всего обстояло дело с молитвами. Те образцы молитв, которые он находил в церковных книжках казались старомодными, надуманными и не искренними. Поэтому он ими не пользовался. Но с другой стороны молитва Алексею была необходима, так как только в ней он видел средство для общения с Богом. В результате он выработал собственный шаблон молитвы. Сначала следовало представиться определенным образом, а потом уже молиться, вначале сказав: «Здравствуй, Боже» и в конце: «До свидания». К тому же молитва должна была быть как можно искреннее, так как, по разумению Алексея, правду от Всевышнего не скроешь, а врать уж совсем не гоже.
Решив, что будет в молитве, Алексей начал:
«Алексей Михайлович Яковлев. 10 декабря 1980 года. Федерация. Кадуй. 23.0604.
Здравствуй, Боже!
Как ты там поживаешь? У тебя, наверное, забот хватает. Как, впрочем, и у меня, да и у всего Кадуя сегодня. Ждем черную саранчу на днях, потому и уезжаем. Жалко, конечно, бросать родной город, но ничего не поделаешь. Ладно, прорвемся.
В связи с отъездом, хочу попросить тебя, Господи, - пусть мы спокойно доедем до Мшенска. Лучше было бы, если б ты до сюда саранчу не допустил, но что-то нет у меня предчувствия, что останется целехонек наш город.
И еще хочу попросить, чтобы все уехали и никто не погиб.
Вот, вроде, и все. Будь здоров, не болей, ежели у вас на небесах вообще заболеть можно. Как приеду во Мшенск, к тебе в гости зайду. Жди. До свидания».
Алексей подождал отца, и они направились к машине.
За четыре часа успели выехать только из города, а пробка не рассасывалась. Становилось ясно, что если так пойдет и дальше, то до Мшенска доберутся только завтра вечером. Долго, но все равно успеют. Главное, что их не будет здесь завтра утром, когда придет саранча. Правда, нет никакой надежды, что она не пойдет на Мшенск. Тогда придется эвакуироваться и оттуда. Но есть шанс, что она пролетит западнее или восточнее.
Алексей безразлично смотрел в окно и упирался взглядом в ближайший лес. Сзади, по шоссе, тянулись машины. С юга на него медленно надвигалась черная туча, как бы желая скрыть город в тени от человеческих глаз. Сначала она выглядела небольшой, но постепенно разрасталась и занимала уже половину неба, которое охватывал глаз. «Интересно, как добрался Юрик», - подумал Алексей, но вслух сказал другое. - Кажется, будет гроза, если не буря. И движется прямо на нас, на Мшенск.
Михаил глянул в правое боковое зеркало и увидел там огромную, тяжелую тучу в десяти километрах от Кадуя. Она напоминала танк, который тяжело, но неотвратимо движется к своей цели.
- Не успели, - тихо выговорил Михаил.
- Да не может быть, чтоб она. – Алексей выпрыгнул из тихо едущего грузовика и стал смотреть на гигантское облако цвета ночи. Если и были сомнения, то они отпали. Туча приблизилась к Кадую, зависла над ним и оставалась неподвижной минут десять. А потом рухнула на город.
От самого Кадуя и до самого горизонта с обеих сторон шоссе по земле побежали тысячи ног и от опустевшим машин, как от чумы, люди неслись в сторону леса, росший по сторонам от шоссе. Мимо Алексея бежали люди, а он заворожено смотрел на черно облако, находившееся на месте родного города и видимо бежать никуда не собирался.
- Чего стоишь, быстро в лес! – крикнул ему  отец и видя, что сын не реагирует, взял его за шиворот и потащил к лесу. Алексей очнулся, побежал с отцом, постоянно оглядываясь на черную тучу. Она все была на месте города, а потом быстро поднялась, зависла, но уже не над городом, а над тем местом, где он был. Ничего не было. На месте Кадуя была перерытая черная земля, которую как будто только что вспахали тысячи плугов. На зеленом фоне травы и леса, черная многокилометровая площадь смотрелась уродливо.
Алексей посмотрел на чуть впереди бегущего отца, на бежавших вокруг от шоссе людей, и видимо какая-то безумная мысль охватила его, вызвав на лице самодовольную улыбку. Он остановился, развернулся и быстро побежал навстречу черной туче что-то крича и сильно размахивая руками по сторонам, как будто собирая спугнуть что-то впереди себя. Михаил Андреевич заметил бегство сына почти сразу, но тот уже был в нескольких десятках метров. Яковлев-старший побежал за сыном, стал ему что-то кричать, но звуки громко шелестящий крыльев заглушали все вокруг.  Было очевидно, что Алексей его не слышит, но Михаил все равно кричал. Так они и бежали по поляне навстречу черной двигающейся тучи, что-то крича вперед себя. Через полминуты первый бегущий, когда до саранчи оставались метры, вдруг остановился, самодовольная улыбка спала, и на лице его образовался страх. Он сгорбился, быстро замахал перед собой руками, но в тот же момент его поглотила черная волна. Второй перестал кричать и резко остановился.
Михаил остановился. Бежать уже не было смысла, да и не хотелось. Мозг быстро рассчитал, что эти двести метров саранча покроет за несколько секунд. «Все бесполезно». Михаил Андреевич огляделся из любопытства, – вокруг никого не было. «Значит, успели в лес. Но насколько это им поможет?» Михаил Яковлев повернулся к черной туче и стал с грустной улыбкой смотреть на нее. Вот она, ничем не отличающаяся от обычной саранчи, но кем-то увеличенная до двух метров в длину и приобретшая черный окрас.
Волна, катавшаяся по направлению к Мшенску, вдруг почему то передумала, развернулась на 180 градусов, взлетела и образовав гигантское черное облако, быстро исчезла за горизонтом в том же направлении, откуда пришла. Михаил проводил ее пустым взглядом. Потом он отшатнулся, мотнул головой и обернувшись увидел нескольких вышедших из леса людей, что вглядывались в небо. Но небо уже было чисто. По прежнему светило не жаркое, но теплое солнышко, на небе не было ни одного облака, только впереди не несколько километров вперед шла длинная и широкая полоса чернозема, оканчивающаяся где-то в десяти метрах от Михаила и переходившая в лес, траву, шоссе и автомобили. «А ведь там были люди», – гляди на черную землю думал как-то отрешенно Михаил Александрович. Он, в поисках тела сына, тщательно осмотрел черную землю на триста метров в длину, но ничего не увидев кроме черноты, пошел к той точке, где он в последний раз видел Алексея. Но идти ему пришлось недолго, так как впереди земля зашевелилась, из нее поднялся высокий человек и пошел в сторону Михаила постоянно отряхиваясь. И хотя появившийся был весь черен, можно было видеть, что он улыбался. Это был Алексей.

Зайдя в почтовый вагон, Юрий Николаев уперся в гору белых с синими штемпелями тюков с бельем, которая уходила под самый потолок. Забравшись на нее он увидел весь простор вагона, который из-за отсутствия перегородок, полок, столиков и туалета, т.е. всего того, что создает впечатление узости и малой длины вагона, казался шире и длиннее, чем он есть. Привыкший ездить в нормальных вагонах, он был удивлен такими размерами.
Гора занимала примерно треть вагона, а остальные две трети приходились на таких же двадцать пассажиров, что и Юра. Большинство из них расположилось за горой, на полу, окруженные лишь соседями и голыми железными стенами. И хотя на полу место было много, пассажиры скучковались на середине, но вместе не общались, оставаясь каждый сам по себе. Меньшая часть из четырех человек расположилась на разных местах горы.
Оценив мягкость тюков и справедливо решив, что белье мягче пола, Юрий забрался на самую вершину горы. Сев на мягкое белье он осмотрел вагон, пассажиров, в которых не нашел ничего интересного и, для удобства растолкав некоторые тюки и один забросив под голову, Николаев развалился в импровизированной индивидуальной кровати. Он закрыл глаза, сконцентрировался на приятном мягком ощущении и почувствовал, что лежит на мягкой полке в вагоне СВ. Поезд тронулся. «О, - подумал Юрий, накатавший в поездах не одну тысячу километров, - сейчас из динамика скажет мягкий приятный женский голос: «Дорогие пассажиры! Вас обслуживает Октябрьская железная дорога. Наш поезд следует по маршруту Кадуй-Мшенск. Время движения – 10 часов 30 минут. В поезде работает вагон-ресторан. В связи с участившимися в поездах воровством и мошенничеством, убедительная просьба не распивать алкогольных напитков и не играть в карты на деньги с незнакомыми людьми. Спасибо за внимание. Счастливого вам пути»». Но голос из динамиков не полился и Юрий, сначала удивившись такому заведенному нарушению порядка, раскрыл глаза и вспомнил, что едет в почтовом вагоне, где и динамиков то нет. «Значит, музыку тоже не включат», - подумал он с сожалением и, перевернувшись на бок, предался воспоминаниям.
Первая мысль его была о Кадуе, который очень нравился Юрию. Нравился своей уютностью, тихостью, спокойствием. В отличии от Мшенска, с его быстрым ритмом жизни, с всегда не разрешенной проблемой жилья, плохо ходящим транспортом и маленьким количеством  парков, в которых можно услышать пение птиц, да городскую тишину. А Кадуй имел все нужное Юрию и позволял убежать от шумной и быстрой столичной жизни.
Когда Николаев подъезжал к этому городу, то всегда с удовольствием представлял как выйдет на вокзале на окраине Ленинского района, как пройдет мимо здания вокзала, перейдет Вокзальную площадь, на которой всегда стоят несколько городских и междугородних автобусов и выйдет на проспект Ленина.
Проспект Ленина – центральный проспект Кадуя и самый любимый проспект Юрия, на котором нет идущей на тебя толпы людей, как это бывает на любом проспекте в центре Мшенска, и хотя количество машин на Ленинском больше чем в любом другом месте города, для Юрия, привыкшему к постоянному мшенскому потоку авто в несколько раз больше, это был сущий пустяк.
Идя по Ленинскому, Алексей всегда наслаждался его «низким уровнем шума», как неуклюже выражались составители справочника по Кадую.
Все дни, что с каждым приездом проводил Николаев в Кадуе, он наслаждался этим городом максимально, не только отдыхая, но и посещая свои любимые места. Сначала он непременно до стороны Ленинского района до моста через Десну, спускался к воде и некоторое время стоял на берегу смотря на реку и противоположный берег. Река была широкая, мощная, в ней чувствовалась сила природы и этим она нравилась Николаеву. Он стоял и чувствовал всю невидимую мощь этого водного потока и ощущал в себе прилив сил. Всегда стоя рядом с Десной он чувствовал, что в его жизни нет ничего невозможного, что даже самые стойкие и сложные проблемы не устоят перед ним, если его дух будет обладать такой же мощью как эта река. Так он стоял в любую погоду, часто под ветром, весь прикованный к чувству силы воды, а затем как будто очнувшись, начинал рассматривать другой берег.
Справа вверх по склону рос березовый лес, походивший на короткую прическу на холме-голове. Лес был почти всегда спокоен, как и река, и они необычайно умиротворяли. Слева от моста от берега поднималась деревня Колтуши в конце с большой поляной и старым, много лет реставрируемым, дореволюционным поместьем. К нему то, минуя мост, и направлялся Юрий Николаев.
В некотором роде Кадуй развивался странно. За мостом Краснознаменский район начинался не с застройки, которая начиналась в километре от моста, а с одиноко стоящей автобусной остановки, от которой налево отходила асфальтовая дорога и росли кусты с деревьями. Таким образом, два района Кадуя разделяла не только река, но и не заселенная прибрежная полоса. Только свернув после моста налево, выйдя на вклинившуюся в природу асфальтовую дорогу можно было дойти до Колтуш. И каждый приезд Юрий пройдя мост сворачивал налево на дорогу, шел несколько километров и доходил до усадьбы.
Усадьба была интересна уже тем Юрию, что он не встречал их больше в России. Может где-то еще и были эти дореволюционные дворянские гнезда, но кроме Колтушинской Юрий ни одной не знал. Смотря на помещичий дом, он чувствовал что-то родное. Такое же чувство возникало в нем только при виде нестоличных русских православных церквей. И в церквях и в доме было что-то обращающее на себя внимание Юрия и побуждало желание побродить вокруг и посмотреть все изнутри. Это было не простое любопытство, это было больше похоже на прикосновение к чему-то почти исчезнувшему и доброму. Но поскольку в усадьбу не пускали, то Юрий довольствовался только внешним видом, который с каждым годом становился все краше. И каждый раз посещая Кадуй Юрий ходил смотреть на изменения, произошедшие в его отсутствие…
Юрий уже было начал вспоминать усадьбу, как его слегка толкнули.
Перед ним оказался невысокий крепкий чернявенький мужичок. Короткая стрижка, глаза с прищуром, ухоженные плотные усы. Черная футболка, черные джинсы. Ботиночки с закругленным носом. «Похоже военный», - подумал Юра.
Мужичок спросил:
- Пить будешь? – и указал с сторону с сумками на полу и белобрысеньким молодым человеком.
Пить Юра не хотел, но сон совсем не шел и было скучно. Поэтому он еще раз взглянул на мужчину и ответил:
- Давай, - после чего забрал вещи и пошел с мужичком к белобрысенькому.
Подошли. Рукопожатие с мужичком: «Александр», «Юрий». Рукопожатие с белобрысеньким: «Сергей», «Юрий». Сели. Александр покопался в черной сумке и достал полулитровую бутылку с коричневой жидкостью.
- Коньяк. Французский.
Разлили.
- За знакомство.
Юрий опрокинул в себя стопку и почувствовал горький вкус плохого спирта. Все трое поморщились и быстро зашуровали по расстеленной газете. Что под руку попалось, тем и закусили.
- Вот тебе и французский коньяк местного разлива, - полугорько-с-усмешкой выговорил Александр после молчания.
- Да уж. Такую паленку даже французы не делают. Страшная гадость, - вставил Юрий.
- Слава Богу, у меня еще водка есть, - Александр опять полез в сумку и достал другую полулитровую бутылку. – Это то точно проверенная. Не раз ее пил. – Развинтил и стал разливать.
- Ну, давайте знакомиться. Вы откуда родом и куда едете? – Юра посмотрел на Александра, а потом перевел взор на Сергея.
- Я дом ехал продавать в Кадуе. Естественно, все сорвалось из-за саранчи и  карантина города. А теперь вот обратно домой еду.
- А ты где живешь то?
- Под Мшенском. В Дно.
Юрий посмотрел на Сергея.
- А я к родственникам приезжал. На заработки. Сам-то я из Харькова, - ответил белобрысенький.
- И сколько заработал?
- За три недели 200 долларов.
- И ради двухсот баксов ты в Кадуй ехал? – удивился Юрий.
- А ты знаешь, какие в Харькове зарплаты? 50-60 долларов в месяц. И это еще прилично считается.
- Так у вас, наверное, все дешевле чем в Кадуе.
- Продукты чуть-чуть подешевле, а техника дороже раза в полтора.
- С чего это?
- Так ведь все же из России везут. С Мшенска, да Сиуча.
- Как же вы там живете?
- Тяжело, конечно. Да еще свои норовят ободрать – везешь технику – 100 баксов таможеннику на лапу дай. А не дашь, так он всю технику разберет, якобы для осмотра, по частям отдаст, а ты потом ремонтируй. А с ремонтом и билетами – можно было и у себя в Харькове купить.
- Да, Россия, оказывается, богатая страна, - засмеялся Николаев.
Хлопнули за богатую страну Россию.
- Так ты к нам не собираешься переезжать жить? – спросил Александр Сергея.
- Собираюсь. Может на следующий год приеду, работу найду, комнату сниму, да буду родителям с сестрой деньги высылать. Баксов по тридцать.
- Боюсь, что в следующем году некуда будет приезжать. – Александр грустно посмотрел на пустую рюмку, после чего всем разлил. Грустно помолчали, после чего выпили не чокаясь.
- Чего-то мы без закуски сидим. – Слишком бодро сказал Сергей и вытащил из своей сумки завернутую в фольгу курицу, пяток яиц, несколько помидор и огурцов, хлеб.
- Ого, как затарился, - прокомментировал Юра.
- Давайте, налетайте, - и Сергей отломил себе кусок курицы.
Курицу разломали, взяли по яичку и стали есть, периодически хрустя огурцами.
- У вас то на Украине этой напасти нет? – обратился к Сергею Юра.
- Слава Богу, нет. Тьфу-тьфу-тьфу. – Сергей сплюнул через левое плечо и зажевал курицей.
- Интересно, откуда она такая? Не вылетела же она из «Откровения Иоанна Богослова».
- Я по этому поводу скажу вот что, - начал Александр. – Служил я в одной части (я ведь бывший военный) рядом с одним городком. И одной осенью по тому городку пронеслась неизвестная эпидемия. Врачи такого вируса не знали и как лечить понятия не имели. А заболевание, вроде, не смертельное: жар, рвота, температура под 40. Из нескольких тысяч умерло человека три. И что интересно – заболевают только лица мужского пола от 18 до 48 лет.
Потом эпидемия сама прошла. Болезнь так и не установили. Как и ее причину. Но ходили слухи, что это утечка биологического оружия. Официально то мы его не производим и не разрабатываем.
В принципе, все сходится: болеют лица призывного возраста, но не смертельно. И в случае мировой войны этот вирус выведет армию противника из строя.
Так что черная саранча может быть и военной разработкой. Она вон Екатеринбург смела за час. Целый город сравняла с землей с миллионом жителей. Какая армия на это способна? Такие разрушения за такое время только ядерная бомба сделает. А толку от ядерки? Чтоб на триста лет фонило ураном-236? И это еще только период полураспада. А тут саранча. Все уничтожено и местность не заражена.
А чем ты ее уничтожишь? Боеголовками в тучу стрелять? Истребителя бить? Так тысяча этой саранчи эскадрилью съест и не заметит. Газ? Химикаты? Так неизвестно, чем ее травить.
- Но ведь ею же нельзя управлять. Иначе бы военные не допустили уничтожения Екатеринбурга, - возразил Юрий.
- А тебе кто сказал, что нельзя? Это может сейчас нельзя, пока разработка не закончена, а потом может быть можно. Мы же всего не знаем.
- Не знаю, - с сомнением сказал Николаев, - что-то тут не так.
- О, тост! – Сергей встал. – За то, чтобы не сомневаться и видеть суть вещей.
Выпили за суть вещей. Вяло закусили, доев остатки.
- Вкусно, - похвалил Юра, вытирая жирные пальцы о салфетку.
- Сам готовил, - с гордостью заявил Сережа.
- Правда? Ну ты, молодец. Умение готовить – это здорово.
- Так я ведь повар.
- А я только каши варить умею, да некоторые салаты делать могу. Хорошо, когда умеешь готовить, - подытожил Юра.
- У меня жена тоже повар. Готовит, - пальчики оближешь. – Александр оживился и далее с все большим подъемом и эмоциональнее разговаривал. – Так она когда замуж вышла и говорит: «Саша, буду готовить все что захочешь, только нужные продукты покупай». И с тех пор ем все что хочу. Салаты всякие, супы, а как она умеет кофе по-турецки варить…
- Кофе по-турецки делать тяжело. - С видом знатока перебил Сергей. – Сначала ставишь турку на огонь, варишь несколько минут, потом снимаешь, чтоб поостыло, потом опять ставишь на огонь, потом опять снимаешь. И так несколько раз. Да еще на определенном огне… - Сергей говорил и мечтательно улыбался.
- Вот-вот. А как она готовит котлеты по-киевски… - Александр покачал головой в стороны, показывая тем самым свое восхищение. – Ты знаешь, что такое котлеты по-киевски? – спросил он у Юры.
Юра отрицательно закачал головой.
- Котлеты по-киевски готовятся не из фарша, а из целого кусочка курицы. Причем не просто из кусочка, а из определенного кусочка, которые вырезается вместе с косточкой… - Александр совсем оживился. Вместе с Сергеем он сидел и улыбался приятным воспоминаниям.
- А косточка то зачем? – Перебил Николаев.
- А ты за эту косточку потом котлету будешь держать и есть. Так вот. Кусочек вырезается, потом в нем делается разрез и туда кладется кусочек масла. Потом курица обваливается в масле, а затем в тертых сухарях, потом в булке, а потом жариться. И вот когда готово, ты держишь котлеты за косточку, откусываешь кусочек и у тебя во рту разливается масло. М-м-м-м. – Александр замолчал и прикрыл глаза, вспоминая вкус.
- Да, котлеты просто объеденье, - подтвердил Сергей.
- Жаль, что я эти котлеты не пробовал. Я, кстати, в магазине видел упаковку котлет по-киевски, но они были без косточки.
- Значит не настоящие. Настоящие всегда с косточкой. – И Александр посмотрел на Сергея, как бы спрашивая у того подтверждения. Сергей кивнул головой вниз.
 - Вот была у меня любовница в части, так тоже хорошо готовила. Но это дело любила больше всего. Я ее одни раз трахнул, так она на следующий день подходит и говорит: «Когда еще раз ко мне домой придешь». А я говорю: «Так зачем идти?» и так ее среди самолетов и того. Представляете, прямо среди самолетов. Ха-ха-ха. – Усы у Александра обвисли, прическа взъерошилась, глаза осоловели. Сергей его слушал внимательно, а Юре стало скучно от этих разговоров и он сохраняя заскучал, лишь вежливо поддакивая и делая вид что интересуется. На полу было какое-то безобразие: на заляпанной жирными пятнами газете валялись пустые две бутылки, и растеклась лужица пролитой водки. «Что я здесь делаю?», - подумал Николаев.
Вдруг Александр посмотрел вокруг, увидел двух девушек и спросил у Юры: «Нравятся?» Юра мельком взглянул на них и отмахнулся: «Нет». Взгляд у Александра потускнел и он стал что-то рассказывать Сергею. Юра ушел в себя.
- …А вот когда Пушкина убил Мартынов… - Александр втолковывал заплетающимся языком что-то сильно охмелевшему Сергею, когда подошел крупный мужчина в кожанке.
- Мужик, утихомирься, - сказал мужчина в кожанке Александру, - Пушкина убил не Мартынов, а Дантес. И не орите на весь вагон, а то люди спят уже давно.
- Не беспокойтесь, сейчас ляжем, - заверил мужчину Юра.
- Слышьте, мужики, - обратился Юра к Александру и Сергею, - мы все пьяны и поздно уже. Давайте спать ложиться, а мы всему вагону мешаем, потому что вы орете.
- Мы не орем, - громко заявил покачиваясь Александр.
- Тшшшь. Орете, орете. Давайте-ка спать. Завтра договорим.
- Кто ты? – вытаращил на Николаева Александр глаза.
- Ничего себе ты упился, что даже меня не узнаешь, - Юра взял за плечи Александра и посмотрел тому в глаза. - Ложись спать, а то ты совсем пьян.
Александр мотнул головой и стал укладываться рядом с уже спящим Сергеем. Потом он сделал резкое движение рукой, опять встал и поднял указательный палец вверх, поводил им перед носом Юры и с саркастической улыбкой сказал:
- Аааа. А я знаю, кто ты! Ты - дьявол. Ты сейчас меня спать уложишь, а сам девой к себе переманишь. Ты хитрый. Решил всех себе забрать. А-а-а. Нееет. Пойдем с ними знакомиться, - и Александр уже сделал шаг по направлению к девушкам.
- Да куда ты, - дернул его Николаев, - не видишь, они спят уже. Завтра познакомишься. Не уйдут они никуда.
Эта мысль успокоила Александра. Он лег на пол, закрыл глаза, свернулся калачиком и заснул.
Юра забрался на тюки и тут же провалился в сон.

Помещение. Два стола с ящиками. За одним сидит старичок с бородкой клинышком, за другим юноша.
Старичок смотря в бумаги:
- Кинжанский Антон Борисович…
Молодой перебирая пухлыми пальцами листки у себя на столе:
- Кинжанский… Кинжанский… Кинжанский… О, нашел. Андрей Андреевич?
- Нет, Антон Борисович.
Молодой ведет пальцем по листу сверху вниз:
- Антон Борисович… Антон Борисович… Антон Борисович… 1980 года рождения?
- Точно. Пиши: «Погиб 23.06.2004».
- По-гиб. Готово.
- Так. Теперь: «Кимов Дмитрий Сергеевич».
Молодой опять перебирает бумаги.
- Кимов… Кимов… Кимов… Кимов… Дмитрий Сергеевич?
- Да. Пищи: «Погиб 23.06.2004».
- По-гиб. Готово.
Старик роется в бумагах. Находят лист. Всматривается.
- Николаев Петр Владимирович.
- Николаев… Николаев… Николаев… 1955 года рождения?
- Да. «Умер 05.01. 2005».
- Две тысячи пятого. Написал.
- Яковлев Михаил Андреевич.
Молодой шелестит бумагами:
- Михаил Андреевич, Михаил Андреевич, Михаил Андреевич. Нашел.
- «Расстрелян 10.10.2004»
- Десятое, десятое. Да.
- Яковлев Алексей Михайлович.
- Ага.
- Застрелен 21.10.2004.
- Он что, сын предыдущего что ли?
- Может быть. Не отвлекайся. Теперь посмотри: «Алексеев Максим Иванович»…
«Так это же все мои одноклассники, друзья, знакомые», - подумал об упоминаемых Юрий. Старичок обернулся, как будто услышал мысли Юрия, посмотрел на того пристально грустными глазами и произнес: «Так ведь Апокалипсис, молодой человек».

Тут Юрий проснулся.