Морской единорог

Глава 1.

- Сынок, сказка это, не верь бредням старого, нет в помине никакого морского единорога. Оставь, если какая- то девчонка тебя добыть его просит, так она  смеется над тобой.
- Старик, ты его видел, расскажи мне еще о нем.
- Сынок, забудь. Прости, устал я чего- то…
- Старик, я приду еще, расскажешь мне о единороге.
Я вышел из хибарки старого рыбака, вдохнул полной грудью крепко просоленный морской воздух, да зашагал в сторону своего маяка. Неделю назад я сделал предложение дочери деревенского старосты, крутобедрой поморской девке с толстенной русой косой, что не раз бросала на меня тайком взгляды и на деревенских гуляниях, и на церковной службе, и при якобы случайных встречах у колодца.
Так уж повелось у нас, что мужиков всегда было меньше, чем женщин, кого- то забирает море, кто- то гибнет на промысле зверя, а кто- то ушел в разбойничьи ватаги на Югру и сложил буйную голову в набегах за пушниной и вогульским серебром.
Я осел на этом побережье пару лет назад, вдоволь поскитавшись по всему Беломорью, повоевав и с чудью, и с мурманами, бил зверя в печорской тайге, был купцом в Господине Великом Новгороде, да после шторма, погубившего мой корабль в Свейском море, ушел на пустынные берега Беломорья, где и стал смотреть за маяком вместо бывшего кормчего Якова, искалеченного медведем- шатуном.
Народу в окрестных деревнях немного, а уж холостые поморы и то редкость. Женятся у нас рано, чтобы море не забрало мужа до срока, пока дети не подрастут. Вот и мельникова дочь старалась почаще обсыпать меня мукой, чтоб была причина постирать мою рубаху, и вдовая Олена, чей мужик сгинул где- то на болотах возле Кандопоги, все чаще просит меня то забор поправить, то сена заготовить, сестра ее, молодуха Ярослава, девка на выданье, караулит меня возле колодца с утра до вечера, а я все выбрать не мог.
Пришел как- то ко мне староста деревенский, узнать как, мол, дела идут, да когда покос на моем поле начинать. Ты, говорит, человек занятой, вон, маяк у тебя, да за хозяйством следить надо, да на зиму запасы… Я слушал- слушал его, пока тот не стал мяться, да теребить шапку в руках. Слышь- ка, Игнат, говорю, а ведь не за этим ты пришел. Дочку ты свою сватать пришел ко мне. Мужиков в деревне холостых двое- я да полоумный Гордейка, а кому ж дурачок деревенский нужен. А мне хозяйка в доме нужна, сам уж не справляюсь, так, вроде? Игнат аж дышать перестал, а потом широко улыбнулся, хлопнул широченной ладонью по столу, верно, говоришь, парень, уважил, выслушал старого, когда сватов от тебя ждать? Приданое даю богатое, меня в деревне да окрест все уважают, а ты парень видный, хозяйство у тебя крепкое, детей пора заводить, осел ты на нашей земле, корни пустил, я ж тебя как сына приму, а девку мою забирай, да живите  с миром. Это хорошо, что ты на берегу, море тебя не возьмет, вдовицей дочь мою не оставит, а нам на старости лет внучат подарите, будет нам, старикам радость.
Вот так и стал старостиным зятем, вернее, скоро стану. Батюшка деревенский нас благословил, девки деревенские хором рыдать начали, рыбаки тихонько посмеивались себе в бороды, чуя большую гулянку, а я стал частым гостем в старостиной избе.
Ольга, девка , вроде, тихая и смирная, оказалась вся в мать- покорно приняла отцову волю, поплакала ночь- другую, да смирилась. Все глаза опускала, краснела, да молчала. А потом возьми, да скажи, не хочу от тебя никакого подарка на свадьбу, кроме кости морского единорога! Она, мол, удачу приносит, не сгинешь ты в пучине, не оставишь ее вдовой. И гордо уставилась на меня своими серыми глазами. А где ж я возьму тебе единорога этого? А ты у рыбаря Анисима спроси, он и за Белое море ходил, и за Свейское, и на Студеном море был, он тебе поможет. Привезешь- буду с тобой, а нет, не бывать свадьбе, одна я у отца с матушкой осталась, братьев старших новгородцы на Югру сманили, мое слово крепче камня, не уступлю! Хлопнула дверью, да побежала к подружкам, вроде как лен теребить.
Игнату я ничего не сказал, а сразу отправился к Анисиму за советом. Вот так и вышло, что остался  я и без совета, и без невесты.
Посидел на маяке ночь, подумал, да снова пошел к старику, тут уж разговор такой надо заводить, уважь меня, Анисим, расскажи, что да как, а я тебя старого, не обижу, слово тебе даю.
Старый меня словно ждал, сидел в новой рубахе, глядел довольными глазами.
- От, пришел, ждал я тебя, ждал, заходи!
- Анисим, ты, это… Расскажи мне…
- Садись, садись, да слушай, только, паря, внимательно слушай! Был я на ярмарке в конце седьмицы, да встретил травницу одну, говорят, ведьма она, да мало ли, что люди говорят, любил я ее когда- то, да вот развела нас судьба, да не в этом дело. Приходила ко мне, говорит, девка одна с вашей деревни, за травами для бани, как будто у вас они хуже, да совета спрашивала, мол, решили ее в жены отдать, да другой ей люб, лодейщик с Ильмень- озера, ждет ее, любит. А против отцовой воли не пойдет она, как быть- то ей? А травница возьми, да вспомни про меня, да как я ей  про единорога морского, что в Студеном море видел, сказывал. Попроси, говорит на свадьбу подарок- кость единорогову, удачу она рыбарям приносит, помрут они тогда на берегу, а не в пучине морской. Вот и знай, паря, что извести тебя та девка решила, на Студено море я ходил, да летом то было, а сейчас после Ильина дня штормы пошли, ветер с моря- океана волну гонит, торопиться тебе надо. Прослышал я про того, значит, единорога, от мурманов да от лопарей, решил добыть. То уж лето кончалось, а мы все по морю шли, уж студено, говорят, давай, кормчий, вертай нас домой, а я говорю, цыть, сыны, два дня еще по морю идем, если найдем того единорога, то возьмем его, а нет, так назад повернем. И вот решили мы от Медвежьего острова на восход поворачивать, как кричит дозорный, гли- ка, робя, чудишше морское! Вот и видал я тогда единорога, сам- то велик, с белугу, крутолоб, глаза малые, да рог посередь лба торчит, он ею корабли, бают, протыкает! Мы ж гарпуны- то похватали, а он фонтан пустил, да на дно, мы на весла, вертимся, вертимся, все глаза проглядели, чтоб лодию нашу не проткнул, ушел тогда он от нас, эх, ушел. Так, вот, паря, ближе его можно найти, ты на Студено море не ходи, не вернешься, сядешь на острове, а зимы там не в пример нашим, погибните вы от стужи да от цинги. Вот завтра и в путь давай, дам я тебе в помощь двух ребят смышленых, братья Караваевы, давно без дела сидят, а тут дело такое, да и клыка морского по пути у лопарей за железо сторгуете.
- Спасибо, Анисим ! Да где ж искать его, единорогу этого?
- Ты до мыса Игольного пойдешь вдоль побережья, а потом на запад вертайте, там его тож видали. С Богом, паря, мне от тебя ничего не надо, у батюшки нашего причастие прими, свечку Николе Угоднику поставь, да в путь, Караваевы тебя завтра с рассветом у маяка подберут, а заместо тебя я за маяком погляжу, скучно мне тут без дела со своей старухой сидеть, всю плешь мне проела старая, а я ж помор, мне без дела морского никак, ступай, паря!
- Вот спасибо тебе, Анисим, вот помог, так помог!
- Иди уж! Эй, старуха, приготовь гостю в дорогу, да поболе, им три дня на веслах идти!
Рассвет я встретил на ногах, так и не прикорнув за ночь. Собрал юколы, ягод свежих и сушеных, оленины, хлебушка, да свой нехитрый скарб. Деревенский батюшка лишь покачал головой, услышав мой рассказ, с Богом, паря, говорит, на Господа уповай, да весло крепче держи, девок морских увидишь, песен их не слушай, а то на корм рыбам пойдешь, в шторм Николу Угодника о помощи проси, он всех, кто под парусом,  хранит, с лопарями ухо востро держи, а то не ровен час, сгинешь в ихней тундре.
Засветло покинули песчаную косу, выгребая на морской простор, Анисим стоял подле маяка, широко крестя нас на дорогу, да придерживая раздуваемую ветром бороду. Два дня восточный Ревун наполнял парус своим стылым дыханием, мы лишь подгребали, держа курс на мыс Игольный. На третий Ревун внезапно усилился, мачта стала скрипеть, а мы стирали ладони в кровь, удерживая путь. К вечеру небо заволокло тучами, вот уж Ревун разыгрался, доказывая свое имя. Парус успели свернуть, теперь младший из братьев сидел на корме, правя лодейкой, а мы со старшим только и делали, что вычерпывали воду широким низкими бадьями. Волны поднимали нашу лодейку и бросали вниз с огромной скоростью. Ветер нещадно сек лицо, руки ныли от стылой воды, а шторм разыгрывался все сильнее.
- К берегу нельзя идти! О скалы побьет! Ох, и ночка у нас будет! Ладно, живы будем, не помрем! Матерь Божья, пресвятая Богородица, помоги нам рабам твоим! Налегай на весла, робя, поворачивай носом к волне! От, так! От, так! Налегли! Малой, привяжись веревкой к веслу да скамейке, ох, давно такой бури не видал! Греби, робя, греби !!!
Рев ветра закладывал уши, из- за волн не стало видно берега, нас швыряло из стороны в сторону, мы то катились вниз, так, что внутри тошно становилось, то, задрав нос, упрямо рвали волну пополам.
- Эй, старшой, руби мачту, а не то убьет она нас, вона, как скрипит, я на веслах, эй, малой, а ну выше нос, Ревун как пришел, так ушел, держи весло , назад вернемся, бочку пива вам ставлю, неделю по кабакам таскать буду!
К утру мы уже валились с ног, привязав себя к бортам крепкой пеньковой бечевой, рук не чуя, все вычерпывали бадью за бадьей за борт. Срубленная мачта еще долго плыла вслед за нами, словно не желая прощаться с лодкой и гребцами. Первым свалился от усталости старший из Караваевых, перехватив его конец бечевы, зажав ее в зубах, я  уже еле греб, проклиная и эту девку , и свое упрямство. Окоченевшие руки уже не держали весла, как вдруг ветер затих. Оказывается, солнце уже встало, просвечивая бледным диском серую дымку над мрачной синевой моря.


Глава 2.

- Подъем, братцы, подъем! Где ж мы, а ?
- А пес его знает!
Старший Караваич перегнулся за борт, внимательно глядя на воду…
- Караваич! Старшой! Ну, чего там ?
- Подожжи, подожжи…
Он вдруг вскочил и махом прыгнул за борт … оказавшись по пояс в воде!
- Глика- че, робя ! Это ж камень под нами! Земля !
- А де ж она, земля- то твоя?- подал наконец- то голос младший Караваич.
- Найдем, эт камешек под ногами, крепкий!
Обмотав пояс бечевой, другой конец затянув на носу, взяв шест, старший пошел вперед, осторожно постукивая шестом перед собой. Плеск постепенно затихал, как вдруг мы услышал голос:
- Робяяя!!! Айда сюда!!! На голос!!! Земляяя!..
Вскоре днище лодейки зашуршало по прибрежному песку. Вытащив лодейку на берег, мы по обычаю, в пояс поклонились земле- матушке, приютившей нас.
- Ну , вот, что, робя, слушай меня! Я вас сюда привел, я вас отсюда и уведу, Бог с ним, с этим единорогом, нам бы живыми до нашей землицы добраться! Как туман спадет, посмотрим, остров это или земля большая. Коли остров, дождемся звезд на небе, да по ним до дома пойдем, коли нет, пойдем вдоль берега, чай встретим кого, да разузнаем где мы. Я по- лопарски знаю, по- мурмански, да по свейски разумею, не пропадем, Караваичи. Разводи костер, авось заметит кто.
- Дело говоришь, паря! Мы на тебя не в обиде, назад нам пока без надобности, пока бури не накатят, мы хоть до самоедов пойдем, нам клык моржовый надо сторговать, а твоего единорогу найдем, не боись!
Туман медленно клубился в низинах прибрежных дюн, вскоре подул ветер, сгоняя его с берега, и мы увидели верхушки сосен, растущих вдали, каменные глыбы, подпирающие берег.
- Остров- то большой. Зелени много. Не пропадем, авось. Мы с малым в лес, мачту новую сладим, а ты, паря, пока лодку посторожи, да поглядай пока вокруг. Пошли, малой.
Вдали затюкали топоры братьев, а я забрался на одиноко торчащий из песка камень и огляделся. Солнце поднялось высоко, мы оказались в малой бухте, шхере по- нашему. Да неее, не остров … Узнал бы тогда, я ж по всему Беломорью прошел… Глазу зацепиться не за что, впереди- море- океан, по краям- песок, да тростник…
- Эц, паря, че встал- задумался?! А ну, подсоби !
Мы обтесали ствол молодой сосенки, установили на место срубленной мачты, подтянули парус. Старший Караваич отошел в сторонку, склонив голову в сторону, да хитро прищурившись, смотрел на работу.
- От, робя, правду бают, лучше нас, Караваевых, никто окрест мачту не сладит, а уж избу поставить, так все к нам пожалте! Ну, паря, доставай свои припасы, а мы тебя своими попотчуем.
Солнце было уже в зените, стало совсем тепло, старшему Караваичу все не терпелось взяться за дело. Выпытав, сколь железа он может у меня на торг взять, принялся собираться в путь.
- Давай, давай, робя, не век нам тут сидеть! Порыскаем вдоль берега, посмотрим. Батька мой, слышь- ко, ушкуйником был, и мурманов тягал, и чудь, и самоедов. А нам наказывал- на месте не сидите, хоть с мешком, хоть с мечом, да в море ходите.
- Слышь, старшой, а чей- то малый у тебя молчаливый такой?
- Дак, малой он был еще, когда чудь печорская набегом пошла, мож, слыхал? Мы с батькой в море были, не уберегли мы мамку тогда нашу. Всех, кто в деревне был, чудь порезала, как скотину. Дома пожгли, мы на дымы с моря и вернулись. Батька поседел за ночь, малой, вона, спрятался тогда, с девчонкой соседской, Варюшкой Ереминой, так, почитай одни из деревни- то и остались. Вот и молчит с тех пор, вроде, немой, а говорит иногда. Ты поласковее с малым- то моим. Батька собрал тогда ватагу, да пошли они чудь воевать, меня за старшого над всеми нашими оставил, вот с тех пор и повелось, что мы, Караваевы- Старшой да Меньшой. Плотничать я у батьки научился, малой, вона, сети плести мастак, вырастет, хороший кормчим будет, Варюшка как сестра нам, и приготовит, и коровку подоит, и рыбку посолит, и бражки нам с устатку нальет.
- А с батькой вашим че приключилось?
- Нагнали чудь они тогда. Те тяжелые шли, лодки еле тянули супротив течения. А наши налегке, с двух сторон и налетели. Батька наперед всех на ворога налетел, в полон никого брать не стали, раз они так с нашими. Сеча жестокая была, поморов да посадских мало было, да правда на нашей стороне, вот так, с Божьей помощью и одолели чудь. Поранили батьку, вернулась когда ватага назад, лежал он три дня и три ночи, да дух испустил. Шепнул мне на прощанье, чтоб берег малого да Варюшку, Ерема, батька ее, деда нашего еще знал, да зимой от цинги на Лебяжьих островах сгиб через год после батяни. Вот так и остались мы сиротинушками. А про тебя бают, тож ушкуйником был?
- Что было, Караваич, то было, да не твое это дело.
Вот, так, слово за слово, шли мы на веслах да под легким Ревунком на север.
- Вона, гли-ка , робя, то ж Сивый рог! Налеги на весла, к вечеру на Игольном будем, ночку одну на бережке проведем, да в море- окиян, за единорогой!
Караваич затянул удалую разбойничью песню, не раз слышанную мною в набеге. Я негромко подпевал ему, а тот лишь ухмылялся, хитро щурил синие глаза, да горланил песню еще громче. Малой Караваич впервые за три дня улыбнулся, но по- прежнему молчал.
На закате мы разложили костер на острой каменистой стрелке Игольного, прозванного так еще в стародавние времена за длинные и узкие каменные косы, далеко уходящие в море. Ночь пролетела незаметно, погода стояла теплая, Ревунчик сменился на легкий штиль.
- Подъем, ушкуйник, разбойна твоя душа! Пора нам! В море наедимся, пока ветра нет, идти надо.
Старшой, встав раньше всех, осмотрел лодку, раздул вчерашний костер, хлебнул браги, теперь в нетерпении топтался возле лодки.
- Ежели единорогу твою не спомаем за три дня, вертать назад надо, к берегу, а то буря будеть, ток держись, не в пример прошлой. До лопарей тут день пути по берегу, до торжища ихнего. А потом назад, брагу пить, да девок щупать.
И, запрокинув голову назад, старший Караваич захохотал громко и раскатисто.



Глава 3.

- Слышь, Караваич, а че эт не видать никого, все идем, да идем, а не встретили ни кого.
- Так тож, паря, лето уж закончилось, кто ж щас в море- то далеко так полезет? Лопари торг щас на берегу ведут, ясак они год нам, год мурманам платят, эт наш год, вот мурманов здесь и не видать, уговор дороже денег, а старики бают, раньше житья от не было, как волки по всему берегу рыскали, даж до за Печору забрались, до Камня, что до на пол- пути до Югры лежит, Пермью Великой кличут. А то и на юг ходили, на Царьград. Да наши людишки усмирили их, да уговор положили, чтоб торговать без брани, всем на пользу. Чудь печорская тож набегом не беспокоит, ватаг новгородских боится, наших- то, вона сколь на Печоре осело, вверх по Печоре- матушке пошли, на Усолье да на Камне перемском землю пашут.
- А откуда знаешь столько, Караваич? Ты ж, вроде, помор простой.
- Так жил в деревне старик у нас один, Иона, он всех Караваевых, даж прадеда нашего, Антона, знал. Грамоте обучен был, письму латинскому, малого, вона, учить хотел, да Бог его в том набеге чудском прибрал. Он тех поганых, что идолищам своим по болотам молятся да камлают, крестом остановить хотел, встал на дороге, так они его на куски изрубили, а он детишкам малым спрятаться спомог, пока чудь на деревню не налетела. Вона как…
Караваич тяжело вздохнул и замолчал. Остаток дня шли по спокойному морю, каждый думал о своем, малой Караваич мирно спал себе, свернувшись калачиком у мачты, старший правил лодейкой, а я сидел на носу, вглядываясь в сумрачную синеву моря. Легкий посвист ветерка, да шелест волн, парящий над головой поморник, поскрипывание мачты, я уж и сам не заметил, как задремал.
Приснился мне сон, будто встал старший из братьев на корме, потянулся, да прыгнул за борт, обернувшись рыбой. Я малого будить, а он тюленем- бельком обернулся. Да зубки мне острые скалит, пищит и хвостом бьет. Вдруг слышу, голос позади девичий: «Паря, слышь- ка, не трожь моих братьев!» Обернулся- стоит на островке крохотном девчонка босая, с лукошком под мышкой. Коса русая лентой синей оплетена, а глаз зеленые так и светятся. «Сгинь, нечистая, девка ты морская, знаю, на дно утянуть хочешь!»- говорю. А она мне только рассмеялась в ответ, присела, притопнула и вмиг не стало ее.
- Эй, паря! Не спи, замерзнешь!
- А?!
- Не спи, говорю, замерзнешь! Ветер поднялся, я клушу видел, а она от землю недалече уходит, остров где- то рядом, туда надо идти. Держите с малым парус, по ветродую повернем, туда клуша летела. На земле отоспитесь.
Вскоре мы увидели каменный горб, торчащий прямо из воды.
- Вона куда надо! Куда лучше на камне этом, чем в бурю на лодейке!
- Не шабаркнет нас о камни, а, Караваич?!
- Не боись, не такое видали, малой, на весла, а ты парус долой! Туда правь, левее пристанем!
Старший уже перекрикивал ветер, значит, буря будет сильная. Мы выскочили из лодейки, втащив посудину на пологий склон каменного горба. Небольшой риф, шагов двадцать в ширину, да с полсотни в длину. Один край пологий, второй, словно зуб, торчал вверх, закрывая нас от ветра. Сняв мачту, перевернули лодку кверху днищем, чтобы ветром ее не сбросило, да и нам от дождя защита. Буря только начиналась, а волны уже хлестали так, что перехлестывали через камень уже у самых ног.
- Беда, ой, беда, паря! Малой, мотай бечеву вкруг «зуба», а мы давай лодку перевяжем, а то сгинем тут! Иии, рраз, взяли, иии, рраз, тяни!
Мы не спали всю ночь, стоя, перевязанные бечевой у «зуба», удерживая лодейку, вода затопила весь пологий край горба, подступив к нам вплотную. Потеряем лодейку, все, конец нам! Малой вытащил бочонок с брагой, мы выхлебали ее всю, чтобы согреться, не помогло, обернулись парусом, все равно продрогли до самых костей, но стояли, прижавшись друг к другу, грея стынущие руки под мышками.
Под утро буря чуть стихла, перекусили подмокшей юколой, но продолжали стоять, моля Николу Угодника усмирить бурю. Малой валился с ног от усталости, старший Караваич обнял его за плечи не давая упасть, а я подпирал с другой стороны.
Буря ушла на восток только к сумеркам, обессилевшие, выжали промокшую одежду, развели костер из разбитой пары весел, обогрелись, да так и уснули, лежа вокруг костра. Спал я тяжело, без снов, проснулся от холода, вылез из- под тяжелой холстины паруса и огляделся. Старший Караваич смотрел за костром, младший спал, положив голову ему на колени.
- Старшой, ты спать ложись, давай я за костром погляжу!
- А че за ним смотреть, я уж и лучину с мачты стесал, и бадейку одну разломал, а дров нету больше… Эх… Прости, Господи…
- Давай, Караваич, с рассветом домой, нече нам тут боле делать, нече… Малой- то вишь, измучился. Спит как дитя.
- А он и есть у меня за дитятю. Он да Варюшка малая.
- А жена есть у тебя?
- Была… Сгибла от родов, первенец- то мой помер на вторую седмицу, а второй и мамку с собой на тот свет потянул. Я уж поубивался- поубивался, да на все промысел Божий, Он дал, Он взял. Вот, малого вырастить, в люди вывести… Не хочу я, чтоб он в море ходил, сколь душ христианских позабирало оно, море это… Пусть на земельке осядет, хозяйство свое заведет, женушку возьмет… Эх… А мне- то …
- Ты, Караваич, не горюй, ты ж молодой, вона, меня младше, а уж как старик говоришь. Вернемся назад, вовек тебе да брату твоему малому благодарен буду. А коль успеем, так и к лопарям на торг, все железо, оба топора отдам на торжище, гарпун отдам, свечки за вас ставить буду, что не бросили меня, все беды со мной прошли.
- Так, мы ж поморы, нам одна беда на всех, одна радость общая. А единорогу мы этого сыщем! Не зря ж мучились!
- Слышь, Караваич, че скажу…
И я рассказал ему свой сон. Старший слушал внимательно, задумчиво поглаживая бороду.
- Ох, паря, не к добру этот сон, ой, не к добру! Были б на земельке твердой, посмеялся над тобой, одичал, мол, без бабы, а тут дело такое… Девка морская, она ж того… Мы хоть и крещеные, а нечисть эту надо стороной обходить! Ох, паря, домой нам надо!




Глава 4.

Утром, под моросящим дождиком, мы отвалили от каменного горба на юг, в сторону дома. Море чуть заметно волновалось, мы молча гребли, стараясь налегать на весла, чтобы согреться. К вечеру заметили вдали парус, Караваич привстал, прищурил глаза.
- Ганзейская лодия, от лопарей идут, с клыком. На Медвежий поворачивают, тюленя бить. Не нагоним, греби, робя, домой.
На закате появилось из туч солнце, ветер окреп. Мы подняли парус и, лежа на дне лодейки, лениво переговаривались. Караваич- старший рассказал, как бил однажды тюленей, да нашел на берегу полуистлевшие человеческие кости. Прибрала судьба человека на берегу, да помер тот страшной смертью- от голода, в зиму, а мясо обглодали вечно голодные песцы. Поставили на том острове знак- каменный столбец, теперь все , кто мимо этого острова ходит, кланяются тому знаку, авось убережет Господь от такой судьбины.
Поспав немного, сменил малого у руля, тот сел, прислонившись спиной к мачте, и занялся привычным делом своим делом- сеть плести.
- Слышь, малой! А че не спишь- то ?
Караваич обернулся, пожал плечами, да снова принялся за сеть. Старший брат в это время безмятежно храпел на носу. Ночь прошла без приключений, мы сменяли друг друга у руля, а ветер гнал нашу лодейку в сторону дома.
Утром младший Караваич вдруг бросил свое занятие, сел на весла. Брат озадаченно уставился на него.
- Малой , ты че?
- Там он!
- Кто?
- Единорог ваш… Нельзя его трогать…
- Че нельзя- то ?! Ну- ка, малой, садись на руль. Ты, паря, давай на нос, гарпунить его будешь. Уж больно на единорогу посмотреть охота!
Мы резко ушли вправо, к берегу, синевшему вдали сосновыми рощами.
- Вона!
Старшой аж вскочил.
- Вона, робя! Плавник видал!
Я сжал гарпун в правой руке, левой вываживая слежавшуюся бечеву. Я и сам увидел лоснящееся тело большой рыбы, перекатывающееся между волн. Единорог словно играл с нами, дразня близким своим присутствием, но, как только мы приближались, уходил на глубину. То вдруг появлялся сбоку, бил хвостом и пускал фонтан.
- Уух, зверя! Не упустить бы его, вишь, как водит нас.
- Не говори под руку, старшой.
И вдруг рыба показала свой рог! Длиннющее костяное жало торчало прямо на крутом лбу, а маленький подвижный глаз словно подмигнул нам. Младший Караваич словно чувствовал, где появится чудище, поэтому твердо вел нашу лодейку прямо на него. Я встал на носу, занес гарпун над головой. Эх, куда ж ты! Единорог снова ушел на глубину. Мы повертелись вокруг того места и свернули парус.
Караваич сплюнул от досады, ударил кулачищем по борту лодейки.
- Прости, Господи! Ругаться грешно! Ушел, тьфу!
Малой укоризненно посмотрел на брата. Вздохнул, да вдруг распустил узел на парусной бечеве, круто заложил руль влево, разворачивая лодейку назад.
- Вона, че! Понял тебя, малой! Слышь- ка, паря, обманул нас единорог, увел от лежбища своего морского! Вертать надо назад, куда ж чудишше- то бежать окромя как домой?! Изба у него там али чум вроде самоедского на дне, дак домой он ушел.
- Море большое, с чего взял, что там у единорога дом?
- Эх, паря, не играл же он с нами!
Мы налегли на весла, упорно гребя против течения. Малой тревожно вглядывался вдаль.
- Ниче, ниче, робя, нагоним единорогу, у него плавник , а нас рук шесть, давай, греби, не останавливайся!
Караваич- старший тихо ругался сквозь зубы, костеря все подводное царство. Ветер стал выгибать нашу мачту, мы гребли, а ветер сносил нас обратно. Малой старался поймать ветер, следя за полоской ткани на вершине мачты.
Вдруг мое весло ткнулось в что- то мягкое и явно живое. Караваич отпихнул меня на нос, сложил мою пару весел, мгновенно погасил парус. Я опять занес гарпун для удара и тут… Справа от нас ,в разрыве волн мы увидели чудо! Из воды высунулись две рыбины- единорога, одна из которых была… детенышем! Я в изумлении опустил гарпун и обернулся. Старшой обалдело смотрел туда, где мгновение назад мы увидели морскую семью, а малой Караваич счастливо улыбался. Я в жизни не видел такой сияющей улыбки и блестящих глаз. Вот почему младший брат просил не убивать единорога! Он же просто знал, что в это время самка водится с детенышем, словно мать земная с ребенком!
Родные берега мы увидали спустя седмицу, успев и на торжище к лопарям, сменяв все железо, бывшее у нас, на рыбий клык, и обогнав бурю, мешавшую небо с морем за нашими спинами. Про увиденное мы больше не вспоминали, спорили как лучше потратить все ,что на клыке заработаем.
Разворачивая лодейку по ветру, чтобы обогнуть косу у маяка, призывно мерцавшего издали, мы запалили плошку с китовым жиром. Мол, все живы, встречайте. На берегу стоял довольный Анисим и худенькая русоволосая девчонка, кутавшаяся в пеструю поморскую шаль.
- Варюшкааа!!!
Малой вскочил и замахал рукой. Старший Караваич выпрыгнул из лодейки в воду, вытягивая нос на берег.
- Здоров, сестренка! Вона, вернулись, все живы! Анисим, видали мы того единорогу, да не стали бить. Мамка то с детенышем была, жалко тварь Божию стало, рука не поднялась.
- И тебе здоров, старшой! А тебе, паря, скажу , что маяк твой в исправности держал, осемь раз море болтало, исправно сполох жег, никто не сгиб у шхер наших. А Варюшка с утра ко мне прибегла, бает, сон видела, братья вертаются домой до полудни.
- А про меня ты, Варюшка, забыла?
Я усмехнулся, девчонка густо покраснела, спрятала лицо в шаль, одни глаза зеленые видны, да укрылась за широченной спиной старшего, с любопытством поглядывая на меня. Караваич довольно посмотрел на меня, на Варюшку…
- А!.. Бери ее в жены! Не люба тебе старостина дочь, и ты ей не люб! А Варюшка давно к тебе просилась, на маяк… Давно уж она по тебе слезы льет, паря…