Ноги

Не помню, как ЕЕ звали, но не о ней самой собираюсь говорить. В отрочестве довелось мне и моим тогдашним друзьям, из коих и друзей-то в дальнейшей жизни не получилось, быть знакомыми и даже дружить немного с четырьмя девочками-подружками. Лет нам было маловато, но уже грелась внутри озабоченность, связанная с половым созреванием и всем из этого вытекающим, им лет было и того меньше, поэтому девочки не осознавали еще целиком того, чего от них нужно этим странным мальчишкам. Дружить хотели, встречаться, быть как все со своими, парами. Но это так, предисловие.

ОНА была среди них самая недосягаемая, а я этому рангу в пределах нашей шоблы не соответствовал. Был этаким середнячком, ведомым до некоторых пор – довольно обычная ситуация. Да и письма наивные они нам писали исходя из своего собственного ранжирования, мне не ведомого. Поэтому ту девочку, которая почему-то писала мне, хотя мы почти не общались и, кажется, были друг другу неинтересны, оставим за скобками этой истории.

А вот ОНА была симпатичная, светленькая, да такой и осталась, только повзрослела немного. Довольно глупые, по-детски, были отношения между всеми нами. И снова я отвлекаюсь, пытаясь рассказать об относительно ярком впечатлении. Относительно – потому что крепко засело в памяти, ведь пишу я это спустя много-много лет, но сколько было всего потом...

Итак, картина довольно заурядная для того лета. Мы сидим на бревнышке, рядом с соседней кирпичной пятиэтажкой, в укромном таком местечке, закрытом для постороннего взгляда с трех сторон. Я, ОНА и остальные ее подружки. Солнечно, немного жарковато. Надо сказать, что меня, глупого, наивного, неиспорченного, интересовала тогда, пожалуй, только внешняя красота девушки. Невдомек было, что того самого, желаемого-то, можно было достичь гораздо быстрее с другой мадамой. Запудрить мозги я даже тогда умел уже неплохо - «серьезные» разъяснения, толкования и грядущие сценарии этих межполовых взаимоотношений приходилось сочинять мне. Порой на ходу. Такая вот была забота. И, значит, на этом самом бревнышке этим самым девочкам я и объяснял, какие такие отношения хотят иметь с ними мои сотоварищи. Не в прямом, естественно, смысле, а так – любовь-морковь, туда-сюда, сношения-отношения. Ходил вокруг да около, намекал прозрачно и не очень. Но есть люди, для которых и в зрелом возрасте язык намеков – это что-то из области научной фантастики. Почти телепатия. Что уж говорить о двенадцати-тринадцатилетних девчонках. Разговор, а точнее монолог затух. Тут должны следовать какие-то ненужные рассказу подробности, которых я, к тому же, не помню.

К делу. Я стоял, а может быть, сидел на корточках, наблюдая, кажется, троих подружек, в то время, когда друзья мои в стороне обсуждали между собой те самые отношения и сценарии, которые я доносил до девочек. Так вот, я любовался тремя девицами в летнем обмундировании, чем грешу и по сей день, почти всегда и почти везде. Почти так. Почти тремя. Потому что она. Остальные даже рядом сидели зря, портили картину. Быть может, выглядели они неплохо, а кое-кто сейчас выглядит еще лучше. Не в этом суть. Речь о НЕЙ. Наверное, начать надо новый абзац.

ОНА была в легкой кофточке, которую я не так уж детально помню, но совершенно точно могу сказать, что под ней уже формировалась приличная и, как стало заметно позже, очень выдающаяся грудь. Потертые джинсовые коротенькие шортики с бахромушками и... то, что было в них, волновало меня в тот момент меньше, чем то, что они высвобождали и заботливо подчеркивали. И вот она кульминация. К этим нескольким словам я и шел с самого начала.

Ноги, нет – грубо, ножки... Ну а как еще? ОНА сидела – ножки вместе – женский обычай. Свет солнца играл с едва заметными и малочисленными светлыми золотистыми волосками на нежной, еще такой нежной коже. Они, ножки, были прекрасны, прелестны, соблазнительны, завораживающи, восхитительны! Ничего лишнего, все совершенно. Нога на ногу, вместе, как угодно. Так красиво обхваченные джинсой, так нежно поглаживаемые солнцем и ветром... Смотреть, любоваться этим великолепием и не думать ни о чем более, кроме этих обворожительных ножек. Ни о любви, ни о сексе, ни о возрасте, ни о друзьях, ни даже о хозяйке оных прелестей. Ни-о-чем. Ни мысли. Будь я художником, нарисовал бы эту картину, пусть и по памяти, попытался бы передать. Ведь помню же я почти всё, будто это было вчера. Разве стал бы я писать такое отвлеченное от темы вступление ради одного тщедушного абзаца, лишь скудной и обреченной на провал попытки описать словами то, что волею случая намертво зафиксировалось где-то в памяти.

Не художник я и не композитор, не скульптор, не профессиональный фото-граф, не режиссер и не оператор. Иначе с чего бы вдруг при таком обилии возможностей не использовать столь лакомый кусочек, такой сладкий момент. Изобразить на холсте все эти мелкие детали, сделавшие ее ножки такими притягательными и запоминающимися. Написать симфонию и прочувствовать каждый изгиб, ласкающий немного загоревшую кожу ветерок, движение каждого микроскопического золотого волоска переложить на музыку, передать волнение сначала музыканту, а с ним и слушателю. Сглаживать до идеала, до ощущения живого, еще не застывший, кажущийся уже плотью материал. Видеть, как в полутемной комнате медленно проявляются контуры совершенства. Экспериментировать со сценарием, вставляя такие мелкие художественные и атмосферные моменты, органично вписывая их в картину, вложить кусочек прекрасного в несколько кадров, в секунды, а может даже минуты. Но, увы.

И все, что вы можете узнать о странных фрагментах, вынырнувших из моей памяти, поместилось в несколько восхищенных строк, возникших спонтанно в моей голове утром в офисе одного банка, где я только начал работать.