Рука

- Дедушка, куда повезли бедных коровок? - спросил внучек, провожая взглядом грузовик, полный крупного рогатого скота.
- На бойню, внучек, - ответил дедушка Иван Макарович Саблин.
Сочувствуя судьбе несчастных буренок внучек хотел было заплакать, но вспомнил съеденный за обедом вкусный кусочек ветчинки, и сразу же передумал, подивившись очередной раз столь непонятному устройству этого мира.
А дед в это время опять почувствовал своей левой рукой какую-то огромную несуразно круглую поверхность и почесал пустой левый рукав чуть ниже культи. Рука у Ивана Макаровича отсутствует уже почти сорок лет. Для родных, знакомых, а также разнообразных казенных организаций он потерял ее в свирепом бою с немецко-фашистскими захватчиками, на что Иван Макарович располагал соответствующим документом с подписью и печатью. Однако память о военных годах воскрешала в сознании старика отнюдь не грозных рев танковых дизелей, свист пуль и осколков, вспышки орудий и несущихся в последнюю смертельную атаку заляпанных черноземом пехотинцев, а пропитанный индустриальным дымом уральский городок, обнесенный глухой стеной военный заводик и караульную вышку с пулеметом. Войска НКВД, охрана особо важных объектов оборонной промышленности, караульная рота завода №25, ефрейтор Саблин... Нет, здесь он своей руки не терял.
В родную деревню Иван Макарович вернулся с веселой песней, и спрыгнув с подножки “полуторки” радостно обнимал жену двумя руками. Еще бы не радоваться, не разлучила их война, не обожгла даже! Сперва возвращение отпраздновали, пышно, с деревенской самогоночкой, а потом призадумались как же жить дальше. Решили в город подаваться, там жизнь всяко получше.
В силу своей врожденной везучести повезло Макарычу и в городе, да еще как повезло - на мясокомбинат работать взяли! В те голодные годы о таком счастье никто даже во сне мечтать не мог. И работа не то, чтобы очень сложная - смотреть за огромной трофейной мясорубкой и в случае забивания механизма жилами останавливать агрегат и, залезая в его нутро, при помощи резиновых бот выбивать из залитых кровью ножей застрявшие в них ошметки.
- Она, сука немецкая, больно тихо работает, - наставлял мастер, - Так что если проверять будешь - руки туда не суй, один у нас уже искалечился.
- Да что я, мудак что ли, - отвечал Иван.
И закрутилось колесо мясорубки, изо дня в день, из смены в смену.
С легкой грустью дедушка посмотрел в след удаляющемуся грузовику. Воспоминания о молодости цепко сжали его горло, и Макарыч живо представил себе дальнейшую судьбу скотинок.
Наполненный мычанием двор мясокомбината, окутанный невидимыми петлями ужаса. Вроде бы пространство как пространство, ни чем не хуже обычной скотофермы, даже кровью тут еще не пахнет, но что-то его все-таки пронизывает, есть в его центре некий потаенный царь. Человека, оказавшись на этом пятачке изрытой рогами и копытами земли, ни с того ни с сего начинают терзать непонятные для него самого мысли и волнения, значение которых он начинает осознавать только встретившись своим глазом с глазом обреченной скотины. Быть может именно такая секунда и породила в сознании гениального русича Сережи Есенина стихотворение “Корова”. Однако для большинства людей это мгновение длится, как правило, не долго - человеку надо не прохлаждаться здесь, а спешить на работу или по своим важным делам, ну а для скотины уже вовсю разверзлись ворота убойного цеха.
Воя и храпя гигантская бычья туша оседает на грязный цементный пол. Вооруженный железным прутом огромный детина стоит над ней в очередном недоумении. Почему все так легко? Неужели всякая жизнь подобна капельке спирта - дунул и нет ее. Значит, и его жизнь так же легко покинет его тело, ведь он уж всяко меньше даже самого худосочного бычка?
Успокаивается мясник лишь тогда, когда залпом опрокидывает в себя кружку теплой, еще живой крови. Насытившись детина крякает и с легким мурлыканием снова берется за прут, нацеливаясь на очередную жертву.
Заляпанные кровью рабочие снимают шкуру, вешают тушу на крюки, здоровенными ножами сдирают с костей мясо. Куски сочной плоти ложатся на конвейер и направляются на дальнейшую переработку. Кончается эта цепочка в сытой, отяжелевшей человеческой плоти, наливая живительным соком его мускулы и внутренности. Но только кончается ли? Налитые богатырской силой мускулы когда-нибудь да одрябнут, лягут в землю, перепреют и порастут сочной травкой, которую снова сжует какая-нибудь скотинка...
Примерно такие мысли рождались в голове Вани Саблина, когда он смену за сменой глядел в чавкающее нутро мясорубки. Пронзительный потусторонний запах крови вместе с чмоканием разрушающей плоть мясорубки и не прекращающимся ни на секунду вращением шестерней сделал из несклонного к размышлениям полу сельского паренька настоящего философа, правда не загнанного образованием в каменный каземат формальной логики и потому никем не признанного. Разумеется, мысли свои он никогда бы не смог изложить в сколько-нибудь удобоваримой форме, они скорее ложились в его сознании бесконечной чередой образов. Он уже чувствовал себя скотиной, угодившей на бойню и попавшей под ножи мясорубки, пережеванной ей и превращенной в бесформенную груду фарша, предназначенного для набивания чьей-то плоти (может полезной, а может и совсем бесполезной), которая сама обратится грудой земли. Но неужели это все, и ничего больше? Неужели, если он, Иван Саблин, попадет в мясорубку, то от него останется лишь отвратительная гора фарша, и сам он станет всего-навсего фаршем? Иногда ему казалось, что стоит запустить машину наоборот, заставить шестерни вертеться в другую сторону - и из нее полезут на свет Божий вновь ожившие коровы, бараны и свиньи.
Мыслей становилось все больше и больше, и в Ивановской голове им становилось нестерпимо тесно. Домой он возвращался совсем усталым, не столько от работы, сколько от нескончаемых воображаемых путешествий вслед за тем, что еще утром было животным телом. Желание ощутить то, что ощущают скоты после их перемолки в фарш становилось неукротимым. “Почему это невозможно?! Нутро чует, что возможно! Возможно, и все тут! - говорила каждая струна души Макарыча. Даже во сне он видел сплошные мясорубки и куски окровавленной плоти.
Тем временем подрастали двое детей, их семья получила квартиру от мясокомбината, а фотография Ивана Макаровича не слезала с доски почета. Однако все это было другим измерением, невидимой для Саблина стороной жизни, прочно закрытой стеной из залитых кровью ножей и кусков мяса.
Через пять лет Иван уже не отличал себя от мясорубки, а мясорубку - от перерабатываемого ей материала. Все слилось в один сплошной, непонятный конгломерат, что поставило Саблина в крайнее недоумение, он даже жене стал отвечать невпопад, в словах путаться стал. Свое новое представление о мире он пытался передать жене, но она только сказала:
- Все мудришь! Мяса бы лучше домой притащил, а то как сапожник без сапог! Соседям в глаза посмотреть стыдно!
Ваня вспомнил, что за последние три года не держал во рту ни куска мяса - тошнило и даже рвало.
Говорил за бутылкой водки с соработниками - сторожем и злым мясником-убойщиком, которого окончательно достала пронзительная беззащитность попадающей к нему скотины. Однако сторож только весело похлопал Ваню по плечу, а мясник прорычал что-то обиженно-злобное и покинул компанию. Впрочем, окружающие относились к Ване добродушно, ведь он никого не трогал, работал хорошо, не пьянствовал, все деньги в дом приносил, удивительно даже.
Однако в один прекрасный день громада непонимания мира распухла настолько, что не находила себе места в сознании Макарыча. Комок вопросов бурлил и кипел внутри Саблина, как пар в котле с закрытым предохранительным клапаном, и по всем законам природы такая ситуация должна была закончится взрывом.
“Ну хоть бы чуть-чуть попробовать, как оно там, в мясорубочке”, - мечтал он, равнодушно удивляясь тому, насколько большими выросли его дети и в третий раз спрашивая у супруги:
- А Кольке сколько, десять или одиннадцать?
- Вздурел что ли, а еще отец называется! Или с ума совсем спятил, - следовал закономерный ответ.
- С ума спятил... - вяло повторял Ваня.
- Вот-вот!
И тут наступало время идти в ночную смену.
Ночью на работе все выглядело немного не так, как днем, и в вертящихся механизмах виделось особое волшебство, которое не заметно днем. Колесики и шестеренки неимоверно разгоняли и без того слишком стремительные мысли. Мысли заводили в душе Макарыча тугую пружину, для спуска которой теперь было достаточно самого незначительного прикосновения, и оно не могло заставить себя ждать.
       В тот день все было как всегда. Поблескивая окровавленными шестеренками гудела и чмокала привычная мясорубка, глотая еще помнящую жизнь плоть и извергая из себя груды фарша, обреченного стать гирляндами сосисок и грудами котлет, приводящими домохозяек в дикий восторг. С бойни долетали прощальные вопли бычков и коровок, из колбасного цеха зашла толстенная Надя и подмигнула Ивану Макаровичу, приглашая его зайти к ней после смены, однако получила в ответ ноль внимания и фунт презрения.
Толстый шмат жил от очередного прирезанного в ранней молодости бычка прочно закупорил вал мясорубки. Не справившаяся с таким непосильным кормом машина остановилась и жалобно загудела трофейным мотором, призывая Ивана Макаровича на выручку. Саблин выключил механизм и засучив левый рукав принялся копаться в ее жирном чреве. Что было дальше он помнит слабо, очевидно его правая рука повинуясь какому-то таинственному стимулу сама собой прикоснулась к красной кнопке пуска. Короче, вал пришел в движение именно в тот момент, когда левая рука оператора пыталась выцепить остатки некогда жил быка, которому так и не суждено было вырасти в грозную и страшную зверюгу.
Кости сломались с сухим хрустом, как у куклы, в первый момент не было даже больно. Ваня извлек из машины окровавленную культю и с большим удивлением рассмотрел ее. Сознание так ничего и не смогло понять до того момента, когда Саблин его потерял, ни то от боли ни то от кровопотери, а может просто от нахлынувшего на него совсем нездешнего удивления.
Очнулся он в больнице и первое, что он почувствовал была огромная округлая поверхность, которой касалась его левая рука. Ваня посмотрел налево и, разумеется, ничего там не увидел, он только заметил, что складка одеяла над его левым предплечьем заканчивается несколько выше положенного. Когда он умудрился сообразить что к чему, то тут же впал в дремотно-отрешенное состояние, из которого вышел не раньше чем через неделю.
Дальше все пошло предельно просто. Комбинат устроил Ивана Макаровича на бухгалтерские курсы и дал ему место старшего бухгалтера, на котором тот проработал до самой пенсии. В качестве компенсации за ущерб, причиненный его здоровью (разумеется, происшествие по всем бумагам шло как несчастный случай на производстве) предприятие предоставило своему покалеченному работнику новую трехкомнатную квартиру, в которой он с семьей и прожил всю оставшуюся жизнь. Потом с использованием разнообразных знакомств и связей Макарыч оформил себя инвалидом войны со всеми исходящими из этого статуса льготами. Короче, потерянной рукой ему удалось огрести массу жизненных благ.
Однако всю дальнейшую жизнь его неотступно преследуют странные ощущения, исходящие из потерянной руки, временами ему даже казалось, что он щупает своих давно умерших родственников. Иногда Ваня на этих ощущениях сосредотачивался и пытался хоть как-то понять, а иногда усилием воли пытался оттолкнуть их от себя как назойливых осенних мух. Возможно, что если бы Макарыч прочитал труды православных, исламских и индийских мистиков, то он бы относился ко всему этому по-другому, и книги с его толкованием смыслов отсутствующей руки вызывали бы колоссальнейший интерес в определенных кругах. Эх, если бы... Но Саблин мистиков не читал и ко всему, что происходило с ним относился по-простому, по народному.
Дедушка закурил и велел внуку крепко держаться за пустой левый рукав - они переходили оживленную дорогу. Скоро у него снова появится несуществующая рука, точнее он придет туда, где она сейчас находится и навсегда воссоединится с ней. Иван Макарович посмотрел на левый рукав и подумал: “А ведь я - один из немногих людей, которые смогут моментально определить, что попали на Небеса. Если ручища вылезет - значит я уже Там”. В ответ на эту мысль левая кисть опять обхватила что-то непонятное.
Врачи называют это явление фантомными ощущениями и имеют на сей счет несколько вполне убедительных теорий. Да только кто ей верит, этой медицине!

ТОВАРИЩ ХАЛЬГЕН
2004 год