WILD LIFE

У Сани Горевого дрогнуло сердце, когда на улице, в потоке спешащих навстречу прохожих, он вдруг узнал Кэт. Сомнений быть не могло – в его сторону, в ярко-жёлтом летнем костюме шла Кэт, Катька Черенкова – старая его подруга с ещё доар-мейских бесшабашных лет.
Расстояние между молодыми людьми сокращалось так быстро, что ни одна Санина мысль о том, как отреагировать на встречу, не успела обрести законченной формы. Лишь озноб волнения и лёгкого испуга тёплой волной окатил его с головы до пят.
– Здравствуй, Сашенька!
Кэт стояла перед ним и улыбалась той своей потрясающей улыбкой, которая на всём белом свете удавалась только ей.
– Здравствуй, – скорее выдохнул, чем произнёс, Саня, ощутив неожиданную сухость во рту.
Кэт же улыбалось радостно, но вполне обыденно, будто и не было долгой разлуки, будто расстались они накануне, разой-дясь вечером по домам. И лишь обращение «Сашенька» про-звучало из её как-то непривычно, раньше она звала его, как и все в компании, – Саня.
– Сколько лет, как говорится… – кое-как совладав с собой, брякнул первое, что пришло в голову.
– А сколько? – в тон ему спросила Кэт.
– Счас, погоди… Шесть… Шесть лет мы не виделись.
– Шесть лет! Боже мой! – искренне ужаснулась Кэт.
Действительно, когда тебе двадцать четыре, разлука про-должительностью в шесть лет способна потрясать воображе-ние. И действительно, именно в это число укладывались годы, которые Саня не виделся со своей давней подругой.
Здесь, пожалуй, стоит объяснить, что имел в виду Саня Горевой, мысленно называя Кэт подругой.
Когда-то он так назвал её вслух, но случилось это в разго-воре с другой девушкой, хорошо знавшей и Кэт, и Саню. Назвал и тут же удостоился нравоучений.
– Ты выбирай выражения. Подруга – это очень серьёзно, – сухо сказала знакомая и поджала губы, а Саня умолк и охладел к разговору.
А мог ли он называть Кэт иначе? Они выросли в соседних дворах, учились в одной школе, а повзрослев, попали в одну компанию, объединившую молодёжь их перекрёстка.
– Какими судьбами?
– Обыкновенными. В отпуске. Была в Карелии, теперь вот у родителей… Но всё уже – послезавтра улетаю… Как наши, кто в городе?
– Севка, Клод… Женька по шабашкам мотается. Витка развелась со своим.
– Я знаю, я ей звонила.
Ничего серьёзного между ними, действительно, не было. То есть Кэт нравилась Сане – так, как и всем в их компании нравилась эта стройная темноволосая девчонка с на редкость общительным характером. Иногда и Саня ловил на себе внима-тельные и чуть насмешливые взгляды Кэт, от которых краснел и безнадёжно терялся.
Их круг, объединявший семерых-восьмерых подростков, жил весело, но чёткое деление на пары в нём не признавалось. Саня и Кэт постоянно находились на глазах у приятелей, стать по-настоящему близкими друг другу им так и не удалось. И хотя случалось им несколько раз целоваться, происходило это опять же на людях, по правилам той или иной молодёжной игры с на-лётом лёгких эротических фантазий.
Расстались они как-то совсем уж нелепо, даже не попро-щавшись. Кэт получила вызов из Находки, куда и укатила ско-ропостижно, успев лишь по телефону известить об отъезде од-ну из подруг. Компанию новость не шокировала – о планах Кэт все знали давно. А через две недели Саня ушёл в армию…
– Ну как ты там?
– Нормально. Рыбачу… По полгода в рейсе, но ничего. А ты как? Жена? Дети?
– Не, пока переписуюсь только, – засмеялся Саня.
И пожал плечами:
– Я. Что я? Я – сварщиком на заводе.
– Сварщиком, – отозвалась Кэт и снова улыбнулась.
Катька Черенкова, для узкого круга – Кэт, названная так в честь радистки легендарного Штирлица, стояла перед Саней Горевым посреди залитого солнцем тротуара и улыбалась той своей улыбкой, которая легко выделяла её из любого числа са-мых нескучных женщин.
Саня даже засопел немного от охватившей его радости. Годы коснулись внешности Кэт без особого пристрастия, краси-вая девчонка превратилась в красивую женщину – и только. Черты лица выиграли, утратив детскую припухлость. Чёрные волосы были теперь коротко подстрижены, и хотя Саня помнил Кэт и яркой блондинкой, он знал, что волосам возвращён при-родный цвет, удачно гармонирующий с тёмными глазами и смугловатой кожей.
   Свободный летний костюм, хотя и несколько скрывал стройность фигуры, шёл ей необычайно. Ослепительно-жёлтый, на полуденной улице он смотрелся чуть ли не празднично.
Саня усмехнулся. Кто бы мог подумать, что эта эффектная женщина могла когда-то, чуть подтянув на бёдрах узкие джин-сы, легко перемахнуть кованую решётку забора детского сада, где по вечерам в зарослях сирени собиралась их компания? Кэт могла пить вино из горлышка на ночной улице. Могла, размахи-вая сорванной с ноги босоножкой на деревянной платформе, ринутся в уличную драку, если в таковую оказывались втянуты их ребята. Толку в побоище от неё было немного, но противник, завидев столь необычного бойца, терялся и обескуражено про-сил: «Уберите бабу!»
По всему выходило: была Кэт для Сани Горевого подругой, самой настоящей подругой, боевой. А какое слово подошло бы больше? Друг? Хорошее слово, но не из того лексического ряда, который употребляет джентльмен применительно к женщине.
– А сейчас куда?
– На Зарядье, к тётке. Повидаться – тоже шесть лет не ви-дела.
Саня цокнул языком – сегодня его попросили выйти во вторую смену и до работы оставалось не многим больше двух часов.
– Может… увидимся завтра?
– Давай, – легко согласилась Кэт. – Поболтаем. Позвони мне ближе к вечеру? О’кей?
– Угу, – кивнул Саня и вновь, как когда-то давно, почувст-вовал на себе внимательный и чуточку ироничный взгляд тём-ных, почти чёрных глаз...

С утра в цехе белили в стены, именно поэтому бригаду, в которой трудился Саня, обязали выйти на работу после обеда. Привыкшие к односменному графику мужики поворчали: начало месяца – и первую-то делать нечего, но смирились – количество «восьмёрок» должно соответствовать месячному балансу.
Часов до пяти-шести, пока с завода не исчезло начальст-во, бригада умело изображала напряжённый трудовой процесс, но ближе к вечеру рвение заметно поослабло, а к восьми часам и вовсе сошло на нет.
Сварщики слонялись по цеху, беззлобно поругивая маля-ров, умудрившихся вместе со стенами побелить и оборудова-ние. Перепадало и своим техничкам, не успевшим омыть мело-вые потёки к выходу второй смены. Объединяясь по трое-четверо, сбрасывались и засылали гонцов в дежурный гастро-ном.
На предложения «повечерять» Саня ответил отказом. В другой раз он бы охотно выпил пару стаканов недорогого порт-вейна, но сегодня общие настроения в бригаде занимали его мало. Саня думал о Кэт, в который раз перебирая в памяти подробности их скоротечной встречи. И хотя подробностей ока-залось до обидного мало, чувство тихой, неожиданно достав-шейся радости полностью завладело молодым человеком, по-буждая сторониться шумных, не столь лирически настроенных сотрудников.
В перерыв Саня сходил в столовую. Почти не различая вкуса пищи, проглотил первое и второе и, прихватив бутылку молока и пару пирожков с повидлом, вернулся в цех.
С наступлением темноты в цехе установилась невыноси-мая духота. Скептически оглядев более чем скромный штабель сваренных до перерыва балок, Саня благодушно решил, что этот странный, выпадающий из привычного ряда день совсем не обязательно праздновать выполнением сменной нормы. Рассовав по карманам просторной робы молоко с пирожками и предусмотрительно крутнувшись на глазах у мастера, Саня вы-шел за цеховые ворота.
С тыльной стороны цеха, еле заметная за нагромождени-ем стального проката, приютилась цветочная клумба, окружён-ная вальяжными парковыми скамейками. Разбитая, видимо, на гребне какой-то дежурной компании за улучшение условий тру-да, клумба смотрелась нелепо и трогательно в самом центре мрачноватого и дымного завода.
Саня плюхнулся на скамью, вытянув ноги в громоздких ра-бочих ботинках, и неожиданно для себя пожалел увядшие от летнего зноя, тронутые махровой пылью цветы.
На западе ещё высвечивались одиночные размытые обла-ка, но над головой уже вовсю разгорались звёзды. С порывами верхового ветра из городского парка долетали обрывки танце-вальных мелодий.
Сначала разрозненно и несмело, потом всё настойчивей, обильней, ярче, нахлынули воспоминания.
Тёплый майский ливень. Распялив над головами плащ-болонью, Саня и Кэт бегут с последнего сеанса кино. Под одним плащом передвигаться трудно. Они то разбегаются, минуя лу-жи, то вновь сближаются, тесно прижимаясь друг к другу. А до подъезда, где живёт Кэт, остаётся не больше пятнадцати мет-ров…
Кэт за новогодним столом. В руке бокал шампанского на тонкой высокой ножке. Кто-то сказал, что под бой часов нужно загадывать желания. Поверье нравится – они услыхали о нём впервые. Впрочем, впервые и Новый год вне родительских до-мов, своя, неукоснительно взрослая компания. Часы – бьют. Глаза Кэт полуприкрыты, губы, дрогнув в улыбке, еле заметно шевелятся. Кэт загадывает желание…
Кэт в школьной форме, с большим жёлтым портфелем в руке. Она полуобернулась в воротах своего двора, машет сво-бодной рукой им, ждущим её на другой стороне улицы друзьям. Кэт что-то кричит, но слов разобрать невозможно – между ними непрерывным потоком спешат машины…
…Лето, ах, лето!
Лето звёздное, громче пой!
– ветер вновь донёс с танцплощадки обрывок центровой песни сезона.
Саня встряхнул головой и приложился к бутылке с моло-ком.
Воспоминания пустились было по второму кругу, но мысли совершили скачок, засбоили и Саня вспомнил о Зиночке.
Приподнятое, праздничное настроение исчезло без следа. Электросварщик Горевой зашагал к цеху.

С Зиночкой Саня поссорился неделю назад. Хотя, если ра-зобраться, никакой ссоры не было. То, что произошло между ними, вряд ли можно было назвать даже размолвкой. Случи-лось другое, случилось какое-то отчуждение, обескуражившее Саню полнейшей своей необъяснимостью.
Зиночка появилась в цехе полгода назад. Саня стоял у са-туратора и вспененную углекислотой воду, когда его боковое зрение отметило цветовое, явно спорящее с производственной эстетикой цеха. Сварщик повернулся. Удаляясь, по участку женская фигура в кричащем сине-красном платье. Наряд де-вушки привлекал внимание не только расцветкой. Яркий крим-плен донельзя обтягивал хорошо развитые бёдра, плотно обле-гал плечи и спину, подчёркивая узкую талию. Бросались в глаза и взбитые до нимфообразного состояния золотисто-ореховые волосы.
Самое малоприятное впечатление произвела на Саню её походка – среди нагромождения металла девушка двигалась неуверенно. Ноги, обутые в сапоги на высоких каблуках, ступа-ли неловко, почти не сгибаясь в коленях. Подобным образом неопытный путешественник переходит по камням горную реку, с опаской поглядывая на неукротимый бурлящий поток.
– Вот это корма! – присвистнул бригадир Пантюхин, сдви-нув на затылок вязаную шапчонку. – Обнял бы и заплакал.
– Кукла! – сплюнул под ноги стропальщик Цунин. – Разве-лось нахлебниц…
Саня криво усмехнулся и резким движением головы опус-тил на лицо щиток.
Не прилагая особых усилий, к концу смены Саня знал об обладательнице кримпленовых бёдер, если не всё, то многое.
Зиночка окончила прошлым летом десять классов в посёл-ке Николаевка. Папа Зиночки, председатель поссовета, решив, что дальнейшее образование дочери – дело хлопотное и не-обязательное, устроил её на непыльную должность в своём де-партаменте. По николаевским меркам, впрочем, и по другим – тоже, это была синекура. Папа оказался совершенно прав: его возможности в полной мере заменили дочери диплом. Всё складывалось благополучно, но через несколько месяцев Зи-ночку обуяла тоска.
Работа её не заинтересовала, жить в родительском доме надоело, к своей малой родине накопилась масса претензий. В посёлке не было кинотеатра и фильмы приходилось смотреть в клубе, под стрекот стоящего в зале киноаппарата. Женщины по-сёлка о колготках знали лишь понаслышке – с наступлением холодов носили схваченные резинками чулки. Появление любо-го незнакомого человека приравнивалось к визиту представите-ля иной цивилизации, что по сути дела было недалеко от исти-ны. Словом, тоска…
После двух-трёх семейных скандалов решено было отпра-вить Зиночку в город. Находчивый папа не растерялся и в этой ситуации. Благодаря его связям, Зиночку приняли на завод сельхозмашин, где она заняла место за одним из столов в ко-митете комсомола. Говорить о должности не приходилось: все девицы, осевшие в профкоме, парткоме и комитете комсомола завода официально числились работающими в цехах. Фамилии их вписывались в табеля рабочих бригад, там же им начисля-лась зарплата.
Высказывание Цунина о «нахлебницах» в точности отра-жало сложившуюся на заводе ситуацию.
Спустя несколько дней Саня удостоился случая познако-миться с Зиночкой ближе.
Он сбивал молотком окалину с очередной балки, когда по-зади раздался строгий девичий голос:
– Товарищ Горевой!
Саня обернулся. Зиночка смотрела на сварщика взыска-тельно, в руках – блокнот и авторучка.
– Я, – дёрнул плечом Саня.
– Товарищ Горевой, выручай косомол!
Столь замечательное воззвание прозвучало в соответст-вующе безапелляционном тоне. Саня смотрел на Зиночку с ин-тересом. Привлекали внимание глаза девушки: небольшие (так Саня впервые узнал, что вопреки популярному мнению краси-вые глаза могут не быть большими, скорее всего, секрет при-влекательности кроется в их форме), зрачки под цвет волос – серые с золотистым ореолом. Прямой короткий нос в веснуш-ках, разбегающихся на щёки. Пухлые губы строго поджаты…
– …Выручай комсомол! – отчеканила Зиночка.
– А чё там, переворот в ЦК? – Саня состроил гримасу по-серьёзней. – Мне тогда домой сбегать надо. «Калаш» захватить.
– В ЦК всё нормально, – не приняла шутки Зиночка. – Нужно сегодня вечером подежурить в комсомольском оперот-ряде.
От негодования у Сани перехватило дыхание. Подежурить в оперотряде! Предложить такое парню с Интербригадной ули-цы – оскорбление забористей придумать было трудно.
Саня изготовился ввернуть какую-нибудь дерзость, но во-время поостыл: человек приезжий, с городскими обычаями не знаком, что возьмёшь…
– Я, это… не могу сегодня. Мне на день рождение, – быст-ро соврал первое, что пришло в голову.
Губки Зиночки поджались ещё строже. Глаза холодно блеснули.
– На день рождения? – авторучка клюнула блокнот. – Так и запишем, Горевой, так и запишем.
Зиночка резко повернулась и ушла, напоследок ещё раз напомнив малоопытного горного туриста.
А ещё через несколько дней мастер Пирог направил свар-щика Горевого в комитет комсомола.
– Найдёшь там Зинаиду, мать её… Васильевну. Она ска-жет, что делать.
– Так их там двое? – Саня попытался обернуть против мастера его же хамство.
– Кого?
– Ну, Зинаида и мама её Васильевна.
– Не умничай. Ступай.
«Делать» предстояло сущий пустяк. На дверце железного ящика, громко именуемого несгораемым сейфом, оторвалась петля. Требовалось приварить её на место. Кроме Зиночки, в логове союза молодёжи никого не оказалось. Каким-то образом, с этим ерундовым заданием Саня умудрился провозиться пол-смены.
А вечером они с Зиночкой оказались на последнем сеансе кино.
И потянулись длинной чередой свидания. Свидания, удру-чающие своей однообразностью и неопределённостью. В горо-де Зиночка поселилась у тётки. Погуляв по улицам, к десяти ча-сам вечера он неизменно приходили к тёткиному дому, где ещё с полчаса в подъезде. После трёх-четырёх поцелуев Зиночка убегала домой.
Саня не раз пытался разобраться в своих чувствах, но это удавалось ему слабо. Его влекло не по годам развитое тело де-вушки, он мечтал о настоящей близости, но предпринять что-либо в подъезде казалось ему по меньшей мере бестактным.
Именно в эти дни Санина мать, Елизавета Петровна, уе-хала работать на север. В двухкомнатной квартире Саня остал-ся один. Прийти в гости Зиночка согласилась единственный раз. Она походила по квартире, скептически оглядывая её убранст-во, провела пальцем по запылённой полке книжного шкафа и запросилась на улицу. В дальнейшем ни под каким предлогом зазвать Зиночку к себе домой Сане не удавалось.
– Женись, Сашка, – говорил подопечному бригадир Пан-тюхин. – Это ж не баба, а дамоклов щит. Женись, не пожале-ешь. Один папа чего стоит.
– Так, может, мне сразу на папе и жениться, – злился Са-ня.
– Дурак ты, парень, – беззлобно отзывался Пантюхтн. – Ни хрена в этой жизни не понимаешь…
Санино раздражение объяснялось ещё и тем, что ему ни-как не удавалось до конца понять Зиночкин характер, настро-иться с ней на одну волну. Изнывая от невостребованного вож-деления, при встречах Саня терялся, часто не мог найти в раз-говоре верную ноту. Странные, нелепые по сути размолвки то и дело возникали между ними по самым неожиданным поводам.
– Тебе нравится эта девушка? – спрашивала Зиночка, ви-дя, что Саня разглядывает картонку от колготок, нашедшую ме-сто под стеклом её стола.
На картинке роскошная блондинка, откинув полы халата, поглаживала капрон на безупречно стройной ноге.
– Не-а, – мотал головой Саня. – Она – курносая. Не люблю курносых.
– У неё нос, как у меня, – заявляла Зиночка.
– У тебя нос прямой… красивый, – неумело льстил Саня. –А у неё – курносый.
– У неё нос, как у меня, – твёрдо выговаривала Зиночка.
Позолота в её глазах меркла, Саню буквально пронзал хо-лодный и отталкивающий взгляд.

Отчаявшись внести ясность в отношения, Саня решил по-казать Зиночку Клоду.
Клод издавна слыл докой в женском вопросе. Настоящие имя и фамилия Клода давно забылись. Носимое им прозвище как нельзя лучше передавало тот сплав аристократичности и жизнелюбия, который почему-то связывали с образом француза друзья Клода, живого француза ни разу в жизни не видевшие.
Клод, имея рост под метр девяносто, был неимоверно худ и гибок. Однажды, на вылазке за город, Клод заснул в палатке. Смотреть на спящего явились все случившиеся поблизости друзья, знакомые и знакомые знакомых. Посмотреть, действи-тельно, было на что. Клод спал на боку, по-детски сложив ладо-ни под щекой. При этом аккуратно сведенные вместе колени оказались развёрнутыми в противоположную лицу сторону.
Свой успех у женщин Клод увязывал с субтильности сво-его тела.
– Вы обращали внимание, как ведёт себя женщина, поло-жившая на мужчину глаз? – охотно делился он секретами сво-его мужского обаяния. – Это элементарно. Когда женщина име-ет на мужчину виды, она тут же начинает его кормить. Заметьте, я имею в виду нормальных женщин. Если дело происходит в застолье, она сгребает в его тарелку всё, что окажется на столе. Если на пикнике, она наворачивает ему немыслимые бутербро-ды. Ну вот. А в моём случае обратная причинно-следственная связь. Из чисто бабьей готовности к состраданию женщины ахают при виде моей худобы и начинают меня кормить. В даль-нейшем следствие извлекает на свет Божий причину – женщины кладут на меня глаз.
Слушатели удивлённо крутили головами. Клод хохотал…
Затеяв смотрины, Саня под каким-то предлогом завёл Зи-ночку на Мопру. Это было небезопасно – за Мопрой, где жил Клод, устойчиво держалась дурная слава.
Главная улица этой окраины носила, по табличкам, имя МОПРа. Созданное в послереволюционные годы Международ-ное общество помощи бастующим рабочим просуществовало недолго, но успело дать названия улицам ни одного провинци-ального городка. В Сергеевске горожане первоисточник назва-ния забыли быстро, родительный падеж стали употреблять как именительный и распространили его на весь донельзя хулиган-ский район – Мопра. Звучало это подходяще и устрашающе, слышалось в названии и «морг» и «монстр» одновременно.
Клод, в двенадцатилетнем возрасте перечитавший все книги в детской библиотеке и перешедший во взрослую, с або-ригенами Мопры ладил. Уличная шпана часто обращалась к нему как к консультанту по спорным вопросам.
– Клод, скажи этому кренделю, кто такой рецидивист: тот, шо много сидел, или тот, шо издевается.
– Рецидивист – от латинского recidivus, тот, кто повторяет-ся, – терпеливо объяснял Клод. – То есть совершающий пре-ступления повторно. А тот, кто издевается, – это садист. Про маркиза де Сада я потом расскажу, некогда…
– Ну! Я тебе шо, вальту, говорил, – спорщик принимался срамить оппонента. – Спасибо, Клод! Потянешь стаканчик?
Маршрут по Мопре Саня проложил так, чтобы оказаться, якобы невзначай, у двухэтажного дома, где жил Клод.
– О! – «совершенно случайно» вспомнил Горевой. – Тут мой друг живёт. Давай зайдём.
Зиночка молча поджала губы.
– Подожди, я поднимусь узнаю: дома или нет.
Клод распахнул дверь и по обыкновению широко улыбнул-ся.
– Ты кстати! Заходи, в крестики-нолики сыграем.
– В какие нолики? – не понял Саня.
– Я пить бросил. А ещё что с тобой делать?
– Ясно. Да я не пить пришёл. Я не один, – понизив голос, многозначительно пояснил Саня.
– А-а, понятно, – Клод перехватил заговорщицкий тон. – Так мне что, уйти?
– Да нет. Мы так…Посидеть, – Саня замялся.
Клод посмотрел мимо Сани и галантно изогнулся в полу-поклоне.
– Проходите. Рад видеть!
Зиночка уже поднималась к площадке его этажа. Клод провёл гостей в комнату. Повсюду валялись раскрытые книги. Складывалось впечатление, что Клод читает их все разом, умудряясь перебегать с одного места на другое.
– Присаживайтесь! – Клод указал рукой на диван с разва-лившейся на нём белой пушистой кошкой.
– Делька, брысь!
– Делька! – Зиночка округлила глаза. – Странное имя.
– Это ласкательно, – объяснил Клод. – А полностью – Де-лириум Тременс, что означает «белая горячка».
Зиночка вдруг расхохоталась, громко и неестественно. Кошка, демонстрируя выгнутой спиной оскорблённое достоин-ство, неспешно удалилась.
– Это тот самый Клод, который любит кататься на колесе обозрения? – громко спросила Зиночка, опускаясь на диван.
Саня уловил в её голосе не слыханные доселе мягкие нот-ки.
– Да, мадемуазель, можно сказать и так, – с готовностью отозвался Клод, – хотя я совсем не люблю кататься, – он выде-лил интонацией последнее слово, – на колесе обозрения. Я люблю обозрение как таковое. От обозрения так недалеко до созерцания. А созерцание – единственное стоящее занятие, ко-торому можно предаваться всерьёз.
– Созерцание чего? – глаза Зиночки распахнулись до пре-дела, ротик приоткрылся.
– Жизни в целом. Текущих в неё процессов развития и де-градации. Последнего, заметьте, больше. И ещё заметьте, па-фос этого занятия состоит в том, что созерцание не подразуме-вает под собой ни малейшего вмешательства в эти процессы.,
Саня понял, что  Клод пошёл в разнос. Такое случалось с ним нередко: вдохновляясь собственной речью, он говорил дол-го, витиевато и непоследовательно.
На глаза Сане попалась книга в яркой обложке с названи-ем на иностранном языке.
– Что это? – спросил Саня.
– «Комнатное цветоводство», – перевёл Клод.
– На польском?
– Не совсем. Автор – да, поляк. Но книга переведена на чешский.
– И ты… вы читаете её?
– Да.
– Вы знаете чешский?
– Как сказать. Я читаю на всех славянских языках, хотя… не могу сказать, что их знаю.
– Но… тогда как? – растерялась Зиночка.
– Ну, это просто, – беспечно откликнулся Клод. – Слож-ность состоит в том, чтобы обуздывать собственную фантазию.
– Да? – глуповато вставила Зиночка.
– Хотя это, в общем-то, кому как. Кому-то нужно фантазию напрягать, а я её сдерживаю. Ну, например. Возьмём польское слово «мыдло». Первое, что приходит мне в голову при чтении, что мыдло – это умывшееся или вышедшее из бани быдло. Но я обуздываю фантазию, нахожу более умеренный вариант и по-лучаю абсолютно точный перевод: мыдло – это всего-навсего мыло.
Саня понял, что Клод их дурачит – водилось за ним и та-кое. Зиночка этого не замечала, всё больше увлекаясь беседой.
– А зачем вам… тебе цветоводство? Разводить цветы?
– Нет, конечно. В чисто познавательных целях. Художест-венную литературу я давно уже не читаю. Она не оправдывает затраченных на чтение усилий. Из научно-популярных книг можно хотя бы черпать знания. Хотя знания и обременитель-ны…
– Знания обременительны?! – почти возмутилась Зиночка.
С опозданием в ней проснулся комсомольский активист. В голове промелькнуло на кумачовом фоне: «Коммунистом можно стать лишь тогда, когда обогатишь свою память…» К счастью, привести цитату вслух она решилась.
– А как иначе? Я бы мог сказать какую-нибудь банальность типа «чем больше знаю, тем больше не знаю». Но поверь мне на слово, я искренне завидую человеку, который не менее ис-кренне считает, что китайские мандарины – это особый сорт цитрусовых, завезенный на наш базар из Китая…
Саня вышел на балкон, закурил. Взору открылась пыль-ная, безлюдная в этот час, Мопра. Под балконом, в чахлой зе-лени палисадника копошились куры.
«Зина! – думал Саня. – И имя-то какое-то… старомодное». Росший без отца Саня провёл младенческие годы среди мате-риных подруг. Тётя Клава, тётя Тася, тётя Рая… Кажется, суще-ствовала и некая тётя Зина. Во всяком случае, имя Зина прочно увязывалось с крепдешиновыми платьями с плечами-фонариками, кружевными платочками в губной помаде, которы-ми так неприятно вытирали ему измазанные мороженым щёки заботливые мамины подруги…
И квартиры доносился голос Зиночки:
– …а мне вздумалось поиграть в принцессу. Принцессой была мама, а я, как паж, подняла ей сзади подол, будто шлейф какой-то. Мама заболталась с подругой, да так прошла с подру-гой по всему посёлку…
Голос Клода:
– …в Арктике что, льда мало? Так почему океан называет-ся не Ледовый, а как-то невразумительно – Ледовитый?
И тут же:
– …высшая форма социальной активности – это бездейст-вие. Я бы даже сказал: непричастностность…
Саня швырнул окурком в рябую курицу. Не попал.
– Саша! – громко позвала его Зиночка.
Саня вошёл в комнату.
– Жарко. Сходи купи ситра.
– У меня вода в холодильнике, – предложил Клод.
– Хочу ситра! – губы Зиночки капризно поджались.
– Ладно, – Саня направился к двери.
Санин уход совпал с окончанием приступа риторического буйства у Клода. Тот умолк и, побродив по комнате, вдруг из-влёк откуда-то незаурядной толщины журнал в яркой обложке.
– На, посмотри на загнивающий капитализм. Комсомоль-ским деятелям это полезно.
Перед девушкой шлёпнулся западногерманский каталог товаров и моделей сезона. Зиночка открыла журнал с делан-ным равнодушием, но, увлёкшись, перестала скрывать пробу-дившийся интерес.
– Клодик, миленький, а что здесь написано? Ты же уме-ешь…
Клод опустился на диван рядом с Зиночкой. На развороте каталога худосочные немки демонстрировали бельё. Улучшаю-щие форму груди бюстгальтеры, кружевные, почти невидимые трусики, корсеты, грации, чулки…
– Ну, здесь и так всё понятно, – усмехнулся Клод.
Зиночка чуть сдвинула тяжёлый журнал на мужское коле-но.
– А эти цифирки?
– Это цены, – вздохнул Клод. – Это не переводится.
Неожиданно он почувствовал жар прижатого к его ноге ту-гого Зиночкиного бедра. Щеки возбуждающе касались распу-шённые волосы девушки. Заголившиеся немки слились в еди-ное бело-розовое пятно…
– Пойду накормлю Дельку, – Клод резко поднялся и вышел на кухню.
Вернувшийся Саня обнаружил Зиночку в одиночестве. Из кухни слышался приглушённый голос Клода и радостное коша-чье воркование.

Вечером того дня Зиночка была молчалива и задумчива. Саня заметил перемены в её настроении, но от расспросов воз-держался. Как обычно, они вошли в подъезд и остановились у батареи. Как обычно, Саня потянулся обнять девушку.
– Сегодня ты меня не поцелуешь, – сказала Зиночка, раз-вернувшись к нему лицом.
– Почему?
– Потому!
Самым обидным Сане показалось то, что Зиночка не со-противлялась ему ни малейшим действием. Напротив, руки её оказались заведены за спину, плечи развёрнуты. Но категорич-ность тона, холодно блеснувшие в полутёмном подъезде глаза совершенно обескуражили Саню. Что-то тяжело оборвалось в груди, неприятной дрожью отозвались ноги…
– Как знаешь, – Саня сплюнул и ударом ноги распахнул дверь подъезда.

Происшедшее трудно было назвать даже размолвкой. Случилось какое-то отчуждение, причин которого Саня, как ни силился, понять не мог.
А ещё через пару дней Саня встретил в пивбаре Клода. Тот был верен себе: вроде бы стоял вместе с какими-то ребя-тами, но вроде и сам по себе – прихлёбывая пиво, читал газету.
– Я хотел поговорить с тобой, Клод, – сумятица в мыслях побудила Саню к решительности. – Я ведь к тебе тогда нарочно зашёл… Как тебе Зина?
– Фактура подходящая.
– Я не об этом. Мне кажется… у меня это… серьёзно.
По лицу Клода блуждали розовые пятна, припухшие веки сползали на зрачки – похоже, одним лишь пивом он себя не ог-раничил. В подобном состоянии деликатность покидала его на-чисто.
– Ты со мной о любви разговаривать хочешь? Вряд ли по-лучится. В жизни о любви говорить бессмысленно. Для этого есть кино, литература… Напиши книгу, Горе. Хотя… ты напи-шешь.
– Да пойми, Клод, зацепила она меня чем-то!
– Да брось ты! Зацепила! – Клод слегка пошатнулся. – То-же мне, женщина-вамп!
Саня скрипнул зубами.
– Клод, я серьёзно. Вон и Пантюха сказал: не баба, а да-моклов щит…
– Что серьёзно? Что? Чего ты уссыкаешься! Будет у тебя ещё таких зиночек, как ментов на параде.
– Будет, не будет… Я не об этом. Вроде тянет меня к ней и вроде что-то не так.
– А не так – бросай свой прокрустов меч сразу. Запомни: женщины легче добиться, чем потом от неё избавиться.
– Ой, не знаю, – Саня вздохнул. – Я ж тебе говорю: я ду-мал – это серьёзно.
– Жениться собрался, что ли?
– Ну… а почему нет?
Клод отшвырнул газету и придвинулся к Сане вплотную. В его голосе появились совершенно трезвые интонации.
– Саня, ты мне не чужой, и я тебе вот что скажу… Не оби-жайся, конечно, но жена из твоей Зиночке, как из говна биль-ярдный шар.
В глубине бара зазвенело бьющееся стекло. Раздался взрыв хохота, исходящий из доброго десятка мужских глоток. Его перекрыл визгливый осатанелый крик подавальщицы…

Саня растёр свежевыбритые щёки одеколоном и натянул чистую футболку. Побродил по квартире, поглядывая на часы. Сел в кресло и, устроившись удобней, снял трубку телефона.
– Да, слушаю, – почти сразу откликнулась Кэт.
– Это я!
– А это я, – Кэт рассмеялась.
Где-то, в дебрях телефонной связи, глухим, еле слышным фоном женский голос вызывал Кишинёв.
– Тебе не нужен Кишинёв? – спросил Саня.
– Уже не нужен. Что мне было нужно, я уже дождалась.
– Так мы увидимся?
– Давай через час. На нашем углу…
Кэт пришла на встречу в том же костюме, в котором была накануне, только на ногах её в этот раз поблескивали золочё-ными ремешками высокие босоножки.
Они побродили пыльными, сонными от жары улицами, болтая о друзьях и знакомых – кто где, кто с кем, как у кого сло-жилось. С наступлением вечера жара не ослабевала, но в душ-ном воздухе уже ощущалось предвестие будущей прохлады, уже трепетал еле слышно аромат цветущей липы.
Не сговариваясь, они вновь очутились в исходной точке прогулки – на перекрёстке, где простаивали когда-то вечера на-пролёт.
– Может, найдём Клода? – предложила Кэт.
– Где его сейчас найдёшь, не на Мопру  ж тащиться, – хмыкнул Саня.
И вдруг предложил:
– Слушай, пойдём посидим у меня.
– Мама! Мама уже полгода как в Ямбурге. Я один. Идём?
– Пойдём. Только недолго – я ведь завтра уезжаю. Ещё собираться надо.
– Хорошо, – кивнул Саня. – Только зайдём в гастроном – у меня дома шаром покати.
В гастрономе Саня, не мудрствуя, купил бутылку водки и банку кабачковой икры. Подумал и присовокупил к купленному банку килек в томате и плитку шоколада «Театральный». Денег оставалось ещё рубля полтора.
– Может, взять бутылку сухого?
– Зачем?
– Не знаю, – роль галантного кавалера давалась ему пло-хо. – Я подумал, может, ты будешь.
– Я буду водку, – просто сказала Кэт.
И усмехнулась:
– Мне случалось пить и не разведенный спирт.
Дома Саня вдруг застеснялся неухоженности своего жи-лья. Засуетился, кинулся вытирать пыль со стола, долго возил-ся с консервными банками. Кэт наблюдала за ним с интересом, слегка покусывая губы.
– Можно, я – так?
Она освободилась от пиджака и бросила его на спинку кресла, оставшись в чёрной свободной блузке. Пиджак упал так, что с изнанки, у ворота, обнаружилась крупная этикетка: по бе-лому полю темнела надпись «WILD LIFE». Саня провёл паль-цем по шитым буквам:
– Это как? Белая жизнь?
Кэт рассмеялась.
– С английским у тебя всегда было неважно, – вспомнила она подсаживаясь к столу. – Белая – было бы «вайт». А это – «вайлд». Дикая. Дикая жизнь, Сашенька.
Саня не смутился – рядом с Кэт даже ошибки пережива-лись легко и не страшно.
– Расскажи о себе, – попросил он, наполняя рюмки. – Кем ты работаешь? Не трал же тягаешь?
– Нет, конечно. Что рассказывать? Хожу на БМРТ.
– И что это?
– Большой морозильный рыболовецкий траулер. На нём около ста человек. В основном – мужчины…
Саня почувствовал, что последнее сообщение отозвалось в нём неприятным холодком, но виду не подал.
– …Но есть и женщины. Повара, официантки, обслуга раз-ная.
– А ты? Ты – кем?
– По-всякому приходилось, – уклонилась от прямого отве-та Кэт. – А ты почему один, не женишься? Нет никого?
– Я?..
Саня смутился, подошла его очередь уходить от ответа. Доверительность их отношений позволяла ему рассказать Кэт о Зиночке и даже попросить совета. Но интуитивно Саня понял, что заведи он сейчас речь об этом, исчезнет тот романтический оттенок, которым, как ему казалось, отмечена их встреча.
– Нет у меня никого.
И попытался сменить тему:
– А заграница? Бываешь?
– Была один раз. В Гонолулу. До этого долго не было визы. Потом открыли… Это далось непросто.
Кэт помрачнела, отведя взгляд в сторону. Под блузкой за-острели плечи. Это длилось мгновенье, она резко тряхнула го-ловой.
– Ладно. Не будем об этом.
– Ну, почему же? И как Гонолулу?
– Гонолулу – это бесподобно. Рассказать тяжело – нужно видеть.
– Ну а… как живёшь вообще? По полгода в море – тяжело, наверное?
– Непросто. Сначала было трудно, потом привыкла. Дома, конечно, лучше. – Кэт даже потянулась слегка. – Я вообще люблю уют. Я по натуре кошка, но… – тень вновь набежала на её лицо. – но школу прошла собачью.
За окном наконец-то стемнело, зажглись фонари. Один из них, висящий напротив, осветил комнату. Саня не стал вклю-чать люстру, а просто раздвинул шторы. Комнату залил мягкий, как бы фосфоресцирующий свет.
– Здорово, – качнула головой Кэт. – Можно экономить на электричестве.
Саня обернулся. Она стояла посреди комнаты, глядя ему в лицо.
– Мне пора. Ещё собираться надо.
Саня посмотрел ей в глаза, перевёл взгляд на так и не тро-нутую водку и невесело усмехнулся.
– Ну вот и посидели…
Кэт пожала плечами – а что, мол, поделаешь.
– Жарко, – вздохнул Саня и, оттянув ворот футболки, рез-ко дунул себе на грудь.
– Сделай и мне так же, – опустив глаза, тихо выговорила Кэт.
Саня шагнул к ней, взялся за вырез блузки и, теряя голову, бережно подул туда, куда стекала со смуглых ключиц тонкая золотая цепочка…

Разряд высшей силы пронзил их одновременно. Кэт засто-нала негромко, прижимая Саню к себе. Выгнулась, будто в по-пытке навечно слиться с его телом…

Они лежали на боку, плотно прижавшись друг к другу. Он поглаживал ладонью горячую плоть женщины, не переставая удивляться её одновременной упругости и податливости, ус-лужливой покорности и готовности к новой вспышке безумст-ва…
Он неспешно покрывал поцелуями её лицо, шею, трога-тельно худощавые плечи.
Губы замерли, неожиданно почувствовав солоноватую влагу на её щеке.
Саня приподнялся на локте.
– Что случилось, ты плачешь?
– Куда же мы смотрели, Сашка? – не поднимая мокрых ресниц, выговорила Кэт.
– Куда! – растерялся Саня. – Не знаю. На винный магазин, наверное…
– Куда же мы смотрели? – вновь повторила Кэт.
– Кать, ну почему ты так… безнадёжно? – Саня опустил голову на подушку, поймал губами слезинку на её щеке. – Мы же свободны…
– Нет, – качнула головой Кэт. – Завтра я уезжаю. А там… Там всё по-другому…
Она содрогнулась всем телом, подавляя рыдание.
– Господи! Ну что же это за жизнь такая?!
Найдя ладонью её плечо, Саня опрокинул Кэт навзничь.
– Дикая жизнь…

Сквозь сон он почувствовал внизу живота беспокойную го-рячую руку. Желание вспыхнуло, опережая пробуждение. Он потянулся к женщине, но оказался прижат к постели её крепки-ми руками.
– Лежи, не шевелись. Я сама, – ящерицей она скользнула ему на грудь…

Кэт безмятежно спала, устроив голову на его плече
Темнота в комнате распалась на отдельные фрагменты, у предметов обозначились тени, тени бледнели – в город вступил рассвет.
Юбка Кэт, повисшая на стуле, восстанавливалась в цвете. Сна не было, Саня бережно прижимал к себе тело спящей женщины, думал…
Перед тем, что случилось между ними, бледнели его са-мые дерзкие фантазии. Кэт, Катька Черенкова, лучшая девчонка их перекрёстка, потрясающая женщина, видевшая Гонолулу, спала, уютно устроившись на его плече. Всё, случившееся меж-ду ними, будоражило чувства, окрыляло и… угнетало своей за-поздалостью. У Кэт – другая, непонятная ему жизнь. В той жиз-ни ему нет, никогда уже не будет места. У Кэт – хороший зара-боток. Сожги он все электроды на своём заводе, ему не зарабо-тать столько, сколько она получает за один рейс. Наконец, Кэт – красавица; стоит ей улыбнуться, и у окружающих мужчин начи-нают соловеть глаза и распрямляться плечи. А что представля-ет из себя он, рабочий паренёк из заштатного городка? Мор-дашкой и то не вышел. Жёсткие русые волосы, зелёные глаза, нос картошкой… Но ведь выпала ему радость – обладать хотя бы одну ночь этой восхитительной женщиной. Боже, как это бы-ло!.. Как удивительно подошли друг другу их тела, какое потря-сающие единение пережили их души!..
Солнечный луч больно ударил по глазам. Саня проснулся от мягких, но настойчивых толчков в плечо.
– Саша, встань, закрой за мной. Мне пора.
Кэт стояла у его постели одетая. Лицо – в порядке, чуть припухшие губы аккуратно подкрашены.
Саня встал и, обмотав вокруг пояса простыню, прошлёпал за ней в коридор. Кэт обернулась в дверях.
Саня замер от предчувствия каких-то очень важных слов.
– Ну, пока! – улыбнулась Кэт, ступая за порог.
– Привет дружественному народу Гонолулу, – хрипло про-бормотал Саня и повернул рычажок замка.
Он откинулся на стенку, больно ударившись затылком, и, обхватив голову руками, медленно опустился на пол.

У сварщика Горевого всё валилось из рук. Швы выходили неровными, отрегулировать ток не удавалось, суматошная об-становка в цехе раздражала.
Саня с трудом дождался перерыва, пошёл в столовую. Не дойдя двух шагов до раздачи, покинул очередь и вышел на свежий воздух.
На клумбе у заводоуправления, источая дурманящий аро-мат, краснели, розовели, белели розы.
Неожиданно для себя Саня шагнул на клумбу и принялся ломать цветы, царапая и обдирая пальцы.
С букетом, чуть не срываясь на бег, он направился в коми-тет комсомола…

Совершенно неожиданно он понравился Зиночкиному папе – председатель поссовета, глядя на Саню, растроганно вспом-нил свою голоштанную молодость.
Свадьбу играли в Николаевке. В подвенечном наряде Зи-ночка была великолепна. Держалась улыбчиво и мило.
Когда Саня отходил к друзьям или музыкантам, она смот-рела ему вслед долгим холодным взглядом.