Институт - Экзамены в МИФИ ч. I

Часть пятая

История первая

«Экзамены в МИФИ»


Вспоминая наших преподавателей, первое, что приходит на ум, это то, что они очень любили ставить нам двойки. Причем, старались, чтобы двойки носили, по возможности, массовый характер. Читатель может сказать, что это жалобы нерадивого ученика, но спросите других, бывших студентов, более преуспевших в свое время, и они подтвердят вам то же самое.
Помнится, получившему «неуд», пришедшему в деканат за новым допуском на экзамен, зам. декана выводил в клетке напротив его фамилии двоечку кро-охотную. Очевидно, зная по опыту кровожадность наших преподавателей, он оставлял в ней место для новых «неудов».
Любовь к Истине заставляет нас признать, что помимо давления со стороны преподавателей, получившие «неуд» нередко испытывали черствость и нечуткость к себе и со стороны своих же товарищей. Заваливший накануне экзамен, на вопрос, как сдал, отвечавший: «Два балла»,- часто мог услышать теплеющий от радости голос:
- Что? Двойка? - голос постепенно  наполнялся скрытым ликованием. - Ну, ничего, не расстраивайся! Пересдашь!
И наоборот, получивший одним из первых зачет, видел перекошенные лица тех, кто этот зачет завалил, при выходе из аудитории цедивших сквозь зубы:
- Поздравляю! - И в глазах их светилась совершенно искренняя белая ненависть.
Впрочем, справедливости ради, надо заметить, что были и такие, кто искренне радовался чужим успехам.
Чем более групповой характер приобретал поток студентов, выходивших из аудитории с «неудом», тем больше отрады было преподавательскому сердцу. Если же кому-то удавалось не аттестовать всю группу, то он потом ходил целую неделю именинником, принимая поздравления от своих коллег, вполне справедливо считавших, что преподаватель не зря прожил семестр. В смысле, не даром получал зарплату, коли смог вывести на чистую воду такую кучу бездельников.
То ли они делали это от большой любви к истине, то ли от еще большей нелюбви к нам - это так и осталось загадкой. Во всяком случае, материальной выгоды они с этого не получали никакой.
 Когда одна из кафедр института придумала собственный экзамен по всем спецкурсам, пройденным за 5 предыдущих семестров, включавший в себя список из семисот вопросов, доцент этой кафедры говорил студенту:
- Вы не получите у меня тройку никогда!
Какую выгоду первый имел от того, что второй, так и не сдав этот предмет, не получил диплома? Никакой. Одно только чисто, лишь преподавателям ведомое, моральное удовлетворение.
Так же, как на той же кафедре один лектор снискал себе славу тем, что, принимая экзамен под чудным поэтическим названием «Реакторостроение», мог не выходить из аудитории 13 часов к ряду - с девяти утра до десяти вечера, когда институт уже начинал закрываться.
Мало того, что он сам никуда не выходил, он не разрешал покидать аудиторию и сдающим (выход за дверь по нужде - автоматическая двойка), и, тем не менее, половина из тех, кто даже выдерживал этот сверхчеловеческий марафон, умудрялись получать у него «неуды». В этом смог на собственной шкуре убедиться один наш знакомый, легкомысленно пропустивший в семестре половину занятий по данному предмету. По его словам, он сдавал этот экзамен четырежды: 1-ый раз - 12 1/2 часов. За это время он решил около 50-ти задач и все неправильно. Второй - 8, третий - 6, и только на четвертый, просидев всего каких-то 4 часа, и выучив в процессе предыдущих попыток таблицу элементов размером 10х5, он получил, наконец, вожделенный трояк.
- Как же можно сидеть безвыходно в течении 12-ти часов? - пытали его мы, студенты других кафедр, которые были незаслуженно лишены удовольствия общения с этим преподавателем.
- А так! Как на батарейках! У него азарт поставить мне два, ну и у меня - чтобы не получить. Я тоже завелся. Только и решаю задачки - чирк, чирк - и все неправильно!
Другой студент, забуксовавший на «квантовой механике» сдавал ее ни много, ни мало - 18 раз. На 19-ый - была назначена комиссия, приглашающаяся официально на четвертую пересдачу. По направлению из деканата это и был только четвертый раз, на самом же деле - девятнадцатый. Как видим, преподаватели не жалели на нас ни сил, ни времени.
Обложившись двумя комплектами лекций, экземпляром семинарских занятий и учебником, наш студент - крепкий орешек, отслуживший в свое время в Кремлевских войсках, 3 часа готовил свой вопрос, но отвечал его лишь 10 секунд - первый же встречный вопрос экзаменатора заставил замолчать его еще на час. Помощь пришла неожиданно,  и совершенно не с той стороны, с которой ждал ее наш страдалец. Член комиссии, состоявшей из одного преподавателя - молодого человека, еще не окончательно утратившего остатки человеколюбия, - сжалившись, незаметно для старшего коллеги начал задавать утопающему наводящие вопросы, подспудно подводя его к тройке. Только благодаря ему наш доблестный кремлевский воин не вылетел из института.
Старший преподаватель, который столь мучил вышеописанного бедолагу, на всю жизнь остался в претензии к нашей кафедре. Дело в том, что сын его, будучи студентом нашей группы, был в свое время отправлен с 3-го курса, как неизлечимый лодырь, в армию. Не помогло даже влияние папаши, ведшего у нашей группы вышеупомянутую «квантовую механику». С тех самых пор сей доблестный муж, затаив злобу на кафедру, ежегодно срывал ее на нашей группе, из года в год с завидным постоянством выпуская ее со своего экзамена почти поголовно с «неудами». Причем получали их без разбора, как хорошие студенты, так и лодыри, как те, кто действительно учил, так и те, кто был ни в зуб ногой, к немалому утешению последних.
Помню, как на какой-то очередной попытке сдать ему этот проклятый экзамен (и мы, и преподаватель уже давно сбились со счета, с какой именно) сидели рядом двое: я, который что-то учил, пытаясь нечто в сем загадочном предмете понять, и Валера, который давно уже махнул на учебу рукой, поставив, по его собственным словам, своей целью доказать, что советская система бесплатного образования насквозь прогнила и подлежит списанию на свалку, по коей причине и не брал в руки учебников по сдаваемым предметам, предпочитая перелистывать их на экзамене ногою под столом, ловко списывая ответы за задаваемые вопросы.
Так вот, сидели мы с ним оба в «бесконечно глубокой потенциальной яме» - название темы билета, отвечаемого одним из  нас, уже не помню, кем именно. Но не столь важен тот или иной отвечаемый вопрос, сколько то, что и учивший, и не видевший книги в глаза были в одинаковом ауте, т.е. в глазах преподавателя, не отделявшего знания одного, от незнания другого, одинаково не возвышались над уровнем табуреток, на которых они сидели, сдавая злополучных экзамен. В конце концов, преподаватель вздохнул и воскликнув: «Я совершаю преступление, ставя вам тройки» , - отпустил, в конце концов, нас обоих с миром, подтвердив тем самым Валерино мнение, что учить-то как раз ничего и не было нужно. Просто это был его метод воспитания: вначале, горя благородным чувством мести, наставить двоек, не разбирая, знает ли студент что-нибудь или нет, а потом, помучив его 6-7-ми кратными пересдачами, также вне зависимости от знаний последнего, поставить ему тройку,  утолив тем самым свою кровожадность. Как видим, при таком способе приема сам предмет интересовал экзаменатора в самой последней степени.
Сам преподаватель сказал одному из нас на экзамене:
- Я читаю квантовую механику уже 20 лет, но стал по-настоящему понимать ее только лет 5 назад.
Спрашивается, что же он читал предыдущие 15 лет?
Спустя лет десять после окончания института я случайно встретил на улице того преподавателя, и привычная робость сменилась у меня сочувствием, сильно смахивающим на жалость. Навстречу шел маленький, озабоченный человек. Какой-то придавленный всегдашним грузом повседневных забот, и я тут же простил ему все свои обиды и мучения, потому что понял, что кроме студентов, которых он заставлял по 10-20 раз сдавать ему экзамены, у него в жизни ничего больше и не было.
Другой преподаватель, будучи обладателем нетрадиционной сексуальной ориентации, пообещал своему дипломнику, отказавшемуся вступить с ним в интимную связь, что диплом он не защитит, ибо он, преподаватель, сделает все, от него зависящее, чтобы этого не произошло. Плевать ему на заключения рецензентов! И вот, когда студент, не смотря на столь категоричные угрозы, все же, вышел перед дипломной комиссией на свой страх и риск, его руководитель практики (случай неслыханный!) первым предложил поставить ему двойку и после был в меньшинстве, голосовавшем за «неуд». Его подопечный каким-то чудом большинством голосов, все-таки, получил свой трояк. После главный недображелатель жал ему руку и говорил:
-Хоть я и голосовал за двойку, но все равно, поздравляю!
Как говорил про диплом студенческий фольклор: «10 минут унижений и кусок черного хлеба на всю жизнь». Заметьте, не белого с маслом, а именного черного.
Все эти мрачные эпизоды мало способствовали превращению вчерашних школьников, коими были мы, в серьезных мужей науки, какими нас хотели видеть преподаватели.
Вот характерный эпизод, дающий хорошее представление о несоответствии образа, который из нас лепили, тому, чем мы являлись в действительности.
Шла лекция по статфизике. Передние ряды старательно скрипели перьями, вдумчиво усваивая законы теории вероятности. На задних же - царило безмятежное веселье. Несколько последних парт лежали в повалку от хохота, корчась и хрюкая от смеха под столами. «Что же привело их в такой восторг?» - может спросить любознательный читатель.
Чтобы ответить нужно сделать небольшое отступление. Дело в том, что у нас на 3-ем курсе было популярно сочинение стихов. При этом, они не писались в одиночку (хотя, кончено, были и такие потуги самолюбия у некоторых тщеславных авторов), но лишь в содружестве с группой товарищей. Стихи сочинялись так: первый выдумывал 1 или 2 строчки, второй приписывал еще, передавая следующему, и так далее, пока стихи, сделав круг, не возвращались к первоисточнику. Мы много раз пытались написать таким образом что-нибудь серьезное, но всякий раз нас неуклонно сносило на пахабщину. Про эти стихи (коих набралось впоследствии на целый «поэтический» архив, объемом в сотню страниц, к сожалению, а может, и к счастью, не сохранившийся) можно было сказать, что их отличал своеобразный студенческий колорит и емкость, быть может, подчас и не совсем приличных выражений. Конечно, многими недостатками грешили наши стихи, но в чем их нельзя было упрекнуть, так это в недостатке искренности и подлинности чувств, которые начинали нас обуревать именно в момент объяснений лектором нового материала. Во всяком случае, когда на одной из лекций мы дали прочесть наши вирши свежему человеку из другой группы, не знакомому с нашим творчеством, ему, по требованию преподавателя, пришлось покинуть аудиторию, ибо его громогласный смех не давал никому из соседей спокойно заниматься.
Но вернемся в аудиторию, где идет лекция по статфизике. Причина, повергшая несколько задних рядов в гомерический хохот, заключалась в следующем: один, сидевший с краю, вывел в тетрадном листочке своей шкодливой рукой:
«И ж… пахла так приятно,
Как то не ж…, а ромашка».
А его сосед ровным красивым подчерком дополнил четверостишие:
«И все же, это так занятно,
Ромашка пахнет, как какашка!»
Комментарии излишни. Какие там лекции! Какая статфизика! Ближайший детский сад - вот место, более всего соответствующее их уровню умственного развития. Впрочем, умение смеяться не всегда означает неспособность к чему-либо серьезному.
Будем же снисходительны к их веселости, ведь жизнь заставит их еще столько раз быть серьезными, не имея права на ошибку. Сейчас, прощаясь с детством и вступая в пору мужания, они учатся не отступать перед возникающими трудностями, прибегая к смеху, как к последнему оставшемуся у них оружию.

                24.04.2003 г.