Институт - Экзамены в МИФИ ч. II

История вторая

«Экзамены в МИФИ»
(продолжение)


Судя по предыдущему рассказу, у читателя может сложиться довольно мрачная картина учебы в нашем институте. Да нет, не все было так уж ужасно. Были ведь еще и гуманитарные дисциплины, светлым пятном проходящие на темном фоне воспоминаний о минувших сессиях.
Вот что говорил один студент нашей группы Владик про экзамен по английскому. Предмету, который он невзлюбил с самого первого дня учебы, ибо изучал до этого немецкий. Именно немецкому он, видимо, поклялся хранить верность до гробовой доски, умудрившись за четыре года пребывания в институте не запомнить ни одного слова по-английски.
- Ну, на мне где сядут, там и слезут! Мне вчера на консультации наша англичанка так и сказала: «Вы, - говорит, - Обрываев, как доска, - ровная, без зазубрин!»
Кафедра иностранных языков слыла в институте самой лояльной к студентам и не слишком зверствовала по отношению к ним. Даже если студент не знал ни слова из изучаемого предмета, он твердо мог рассчитывать на положительную оценку. Так и наш Владик, уверенно получил тройку, чтобы, выйдя из аудитории, благополучно забыть все, чему его учили, до последней запятой.
Гуманитарные предметы, вообще, стояли несколько особняком от технических дисциплин и были оазисом либерализма среди всеобщей палочной дисциплины и муштры.
Флагманом вольнодумства в нашем институте были кафедры научного коммунизма и марксистско-ленинской философии.
Но если заведующий последней был относительно молод и потому - демократичен (юности всегда свойственна некоторая вольность суждений), то как сохранился первый, пронесший сквозь долгие года Застоя взгляды закоренелого диссидента, вообще, непонятно. Как в недрах советской системы, будучи в душе столь ярым антисоветчиком, он смог существовать столько лет, да еще возглавить кафедру научного коммунизма - секрет, который он унесет с собой в могилу. Здесь какой-то гигантский политический просчет Советской власти. На самом ответственном посту идеологической твердыни - кафедры научного коммунизма - антисоветчик. Прямо какая-то овца в волчьей шкуре.
Об удивительной его живучести свидетельствует следующая история, произошедшая с ним в 1964-м году. На одной из лекций он сообщил студентам тот примечательный исторический факт, что в древней Греции решения, принятые единогласно, считались недействительными. Кто-то из сознательных учащихся капнул по этому поводу куда следует. Надо сказать, кто не знает, что в Советские времена в каждом коллективе - будь то корабельная команда, географическая экспедиция, заводская бригада, славная своими трудовыми традициями, или же студенческая группа - везде был свой стукач. Таков был негласный, но тем не менее, ни кем не отмененный закон, обязательный для всех, без исключения, свободных граждан страны Советов. Это, конечно, несколько подмывает романтический миф о наших спецслужбах, усиленно проталкиваемый современным телевидением, то и дело повествующим о героических буднях советских разведчиков, но факт остается фактом - в каждом трудовом коллективе был свой сексот, который ежемесячно должен был докладывать в соответствующих компетентных органах о настроениях, витающих в воздухе.
Так вот, студенты капнули на своего любимого учителя и начались его многомесячные мытарства. Его стали приглашать на всевозможные партийные собрания самого различного уровня, где к нему приставали с одним единственным вопросом: «Что он имел в виду, рассказывая своей политически девственной аудитории о древней Греции»?  Будущий заведующий кафедрой отбивался, как мог. И тут на его счастье произошли изменения в политбюро: на смену Хрущеву пришел Брежнев.
Для нашей жертвы идеологии это оказалось светом в конце туннеля. Когда, наконец, он был приглашен на партийное сборище самого высокого ранга, где должны были принять окончательное решение по его делу (оказывается, из невинной фразы можно раздуть целое дело!), его заставили по десятому разу рассказать эту уже навязшую в зубах историю.
Но вот как проходили дебаты по свидетельству самого главного участника событий:
- Что вами было сказано студентам такого-то курса на лекции по научному коммунизму такого-то числа? - спросили его.
- Я говорил, что в древней Греции решения, принятые единогласно, считались недействительными.
- А что вы имели в виду?
- Я намекал на формализм в голосовании при Хрущеве.
Все переглянулись. Это был весьма искусный ход. Критиковать порядки, существовавшие при прежнем Генсеке, считалось в то время делом прогрессивным и своевременным. При этом все выглядело так, как будто при Хрущеве формализм был, а при Брежневе уже куда-то чудесным образом испарился.
Вся эта история окончилась для нашего мыслителя без последствий.
Ему принадлежит несколько крылатых выражений, в том числе: «Атеизм паразитирует на религии, как блоха на собаке. Собака может прожить без блохи, а блоха без собаки - нет. Это говорит вам председатель «общества пропаганды и атеизма» Пролетарского района».
Он был одним из немногих преподавателей, который смог изменить наше мировоззрение,  буквально за несколько первых занятий, развеяв последние советские мифы, еще витавшие на ту пору в некоторых головах. Он заставил нас взглянуть не окружающую действительность другими глазами, а одно это уже было существенным приобретением к полученному диплому.
Другой преподаватель, ведущий Марксистско-ленинскую философию (МЛФ), наверное, никогда не готовился к занятиям заранее, а говорил всегда то, что по данному вопросу ему Бог на душу положит. Впрочем, о том, в каком виде он заявится на занятия и даже на  экзамены, ведал также один только Бог. Как-то раз, минут через 15 после звонка, в классе, где должен был проходить семинар по МЛФ, по партам прокатился легкий смех. Как и следовало ожидать, его вызвал наш преподаватель, влетевший в класс за минуту до этого. Его шею поверх рубашки украшал галстук, завязанный узлом где-то под ухом. Очевидно, опоздавший нацепил его непосредственно перед дверью. В этот день он был в особенном ударе и делал открытие за открытием, от которых, наверное, классики Марксизма-ленинизма за те 2 часа, которые длился семинар, не раз перевернулись в гробу.
На экзамен он тоже приходил подогретый, и прохаживаясь между партами, за которыми студенты корпели над своими ответами, благодушно щурясь, заглядывал в их экзаменационные листки. Так, он остановился возле меня, ласково похлопал по спине чуть повыше учебника, спрятанного под пиджаком, и сделал замечание по поводу правильности написания слова «трансцеденентальный». Учебник был вытащен мною у моего соседа Васи, когда мы стояли с ним рядом в очереди за билетом. В ответ на это Вася, вынужденный сам выдумывать ответы на заковыристые вопросы билета, погрозил мне кулаком. Впрочем, на его оценку это никак не повлияло. Слово, по поводу которого я получил замечание, я списал из учебника, и списал правильно. Но в угоду преподавателю - исправил его на неправильное, льстиво улыбнувшись и сказав спасибо.
Первым вызвался отвечать Вася. Перед началом ответа он, набрав побольше воздуха в грудь, словно проверяя силу своих легких, глубоко вздохнул, наполнив воздух ароматом всевозможных напитков, которые он смешивал накануне в больших количествах, очевидно, усиленно готовясь к предстоящему экзамену. Преподаватель оценил букет и пустил Васе встречную струю. Они поняли друг друга без слов и прониклись взаимным уважением.
- Так что писал Ленин в своей работе «Детская болезнь левизны в коммунизме»? - спросил напоследок Васю наш лектор (ибо он читал еще и лекции), тихонько икая и сосредоточенно глядя перед собой остановившимися глазами на кончик собственного носа.
- А вот что! - ответил Вася, и скосив глаза в конспект «Лучше меньше, да лучше» в нескольких словах поведал экзаменующему содержание этой в высшей степени поучительной статьи.
- Ну что ж, вы хорошо изучили данную работу, - резюмировал преподаватель, выводя в Васиной зачетке «отл.»
Не будем строго судить экзаменатора, у которого все ленинские работы перемешались в голове. Это не удивительно ибо, все они, можно сказать, по большому счету, об одном и том же.
Это был один из самых приятных экзаменов в моей жизни, на нем не было поставлено ни одной тройки.
Другая преподавательница с этой кафедры была полной противоположностью только что описанному персонажу и отличалась бульдожьей хваткой, в том смысле, что уж если вцеплялась в кого-нибудь, то не слезала с него до тех пор, пока не влепляла «пару». При этом слова из нее сыпались во время объяснений новой темы, как из пулемета, с удивительной, прямо-таки нечеловеческой скорострельностью, поэтому, естественно, никто из студентов ничего не понимал. А зря. Иногда в ее речах встречались прямо-таки выдающиеся перлы. Один из них, который случайно сохранился в моей памяти, касался проезда в автотранспорте:
- По-моему, давно уже пора сделать проезд в общественном транспорте бесплатным! - как-то раз заявила она (по-видимому, тема эта была для нее давно наболевшей, связанной с ежедневной необходимостью давиться в Московских автобусах в часы пик, отчего ее речь обрела даже внятность и разборчивость).
- А вы как считаете? - неожиданно обратилась она ко мне.
Я поднялся, молча пожимая плечами. Мне не казалось, что наша страна уже одной ногой стоит в коммунизме, чтобы отменять для своих граждан плату за проезд.
- Садитесь, мне вас жаль. Может, из вас получился бы хороший библиотекарь, во всяком случае, мыслителя из вас точно не выйдет!
Так вещала она с высоты своей мудрости, очевидно, сама причисляя себя к сонму тех, до уровня которых я никак, по ее мнению, не дотягивал.
Позже на экзамене у нее вся группа получила двойки. В конце концов, ее вовсе куда-то убрали от нас, и пересдавали мы уже другим, получив в итоге только четверки и пятерки, как и подобает студентам технического ВУЗа, сдающим гуманитарные дисциплины.
Вообще, вышеописанная преподавательница напомнила мне другую уважаемую женщину - профессора, кандидата философских наук, выступавшую как-то по радио. Она сказала:
- Прежде, чем начать говорить о чем-либо, я должна сказать, что философия - это не наука, - чем и опровергла все свои звания, впрочем, даже этого и не заметив.
Еще одна параллель с нами, позаимствованная из другой передачи. Ведущий брал интервью у некоего рокера (не помню, у кого именно, да это и не важно), закончившего некогда МЭИ.
- Как вы учились?
- Средне, но по гуманитарным дисциплинам у меня было всегда «отлично».
- Вы уделяли им больше внимания?
- Нет, они просто у всех шли, как по маслу.
- Господи, - фальшиво воскликнул ведущий, желая покрасоваться перед аудиторией в роли страдальца. - Почему же с нас на экзаменах по Марксизму-ленинизму 7 шкур драли?
На это последовал меткий ответ (сразу видно - парень не промах, не даром в МЭИ учился!):
- Почему? Да потому что вас, гуманитариев, и драть больше не за что, что с вас еще спросишь! А у нас главное было, чтоб математику рубил, а остальное все можно было и задвинуть без особых потерь.
Такой же примерно подход к гуманитарным дисциплинам был и в нашем институте. И прежде всего - у самих же преподавателей.
Так вот и росло в нашем лице новое поколение полуинтеллигенции. Почему полу? Потому что технической.

                25.12.2003 г.