Немного болезненно

У меня страшно болит голова. И еще больше болит спина. Я по-кошачьи растягиваюсь, и понимаю, что мои мышцы скованы усталостью, но продолжаю стучать по клавиатуре, дыша предвкушением рассвета. Головные боли пронизывают меня от и до, а я не обращая внимания, спешу записать все мысли, бегущие потоком в мою голову сегодня. Через себя. Через не могу. И уже через явное не хочу. Остросюжетная лента былого проносилась мгновенно и оставляла яркие пятна на некоторых событиях, которые я с трудом восстанавливала в памяти. Мечты, обреченные на падения, желания, обреченные на неисполнение, люди, обреченные на исчезновение, время, обреченное на невезение и взгляд, обреченный разглядывать дымковатую надежду. Руки, обремененные молчанием, вслепую нащупывали какие-то миражи, но, не сумевши во время окликнуть их, страдали безутешно.
В детстве я страдала из-за того, что была некрасивая, когда выросла и стала красивой, начала страдать из-за того, что люди дорожат не теми ценностями, восхищаются не истинной красотой, ведь привлекательность души не так-то просто разглядеть и тем более оценить ее. Человечество живет не подлинной жизнью, пожалуй, никто не знает, какая она, погрузившись в мир, созданный по последнему писку моды и начиненный стереотипами из стильных рекламных роликов, люди превратились в намеренно организованную целевую аудиторию, связанную алчностью, как ключи в связке. Я никому не подражаю. Только себе пытаюсь. Пытаюсь быть похожей на себя.
-Хорошо иметь ноутбук, - думаю я. –Можно смело перемещаться и не волноваться о  том, где ты будешь находиться сегодня, при тебе всегда есть этот небольшой друг, у меня он серебристый. Интересно, как будет выглядеть жизнь через сто лет, например. Сто лет назад никто мечтать не смел о таком чуде. Что еще такого придумают? Наверное, автомобиль будет фактически упрощен, потому что появятся воздушные автомобили, парящие над нашими головами, невысоко: метров эдак 100 над землей, появятся воздушные дороги, чтобы не врезаться в высотки, правила воздушного движения, или будет несколько уровней этих дорог…
Я была на даче. Вышла на свежий воздух. Невероятный воздух ночью! Только страшновато немного, потому что пустынно и не совсем еще светло. И как-то прохладно уж очень. Слышно как проходят поезда, стуча колесами, я их слышу даже в доме, а в детстве не могла спать без этих стуков, в них сейчас для меня что-то таинственное, приплывшее оттуда, далеко забытое и безвозвратно утерянное, потому сладкое и щепотку грустное. А еще крики петухов по утру, когда-то будившие меня, спящую на двух бабушкиных перинах в пижаме с голубыми цветами. Тогда у нас были собственные куры и петухи в курятнике, только сейчас мне кажется, что этого вовсе и не было, что мне все лишь в действительности приснилось, и из-за этого я пропиталась дремотной тоской.
И, кажется, что все платья, запрятанные и заваленные в сарае, вовсе не мои, и не я щеголяла когда-то по щебенчатым дорогам наших дач. Не моя подруга обрывала войлочную вишню соседей, заходя ко мне в гости, и не мы, пряча сигареты и зажигалку, сговариваясь придуманным языком, бежали на поле, за дом, одиноко сутулившийся ровно по его середине, так, что наши фигуры не были видными с участков, и курили, размышляя о чем-то взрослом.
Детство. Есть ступень, неизбежно исчезающая под нашими ногами, ступень, которой мы не придаем особого значения, торопя время, а потом кусаем локти, что так быстро ее перепрыгнули. Обычно я не люблю подниматься по лестнице, предпочитая лишь стремительно спускаться, но к ступеньке под названием «Детство» возврата не будет, потому приходиться карабкаться все выше, постигая и преодолевая, с целью увидеть с крыши город под своими ногами.
Прогуливаясь по узкой тропе бабушкиного сада, я чувствую, как на участки голых ног попадают капли утренней росы, и понимаю, что это может больше никогда не повториться. Заметно светлеет. Я прохожу мимо грядок с клубникой, которой меня перекормили в детстве, и теперь я спокойно смотрю на до краев полные миски крупной дородной ягоды, и не вызывает она у меня такого восторга, как раньше, да и не такая урожайная стала; мимо кустов крыжовника, куда я залезала с головой, пытаясь найти среди зеленых ягодок хоть одну созревшую; мимо парника, куда мне был воспрещен вход из-за того, что я такая неуклюжая обязательно что-нибудь не замечу или на что-нибудь наступлю или снесу по дороге; мимо яблонь, старых и ветвистых, укрывавших всегда от июльской жары, занимавших большую площадь нашего участка. Я вижу сквозь утренний туман яблоню, заметно отличавшуюся от остальных, она стройная, еще молодая и особенно дорога мне. Когда я была ребенком, мой дедушка посадил ее для меня. Я не помню сейчас ее названия, но помню точно, что поначалу она не хотела приживаться, и потом еще несколько лет не плодоносила, и как бабушка заставляла деда выкопать ее, чтоб не мешалась, но она была настойчиво оставлена. А когда на ней появились первые яблоки, да такие большие и ало-красные, что все удивились, а дед лишь молча и довольно улыбался, и ходил гордо. А на следующее лето она прямо расцвела. Изящная такая стоит сейчас передо мной, маня отведать спелых налитых плодов. Дедушка умер год назад. Участок запустел. А она стоит. Ничего не требует. Я тянусь за сочным яблоком, цепляясь пальцами за листья, и на минуту останавливаю движение: как будто дед жмет мою руку, как будто эти ветки - его теплые руки, и я пожимаю его крупную ладонь (я до сих пор в точности помню, как выглядят его руки), а потом срываю яблоко, зажимая этот дар в своих по-детски неуверенных пальцах, и говорю «Спасибо».
Август на исходе. Есть те, кто сожалеет о быстротечности лета, а я в наркотическом опьянении от осени, от той ее песни, что заставляет стукнуть ногой по собранной на тротуаре куче разноцветных листьев, с тем, чтобы посмотреть, как затанцуют они над серой дорогой бульвара и как игриво упадут на мокрый асфальт замысловатым рисунком. Я октябрьский человек. Слегка промокший под большим черным зонтом-тростью. И всегда грустный. Не из-за того, что этим зонтом некого спасти от проливного дождя, а из-за того, что у каждого есть уже несколько зонтов, зонтиков – на выбор, на разные случаи жизни, и никому не составит особого труда пойти и купить такой, какого хочется. Даже мне. Но меня устраивает мой.
Расстрелянными каплями стекает дождь по запотевшим стеклам припаркованных автомобилей, и грозовым предупреждением нависает туча над городским благополучием, а я, раскрывая зонт, догоняю уходящий трамвай, на котором могла бы доехать до остановки «Детство».  Трамвай бесследно скрылся за крышами новостроек, и я даже не запомнила его номер.
Слышу, что сосед проснулся. Грохот, раздавшийся с крыльца, заставил меня обернуться, как вслед за ним пронеслось брюзжащее ворчание, а я увидела соседа, задевшего ногой лейку около дома и согнувшегося буквой «зю». Заметив меня, он с удивлением спросил:
-Ты чего не спишь?
-Не спиться…
-Ну-ну, -и побрел в другой дом собираться на работу.
Когда-то здесь было полным полно народа. Мы -дети с нетерпением ждали пятницы, приезда родственников, соседей, бегали к центральным воротам ближе к вечеру, считали машины, проезжающие по шоссе и ждали, когда кто-нибудь завернет к нам, усиленно махали руками проезжающим автобусам и радовались по-настоящему, если кто-то сделает взмах нам в ответ. Нам было интересно наблюдать за чужой взрослой жизнью. На выходных дачи преображались, смех и шум заполняли эти зеленые сады, а запах готовящихся на кострах шашлыков разносился моментально по все уголкам. Ночью мы выбегали за пределы участков, напоминавшие мне даже сейчас длинные черные коридоры, захваченные со всех сторон в клешни берез. Мы не боялись, потому, как на пути обязательно натыкались на громкие голоса веселящихся дачников, хватавших нас за руки и предлагавших присоединиться к их огоньку. А сейчас пустынно и заброшено. И даже слишком чуждо.
Я прячусь здесь, как в убежище. От города, от людей, от цивилизации и от духоты общения. Может это и к лучшему, что здесь почти никого нет. Вечером звонила тетка, собиралась приехать.
-Ну, как ты там?- интересовалась она.
-Нормально!
-Встречаешься с кем?
-Нет. Меня это не интересует.
-А нравится кто?
-Нет…
Не люблю подобные разговоры, потому в течение всей жизни на данные вопросы родственников отвечаю отрицательно. Не люблю лишние вопросы, расспросы и ненужное любопытство. Те, кто безоговорочно счастлив с кем-то, не затыкаясь, вещают направо и налево, как сварливые старухи, а я очень берегу то, что есть и не хочу, чтобы тут был кто-то еще, слишком уж интимным я это считаю.
Вижу, как на дорожке сидит лягушка, и с моим приближением она отпрыгивает в сторону, квакая. А я свободно прохожу, цепляясь свитером иногда за сетку - рабицу, поставленную вместо забора. Наш участок очень длинный, а дорога вдоль забора очень узкая, и непременно заденешь рукавами забор, головой яблони, а ногами черные шланги, раскиданные по всему огороду. Пора возвращаться в дом. Еще какое-то время я сижу на лавочке под окном кухни, кутаясь в свитер, и наслаждаюсь утренним щебетаньем птиц. Как прекрасно!
Вбегаю по ступенькам на крыльцо, захлопываю дверь и, меня нет! Я утопаю в черных буквах, появляющихся на белом полотне монитора.

У меня страшно болит голова. Еще больше болит спина. Чешутся глаза. Я протираю их влажным носовым платком, морща лицо. Наступило полноценное утро. Свет равномерно распределился по комнате и мешает работать.
-Сегодня будет жарко! – думаю я.
Сегодня для меня не будет существовать. Посидев с часок, я, усталая, поплетусь спать, упаду на кровать, закрою глаза, а когда проснусь, опять будет глубокая ночь. Может именно в этом мое счастье? Работать ночью, спать днем, ломать глаза, пить ледяной чай, доводить себя до полного изнеможения изо дня в день, чтобы только набить никому ненужные, кроме меня, строки…Представляющие интерес только для меня. Именно в этом мое счастье. Именно это моя жизнь.

Порой нам сложно оторваться от кровати, с которой мы рассматриваем телевизор, от кисточки лака, которой мы делаем маникюр, от любимой баранки автомобиля, в котором нам нравится проводить время, от бутылки пострабочего пива, и от ничтожностоящих дел, которыми набита наша голова, которые мы боимся выкинуть, считая, что эти пустяковые заботы в действительности важны. Мы боимся, что наша жизнь без них опустеет, посему закапываемся в ненужные мелочи с ног до головы. Мы боимся просидеть всю ночь на лавочке, глядя на небесный потолок и видя, насколько он восхитителен, заботясь лишь о том, что скажут утром соседи, ведь будет стыдно, что они подумают.

Сегодня не родился мой брат…или сестра. И я по-настоящему хотела бы оказаться на даче, среди ночного покоя величественных яблонь, среди единения с загородным воздухом, захватившим меня пусть ненадолго, среди звезд, машущих сверху. Вместо этого я просидела всю ночь в городе в окружении телевизоров, телефонов, факсов, компьютеров, видеомагнитофонов, микроволновых печей, груды пультов разных размеров, нескольких метров проводов, в удобном кресле, где потолок был моим звездным небом, а свет от настольной лампы походил на далекое мерцание луны. И вроде все по-настоящему. Только настоящности не хватало. Всегда можно что-то заменить. Вот только не для меня. Истинная жизнь останется навсегда там, на скамейке возле дома в саду, среди заметно оформившихся гладиолусов в полуутренней темноте под крышей Большой медведицы.
Я никому не подражаю. Только себе пытаюсь. Пытаюсь быть настоящей…