Змея

          Едва ли кто-нибудь хотел бы, чтобы она ушла в тот день с работы пораньше, да и она собственно этого не планировала. Просто посреди рабочего дня, а именно в 12:40, она почувствовала тянущую боль  в затылке, которая, словно коричневая, грязная и пыльная змея поползла в сторону лба. Но когда змея выползла на её гладкий и белый, как мраморная плита, лоб, покрыв склизкими, болезненными чешуйками всю её голову, девушка уже была на улице.
    Она сразу направилась в сторону своего дома. Он находился далеко от работы, и она привыкла пользоваться трамваем, чтобы добраться до него, но в тот день ремонтировали трамвайные пути, и девушке пришлось преодолеть путь в три с лишним километра пешком со змеёй на голове. Дом, в котором она снимала свою комнатушку, находился в странном районе – такой есть, наверное, в каждом большом городе. Это вроде бы ещё центр, но какой-то богом забытый, не тот центр, где все фасады блестят свежей краской, а тротуары каждый день моются с мылом, а такой, где со стен обваливаются пластины старой штукатурки, со временем превратившейся в пыль. Там всегда живут призраки города. Раньше, лет двадцать назад, такие места не привлекали никого, кроме нищих и бродяг, сейчас же любопытные туристы нет да и забираются в сеть потаенных улочек, где сама жизнь кажется вот-вот остановится.
     В тот день в квартале пахло прелой листвой, которую не успели ещё убрать дворники. Запах разливался между домов, пробирался сквозь заборчики, обходил кругом фонарные столбы, наполнял легкие прохожих и иногда появлявшихся туристов осенним желтым теплом. Запах лишь не выходил за границы этого района, который заканчивался там, где начинался город. Кварталы походили в такой день на карамельную конфету, наполненную запахами ушедшего лета: пыльной, жгучей крапивы, тенистых дубов и голубиного помета. К сожалению, мало кто мог по-настоящему оценить неземной вкус этой диковинной конфеты – лишь особо чуткие жители да отдельные туристы, которые, чувствуя себя неуютно в этой среде, решались всё же прочувствовать всё – даже запахи.
      В как раз, когда волны запаха огибали в очередной раз большой, почти засохший дуб, из-за угла показалась девушка, страдавшая от коричневой змеи на голове. Она направилась к маленькому магазинчику на перекрестке. Когда покупатели заходили в  этот магазин, над дверью звенел колокольчик, который, по словам владельца лавки, был привезён из Неаполя его теткой – танцовщицей кабаре. По звону колокольчика владелец выползал из темного закутка в глубине пыльной комнаты, пропахшей землёй и свежей зеленью, и обслуживал посетителя со свойственной старым людям душевностью и благожелательностью. В тот день девушка купила всего лишь несколько пучков петрушки и пару головок чеснока.
   
      Она вышла из магазинчика и вздохнула –  очень усталая, от работы, от одинокой жизни, от полного отсутствия какой бы то ни было перспективы. Змея, клубком сжимавшая голову, ослабила хватку – теперь хоть можно немного отдохнуть. Прошлой ночью из-за нестерпимой головной боли она никак не могла заснуть, выпила семь таблеток болеутоляющего – от этого ей стало плохо, и она опоздала на работу, где на неё сперва накричал начальник, а потом начала ворчать помощница главного менеджера за то, что она никак не могла подготовить квартальный отчет. А потом боль. Змея. Она всегда приходит не вовремя. Тогда, когда так нужен покой и мир. Так больно и так обидно. Обидно за годы, проведенные впустую, обидно за юношеские глупости, за несбывшиеся мечты. За свою жизнь…
     … Когда Сара была совсем маленькой, родители очень хотели, чтобы девочка стала скрипачкой, продолжив семейную традицию. Папа Сары, дирижер местного оркестра однажды заявил, что если его дочь не станет всемирно известной скрипачкой, он наложит на себя руки. Мечта отца не сбылась, а смерть сама нашла старика – когда Саре было пятнадцать, её отца переехала телега. Тогда же Сара и бросила заниматься музыкой. С того времени она была практически предоставлена сама себе: мать не настаивала на занятиях музыкой и считала, что дочь должна сама решать вопросы своего будущего, а старшим сестрам до судьбы Сары не было никакого дела. Так Сара уехала в столицу и стала учиться на библиотекаря. Тогда-то, в пыльных, пахнущих сладким старением коридорах университетской библиотеки Сару впервые настигла коричневая змея, обвивающая лоб. Для девушки эта боль, ноющая боль, стала неким символом избранности, своего рода каиновой печатью. Она начала позволять себе делать вещи, которые бы просто так ни за что бы не совершила. Ей казалось, что это уменьшает боль…
         Так оно и было.
         Змея заставляла Сару воровать, драться (Да, она дралась так, словно защищала себя от смерти, - она, наверное, действительно защищала, но уже не себя…), оскорблять и предавать самых близких людей.
         Но ничто, никакое самоотчуждение, синяки и ссадины, не могло сравниться с этим сладковатым чувством освобождением, пусть и временным, от  скручивающей все внутри боли, боли, которая заставляет грешить перед Богом, которая заставляет отрекаться от всего мирского и уходить в собственный мир вечных пороков и зла.
         В то же время Сара никак не могла устроиться в жизни. Однажды она прилюдно ударила по лицу директора университета, за что и была с позором исключена. Директор потом ещё не раз ей вспоминался, как виновник всего того, что случилось с ней позже. А позже она конечно же не смогла найти работу библиотекаря и стала секретаршей в одной подпольной конторе по продаже наркотиков. Сара почему-то очень удивилась, когда обнаружила, что в обязанности секретарши входило не только подача кофе и ответы на звонки клиентов. Когда её шеф стал приставать к ней с явно недвусмысленными намеками, Сара не долго думая с размаху ударила его между ног. Шеф ответил ей резким ударом ножа промеж ребер…
         После трёх месяцев в больнице она вышла из отделения и почувствовала, что она всего лишь пустое место, ещё одна пылинка около бордюра скоростного шоссе. Её помятое розовое платье, пропахшее нашатырным спиртом развевалось жарким августовским ветром, приносившим затхлый запах пыльных стекол и разбитых облаков. А тут опять начала болеть голова.

         Все, что было после этого, иначе как чудом назвать нельзя.  Саре удалось найти неплохую работу в бухгалтерии какой-то заштатной фармацевтической фирме. Зарплаты ей как ни странно хватало на то, чтобы снимать комнату в старом районе города, не очень далеко от работы и на пропитание (иначе то, что она ела назвать, пожалуй, нельзя). Сара не практически не выходила из дома и почти ни с кем не общалась. Ведь все её знакомства служили лишь одной цели: вскоре Сара избавлялась от окружавших её связей с методической точностью киллера. Все думали, что она не дорожит своими отношениями, потому что боится быть связанной новыми обязательствами. Она предавала, подставляла, обманывала и изменяла совсем с другой целью.
         Так прошла неделя – месяц – год.
         Зыбкий мир пыльных переулков, казалось, расплывался в глазах, люди и их красные от ненависти и обиды глаза преследовали Сару повсюду, кроме, пожалуй, работы. Она так не хотела опять лишиться всего, что готова была терпеть головную боль в течение восьми часов в день. Иногда ей начинало казаться, что платят ей не за выполненную работу, а за пережитые на работе муки. 
         Видения, - стали появляться видения – наверное, так чувствуют себя наркоманы после очередной дозы, - думала она.
         Покинутые дома, запах зелени, горсть орехов в кармане старенького пальто, тяжелые воспоминания. Дикая обида – за свою ненормальную судьбу, за захламленную комнатушку, за глаза, которым не суждено видеть счастливой жизни, за жалкую мелочь в кармане, за отсутствие души, друзей, за отсутствие всего того, что там, в мире людей, называется ЖИЗНЬЮ…

         … Про меня, наверное, можно сказать, что я сама во всем виновата. Но нет, не я, а кто-то другой, кто насылает на изнемогшую землю толпы новых, как клоны похожих, людей, кто их забирает обратно к себе через полвека пыльной, усталой жизни. Он в этом виноват. Он меня проклял и обрек на вечные страдания. И его я проклинаю.
              Его. Я. Проклинаю.
          
           Девушка с невидимой змеёй-болью на голове и щемящим одиночеством в сердце вошла в захламленный подъезд, поднялась по лестнице на последний этаж и вышла на крышу.
           Глянула вниз. Нет, это не седьмой этаж. Это облака, небо, то место, где загадывают желания и летают птицы. Весь иллюзорный мир старого квартала расстилался теперь перед Сарой, как на ладони. Ладонь. Запах осеннего ветра уже покинул легкие девушки. Сара щелкнула орешком в кармане и вслушалась в звуки ветра и облаков, которые с такой высоты казались свежими, как глоток воды. Голова закружилась. Эти красивые, обшарпанные дома, грязные лестничные клетки. Клетки стен, голосов, событий. Всё это не так. Этого нет. Этого просто не должно быть. Жизнь не может и не должна быть жестокой. Нужно, чтобы не было всего того, что заставляет страдать. Она подняла глаза к небу своему. На небе уже не было мохнатых, свинцовых туч. Там было солнце, блестящее, словно только что вымытое яблоко. Всё, что внизу, не правда. Этот мир не может существовать, потому что там нет ни единого честного человека, нет настоящего добра и нет справедливости. Оно должно существовать, это добро. Хотя бы самую малость. Хотя бы в каком-нибудь темном закоулочке чьей-нибудь пропащей души. Души…
        Она медленно спустилась вниз. Дом стоял на оживленном шоссе, по которому неслись машины. Это уже совсем другой мир. Настоящий, живой и светлый. Такой, какой он и должен быть. Боль отступила. Она не вернется. 
        Если в это по-настоящему поверить. В конце концов, мы сами придумываем себе проблемы.
        Кто больше, а кто меньше…