В коридорах снов - шаг третий

***
Моё сердце вбежало домой быстрее меня – так оно торопилось. Дверь я закрыла особенно тщательно. Леся смотрела на меня с тахты, но ничего не говорила. Да я и не ждала от неё слов. Всё равно мне нечего было бы сказать ей в ответ. Этот мужчина, он был частью моего сна, и не имел к Лесе никакого отношения. У неё были свои кошмары, свои проклятья. И одним из них стал как раз запрет на слова, будто могли они посыпаться изо рта в виде мерзких, склизких жаб, как было в той детской, по-взрослому грустной сказке.

Сказки… Сказки в коричневой твердой обложке, переплетенные золотом, сказки на полке, среди книг, кажущихся просто убогими в своих бумажных дрянных нарядах. Где эта полка, где эти сказки, где это золото, где коричневый профиль тома? Машинально я огляделась. Здесь совсем не было книг, не было даже полок под книги. В нашем жилье вообще мало что было. Только стол и стул, и гитара на стуле, и печатная машинка на столе. А ещё – белые листы, Лесины ватманы, покрывающие своими мощами все поверхности комнаты.
Эти рисунки просил у меня Связной. Говорил что-то о выставке, об успехе, о деньгах, которые получит Леся, получим мы обе. Но нам не нужны были деньги. Нам нужна была жизнь без снов, больше похожих на реальность, нам нужна была реальность, не похожая больше на сон. Мне нужна была уверенность, что мужчина, рвавший дверь на себя в моем сне, не появится больше на улице, и вообще никогда и нигде не появится. А о том, от чего попросила защиты бы Леся, я могла лишь догадываться…   
И все же я рассказала ей. Про Связного, про его предложение. Про то, что он обещал – а я доверяла ему так же, как Леся доверяла мне, - обещал взять картины только на вечер, обещал не тревожить нас обязательностью присутствия на выставке, обещал потом, после, привезти нам всего, чего мы только ни захотим.

Чего могут захотеть две девочки, которые живут после смерти родителей там, где любое шевеление является источником страха? Какое желание им загадать?


***
Я отдала картины Связному. Лесе это решение стоило нескольких часов жизни в шкафу. Ночью, уже после того, как работы были унесены, она долго кричала во сне, вывести из которого её не было никакой возможности. Кто, как не я, знал, насколько прочны эти наши коридоры, и как трудно нашим двойникам, в конце концов, находить из них правильный выход… 

Я отдала картины Связному. У меня не было причин волноваться: как могла, я объяснила ему, насколько дороги Лесе эти картины, какую жизнь они ей заменили. И всё равно: после того, как он обнял меня и долго-долго не отпускал, мне стало значительно легче.

Выставка состоится сегодня – я видела это по его возбуждению, по жестам, по тому, как быстро согласился он со мной расстаться. Теперь ему предстояли приятные предвечерние хлопоты. А я… я должна была добираться домой, к Лесе, обескровленной из-за потери столь необходимых ей  листов.

***
…Впервые она ждала меня, стоя у окна. Силуэт кошки - рядом. Они стали неразлучны за эти дни, Леся и кошка. Иногда мне даже казалось, что Леся говорила ей что-то. По крайней мере, те звуки, что она издавала, походили больше на утробное урчание, чем на слоги, слова и предложения. И кошка внимала этим звукам, перебирала мягкими лапами, подходила к лесиным коленям. Брать себя на руки, правда, она не позволяла никому. Так же, как не позволяла прикасаться к себе сама Леся…

Наверное, мне стоило остаться у Связного. Пойти на выставку, перетерпеть последнего посетителя, а потом снять со стен все картины, и шуршащим ворохом закинуть их на наш получердак. Но вместо этого я возвращалась домой, и видела два силуэта в окне, и знала, что сегодняшняя ночь для нас будет слишком тяжелой. 

Я просто испугалась. Мысль о залитом светом паркете, о сверкающих тяжелых люстрах, а главное, о людях, сотнях людей, которые будут стоять под этими люстрами, была для меня непереносима. Кто знает: быть может, пообещай мне Связной, что хотя бы один угол в этом выставочном зале окажется узким и темным, я пошла бы туда, и просидела в этом углу, просидела бы покорно, сколько потребовалось. Но Связной не говорил ничего такого. Он даже не позвал меня с собой. Знал, что я не смогу, не пойду, не выдержу. Не было больше в мире человека, который бы чувствовал меня так же, как он.

Мы рано легли спать. Время и так давно уже не было властно над нами. А как только Леся увидела из окна мои пустые руки, она ушла к себе на тахту, и уткнулась носом в стену, и даже не обращала внимания на кошку, которая, словно почувствовав что-то, ластилась к Лесе так, как не ластилась никогда.
Я задернула шторы и погасила свет. Леся была права в своем неозвученном, безмолвном решении. Чем скорее мы ляжем спать, тем скорее проснемся. Утром Связной постучит к нам в дверь. На пороге будут лежать сумки с продуктами, сигареты для меня и чипсы для Леси. А сверху, на почтительном возвышении, в красивой папке будут покоиться картины. Леся возьмет их, разбросает, как было, по комнате. И её новое вдохновение будет питаться от них, выпущенных на волю раньше…

Больше я ничего не помнила. Прилетел сон, властно схватил меня за руку, потащил куда-то глубоко, внутрь. Туда, где находились лесины и мои коридоры. Шаг, другой – поворот. Шаг, другой – тупик…