Все листья

     Он мне часто говорит, что знает, о чем будет мое следующее произведение. Иногда он угадывает. В очередной раз он сказал это, когда доставал меня из фонтана, куда сам же и столкнул. Я вылезла оттуда, с меня текла вода, а он, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, произнес:
- Про странную девушку, в которую я мог бы влюбиться.
Это были «Противоречия». Его и мои собственные. Я сама тогда была очень странной. Меня не было дома неделями, месяцами, я не встречалась с ним и не звонила, я вообще была неизвестно где и неизвестно с кем – и сама не помнила ничего после. Меня тянуло покончить с собой. И с ним.

     Я говорю ему:
- Антон, сегодня мне ваше выступление не понравилось, - когда он заканчивает давать автографы.
Он вопросительно смотрит на меня. Мне уже давно не нравится. Я все же его подбадриваю:
- Но я зато знаю, о чем будет твоя следующая песня.
Он вопросительно поднимает брови. Я говорю:
- О странной девушке, которая все же в тебя влюбилась.
Просто говорю и ухожу с лицом, на котором не читаются никакие эмоции. Никакие мои чувства к нему. Он знает, что не надо меня догонять.
     Его следующая песня посвящается мне. Называется «Dear». Мы это не обсуждаем. Никогда. Его песни и мои рассказы.
     Он знает, что у меня что-то было с его ударником. Знает, что было назло ему. Но делает вид.
     Я знаю, что он спал с моей подругой. Назло мне. Он спит со своими фанатками, когда нет меня. Но я делаю вид.
     Он нравится моим друзьям, поэтому они всегда ходят на его концерты. Без меня. Я люблю слушать его из толпы, затерявшись среди людей, не высовываясь, и не попадаясь на глаза знакомым. И ему.
     Я нравлюсь его друзьям. Они читают мои книги. Они «забывают» их в его квартире. Он возвращает их на следующий день, предварительно потратив на чтение всю ночь, чтобы потом изображать полную неосведомленность.
     Мы оба прекрасно об этом знаем. Его музыканты всегда удивляются, почему Ритки нет, но Ритка всегда есть. Это не их дело. И когда я их посылаю, они не обижаются.

- Ты приедешь? Приедешь сейчас? Я давно тебя жду, мне надо в студию ехать, работать… Ты приедешь? – Его голосом говорила трубка.
- Работай, - я отключилась. Я давно перестала слушать то, что он мне говорил. Мне стало это неинтересным.
Я остановилась, посмотрела вдаль на манящее небо, дразнящую линию горизонта, а потом на припаркованную машину. Не сейчас.
     Там где-то все было иначе. Солнце ярче светило, воздух был чище, звезды были ближе. Там любовь была глубже, там сомнения не убивали, там все имело другой вкус, другой цвет и запах. Другим. Просто оно когда-то было другим.
     Я пошла пешком. Пиная опавшие осенние листья. Жадно вглядываясь в лица прохожих, будто пытаясь узнать кого-то в лицо, найти.

- Я же беспокоился за тебя, пойми ты это!
- Да?
- Да!
- Напрасно. Уже все напрасно.

     Он мне говорил, что эти мои «черные сказки» его пугают. Я не видела в них ничего сказочного. Я их чувствовала совсем по-другому. Он объяснял, говорил, что сказки – это от того, что они постоянно просятся быть рассказанными; в конце концов, у слов «рассказ» и «сказка» корень один и тот же. Они черные, потому что в них всегда с кем-то плохо. Или со всеми сразу.
- Черные – потому что все это похоже на выдумки шизофреника, Ритуль. Ты в них маскируешься от реальной жизни.
Он не хотел понимать, что это такая жизнь. Он хотел другого и светлого.

- Ложись спать, - сказала я голосом, который сама не узнала. – Брось это и не жди. Я сегодня не приду. – Я не дожидалась его ответа.
Я знала, что он там, сидит у раскрытого окна, на подоконнике, в обнимку с гитарой и смотрит на ночной город. Ждет меня.

     Снова прокуренный воздух. И снова я жду ее. Кто она? Что она? Я не знаю. Я ничего о ней не знаю. И все-таки жду. Она должна вернуться. Приходит и уходит. Я не знаю, где искать ее. И не ищу. Из нас двоих она знает больше о каждом, чем я. Иногда я вижу ее в чьих-то лицах, постоянно в разных. Когда она появляется, а потом исчезает опять, у меня всегда остается ощущение, словно это был только ее призрак, а не сама она. Она куда-то ускользает. Ее снова нигде нет. Она мне оставляет не себя, не воспоминания о себе, а разных людей, их разные чувства, и я постепенно воссоздаю из них ее. Стрелки часов куда-то идут и идут… Иногда хочется, чтобы они просто остановились, чтобы отдалить это мгновение встречи с ней. Если честно – я не хочу ее видеть. Но это, кажется, неизбежно.
      У меня странные чувства. Не могу назвать это любовью, но это, наверное, она и есть. Вокруг так много людей. Тех, кто мог бы мне кем-то стать… И есть еще ты. Не знаю, как назвать это чувство.

      Я тайком посещала их сайт и оставляла всякие глупости в гостевухе. У меня не было фотографии Антона – ни одна мне не нравилась, но у меня был их клип в MPJ. Антон, Антон, сколько слов, которые я могла бы сказать тебе, а говорила другим…
      
      Я говорил ей какие-то не те слова. Совсем не то я думал, что ей говорил. Мне другого хотелось, но… Везде есть свои «но». Не сказал. У меня были свои причины. Из-за них теперь все не так, как должно было быть. Марго со мной рядом нет. Иногда мне кажется, я отпихиваю ее от себя. Иногда так и есть. Выбираю жизнь без нее. Но мои чувства от этого никуда не деваются. Сегодня у всех любовь. А я смотрю на все эти лица, на людей, чувствую себя самым одиноким на свете. А еще я должен всем им улыбаться. Кто будет улыбаться мне? Я представил себе, что она может вообще не придти. Она может мне не улыбнуться. И может про меня не вспомнить.

      Я заканчиваюсь этой бутылкой. Когда она закончится, я тоже. А потом я начну новую. До бесконечности. Лица размазаны, лица стерты. Они подходят ко мне, они что-то говорят, и я что-то отвечаю, но мне все равно, я это делаю механически, а сам не слышу ни своих ответов, ни их вопросов. Странно, мне кажется, я не могу дышать. Что-то прекратилось внутри меня. Мне досталась только моя гитара и вся любовь этих людей. Всех их, но не Риткина. Она все-таки не пришла. Я ждал, но не дождался. Она что-то убила внутри меня и родила снова. Там что-то появилось. Принадлежащее ей. Скрытое ото всех, никому не рассказанное. Внутри меня появилась она. И я должен ее выносить и родить.

     Все вокруг ухудшается. Постепенно, по мере того, как заканчивается день. Так много чужих успехов, все они обнаруживаются одновременно и валятся на меня. Мне от этого только хуже, потому что среди них нет моих. А еще – потому что я так и не разобралась в моих отношениях с людьми. Не могу понять, кто мне кто. Мне не хочется обо всем этом думать. Мне хочется у кого-нибудь родиться.

      Утром я проснусь и все это забуду. Ее снова не будет – ни рядом, ни во мне. Это все больше напоминает болезнь. Я хочу стать свободным. Сегодня я хочу стать независимым. Я люблю ее сегодня. Но это – во мне, оно не выплеснется наружу. Оно опуститься на самое-самое дно и рано или поздно перестанет существовать. Перестанет быть, перестанет причинять мне боль. Завтра я забуду о том, что люблю ее.

     Слишком много всего и сразу. Перебор. Я боюсь сломаться. Не выдержать. Перестать быть. Надо забыть этот день чьей-то любви и превратить его в день нелюбви. Надо сделать его чем-то другим. Дать тебе любить кого-то другого. Не меня. Давай этого никогда не будет. Все влюбленные. А мы будем исключением.

     Они приехали из Перми и он мне сразу же позвонил. Он мне часто звонил, когда куда-нибудь собирался, когда уезжал, приезжал. Мы часами болтали обо всем, пока в его мобильнике не разряжался аккумулятор, а на меня не начинали орать все, кто был поблизости, что им тоже, блин, надо позвонить.
- Я прочитал твою книгу. – Просто сказал он. Раньше он в этом не признавался. – Марго, мне кажется, ты должна отвечать за слова. – Он выдержал паузу. – После того, как ты написала всю правду о наших отношениях, мне стали задавать всякие странные вопросы. Словно ты публично лишила меня девственности.
- Я обязана выйти за тебя замуж, - пошутила я.
- Выходи. – Серьезно попросил он.
   
     Она стояла и нервно улыбаясь, курила. Мне все казалось, что сигарета не кончится, и мы вечно будем так стоять. На самом деле мне хотелось, чтобы это не кончалось. Чтобы мы держались за руки, как дети, а в ее волосах играло солнце, а в глазах прыгали чертики. Чтобы больше никого не было вокруг, а только мы. Ритка должна стать моей женой, это будет завтра, и куча народа будет завтра и торжественные клятвы-кольца. Я сидел рядом, гладил ее руку, она нервно улыбалась и все курила ту же самую сигарету, которая отчего-то не кончалась.

     Антон говорил, что это мои выдумки, мой бред, мои фантазии. Его песни были о любви ко мне, а мои рассказы – о любви без него.

     Когда он уезжал с группой на концерты-фестивали, он всегда оставлял что-нибудь для меня между страниц книги. Свою фотографию – он на ней нестриженый, обросший, похожий на упрямого подростка, и улыбается он там как-то чудно, с ожиданием большой радости. Он там любит весь мир. Свой медиатор – я теперь ношу его на цепочке, он старый, сточенный, его; он вечно со мной. Свои тексты – взамен вырванных листков моих рассказов, которые он забирал с собой. Новые тексты, которые никто еще не видел, не читал, я первая.
    
     Антон умер прошлой осенью. Покончил с собой. Оставил в книге вместо закладки желтые листья. На каждой странице. Я их больше не читаю.