Судьба стиха

Жил да был один поэт. И звали его – Егор, но какое значение имеет для поэта имя? Ведь истинное имя только одно – Поэт. Егор был не так чтобы очень уж известным, а если совсем на чистоту, то вообще никому не известным поэтом. Егор сочинял стихи и поэтому считал себя поэтом. Нет, он не считал себя великим поэтом, даже выдающимся. Он понимал, что его стихи посредственны и никому по большому счету не нужны, разве только родственникам и друзьям. Он всегда оценивал свое творчество критически. От него никогда никто не слышал жалоб на то, что его стихи  не понимают, что он не признанный гений, что его творчество – это искусство будущего.  Нет, он был объективен и строг к себе. К тому же он был застенчивым и стеснительным. Когда случалось, что его стихи удостаивались похвалы, да не от друзей, а от редактора, то он думал что похвала эта -  просто завуалированная форма отказа.  Да, его пару раз печатали в местной газете, но сколько-нибудь известным это его не сделало. Он к этому  и не стремился. Главное для него было творить, писать стихи. Он верил, что когда-нибудь он создаст действительно что-то выдающееся, то, что можно будет назвать вершиной его творчества.
 И вот настал день, когда поэт сочинил свой главный стих. Всего четыре четверостишия. Но какие! Какая в них музыка! Какая красота! А какая потрясающая глубина мысли и напряженность чувств! Какие насыщенные яркие образы! Теперь Егор стал Поэтом!  Обычно Егор, сочиняя очередной стих как бы пьянел с него.  Ему казалось – вот его триумф. Но проходило время, и Егор понимал: нет, не то, все ложь, обман. Но вот это стихотворение вызывало в нем помимо не проходящего опьянения еще и другие чувства. Он чувствовал как будто он взлетел на недостижимую высоту на волне неописуемого восторга. И в то же время его охватило ощущение падения в пустоту. Он растворялся в этой пустоте, в  некой неопределенности. И эта пустота поглощала его и он наполнялся ей. Он понимал, что никогда больше не напишет ничего подобного, да вообще не сможет написать ни одного стиха, ни одной строчки. Он станет как все.
Но его стих должны прочесть люди! И не просто прочесть, а прочувствовать, сопережить.  Поэт стал обивать пороги издательств. Кроме своего шедевра он взял с собой еще пяток наиболее удачных стихов, так для контраста. Он хотел, чтоб его напечатали в как можно большем количестве газет и журналов. Он желал, чтоб этот стих прочло как можно большее количество людей, ведь он писал его для них и ради них. И вот сидя и дожидаясь приема в одном из издательств, он решил просмотреть свою подборку еще раз. Может нужно убрать один два стиха что похуже. Он раскрыл папку, где лежали листы с напечатанными стихами. Перебирая их, Егор обнаружил, что не хватает одного листа, как раз того самого, заветного, где был напечатан  его самый великолепный стих. Он просмотрел папку еще раз – нет, все на месте, кроме самого дорогого. Кровь ударила в лицо. Егор встал, оглядел место вокруг кресла, где сидел – нет листа. Егор наклонился к стоящему рядом журнальному столику, перелистал лежащие на нем журналы. Потом бухнулся на пол, стал смотреть под столиком и под креслом. Нигде листа не было. Вообще ни одного хоть какого-нибудь завалящего листочка. Неужели потерял? Егор вспотел, сердце  колотилось, так что отдавало по вискам и гудело в ушах. Ничего страшного – успокаивал себя Егор, ведь у него отпечатано несколько экземпляров. Правда, они все в других издательствах. Ступая на ватных ногах, Егор подошел к секретарше и попросил позвонить.  Он позвонил в издательство в котором был перед этим. Связавшись с редакцией он попросил редактора Марка Андреевича. Ему ответили, что тот вышел и когда будет не известно. Тогда Егор попросил предать ему, что звонил такой-то поэт, он был сегодня утром, и очень будет обязан Марку Андреевичу, если тот оставит у себя подборку стихов Егора. Егору ответили, что обязательно предадут Марку Андреевичу, как только тот появится. С такими же просьбами Егор обзвонил еще ряд издательств. Вся беда заключалась в том, что многие издательства не возвращали обратно отданные им рукописи и распечатки. Но Егор все ровно обзванивал издательства. В некоторые он не смог дозвониться, в некоторых как в случае с Марком Андреевичем, не было на месте человека, который бы смог помочь Егору. В других, а таких было большинство, отвечали что либо к ним не поступало такого материала, либо он был рассмотрен и отклонен или оставлен на печать в следующем номере – все это означало, что оставленные Егором  распечатки были выброшены. Что поделаешь, поток корреспонденции в издательстве огромен, а издательство не архив и не склад. И все-таки в некоторых обещали помочь.
 Через пару дней все надежды Егора получить обратно хоть одну распечатку рухнули. Егор не спал, не ел, у него все валилось из рук.  Он, то нервно ходил из угла в угол  в своей квартире, то садился на диван и тупо смотрел в никуда, то опять вскакивал и ходил по квартире. Он пытался написать стих заново. У него не получалось. Он вроде бы помнил его, но написать не мог. Напишет, прочтет и повет. Не то! Все не то! Не те слова, не те чувства, мысли, образы! Нет той музыки! Все ложь, обман! От бессилия он плакал. Хотел было покончить с собой но передумал. Егор начал пить. Но и это не помогало. Не было в пьяном угаре ни вдохновения, ни забвения. Отчаяние охватило Егора…
 Прошло четыре месяца. Егор постригся в монахи и ушел в монастырь.
 В тот ужасный и проклятый Егором день, когда он потерял свой стих, некий довольно известный, хотя еще  довольно молодой поэт Степан Леонидович Кудряшов спускался по лестнице издательства, где сидел ожидая приема редактора Егор. У Степана было хорошее настроение. Издательство предложило ему продлить договор еще на год,  с чем Степан с радостью согласился. Его печатали, его читали, ему платили за это. А что еще нужно? На одном из пролетов что-то шаркнуло под ногой Степана. Степан посмотрел под ноги и увидел лист с напечатанным стихом. Забавы ради он поднял его, сложил и сунул в карман, при этом подумав: «Экие эмоциональные, не напечатали, так значит своими стихами разбрасываться можно где попало».
Придя домой, Степан только пред сном вспомнил о подобранном листке. Он достал его и прочел. Потом прочел еще раз и еще. Он не верил своим глазам! На что поэты относятся скептически и ревниво к творчеству своих коллег, но в данном случае Степан признал, что в его руках находился шедевр!  И это чудо он подобрал на лестнице, это божественное произведение он попирал ногами! Он вдруг понял, что никогда не напишет вот так, не сочинит ничего подобного. Да он писал хорошие стихи, его читали, критики положительно отзывались о его творчестве. Но то, что он держал в руках  -  не достижимая вершина. Степан бережно положил листок в пластиковую папку, а ее в ящик стола.
Пройдет много лет, а он так и не решится отдать стих в печать. Но каждый раз, как в его жизни случалось что-нибудь счастливое, например, когда он женился или когда у него родился сын, он доставал заветный листок и читал в слух. Но и когда у него было горе, например, когда он разводился или когда его сына убили на войне, он то же доставал стих и перечитывал его. Это произведение подходило к любой жизненной ситуации.
Пройдет тридцать лет, с того счастливого дня когда  Степан поднял листок на лестнице. Степан умрет от рака  легких, а в его столе обнаружат среди прочих бумаг папку со стихом. Выйдет посмертный сборник стихов, не опубликованных при жизни, в который включат и стих напечатанный на листке из папки.  Критики и простые читатели, прочтя этот стих сойдутся в своей оценке, что этот стих – самое лучшее, что было написано Степаном Леонидовичем. Вообще, этот стих лучшее в поэзии за последние два века. Этот стих обессмертил имя Степана.
 А где-то в далеком монастыре престарелый монах Григорий,  случайно, во время уборки в палате больницы, что была при монастыре, увидит сборник стихов на тумбочке одного из больных. Какая-то сила побудит его взять эту книгу, хотя он давно не читает светской литературы, и раскрыть ее на той странице, где напечатан сочиненный им когда-то стих. Он прочет его и улыбнется, а, уходя из палаты, смахнет слезу. Одну единственную слезу радости.