История продолжается

Дверь со скрипом отворилась, и в камеру вошел Иванссон. За ним влетели три маленьких розовых дракончика. Это было новое, еще ни разу не испытанное ощущение, и Либерманн, превозмогая боль, улыбнулся. Иванссон сочувственно изучал Либерманна и уже готов был начать свои привычные увещевания, как вдруг тяжелой походкой вошел Железный. Он сразу разобрался в сложившейся ситуации, укоризненно покачал головой и хлопнул в ладоши. Дракончики испуганно испарились, и тело Либерманна насквозь пронзила знакомая боль, которую он больше не мог переносить, и от безысходности закричал, нет, прохрипел, потому что уже не мог даже кричать.
- Ой-ой-ой, гн Иванссон, ведь от таких мучений нашему дорогому Фрицу и сдохнуть недолго, - пожалел Либерманна Железный. – Сколько уже?
- Почти неделя, - задумчиво ответил Иванссон.
- Смотрите-ка. Почти неделя. Я всегда говорил, что возможности человека слишком недооцениваются современной наукой. Вспомните гитлеровские концлагеря с их испытаниями людей на выносливость. А ведь отдельные экземпляры показывали впечатляющие результаты, до последнего не сдавались. И ведь перед нами сейчас именно такой замечательный экземпляр. Кто бы мог подумать об этом там, во время нашего разговора в Венеции! Сколько он еще протянет?
- Учитывая, что больной к тому же сидит на галлюциногенах, он действительно демонстрирует потрясающую выдержку, - со знанием дела констатировал Иванссон.
- А какую силу воли! Ведь ему достаточно сказать одно простое слово - и его проблемы будут решены. Конечно, мы могли бы заставить его, но мы же с Вами живем в Сисисипи, самой свободной стране в мире, и навязывать человеку свою волю с моей стороны было бы не по-демократически. Я дорожу свободой человека и гражданина и, в частности, гна Либерманна. Так что пусть он сам нам все скажет, - закончил Железный, потирая руки.
- Гн Железный! - окликнул его Иванссон. – Дальнейшая жизнь больного представляется мне быстротечной, и я думаю, мы должны дать послабление, чтобы сохранить здорового и полноценного члена общества.
- Делайте, как считаете нужным. В конце концов, Вы врач, а я всего лишь чиновник Президента, охраняющий жизнь и спокойствие наших граждан.

* * *

Мне отключили чип. Пришел Иванссон и сказал, что чип отключен и я могу идти. Как долго я ждал этого момента! Не знаю, ждал ли я его во время беспамятства, потому что иначе не назовешь. Ты просто не принадлежишь себе, не контролируешь свои действия, ты хочешь одно, а скотина Железный приказывает тебе другое, и ты ничего не можешь поделать, потому что проклятый чип парализует твой организм и он перестает выполнять твои команды, а начинает выполнять команды Железного. Когда я впервые узнал про чип? Ах да, Тобор, мой сосед со странным именем... Мы пошли с ним на рыбалку. Как смешно вначале все было! Первый день моего пребывания в Сисисипи. Я как раз прилетел из Германии. Железному удалось меня уговорить вернуться на родину предков, да я и сам хотел во всем разобраться, правда ли, что говорят о Сисисипи у нас. Приехал на месяц... И сколько меня уже здесь держат? Полгода, год? Или все еще длится такой долгий, нескончаемый месяц? Я знаю одно: живым меня отсюда не выпустят. Все отговаривали – родители, сестра, друзья – но я был упрямый и получил по заслугам. Я не сразу поверил гниде Железному, когда он меня уговаривал на берегу Canale Grande. Но Иванссон... Иванссону я не мог не поверить. Он был так убедителен! Еще бы врач-психиатр не был убедительным! А ведь история этой продажной твари так похожа на мою. Пусть родился за границей, пусть вырос на исландских куличках, но тоже тянуло на историческую родину посмотреть, что там и как. Приехал... и продался, не выдержал – и продался. От меня того же хотите? А вот вам! Не дождетесь!.. Тобор вытащил на рыбалку... Сколько мы тогда выпили?.. А потом повел в подвал дома, с водой по колено, комарами и крысами, и я блеванул от неожиданности, когда увидел его. Чип-чип-чип, который есть во всех жителях Сисисипи, который ими управляет и говорит, что хорошо и что плохо, что делать и что не делать и еще много разных «что». Теперь он есть и у меня, и во мне. Какое счастье... что Тобор и наши научились его вынимать: им необязательно все время не думать, а исполнять. Какое блаженство мозга, свободного от чипа! Нет, сначала страшно. Я только и ждал этого момента, а, когда дождался, ничего не мог. Они кормят меня чем-то, что вызывает прекрасные видения, после которых становится невыносимо больно и хочется еще и еще прекрасного чего-то, но они не дают его больше, и я катался по полу, кричал, визжал, пока они не возвращались с новой дозой и только тогда успокаивался. Но они придумали новую пытку: они постоянно вливают в меня противную, заржавелую воду и не дают мне от нее избавиться. И вот из меня вынули чип, чтобы я, наконец, смог от нее избавиться, но я не мог. Я стонал, плакал, но не мог. Мой организм забыл, как это надо делать, и только со временем начал вспоминать. Какое это было облегчение после последней выдавленной капли! И вот теперь, пока они стоят за дверью и камера по старинке, когда еще не было чипов, наблюдает за мной, я только делаю вид, что тужусь снова и снова, а сам думаю, думаю, думаю, и именно этот процесс делает меня человеком, а не послушной частью ячеечного общества Сисисипи. А что стало с нашими? Тобор... Мариванна... Марго... Где вы? Мы все верили в одну светлую идею, что власть Президента небезгранична, что его можно свергнуть и тогда Сисисипи будет спасен и люди обретут новую жизнь, без камер и чипов, будут снова радоваться простыми человеческими радостями, и тогда все будет замечательно: они снова обретут так скоро утраченную свободу. Ублюдок Железный следил за мной шаг в шаг, подсматривал своими шпионскими камерами, за мной повсюду ходили его верные головорезы, он лично возил меня на экскурсии по переименованной в Президентград столице. Даже в самые застойные времена столицу никогда не переименовывали, другие города – да, как город, в котором я родился, но столицу – никогда. И теперь, с Президентом, это стало возможно. И все равно я убегал от Железного, уходил черными ходами, оставлял включенным свет и спешил на собрания наших у Мариванны или в подземном бункере у нее в подвале, где нас никто не мог засечь. А когда наши приходили ко мне, мы сидели в темноте на кухне, на полную катушку открывали воду, ломали камеры, чтобы из нашего разговора ничего не осталось бы понятым. Только жена Тобора все время боялась чего-то неопределенного, отводила меня в другую комнату и шептала мне на ухо, чтобы я не верил ни единому слову и держался от наших подальше. Мариванна... Милая старушка, потерявшая сына в очередной бессмысленной войне Сисисипи... Именно она продумала все тактические ходы восстания против Президента. Не все... Я сразу же полюбил ее, как только Железный прочитал ее письмо с сайта  Сисисипи, письмо, которое он ее вынудил написать под угрозами и пытками. Эта свинья - мучитель старой закалки, владеет техникой в совершенстве. Она писала своей подруге за границу, как замечательна жизнь в Сисисипи, но я чувствовал ее боль об утраченном сыне и обманчивых иллюзиях перемен к лучшему. И когда Марго привела меня к ней, я понял, что должен сражаться до последнего, чтобы хоть немного облегчить страдания миллионов таких Мариванн, попавших в ловушку Президента. Марго... Я влюбился в нее сразу, с первого же дня, когда она позвонила в дверь моей квартиры и я инстинктивно открыл дверь и дал ей войти, а потом вошел в нее, и мы занимались любовью... под зорким оком Железного, как оказалось после. Но разве это важно? Марго-Марго-Марго... Что они с тобой сделали? Я люблю тебя, слышишь, я люблю тебя... И чтобы ни случилось, я всегда буду любить тебя. Марго посвятила меня в тайну общества, в котором вместе с ней были Мариванна, Тобор, его жена и еще тысячи и тысячи восставших против режима Президента по всему Сисисипи. И вот настал тот долгожданный день, когда власть Президента должна была пасть, сначала в Президентграде, а потом и во всей этой  преступной системе. И мы были близки к цели, но кто-то нас предал, и, когда мы подошли к дворцу Президента, нас уже ждала в засаде его охрана с тысячами помощников Железного. Нас всех схватили... Кого убили на месте, кого посадили в машины и увезли непонятно куда. И когда меня кинули на заднее сидение, я успел увидеть окровавленную Марго, которую тащили к другой машине. Я пытался ее окликнуть, но мне с силой заломили руку, и я смог только промычать что-то невнятное. В автомобиле Железного... конечно, это был именно он... мне завязали глаза. Ехали долго. Всю дорогу подонок Железный ядовито уверял, что меня отпустят, как только я соглашусь, что Сисисипи – лучшая страна в мире, и останусь здесь навсегда. Я отказался. И отказывался снова и снова, когда меня бросили в эту вонючую подвальную камеру, когда в меня вживили чип, когда стали кормить препаратами, когда придумали эту новую пытку. Не дождетесь!.. Один раз я пытался бежать, высоко-высоко, вверх по лестнице, но сбился с ритма и споткнулся. Меня схватили... И тут я понял, что меня действительно привезли на родину, в город, где я родился. Помню, мама рассказывала, как пытали дедушку в подвале дома в центре города. Ему тогда удалось избежать уничтожения только благодаря смерти тогдашнего правителя. Не я сбился с ритма, одна ступенька отличалась по высоте от остальных, и поэтому я упал. Дедушка тоже пытался бежать... Родной город... Я родился в одноэтажном деревянном доме в центре. Как странно: деревянный дом в центре города! Из детства почти ничего не помню. Только этот дом. Мы эмигрировали, когда начались перемены. Мне было шесть лет...

* * *

- По-моему, достаточно, - озабоченно сказал Тобор, глядя на монитор, который показывал все новые и новые слова, оттесняя за границы экрана неактуальную информацию, исчезавшую в потоке сознания. Другой монитор показывал визуальное воплощение Либерманна. – Так он сейчас всю свою жизнь вывернет на изнанку прибора, да и жизни горячо любимых родственничков.
- А перед смертью и вспоминают всю свою жизнь, - тихо отозвалась его жена.
- Перед смертью? До смерти нашему Фрицу еще далеко. Он скоро сам на все согласится, и тогда для него начнется новая жизнь.
- Новая жизнь? Нет, именно смерть, потому что это уже будет не жизнь...
- Заткнись! – резко одернул ее Тобор. Он схватил жену за локти, с силой притянул к себе и испуганно-злобно прошипел: - Ты хоть знаешь, каких трудов мне стоит выгораживать тебя снова и снова перед Железным? Ты бы уже давно жила так, как живут остальные, если бы не я... если бы я не помогал Президенту. А знаешь, почему я помогаю Ему и государству? Потому что я люблю тебя.
- Любишь? Твоя любовь хуже ненависти...
- Хватит! – перебила их Мариванна. – Это Центр регенерации человека, а не место для семейных сцен! Я тоже считаю, что гну Либерманну нужно немедленно вставить чип. – Она дала команду санитарам и спокойно наблюдала за тем, как они вставляют чип в брыкающегося и вырывающегося Либерманна. Наконец, он затих и покорно пошел за санитарами в камеру. Монитор с текстом погас. – Как наивно было думать с его стороны, что мы в Сисисипи не совершенствуем технику. Отличное устройство, гн Иванссон, и испытание прошло успешно. А Вы как думаете?
- Полностью с Вами согласен, гжа Мариванна. – Иванссон довольно потер руки. – Нам удалось прочитать все мысли больного без использования чипа. Эксперимент, как Вы выразились, прошел успешно, и, если последующие испытания покажут положительную динамику, мы сможем начать демонтаж чипов, так как мысли, желания и поступки граждан Сисисипи будут нам и так известны. А теперь извините, нам надо идти. Марго, я жду тебя внизу. – С этими словами Иванссон вышел из камеры наблюдения.
- Ну, моя дорогая, теперь твоя очередь, - похлопала Марго по плечу Мариванна. – Совсем скоро, благодаря тебе, мы сможем приветствовать нового члена нашего общества...
- ...такого же бесчувственного, как и все остальные, - горько закончила Марго.
- Да что сегодня с вами такое? Вы что, сговорились? – не выдержал Тобор.
- Нет-нет, Тобор, не волнуйся. Я все сделаю... как всегда... потому что иначе... нельзя... Только Иванссон и миллионы других были когда-то такими, как Фриц. Они умели чувствовать и ощущать, радоваться и печалиться, смеяться и плакать, любить и ненавидеть. Понимаете – лю-би-ть? А Фриц все еще умеет... а через несколько мгновений забудет, что значат чувства и ощущения.
- Видимо, он тебя хорошо трахал, - усмехнулся Тобор.
- Как Иванссон и еще сотни других, - подхватила Мариванна.
- Причем здесь это? Иванссон и сотни других меня не понимали. А Фриц понимал. Еще никто не приезжал за мной на шоссе. Все знали, что я там стою, но оставались дома, в тепле. А Фриц действительно меня любил, хотел вырвать меня из этого адского круга. Любил. И теперь разучится любить... и понимать, - закончила Марго и вышла из комнаты. Она спустилась по лестнице и остановилась перед железной дверью, где ее уже ждал Иванссон.
- Готова? – спросил врач.
- Готова... – ответила она.
- Иванссон первым вошел в камеру. На полу, уткнувшись в камни лбом, лежал Либерманн. Он вздрогнул, услышав скрип двери, и со страхом уставился на гостя.
- Еще раз добрый день, гн Либерманн! – поприветствовал его Иванссон. – Вам уже лучше? Вижу, что лучше. А ведь у меня для Вас приятный сюрприз. – В этот момент в камеру зашла Марго. Либерманн вздрогнул. Марго несмело приближалась к нему. – Ладно, оставлю вас одних. Вам есть, о чем поговорить, - улыбнулся Иванссон и скрылся за дверью.
Марго подошла к Фрицу, встала перед ним на колени и сжала ладонями его голову:
- Узнал?.. - Она прижалась к его груди. Он робко положил руку ей на спину и слегка погладил. – Значит, узнал... Как мне тебя не хватало... Но теперь все будет иначе... теперь мы будем вместе. Я тебе скажу, что надо сделать, и мы больше с тобой никогда не расстанемся. Слышишь? Ты должен... во всем сознаться... признать свою ошибку... и тогда... – Она почувствовала, как судорога прошла по телу Либерманна и он хотел отпрянуть от нее, но она еще крепче прижалась к нему и не отпустила его от себя. – Я знаю, это звучит странно... но другого выхода нет... Я поняла, что я была не права... что Тобор, Мариванна и все наши были не правы... Сисисипи действительно идеальная система, и теперь я это чувствую. И только Президент может нам дать все блага, о которых мы мечтали. Нужно только немного подождать... перетерпеть... и тогда нас ждет великое и замечательное будущее... Ты слышишь?.. Я это чувствую. И они тоже почувствовали. И мы все были бы счастливы, если бы ты тоже мог это почувствовать и вернулся к нам... вернулся ко мне... – Она пристально посмотрела ему в глаза, вытерла сбежавшую по щеке неожиданную слезу и поцеловала его. Потом Марго достала из кармана круглую таблетку и вложила ее в руку Фрица. Он с силой сжал руку в кулак. – Она поможет тебе успокоиться, все обдумать... и ты вернешься к нам. Я знаю, ты вернешься к нам... вернешься ко мне... Я... люблю... тебя...
Она еще раз поцеловала Фрица и качаясь вышла из камеры.

* * *

- Если Вы не верите мне, - говорил своему собеседнику Железный, осматривая горный альпийский ландшафт за столиком в кафе крепости Hohensalzburg, - поверьте людям, которые уже приезжали в Сисисипи, но через месяц вернулись, так как их что-то не устраивало. Вот, например, гн Фриц Либерманн, программист, приехавший к нам из Германии, но добровольно вернувшийся через месяц в Мюнхен. – Железный нажал на своем ноутбуке клавишу, и на мониторе появился Либерманн. За его спиной мелькали два телевизионных экрана: один с нечеткой стационарной картинкой, другой с бегущими по нему строками. – Здравствуйте, гн Либерманн!
- Добрый день! Прошу Вас, херр Железный, называть меня на немецкий манер: херр звучит гораздо привлекательнее Вашего гн, - поморщился Либерманн. – Да, действительно, я провел месяц в Сисисипи...

Варшава-Краков, март – апрель 2004