Покой для отверженных

 Желтые стены… Глухие голоса за стеной… Вдруг она услышала дикий смех. Человек в пижаме прошел по коридору, нервно тряся головой. Вот уже который день она здесь, но все не может никак привыкнуть, что она одна их них. Ведь это несправедливо! Так не должно быть! Она не псих! Она не может находиться среди них! Но никто не понимает. Ласково-приторное лицо медсестры как будто сообщает: «Не бойся, милая, мы все понимаем, но…: Это страшное «НО»… В нем все дело… «Да, конечно, доченька, - говорила мама, - но, милая…ты должна понимать…» Что! Что она должна понимать?! ЧТО? Объясните ей! Что доведенная до отчаяния непониманием окружающих девочка спятила? А в чем она виновата? Ну объясните же ей! Не получится… И не пытайтесь… Просто, так было удобнее всем: не замечать ее. И вот она здесь…
По коридору мимо нее прошел вчерашний псих. Ночью привезли… Молодой парень, красивый, но лицо перекошено злобой и недоумением: «За что?». Наверное, такой же вопрос застыл и в ее глазах, уже навсегда.
Она внимательно взглянула на парня. Вот еще один такой! Совсем как она! Вдруг он поднял голову и посмотрел на нее. Ей стало страшно и приятно одновременно. Его глаза долго изучали ее тело, волосы, глаза. И от этого пробегал мороз по коже.
Утром она услышала обрывки разговора в коридоре под ее дверью. Мама и врач.
- Ну-у, вы ведь понимаете…, сделайте так, чтобы все выглядело…прилично. Ведь вы меня понимаете!
А-а-а! Маме нужно приличие! Господи, а с каких пор? Мамочка милая, когда ты успела возненавидеть меня! Что здесь со мной хотят сделать? Что?! Она боялась. Подошла к окну и тихо припала лицом к железной решетке. Тюрьма! Я хочу на волю! Мама! Слышишь?! Я хочу домой! Пустите меня!... Прибежали медсестры. Опять их ласково-приторные лица, их успокаивающие слова и коварный шприц со снотворным исподтишка.
А в коридоре - притворно-соболезнующий голос врача: «Ваша девочка очень неспокойная… Сожалею…, но она пробудет у нас достаточно долго».
-Да-а-а, - задумчиво, печально и лживо отозвалась мама.
Мамочка защити меня! Умоляю! Сознание угасало…
Ночью в палату пришел тот парень. В тюрьме было темно. Казалось, даже луна спряталась от его безжизненных глаз. Он тихо наклонился к ней и дотронулся губами до век, потом скользнул по лицу. Горячие губы шептали: «Уйдем, уйдем со мной… Ты такая же, как и я. Я видел твою мать. Здесь много таких детей, но все они смирились, стали баранами». Он резко встал: «А знаешь, как тут используют девчонок врачи? Нет? Отлично и не знай! Уйдем…»
Она молча встала с кровати, протянула ему руку. Сердце глухо и часто билось. Он тихо вывел ее из палаты. На полу лежала медсестра.
- Я всего лишь сделал ей укол, - прошептал он, увидев ее испуганный взгляд. - Пойдем, маленькая.
Он вел ее все вверх и вверх. Господи, как же долго они шли…
Последний этаж, крыша… Все… Пути обратно нет.
- Не бойся, малышка, - шептали его губы, - нам будет хорошо вместе…
И, схватив ее за руку, он бросился вниз.
В ночной темноте прозвучали два глухих шлепка. Как будто взорвались пакеты с молоком, скинутые из окна.
Они ушли туда, откуда не возвращаются. А где еще, скажите мне, найти покой двум отверженным?