Времени... кровная месть

          В ремесленном училище мы с ним учились в одной группе. На токарей. Он был такой застенчивый, с голубыми глазами и черными ресницами. Лицо розовое. Ну как девченка. Вечно приткнется к стене где-нибудь и думает, думает. А я был какой-то заводной, из драк не вылезал. То сам кого отлуплю, то меня отмантулят так, что везде хрустит. Кличка у меня была Пепа. Но с ним конфликтов не имел. Его вообще никто не трогал. И вот однажды, когда мы, как всегда оравой, ввалились в столовую, я вдруг увидел, что у раздаточного окна он стоит первым.  Такого никогда не было. Не раздумывая, я оттолкнул его и стал впереди всех. Он был невысокого роста, полный. А я за один год как-то сразу вымахал и ввысь, и в ширь. Только взял первое, как он протянул руку и поставил тарелку с борщом на свой разнос. Так же спокойно он забрал у меня и второе с третьим. Я ничего не сказал. Но когда вышли из столовой, завел его за угол и ударил кулаком в лицо. Потом колотил его частенько. Да и пацаны, один раз увидев его беззащитность, изощрялись кто как мог. Юность, она жестока. Тем более, время тогда было суровое. У многих из ребят отцы погибли на фронте, а некоторые пацаны вообще воспитывались в детдомах. Короче, послевоенное детство было не сладким. К нему же часто приезжали родители. Не знал я, что они были не родные, что взяли пятилетним пацаненком тоже из детдома.   
          Окончив училище, мы разлетелись кто куда. По направлению я попал в город Бийск, что на Алтае. Но вскоре переехал работать в Людиново Калужской области. Отработав какое-то время на большом заводе, решил отправиться  в Сухиничи. Не понравилось мне в громадном цеху, где на карусельном станке обтачивал колеса для вагонов и тепловозов. Да и женщина, воспитавшая меня, ставшая матерью, давно звала домой. Одиноко ей было в пустом доме.
         Но долго все равно не выдержал. Через год уже учился в областном учкомбинате на шофера. Дрался и там постоянно, оправдывая данную городскими верховодами кличку Пепа. Королевал, было дело. Чего уж там. Домой ездил не часто из-за постоянной нехватки денег.
        И вот тащусь однажды, уже осенью, перед окончанием курсов, с чемоданом по вокзалу, голодный, с незажившими ссадинами на лице, и верчу головой в разные стороны, ищу,  где бы поесть и купить чего-нибудь матери на скалымленные на разгрузке машин с овощами деньги. Думаю, сыном я был внимательным. Вышел на привокзальную площадь, стал и стою. Вдруг на плечо легла тяжелая ладонь, развернула едва не вкруговую и сразу уши заложил густой бас:
          - Пепа, друг, сколько лет, сколько зим.
          Я задрал голову кверху и оторопел. Это был он, Сашка Будаев. Тот самый тихоня, которого колотил в училище. Но теперь надо мной возвышался красавец, косая сажень в плечах, на полторы головы выше меня. Я стоял и не знал, что делать. А он, добрая душа, мял и тискал по медвежьи, вспоминал, как вместе учились. Рассказывал, что едет на Север, на большую комсомольскую стройку. И смеялся, смеялся, от всей души радый такой встрече. Мимо шли люди, девчата откровенно заглядывались на него. А передо мной плавало его лицо. Все в крови. Так стыдно было за прошлую жестокость, что не знал, куда прятать глаза. А он уже тащил в столовую. Смеялся и хлопал по плечу, словно всю жизнь я был его лучшим другом.