Я - толик

Я - Толик.
Однажды я был Анатолием Сергеевичем, но это было давно и вспоминать об этом все равно, что пить остывший кофе на морозе. До и после этого я всегда Толик. Толиком скорее всего и помру. Мне поставят маленький крестик на большом кладбище и табличку с именем Толик.
Мне нравится быть Толиком, и я не хочу быть кем-то еще. Кроме имени у меня есть еще кое-что, что мне нравится. Например, книжка о мальчике с раздвоением личности. Я читал ее много раз. Это не библия, это лучше. Библию, правда, я не читал, но я про эти дела и так все знаю. Откуда? Да от Ирки моей, от кого же еще. Ее тумбочка рядом с моей. У меня на тумбочке лежит моя книжка, а у нее – библия. Ирка говорит, что эта книга – святая, а я про свою ничего не говорю. Она мне просто нравится. Вот только я между страничками деньги не прячу, а она в своей библии запросто прячет. Всегда. А об этом все знают и воруют. Вот вам и святая книжка.
Почему моя? Ирка моя потому что ничья. А раз ничья, значит моя. Беру, когда хочу и делаю с ней, что хочу. Хочу, про библию слушаю, хочу, косы ей расплетаю. Я все могу с Иркой. А она возьми, да и скажи: «Толик, раз мы не можем жениться, давай кого-нибудь усыновим»…
А косы у нее! Таких ни у кого нет. До самой попы и рыжие. На таких косах повеситься можно. Но я пока не решаюсь. А ножницы на всякий случай от Ирки прячу. Вдруг вздумает отрезать косы, а ножниц-то и нет. Она расплачется, а тут я: «Ирка, давай про библию!» И косы целы будут.
Ирка! Что ты говоришь такое! Кого же это мы усыновим! Кто нам усыновит-то! Нас самих…лучше сгоняй за пивом. Странное дело. Пиво люблю я, а покупает всегда она. Правда, она очень долго ходит. Наверное, торгуется долго. Денег-то почти всегда нет. Ненадежное место – библия. Но пиво всегда приносит. Заходит растрепанная, счастливая и с пивом. Но это только, когда Витька торгует, а в Ленкину смену только за деньги.
Моя жена никогда не ходила мне за пивом. Я просил, а она не шла. Гордая была и красивая. Но у нее не было кос рыжих до попы, а был тренер по тяжелой атлетике. Ее тоже Иркой звали. Она сильная была, как слон. Меня могла раздавить, если бы упала. Я любил ее и боялся. Ирку все боялись. Потом я ее стал меньше бояться, но и любить тоже. Потом я просто сбежал. С книжкой и мусорным ведром. Ведро оставил у подъезда, а сам побежал к Ирке. Мы сдвинули тумбочки так, чтобы в щель не падали мои очки, и зажили душа в душу и тумбочка в тумбочку. Сколько ей лет? Да примерно, как мне. А мне не дашь и сорока. Я хорошо сохранился. Потому что не встаю с кровати. Это паралич. А у Ирки ампутирована грудь. То ли рак, то ли еще что. Поэтому она свои косы кладет спереди, на то место, где была грудь, а не сзади, как все.
А на улице была весна! Да, говорят, еще какая! Ирка говорила про каштаны, про  босоножки, про то, что можно есть мороженное прямо на улице, и горло не простынет. Я вижу свое отражение в небе. Только в небе без облаков и самолетов. Я лежу у окна. Я сразу лег у окна. Я еще ходил и даже бегал, а койка моя уже была у окна. Как чувствовал. Небо – мое зеркало, а Ирка – глаза. Она знает такое, чего я уже стал забывать. А я работаю расческой. Ласковым гребешком. А еще она меня любит за то, что мне хуже, чем ей. Ведь, что такое грудь? Это то, чем кормят маленьких, а когда их нет, то и грудь не нужна. А ноги…ноги нужны всем.
Жена моя Ирка рожала. И у нас был маленький мальчик. И она его кормила своей огромной мускулистой грудью. Он наверное сейчас тоже штангист. Ко мне он не приходит. А у Ирки так никого и не было. Мне вообще кажется, что она чиста, как ангел из ее библии. Вы понимаете, о чем я. Хорошо, что по небу иногда пролетают птицы. Когда Ирки нет, я слежу за пролетающими птицами. Это тренирует реакцию. Просто надо же хоть что-то тренировать. Я бы рассказал вам про наших соседей, но они самые обычные. Даже еще обычней. К ним ходят дети с открытками и другие тоже приходят с апельсинами и соком. Мы с Иркой ходим друг к другу, как тот мальчик из книжки. Он ходил в гости сам к себе. Вот он был необычный…