Шестеро

Новизна дается с трудом. Я чувствую, что с такими темпами скоро
придется просто сломать шею…
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

…Их было шестеро. Две могильные плиты на шесть персон.
Алертная  масса, Она приблизилась почти мгновенно. Она трепетала и
извергала поток звуков, беспредел которых возмущал и пугал. Мышцы
начали судорожно сокращаться. Биение в конвульсиях… привыкание…
- Алли…сан-бузер,- изрекло крайнее правое.
Тело слегка пошатнулось и опустилось на теплую могильную тень. Пальцы
срослись и похолодели, обхватив шею и  стальную пряжку, пропахшего
кожей ремня. Образцы медленно прекращали пульсировать.
«Узнать», я хочу «узнать».
- Мое почтение, - прошептал еле слышно Вилли.
Немое согласие. Мгновенное осознание власти. Закон, не требующий
решения большинства. Единственный, заклейменный желанием…
Теперь Вилли снова есть. Он здесь и незрим…
Творец, он ждет свое творение, чтобы снять с него скальп и отведать
молодой крови, сделать ажурный надрез на запястье.
Шесть фигур четко вычерчиваются на фоне бесконечного кладбищенского
лабиринта.
- Кто ты? Я тебя не знаю.
- Я, Вилли.
«Кто ты»… «Кто ты». Два коротких символа, придуманных источника
человеческого счастья. С какой неистовой силой проникают они в своего
хозяина, привлекая все новые и новые переменные; ктоты – код от двери
в неизвестность, начало охоты, начало отсчета времени.
Я восхищаюсь им, я люблю смотреть на него, деформируясь под его
свинцовой тяжестью. Мягкий неуловимый взгляд, проскальзывающий все.
Тонкая, прозрачная, почти забытая потерянная улыбка и иронично
сведенные ноги, замершие в ожидании сигнала непрерывно плавающих в
воздухе кистей.
Привыкание приближается к своему апогею, извиваясь и воспламеняясь.
Мышцы уже не столь напряжены. И даже под такой тяжестью неудобство в
ступнях почти неощутимо.
Я – приближение страсти, начало агонии!  И вот ее смирение
олицетворяет гортанный хохот.
- Здравствуй.
Я не заметил искажения образца…
Он ждал, он ждал все это время, ждал, не начиная ждать. Его творение
нелепо, завершено и недосягаемо, и, видимо, поэтому его столь
необходимо сотворить заново.
- Кто ты…
Он очертил вокруг себя окружность.

                Ария праха
- Я Вилли…
- Не слушай. Это бред. Я Вилли.
- Давай повторим это снова. Давай проделаем это до головокружения.
- Что ты слушаешь?
- Тебя!  Я лидер, я истинное благо, я протяну тебя через призму
сюрреалистического триумфа! Я лишу тебя девственности до рождения. Я
уничтожу саму твою суть!
- Затравленные звучания бесконечного числа привязок и ограничений, под
четко прослеживающуюся и отточенную барабанную партию. Мертвая хватка,
логическая целостность в цементной форме.
- Лицемерие… сегодня… сейчас…
- Отчаяние!?
- Ликование! Удар! Это ликование… и снова удар. Удар и боль
несовместимы. Так взови же к ней, приласкай ее, она ведь не ощущала
тепла целую вечность, она так одинока. Избавь же ее от меня, ибо я
ненавистен ей, дай мне спокойно поймать ударную волну, с каждым разом
наращивая массу. Чем ошеломительней удар, тем  ярче и сложнее ритм,
тем прямее осанка и слабее мышцы.
- Я молю..! Нет…
Кричать! Кричать…, кричать, значит дышать. Тихо! Тихо шептать, чтобы
не спугнуть меня.

Безмолвие опускается на могильные плиты и тонет в своей собственной
слюне. Оно, наконец, почуяло бездарность своего отсутствия.
Необходимость сковать образцы, они бесполезны. Их закольцованность
вызывает рвотные позывы. Заменить, заменить и связать безмолвными
узами брака. Как когда-то это сделали со мной. И сделают снова, с ним
или с ней, не важно. Их никогда не останавливали мои стенания, мои
желания и стремления. И вот теперь я опять в страхе, увлекаемом
всеобщим незамысловатым образом. Нет, не за свое существование, оно
бессмертно и неприкосновенно, оно растворилось в своей модели. Нет, он
одержим не этим. Он одержим промахами, даже не столь ими, сколь их
эстетикой.
И он касается ретроспективы, чтобы удержать свое творение.

                Ария тлена.
Они одни…Творец и его опустошенное творение.
- Вилли, Вилли, Вилли…
И в это мгновение я не могу даже посмотреть на него. Чувство долга не
покидает ни одной линии, наседает и подстегивает.  Я пытаюсь вычерпать
тонны песка из своих глаз, ушей и рта. Чуть медленнее и чуть тише.
Подол бархатного вечернего платья скользит по морщинистым могильным
плотам. Их пальцы касаются нежной, бледной кожи друг друга, оставляя
чуть заметные налитые жизнью отпечатки. Отпечатки былого, или это
прелюдия приближающейся вещи. Моей сломанной игрушки… Хлам,
представляющий тысячи отдельных деталей, которые я так и не смог
собрать, а, может, смог и собрал, но деталей от этого  меньше не
стало. И это уже давно не рисование, это обряд посвящения, обряд
жертвоприношения, жертвопокаяния, жертвоотрешения…
- Зачем… Для  кого… Когда…
Засыпать себя собственным пеплом. Еще медленнее, еще тише.
Его стеклянные карьи глаза периодически наполнялись золотистым светом,
а быстрота смены его поз сравнима  лишь с мерцанием перегорающей
лампочки. Как жаль, что он один, как жаль, что не оба. Мягкие чуть
заметные ласки разливаются по кладбищенскому безмолвию.
- Люблю. Тебя, Вилли…
Слияние двух тел, покрытых могильными наростами.
Безумие, ярость, эстетика пуста…
Я с бешеной скоростью несусь сквозь нескончаемое число стен, к вам,
возьмите, я хочу, прикуйте меня к себе, я воспаряю, я недосягаем, я
возношусь. Совсем медленно, почти бесшумно…

Бездарный творец и его творение, среди шести вычерченных образцов в
паутине безмолвия. «Черно-белое немое кино».

Навязчивая идея? Плюнуть в лицо тому, кто осмелится назвать это
несовершенством. Это единственное существующее отсутствие
существования. Да, это упрямая, бессмысленная, обреченная; это
шокирующая и всеобъемлющая идеализация. Идеал – истина – эстетика…
А теперь в слезы, в слезы за всех и за все, до изнеможения, биться в
истерике бок о бок с единственным препятствием на пути
спортсмена-инвалида. И в потоке слез и стенаний из-за всех, из-за
всего вылавливать эхо непрерывного смеха, массовой истерии. Play –
перемотка – play, под умиротворяющую игру его творения.
Это скрипка?
Это не скрипка.
Это уже давно не скрипка…



                Еще одно описание.

Музыка…Скрипка… Шелест листвы, три клока клена, кружащие над огромной
лужей. Всплеск воды, чьи-то ботинки. Хорошо скрутило, это недостаток
общения. Найдет или нет?  Легче. Трава и теперь уже грязные ботинки.
Можно покурить. Птицы, воробьи что ли? Нет, это не птицы, так, чтоб
цепочку к концу привести. Когда же придет понимание, что надо уходить?
Как-то неспокойно:  стоять сил нет, идти нельзя, рано. Перекресток,
стена леса прилипла к пяткам.  Оторвать вместе с подошвой. Руки
пропитались дымом от одной сигареты… Это обостренное обоняние. А ведь
есть еще! И чего так нервы натянулись. Чье-то спокойствие рядом. Пора.
Напугает или даст расслабиться. Промах. Прочитывать бесполезно,
иллюзия, подмена, но фантазировать тоже приятно. Батарейка не дотянет
до дома. И все же кругом. За листвой, точнее за ее ошметками. Люди,
лица, люди, лица, люди, лица, люди, лица. Ух ты! Почти дотянула.
Назойливое помещение. Сейчас начнется...