Коттедж 3 главы повести

1
О приезде. Познакомьтесь с Полом

О, это был великолепный новый коттедж всего в пятнадцати ми-нутах ходьбы от станции вниз по склону старой морщинистой горы… Приехав сюда, группа молодых людей почувствовала себя городскими варварами. Кое-кто приглушил звонок мобильного телефона. И музыка в стиле драм энд бэйз, мешавшая пассажирам поезда, была выключена и перестала нарушать тишину повторяющимися звуками.
Стояло лето, июнь, и было жарко. От коттеджа вниз по склону, заросшему ежевикой, шла узкая тропка, да и она обрывалась метров через двести. Наверняка ещё дальше, к подошве горы, спуститься можно было, лишь принеся в жертву колючкам брюки и обувь. Но один из ребят сообщил, будто озеро блеснуло ему, и он пойдёт туда – вот только вещи распакует. А кто составит ему компанию?
Двенадцать минут ребята распаковывали затянутые голубоватой плёнкой сумки и чемоданы. Девицы, шурша юбками из плащёвки и звеня чёрной металлической бижутерией, болтали о нарядах и резали хлеб на кухне, выбивали пыль из бежевых диванных подушек и заправляли плёнку в фотоаппараты. А когда они вышли на лоджию, гора утонула в свете Солнца, отразившемся от их фотоаппаратов, юбок, бижутерии, глаз, зубов, и от их искрящихся шуток, и от их светлых, но зеркально-холодных душ. Парни взрéзали последнюю плёнку на чемодане Пола. Пол – он говорил об озере – схватил видеокамеру (киносъёмка была прерогативой мужской половины компании) и полетел вниз, не оставляя следов на траве и мху грубыми ботинками на рифлёной подошве.

Вечером Пола ждали к ужину. Готовили все отвратительно, потому могли откладывать приём пищи вплоть до завтрашнего дня. Они приехали на пять суток, и, конечно, собирались остаться здесь навсегда. Уведомить родителей, чтоб те платили по скромной сумме за каждый день их побега. Глядишь, года через три коттедж перейдёт к ним на законных основаниях – хотя это очень, очень маловероятно.
…И был вечер, и Пола не дождались и съели черствеющие бутер-броды и салат. А ночью планировалось веселье – привальная. Но Пол не вернулся, и ребята пошли его искать. Через три с лишним часа свет фонариков приблизился вновь к дому. А Пол, смеясь, ёжась от холода, сидел в развилке громадного ильма на полянке. Конечно, до озера он дошёл. Но почему-то оно ему совсем не понравилось – не ежевика ли, разодравшая ногу до крови, виной тому? Зато фильм о поисках пропавшего обещал быть отличным…
…Пола стащили с дерева. Девицы, визжа, вцепились в и без того порванную одежду. И камера, на которую наступил Перри Андерс, перестала снимать.

2
Утренние злоключения

Первый конфликт разодрал утро на восемь маленьких, сочащихся кровью кусочков. Мисси и Джек проснулись в одной постели. Этого никак не должно было произойти. Мало того, в кроссовки Джека выдавили тюбик зубной пасты. Что же до Мисси, то все её вещи оказались перемазаны помадой. Найти виновного не составило труда. Пол заснул, совершая очередную пакость: вставив в кран специальную прокладку, окрашивающую воду в кроваво-красный цвет. Голова поганца покоилась на раковине, сам он сидел на стиральной машине. Сладко посапывая, он, вероятно, во сне дошёл до своей постели, лёг и ожидал утренних воплей. Однако пьянка, да и свежий-свежий ароматный воздух, сыграли с Полом в дурака и оставили его в проигрыше. Сон, не менее подлый, чем сам ночной хулиган, навалился на тщедушного оператора, позволив Энджи, Джеку и Перри застать беднягу на месте недовершённого преступления.
Это составило первую, одну восьмую, часть утренних злоключений. Засим последовали: перепалка Мисси и Джека, разделение компании на два лагеря – «Мисси, не робей!» и «Джек, ты прав!», а также попытка удушения Гейбл подушкой, взятая Элинор без спросу туалетная вода полузадушенной Гейбл и скандал на тему «куда вы дели кассету с моим фильмом», инициированный, конечно же, самим режиссёром-неудачником. Это шесть проблем, и все они взаимосвязаны. Две же последующие причастны к основному кон-фликту только косвенно, ибо касаются самого коттеджа.
По порядку.
Сразу после того, как Пол был обнаружен спящим в ванной комнате, его подвергли цветной головомойке. При этом Перри возмущался громче всех, ибо отличался комплекцией и голосовыми связками оперного баритона или даже баса. Гейбл и Лора поспешили на шум и увидели странную картину, впрочем, почти полностью заслонённую Перри: тщедушное тело Пола было перекинуто через край раковины, и вода в раковине… о боже, не кровь ли это? Однако быстро разобрались в сути дела. Джек рассказал Лоре, что за красная жидкость течёт из крана, и девицы даже пожалели, что замысел Пола оказался раскрыт. Ведь за то, чтобы послушать вопли впечатлительной Элинор, каждая отдала бы последнюю серёжку – конечно, если одна из пары потеряна.
Пока Джек со свойственной ему нежностью объяснял Лоре суть её заблуждения, приобняв стройную шатенку за талию, Мисси, глубоко оскорблённая столь позорным разоблачением её чувства, решила смыть холодной водой следы туши на щеках. Зайдя в ванную комнату, Мисси получила удар ножом в сердце, выражаясь образно. Лора, отлично посвящённая в тайну влюблённой, клялась, что никогда не позволит себе ничего с Джеком. И вот их объяснение уже достигло личного контакта! В кухне Мисси нашла в шкафчике бренди и приготовилась обрушить бутылку на голову объекта страданий – но для храбрости вылила содержимое себе в желудок. Это не помогло. Стоило ей увидеть Джека, и бутыль в руке опустилась. Но за завтраком Мисси была растоптана окончательно, ибо Джек – неджентльмен по сути своей – сообщил парням, что учинил ночью Пол: перетащил Мисси в его, Джека, холостяцкую кровать! И это притом, что барышня – родная сестра Пола! Гейбл удивилась: разве Джек не обрадовался, проснувшись рядом с Мисси? Несчастная выбежала из кухни, и её недостойный возлюбленный шепнул парням: «Я? И Мисси? Даже по пьяни – никогда…» Мисси влетела в свою комнату и нашарила в сумке любовное письмо к Джеку; послание было порвано в клочки, как и все романтические мечты. Уничтоженная морально, Мисси решила про-должить начатое Джеком и прекратить существование физически. Капсула с мышьяком, зашитая в подкладку сумки, была ею оттуда извлечена. На кухне во всеобщем молчании бедняжка высыпала дозу – впрочем, не только не смертельную, но неспособную убить даже нерв в зубе, – в чёрный кофе. Тогда Джек, который видел в Мисси потенциальную любовницу (когда он женится), решил удержать неразумную девицу от акта самоуничтожения – пусть даже чисто символического. Ну, как водится, была сцена: визг «не подходи, или я не знаю, что сделаю», – немного расходящийся с намерением, не так ли?.. Джек выбил чашку из рук Мисси. Сидящие за столом вскочили с мест. Ровно половина лишённых завтрака возопила: «Мисси, не робей!» – однако пусть бы Мисси и не робела, а завершить задуманное у неё бы не вышло: яда больше не было, а иначе уйти со сцены барышня не могла, так как боялась боли. Единственно понятной Перри целью всего театра было желание взбалмошной девицы получить от Джека извинения, а заодно предложение руки и сердца. Поэтому Перри организовал лагерь «Джек, ты прав!», а сам тут же переметнулся на другую сторону баррикад, где Гейбл создавала группировку «Мисси, не робей». Вытеснив Энджи, решившего, что ему не место в дамской компании, Перри принялся утешать Мисси, наливая ей и себе бренди из собственной «вечной» фляжки. Состав противоборствующих сторон представляет определённый интерес для стороннего наблюдателя. Лагерь «Джек, ты прав!» был ограничен кухней, где Джек убирал осколки на пару с Лорой, а Энджи и Пол обсуждали сноуборды. Оба последних были первыми экстремалами в компании, особенно старался Пол.
В комнате Мисси и Лоры за отсутствием последней обретались Гейбл (Подстрекательница Гейбл, если угодно), Перри – тембр его голоса успокаивал, Элинор (она смотрела в окно) и сама виновница, сидящая на краешке кровати – и на грани нервного срыва.
К окну прилетел бумажный самолётик. Элинор вылезла на козырёк над крыльцом и развернула послание. Там значилось: «Кто прочёл – тот козёл». В это время Перри засуетился и полез в окно – помогать Элинор. Дело было ясным: они с Элинор знали друг друга с детства и числились во всех списках приглашённых неизменно вместе, парочкой. Теперь их пути разошлись, как шов на юбке Элинор. Надо сделать всё возможное, чтобы это заметил только я, – решил галантный баритон. Гейбл же не удержалась и, едкая, как моющее средство, прошипела: «…и умерли в один день…» (козырёк не выдержал бы вес далеко не субтильного кавалера). Нервная Мисси захихикала, а Перри побагровел, вернулся в комнату и бежевой пыльной подушкой прижал не ожидавшую нападения Гейбл к дивану. Её острый язычок не смог прорезать плотную ткань наволочки. Половина тонального крема и помады осталось на лицевой стороне подушки. Перри подержал Гейбл, пока её ноги не перестали шарить по полу в поисках его ботинок, и отошёл, как ни в чём не бывало. Гейбл дёрнула плечиком, встала с дивана и пошла в свою комнату. Там, где она и Элинор провели час или два перед вчерашней привальной, было душно, но пахло очень приятно. Аромат исходил от серебристого флакона туалетной воды, купленной Гейбл на последнюю стипендию. Элинор вскоре тоже пришла в девичью светёлку. Вспомнив инцидент с Перри, обе посмеялись, и тут Элинор взяла с полочки тот самый флакон. Полузадушенная и полная впечатлений от недостатка кислорода, а также пыли и мыслей о клещах-сапрофитах, живущих в обивках… Полная всей этой гадости, Гейбл фыркнула: «Даже не спросит…» Дурной характер пострадавшей чуть было не поссорил Гейбл с её единственной подругой. Вовремя появился Перри; он случайно заметил в руках Элинор серебристый цилиндрик, попросил понюхать, наступил на вторую пару туфель Гейбл и, конечно, рухнул, увлекая на пол торшер, несчастную туалетную воду (или вернее сказать – несчастливую?) и Элинор. Помятые, но смеющиеся, двое человеческих созданий поднялись с ковра, торшер был водворён на место, флакон восстановлен на полке, туфли убраны. А Гейбл исчезла из комнаты, оставив на кровати вмятину и коробку от кассеты для видеокамеры.
Пол, вдоволь наговорившись с Энджи, пришёл к выводу, что это лето не будет прожито зря. Сперва они собирались прыгнуть с парашютом, после – поехать на чемпионат по триалу на велосипедах. Это – в первую неделю после возвращения. А потом можно махнуть в Швейцарию, к примеру: их ждёт сноуборд, горные лыжи… Но за стенами коттеджа был жаркий июньский день, самая его середина, и вспоминать о снеге было странно. Пол выглянул в окно и увидел очаровательную красную белку. Этот зверёк пробудил в нём умиление, и режиссёр-оператор-сценарист-продюсер решил, что свой великий фильм закончит кадрами прыгающей по ветви ильма белки. Потянулся за камерой, отремонтированной ещё ночью. Скотч не давал экранчику отогнуться на 90°, но ему и 70° вполне хватило. И Пол решил снимать на старую кассету. И пошёл за ней в комнату. Но в рюкзаке лежали все, кроме последней, с фильмом. Ругая обитателей коттеджа ласковыми на первый взгляд словами, Пол выпотрошил все ящики и карманы соседа. Тем не менее Джек кассету нигде в комнате не спрятал, а белка могла уже упрыгать по ветке дерева слишком далеко.
Вставив новую кассету, Пол метнулся к ильму. Снимаемая во всей красе, крупным планом, белка неторопливо прошествовала к окну. Пол выключил камеру. И, включив режим просмотра, обнаружил, какую концептуальную и новаторскую вещь он сделал из обычного фильма, случайно нажав на кнопку обратной съёмки. Белка прыгала по ветке ильма – сперва медленно, потом ускоряясь. Только задом наперёд.

Пол вошёл в гостиную. Тихо сел на кровать. Все ждали, что он выкинет на сей раз. Пол выкинул подушку с дивана в окно. И заорал: «Куда вы дели кассету с моим фильмом?» Гейбл смеялась так звонко и неудержимо, что Перри молча пошёл в её комнату. Догадался и Пол, но продолжал гневно озирать лица товарищей. Перри принёс футляр и с видом придурка сказал: «Это не от неё, Пол?» Режиссёр, лишённый дебюта в мировом кинематографе, взревел. Но белка, белка… Он снова увидел рыжий хвост на ильме, в дупле.
…Горячая, но не расплавившаяся, кассета, блестящая пластмассовая коробочка, лежала в гнезде рыжей воровки. Гейбл плакала от смеха.

3
Проблемы обостряются

Гейбл вышла на кухню. Энджи был там, варил пельмени. В шесть утра соображалось плоховато. Несчастные кусочки теста с мясом прилипли ко дну кастрюли. Гейбл отодрала их шумовкой, долила воды – и всё это со слишком высокомерным видом: мол, кто ж так пельмени варит? Вот как надо… Поинтересовалась: «Ты, конечно, посолить не догадался?» Энджи посмотрел на неё, дружеская улыбка, выплывшая на лицо, когда Гейбл пришла, сменилась холодным раздражением. «Послушай, тебе, наверное, проще всё самой сделать, а не учить меня. Может, я и бутерброды приготовил не так?» Она мысленно обругала себя за вспышку неудовольствия. Да, но он совершенно не приспособлен к самостоятельной жизни…
Большой дом на лесистом склоне пока ещё был тих, и даже их перепалка никого не разбудила. А по Гейбл, так можно было им и не ложиться – расслаблялись до пяти утра, а сейчас четверть седьмого.
Какие были этим утром сны… Иногда сонные образы взяты из реальности и потому ясно, что находишься в области грёз. В этот раз подсознание поработало на славу: выбрало самые блаженные, красивые и пьянящие места. Деревья на зелёных шёлковотравных полях были идеальны, с малахитовыми кронами и тёплой корой. Дубовые рощи, буковые аллеи, тисовые группы. Из-под фисташкового ковра, подёрнутого розовым дымком вереска, проглядывает мел. Как обычно, мир этот был пуст: ни птиц, ни насекомых. Бесконечно можно скользить шлейфом белоснежного одеяния по молодому мятлику, обходить овражки, вступать на вершины холмов. Их спины податливы, они кажутся высокими; но стоит подойти ближе, и они умаляются перед тобой. А на самых величественных из этих нереальных холмов растут могучие дубы – и всегда только дубы. Других деревьев здесь быть не может… Тисы, буки и дубы. Да, определённо: именно эти три хозяина английских просторов. Вот подходишь к одному из малахитовых великанов; нагретый Солнцем ствол, такой… шелковистый? притягивает. Она гладит его, словно застывшего древнего скакуна… с короткой гривой…
Проснувшись, Гейбл боялась открыть глаза. Проследила свою руку: ну, так и есть. Почти безвольно, картинно лежит на подушке – на подушке Энджи. Только сам он удалился, не разбудил её, просто исчез из её сна. И куда он направился? Именно на кухню. Именно варить пельмени, делать бутерброды с сыром, жарить их в ростере. Именно… Какой из него дуб? Разве что по мозгам.
Дуб, конечно, был задет, но не обиделся. Он только включил чайник и достал две стеклянные чашки. На одной из них виднелись следы помады. Посуду мыл Перри, – подумала Гейбл. Помада принадлежала Элинор.
Гейбл выглянула в приоткрытое окно. И ей показалось на мгновение, будто ильм с беличьим гнездом отдалился от коттеджа. Вроде бы вчера его обитательница могла по горизонтальной толстой ветке добраться до окна кухни или гостиной, а сейчас ей пришлось бы отказаться от подобной затеи.
Пьяному море по колено, – решила Гейбл и обожгла язык чаем. Всё утро было испорчено.
Энджи, – подумала барышня, пытаясь зажевать саднящую боль печеньем, – Энджи замечательно держит дистанцию. Вот давеча он раздухарился, выпил немало бренди, и подошёл к ним с Элинор. Так вот он хоть и приобнял их обеих вроде бы одинаково крепко, всё же беседу он завёл, обращаясь скорее к Элинор («Куда же вы пропали? Бросили нас, да?..»). Гейбл, Энджи – друзья с колледжа. Это знают все. И сам Энджи не рассматривает Гейбл как возможную пассию. Однако кто если не он улёгся ночью рядом с Гейбл на диване в гостиной? Всем, казалось, всё равно, где прикорнуть. И тем не менее Пол, Джек, Мисси – да все, кроме этих друзей – разошлись по комнатам.
Сам Энджи поглощал переваренные пельмени, смакуя тёмное пиво и глядя исключительно в стол. Никаких оценивающих проходов глазами по внешности сотрапезницы, никакой заинтересованности. Полное отсутствие флирта. Они – друзья детства. Они – друзья… Это ведь очень приятно!
Не то чтобы Гейбл раздражало индифферентное поведение молодого специалиста по части пива и музыки. Наоборот, если бы он позволил себе более свободное поведение с ней, взгляды, даже поцелуи при встрече и прощании, она бы попыталась разорвать с ним всякие отношения. Всего две недели назад в университете Гейбл не обожжённым тогда ещё языком доказывала аудитории, что любовь портит дружбу. Эта тема была проработана ею достаточно подробно, причём объектом исследования служили её с Энджи отношения. Все – почти, за исключением профессоров, – согласились, что любовь как продолжение дружбы уничтожит доброжелательность и честность в общении пары. Впрочем, подобная теоретизация личной жизни была не по душе как самой ораторше, так и большинству слушателей.
Каждая девушка, с детства знакомая с парнем, мечтает о таком возлюбленном, как он. Она следит за другом глазами, проверяя, соответствует ли он идеалу. И, как правило, находит полное сходство с мечтой, сформированной в постоянном общении с соседом по даче или одноклассником. Образ парня постепенно идеализируется. При длительном отсутствии прототипа поблизости барышня чувствует, что… влюблена в того самого соседа по даче. Нескладный, но обаятельный (или красивый, но туповатый) сверстник вырисовы-вается как прекрасный принц в девичьем воображении. Его недостатки вычёркиваются почти сознательно. Но стоит уже сохнущей по другу девушке встретить того в бытовой обстановке и столкнуться вновь с его нескладностью или медлительностью, как любовь улетучивается, а вот дружба не слабеет. И спустя некоторое время парочка уже снова – лучшие друзья, и барышня не помышляет о романтическом приключении с прототипом идеального объекта воздыхания.
Только бывают такие моменты, когда много выпито вина, на улице дождь, а у него такой тёплый мягкий свитер, и его длинные пальцы, случайно дотронувшиеся до неё, заставляют барышню помечтать немного о нежности, исходящей от друга детства и просто привлекательного парня, и направленной на неё.
Но достаточно отметить пьяный огонёк в глазах Энджи, как Гейбл отодвигается подальше и тоскует по случайному знакомому из поезда, или по уехавшему однокурснику – такому красивому, но абсолютно пустому…
…Энджи домусолил последнюю скользкую пельменину и спросил Гейбл, почему она не пьёт бренди. А Гейбл, которую мутило при одной мысли о выпивке, уже думала, чем объяснить странное перемещение дерева. Она со школьной скамьи любила научную фантастику и сама пробовала писать нечто в этом жанре, но так как с наукой отношения у неё не сложились, получалась только наивная фантастика – отражение фантазии. Кроме увлечения такого рода литературой Гейбл мечтала о воплощении в реальности снов о полётах, хождении по воде и переходах в иные миры, отнюдь не потусторонние. И она была бы рада сообщить всем, что ильм отполз от дома сам или что это вообще не тот ильм, или что это совершенно другой мир, и что мы все, возможно, не сможем выйти этим утром на улицу.
Самым приятным было размышление о том, что происходящее – если что-то произошло, кроме обожжённого языка – очередной сон, и довольно приятный. Особенно хорошо будет проснуться, пойти на кухню и… стоп. Надо будет запомнить этот сон хорошенько и спросить потом Энджи, что грезилось ему. Если он, конечно, спит вообще.
Вчера на танцах она сломала каблук; Элинор сообщила, что это к свадьбе.
На новом месте должен сниться жених.
Это не нравилось Гейбл, ибо Энджи знал очень мало о бытовой сфере жизни.
Энджи уже минуту неотрывно глядел на Гейбл. Она шевелила губами, глаза её казались сонными. Мало того, барышня смотрела на него – и одновременно мимо, как будто думала, что он не существует.
Проблемы обострялись.
Пол очень удивился, когда заметил, что трещина на потолке в его комнате, проходившая в паре сантиметров от стыка со стеной, сдвинулась и теперь почти обозначала границу этих двух плоскостей.
Проблемы касались Гейбл и Энджи – их двоих, а ещё самого коттеджа. Ибо его площадь уменьшилась за ночь на несколько квадратных метров.
Зелёная лужайка ощетинилась нестриженой жёсткой травой, цвет её поглощал солнечные лучи.
Окна в гостиной и кухне занимали меньше места, чем вчера вечером.
Коттедж не любил ссор, шума и музыки в стиле драм энд бэйз.