Пролог.
Милена очнулась с ужасной головной болью. Перед глазами мелькали разноцветные круги, руки дрожали, во рту был ужасный горький привкус. Она попыталась вспомнить, как попала домой, но не смогла. Смутно, как бы на ощупь она восстанавливала картины прошедшего дня. Мелькали лица, громкий смех разрывал голову, как будто и правда раздался не в памяти, а наяву. В полумраке комнат искрилось шампанское. Все это было не здесь, не дома. Не под этим низким потолком типового дома, не в безвкусии чужой съемной квартиры. Хоть убейте, она не понимала, как попала сюда. За дымкой воспоминаний обозначился сухой, черный провал. Попыталась встать, чтобы попить воды, но не смогла этого сделать. В комнате царил полумрак, шторы были занавешены, последнее время она не любила яркий свет. Наконец у нее получилось сесть на диван. Она посмотрела на часы, было около десяти вечера. Милена пошла на кухню, пошатываясь и с трудом сдерживая дурноту. Она налила себе воды и выпила глоток. Пить было тяжело, как будто в горле стоял ком. Мысль о еде вызывала приступ тошноты. "Словно бы я неделю пила запоем, но почему-то не запомнила это», - подумала Милена. Такое с ней было впервые, и она решила завтра же утром пойти к врачу. Заставив себя выпить около стакана воды, Милена медленно пошла в гостиную. Еще в дверях она увидела его, вернее часть его. Ногу. В ботинке, с задранной штаниной брюк, в черном носке, из-под которого чернела редкая поросль волос. Ботинок бы начищен до блеска. В неподвижности этой ноги скрывался невероятный, невозможный смысл, осознать который она не смогла. Просто почувствовала, как перед глазами все поплыло, и она мешком села на пол. Несколько минут она тупо смотрела на каблук из суперкачественного материала, почти даже и не стоптанный. Затем она попыталась встать и собрать мысли в какую-нибудь единую точку. Точка получилась странной. Мысль, зазвеневшая в Миленином мозгу, неприятно контрастировала с неподвижностью глянцевого ботинка. «Надо же, как стали делать обувь. Совсем не стаптывается. Или это потому, что сейчас много ездят на машинах, а не ходят?». Сознание цеплялось за несущественные мысли, перетекало из цитаты в цитату, старательно обходя стороной факт, представший перед ней. Милена вдруг вспомнила, что надо купить порошок. Стиральный порошок кончился. Какой порошок??? Не будет больше никакого порошка!!! ЭТО ЖЕ ОН!!! ЛЕЖИТ БЕЗ ДВИЖЕНИЯ ОН!!! Милена смотрела на труп посреди своей гостиной и кричала, кричала громко, истошно, просто визжала, как поросенок на бойне и никак не могла остановиться. На полу у телевизора валялся в луже крови ее муж Вадим, а из его горла неестественно торчал нож. Милена упала на колени, подползла к нему и принялась трясти его из стороны в сторону, крича: "Вставай, о боже, вставай. Нееет!!!" Захлебывалась слезами и рыдала снова. Словно во сне она попыталась вынуть нож из его горла, потом метнулась к телефону, долго не могла набрать 03, пальцы сбивались, соскакивали с кнопок, слезы не давали разглядеть циферблат. Милена, превозмогая себя, набрала номер, подождала несколько секунд под звуки гнусавой механической речи какой-то строгой тети. «Скорая помощь, ждите ответа…» Только теперь она поняла, с ужасающей ясностью осознала, что это ЕМУ уже не нужно. Уронила трубку и замерла. "Сейчас я сойду с ума", - подумала она. В этот момент позвонили в дверь.
Часть первая.
Среди своих.
Глава 1.Все как всегда
- Дорогая, как ты можешь так говорить. Ведь ты же знаешь, я не могу давать больше. Оставь меня в покое или у нас никогда не будет квартиры. Я только и делаю, что работаю, уже во сне мне снится эта работа, что ты хочешь? - он говорил лениво, не задумываясь. Уверенный в себе, в собственном благополучии, он, казалось, отрабатывал давно привычный, отрепетированный спектакль.
- Я слышу это все время, милый, но ведь на это невозможно жить. Ты просишь еды, хочешь, чтобы я подавала изысканный ужин. Ты не ходишь по оптовым рынкам, оставляешь эту почетную миссию мне. А на что я должна тебе эти ужины покупать? - она была на взводе. Ей хотелось что-то ему доказать, что-то изменить между ними, разрыдаться, наконец.
- Боже мой, всегда одно и то же. Я, между прочим, все для тебя и делаю. Или я всю жизнь должен снимать квартиру? Что поделаешь, придется еще какое-то время потерпеть. Но ведь это имеет очень большое значение для нашей семьи.
- Семья у тебя на работе, а я у тебя вместо рыбки, приятный отдых для глаз. И кормить меня ты пытаешься, как рыбку, овсом на воде. Наверное, не хватает денег на жену и на свои пьянки одновременно. Ну и урезаешь из бюджета самое ненужное - меня, - она уже практически рыдала.
- Да пошла ты… Сама иди и работай, если тебе мало, а тебе вечно мало, – он обозлился. Ему хотелось сесть перед телевизором и начать отдыхать. У него был сегодня тяжелый день, и он считал, что Милли должна это понимать и уважать.
- Я могу пойти. От тебя … И с большим удовольствием!
- Давай, вали. Куда ты денешься. Ты работать можешь только в мечтах. И кому ты нужна, кобыла старая, животное. Или ты думаешь, тебе все еще восемнадцать и ты первая красавица на курсе? Так вот, милая, не восемнадцать и даже не двадцать пять, так что валяй, уходи, все равно обратно прибежишь. Нет другого такого дурака, как я, чтоб такие аквариумы заводить.
- Вадим, как ты смеешь со мной так разговаривать? Я все же твоя жена и ты…
- Что я? Жена, то же мне, – в его голосе зазвучали нотки неподдельного отвращения, такого сильного, что Милли растерялась.
- Не понимаю, что ты имеешь…
- Да уж имею, не сомневайся. Рыбка моя золотая, тебе тридцать пять лет, я живу с тобой уже почти пятнадцать лет, трахаю тебя, даю денег, кормлю, одеваю, а что ты мне дала? Одни попреки, претензии. Ты не смогла даже ребенка мне родить.
- Вадим, перестань!
- Нет уж, ты послушай. Я не собираюсь тебя бросать, да и без детей мне, в общем-то, не кисло живется, но если ты не прекратишь меня доставать…
- Я же не достаю тебя, я только хотела, чтобы дома было уютнее, - от разговоров о детях Милена всегда сникала. Понурив голову, она вышла на кухню, распахнула окошко и достала сигарету. Да, ей было тридцать пять, а не восемнадцать и она действительно в своей жизни крайне мало работала. В основном она училась. Сначала в одном институте, затем в другом. Ей нравилось учиться. Наверно, ей понравилось бы и работать, но она не пробовала, хотя в последнее время она часто жалела об этом. Да он во многом был прав и когда хотел сделать ей больно или хотел показать ей ее место, то делал это очень точно, безошибочно угадывая ее слабые места. Она была очаровательна, обаятельна, красива и несчастна. Густые рыжевато каштановые волосы по плечи обрамляли серые водянистые глаза с густыми ресницами. Довольно высокая, почти не склонная к полноте, она обладала очень стройными, точеными ножками. Кроме того, ее отличал природный вкус и некоторая изящность движений, в которых плавность идеально сочеталась с порывистостью. Одним словом, ее можно было назвать женщиной утонченной или грациозной. Однако сама она об этом позабыла. Ее звали Милена. Она плакала, сидя в ванной. Пытаясь понять, что же случилась с ее семьей, она часто винила во всем себя. Жизнь Милены была удивительно пуста. Муж Вадим, кухня, уборка, магазины. В общем, все довольно банально и ужасно скучно. Самым страшным кошмаром ее жизни было бесплодие. Первые годы замужества она не задумывалась, почему она не беременеет, если не предохраняется. Сексуальная жизнь между ними была тогда весьма разнообразна. Милли тихо радовалась, что рождение ребенка пока не мешает ей получить красный диплом Меда, затем, не препятствует учебе в аспирантуре. Затем, на волне перестройки, не сдерживает ее стихийного перехода из медиков в бухгалтеры. Милена училась в финансовой академии и подавала определенные надежды. Летели годы, и однажды, лет в двадцать восемь Милена до ужаса перепугалась и поскакала в женскую консультацию. Отсидев несколько очередей из беременных женщин с несчастными одутловатыми лицами, пройдя все необходимые унизительные процедуры и сдав на экспертизу все важные биологические жидкости, она услышала о своем психологическом бесплодии. То есть, все на месте, а забеременеть не получится. Милена страшно переживала, но ее муж, любящий и все понимающий Вадим сказал, что будет счастлив и без детей, если она его не разлюбит. Милена умилилась и наполнила свою жизнь заботой о нем. Во всякое время она помнила о его жертве и умела это ценить. Вадим был не бог весть что, но он ее любил, а она считала себя обязанной быть с ним, ценить все, что он для нее сделал. Ее жизнь была пустой чередой уборок и готовок, все ее дипломы пылились в шкафу. Милена, скучая, мало-помалу уходила в себя, отгораживаясь от равнодушного Вадима. Депрессия. Скандалы. Скандал за скандалом. Милена мечтала о наступлении ночи. Она видела сны, красочные, цветные сны. Вадим смотрел телевизор и пил пиво. Пустые глаза скользнули по Милене. Показывали футбол, и Милена знала, что муж уже не помнит об их ссоре. Она пожала плечами и налила в до блеска намытый пузатый бокал искрящегося красного вина. Что за грех выпить на ночь красного вина. Говорят, даже полезно для здоровья!
- Ужин скоро?
- Я иду в булочную. Разогрей сам.
Милена представила себе, как она идет на кухню, берет в верхнем ящичке кухонного шкафчика молоток, медленно подходит к телевизору, медленно размахивается и бьет в самый центр этого матча, прямо по лицу какого-то черномазого футболиста, оттуда, из недр ящика летят брызги электрических искр, комментатор захлебывается и его голос тонет в безумной каше, из которой стоп кадром высвечивается лицо мужа, перекошенное от испуга… Она надела плащ и вышла из квартиры. Булочная была расположена через три квартала. Милена шла, вглядываясь в лица прохожих, и думала о том, что ей остается только умереть, так как жить сама она не сможет.
Милена купила батон, автоматически пересчитала сдачу, вышла на улицу. Легкий теплый ветерок подхватил полы его плаща, фривольно приподнял и опустил обратно, перебрался в волосы и заигрался в них. Она совсем не спешила домой, медленно перебирая шаги, выбирала самые дальние маршруты. Около ворот ее двора стоял и смотрел на нее какой-то мужчина. Она его раньше здесь не видела. Она бы не обратила на него внимания, но он вдруг смешно закряхтел, приподнял шляпу, как бы поздоровался с Миленой. Ей почему-то стало не по себе от его сложного, изучающего взгляда.
Он приложил руку к виску, как бы отдавая ей честь, и Милена про себя отметила, что она почему-то уверена, что все это время он над нею издевается. Он ушел так быстро, что ей показалось, что он просто исчез. Милли долго молча шла, стараясь избавиться от тяжелого осадка. Осенние листья падали ей под ноги, сплетая разноцветную паутину. Было еще довольно тепло, но природа прощально переливалась кричащими, цветастыми, словно цыгане, листьями. Дома сидел Вадим в обнимку с телевизором.
- Ужин в этом доме будет или нет? Я тебя, что ли, для того кормлю, чтобы самому голодать?
В общем, все как всегда.
Глава 2. Настоящий деловой человек
Вадим ударил кулаком по рулю и грязновато выругался. Пробки были его самой большой головной болью, они мешали ему работать, а работа была и целью и смыслом его жизни. Он был нестар, довольно привлекателен и благополучен, чем невероятно гордился. Его изящная деловая прическа укладывала в гармоничные волны темные блестящие волосы. Вадим обладал еще одним богатством природы - небесного оттенка светлыми пронзительными глазами, не хуже чем у рекламных красавцев. Невысокий его рост компенсировался прекрасными пропорциями и уверенностью в себе. Хорошая, дорогая одежда завершала эту прелестную картину. Кроме того, он подчеркивал свой статус несколькими неброскими чертами, дорогими мелочами, выбранными с довольно хорошим вкусом. Автомобиль свой он любил, пожалуй, гораздо больше жены. Длинный, благородно округлый темно-синий красавец с тонированными стеклами, кожаным салоном и мощным двигателем долгие годы оставался его мечтой, поэтому теперь он садился в него с некоторым трепетом. Называл он его «мой мерс», неуклюже и не очень удачно пытаясь скрыть свою гордость и самодовольство.
Итак, он ударил по рулю и начал нервно набирать номер своего партнера:
- Я опоздаю, Паш, прости. Пробка жуткая. Я не могу пока даже на кольцо попасть.
- Нет проблем, Вадик, мы тебя ждем. Тут еще Андрей Васильевич подъехал, хочет познакомиться, так сказать, поближе. Я ему о тебе много рассказывал, он в восхищении.
- Окей, я буду спешить изо всех сил.
Успех пришел к Вадиму нежданно-негаданно, как выигрыш в казино и он еще не успел к нему по настоящему привыкнуть. Больше всего ему нравилось, как изменилось к нему отношение старых партнеров и друзей. Недавно он перебивался мелкими заказами на расселение или обмены, как вдруг такая удача. Дядька его, даже не родной, а двоюродный получает несколько подрядов от правительства Москвы на застройку нового района города несколькими новостройками, и, сговорившись о долях и откатах с племянником, отдает ему на откуп почти все эксклюзивные договора на продажу новых квартир в его СУ построенных домах. История эта случилась с Вадимом два года назад, и кардинально изменила как его материальное положение, так и отношение к нему других людей. Главным своим талантом Вадим считал талант управления. В самом деле, из него вышел на редкость хороший начальник. Подчиненные его боялись и уважали, процессы, необходимые для продажи большого количества квартир, шли без запинки, и называли его уже не Вадик, даже не Вадим, а Вадим Аркадиевич. Причем не только сотрудники, но и бывшие партнеры-собутыльники. Из маленькой меняльной конторки Агентство Недвижимости "Вариант" стало красивым большим заведением с секретарями, кожаными диванами, переговорными комнатами и приятными воспитанными сотрудниками. Все это богатство сияло в обрамлении отличного евроремонта, радуя глаз клиентов и вызывая у них почтительное доверие.
Вадим вошел в приемную своего офиса, на ходу скидывая плащ. Его подхватит и повесит в шкаф секретарша.
- Два, нет, три кофе в переговорную и что-нибудь к нему.
- Вам звонили из префектуры насчет сдачи дома госкомиссии. Что им сказать?
- Катенька, это не мои проблемы, а юридического отдела.
- Они требуют данные о количестве оплаченных инвестиционных договоров.
- Это данные регистрационной палаты. Мы все им передаем.
В переговорной царил мягкий полумрак. Из-за жалюзи пробивались полоски теплого солнечного света. В центре зала стоял большой овальный стол из красного дерева в обрамлении удобно изогнутых стульев. Около открытого окна на диванчике сидели двое мужчин. Один из них - бывший одногруппник Вадима Павел Сердоба, сейчас он также имел свой бизнес, и довольно неплохой - обналичивал деньги, имея процент с оборота. Он отлично умел на многое закрывать глаза, за что получал очень хорошие деньги. Последнее время они с Вадимом сильно сдружились, так как за два года через контору Пашки Вадик провел такую кучу денег, что сейчас его уже можно было назвать самым почетным клиентом. С виду Пашка походил на Винни-Пуха, был он круглым, невысоким мужичком лет сорока. На самом деле, ему было всего тридцать пять, как Милене, но излишний вес и уже заметная лысина сильно старили его. В общем, он смотрелся типичным банкиром с положением. Второго Вадим видел впервые. В принципе, этот человек являлся представителем его так называемой крыши, которой бухгалтерия Вадима регулярно платила небольшую мзду. Нет, они не были банальной бандитской группировкой, слишком государственными были объекты, которыми занимался Вадим. ФСБ, или, иначе говоря, менты, поэтому Вадим их некогда лично и не видел. Так как конфликтов "Вариант" не имел, с этими людьми Вадим общался только заочно, через бухгалтера. Андрею Васильевичу на вид оказалось около пятидесяти, что немного удивило Вадика. Разговаривая с ним по телефону, он определял его как утонченно образованного мужика, не старше самого Вадима. На деле, седые, но довольно густые волосы придавали ему благородный вид, он казался милым, добродушным пенсионером, если бы не эти его короткие непроницаемые взгляды. Его глаза были удивительно пустыми, как бывает у людей, которым приходится постоянно что-то скрывать, и это нарушало его добродушно доверительный вид. Впрочем, стоило с ним начать говорить, как вы, сами того не заметив, выложите ему все, что его интересует, а потом долго будете удивляться, как вы могли так потерять самоконтроль. Вадима этот человек и заинтересовал, и одновременно обеспокоил. Что, в самом деле, ему вдруг понадобилось от него? Ведь не интересовался же он им, и его делами все эти два года.
- Доброе утро, господа. Простите за опоздание, пробки, - он пожал всем руки и пригласил их сесть. Катя проплыла мимо него с подносом, благоухающим кофейными ароматами.
- Ничего страшного, мы с Павлом чудно провели время. У вас очень интересный друг, право же. И потом, мне просто необходимо было время, чтобы налюбоваться вашей великолепно отлаженной машиной. У вас талант, дорогой, да, без всякого сомнения. Управлять людьми совсем не так просто, как это кажется со стороны, - рот Андрея Васильевича растянулся в широкую, добрую улыбку.
- Я очень рад, что вам у нас нравится. Если хотите, мы можем пройти и посмотреть все подробнее.
- Не сейчас, хотя я думаю, нам это надо будет сделать чуть позже.
- Кстати, вы еще не сказали, чем я обязан честью вас видеть. Не часто вы балуете нас своими визитами, - Вадим натянуто рассмеялся, пытаясь выдать свои слова за шутку. Однако лицо Андрея Васильевича осталось каменным.
- Вадим Аркадиевич, говорите прямо, я вас вообще никогда не жаловал своими визитами.
- Ну, я имел в виду заочно так сказать…
- Боже мой, да я никогда не имел дело с вашей бухгалтерией, это даже смешно…
- Тогда, надо понимать, произошло что-то из ряда вон. Но я не понимаю…
- Успокойтесь, дорогой, ничего не случилось… Пока не случилось. А возможно и вообще не случится.
Вадим сосредоточенно думал и не находил ответа. Он совершенно не понимал его.
- Вадим Аркадиевич, возможно, у меня есть к вам очень интересное предложение, но, говоря прямо, здесь я его обсуждать не буду. Место имеет значение, не правда ли?
- Какого рода предложение, с чем оно связано, - Вадим мельком посмотрел на Пашку, и понял, что тот понимает, о чем речь.
- Ни слова более. Да, и, кстати, мне пора. Оставляю вас наедине с вашим любезнейшим финансистом. Рад был с вами повидаться, молодые люди. - Он ушел, оставив друзей в молчании. Павел пришел в себя первым.
- Чума, а не человек. Сколько видел его, все равно боюсь.
- Пашка, - Вадим говорил очень серьезным тоном, - мне показалось, что ты что-то знаешь или я ошибаюсь? Расскажи мне то, что я должен знать. Что ему вдруг от меня понадобилось, а то я не определился радоваться мне или горевать.
- Вадь, пойдем, пообедаем, там и поговорим.
- Пойдем, конечно, только я обедаю днем, так что поешь один.
- Да брось ты подкалывать. Подумаешь, двенадцать! Очень подходящее время для еды. И вообще, я очень плохо позавтракал.
- Не смог впихнуть в себя больше, чем один омлет, один бутерброд, один круассан и один эскалоп? – рассмеялся Вадик. В пору их студенческой юности ему доводилось не раз видеть, как именно завтракает Павлуша Сердоба. Тогда он, как и все на их потоке, называл его «Вареник».
- Идем уже, будто ты не понял, зачем мы туда идем, – добродушно подтолкнул его в бок Пашка.
Через секунду они уже стояли в дверях.
Глава 3. Подробности проясняются
- Послушай, Вадик, я не знаю всего. Но то, что они мне сказали, звучит разумно. - Пашка уплетал обед, разговаривая с набитым ртом, - Ты знаешь, что застройка района "Радужное" скоро закончится.
- Ну и что же, что из этого? - Вадим пил минералку, хотя ему очень хотелось виски. Но почему-то он чувствовал, что сейчас не время терять контроль над собой.
- А то, что дальше то ничего не будет! Опять будут обмены коммуналок, борьба за права клиентов. Сколько ты брал за чистую продажу? Тысячу, две баксов? Ты же так даже на бензин своему Боливару не заработаешь! Такой шанс, как у тебя, бывает только раз в жизни, прости за банальность.
- Что ты имеешь в виду, я не понимаю. Я же не могу изменить это по своей воле. Но я думаю, мы получили достаточно, чтобы делать другие, более прибыльные дела.
- Знаешь, ты можешь заниматься самообманом, а я не хочу. Составим бизнес-план, возьмем кредит, будем честно трудиться и немерянно забуреем. Будем деньги грести лопатой. Ха-ха! После продажи комплекса "Изумруд" все закончится, понимаешь. Ты сейчас большой начальник, и тебе трудно это признать, но когда кончится подряд, кончишься и ты. Нет, ты можешь и дальше руководить своим "Вариантом", только без госзаказа он уже не будет тем, что он сейчас, а ты тогда увидишь, какая между такими агентствами конкуренция.
- Хорошо, хорошо, но что же я могу?
- Один, может и ничего, а с Андреем Васильевичем, может, есть и другие возможности, - Павел захлебывался от возбуждения. Он бросил еду и так близко придвинулся к Вадиму, что слышно было его тяжелое дыхание, - представь себе, во-первых, какие связи стоят за Андреем Васильевичем. Между прочим, он генерал ФСБ. У него же свои люди везде, в регистрационной палате, префектуре, Мосводоканале, везде. Представь, что он может все.
- Но если он может все, зачем ему я. Таких, как я, пруд пруди.
- Ему нужен не ты, ему нужен твой подряд на продажу Изумруда в "Радужном", ну и твое агентство.
- Зачем? Это же мелочи, особенно для такого всемогущего человека, как ты говоришь, - Вадим даже рассмеялся от облегчения, - комплекс, конечно, не маленький, три больших кирпичных дома плюс территория, инфраструктура, и что-то там еще. Ну, в общем, за минусом рекламы, взяток и агентских денег, там тысяч так пятьсот комиссионных. Так они, что ли его интересуют?
- Ну, а если не комиссионные.… Если деньги за все дома плюс территория, плюс все, а потом вместе с дядькой твоим и семьей на ПМЖ в теплые страны? Ты так посчитай! - Павел снова набросился на еду, как будто впервые ее увидел только сейчас. Образовалась тягучая пауза. Вадим долго молчал. Он понял, что генерал ФСБ хочет с его помощью продать комплекс новостроек дважды, а может и трижды, как получится, а потом зажать все деньги. В принципе, ничего нового в этой схеме не было. Подобная афера уже сотрясла пару раз рынок недвижимости Москвы в свое время. Вадим вспомнил, как в новостях передавали о демонстрациях, драках и самовольных захватах в каком-то доме в Жулебино. Он сидел, будто оглушенный, ни о чем не думая, пытаясь сосредоточиться, но это у него не получалось. Никогда в жизни ему не приходило в голову, что и он сам может влезть в подобную историю.
- Ну, а тебе что за радость мой круглый друг, в этакое дело влезать?
- Я, милый мой, ваши деньги из этой страны вытаскивать буду, когда по вашим следам свора побежит народный гнев утолять.
- Но не бесплатно, верно же?
- Это верно, совсем не бесплатно. Только мне ведь вслед за вами отсюда линять придется, да и статья за это такая, что риск оправдан лишь феерическим числом нулей перед циферкой.
- Что-то я не верю, чтобы такой генерал из страны уехал, у него, чай, здесь столько уже наворовано, что всего отсюда и не вывезешь.
- Точно так и есть, не собирается. Под статьей только мы пойдем, а с него люди, то есть фактические возможности все это осуществить. За это он берет только пятую часть с оборота и проводит хорошо обеспеченную старость на любимой родине.
- А что у него за связи, что все само собой делаться будет? В "Изумруде" больше сотни квартир, по-моему, даже что-то около ста пятидесяти, ты хоть представляешь, какие это деньги? Тут же все на виду, или ты, Сердоба, думаешь, нас никто проверять не будет, ни один клиент запросов не пошлет в регистрационную палату? Ты дурак просто, если так думаешь! – Вадим сообразил, что сам по себе, подобный расклад не смущает особо его трепетной совести.
- Прежде всего, люди его в ней, родимой и сидят. Конечно, смута будет большая, но только потом, когда нас здесь уже не будет, а до того времени всем отовсюду наши люди ответят, что все в порядке, правильно, и документально это подтвердят. Все договора зарегистрируют, только первые договора в реестрах и архивах останутся, а остальные как корова языком, понимаешь? - кажется, от раскрывающихся перспектив Вареник даже смог насытиться. Во всяком случае, тарелку он, наконец, отодвинул.
- Ну а когда люди начнут лбами в этих квартирах сталкиваться, тогда что?
- Мне, что ли, учить тебя? Дом продадим на стадии котлована, максимум, коробки. Сейчас это сплошь и рядом так и делается. В Москау же бум на недвижимость. Можно вообще продавать одни документы. Обнеси пятак заборчиком, начни рыть ковшиком ямку, повесь на заборе картинку будущего великолепия вместе с твоими телефонами и «Ап». Можно подсекать. Там не квартиры, а метры берут, а пойди разбери, где чьи метры. Потом, опять же, "Вариант" – фирма старая, солидная, с репутацией. Восьмой год на рынке торгует, так что к вам, мой дорогой шеф, полное народное доверие, как к проверенному временем агентству. Ну что, в общих чертах понял? Прибыли сам просчитаешь. Ответа твоего ждут неделю. Передам его я. Надумаешь - звони.
Вадим долго сидел в баре и тупо пялился в экран изрыгающего какой-то старый футбольный матч телика. Матч был старым, а телик новым, большим и жидкокристаллическим. Наконец он пришел в себя, заказал двойной виски и начал думать. «Я могу пропасть за этими делами, совсем пропасть. Чтобы там Сердоба не говорил, а вычислить могут, очень даже могут. В регистрационной палате все продажные, что еще хуже - дешевые. Там за сотню зеленых тебе архив на дом доставят. С другой стороны, куш такой, что потом всю жизнь можно не работать, а можно сотни других дел раскрутить. Я два года пашу как вол, все говорят, повезло Вадику с дядькой. А Вадик останется скоро один, это Пашка прав, без заказа я ничто. Да, тысяч семьсот за все про все наберется, но не больше. А если агентство это и дальше содержать, то и того меньше". Тут он вздрогнул и вспомнил, что два года назад он за такие деньги в рабство отдался бы без сожаления, но сейчас он решил, что это неважно, а важно только то, как к этому снова не вернуться. "ФСБ я конечно на хрен не нужен, но сейчас им без меня не обойтись, потому что в таком деле без доброго имени "Варианта", пожалуй, и не получится ничего. Пока будут строиться, с любыми вопросами и сомнениями люди пойдут к нам. А у нас все красиво, чисто, солидно. Кофе в отдельной переговорной, вежливый и приятный юрист, кипа документов. Человек запутается и проникнется уважением. По опыту знаю, если все будет делаться добротно и цивилизованно, никто ничего и не станет проверять. Зачем, когда на руках ворох бумаг с планами, метражами, обязательствам. И все это великолепие зарегистрировано, и об этом свидетельствует очень солидный и красивый государственный штамп. Надо продумать только, как деньги свои вынуть раньше, чем ФСБ их отберет у меня. А денег там, по меньшей мере миллионов тридцать, стало быть моих где-то четверть. Быть может, это мой единственный шанс. Уеду, королем там буду. Бабы, пляжи, яхты - все моим будет. Ради этого стоит рискнуть. Только надо думать, думать и думать, каждую секунду. Закодироваться, что ли. Мне пить сейчас нельзя будет, они же этим тут же воспользуются. Вадим встрепенулся и подумал, что, оказывается, он уже принял это решение. Принял, сам не заметил, как. Допивая виски, он вдруг подумал, что в той, новой его жизни он совершенно забыл о Милене. Он положил на стол деньги и вышел из бара. На улице весело сияло солнышко, заставляя блестеть осенние лужи. Вадим решил, что это хорошая примета, что сегодня такая погода. Все вокруг шептало ему: "Рискуй и все получится, мы на твоей стороне". Он сел в машину и набрал телефон офиса.
- Катя, передайте Илье, пусть подготовит в течение часа все по "Изумруду".
- Вадим Аркадиевич, вам планы рекламы или договора подряда, что именно?
- Все! Любая бумажка, где упоминается про хотя бы тень комплекса, хотя бы намек на него, любая такая бумажка должна лежать на моем столе через час.
- Будет сделано, Вадим Аркадиевич.
Вадим вздохнул. Как много всего надо будет сделать и продумать. Прежде всего, люди, их нужно много, но никто не должен понять, что он делает. Или, наоборот, пусть как раз понимают, но молчат. Впрочем, сначала надо с Пашкой созвониться, пусть организовывает встречу с ФСБ. В конце концов, технику процесса будем вместе с ними разрабатывать.
И он позвонил, и назначил, и съездил в офис, переполошив там всех, и ему казалось, что у него выросли крылья. Уже стемнело, когда Вадим решил ехать домой. Впрочем, ехал он туда без всякого энтузиазма, потому что с Миленой говорить было не о чем, а упреки ее давно ему наскучили. Какая она все-таки обычная, без выдумки, без вкуса. И как я мог жениться на ней? Зачем спешил? Правда, надо заметить, он сильно исказил правду, потому что в те времена не он женился на ней, а она соизволила выйти за него замуж. Они были студентами Медицинского института, только она была подающей надежды отличницей, а он двоишником, чудом не вылетевшим с первого же курса. Вадим гонялся за ней два года, прежде чем она взглянула в его сторону. Однако сейчас все это ему казалось уже неважным, а ей нереальным.
Глава 4. Личная жизнь.
Милена устала жить ожиданием его, обсуждать его проблемы, выслушивать его жалобы. Тем более, что за последние два года даже таких бесед почти не стало. Он с удовольствием делил с ней проблемы, но успех делить не хотел ни с кем. Даже деньгами не хотел делиться, не давая и того, что было необходимо. Она была обеспечена только едой, но и за это он хотел слишком большую благодарность. Ей уже не хотелось его благодарить, но по натуре она не была слишком решительным человеком, и все тянула и откладывала решающий разговор. Собственно, ее нельзя было назвать даже в меру решительным человеком. Мечтатель по натуре, она всю жизнь побеждала при помощи исполнительности и аккуратности. Не пропускать лекции, самой писать рефераты, вовремя сдавать сессии - это было ей нетрудно. А вот выиграть конкурс или даже хотя бы просто поучаствовать в нем всегда было для нее проблемой. Именно по этой причине она никак не могла найти для себя работу, хотя очень к этому стремилась. При этом сотрудник из нее вышел бы идеальный, если бы она набралась смелости кому-нибудь себя предложить. Она была также точно пассивна и в личной жизни. Когда Вадим начал за ней ухаживать, она очень долго не отвечала ему ничего, на самом деле просто не зная что ему ответить. Если бы не его настойчивость, этого брака, безусловно, не было. Милена иногда вспоминала это время. Тогда ей казалось прекрасным, что он удивительно земной, рациональный человек. Она решила, что Вадик гармонично дополняет такого романтичного человека, как она. Сейчас же очевидно проявилась их абсолютная несовместимость и Милена понимала, что ошиблась. А что с этим делать, она не знала. Милена сидела в кресле перед черным телевизором. На журнальном столике рядом с искусственным букетом стояла бутылка коньяку, в тарелке несколько кусков одурманивавшего своим запахом лимона. Она оторвалась от телевизора и налила на донышко широкого бокала немного напитка и отставила немного в сторону, чтобы посмотреть. Ей нравилось все красивое, а это было красиво. Затем она поднесла бокал ко рту и медленно отпила немного, смакуя. Нельзя сказать, что она любила выпить. Скорее, совсем недавно она заметила, что выпив коньяку, ей становится безразлично, насколько у нее плохой муж, плохая жизнь и насколько бесполезна и никчемна она сама. Допив остатки, она налила еще, потом еще, потом она перестала смотреть, красиво это или нет, затем она стала наливать не на донышко бокала, а больше, еще больше… За окном быстро темнело и Милене казалось, что вокруг нее в сумасшедшем танце переплелись тени, тишина, такая добрая и спокойная вначале, начинала звенеть и давить, на нее сверху наваливалась ночь. Вдруг она испугалась и отчаянно захотела, чтобы рядом был хоть кто-то, пусть даже Вадим, лишь бы он вошел и включил свет. Сама она похоже, уже не смогла бы встать. Тут в ответ на ее молитвы, ключ в двери повернулся, она это слышала это очень точно, в такой тишине был слышен каждый шорох. Вадим вошел, неся с собой ароматы дорогих духов и автомобилей. Включил свет и долго ошарашено смотрел на пустую бутылку и на жмурящуюся от света, пьяную жену. Он молча разделся, ушел на кухню и принялся греметь посудой, видимо, пытаясь найти ужин. "Господи, я первый раз напилась дома, в одиночестве, а он даже слова не сказал, просто ушел. Ему же абсолютно безразлично, что со мной происходит. Это невероятно». Она, конечно, ошибалась. Он был очень обеспокоен, до такой степени, что не знал, как, собственно, надо на это реагировать. Не бить же ее, в самом деле. Тем более теперь, когда он затеял такое дело, не хватало только конфликтов с женой. Собственно, на нее ему было более менее наплевать, пусть пьет, однако, возможно, она будет ему мешать работать, а это уже проблема. Ужина он не нашел, но расстроился не сильно, есть не очень хотелось. Он прошел в гостиную, Милена спала в кресле, волосы ее разметались по плечам, было видно, что она много плакала. "Так, только не сегодня. На сегодня больше никаких проблем. Это подождет до завтра, тем более ей надо проспаться. Пожалуй, я знаю, что мне делать". Он вновь оделся, вышел из дома, насвистывая и подбрасывая на ладони ключи. Набрал на мобильном номер:
- Лика, ты как себя чувствуешь? Готова меня сегодня принять в свои гостеприимные объятия?
- Приезжай, только купи пожрать чего-нибудь, а то у меня ничего нет, - у нее был низкий, уверенный и немного капризный голос. Вадим усмехнулся, она никогда не готовила, питаясь салатами из магазина и йогуртом. Может, фигуру берегла, но Вадим склонен был думать, что ей просто было жалко тратить на это время, потому что фигура у нее и так была хоть куда.
- Что ты хочешь, лисенок?
- А что, мне сегодня все можно?
- Абсолютно все, давай, не упусти свой шанс.
- Икра черная, шампанское, крабы, маринованные грибы, бифштекс, французский хлеб и…букет розовых орхидей.
- Как, и все? Всего на всего? А что же я получу взамен этого разорения?
- Возможно, ты попадешь в рай?
- Я, пожалуй, предпочту твою постель.
Он не спеша ехал по набережной и вспоминал ее. Лике было около двадцати пяти, но ему казалось, что она только что закончила школу. Она смотрела на мир глазами восторженного подростка, совершенно не впитывая в себя опыт взрослой жизни. Когда он купил ей автомобиль, старенький опель "вектра", то долго жалел об этом. Она считала, что ездить можно только очень быстро и что с ней никогда ничего плохого случиться не может. У него сердце уходило в пятки, когда они ездили наперегонки по ночному кольцу МКАДа. Ради победы она нарушала все ПДД и Вадим хотел поскорей проиграть, потому что боялся однажды ее похоронить. Ее взбалмошный характер возбуждал и обескураживал одновременно. Она могла быть сначала ласковым щенком и вилять воображаемым хвостиком, ласкаясь и резвясь, как ребенок, вдруг вскочить и заявить ему, что он ее достал, что он стар и не фиг не нужен ей. Лика могла очень больно обижать, могла смеяться над ним или хитрить. В общем-то, он ее совсем не уважал и не очень-то доверял ей, считая ее лицемерной и корыстной, но она была так мила и непосредственна, а главное, так молода, моложе его на целых двенадцать лет, что ничего с собой Вадим поделать не мог. Он хотел ее, просто хотел, но хотел до безумия, умопомрачения, и даже будь у него самая красивая и умная жена на свете, он все равно охладел бы к ней, раз вкусив этого сумасшествия.
Он подъехал к супермаркету около ее дома. «Крабов, боюсь, тут нет, но икра с шампанским действительно идеально подходят для такого вечера, - подумалось ему.» Она встретила его в джинсах с дырой на колене, смешном мешковатом балахоне с разрезом, далеко уходящим за рамки приличия, и босая. Ему захотелось тут же снять с нее этот балахон, чтобы вслед за джинсами тянулся ее худенький упругий животик, переходя в упругие небольшие грудки, которые он мог бы полностью накрыть своими ладонями. Увидеть острые плечи и то, как она будет смешно прикрывать себя руками, делая вид, что стесняется его. От всех этих мыслей тело его напряглось, а взор мечтательно затуманился.
- Э, теперь, я пожалуй, точно знаю, что значит выражение, раздевать глазами. Прекрати немедленно, а то я покраснею как помидор.
Она прочапала в комнату. Вадик про себя отметил, что пятки у нее грязные и представил себе, что сейчас пойдет и сам их вымоет вместе со всем остальным. Настроение его улучшилось окончательно. В комнате ее однушки был такой кавардак, как будто вчера здесь давали пирушку человек на пятьдесят и не убирали ничего. На столе разбросаны тетради, книги, карты таро и несколько грязных чашек из-под кофе. Книжная тематика была в основном оккультной направленности: магия, язычество, звездные гороскопы. Там же стояли свечи в больших многоместных подсвечниках, множество свечей - Лика была колдуньей, вернее Вадим пришел к выводу, что она лишь считала себя колдуньей, продолжая играть в любимые детские игры. На ее большей широкой кровати, ее Вадим изучил здесь лучше всего, горой была навалена одежда, видимо здесь лежало все содержимое ее высокого встроенного шкафа. Наверное, выбирала, в чем меня встретить, а потом забыла убрать, - подумал Вадим. Но если она выбирала одежду, то выбрала она почти самый неподходящий наряд. В нем не мужчину совращать, а огород полоть в самый раз.
- Ну что, так и будешь стоять? В ногах правды нет. Садись вон туда, только газеты стряхни.
- Киска, ты поесть приготовишь, ладно, а то меня сегодня голодом морили-морили, да так и не покормили, - он заскулил приторно жалостливым голосом и она, направляясь на кухню, расхохоталась.
- Что же жена-то о тебе бедном не позаботилась? Обычно она свой долг честно выполняет. На нее это не похоже. Мне больше подходит, чтобы она тебя кормила, а я только спала с тобой.
- Покорми меня только сегодня и я тебе такую историю расскажу, что закачаешься. Я и сам до сих пор качаюсь. А можешь и не кормить, все равно расскажу.
- Ага, и ты в изнеможении уснешь в моем кресле, а я позвоню подруге и проговорю с ней пол ночи о том, какие никчемные мужики нынче пошли. - Она вошла, вкатывая перед собой столик с едой и бутылкой. Он ел медленно, молча, и смотрел на нее. Лика есть не стала, сразу открыла шампанское и принялась его пить, без тостов и чоканий, как будто это газировка. Причем открыла она его сама, даже не попросив Вадима, смешно зажав его между коленей и старательно кряхтя.
- Представляешь, Ликунь, прихожу домой, а там моя женушка валяется пьяная в моем кресле, целую бутылку коньяку уговорила в одиночку, рядом тарелка с кожурой от лимона. Смотрит на меня косыми глазами, ни тебе ужина, ни отдыха и видно, что сейчас пьяную разборку устроит.
- Твоя жена, я не ослышалась, этот ангел бесполый напился?
- Ну да, я же тебе говорю. Что мне теперь с ней делать, даже не знаю. А вдруг она спивается, а я не догадываюсь?
- Да пусть спивается, тебе то что?
- Ты что, Лика, она же моя жена все-таки.
- А ты с ней разведись, и все дела. Одна она или совсем сопьется, или за себя возьмется.
Вадим ничего не ответил, но мысль эта ему в голову запала, и позднее он не раз к ней возвращался.
- Ну-ка, хватит пить в одиночку, а то ты Лика, тоже сопьешься. Тем более, что я не просто так шампанского купил, у меня есть очень важный для меня тост, и я хочу с тобой выпить сию же минуту. А потом я понесу тебя в ванну, раздену, помою и примусь делать с тобой все, что пожелаю.
- А мне понравится то, что ты пожелаешь?
- Надеюсь, потому что сделаю я это в любом случае.
Лика почувствовала жар внутри живота и пристально посмотрела на него.
- Давай вначале свой тост.
- За успех сегодня начатого мною дела
- И все? Мало ли у тебя, дел, к чему такая торжественность, - Лика разочарованно поджала губки.
- Понимаешь, малыш, это дело будет самым важным за всю мою бестолковую жизнь. И ты не возражай, а выпей со мной и пожелай мне этой самой фортуны, а то без нее все будет очень плохо.
Глаза Лики загорелись алчным блеском. Она захотела понять, о чем он говорит, но за весь вечер она так ничего из него и не вытянула. Он хотел только секса, ее наготы и бесстыдства, ее желания и потемневших в момент, когда он брал ее, глаз, хотел чтобы голос ее охрип от стонов и наслаждения и она раскидывалась перед ним, с полным доверием отдавая себя в его руки. Потом, когда он обессилев, лежал на ее огромной кровати и отдыхал, она зажгла свечи и сидя голышом поверх покрывала гадала ему на картах таро, а он смотрел на нее и слушал о предрекаемых ему успехах и неудачах, и засыпал, успокоенный и счастливый.
Глава 5. Гримасы надежды
Милена вскоре познакомилась с ним. Он забирал племянника, который ходил в детский садик рядом с ее домом. Они снова столкнулись через пару недель, и он попросил разрешения ее проводить, так как на улицах в наше время много негодяев. Ей это не показалось странным, тем более, что уже в прошлую их встречу она чувствовала его интерес к себе. Тогда он даже немного испугал ее, хотя уже через пару фраз он оказался очень милым, хотя и смешным.
- Девушка, я хожу за вами, как налоговый инспектор за клиентом. Никак не удается вас поймать…- глаза у него смеялись.
- Я помню вас. Вы тогда так странно на меня смотрели, что мне почудилось, что вы просто псих какой-то
- Откровенно, ничего не скажешь. А мне казалось, что я смотрю на вас глазами влюбленного подростка. Что, не похоже?
- Совершенно, - расхохоталась Милена.
- Я не хотел навязываться и поэтому ушел. Если бы вы знали, как я ругал себя потом за это. Я ведь вас тут уже чуть ли не неделю высматриваю.
- Я неважно себя чувствовала и не ходила почти никуда, - она про себя усмехнулась и подумала, что ее болезнь называется коньяк и если она еще пару месяцев поболеет, это будет неизлечимо.
- Очень жаль, надеюсь, сейчас вам лучше.
- Ничего серьезного, спасибо, - она замолчала, думая, что еще пять лет назад она ни за что не стала бы разговаривать с мужчиной на улице. Но сейчас она получала от этого удовольствие. Если человека долго лишать любой еды, он бросится и на объедки, банально, но верно. Хотя этого мужчину никак нельзя было назвать объедком. Высокий, гораздо выше Вадима, он был довольно привлекателен. На вид ему было около сорока лет. Фигура у него была плотной и ладной и он явно поддерживал себя в форме в каком-нибудь спортзале. Угольные волосы обрамляла узкое, немного резко очерченное лицо с карими глазами. Взгляд его был острым, изучающим, от чего Милене становилось немного не по себе. Они шли по давно привычному маршруту вместе, и этот факт все менял, для нее, по крайней мере.
- Могу ли я пригласить вас куда-нибудь вместе сходить?
- Куда именно? - ей показалось, что предложение такого рода было довольно преждевременно.
- Только не подумайте ничего плохого, просто у вас такие грустные глаза, что я обязательно хочу поднять вам настроение.
Милена растерялась. Она никогда не изменяла Вадиму, считая это неуважением и оскорблением, но сейчас все изменилось. Она была уверена, что он ничего не заметит, а если и заметит, то совсем не расстроится. Может быть, это и будет долгожданным поводом к разводу. Именно этого Милена и боялась последние два года, но сегодня почему-то это совсем ее не напугало. Она вспомнила, сколько раз за последний месяц Вадим не ночевал дома, и ее обуяла злость. В конце концов, он даже больше не спит с нею, а если ему придет в голову исполнить свой "супружеский долг", то он сделает это так, чтобы непременно ее унизить. "Впрочем, меня ведь приглашают всего лишь на ужин, не так ли?", подумала она.
- Сегодня я, к сожалению, не могу, - на всякий случай поломалась она.
- Тогда завтра, как вы на это посмотрите?
- Может быть, но пока я ничего не могу сказать точно.
- Оставьте тогда мне свой телефон, - он улыбался, и ей эта улыбка понравилась.
- Но мне звонить не очень удобно, у меня дома муж может подойти.
- А я тогда скажу, что не туда попал. Спрошу какого-нибудь Васю.
- Хорошо, записывайте.
Ей подумалось, что она ведет себя как самая настоящая вероломная жена, но от этой мысли ей почему-то стало только веселее. Они попрощались, и Милена дома первым делом бросилась к ванну, отлеживаться в ароматной пене. Затем весь вечер с лихорадочным возбуждением Милли перерывала содержимое шкафов, нюхала духи и подолгу застревала у зеркала. Вдруг у нее мелькнула мысль:
- А если он не позвонит? Вот так, просто возьмет и не позвонит. Что, если он не всерьез меня приглашал, ведь бывает же такое, - у нее опустились руки и нервно задергалась нижняя губа, - Нет, плакать я не буду, это все равно не поможет.
Она спокойно и неторопливо вернула все вещи на свои места, села, включила телевизор и застыла. Вадим пришел поздно и, радуясь, что сегодня жена не устраивает ему сцен, не стал выяснять причин ее глубокой задумчивости. Не буди лиха, пока оно спит, - решил он, - трезвая и слава богу. Они в молчании поужинали и смотрели новости, когда зазвонил телефон. Вадим поднял трубку:
- Алло? Кого вам? Здесь таких нет.
Милена дернулась всем телом и тихо спросила:
- Кого спросили?
- Никого.
- А все-таки.
- Ну Васю, теперь ты от меня отвяжешься?
- Теперь отвяжусь.
На ее лице сияла такая улыбка, что он пристально посмотрел на нее и спросил:
- Может ты этого Васю знаешь?
- Нет конечно, какой Вася, просто я рада, что ты сегодня дома.
Она понимала, что это прозвучит фальшиво, но Вадим больше ничего не сказал. Она решила, что ей все равно, узнает он что-нибудь или нет. Теперь она знала, что начинается нечто новое.
Весь следующий день она провела у телефона, поминутно проверяя его исправность. Ее саму удивляла такая реакция, ведь сам новый кандидат в любовники не очень то ей понравился. Вернее понравился, конечно, но не до такой же степени, чтобы так голову терять. Она просто так хотела куда-нибудь сходить, с кем-нибудь поговорить, что вопрос, с кем не имел особенного значения.
Он, конечно же позвонил. Было бы странно, если бы нет. И пригласил в самый лучший ресторан города. Милена снова начала петь во весь голос в душе и тщательно краситься, даже когда она шла в булочную за хлебом. Вадим с удивлением смотрел на эти перемены, но они скорее раздражали его, чем радовали. Он привык видеть жену в роли жертвы, и с этих позиций ему не хотелось сходить. В самом деле, что он будет делать со счастливой женщиной, если ее счастье не адресовано ему и не нужно ему по большому счету. Он любит деньги и сейчас никто не должен мешать этой любви, даже жена. Даже Лика, по большому счету.
Глава 6. Дела, милые мои, дела.
- Катенька, в бухгалтерию дай информацию, что через час у нас важное совещание наметилось, и чтобы все были на местах. Пусть отменяют все, хоть свадьбы, хоть похороны.
- Да, Вадим Аркадьевич, но как быть с налоговой, они нас ждут ведь?
- Нет, Катя, налоговая не нужна сегодня, никто не нужен, я ясно излагаю?
- Да, босс, извините. Я всех предупрежу.
Вадим откинулся в кресле своего кабинета и начал напряженно грызть карандаш. Пора открывать отдельный счет. А лучше сейфик где-нибудь часах в двадцати лету от милой Родины. Чтоб право доступа только у него, да не по паспортам-бумажкам а по радужке или по отпечаткам пальцев. Чтоб гарантировать отступление. Пусть Вареник попыхтит, найдет нужную контору. И не в Швейцарии. Там точно будут искать. Швейцария – это же так очевидно. Нужен ящик в какой-нибудь большой и очень независимой стране. Или небольшой, но очень далекой. Непременно на свое имя, непременно как частное лицо, а то потом, небось, и конфискация будет непременно. Лучше вообще без имен. С "Вариантом" фиктивный договор на услуги от третьих лиц и привет, пишите письма. В том числе и Аркадий как там его. Врешь милый не убьешь. Теперь Вадик точно знал, что ввяжется в эти игры, чем бы все это потом ни кончилось. Он точно знал, что если он откажется, то никогда себе этого не простит.
У Милены, тем временем, были свои дела. Ей срочно надо было стать красивой. Годы как будто слетели с нее осенней листвой, и подхваченные порывом ветра улетели куда-то вдаль, оставив только ощущение молодости и предвкушения любви. Она готовилась. Столько всего надо было сделать: погладить новое платье, маленькое и черное, она так долго его искала, принять ванну, вымыть волосы, сделать прическу, а главное, после всего этого еще остаться довольной собой, что, как она знала, самое сложное. Интересно, как много я ожидаю от сегодняшнего вечера, - думала она, - но ни за что от него не откажусь, что бы ни было дальше. Я себе этого никогда не прощу потом. А вдруг это судьба.
Да, она была банальна, впрочем и Вадим был банален до невозможности и в этот момент они оба были до невозможности похожи в своем желании обрести что-то недостижимое. Ничто человеческое им не было чуждо.
Милена в тот вечер не обманулась в своих ожиданиях, все было, как в сказочном сне. Они пришли в ресторан "Пекин", помпезный и праздничный, сидели за уютным угловым столиком и наслаждались.
- Знаете, а ведь вы даже не сказали, как вас зовут. Я сижу в ресторане с мужчиной, которого даже не знаю, как зовут, боже как странно - Милена рассмеялась и подумала, что ничего более нелепого с ней за всю жизнь не случалось.
- Милена. Видите, я знаю ваше имя. Я много про вас знаю, и еще о большем догадываюсь. - голос его звучал тихо, но очень выразительно. Его пристальный взгляд заинтриговал Милену, но больше даже напугал.
- Откуда вы его знаете? - от волнения ее голос немного дрожал.
- Успокойтесь же немедленно, что с вами делать. Вы сами в прошлый раз сказали, ну, видите, как все просто, а вы напугались.
Милена расслабилась. Что это со мной, в самом деле, - пронеслось у нее в голове, - я ему нравлюсь, он запомнил, как меня зовут, что может быть лучше.
- Так как вас то зовут, откроете вы мне эту страшную тайну?
- А Васей вы не хотите продолжать меня звать, так ведь и мужу будет привычней, - он смеялся во весь рот.
- Ну правда, как вас зовут, - Милене почему-то показалось, что он не очень то хочет об этом говорить, - не бойтесь, я вас никому не выдам.
- Милена, мне от вас скрывать нечего, - он вдруг посерьезнел, поправил галстук, встал и протянул ей руку, - зовут меня Андрей Александрович Живунов, мне сорок семь лет, по профессии я инженер, поэтому по специальности я естественно не работаю, а повезло мне с моими бывшими коллегами заняться кое-каким бизнесом, грубо говоря, поставками компьютеров оттуда сюда, так что от того нищенского состояния, в котором сейчас все мое поколение пребывает меня бог миловал. Если вас интересует мое семейное положение, я вдовец, так что абсолютно свободен, чего нельзя сказать о вас, мою чудесное осеннее видение. Ведь не дедушке же вашему я говорил о Васе, верно же, - он игриво прищурился, отчего стал более привлекательными.
Они сидели и сидели, пока все не стали расходиться и музыканты не перестали играть. Милена отдыхала всей душей и телом и мысль, что сейчас ей придется вернуться к храпящему, колющему и совсем чужому ей мужу почему-то показалась ей кощунственной, невообразимо грубой и лицемерной. Может быть, поэтому она так легко согласилась на кофе по якобы фирменному рецепту Андрея. Способ, старый как мир, в очередной раз доказал свою действенность и Милена снова почувствовала себя желанной в объятиях немолодого но сильного и уверенного в себе мужчины. Они долго вели задушевные разговоры в темноте, прикуривали друг другу сигареты, изучали тела и утоляли страсть. Любовный голод, который овладел ими в полную силу. Милена уверяла себя, что все правильно, что все так и должно быть, но чувство вины накрыло ее все равно. Оно пришло под утро, когда двор в окне покрылся бежевой дымкой тумана и смолкли даже негромкие ночные звуки. Она сидела на широком подоконнике кухни и переводила взгляд со спящего мужчины в кровати на бледный и молчаливый двор. Мужчина во сне казался таким равнодушным и сытым, а двор таким незнакомым. Милена начала трезветь. Утром Андрей отвез ее домой, поцеловал вскользь и сказал, что на днях позвонит. Он уехал, и у нее внутри что-то оборвалось. Появилось ощущение, что ее опять использовали и выкинули. Она поняла, что больше его не будет и все кончено. Со страхом переступала она двери дома, боясь ко всему потерять еще и сам дом. Вадима дома не было, видимо он тоже не ночевал, кровать не была расстелена, и вообще не расстилалась никем в ее отсутствие. Милена громко захохотала и долго не могла остановиться. Видимо, я недостойна даже ревности, - подумала она. К вечеру она допила коньяк. Так что Вадим увидел ее в так сказать ее обычном варианте - спящей в кресле подле пустой бутылки.
Вадим открыл анонимный депозитарный счет в Канаде, подписал необходимые бумаги и был весьма доволен собой. Представитель банка сказал, что когда господину Малиновскому понадобится что-либо положить в сейф, он может приезжать в Монреаль даже вовсе без документов. Достаточно отпечатков пальцев и подлинной подписи. Сейф Вадим выбрал самый большой из возможных – примерно с холодильник. Они с Пашкой долго прикидывали так и эдак – сколько места займут деньги. И получилось, что в остальные сейфы деньги могут и не влезть. Этот факт их очень развеселил. Пашка, правда, собирался переводить свою долю в другую страну и в другой банк. Но Вадим не интересовался этим. Бабки после обналички Вареник может девать, куда пожелает. Сейчас Пашка за процентную мзду будет деньги перечислять вообще в Австрию. Это все по согласованию с основной ФСБшной конторой, с полного их ведова и разрешения. А вот потом уже тихо-тихо их транзитом перебросят на Каймановы острова на липовую фирму, после чего обналичат и перевезут по надежному дипломатическому трафику в Канаду. Все небольшими партиями, тысяч по пятьсот - семьсот. Дальше все станут молчать в тряпочку, а когда придет время делить бабки, их с Павлушей ищи свищи. ФСБ, конечно, сильная контора, но не по всему же миру у них свои люди. Не Интерпол, чай. Где-то легким холодком кольнуло - а вдруг найдут, это же смерть. Но игра началась, Вадим подумал, что надо просто все получше обдумать и не нервничать.
Глава 7. Андрей. Новая любовь.
Андрей позвонил. Милена страшно удивилась и долго спрашивала его, что это значит, почему он не выкинул ее из головы как мусор. Когда он позвонил, она была пьяна, и несла бы чушь и дальше, но он за ней приехал и увез к себе. Злобно приговаривая, что выведение из запоя не входит в его компетенцию, он купал ее в ванной, поил чаем "Петрович" и анальгином. Милена ревела белугой от стыда и отчаяния, но потом, успокоившись, взахлеб рассказала ему всю свою жизнь и свое горе, рыдала на его груди и там же уснула, обессилевшая и умиротворенная. Наутро Андрей, выбритый и благоухающий, ждал ее на кухне. Она вошла, пошатываясь и постанывая от боли, естественно держась рукой за лоб. Обессилено рухнула на стул и уткнулась взглядом в окно. Двор деловито спешил на работу.
- Что же вы, мадам, в глаза мне не посмотрите. Мне, своему избавителю от абстинентного синдрома.
- Андрей, не надо шутить. Я вчера была отвратительна, и сегодня мне ужасно стыдно. Какое там в глаза, мне тяжело даже знать, что ты сидишь здесь рядом.
- Ну, рыбка моя, не надо принимать все близко к сердцу. Вчера я понял, что столь сильно понравившаяся мне женщина не ангел небесный, а вполне земное существо.
- Она любит выпить, этим надо воспользоваться - из какого это фильма? – шутливо спросил он.
- Здравствуйте, я ваша тетя.
- Да, точно. Кстати, раз ты земная женщина, значит у тебя с такого перепою болит голова. Я прав или нет?
- О да.
- Тогда в ванну, немедленно и анальгин. А потом любовь и снова она. Компенсация, так сказать за вчерашнее. Надеюсь, темперамент свой вы не пропили еще.
Милена смотрела на Андрея с умилением и думала: "Вот он и пришел. Как прекрасно, что я дождалась его снова". Любовь в который раз победила рассудок и здравый смысл. Теперь она точно знала, что Вадим ей не нужен.
А он с головой ушел в проект "Радужное". Домой он просто не приходил, считая, что жена сопьется и без него. Перед ним лежали готовые планы комплекса "Изумруд". Свеженькие, только что отпечатанные, с фотографиями и компьютерными планами будущего великолепия, эти проспекты должны разойтись огромными тиражами прямо в почтовые ящики людей. Поэтажные планы, экспликации, проекты инвестиционных договоров, все было готово и ждало только, когда он, он сам даст команду, фас, и эта чертова машина закрутится. Даже нотариус сидел у него в офисе, готовый заверить неправомочную сделку по одному его приказу. У Вадима кружилась голова от ощущения безграничной власти. Да, воистину, деньги решают все в этом мире. Женщины не дают и сотой доли этой радости, которую он испытывает сейчас и испытает потом. Женщин он будет иметь пачками, а то и по трое сразу, если захочет. Мысли перенеслись в отель у моря, где на огромной белой кровати две девочки, голые и влажные от морских брызг, целуют друг другу грудки и гладят попки. Вадим аж хрюкнул от удовольствия и набрал номер секретарши.
- Катенька, зайди ко мне и возьми план рекламной кампании по "Изумруду".
- Сейчас, Вадим Аркадьевич.
Она вошла и с вопросом взглянула на босса.
- Катя, будь любезна, закрой-ка дверь, чтоб нам не помешали говорить.
- Вадим Аркадьевич, зачем же это, кто может помешать и чем? - Катя, модельной комплекции брюнетка с очень чувственным и симпатичным лицом, побледнела, поняв, куда шеф клонит.
- Разговор у нас с тобой будет личный, о твоей работе в "Варианте", а возможно и о повышении твоей зарплаты, возможно… - он запустил руку под блузку , нащупал полные упругие груди и почувствовал, как Катя напряглась.
- Кажется, мы хорошо друг друга понимаем, Катюша, - процедил он, убирая свободной рукой со стола бумаги. Катя медленно расстегнула блузку и повернулась к нему спиной и наклонилась. Она уже знала, что так ему нравится больше всего. Вадим подошел к ней и резким, властным движением задрал на ней юбку. Катя стояла прямая как палка. Вид полу оголенных ягодиц распалил босса до предела, ее покорность заводила. Вадим с размаху шлепнул ее по заду и с удовольствием смотрел, как с белой кожи медленно сходит красное пятно от его пятерни. Катя тихо охнула. Вадим схватил ее за волосы и пригнул к столу. Свободной рукой он расстегивал ширинку. Катя, послушная и знающая уже, что ему нравится, услужливо стащила с себя белье. Собственно, дальше все было быстро и прозаично, без гурманства. Вадим не был половым террористом, вкус власти манил его гораздо сильнее, чем мягкая женская плоть. Поправив потом одежду, Вадим проглядел еще раз бумаги по рекламе, подмахнул их и с удовлетворением хлопнув Катю пониже талии сказал:
- Беги, кролик, скажи, я даю добро на подачу рекламы по всем фронтам. Пусть через пару дней из отдела рекламы предоставят отчет.
После ее ухода Вадик потянулся, подошел к окну и сказал куда-то в небо:
- Лед тронулся, господа, присяжные заседатели.
Глава 8. Пять месяцев как один миг.
Пашка готовил почву для Вадькиного дела. Однако с Вадимом все обстояло несколько иначе, нежели обычно. Эти валютные операции, эти сухие цифры представляли из себя как бы итог его, Павла Сердобы, карьеры. Как банкир, он был окончен. Банкир, который уведет за рубеж такое количество людских денег, должен быть немедленно четвертован, поэтому сумма на сей раз была очень большая. Был момент, когда Павел так сильно колебался, что только возможность кардинально переменить свою жизнь, обеспечив несколько поколений Сердобчиков безбедной жизнью, лишь это перевесило чашу весов. Пашка знал, что Вадим Малиновский решил удержать у себя все деньги с проекта, абсолютно все. Даже те, что необходимы для собственно построения этого треклятого комплекса "Изумруд". Таким образом, Сердоба понимал, что, во-первых, куш это совсем другой, лимонов так на сорок точно тянет, а во вторых, без него, Павла Сердобы погорит Валька, как былинка в печи, некролог только и останется. Обеспечить всю сложную и путанную схему превращения белых и пушистых безналичных денег в их официальном банке-партнере в Австрии в черные и грязные наличные где-нибудь в Канаде – эта схема была под силу только банкиру Павлу. И за это львиная долька осядет в его кармане. Так что, при этих обстоятельствах Павел, пожалуй, готов был навсегда лишиться любимой родины. Но только по умному. Поэтому он улетел в Австрию, чтобы не мелькать в России вообще. Для Андрея Васильевича он уезжал, чтобы вести операции на корпоративном счете в Австрии, однако Вадим знал, что обратно Сердоба уже не вернется, будет ждать его там, обеспечивая, так сказать, тыл. Андрей Васильевич подписал поручение, по которому Пашка переводил на этот счет деньги от "Изумруда" и предоставлял ему копии платежек и выписки из банковских ведомостей. Таким образом, не было повода сомневаться, что деньги эти туда действительно приходили. Однако он и не подозревал, что деньги эти по особому распоряжению Малиновского за его личной подписью трансфером улетали на депозит на Каймановы острова, где владельцем их уже являлся вообще неизвестно кто. Какой-то араб с непроизносимым именем. Еще больше он удивился бы, если бы узнал, что точно такое же распоряжение, за его, Андрея Васильевича подписью, причем заверенное нотариально, да еще в консульстве Российской Федерации, Сердоба предоставляет администрации "Райфайзен Банк", а те его принимают без малейшей тени подозрения. А ведь в сущности, ничего удивительного, ведь он сам чуть ли не ежедневно лично подтверждает полномочия афериста, переводя все новые и новые партии денег. Разве станет человек давать деньги тому, кто тут же их крадет? Это было нагло, безусловно, такого откровенного хамства в Австрийских кругах давно уже не помнили, поэтому все, безусловно, прошло, да еще без единой задоринки. Часть денег осела у Павла Сердобы на личном канадском счете, причем такая немаленькая, что Павел прямо-таки расцвел. Остальные равными частями переезжали в депозитарий Монреаля, для чего Малиновский инкогнито приезжал в Канаду по подложным документа. Там он встречался с транзитным курьером-дипломатом и забирал очередной чемодан. Забавный выкрутас случился с Вадимом еще в первый визит в Монреаль. Сотрудники банка, дотошные буквоеды, потребовали, чтобы Вадим, как пользователь – инкогнито, предоставил им возможного наследника сейфа. Что им делать в случае его смерти? Обычно они ищут радственников, а с инкогнито так не выйдет. Так что пусть обеспечит их именем, карточкой с отпечатками пальцеы и подписью. Вадим забрал впихиваемые ему прямо в руки пустые карточки и чернила. Взял с собой бланки с образцами подписей и стал думать. Он, собственно, не собирался никому ничего завещать. Все, что он делал, он делал для себя, любимого. Но раз есть такое дурацкое требование банка, то необходимо выбрать такого наследника, который ради наследства его не грохнул бы Вадима без разговоров. Сначала он хотел написать туда Вареника. Но Сердоба как раз мог ради денег вытворить что угодно. Эх, если бы у него был ребенок, он отписал бы все ему. А сейчас? Он долго решался, и, в конце концов, остановился на Милене. Выбор парадоксальный, однако она была единственной, кто его точно не смог бы убить или как-то подставить Вадима. Она была своей, плохой или хорошей, но совершенно родной, покорной и забитой. Если нужен наследник, то она самая лучшая кандидатура. Вадим попросил ее подписаться на образцах, снял с нее отпечатки пальцев. Она вся перемазалась в чернилах, посадила пятно на белых брюках и долго ворчала, что пятно теперь останется, а это ведь ее лучшие брюки. Он ведь, не дает ей достаточно денег на обновление гардероба, а теперь из-за каких-то его дурацких непонятных дел она осталась буквально без штанов. Он рассмеялся и дал ей денег, достаточных на пять пар брюк. Через какое-то время и он и она об этом эпизоде просто забыли. Документы перекочевали в архив Монреальского банка. Малиновский курсировал между Россией и Канадой, набивая обналиченными суммами сейфовую тележку. Надо сказать, что Милена ни о чем этом ни сном, ни духом не ведала, так что все происходящее никак не отразилось в ее памяти, кроме смутного удивления, что Вадим совсем не приходит домой, как будто она умерла или заболела проказой. Она видела, что дела у мужа идут в гору, но это не радовало ее, так как все происходящее лично ей не несло ничего нового или приятного. Вадим дрейфовал. Активность вокруг его агентства стояла страшная, "Изумруд" интересовал многих, в основном из-за весьма умеренных цен на квартиры, и из-за того, что это была последняя плановая застройка в "Радужном". На территории комплекса стояла суматоха, Вадим с помощью своего дядьки согнал туда толпу рабочих и там днем и ночью рыли котлован. Привозили и много стройматериалов, что также обеспечивало изрядную долю доверия к проекту. Пять месяцев договора подписывались и регистрировались без запинки. Напряжение Вадима нарастало, поэтому нежные ручки Кати секретарши стали ему даже нужнее, чем Ликины сумасбродства, и уж тем более, чем его старая надоевшая женушка.
- Катя, я задержусь, проверю кое какие бумаги, а ты закрой офис, купи еды и иди ко мне, - его тон был категорическим, не допускающим возражений.
- Да, Вадим Аркадиевич, что вам купить? - Катя говорила нежно, но глаза ее были холодными и злыми. Не нравилась ей эта жестокая любовь, где она ничего не решала, а только подчинялась его воле, выполняя все его капризы. А капризы у него становились все изощреннее. Оказалось, что власть над женщиной значит для Вадима больше, чем сам секс, собственно.
- Кобель похотливый, извращенец, - бормотала Катя, бредя с сумками в сторону офиса, - думает, что за деньги его все купить можно, и анальный секс можно, и бить можно, скотина неуемная. Вадим и правда платил ей теперь гораздо больше, чем может ожидать секретарша, но и требовал от нее такого, что скорее подошло бы для проститутки, нежели для подчиненной. Когда она вошла в кабинет, он вальяжно развалился в кресле и курил.
- Катя, ты раздевайся, покажи свои прелести, чтоб аппетит раззадорить, - он похабно, улыбался, - задницей, что ли потряси, попляши, а то скучно что-то сегодня. Катя сжала зубы и начала раздеваться. «Что поделаешь, если мне так нужны деньги для мамы. Но не всегда он сможет унижать меня, я ему отомщу, уж я не знаю как», повторяла она про себя, стаскивая белье.
- Катюш, ну ты чего замерла, поворачивайся!
Она повернулась и он пристально и долго разглядывал ее. Потом ожил, притянул к себе и облапал.
- Слушая, что я на сегодня нам придумал. Давай лезь под стол и делай миньет. Сделаешь хорошо, домой пойдешь, плохо, будешь задницей платить, согласна?
- Ну конечно, я же на все для вас согласна, вы же знаете, - она обольстительно улыбнулась и он расслабился и закрыл глаза.
Лика опять не дозвонилась до его мобильного и раздраженно грызла заусенцы на пальцах, пытаясь понять, что происходит. Еще недавно он был так влюблен, исполнял малейшие капризы, а сейчас как будто вообще про нее забыл, не звонит, почти не приезжает, а когда все-таки нарисуется, нажирается и спать. Секс примитивный, без выдумки, на пять минут и опять неделями пропадает. Характер его переменился до неузнаваемости и Лика уже давно бы рассталась с ним, если бы не этот аромат денег, огромных денег, вдруг начавший исходить от него. Она хотела стать его женой, она не понимала ту дуру, которая, находясь с Малиновским рядом столько лет, так и не научилась использовать его. Иногда раньше ей казалось, что их развод уже рядом, что еще чуть-чуть, и он ее. Однако теперь она видела, что менять он вовсе ничего не собирается, и так, как есть сейчас, ему удобнее всего.
- Алло, Вадик, ты где?
- Ты перезвони, я сейчас занят, - хрипло просипел возбужденный Вадим.
- Кто звонил? - Катя оделась и наливала себе кофе в маленькую черную чашку китайского фарфора.
- Жена.
- А что она хотела?
- Не знаю, да и не хочу знать. Ничего важного она сказать не может.
Вадик врал легко, не вдумываясь. Собственно, врать то особо и не надо было, но все же он не хотел, чтобы кто-то узнал про Лику, тем более, что он все равно уже собирался с ней расстаться. Надо будет поехать к ней и что-нибудь подарить, брюлики какие-нибудь, и все. Не до нее теперь. С собой ее он брать не собирался. Вадим вышел из офиса и неторопливо подошел к своей машине. «Что-то я слишком много пью за рулем», вдруг поймал себя на мысли он, но раскаяния особенного не почувствовал. «Ладно, откуплюсь, если что».
Лика стояла посреди коридора как оглушенная. Он ведь там кого-то имел, это точно, - проносились у нее в голове, - мне ли не знать этот голос, да он же весь дрожал от возбуждения. Значит, у него другая. Может, это с женой? Да нет, она ему уже сто лет не нужна. Твою мать, теперь, даже если он разведется, ни за что на мне не женится. К чему тогда это все? И с чем же она остается? Старенький "Опель" да пара колечек. Лика от злости до боли сжала кулачки и принялась долбить ими по стене. Козел старый, идиот, ну нет, так просто ты от меня не отделаешься. Зря, что ли я с тобой два года по постелям кувыркалась? Лика наспех оделась в первое, что попалось в шкафу, кубарем слетела с лестницы и умчалась в ночь, забыв даже включить фары.
Катя с удовольствием допила кофе, провожая взглядом машину Малиновского, затем аккуратно помыла чашку, поставила ее на полку и вернулась в его кабинет. Выключила свет, но не ушла домой, а наоборот села в его кресло и, достав из сумки маленький фонарик, принялась медленно и осторожно перебирать содержимое ящиков его стола. Она не знала точно, что ищет. Катя медленно просматривала все лежащие там бумаги, иногда ксерокопируя некоторые, казавшиеся ей нужными. Затем она встала из-за стола и огляделась. Взглядом нашла большой сейф в углу и достала из кармана ключ.
- Только подойди, милый, и он мой с потрохами, - Катя даже покраснела от напряжения и по виску блеснув, промелькнула капелька пота. Ключ с характерным всхлипом провернулся и Катя даже ахнула от нетерпения, распахивая массивную дверь сейфа. Следующий час в темноте помещения мерно и солидно гудел копировальный аппарат. Она принялась копировать все подряд, не вчитываясь в смысл документов, затем, переведя дух, закрыла дверь, тщательно убрала все следы за собой, и дрожа от нервного перенапряжения, выскользнула на улицу. Затем быстрым шагом побежала к метро. Дома она долго вчитывалась в документы, пытаясь понять, что же все-таки не так с делами Малиновского. Не имея особого плана о том, как использовать эти бумаги, Катя решила, что время само покажет, что и как ей делать. Одно она знала наверняка - Вадима она утопит при малейшей возможности. С наслаждением и без сожаления. Да хоть бы продаст эти бумаги его жене. Она встречалась с Миленой несколько раз в офисе и та ей очень понравилась. Вообще было непонятно, как она живет с таким козлом, как босс. Изящная, чуть затуманенная грустью Милена за первые же несколько часов знакомства успела узнать про Катину жизнь больше, чем Вадим за все годы работы. Про Катину жизнь, а не про ее попу или грудь. Про то, что у нее больная мать, что она хорошо поет и могла бы мечтать о карьере эстрадной звезды. Про то, как далеко ей добираться на работу из Железнодорожного. Все эти вопросы задавались ненароком, ненавязчиво и как-то из чистой вежливости. А между тем в голосе Малиновской всегда было столько участия и понимания, что Катя замирала и грелась в этой теплоте, как ребенок. Она мечтала о такой подруге, и однажды они даже обменялись адресами и телефонами, но дальше болтовни ни о чем их знакомство не пошло. Да и не могло сложиться. Ведь Милена - жена босса, с которым Катя к тому же спит. Без всякого удовольствия, правда. Катя не отличалась особым умом, поэтому, так и не разобравшись в бумагах, она аккуратно сложила их, а в ближайший выходной перевезла к себе на дачу и спрятала. Авось пригодятся.
Глава 9. Воры и убийцы.
- Андрей Васильевич, в регистрационную палату поступил запрос на проверку регистрации инвестиционных договоров по "Изумруду".
- От кого?
- От частного заинтересованного лица. Мы ему отказали пока, но он ведь наверняка дальше пойдет. Потом ведь мы все равно информацию сдадим.
- То есть все кончено, ты хочешь сказать?
- Да, мой дорогой, именно, так что давай встречаться и думать.
- Я через час буду у памятника Пушкину. Только постарайся быть без диктофона, ладно.
- А ты, Воронцов, без скрытых камер.
- Смешная шутка, откуда у меня камеры, - Андрей Васильевич был спокоен, он очень хорошо знал, что ему делать. Через пятьдесят две минуты двое пожилых мужчин приятной наружности мирно беседовали у фонтана на пушкинской площади, бросая голубям на тротуар крошки печенья.
- Понимаешь, Андрей, деньги эти, конечно же, большие, но ведь слишком много людей о твоей причастности к этому делу знают. Так что, дело то не в деньгах. Надо, чтобы Малиновский умер. Я держу регистрационную палату до последнего, но ты начинай делать дело, как мы с тобой договаривались. Взрыв можно ожидать через пару недель, времени немного. Определись с Малиновским, с Сашей Перовым и…
- Постой, зачем же Сашу то Перова, мы так не договаривались. Он то тут при чем?
- А при том... Или ты думаешь, что когда он все узнает, за долей не прибежит?
- Да как он все узнает, помилуй бога?
- Да из газет же, дурень. Из новостей, из уличных сплетен.
Андрей Васильевич долго молчал, сосредоточенно глядя на стаю голубей, как будто у них искал какого то ответа
- Ты прав. Как не жаль, а ты безусловно прав. Ну, так тому и быть. Дай мне две недели на это дело и неделю на переводы всех остатков денег, а потом вскрывай данные. Кстати, а кого официально то посадят?
- Да, лучше всего бухгалтера из «Варианта».
- А он хоть что-то знает
- А зачем ему. Он сидел и переводил деньги в Альфа банк, а уж куда они оттуда уплыли и как в Австрии оказались, у него теперь будет время подумать.
Они рассмеялись и перешли на так называемые нейтральные темы. О женах, детях и внуках, о том, что это лето будет холодным и на дачу надо завести побольше дров. В общем, становилось понятно, что они давние знакомые и при этом довольно близкие. Андрей Васильевич Воронцов доехал на "лексусе" с правительственными номерами до своей дачи в Барвихе, которую скорее можно было назвать коттеджем, нежели дачей и зашел на участок. Территория в 15 соток ничем не напоминала обычное дачное хозяйство. Во-первых, тут не было и намека на огород. Никто никогда не сеял здесь укроп и не копал картошку. Не было здесь и плодовых деревьев, так как хозяева предпочитали фрукты покупать, а не собирать. Везде, где хватало глаз, тянулись ввысь могучие стволы сосен самой лучшей, самой стройной корабельной породы или пушистые разлапистые ели зеленели, радуя глаз. Земля была устлана мягким газонным травяным ковром, вперемешку с хвойными иголками. Около ограды из красного кирпича расположился корт, на котором явно все время тренировались, а дальше шли рабочие постройки, откуда в небольшой по критериям этих мест домик из того же красного кирпича тянулись артезианская вода, газ и канализация. Воронцову действительно было что терять на родине. Если бы сейчас пришлось убегать, это пришлось бы делать быстро, а быстро такую дорогую роскошь не продашь. Да и семья у Андрея Васильевича была не маленькая: жена две дочери и внук, самый обожаемый на свете внук, для которого, в конечном счете, Воронцов и строил всю свою империю, порой совершая постыдные и жестокие даже для него самого поступки. Как старый кгбист, он никогда не мучился угрызениями совести, не был он с юности к этому приучен. Еще в начале перестройки он и его команда сильно поднялась, прикрывая разного рада финансовые пирамиды, такие, к примеру, как Властелина, и втягивая туда многих маститых людей, соблазнят их своим фиктивным примером. Потом начал организацию сотрудничества между их ведомством и новыми сильными организациями братвы. Обмен информацией и клиентами, прикрытие крупных афер и подготовка фиктивных банкротств, всякого было немало на его счету. Но это последнее дело сулило ему разовую прибыль, да еще и такую, что можно было с честью выйти на покой, никогда уже не беспокоясь за судьбу любимого Никитки, сына его младшей дочки Полины. Андрей Васильевич прошел в свой кабинет и, раздевшись, взялся за телефон.
- Алло, Саша, это ты?
- Да Андрей Васильевич.
- Ты один, ты можешь сейчас разговаривать?
- Да
- Сашенька, на днях тебе позвонят и скажут: "Вы вызывали слесаря? Он сегодня к вам прийти не может". Ты тогда спроси: "А когда его ждать?" Он назовет число. Скажи: "Я обязательно буду дома". Ты все понял, ничего не забудешь?
- Да, Андрей Васильевич.
- Ну а дальше действуй, как договаривались раньше.
- Хорошо, я все помню, не волнуйтесь.
- А я не волнуюсь, я знаю, что на тебя можно положиться
- Спасибо за доверие
- Ну, пока
Воронцов посидел немного в тишине, глядя в окно. Вечерело, на улице уже зажгли фонари.
Он снова взялся за телефон, но, подумав, положил трубку на место. Такие вещи лучше делать попозже, чтобы человек был мягче и пугливее. Дождемся ночи. Он встал и прошел в столовую, где его уже ждала его большая дружная семья.
Глава 10. Милена.
- Я уже замучился тебя ждать, солнышко. Ты что, захотела, чтобы я умер от холода?
- Прости, прости, прости, - Милена зажмурилась и подставила губы для поцелуя, - я так бежала, даже такси взяла, но попала в пробку.
- Ну ладно, перестань. Главное, что ты теперь здесь и я счастлив, что тебя вижу. Мы пойдем куда-нибудь перекусить или сразу ко мне?
- А ты как хочешь.
- Я хочу тебя.
- А после?
- Тебя, тебя и потом тоже тебя, а уж потом может быть и кусок жареной свиньи.
- Фу, прекрати, как можно быть таким жестоким?
- А ты сама доброта, рыдаешь каждый раз, когда ешь отбивную?
Не найдя слов Милена притворно рассвирепела и принялась колотить его ладошками, не особенно, впрочем, стараясь. Она была счастлива. Андрей был прекрасен. Он казался ей самым красивым, самым нежным и добрым, сильным и умным, и при этом он еще и любил ее. В этом она уже перестала сомневаться. Они встречались уже почти полгода, и он был так хорош с ней, что Милена совсем оттаяла и расцвела, как поздний летний цветок. Она стала невероятно хороша, грациозна как молодая лань и будто вся светилась изнутри. Ее серые глаза светились необыкновенным счастьем, как бывает всегда, когда большое счастье приходит поздно, и Милена радовалась любому приятному пустяку. Андрей подарил ей букетик ландышей, бог весть, как он их достал и где. Она несла их в руке и думала, что во всем мире не найти мужчины внимательнее и нежнее. Полгода она прожила как в сказке, не забывая благодарить господа за то, что именно ей он подарил такое счастье. Про Вадима она теперь и не думала, надеясь, что все как-то решится само собой. Они, конечно, разведутся, тем более. Что уже сейчас они практически не видятся. Даже по выходным Вадима никогда не бывает дома, ночует он неизвестно где, и наверняка у него есть другая женщина. Совесть Милену совсем не мучила, поэтому она была в правильности происходящего и вообще начинала верить, что все это, весь ее роман закончится вскоре свадьбой, а там и будут они, как говорится, жить поживать и добра наживать. Ну и умрут, естественно в один день. Он так много дал ей, что иного она и в мыслях допустить не могла, не смотря на свою банальность.
- Ты сегодня какой то напряженный, Андрюша, что-нибудь случилось?
- От тебя ничего не скроешь, госпожа сыщик. На работе неприятности, контракт не идет никак, груз на таможне застрял.
- Неужели ничего нельзя сделать, ты же такой умный.
- Твоими бы устами да медок хлебать, - Андрей улыбнулся и обнял ее.
- Дорогой, я уверена, что ты все исправишь, у тебя же всегда все получается, - ее щедрость не знала никаких разумных границ.
- Это верно, соблазнил же я такую недотрогу, как ты.
- Вот именно
- Ну, тогда пойдем, проверим, действительно ли ты моя.
Его дом стоял во дворе одного из арбатских переулочков. Там стояли одни только старинные дома, в самом высоком было четыре этажа, но все они сияли чистотой и были отреконструированы. Жили здесь в основном люди богатые и Милена считала Андрея тоже довольно богатым человеком, так как была уверена, что он эту квартиру купил, а не получил по наследству. Во-первых, он не знал никого из соседей, и некогда не пытался познакомиться. Даже ни с кем не здоровался. Потом в квартире его раньше была коммуналка, Андрей не везде еще сделал ремонт, и в квартире присутствовали следы самых разных людей. И, наконец, Андрей не так то хорошо разбирался в хитросплетениях арбатских переулков, однажды, когда они поздно вечером возвращались из театра, он случайно завел их в тупик, из которого они долго потом выбирались. Было и еще много разных мелочей, он никогда не говорил ничего о своей семье, хотя в его прошлом должен был хоть кто-то быть. Милена склонна была думать, что в прошлом случилось что-то страшное, о чем он еще не скоро ей расскажет, поэтому Милена не очень настаивала. Квартиру его она обожала. Это была большая четырехкомнатная квартира с блинным широким коридором и огромной, метров под двадцать кухней. В комнатах были высокие потолки и очень широкие подоконники. В гостиной было закругленное сверху огромное окно, которое располагалось над подъездной дверью и поэтому, в целях внешней, уличной красоты имело такие причудливые формы и размер. По вечерам Милена залезала на этот подоконник и подолгу глазела на переулочек, по которому спешили люди с работы, медленно ехали на дорогих автомобилях особо ушлые водители, искавшие объезда пробок на садовом кольце. А когда она прижимала лицо к стеклу, то ей чуть-чуть был виден кусочек Арбата с его ярко горящими фонарями и стол всегда одного и того же продавца матрешек и шапок ушанок. Иногда, в теплую погоду, они с Андреем брали бутылку Ахашени, она любила это вино больше всех, и ночью шли бродить по тихим спящим улочкам, пока не устанут и тогда говорились самые откровенные разговоры, самые жаркие споры спорились, а потом они любили друг друга с самой сильной страстью.
- Кошечка, у нас с тобой сегодня особенный повод, так что мы с тобой сегодня просто обязаны напиться.
- О чем ты, - рассмеялась Милена, снимая в передней плащ, - я что-то не помню, чтобы сегодня был твой день рождения.
- Нет, сегодня год моей любви. Равно полгода назад я встретил тебя в парке и влюбился.
- Неправда, сегодня 17 мая, а познакомились мы с тобой только в сентябре
- Но я же не говорю, познакомился, я говорю, увидел. А я точно помню, что увидел тебя 17 мая первый раз. В парке на скамейке. Просто потом я долго не решался подойти, как видишь, очень долго не решался.
- Я очень польщена, но ты никогда мне об этом не говорил, - Милена смотрела на него с изумлением.
- Я берег эту тайну для сегодняшнего дня, так что у нас есть отличный повод это отпраздновать. Только ты сегодня ничего не делаешь. Иди, садись на свой подоконник и жди.
Через час он пригласил ее к столу. Она обомлела, когда увидела, сколько всего он успел приготовить. На красиво сервированном столе стояли салаты, аппетитно поблескивала икра, и черная и красная, в вазе лежали всевозможные фрукты, на блюде сбоку лежали хорошо нарезанные сыр, колбаса, а на другой тарелке ассорти соленых рыб: осетра, семги и еще кого-то. Милена обомлела.
- Каюсь, ты, наверное, догадываешься, что готовил все это не я, я только разложил и разогрел.
- Даже в этом случае ты меня просто ошеломил.
- Я хочу, чтобы ты поняла, насколько этот день для меня важен.
- Я уже думаю, что это самый важный день и в моей жизни.
- Это так и есть, милая, даже не сомневайся.
Они сели за стол, все было так красиво и торжественно, что Милене даже расхотелось есть, чтобы не портить устроенность всего этого великолепия, но Андрей положил ей салат и кусочек рыбы и Милена вспомнила, что сегодня еще ничего не ела. На столе появилось шампанское. Они медленно, со вкусом поужинали, выпив изрядное количество шампанского, от которого у Милены все сильнее и сильнее кружилась голова, а потом Он любил ее, любил неистово и трепетно одновременно, пока она не провалилась в пустой и глубокий сон.
Глава 10. Служба дни и ночи.
В двадцать седьмом отделении милиции было на редкость тихо и спокойно. Ни тебе бытовых драк, ни изнасилований, ни грабежей. Капитан Артем Смолянов даже смог немного поспать, так что теперь, когда до смены оставалось всего около двух часов, он пребывал в хорошем настроении. Было около шести утра. Все алкаши в обезьяннике мирно спали, Смолянов дочитывал очередной детектив, подчиненные разгадывали кроссворд в курилке. Ничто не предвещало бурю. В пять пятьдесят две раздался звонок.
- Алло, милиция?
- Капитан Смолянов слушает. - Артем разговаривал лениво, ожидая что-то вроде жалобы на орущую всю ночь сигнализацию.
- В соседней квартире баба орет истошно. Там случилось чагой-то, - голос звучал тихо и испуганно. Говорил, по-видимому, какой то старичок. Причем Смолянову сразу не понравилось, что старичок был, скорее всего, трезвый, да и время уже было такое, что шутки практически исключались.
- Говорите яснее. Какой у вас адрес?
- Сиреневый бульвар 5 квартира 12.
- Ваша фамилия?
- Коломейцев я. Вы приезжайте, пожалуйста, поскорее, там что-то случилось серьезное.
- Да подождите вы, что баба-то орет, и кто она, баба эта, вы ее знаете? - Артем занервничал и начал набирать номер дежурной части с параллельного телефона.
- Не знаю я их. Он здесь редко бывает, а баба, жена его. Вот она и орет-то.
- А что орет она? Из какой квартиры?
- Да сначала вроде кричала, врача, мол, скорее, потом просто завыла, а теперь вроде молчит, только она так кричала, что прям за душу хватало. Квартира их десятая.
- Ладно, отец, жди нас. Никуда не уходи, сейчас бригада приедет.
Артем лихорадочно соображал: "Бригада прибудет через минут двадцать, не раньше, а если там умирает кто? Сиреневый бульвар отсюда в двух шагах, если Кирилла взять с собой, и Николай скорую вызовет, и вызов оформит, лучше всего будет".
- Кирюшка, с оружием на выход, в машину, Коля оформи все, адрес на столе, вроде там с риском для жизни что-то.
И они помчались. Дом пять оказался совсем рядом. Смолянов подскочил к десятой квартире и прислушался - в квартире стояла гробовая тишина.
- Ну, дед шутник, сука, - прошипел Артем. Тут дверь в квартиру напротив скрипнула, и на площадку бочком выкатился старичок. Обычный такой старичке, в стареньком шерстяном спортивном костюмчике, синем с белой полосой впереди, и в темных войлочных тапочках. В руках он держал паспорт и еще Артем отметил, что от него попахивает чем-то очень характерным. Но не спиртным. Где-то внутри у Артема сильно екнуло, если можно это так описать, и его охватило гнетущее чувство тревоги. Во всяком случае, он почувствовал, что дежурство сегодня явно не хочет заканчиваться.
- - Это вы нас вызывали?
- Да, это я. - Голос у старичка явно дрожал.
- Один живете?
- Уж пять годов как один, бабка то моя померла, так с тех пор один.
Смолянов выдернул из его руки паспорт.
- Коломейцев Степан Алексеевич, тысяча девятьсот тридцать седьмого года рождения, он протянул паспорт обратно, - на что жалуетесь, Степан Алексеевич?
- Я не жалуюсь, я думаю, что вам надо обязательно в десятую квартиру попасть, - в присутствии милиции дедушка чувствовал себя гораздо увереннее, - Там ночью что-то произошло.
- Что именно?
- Не знаю, я спал, ничего не видел, а только орала она так, что просто так люди не орут. Они всегда были люди тихие, интеллигентные, с чего ей так вопить то без поводу.
Артем подошел к металлической двери десятой квартиры и, мысленно перекрестившись, позвонил. В ответ, как говорится, ему была тишина. Он позвонил еще и задумался. Если слушать деда, надо дверь вскрывать, то есть вызывать специальных людей, потому что дверь дорогая, стальная, открывается наружу, самим никак не справиться, даже с опер группой. Да и потом надо понятых на такое дело искать, протокол составлять. Вот черт, - дернулся он, - не мог дед два часа подождать, тут же дел на пол дня. Артем взялся за ручку двери, машинально дернул ее и вдруг похолодел. Дверь бесшумно открылась. Смолянову на миг показалось, что он снимается в триллере, а за дверью живет вампир. Он тряхнул головой и, распахнув дверь, громко сказал:
- Есть тут кто-нибудь. Из милиции беспокоят. Никто не ответил, но ему показалось, что он слышит чей - то стон. Аккуратно, стараясь ни на что не наступить, Артем прошел в квартиру, и вдруг понял, чем так разило от старика. Корвалолом. Он и сам бы от него не оказался. За спиной тихо присвистнул Кирилл:
- Да, не зря мы опер группу-то вызывали.
В квартире, точнее посреди комнаты лежал невысокий, хорошо сложенный мужчина средних лет с ножом в горле, а вокруг него растеклась лужа уже успевшей запечься крови. В двух шагах от него, в углу лежала женщина лет тридцати без видимых повреждений на теле. В руке она держала телефонную трубку. Убийство, - пронеслось молнией в голове Смолянова, - теперь домой, вообще сегодня не попаду. Кирилл приложил пальцы к шее мужчины, затем выпрямился и сказал:
- Труп, товарищ капитан, ножевое.
- Сам вижу, не слепой. Женщину проверь. Она же кричала, значит, была жива.
- Так точно, Артем Сергеевич, жива, в обмороке.
- Вызывай скорую. Смолянов подошел к женщине и внимательно ее рассмотрел. В глаза ему бросились ее руки. Они были в крови, и блузка ее была в крови, а между тем это была не ее кровь. Женщина шевельнулась и застонала.
- Так, похоже, это она его и того.… Прикончила. Вот стерва.
В квартиру вошли врачи, женщину уложили на носилки и унесли. Опер бригада прибыла, и начала все регистрировать происшествие. Сняли, где могли, отпечатки пальцев, вызвали судмедэксперта, фотографа, нашли паспорта жильцов.
- Так, у нас фигурируют супруги. Малиновский Вадим Аркадиевич и Малиновская Милена Романовна. Ты посмотри, прям как у артистки, хоть сейчас на афишу. Между прочим, квартира эта не ихняя. У них прописка улица спартаковская, дом 43 квартира 78.
- Надо хозяев найти и сообщить. По любому, аренду им уже никто не заплатит.
- У Малиновского - мужа тут еще и загранпаспорт, билет и виза в Канаду.
- А на жену нет?
- Нет.
- Стало быть, бросить ее хотел. Понятно
- Кирилл, брось болтать, садись описывать обнаружение места происшествия.
- А где дедушка наш, как там его, Коломейцев.
Дедулю нашли в его квартире на полу в кухне, От пережитых волнений он таки свалился с сердечным приступом, в связи с чем и был также переправлен в госпиталь. Закрутились жернова неповоротливой, жестокой и равнодушной машины по имени правосудие.
Глава 11. Скандал в благородном семействе.
Газетная вырезка из "Московского комсомольца" за 30. 05.2003.
"До глубины души потряс сотрудников редакции бездушный цинизм этого преступления, по вине которого сотни людей остались без крова, потеряв все деньги которые честно уплатили за свои новые квартиры в печально известном комплексе "Изумруд", который теперь, по-видимому, никогда не будет построен. Мы хотим знать, кто виновен в этом чудовищном злодеянии! Один ли директор агентства "Вариант", убитый неделю назад в своей квартире? Конечно, нет, и мы спрашиваем у следственных органов, когда они назовут все имена виновных, и случится ли это вообще. В нашей терпеливой стране принято оставлять имена виновников в оболванивании народа за кадром, но масштаб мошенничества столь велик, что мы не позволим оставить все на произвол властей. Журналистский коллектив нашего издательства начинает собственное расследование происшедшего".
Заметка в Известиях за 15.06.2003.
" Обманутые "Вариантом" инвесторы "Изумруда" вчера заявили, что не собираются просто так смиряться с потерей своих метров. Сто сорок человек организовало митинг около белого дома. Будет ли он иметь эффект, мы не знаем, но вряд ли правительство обязано оплачивать ущерб от мошенников. Это должен решать суд, который уже на сегодняшний день принял около двухсот исков, связанных с "Вариантом", Количество липовых инвестиционных договоров поражает воображение. Интересно, куда смотрела регистрационная палата, когда регистрировала все эти договора? Ясно одно, эта афера, размер которой по неофициальным данным превысил тридцать пять миллионов долларов, тщательно планировалась и проводилась целой группой мошенников, которые были, по-видимому, большими людьми. Однако пока это все покрыто мраком".
Официальное заявление представителей страховой компании "НТК СК".
10.07.2003.
"Мы, представители национальной транс корпоративной страховой кампании, с прискорбием вынуждены сообщить по делу "Варианта" что его действия относительно жилого комплекса "Изумруд" начиная с декабря 2003 года в судебном порядке признаны мошенничеством в особо крупных размерах, в связи с чем обязанности "НТК СК" перед клиентами "Варианта" по возмещению ущерба по позиции "Обязательное страхования профессионального риска риелторских кампаний" не считается законным, так как действия Агентства недвижимости "Вариант", застрахованного в "НТК СК" не могут считаться профессиональными, а риск законным. Приносим свои соболезнования потерпевшим."
Колонка новостей в газете аргументы и факты.28.07.2003
"Вот уже два месяца все мы с сочувствием следим за развитием событий вокруг скандально известного жилого комплекса "Изумруд". Тревожит тот факт, что за все это время никто не смог пролить свет на это чрезвычайно жестокое преступление. Нам стало известно, что сегодня ночью с 10 этажа недостроенного комплекса выкинулся один из обманутых инвесторов - Александр Федорович Истринский. Он продал свою старую квартиру и квартиру жены, чтобы перебраться в изумруд, поближе к дочери, уже проживающей в "Радужном". По словам его вдовы, у них не осталось больше ничего, и теперь фактически она стала бомжем. Александр Федорович от удара скончался на месте не приходя в сознание. Таким образом, агентство "Вариант" теперь можно называть кровавым не только из-за убийства его генерального директора господина Малиновского. Что же будет дальше?"
Московский комсомолец 30.07.2003.
"Сегодня утром в своей камере в следственном изоляторе нашли повесившимся главного бухгалтера компании "Вариант" Алексея Осипова. Остается только гадать, сам ли он переселился в мир иной или ему помогли. Также у редакции появилась информация, что недавно нелегально сбежал из страны главный администратор Московской регистрационной палаты Роман Максимович Кренс. Теперь его разыскивает Интерпол. Многое становится яснее в свете этих данных. Непонятно одно, куда исчезли деньги, почти сорок миллионов долларов и что теперь делать тем, кого обманули. Кажется, Москву потрясла новая финансовая пирамида".
Аргументы и факты. 5.08.2003.
" Недавно следственные органы дали прессе информацию о том, что следствие по делу об убийстве предпринимателя Малиновского завершено и дело передано в суд. Из неофициальных источников стало известно, что убийцей оказалась жена бизнесмена, схваченная на месте преступления, совершенного ею на почве ревности. Стоит ли верить этому, скоро определит суд".
Глава 12. Украсть у вора - не преступление.
- Воронцов! - Господин с пушкинской площади вынырнул перед Андреем Васильевичем, словно из-под земли, и он заметно побледнел.
- Да, Семен, я слушаю.
- Ты, что же думаешь, мы будем вечно ждать?
- Я не знаю, что тебе ответить, я отдал все необходимые распоряжения Сердобе еще неделю назад, но пока ничего нет.
- Мне это неинтересно. У нас столько людей полегло под это дело и неизвестно, сколько еще поляжет, и я не буду больше всем петь сказки. Где хочешь, бери деньги. Хоть себя продай в ЦРУ, а то, ты знаешь, позор смывается только кровью.
Воронцов молчал и смотрел, как поток машин монотонно плывет по Кутузовскому проспекту.
- Я знаю это, Семен, просто дайте мне еще немного времени, - голос его звучал устало и как-то отрешенно.
- Я знаю, о чем ты думаешь, старый хрен, - неожиданно громко и яростно проговорил Семен, - я старый, умру ли, нет ли, какая разница. Так вот, козел КГБшный, знай, сначала умрешь не ты, а Никита, а потом Полина и Наташа. - Семен глядел на Воронцова с ненавистью, и даже презрением
- Ты что же, думал, затевая такое дело, что потом можно просто умереть и всех кинуть. Потом подыхай, если тебе угодно, но сначала ты отдашь все, что нам причитается. И, знаешь, не надо сейчас пытаться всю семью пытаться прятать, за ними следят каждую секунду. И поверь, на киллерах я не сэкономлю, будут самые лучшие. Ты все понял, или тебе нужны сначала пальцы по почте? - Андрей Васильевич дрожал всем телом. Нет, о себе он действительно уже не думал, но мысль, что эти люди, не дрогнув, убьют его мальчика, его радость и счастье, для которого он прочил каждую копейку, добытую им сквозь преступления и обманы. И эта любовь заставила теперь сковаться его сердце от ледяного ужаса.
- Семен, я все понял, поверь. Я сам полечу в Австрию, сегодня же. Сейчас. Я отсюда поеду прямо в аэропорт и куплю билет, а если не получится, арендую частный самолет. Вечером я буду в Австрии, завтра утром я уже доставлю Сердобу в Москву и мы вытрясем из него все до последнего цента. А ведь деньги там, в «Райфайзен банк», им больше негде быть. Я ведь с ними работаю уже десять лет, они же честные до омерзения, пальцем не шевельнут без соответствующей бумажки. Это Сердоба воду мутит, залег на дно зачем-то, дурак безмозглый. Наверно, собирается меня шантажировать, но ты же Семен, знаешь отлично, что это для нас проще пареной репы.
- Если все так, как ты говоришь, и ты сам лично не хочешь стать новым покойным миллионером, то мы тебе поможем.
- Только обещай, что вы с Никитушкой ничего не сделаете. - Воронцов противно тряс Семену руки и умоляюще пытался заглянуть в глаза. Однако когда он поймал его взгляд, то отвел в сторону свой. Семен смотрел прямо, зло и холодно. Губы его скривились в усмешке
- А дочки тебя совсем не интересуют, что ли? Будем знать. Хотя лично мне это странно, ведь в случае чего дочки тебе новых внучков скорее нарожают, если ты конечно о продолжении рода думаешь. Ну ладно, езжай в аэропорт и звони оттуда. В твоих интересах не заставлять меня волноваться.
Андрей Васильевич добрел до автомобиля и как будто в тумане покатился по ненавистному городу навстречу, как ему почему-то показалось, невидимой, но неизбежной катастрофе.
В Вене шел дождь. Большие мутные капли покрывали иллюминаторы самолета, пока тот приземлялся в аэропорте «Завендам». Воронцов спустился по автоматическому закрытому лифтовому трапу и медленно шел по огромному стеклянному зданию, следя глазами за плывущей рядом с ним по специальному эскалатору дорожной сумкой, которую он купил в Шереметьеве, дожидаясь вылета. Автоматически ответив на вопросы таможенника, сел в такси и назвал адрес Сердобы. Почему-то он уже не сомневался, что ни самого банкира, ни следов его он на Мариахильтер штрассе не найдет. Что же случилось, - напряженно думал Воронцов, - от чего или кого так неожиданно сбежал Сердоба. Не от меня же, в самом деле. Деньги в «Райфайзен» приходили исправно, я своими глазами видел все платежки в оригинале, так что со мной у него проблем быть не могло. Да и черт с ним, без него обойдусь. Теперь главное этих австрийских бюрократов убедить разморозить счет без подписи Малиновского. Только бы они не знали, что он убит, а то потребуют оформлять переход корпоративного счета, на полгода бодяга. Акулам в России этих сроков не объяснишь. Неизвестно, какие из моих распоряжений Сердоба успел выполнить перед тем, как скрылся.
- Вот свинья, - в сердцах вслух вскликнул Воронцов, - мог бы предупредить, козел. Если найду когда-нибудь, убью, сам убью, медленно и мучительно. По кусочкам разорву, сошью без наркоза и снова порву. А найду обязательно, дай бог мне только из этой передряги благополучно выбраться, а там уж отомщу, будьте любезны. - Тут он заметил удивленные глаза таксиста в зеркале заднего вида и осекся. «Хорошо, что этот холуй по-русски ни черта не понимает, - безрадостно подумалось ему, - вообще то надо быть поосторожнее, мало ли что». Он подъехал к Мариахильтер штрассе и вышел около аккуратного пятиэтажного домика, словно снятого со старинной картины. Андрей Васильевич не очень то разбирался в архитектурных стилях, но этот дом он отнес к готике за благородную строгость линий, неброскую темно серую гамму цветов с небольшим вкраплением красного кирпича, в качестве украшения пляшущего свои танцы на теле фасада. Только яркая оранжевая черепица на крыше напоминала о том, что и старикам не чужды веселье и молодость.
- Хорошо устроился, мерзавец, - пробормотал Воронцов, открывая массивную дубовую дверь, чуть скрипнувшую от его напора.
- Добрый день, господин, чем могу помочь, - немецкая речь консьержа неприятно резанула слух Андрея Васильевича.
- Я ищу господина Сердоба, он русский и живет в этом доме, вот адрес, - Воронцов протянул пожилому немцу бумажку с номером дома и квартиры.
- К сожалению, этот господин съехал от нас несколько дней назад
- Когда? –прорычал Ворон.
- Вы знаете, я, к сожалению, не уполномочен так подробно удовлетворять ваше любопытство, - консьерж смотрел на него спокойно и выжидающе.
- Это отнюдь не праздное любопытство, позвольте, я все вам объясню. Меня зовут Алексей Головинский. Господин Сердоба являлся моим личным банкиром много лет. Недавно он перестал отвечать на мои запросы и вообще пропал. Я специально прилетел в Вену, чтобы выяснить его судьбу, но мне больше не с кого начать, кроме вас.
- Я понимаю вас. Но, вообще-то, я мало, чем могу вам помочь, собственно я не знаю, чем вам помочь. Он заплатил по всем счетам, собрал вещи и уехал, ничего не передавая никому.
- Когда это было?
- Дней десять назад
- Он жил здесь один, его никто не навещал?
- Нет, нет, он жил очень скромно, даже женщин не водил. Никогда не пил, не шумел, и не скажешь сразу, что русский. Вы меня извините, я надеюсь, вы поняли, что я хочу этим сказать.
- Бросьте, я и не думаю обижаться, более того, считаю, что вы справедливо можете рассчитывать на мою благодарность. - Он сунул консьержу пятьдесят марок и спросил, - а квартиру его сейчас уже кто-нибудь занял?
- Нет, пока мы только даем объявление о сдаче ее внаем.
- Может быть, вас не затруднит пропустить меня в нее, а потом, если нужно я подтвержу, что пришел по объявлению.
- Никаких проблем. Господин, идемте со мной, - Сторож выглядел весьма довольным, хотя и сохранял неприступный и благородный вид.
Воронцов прошел в большую, удобную квартиру, сиявшую какой-то гостиничной красотой.
- Здесь кто-то хорошо убрался, кто это был?
- Горничная, но я не думаю, что она что-нибудь уносила, если вы это имеете в виду.
Андрей Васильевич медленно прошел в другие комнаты и на кухню, и взглядом опытного опера оценил практически полное отсутствие следов проживания здесь Павла Сердобы. Сукин сын, все в голове хранил. Что же мне теперь делать? Пожалуй, поеду-ка в гостиницу, а завтра с утра поеду в банк. А Пашку сейчас искать бесполезно.
Утро выдалось пасмурным, но дождя не было. По дороге в банк Воронцов продумывал свой предстоящий разговор. Надо постараться не выглядеть сильно обеспокоенным. Да, я волнуюсь за судьбу пропавшего Сердобы, однако волнения - это одно, а дела остаются делами. Он приехал на Штадтпарк 9 и нашел главного администратора. Несмотря на уверенность в себе, руки его подрагивали от волнения и недосыпания. Нельзя сказать, что он хорошо выспался.
- Будьте любезны, - произнес он на очень хорошем немецком, подавая администратору свой загранпаспорт, - просветите меня, пожалуйста, относительно состояния моего счета. Мои дела здесь до последнего времени вел Павел Сердоба, однако он в последнее время куда-то пропал, и я не смог с ним связаться. Однако у меня уже нет времени ждать, поэтому я приехал, чтобы закончить некоторые дела самому.
- Одну секундочку, пожалуйста, администратор был вежлив и непроницаем. Ваш счет закрыт.
- Как это? Этого не может быть, я не давал такого распоряжения.
- Очевидно, вы давали его вашему поверенному, так как он представил все необходимые бумаги для перевода денег и закрытия счета.
- Я не давал ему этих бумаг.
- То есть вы хотите сказать, что или он, или мы мошенники?
- Нет, нет. Поймите правильно, я лишь хочу понять, что произошло с моим счетом, - лицо Андрея Васильевича покрылось красными пятнами, - Скажите, я могу узнать, куда именно перевели деньги с моего счета.
- Конечно. По распоряжению господина Малиновского и с вашего письменного согласия содержимое вашего корпоративного счета переведено на счет фирмы «Абакан Строй», это где-то на Каймановых островах, - клерк любезно смотрел на Воронцова, но в глубине его глаз старый сыщик заметил сарказм.
- Вы, я надеюсь, уже поняли, что господином Сердоба совершено злостное мошенничество. Подготовьте мне материалы по всем операциям с этим счетом за восемь месяцев и предоставьте мне в течение суток. Я подаю в суд.
- На наш банк?
- Как получится.
- Как вам будет угодно, - администратору было все равно, его все это не касалось. Он уже предвкушал, как сегодня вечером в красках опишет жене сцену разорения еще одной русской свиньи, кого он так ненавидел.
Воронцов вышел на улицу, поймал такси и только за дверями своего номера он, наконец, разрешил эмоциям выйти наружу. Он долго кричал и бился всем телом об стену ванной, заглушаю шумом воды свой вой:
- Ник, только бы с ним ничего не случилось, только бы бог спас моего мальчика. Господи, этого просто не может быть… Андрей Васильевич долго сидел на корточках в углу ослепительно чистой немецкой ванны, и ему смертельно хотелось утопиться. Гнев божий обрушился на него, послав смертельный страх за судьбу внука, так сильно любимого им.
Часть вторая.
На дне жизни
Глава 1. Рыжий бес.
Ми лена смотрела в белый потолок. Она то приходила в себя, то проваливалась в небытие, ощущая смутно, что с ней случилось что-то плохое, очень плохое. Даже страшное. Дверь скрипнула, и над ней нависло круглое конопатое лицо, обабленное редкими рыжими волосами. Лицо жевало жвачку и ухмылялось.
- Как вы себя чувствуете, Милена Романовна? Доктор сказал, что вам гораздо лучше
- А что со мной случилось? - Милена удивилась тому, как прозвучал ее голос. Хриплый, резкий, какой-то кукарекающий, он как будто принадлежал совсем не ей, а какому то очень старому и очень больному человеку. Губы пересохли, потрескались и сильно болели.
- Вы ничего не помните? У вас шок из-за нервного стресса. Вы помните, что произошло с вашим мужем?
- Он умер, - у Милены в мозгу вспыхнуло яркое пятно, и через минуту она вспомнила все. Милена резко села в кровати, отчего у нее тут же закружилась голова.
- Выпейте воды, - Мужчина заботливо поднес к ее губам стакан, - не надо так нервничать, что сделано, не воротишь, а вам ведь сейчас надо только отдыхать и набираться сил.
- Что вы имеете в виду? - Милена побледнела и затряслась всем телом.
- Я лично ничего не могу иметь в виду, не имею права.
- Кто вы, собственно, вы не представились?
- Капитан Чекмарев Михаил Юрьевич, следователь. Отдел убийств.
- Но я не знаю, кто убил Вадика, я ни чем, к сожалению, не могу вам помочь.
- Этого ни вы, ни я сейчас знать не можем. Ваша задача - предельно точно и правильно описать все, что вы помните, а потом уже улики покажут, кто совершил это преступление. - Милена смотрела в глаза этому молодому оперу, сильному и самоуверенному, как в основном все менты, и вдруг поняв его до конца, похолодела и вскрикнула
- Вы что же, подозреваете меня? Но это же абсурд!
- Милена Романовна, подозреваю я вас или нет, неважно. Вашу причастность к убийству будет определять суд. Милена обхватила руками голову и зажмурилась.
- Это просто сон, этого просто не может быть.
- Успокойтесь и отвечайте на мои вопросы. Расскажите, что вы помните об этой ночи. Когда вы пришли домой?
- Я не помню.
- То есть?
- Я вообще не помню, чтобы приходила домой
- Ну а как же вы оказались там? Ведь вас, пардон, там задержали.
- Меня разве задерживали, - Милена огляделась и, как будто испугавшись, что ее уже посадили, - я что, в тюрьме?
- Нет, это госпиталь, но вас скоро отсюда переведут, вы ведь не больны, у вас просто был шок, и вы из него вышли. А я сейчас здесь нахожусь, чтобы предъявить вам ордер на ваш арест. Пожалуйста, ознакомьтесь и распишитесь. - Милена уставилась на лист официальной бумаги, долго концентрируя внимание, так как от расшалившихся нервов у нее перед глазами все строчки перемешивались в одну сплошную кашу.
- Переведут в тюрьму, - у нее глаза застелили слезы, и она потупилась, пытаясь побороть страх, - меня посадят в тюрьму.
- Нет, не в тюрьму, а в следственный изолятор, до выяснения всех обстоятельств, и сбора улик.
- Каких улик?
- Ну, отпечатки пальцев с орудия убийства, например и по квартире много разного наберется, в общем, успокойтесь, скоро все выяснится.
Милена вдруг ясно, как на экране кинотеатра увидела, что вот она подползает к Вадиму, вот трясет из стороны в сторону, что-то крича и ... Да, конечно, она пытается вытащить нож из его горла!
- О господи это просто кошмар какой-то, на нем же будут мои отпечатки.
- Вы что-то вспомнили?
Она ошалело смотрела на Чекмарёва, словно пытаясь вспомнить, кто он такой, и как здесь появился.
- Я пыталась вытащить из него нож, там могут быть мои отпечатки пальцев, - она закрыла лицо руками и принялась раскачиваться всем телом из стороны в сторону.
- Милена Романовна, значит, вы все-таки помните, что вы там были?
- Господин, …ээ
- Чекмарёв, Михаил Юрьевич
- Да, да, господин Чекмарев, мне нужно отдохнуть, я не могу больше говорить. Нельзя ил нам поговорить попозже?
- Да, хорошо, я зайду к вам снова через пару часов. – он старательно изображал участие, но было заметно, что ее последние слова только подтвердили его подозрения.
Он грузно встал, так как, несмотря на его явно небольшие годы он уже был довольно тучен, а его маленький рост и вовсе создавал впечатление, что он очень толстый человек. Хотя, как Милена автоматически отметила, львиная доля его веса и круглая фигуры составлялась мышцами, хорошо накаченными и явно регулярно тренируемыми. Он встал и вышел. Проходя по коридору мимо ожидавшего его милиционера - охранника, он бросил:
- Представляешь, Женька, при мне эта сучка вслух вспоминает, что забыла стереть пальчики с пера и тут же поет мне, что пыталась его спасти, дескать, хотела вытащить ножик, чтоб ему дышалось легче. Ну, какова, а, барышня-то?
- Вы к нам еще завтра то заглянете, Михаил Юрьевич? - Медсестра кокетливо смотрела на Чекмарева.
- Аллочка, да ради ваших прекрасных глаз я готов хоть каждый день, а вот по делам мне завтра к вам ехать больше не нужно.
- А убийца ваша как же?
- А ты сегодня часам к семи перевод готовь, бумаги готовы. Так что, до завтра ждать не будем, пусть свои сказки сочиняет на нарах.
Милена рыдала, кусая подушку и изо всех сил стараясь не шуметь. В ее головке никак не могло улечься, что Вадик мертв, убит, а ее подозревают в этом. Милена отлично поняла, что следователь ей не поверил. Что же делать, как доказать свою невиновность? Милена была слишком неопытным, неспособным к тяготам жизни человеком. С детства, будучи единственной и любимой дочерью обеспеченных родителей, она росла беспечным инфантилом. Позже все проблемы и тяготы нес на себе Вадим, и ей не приходилось практически ничего решать, кроме того, что надеть в гости и что приготовить к обеду. Отстаивать свои права она тем паче не умела и не представляла, с чего начать. У нее не было ни знакомого юриста, ни даже надежной опытной подруги, которая его бы нашла. Милена рыдала, не представляя, что будет дальше. Два часа пролетели ветром мимо нее, не принеся ей ничего, кроме бесплодных страданий. Пришла медсестра, сделала ей какой то укол, сказала, что это был последний, так как ее сегодня переводят. Милена заметалась по палате, пытаясь сосредоточиться, но перед глазами стояли только мрачные картины подземелья, сырости и гнили. Она вспоминала все, что когда-нибудь слышала или читала о тюрьмах.
- Там действуют какие-то понятия, и надо сразу как-то поставить тебя, иначе все будут над тобой издеваться. - Меньше всего Милена умела ставить себя.
- Гражданка Малиновская, переодевайтесь и выходите в коридор, - на кровать легли ее вещи, в которых Милена была в тот день у Андрея, на них даже сохранились пятна крови Вадима, от чего Милена чуть снова не лишилась чувств. Милена отшатнулась, чувствуя желания закричать и забиться в истерике, лишь бы никуда не идти с этой страшной холодной женщиной, что бросила эти вещи. У нее было непроницаемое лицо, на котором словно было написано: «Не положено». Квадратная фигура скрадывала все положенные ей женские округлости, и если бы не юбка и конский хвост на голове, ее можно было бы спутать с мужичком. Голос у нее был басовитый и деловой, видно было, что эмоции Милены ей давно знакомы и безразличны, она просто выполняет работу, которую без нее все равно выполнят другие. И такая колючая и сухая она была, что Милена собрала всю свою волю в кулак и пошла вслед за ней, сжав зубы и одев эту отвратительную одежду. Я никого не убивала, они ничего не могут мне сделать, надо только подумать, как мне это доказать. Милена не очень то верила в справедливость правосудия, но все же допустить даже мысль, что ее осудят ни за что и посадят в тюрьму на долгие годы, Милена не могла ни на секунду. Она расправила плечи и пошла на встречу своей судьбе.
Глава 2. Призраки.
Сизо овеяло Милену ощущением полного и безысходного горя, полной невозможности чего-либо изменить. Она забилась в угол душевой комнаты и представляла себе, что она вытекает вместе с этими хлористыми мутными струями.
- Арестованная Малиновская, прекращаем принимать душ, Одеваемся и к парикмахеру.
- Зачем?
- Будем делать модельную стрижку, - Баба осклабилась, предвкушая, как изуродует арестантская стрижка это милое утонченное лицо.
Господи, со мной обращаются как с животным, меня вымыли и сейчас остригут, как овцу. Милена покраснела, стала практически пунцовой от унижения. Конвойная дама разглядывала фигурку, прикрытую только Милениными руками. Кожа остыла и покрылась пупырышками. Милена непроизвольно задрожала, но сказать ничего не решалась, чтобы не услышать еще какое-нибудь оскорбление.
- Чего глаза-то выкатила, красотка, - гавкнула женщина, бросая ей тюремную одежду, синий войлочный балахон, бесформенную юбку и шапочку того же цвета, белье и колготы отвратительного вида, - повезло тебе, ничего не скажешь, что убийц до суда у нас держат в одиночках, а то попортили бы тебе красоту твою младую.
- Я никого не убивала, - от холода и слабости голос прозвучал фальшиво и слабо.
- Ага, сам он, что ли ножик то себе вставил, побриться, что ли он им решил, не п.…бди, мне-то хоть, поберегись до суда. Ну, пошла!
Камера оказалась грязной, отвратительно пахнущей каменной клетушкой с окном под самым потолком. У стены напротив двери прямо по центру стоял грязный унитаз, сбоку был привешен умывальник. Милена тяжело вздохнула: «Ведь специально все так расставили, сволочи, чтобы и за этим наблюдать, чтоб человек себя полностью животным почувствовал, зверем в ловушке». Кровать, точнее нары, представляли из себя топчан прикрученный к стене, чтобы арестант не мог даже отдохнуть днем, сейчас нары пыли разложены, на них чья-то невидимая рука бросила матрасик, вонявший всеми цветами радуги и который Милена тут же с отвращением сложила и убрала на стол в углу каморки, деревянный исписанный, обожженный страдалец, видавший немало разного народу. Около него стояла табуретка о трех ногах, так как экспериментальным методом Милена установила, что четвертая ножка - это полная липа и бутафория, так что сидеть на нем можно только опираясь на выступ в стене и только в одном месте - около стола. Еще на нарах лежала подушка с пухом, постоянно из нее высыпавшемся, и жесткое шерстяное одеяло, хотя бы достаточно теплое. Милена сначала убрала с кровати и подушку, но так было неудобно до безобразия, и Милена вернула ее на место. Она долго лежала, глядя на кусочек далекого неба, такого далекого, что до нее не долетало даже ветерка, не смотря на то, что окно было кем-то предусмотрительно открыто. Тоска сжала ее душу стальными тисками, ей вдруг ужасно захотелось напиться, хотя желание это не посещало ее давно. Она мысленно представила себе рюмку коньяку, нет, даже бутылку, прохладного, терпкого, чуть вяжущего коньяку, и полная недостижимость этого видения, как ни странно, явилось последней каплей. Милена зарыдала. Громко, в голос, не плача, а скорее воя на луну, как волк, попавшийся в капкан. Стучала кулаками по нарам, выдирая из коротенькой шевелюры, оставленной ей на бедность, волоски, она уже ничего не слышала и не видела, бездумно пытаясь вылить, выбросить свою боль и страх прочь и забыть все, что произошло с ней. Наверное, она действительно чуть-чуть вышла из себя, потому что она не слышала ни бешеных стуков в дверь, ни криков, чтобы она заткнулась немедленно. И даже когда дверь в ее камеру открылась, и вошел пьяный мужик в белом халате и подошел к ней вплотную.
- Барышня, вы меня слышите, очнитесь, - он тряс ее за плечи, но она на него никак не реагировала, и, уткнув лицо в ладони, продолжала всхлипывать
- Истерика, - пожал он плечами и, спокойно размахнувшись, сильно ударил ее под дых, в район солнечного сплетения. Милена задохнулась, потом закашлялась и изумленно уставилась на него.
- Так, уважаемая, вот вам димедрол, выпейте и больше не орите, а то уколю "прокопаном". Охота вам рыдать, ради бога, только тихо, а то всю тюрьму перебудили.
Милена автоматически съела таблетку и вдруг спросила
- А сейчас, сразу вы не можете сделать мне этот укол?
- Да ты наркоманка, что ли?
- Нет, но сейчас я не могу себя контролировать, а мне ведь надо уснуть.
Фельдшер с недоверием посмотрел не нее и сказал
- Ну ладно, оголяй жопу, сделаю так и быть.
Милену передернуло от грубости его слов, но выбора у нее не было, и она таки получила укол транквилизатора и через полчаса уснула беспокойным тяжелым сном. Утром ее грубо разбудила уже новая дама, охранница. Грубо крикнув, что пора вставать, она стащила Милену с нар и заставила убирать постель, стоя босиком на холодном полу. Затем она привинтила специальными замками кровать к стене и ушла, хлопнув железной дверью. Милена стояла посреди комнаты, не зная, чем теперь заняться и не проснувшись до конца. Она медленно оделась и принялась ходить из угла в угол. Получалось максимум четыре шага в одну сторону и ей скоро надоело постоянно утыкаться в стену. Милена присела на табуретку у стены и сидела, глядя на дверь, пока у нее не заболела спина. Тогда она попробовала лечь прямо на пол, но от него веяло таким могильным холодом, что она вскочила уже через несколько минут, замерзнув и испугавшись за свое здоровье.
- Чем же они здесь все время занимаются? - вслух произнесла она и отчего-то испугалась. В этот момент в двери открылось окошечко, и раздался голос:
- Завтрак забирай, дамочка.
Милена подскочила к двери и еле успела подхватить миску и через секунду металлическую кружку с алюминиевой ложкой
- Ложку не теряйте, не восстановим, выдаем один раз. - Голос начал удаляться и уже в другой камере говорил: «Завтрак забирайте, дамочки». Так Милена узнала, что рядом с ней не одиночки, а общая камера. «Убийц у нас сажают в одиночку», вспомнила она и вздрогнула.
- Надо успокоиться и поесть, силы мне теперь понадобятся. - Она посмотрела в миску на столе и сморщилась от отвращения. На дне растеклось грамм триста мутного водянистого нечто, внутри которого смутно угадывалась овсянка. Милена поднесла к миске нос, миска пахла пригоревшей кашей. Значит это каша. Овсянка, сэр. Точнее миссис. А ведь еще недавно для меня заказывали ужины в лучших ресторанах Москвы. У нее защемило в глазах, и навернулись слезы при мысли о том, что Андрей ее сейчас ищет, а ему соседи говорят, что ее арестовали за убийство. В тот вечер она так набралась у него, что теперь даже не может вспомнить, как добралась домой, а ведь как-то же она добралась. Скорее всего, он посадил ее на такси, назвал адрес, а там она как-нибудь доковыляла до дому.
- А ведь возможно, что когда я пришла домой, он уже лежал там мертвый, а я уснула на кухне. Какой кошмар. - Милена вяло поковырялась в каше, никакие разумные аргументы не помогли ей проглотить хоть чуть-чуть из этого месива. Она без удовольствия, но и без отвращения выпила чашку жиденького ячменного кофе и перестала чувствовать голод. Снова она ходила из угла в угол, не зная, чем теперь себя занять, когда дверь к ней открылась, и вошел молодой милиционер в форме и сказал:
- На допрос собираемся побыстрее.
- А что собирать?
- Если вы собраны, тогда выходим из камеры и встаем к стене лицом и поднимаем руки.
Милена вспомнила, что она видела такую сцену в каком то фильме, и там арестанта обыскивали. Она сжала зубы и напряглась всем телом, пока он шарил по ее телу холодными равнодушными руками.
- Проходите вперед, руки за спину, - на запястьях щелкнули наручники, и Милена от страха чуть не закричала.
- Проходим, проходим, не задерживаемся, - они шли по каким то длинным коридорам без окон, только с дверями камер. Затем поднялись на лифте на другой этаж и прошли по красному затоптанному ковру к кабинету с надписью "Следователь" Она вошла в комнату и увидела за столом своего знакомого из больницы. Молодой милиционер снял с нее наручники и передал Чекмареву папку с какими - то бумагами.
- Врач сказал, что это может пригодиться.
- Спасибо, Костя, можешь идти. Проходите Милена Романовна, как спалось? - произносил он, читая переданные бумаги. - Ну, давайте разбираться. Что же произошло с вами в ту ночь.
- Я встречалась со своим. … С мужчиной
- С любовником?
- Да, - Милена потупилась и покраснела, - у нас с мужем давно разладились отношения, так что в этом нет ничего удивительного, у него давно уже были другие женщины.
- Вы знали их, кто они?
- Нет, я никого не знала, но я догадывалась, он почти никогда не ночевал дома.
- Но в ту ночь он был дома?
- Я же говорю, что не знаю, меня самой не было, но ведь очевидно, что он там был, раз его там убили. - Милена начала нервничать, видя холодное круглое лицо Чекмарев.
- В котором часу вы ушли от своего любовника, где он живет? - Милена назвала адрес квартиры на Арбате.
- Я не помню, когда пришла домой, я была очень навеселе и Андрей, видимо, отправил меня домой на такси.
- То есть вы были совсем неадекватны. Что же вы пили?
- Шампанское, коньяк, потом вроде ничего, но я не знаю. У меня никогда раньше не было провалов в памяти, так что я ни в чем не могу быть уверена. - Она старалась выглядеть как можно искреннее и доброжелательнее, надеясь, что если не прямо сейчас, то, во всяком случае, скоро этот кошмар кончится.
- Милена Романовна, буду с вами откровенен, не знаю я, как вам верить. У меня здесь лежат результаты экспертизы, где черным по белому написано, что в тот вечер вы находились под воздействием изрядной дозы героина, хотя, конечно, пьяны вы тоже были.
- Какой героин, я никогда в жизни не пробовала его, - Милена от возмущения вскочила со стула.
- Да, а почему вчера вечером вы умоляли нашего фельдшера сделать вам укол транквилизатора, средства от ломок, говоря, что без него не уснете?
- Да я просто перенервничала, я не знала о том, что он колет, думала, что это снотворное!
- Все понятно, но ведь я не могу только на основании ваших слов исключить эти данные из дела.
- Это не данные, а издевательство какое - то. Человек не может уснуть - значит, наркоман.
- Нет, если бы не анализ крови. Да вы же сами все подтверждаете, человек ничего не помнит, его ломает, он больше суток не может прийти в сознание - вам самой не кажется все это странным?
- Я… Я не знаю, что вам сказать. Я никого не убивала. Я не наркоманка, - Милена выглядела запутанной и какой то поникшей. Чекмареву вдруг на секунду стало ее жаль, она очевидно не знала, как ей себя вести, что делать. Но он одернул себя. Ему велели, очень настойчиво порекомендовали закончить это дело побыстрее. Убийца должен быть наказан. А она – убийца, и жалость здесь не причем.
- Да, но на ноже только ваши отпечатки пальцев, между прочим, и кровь на вашей одежде принадлежит вашему мужу, это уже установлено.
- Я же говорила вам об этом.
- Да, говорили, но я лично вам не верю. Вы не медик и не умеете осуществлять реанимационные манипуляции, так что в голову вашу не могло прийти вытаскивать нож. Если бы вы хотели его спасать, вы бы вызвали скорую, - Чекмарев от напряжения покраснел и покрылся капельками пота.
- Я вызывала. И, между прочим, я как раз медик.
- Да что вы? Как это понимать?
- У меня высшее медицинское образование.
- И вы практикуете? Я так понял, что вы не работаете. Когда последний раз вы работали по специальности?
- Давно… - Милли поникла. Все ее аргументы звучали, как жалкие нелепые оправдания.
- Вот видите! – самодовольно произнес Михаил Юрьевич, - и вызов скорой с вашего номера не зарегистрирован, я и это успел проверить. Достоверно только то, что вы разорались у себя в квартире посреди ночи, а потом вас нашли обдолбаную, всю в крови мужа, и на ноже только ваши пальчики. Да и вообще, вы были в таком состоянии, что можете не помнить, как его убили, Зарезали и отрубились, а сейчас совершенно искренне недоумеваете, отчего же это вас не выпускают с извинениями.
Милена надолго замолчала, задумавшись. «Я ничего не помню, что же все-таки произошло? Могла ли я его убить? Я, которая рыдала над умершими котятами, и боялись панически вида крови! Я же из-за этого в свое время пошла учиться на микробиолога. На этом факультете, в отличие от, например, терапевтического, не заставляли особо копаться в крови и трупах. Так что же Вадим должен был такого сделать мне в эту ночь, чтоб я хладнокровно воткнула нож в его шею?»
- У меня нет мотива.
- Человеку в вашем состоянии крайне редко нужен мотив, - Чекмарёв поднял трубку зазвонившего телефона, и молча что-то выслушивал минут пять.
- Милена Романовна, что же вы мне врете откровенно. В указанной квартире сейчас никто не проживает, там делается ремонт, уже месяц как делается, а собственник квартиры - Ерошина Тамара Григорьевна - ни о каком таком Андрее ничего никогда не слышала.
- Вы что-то перепутали
- Нет, гражданка Малиновская, это вы что-то перепутали, но мы выясним все. Увести арестованную.
Вошел молодой милиционер, на ее запястьях сомкнулись наручники, и они пошли к лифтам. Они шли очень медленно, проходя кабинеты, двери и разных людей. Проходя по холлу, Милена видела на стене в деревянной рамке газету, называвшуюся как-то по-дурацки: «Милицейский вестник». Чем ближе Милена подходила к этой газете, тем сильнее она привлекала ее внимание, что-то в ней будоражило ее душу, заставляя вглядываться в черноту неразборчивых строчек. Вдруг она увидела фотографию в середине небольшой статьи - на нее серьезно и проникновенно смотрел Андрей, чуть моложе, чем она его помнила, чуть меньше седины и морщин, чуть больше огня в глазах, это был точно он, без сомнения. Милена остановилась, как вкопанная, и развернулась к портрету, так что милиционер даже налетел на нее.
- Позовите, пожалуйста, Чекмарёва. Вот Андрей, в тот вечер я была у него, - Милена почти захлебывалась слезами, глядя на его родное лицо. Она смотрела на него и думала, что он нашелся и теперь все будет хорошо, он спасет ее и заберет отсюда. К ней подошел Михаил Юрьевич.
- Что за призрак вы увидели, Милена Романовна?
- Вот человек, к которому я вот уже полгода ездила на Арбат. В тот вечер я была с ним.
- А как, вы говорили, его зовут?
- Андрей Александрович Живунов.
- Немедленно прекратите надо мной издеваться. Этот человек мой друг, его зовут Александр Перов. В тот вечер он погиб при неизвестных обстоятельствах. Его зверски зарезали, причем практически в то же самое время, когда вас нашли сотрудники местного отделения милиции. И прекратите мне так глупо врать, или придумайте что-то более правдоподобное. Уводите вы ее, лейтенант.
Милиционер подтолкнул Милену в спину, и она упала на пол у портрета. Вставая, она успела прочитать: «Погиб смертью храбрых при исполнении служебного долга …. Перов Александр Сергеевич …». Она брела по коридорам СИЗО и в ее голове отпечатывалось с каждым шагом: «Это конец, это конец, конец…»
Глава 3. Павел - гений благодетель.
Из своей австрийской квартиры Павел Сердоба уехал в Швейцарию на лыжный курорт «Шемани». Он понимал, что в России сейчас разгорается огромнейший скандал, и даже не пытаясь ничего узнать, уехал отдыхать и ждать закодированного сообщения по интернету от Вадима. Насчет его честности по отношению к нему он не сомневался ни секунды, они с института знали друг друга, и столько дел вместе провернули, что он уже успел убедиться, что его Вадик никогда не обманет. Тем более деньги свои Сердоба уже давно перевел на свой счет, так что Малиновский ему, в принципе, ничего не был должен. Просто хотелось увидеться и узнать, каково это быть миллионером. Как никак в депозитарном хранилище у Вадьки, Малиновский сложил наличных денег в разнообразных валютах мира на сумму около сорока миллионов. Сердоба же получил всего около пяти, зато в скандале с «Изумрудом» никак не фигурировал, в то время как Вадик, если когда-нибудь его найдут, потеряет все, и будет доживать жизнь в клетке. Он же, Сердоба, через пару-тройку лет может вернуться на родину и жить в любви и почете, умножая свои немалые уже богатства. Именно поэтому Пашка так спокойно относился к Вадиминому богатству, предпочитая не рисковать настолько. Насчет Воронцова он, конечно, беспокоился, но, насколько он знал этот жестокий мир спецслужб, его вскоре непременно убьют, Ворону не простят потери денег, и тогда Павлу можно будет тихонько возвращаться под другим именем. Больше всего Павлу теперь хотелось найти себе семью, завести детей, чтобы не пропали его труды попусту. Он смеялся, когда думал, до чего он стал сентиментален. Так текло время, он катался на лыжах, стал здоровым и загорелым и сам себе очень нравился. Он отлично отдохнул и за пару месяцев даже устал отдыхать, заскучав. Вадим никак не объявлялся, Е-мэйл молчал. Тогда Пашка решил все-таки узнать подробнее, что же происходит на родине, и с этой целью ночью полез в интернет-новости. Через несколько часов чтения всякой муры, много всего произошло с тех пор и «Изумруд» уже перестал занимать первые кнопки сайтов новостей, он узнал, наконец, что Вадим был убит, и что скоро состоится суд над его предполагаемой убийцей - Миленой Малиновской. Убийство, как там писали, было совершено на почве ревности, под действием наркотиков. «Господи, откуда они эту ревность-то вытащили, Вадик Милене на хрен не нужен уже был, это же понятно, что она не убивала, ее же подставили, уж не знаю как. Хотя, конечно, если это Воронцов, то ее и не будут пытаться оправдать». Павел смотрел в замерший экран компьютера, и по виску его проскользнула маленькая капелька пота. «Нельзя мне туда возвращаться, если они меня найдут, я тоже буду трупом. Если они, не глядя невинного человека, подставили, то меня уж точно не пожалеют. А может это действительно она его, из ревности? Узнала, что он лыжи из страны навострил, и грохнула, надеясь унаследовать его деньги. Тогда я не причем и никому не нужен». Экран внезапно погас и заискрился летящими звездами. Павел вздрогнул. «Так ведь она их и унаследовала и только я знаю, где ее деньги лежат! Вашу мать, да ведь она безумно богата. И деньги эти шайке Воронцова никогда не найти». Пашка знал, кого Малиновский чисто для смеха назначил в наследники. Он и подумать не мог, что эта карточка с подписями может понадобиться. А вот как теперь вышло. Сердоба вскочил и принялся ходить по балкону своего номера, вглядываясь в туман Альпийских гор. «Монблан» казался ему большим восклицательным знаком. «Я, кажется, сошел с ума, но с помощью этой девочки можно въехать прямо в рай. И ее вытащить оттуда сам бог велел, ведь сто пудов, не она это сделала, за чужие грехи сидит. Сорок лимонов, господи. Они теперь ничьи, и легко могут стать моими. Стоп, стоп, стоп…. Милли я, конечно, жизнь обеспечу. Миллион - другой и домик в культурной европейской стране. А мне…. Срочно узнать, где ее держат!». Павел подошел к телефону и, немного поколебавшись, заказал разговор с Россией.
- Олег, мне нужно, чтобы ты оказал мне услугу.
- Я тебя слушаю.
- Скоро состоится суд над некой Малиновской Миленой Романовной. Я хочу, чтобы ты был на нем, и все запомнил дословно, особенно приговор. В случае если ее оправдают, ты ее приюти и жди моих распоряжений, если осудят, узнай, максимально точно узнай, куда ее отправят, в какую колонию.
- Как с оплатой?
- Не волнуйся, не прогадаешь. Завтра открой на свое имя счет в «Альфа банке» и высылай номер по интернету на адрес «SWITSON@rambler. сom», послезавтра на этом счете будет лежать десять тысяч долларов, после всех дел могут появиться еще пятнадцать. Ты все хорошо понял.
- Да, Вареник, с тобой приятно иметь дело.
Вадим долго всматривался в швейцарские звезды, пытаясь отыскать там свою, путеводную звезду своей удачи, затем по телефону заказал себе билет до Канады на «Конкорде» на эту же ночь и принялся собирать чемоданы.
Милена сидела на своем стульчике в углу камеры и в уме считала до миллиона. Иногда она принималась сама с собой играть в города, иногда вспоминала свою любовь, но это было хуже, так как она не понимала, почему и зачем Андрей (она не могла называть его иначе) врал ей. В голову ей приходили много разных объяснений, но она тут же вспоминала, что он мертв, и начинала рыдать. Следователь ей не верил, считая наркоманкой и уже припрятав какие-то козыри в рукаве. Милена уже ничего не ждала от жизни, желая только, чтобы поскорее случился суд, и ее перевели из этой жуткой одиночной камеры пыток в общую камеру, пусть даже там над ней будут издеваться. Но здесь, в этой мерной тишине она медленно сходила с ума под стук этой проклятой капли, падающей из не закрывавшегося до конца крана. Чекмарева она ненавидела, главным образом за то, что он уже почти убедил ее в том, что она убила своего мужа в беспамятстве и забыла об этом.
По ночам Вадим ей снился. Они сидели на скамейке в Измаиловском парке и вели долгие задушевные беседы, он признавался ей в том, что бывал часто к ней несправедлив, просил прощения и искал у нее утешение. После этих снов она целый день ходила разбитой, потерянной, мучаясь чувством вины и, пытаясь вспомнить то, чего никогда и не знали. Регулярно ее водили на допросы к Чекмареву, и там она молчала или скупо отвечала на его вопросы, которые он, горячась, почти кричал ей на ухо. После этих визитов она на целый день теряла аппетит и, не беря даже ту скудную еду, которой ее пичкало государство. У нее не было родных, знакомые ее не посещали, никто не передавал продукты, что, конечно, могло бы хоть как-то облегчить ее существование в этом печальном месте. Она часами сидела, глядя в пустое окно с кусочком неба. День суда настал, готовя ей новые сюрпризы. Ее одели в ее вещи, не стираные и воняющие помойкой, сказав, что на суд не положено являться в тюремной одежде. Таким образом, она вынуждена была одеть вещи, испачканные кровью Вадима, отчего она таки упала в кратковременный обморок. Однако ее никто так и не пожалел. Все считали ее настоящей убийцей, и каждый по-своему стремился показать ей свое презрение и ненависть. Из обморока ее вывели, дав по лицу; долго еще оно пылало нездоровым блеском. В суд ее привели в наручниках и посадили клетку в углу зала. Милена смотрела на людей на лавках и пыталась понять, что привело их всех сюда, почему им так интересно посмотреть на ее позор. (Надо сказать, что львиная доля людей в зале состояла из вкладчиков клятого «Изумруда», однако Милена об этом и вообще, об афере своего мужа ничего не знала.) Судья вяло зачитывал материалы дела, вызывал свидетелей и о чем-то их расспрашивал, но Милена не следила за всем этим, ей уже не было интересно, чем кончится суд. Она уже убедилась, что в этом деле все давно решено и ее некому защитить. Зато в зале ее внимание привлеку мужчина в помятом сером костюме. Он был невысокого роста, очень неопрятный, неухоженный. На вид он был ровесником Вадима, лет тридцати пяти, но из простых, неудачников. Он не был похож на остальных людей в зале суда. Кроме того, все они почти неотрывно следили за действиями судьи, а он неотступно следил за нею, Миленой. «Кто он, что он здесь ищет? Ему не важно, что решит судья, ему нужна я. Зачем?» думала Милена, импульсивно начав глядеть на него тоже.
- Вызывается свидетель Лика Яновна Эльдарова. - В зал вошла очень красивая женщина лет двадцати, и Милена оторвалась от незнакомца и удивленно уставилась на девушку. «Она свидетель, но я ее никогда не видела, что же она про меня может сказать? Кто она, собственно?»
- Обязуетесь ли вы говорить правду и только правду и ничего кроме правды? - судья произнес все формальности и кто-то вроде прокурора, Милли так и не разобралась, кто из них кто, начал задавать вопросы.
- Вы знакомы с подсудимой?
- Очень немного, мы виделись всего один раз, - «что она говорит, она что сумасшедшая», возмутилась про себя Милена.
- При каких обстоятельствах это было?
- Она застала своего мужа Вадима Аркадиевича Малиновского у меня дома при компрометирующих его обстоятельствах.
- Откуда она узнала о вашей встрече?
- Не знаю.
- Как долго вы встречались с убитым?
- Около двух лет.
- Какие отношения вас связывали?
- Мы были любовниками.
- Когда вы с подсудимой встретились и при каких обстоятельствах?
- Она позвонила в мою квартиру и, когда я открыла, быстро прошла в комнату, где на кровати лежал голый Вадик.
- Что было дальше?
- Она принялась кричать, что он не смеет делать из нее дуру, что она поставит его на место.
- Что она имела в виду, она не пояснила?
- Нет, она только добавила, что он ее недооценивал всю жизнь и что он об этом еще пожалеет, если успеет.
- Вы уверены, что вы дословно цитируете ее слова?
- Да, она сказала именно это. Ты еще пожалеешь, если УСПЕЕШЬ.
- Что было дальше?
- Она ударила его по щеке и меня тоже и ушла, хлопнув дверью. Я не успела и слова сказать. Она пронеслась, как цунами.
Милена во все глаза смотрела на Лику и от возмущения даже онемела. Потом очнулась и закричала истеричным кукарекающим голосом:
- Я вас первый раз в жизни вижу и знаю точно, что вы все врете - и Милена зарыдала в голос. Мужчина в сером костюме с прежним интересом смотрел на нее. Милену увели из зала суда и сделали укол успокоительного. На все дальнейшее она смотрела с чувством глубокого безразличия, подогретого транквилизатором. Через два дня она стояла в своей клетке и слушала приговор.
- ….Именем Российской Федерации признать гражданку Малиновскую виновной в предумышленном убийстве гражданина Малиновского и приговорить к пятнадцати годам лишения свободы в колонии строгого режима. Решение данного суда может быть обжаловано в Верховном суде Российской Федерации в течение десяти дней. Суд окончен.
Милену выводили из здания суда, и в голове ее крутилась одна мысль: «Виновна. Я виновна! Вот так все просто, раз и нет человека. Пятнадцать лет, мне этого не пережить. Приговорили к смерти. Виновна в предумышленном. А я ведь ничего не замышляла, никогда, даже тогда, когда его и впрямь было за что убить. Я не хочу жить в тюрьме. Я умру. Раньше, чем эта звериная жизнь меня убьет. Я уйду сама, красиво или нет, теперь уже не важно. В этом диком мире красоте больше нет места». Милена шла по коридорам, гордо подняв голову, как человек, который уже принял свое решение, последнее решение для нее.
В тот же вечер в фешенебельном отеле Торонто раздался звонок:
- Павел, это ты?
- Да.
- Она едет в Сибирь, колония строгого режима № 417. Документы будут готовы через дней пять. Что еще ты от меня хочешь?
- Узнай точно, куда именно ее повезут, и езжай туда. На твой счет я переведу еще тридцать тысяч, пятнадцать тебе, как договаривались, пятнадцать тому, кто выпустит ее на волю и передаст в твои руки. Ты организуешь ее доставку в Москву и передашь ее мне.
- Все?
- Все. Организуй ее побег, пусть она сидит где-нибудь в тайге в избушке и ждет тебя, а я через три дня прилечу в Москву и дам тебе все дополнительные указания по ее переправке оттуда в Москву.
- Хорошо, жду тебя у нас, доброго полета, - Олег снял с ног разбитые старые ботинки и стянул с плеч серый пиджак. Он был очень предан Павлу Сердобе, хотя и никогда до конца не понимал его. Все лучшее, что он имел в этой жизни, он имел от него. Мелкие поручения, некоторые грязные делишки. За кем-то проследить, кого-то прослушать. Дать кому-нибудь взятку, поймать кого-нибудь на взятке. Организовать побег. Олегу было все равно. Деньги не пахнут, а заработать что-либо достойное честными способами – в это он с детства не верил. Так что он был готов наилучшим образом исполнить любое его поручение. Нужна ему эта дурочка перепуганная, пожалуйста. В одном он был уверен: Малиновская на суде хорошо его запомнила, и теперь где угодно она его узнает и не устроит паник и истерик.
Милена сидела в своей камере и мерно растаскивала свою простыню на полоски, которые она переплетала между собой в крепкую веревку. К утру ее работа была закончена и она, поставив сломанный табурет на стол, на цыпочках дотянулась до решетки окна, благо была высокого роста. Милена долго смотрела на свернутую ею петлю, неумелую, но довольно надежную.
- Неужели я сейчас умру? Я так молода, я могла бы еще родить ребенка, быть счастливой? Почему жизнь так обошлась со мной? Я не хочу жить, а ведь жизнь бывает так прекрасна! Как мне жаль всего того, чего не будет. - Милена размазала по щеке слезу и забралась на табурет
- Как это глупо будет выглядеть утром. Впрочем, мне будет уже все равно.
Она просунула голову в петлю и замерла.
- Еще есть время остановиться, - шептало что-то внутри, пятнадцать лет - это не вся жизнь. - Сними петлю и терпи, бог все может.
Она стояла и смотрела на кусочек своего тюремного неба. Вдруг на небе вспыхнула какая-то новая звезда и засияла каким-то невыразимо теплым светом, будто улыбаясь Милене. Она улыбнулась, замерла, застыла. Прошла пара минут, звезда погасла, но воздух в камере как будто поменял свой вкус. Милена дышала полной грудью, ощущала каждое биение своего израненного сердца. И такое вдруг удовольствие она получать стала от каждого вздоха, от каждого удара сердца, что все плохое откатилось и растворилось, мерцая, в темном углу. Милена очнулась и принялась озираться, как будто с трудом понимая, где она.
- Это что же, я собралась умереть? Да нет же, ни за что. Небо светится также, как раньше, солнце также кружит по небосклону. Где-то гремят водопады, бегают свободные и прекрасные звери. А я буду болтаться на грязной веревке в угоду каким-то придуркам? Только потому, что не могу перенести позор? Да какой на фиг позор. Я жива, я уверена, что не убивала. Я жива и буду жить. Буду, что бы не случилось, - и с облегчением стала стягивать петлю. Табурет соскочил с выступа стены и вылетел из-под ее ног. Милена повисла в дикой неестественной позе, неестественно хрипя и цепляясь за шею. Звезда сорвалась с неба и начала падать вниз.
Глава 4. Чудеса и гримасы природы.
На организацию побега ушло немало времени. С такого уровня сложности поручениями Олег сталкивался впервые. Все-таки это сложно. Надо иметь хоть какие-то связи. А он не знал даже, где находится эта чертова колония. Сибирь и есть Сибирь. Огромные просторы, дикие холода, непроходимые трущобы. Пошукав по своим московским каналам, Олежек не нашел ничего. Немудрено, кто может помочь в побеге из колонии, кому могло прийти в голову заняться этим? Олег ехал в Сибирь, кутаясь в полы дутой китайской курточки и клял Пашку Сердобу почем зря. Деньги деньгами, а отморозить себе всю мужскую гордость он не планировал. Все-таки на дворе конец ноября. Даже в московских широтах погодка уже не сахар, а тут за окном темень, уже в три-четыре часа. Завывает ветер, с неба сыпется какая-то крупа, напополам с водой. То ли снег, то ли дождь, то ли неизвестная науке новая гадость. Поезд плетется, как подстреленный заяц. Скука смертная, даже выпить не с кем. Никто не едет в эти забытые богом места. В купе Олег был один. На станции, где согласно билету проводник высадил его посреди чистого поля, не было даже, собственно, места, которое можно было бы назвать вокзалом. На перроне возвышалась плохо сколоченная будка, рядом с нею кособочился щитовой туалет, невыразимо ароматизировавший окрестности. Олегу, привыкшему к комфортной среде обитания, было противно и мерзко продвигаться в стаде рабочих в телогрейках, заполнивших рейсовый автобус, следовавший в поселок лесорубов недалеко от колонии. Еще два дня ушло на то, чтобы добраться до самого места Милениного предполагаемого заключения. Два дня Олег и вахтовая горемычная машинка продирались через заросли дикой тайги, переваливались через поваленный бурелом и бревна, вязли в осенней грязи. К ночи первого дня у грузовичка пробило колесо, что само по себе было невероятно, ведь его колеса были размером с маленький дом. Олег долго плевался и матерился, глядя, как шоферюга, замызганный пропитой мужик, развинчивает обод и стаскивает с оси огромную резиновую блямбу. Затем, укладываясь на полку в кабине он скупо дал пояснение своим действиям:
- Нетути запаски. А рация-то тут не берет. Не берет. С утречка пошкрябаю на бугорок, тут в паре километров она возьмет. Пригонят запаску и покатимся дальше.
Олег онемел, и уже было собрался орать, но попутчик, грузный лесоруб с темным от ветра лицом сказал:
- Не суетись, мужик. Тут по ночам все перепиваются так, что все равно никто в тайгу с запаской не попрется. Так что, все равно бессмысленно идти с рацией на горку. Они и не ответят.
Олег вздохнул и забрался в салон. Спать так спать. Хотя как можно спать в таком холоде? Как могут на таком холоде жить заключенные. Особенно такая нежная барышня, как Милена Романовна Малиновская. Да она тут в три секунды умрет!
Милена не умерла. По счастью ее хрип услышала охранница, проходя случайно мимо ее камеры в туалет. Уже хорошо зная по горькому опыту, что означают подобные звуки, она мгновенно принесла ключи, отперла камеру и вытащила полузадохнувшуюся Милену с синими разводами на шее из петли. Ее откачали, и унесли в лазарет. Милли лежала на нормальной сетчатой кровати, в чистой белой комнате и восторженно смотрела на мир, не веря вполне своему счастью.
Как прекрасно жить, есть по утрам овсянку, а по вечерам видеть в окошке звезды. Милена готова была принять все, что угодно, лишь бы вдыхать воздух и прикасаться по утрам к ледяной воде. Ее перевод уже был подписан, и вот в одно утро ее собрали и повезли под конвоем на вокзал. Она в полном восторге глядела в окно, на облетевшее облако кустов и деревьев, на домики деревенек, мелькавших за окнами поезда. Интересный вид из окна, серые разводы осенних далей, простые картины, проносящаяся мимо простая жизнь простых людей. Все это так отличалось от сумрака ее одиночной камеры, так радовало глаз, отогревало душу, что Милли была практически счастлива. Ее везли вместе с другими приговоренными женщинами, и Милена рада была их видеть, слышать их голоса, поддерживать пустые разговоры ни о чем. Она улыбалась да ушей всем напропалую, и надеялась, что среди них сможет найти, наконец, себе подругу. Она не запомнила, сколько сменилось ночей, прежде чем их высадили на маленькой таежной станции и потащили по таежному бездорожью и холоду к колонии, где Милене выдали новую униформу, мало, впрочем, отличавшуюся от старой. Бараки, куда их привели, по бедности и убогости могли соперничать с предыдущим ее жилищем. Но в комнате стояло огромное количество двухъярусных кроватей, на которых сидели разные женские лица в одинаковой дурацкой одежде. Милену подвели к свободному матрасу на верхней полке одной кровати и бросили.
- Всем доброго вечера. - Милена, улыбаясь, распаковывала свой узел с бельем. На губах она еще ощущала ветер и воздух, прохладный, но потрясающе вкусный после месяцев затхлого воздуха СИЗО. Милена теперь ничего не боялась и от всего получала радость. Те, кто знали ее раньше, решили бы, что у нее теперь не все дома, но это была всего лишь защитная реакция живого человека на постоянные систематические унижения.
- В наших краях вечера добрыми не бывают, - над Миленой нависла грузная фигура арестантки, которая явно сидела здесь не первый год, - за что села, подруга?
- А вы?
- Не огрызайся, падла. Ты здесь никто, будешь у нас парашу вылизывать и еще кое-что для нашего кайфа. На вопросы отвечать четко и быстро, в глаза не смотреть. Коли хочешь жить, все поймешь. Рассказы про пахана слышала? Так вот здесь я пахан.
- А как вас зовут?
- Она полоумная, что ли? - Коровистая баба пнула Милену в живот ногой, так что Милена упала на пол. - Я сказала, отвечать на вопросы, а не болтать, когда вздумается. Иди мой парашу. Ночью будешь сука мне делать массаж.
Милена встала с пола. Улыбка с ее лица пропала, она вспомнила, сколько она претерпела в СИЗО и подумала, что ни за что не станет здесь выносить ничего подобного. Ею овладело тупое бешенство. Она подошла к окну, и, молча, в тишине замершего в шоке барака, разбила его кулаком. В комнате повеяло прохладой, Милена, не помня себя, подхватила самый большой осколок окровавленной рукой и в слепой ярости бросилась к обидчице.
- Ты меня никогда, запомни, заучи, как молитву, никогда пугать не будешь, никогда, слышишь, - они сцепились на полу кровавым клубком. Баба даже онемела от неожиданности и, несмотря на то, что была намного сильнее, стала звать на помощь конвой. Милена методично втыкала в ее ноги осколок, крича от отчаяния и страха.
- Я не буду у вас тряпкой, я умру, но не буду. Поняла ты или нет?
- Да, отпусти, бешеная. Ты мне всю ногу изрезала, дура, – всхлипывала паханка. И вся ее спесь слетела с нее в один миг. Милена тяжело поднялась, отбросила в сторону осколок и легла на кровать. Никаких сил разбирать вещи у нее не осталось.
Милену и ее соперницу повели в медпункт. Сутки Милена лежала то проваливаясь в омут бессознательного, то выныривая оттуда. У нее начался жар. Однако все вспомнили, что именно она стала зачинщиком драки, и потом, когда через неделю она более – менее поправилась, ее посадили на три дня в карцер на хлеб и воду, аккуратно занеся в ее личное дело данные об этом инцеденте. Между тем в камере к новенькой все прониклись уважением с некоторой долей опаски.
- Здорово она жучиху то отделала
- Не вые…лась бы она, рожа бы целее была
- Но эта оторванная какая-то.
- Да уж, это тоже ненормально, по стеклу хренак, и всех без тепла оставить!
- Интересно узнать, за что она сидит.
Таким образом, когда Милена вернулась, предложений по помыву параши больше не поступало, но к ней подошли несколько девушек, и одна из них сказала:
- Знаешь, мы понимаем, почему ты все это устроила.
- Да, - Милена с издевкой смотрела на них, - а мне почему-то показалось, что все это устроила вовсе не я.
- Ну, мы имеем в виду твою реакцию.… За что тебя посадили?
- Это так важно? Хорошо. - Милена соскочила с нар и вышла в центр барака.
- Когда я узнала, что мой муж собирается укатить от меня с другой женщиной, я напилась и всадила ему нож в горло. Мне дали пятнадцать лет. Так что советую никому меня не трогать. - Милена забралась на кровать, испытав даже какое-то извращенное удовольствие. Действительно ее больше никто не трогал, но и подружиться ни с кем ей не удалось - ее теперь боялись. Хотя это и была тюрьма, такие хладнокровные жестокие убийцы там попадались редко. Парадоксальным образом с ней стала общаться только сама Жучиха. Та, с кем Милли поцапалась. Дни потекли уныло и монотонно, и Милена чувствовала, как тупеет и превращается уже даже не в животное – в насекомое. Если бы не эти короткие беседы с Жучихой, было бы совсем тоскливо. Сами того не замечая, девушки очень сблизились. Милену тянула властная, уверенная в себе, сильная подруга, а ту, в свою очередь, ставила в тупик Миленина интеллигентность, так контрастировавшая с ее преступлением. Жучиха по вечерам тянула вместе с Миленой настрого запрещенный терпкий горячий чафирь, и рассказывала, как грабила на вокзалах вместе со своим миленком запоздалых пьяных прохожих. И как однажды темным вечерком ее парень подрезал подпившего поссажира, а тот оказался какой-то не то шишкой, не то бизнесменом. В общем, нашел их, не пожалел денег ментам, опознал и посадил. Она-то, слава богу, не резала его, так что десятку всхлопотал Серый. А ей, практически без вины, дали пятеру, как вторично осужденной по той же статье – грабеж. Милена слушала и поражалась. Оказывается, пока она сидела дома и варила мужу суп, люди жили совсем другой жизнью. Прожигали ее, не боясь ни черта, ни бога. И не завидовала Милли совсем. Не мечтать же о карьере вокзального воришки, а поражал ее факт незнания этой жизни. Как интересно и стебно брать кого-то на понт, когда у тебя за душей ни рыжья, и нет не то, что пушки, а и мало-мальски достойного пера. Как ты найдешь себе объект попроще, лучше подростка, тыкнешь ему в спину полкой, сучком от ближайшего тополя. И он все тебе отдаст, чуть не описавшись. Милена рассказывала про свою историю, а Жучиха слушала, крутя в равнодушных руках ручку швейной машинки. Они шили телогрейки, рукавицы, байковые рабочие штаны. Все страшное, без души сделанное и никому не нужное особо. Но заключенным было положено трудиться. Чтобы не сбрендить от безделья, и они стучали допотопными швейными машинками. Жучиха охала и говорила, что чует ее бабье сердце, что Миленку подставили по полной программе. Помешал кому-то ее мужик, вот его и убрали. А на нее, пьяную все легко и свалили. От мыслей о прошлом, а особенно от мыслей о будущем Милли охватывала тоска и она впадала в уныние. Так прошло около полугода. Над колонией заискрился май. В воздухе днем появлялось ощущение тепла, так радовавшее после бесконечной ледяной сибирской зимы. Однажды, когда даже отчаяние и тоска стали привычными, Милена увидела в окне конторы начальства очень знакомое лицо. Ночью от смутного волнения Милена не смогла уснуть. Все пыталась вспомнить, где она могла видеть этого человека? К утру, сидя у окна и разглядывая то ли лес, то ли свои воспоминания она вдруг увидела его глаза, неотступно следящие за ней, словно впечатывающие ее образ в память.
- Человек в сером костюме! - вскрикнула она и облегченно выдохнула. Огляделась, никого ли она не разбудила, затем снова села к окну и принялись, кусая ногти напряженно думать: «Он мог приехать сюда и не из-за меня, но мне почему-то так не кажется. Да, теперь я понимаю, что тогда на суде он мне хотел что-то сказать своим взглядом. Что же? Чтобы я не отчаивалась и ждала? Но чего? Или кого. Чтобы я ждала его. Но кто я ему, что ему за дело до меня? Раз он здесь, это значит, что он знает, что я не убивала Вадима и хочет мне помочь! А может убить и убрать опасного свидетеля? Свидетеля чего?» Пришло утро, потом день, а Милена все молчала и думала, механически выполняя все положенные процедуры. Следующей ночью к ней подошел охранник корпуса и тихо приказал встать и идти за ним.
- Куда вы меня поведете?
- Не твое дело. – Было заметно, что он нервничает.
- Я буду кричать, вас поймают?
- Это не в ваших интересах
- Почему, - Милена смотрела на него остро, пытливо, стараясь заглянуть в самую душу. От этого отчаянного взгляда охранника передернуло
- Вы видели вчера человека из Москвы?
- Допустим, что дальше, - она шептала, еле слышно перебирая губами, но он все понимал, как будто звук ее голоса раздавался прямо у него в голове.
- Вы его помните, он был у вас на суде.
- Да, я его помню
- Он пришел вас спасти. Он заплати за вас огромные деньги. Идите, вас ждут
- Чтобы убить?
- Тьфу ты, ну и сидите тут, - он повернулся к выходу.
- Постойте, я иду!
- Вы же боитесь?! – Злорадно прошипел он.
- Пусть лучше меня там убьют, чем я останусь здесь.
Она вскочила, на цыпочках пошла за ним в ночь. Они шли сквозь тьму сибирской ночи, и внутри у нее все дрожало от возбуждения. В голове звучали звуки какого-то минорного марша, в глазах сквозила решимость уйти или умереть. Они прошли в дальний конец колонии, до которого шли около часа. Около темнеющего здания прачечной стояла «Газель» с бельем. Конвоир тихо бросил
- Лезь туда и сиди тихо. Машину шмонать не будут. На той стороне тебя встретят. Милена последний раз вгляделась в его лицо, пытаясь навсегда запомнить его черты. Затем подтянулась и бесшумно исчезла в куче вонючего белья и замерла. Охранник тихонько стукнул по кабине, и машина тронулась. Через минут десять она остановилась и Милена услышала голоса. Это был КПП. Все происходило так быстро, что после полугодового отупения Милена не могла никак собраться и обдумать происходящее. Свобода налетала на нее с невероятной скоростью. Сердце Милены ушло в пятки и там остановилось. Она прекратила дышать и сидела, стараясь не пошевельнуться, как каменное изваяние. Голоса приглушенно о чем-то поговорили, о чем, она не расслышала, и машина снова тронулась, Милена еще долго сидела не шевелясь, потом она упала навзничь на белье и стала целовать его, заливаясь солеными бесшумными слезами. Впервые за эти беспросветные месяцы у нее появилась надежда и вместе с нею и бесшабашная, безрассудная смелость. Милена подошла к краю навесного тента, встала в полный рост и долго смотрела на удаляющиеся мелькающие деревья. Она не верила в милость спасавшего, и не решилась доверить свою жизнь ему. В своих руках держать нить своей жизни – так она выбрала сделать этот шаг. И она его сделала. Где-то через час, убедившись, что колония осталась очень далеко, вздохнула и, набрав в грудь побольше воздуха, на полном ходу спрыгнула с бортика машины, закрыв лицо руками, в таежную тьму. Ей очень повезло, она упала в бурелом и ничего себе не сломала, только вся изрезалась и разодралась. Она долго лежала, не шевелясь, затем со стоном перевернулась, убрала руки от лица, и сползла с бурелома вниз. Она побежала в сторону от дороги, боясь какой-нибудь погони, или тюремной, или этого серого человека, и, пожалуй, последнего все же больше. Весь следующий день она бродила по тайге, покрывшись запекшейся кровью и грязью, а к вечеру набрела на какой-то ручей и почувствовала, что больше не пройдет ни одного шага. Милена нарвала руками елового лапника и соорудила подобие примитивного лежака. Умывшись в ручье и остудив зудящие ноги и руки, она повалилась на елки и спала, не замечая ни холода, ни воды, талой воды ручьями лившейся по телу таежного мха. Вкус свободы оказался горек, но она была готова пропасть в этой тайге, лишь бы никогда не видеть тюрьмы.
Меж тем газель проехала еще немало километров, прежде чем остановилась и водила увидел пропажу. Он сообщил об этом Олегу, тому самому человеку в сером костюму. Он схватился за голову и принялся звонить в Торонто, Павлу. Столько времени, столько долгих месяцев Олег готовил этот невероятный побег, и вот, под конец эта странная бабенка все испортила. Куда, скажите на милость, она делась. Неужели пошла бродить по холодной весенней тайге. Ведь это же верная смерть! Павел Сердоба очень расстроился, просто в бешенство впал. Долго орал на Олега, обещал с ним разобраться, отобрать все деньги. Но потом успокоился и сказал, чтобы без него больше ничего не предпринимали. Пашка решил рискнуть и заказал персональный частный самолет до Москвы под чужим именем. Милена была на свободе, это главное. Найти ее – дело техники.
Глава 5. Травля с двух концов
Весть о Миленином бегстве утром следующего дня пролетела горячей новостью через все блок - посты спецслужб. Москва не сильно опечалилась в связи с ее исчезновением, однако во всесоюзный розыск ее объявили и портретики развесили в отделениях милиции, хотя и понимали, конечно, что поисками ее никто особенно заниматься не будет. Как беглянка, Милена особенной ценности не имела, не тот масштаб - убийство из ревности под героином. Так что с этой стороны Милена вполне могла бы рассчитывать на если не лояльность, то, по крайней мере, на равнодушие. Однако было одно но. Это было очень большое но, ведь надо понимать, что Андрей Васильевич тоже не сидел, сложа руки, ожидая, пока ему начнут высылать пальцы его Никитки. Он, как охотничий пес, как какой-нибудь бультерьер вцеплялся в горло всем, кто имел отношение к деятельности Сердобы. Он буквально изводил своими вопросами и жалобами Австрийских банкиров, подавал на них в суды и грозил всеми карами небесными и земными. На это в "Райфайзене" всем, конечно, было наплевать, но требования его были вполне законными и в итоге, немало промаявшись, натерпевшись и наслушавшись, Воронцов таки нашел то, что искал - номер депозитного счета на имя Вадима в Канаде. Как он разбирался в Кайманах, как покупал там информацию, сколько сил и денег потратил на извлечение истины, но в итоге нашел. И через пять месяцев после суда над Миленой он сидел в сияющем мрамором операционном зале банка в Монреале. Однако это помогло ему несильно, он узнал, что вклад в депозитарную ячейку частный, без указания, естественно, сумм и цифр, и даже имени владельца. Только косвенные признаки, главным образом, купленные воспоминания отдельных сотрудников банка, давали определенные основания предположить, что этот депозитарий имеет какой-то сейф, принадлежащий, по всей видимости, Малиновскому В.А., гражданину Российской федерации. И, что самое забавное, забрать его теперь не может никто. Малиновский то помер, а кроме него к сейфу допуска никто не имел. Воронцов дико, неистово расхохотался, когда понял, когда до самого нутра его дошло, что хотя Вадима и убили из-за этих денег, именно это и было самой главной ошибкой, ибо теперь эти деньги навсегда потеряны. И тут, словно ангел с неба, нашелся на его пути выход. Этот выход в лице все того же сотрудника банка, забрав еще одну неплохую пачку зеленых денежек, и сказал Воронцову по секрету, что если он - многоуважаемый Андрей Васильевич - с наследниками Малиновского договорится и нужные бумаги подпишет, то за открытие наследства он может претендовать на вполне интересную долю. Конечно, претендовать Воронцов ни на что не собирался, ему нужно было практически все, но мысль про наследников и бумаги, дающие ему полномочия на вскрытие сейфа, понравилась ему весьма сильно. Тут-то он и узнал, что предусмотрительный Малиновский В.А. оставил все права на вожделенный ящик своей супруге, Малиновской М.Р., и что, если за деньгами приедет она, то не будет на ее пути препятствий. Нужны только ее подпись и пальчики. И даже больше, она может дать эти подписи и пальчики прямо там, в России, в присутствии представителя их Монреальского банка. А потом, в их же опять присутствии, дать распоряжение, по которому в хранилище войдет на самом деле вовсе не она, а ее доверенное лицо. Например, Воронцов А.В. Однако все равно она нужна только лично. Лично и больше никак, поэтому Ворон принялся вспоминать про Милену Малиновскую, которая вроде как одна осталась после Вадима, и про то, что она сидит за убийство, а посадило ее туда его же родное ведомство. Кто-то из сотрудников Синичкина вел это дело вел это дело, и, кажется, ему за это даже объявляли какую то благодарность. Подобные кульбиты судьбы его поразили.
- Да, - протянул он фразу, говоря сам с собой в гостиничном номере, - да, неисповедимы пути Господни. Ну, если она сидит, мы с ней быстро договоримся. За одно то, чтобы выйти оттуда, она подпишет, что угодно и все отдаст даже не задумываясь.
И тут выясняется, что птичка улетела, и никто не может ее найти. Этого он, конечно же, предположить никак не мог. Как только Воронцов прилетел в Москву, он тот час же начал оформлять ее перевод в Москву на доследование по распоряжению прокуратуры. Когда ему принесли ориентировку на нее, и он увидел ее смазанный профиль и фас на листке "Ее ищет милиция", он долго молча сидел, не в силах оторваться от ее тонкого еще не испорченного страданиями и лишениями профиля, а потом схватился за сердце. Как будто перст божий витал над ним, но верить в это он не мог, отказывался наотрез, не желая ощущать на себе начало своего конца. Он медленно, как будто с усилием оторвал глаза от портрета и схватил телефонную трубку. Потом бросил и стал напряженно ходить из угла в угол по своему кабинету. "Что же делать, что? Она сама собой не найдется, а этим кретинам в северной зоне мозги давно холодом отморозило. Они ее не найдут, даже если она в соседнем поселке будет песни на улицах орать. Надо что-то предпринимать самому - но что? Я не полномочен там отдавать приказы. Тем более, ее уже нет больше недели, неизвестно даже, как далеко она могла уйти". Тут он резко остановился посреди комнаты и прошептал уже вслух
- Я отошлю туда кого-нибудь из своих. Пусть думает, что она срочно нужна для дела, пусть гоняется за наградой. - Он подошел к столу и нервическим дерганым движением руки набрал номер
- Товарищ майор Синичкин?
- У аппарата.
- Воронцов беспокоит. Ни от чего не отрываю?
- Что вы, Андрей Васильевич, конечно нет. Мое время в полном вашем распоряжении. Я никогда не забуду, что вы для меня сделали.
Ничего особенного Воронцов для него не делал, однако на признательность его мог рассчитывать всегда. В свое время, будучи еще капитан-лейтенантом и ведя простые неполитические дела, Синичкин позволял себе ряд неких вольностей по отношению к арестованным подозреваемым женщинам - однажды такое баловство даже окончилось трагедией, одна заключенная умерла от кровопотери из-за нанесенных травм при жестоком извращенном изнасиловании. И улик, доказывающих виновность Синичкина, было пруд пруди, ан нет. Дело закрыли еще до суда, почему - то получилось в результате, что дама сама в припадке безумия себя изувечила и померла. Синичкина отпустили с миром, не занеся ничего даже в личное дело. Вот с тех пор у них с Воронцовым началась теплая дружба, не смотря на разницу в возрасте и положении. Синичкин с божьей и человеческой помощью теперь руководил следственным отделом одного из московских ведомств. В том числе и отделом убийств, поэтому, когда Воронцову требовалось кого-то гарантированно осудить или не осудить, следствие по делу вело именно управление Синичкина. После того случая в своей бедовой юности Синичкин сильно изменился, и, хотя карьерой он больше не рисковал и женщин не трогал, так и остался человеком без малейших признаков совести. Поэтому и складывалось у него все так удачно в органах, поэтому ничем он не гнушался, поэтому и боялся до сих пор Воронцова, зная, какая у того власть в руках и сколько всего Андрей Васильевич знает о нем - о Синичкине.
- Брось, майор, любезничать. Я тут подумал вдруг, что ты мог бы оказать мне большую любезность.
- Все что хотите.
- Хочу я от тебя сотрудника. Толкового, опытного и умного.
- Для чего же?
- Он должен найти мне одного беглеца, точнее беглянку. Она сбежала неделю назад из колонии и нужна мне до зарезу.
- Зачем, если не секрет?
- Секрет. И орлу твоему, которого ты мне выберешь, этого знать тоже ни к чему.
- Хорошо, я понял. А как это все оформить?
- Как командировку. Рабочую поездку с целью сбора данных по уже закрытым делам, которые поданы на доследование.
- Хорошо. Как срочно этот человек вам нужен?
- Вчера. Он был мне срочно нужен еще вчера, - голос Андрея Васильевича неожиданно задрожал от напряжения.
- Могу я спросить, кого мы будем искать? Она когда-нибудь проходила по нашему ведомству?
- Как раз по вашему то ведомству она и проходила. Ее фамилия Малиновская. Осуждена на пятнадцать лет за убийство мужа на почве ревности.
- Да, да я помню. Это еще связано со скандалом по "Изумруду"
- Это никак не связано с изумрудом, это личное дело. - Воронцов явно начинал горячиться.
- Хорошо, Андрей Васильевич, я пришлю к вам следователя, который вел ее дело. Его фамилия Чекмарев. Это очень толковый сотрудник, и, кажется, он сам будет рад такому поручению, ведь это он ее тогда посадил.
- Хорошо, пусть придет ко мне завтра, а сегодня вечером сам приезжай ко мне, поговорим об этом деле подробно.
- С удовольствием, буду рад повидать ваших очаровательных дочек. А как поживает Никитка? Сильно он вырос?
- Вот вечером и поглядишь.
Синичкин долго сидел около своего окна и думал, зачем могла понадобиться самому Воронцову дамочка, всего лишь грохнувшая мужа из-за ревности? Нет, без «Изумруда» тут явно нет смысла, но до истины мне не докопаться, да и не надо. Он встал, надел пальто и вышел.
Наутро к Воронцов встретил в вестибюле своей родной компании весьма взъерошенного Чекмарева. Тот попросил более подробно объяснить цели его поездки в колонию. Воронцов провел его в свой кабинет, и теперь сидел спокойный, холодный и уверенный в себе.
- Собственно, в саму колонию, молодой человек, не знаю, к сожалению, как вас зовут...
- Михаил Юрьевич Чекмарев.
- Так вот, Миша, туда вам и не надо. Мы ищем женщину, беглянку. Она сбежала из колонии больше недели назад, и никто ничего о ней не знает. В колонию ходить не нужно, там никто ничего и никак, мы это уже проверили. А вот ее найти необходимо, и на это мы не сил, ни средств не пожалеем, так что подумайте, что вам необходимо для поисков, все будет.
- Можно вопрос?
- Пока да.
- Почему я?
- Потому что, во-первых, вы самый толковый сотрудник в управлении, мне вас рекомендовал сам Синичкин, во - вторых, вы способны понять всю секретность и необычность этого дела, и, наконец, в-третьих, потому, что вы же сами и вели дело этой женщины и усадили ее на нары.
- Я? И кто же она, - Чекмарев занервничал и задергался, - я всех своих подследственных помню?
- Ну, это потому что вы еще молоды. Вот когда вам будет хотя бы сорок лет, все они для вас сольются в одно лицо, отвратительное лицо бытового убийцы. - Воронцов был так доволен своей идеей, что захотел немного пофилософствовать, - Вот тогда берегитесь, молодой человек, не сажайте невинных, перестав вникать от скуки и по привычке в суть ваших дел. Ну, а сейчас идите и уезжайте вечером же. Вот вам ее портрет и данные по делу. Подробное дело ее вы найдете у себя же в архиве.
Чекмарев взял в руки ориентировку на беглеца и, посмотрев, вздрогнул - на него с тоской и укором смотрело еще не изможденное, красивое лицо Милены. Милены свободной, Милены счастливой, еще не успевшей понять и ощутить всю глубину пропасти, в которую она свалилась.
- Значит, убежала, стерва. Наверняка это она его убила, человек, который убегает с зоны, уже не боится ни бога, ни черта. Если бы она была невиновна, она бы повесилась, но не перенесла бы позора.
Чекмарев с ненавистью смотрел на ее лицо.
- Теперь можете не сомневаться, я вам ее из-под земли достану и притащу, живой или мертвой.
- Живой, - Закричал Воронцов, и даже весь покрылся какими-то желтыми пятнами от волнения, - только живой, иначе вы все дело испортите. Поймите, если бы я хотел просто ее найти и снова посадить, я бы не посылал туда одного из лучших оперов. Прежде чем она вернется на зону досиживать свою пятнашку, я должен лично ее увидеть и задать некоторые очень важные вопросы, не касающиеся, собственно, совершенного ею убийства. Вот для этого я вас туда и посылаю, поэтому вы должны ее найти, тихо задержать и привезти сюда в Москву, где также тихо вы передадите ее в руки моих людей где-нибудь, где вы все не привлечете к себе слишком много внимания. И вот за эту трудную и кропотливую работу вам гарантируется безостановочное дальнейшее продвижение по службе и денежная премия в размере маленькой, но дорогой импортной машинки по вашему выбору. И конечно, вы должны соблюдать полную конфиденциальность, иначе можете проститься с органами. Вы меня хорошо поняли?
- Да.
- Вы согласны с моими условиями?
- Да. - Чекмарев подумал, что за такие блага земные ему можно больше даже не пытаться понять смысл происходящего, - как мне отчитываться, я ведь с вами не очень-то знаком? Как вам звонить?
- Мне звонить и не надо. Общую информацию я вам уже выдал, детали, документы и необходимые средства вам выдаст ваш непосредственный начальник.
- Синичкин?
- Да, он. Я же просто хотел познакомиться с вами лично, оценить ваши личные качества, так сказать. И, поскольку я уже это сделал, нам нет необходимости больше видеться. Надеюсь, вы меня понимаете?
- Да, я конечно вас понял.
- Ну что же, раз у нас достигнут, как говорится, консенсус, можно считать тему закрытой, - и Андрей Васильевич широко улыбнулся, провожая Чекмарева до двери. Однако если бы Миша мог посмотреть ему в глаза, он бы не увидел в них улыбки. Улыбался только рот. Когда дверь закрылась, Воронцов подошел к окну и долгим тяжелым взглядом провожал Чекмарева.
- Хороший мальчик, будет жаль, но такова жизнь. Что я могу поделать, по другому с ним поступить нельзя, - прошептал он, резко отвернувшись от окна, налил себе в стакан водки из графина в шкафу.
- Алло, - он набрал номер на черном блестящем телефоне, - Семен, я обо всем договорился. Охота началась.
Он что-то прослушал в ответ, попрощался и хлопнул стакан водки, даже не поморщившись, напряженно думая о чем-то своем. Может о том, что этот парень совсем не заслужил того, что он ему приготовил, а может о том, что он стал слишком стар и сентиментален.
Глава 6. Кто-то доходит, а кто-то пропадает в пути.
Павел проводил со своей стороны примерно те же самые действия, что и Воронцов. Они бы очень удивились, если бы узнали, насколько близко друг к другу сейчас стоят. Воронцов не искал сейчас Сердобу, потому, что ему и в голову не могла прийти мысль, что тот вернется в Россию. А между тем Пашка уже нанял частный самолет, и собрал вещи, собираясь вернуться на родину. В аэропорту в Магнитогорске, куда он решил лететь, соблюдая тем наибольшую осторожность, его уже ждал Олег, правда, свой вечный серый костюм он теперь сменил на дорогие стильные джинсы с мягкими рубашками теплых дорогих тонов. У него был неплохой вкус, и теперь он выглядел настоящим мачо, не потратив, впрочем, на это особенно много денег. Конечно, помогало и то, что он был еще довольно молод и имел приятную внешность. Ему очень нравилось быть правой рукой Пашки в России, и он выкладывался на полную катушку. Он раздобыл даже частного детектива, угрюмого, но очень опытного мужика и установил связи в местных отделениях милиции и на вокзалах. Так что теперь он только ждал отмашки Павла, чтобы начать поиски Милены. Однако Павел Сердоба не прилетел. Случилось то, что называют иногда вмешательством свыше, хотя непонятно, чем Павел Сердоба мешал мировому равновесию. Его самолет не долетел до Магнитогорска. Он оказался не очень хорошим самолетом, дорогим, престижным, но не очень хорошо ухоженным, и когда в России его пассажиры попали в зону повышенной облачности, самолет неожиданно отказал. У него заглох мотор, и он камнем полетел на российскую тайгу. Может быть, мотор перед вылетом не проверил механик, а может, пилот что-то не рассчитал и не набрал вовремя нужную высоту. Во всяком случае, самолет разбился, никого не оставив в живых. Пашка так и не понял, что произошло. Падая, пытаясь ухватиться за мифическую опору, перед смертью и уже умирая, он как будто прямо услышал свою отчаянную мысль, что у него так и не появилось детей.
Олег Павла так и не дождался, а чуть позже из милицейской сводки он узнал о катастрофе, случившейся над тайгой. Он долго переживал, по настоящему скорбя о своем друге, таком удачливом, так восхищавшем его. Он нашел таки его останки его разорванного тела на месте катастрофы и перевез в Москву, где похоронил со всеми почестями, как положено, хоронить богатого человека. Олег остался ему верен до конца, ни разу не предав, но от этой дружбы Сердоба так никогда ничего и не получил, по настоящему так никогда и не оценив преданности и чуткости своего Олега. После похорон Олег дал официальный некролог в "МК" и других московских газетах и свернул свою деятельность, справедливо полагая, что Павлу от нее теперь никакого проку. А спасать Милену, которую он искренне считал убийцей, ради нее самой, он не хотел. Следствием всех этих событий стало то, что Андрей Васильевич, естественно, прочитал Пашин некролог и таким образом узнал, что предатель наказан судьбой, и ему его искать теперь не надо. Нельзя сказать, что он сильно обрадовался этому известию, так как сам хотел его убить, отомстив ему страшными муками за то проклятое положение, в которое его поставил Сердоба. Но не судьба, да и черт с ним. Воронцов сосредоточился на Милене, ожидая известий от Чекмарева.
А что же Милена? Она так и пропадает в тайге, ожидая нескорой мучительной смерти? Ведь она такая нежная и хрупкая?! Однако Милена уже была не совсем такой же, как и раньше. После ее неудавшейся попытки самоубийства и внезапного чудесного избавления ее охватывало с небывалой силой одно желание - выжить. Холод (ведь стояла хотя весна, но все же Сибирская, холодная и мокрая), голод и сырость - все это было конечно ужасно, но она не сдавалась, стремясь побороть смерть, стоявшую у нее за спиной. Она шла по ночам вперед, не разбирая направления, стараясь только его не менять, и эти ночные марш броски сохраняли ее тепло, не давая ей заболеть. Днем она спала, накрывшись ветками, а потом шла собирать траву, наугад и по вкусу выбирая из толпы сорняков что-то, казавшееся ей съедобными. Конечно, от такой диеты она совсем отощала и осунулась, напоминая не женщину, а скорее жертву Бухенвальда, однако она была жива, и, не смотря на постоянный понос от сырой еды, даже условно здорова. Ее не бил жар, не тряс озноб, она не теряла сознание и не предавалась отчаянию. Она шла. Вид разлапистых елей, зеленеющих вокруг, как будто сошедших с картин Шишкина, стал ей до того привычен, что иногда она чувствовала себя как дома. Она научилась ходить по густому слою мха, в который проваливались и застревали поначалу ноги, по запаху определяла близость водоема, научилась переходить таежные болота - мари - не проваливаясь в них. Многое она узнала и постигла за свое долгое таежное странствие. Природа перестала казаться ей враждебной. Она узнала, что на сухом мхе спать безопасно и даже приятно, а если съесть слишком много неспелой морошки, названия которой, правда, она не знала, можно слегка запьянеть. Однажды она вышла на берег небольшой речки и увидела какого-то рыбака в резиновой лодке. Милена испугалась и убежала обратно в тайгу, но позже, придя в себя, она подумала, что это хороший знак, значит, где-то рядом есть поселение, надо только понаблюдать и найти его. А там можно каким-нибудь образом раздобыть одежду, даже украсть, если надо, и пробираться на вокзал. Что будет делать дальше, Милена не знала, даже не представляла, но мечтала о том, что бы где-нибудь укрыться и жить тихо-тихо, как мышь, надеясь, что ее не найдут и ждать, что будет дальше. Переночевав недалеко от реки, вымывшись на скорую руку, стерев с себя слой земли и грязи, правда замерзнув при этом до костей, на утро Милена пошла искать поселок, и к вечеру его нашла. Это был маленький таежный поселок лесорубов, не более десяти домов, но там жили люди, там был свет, тепло, еда. Милена отчаянно захотела принять душ, не смотря на ледяное утреннее купание. Уже две недели она бродила по тайге и только чудом набрела на жилье. Но самое страшное, она понимала, что не войдет ни в один дом, не покажется ни одному человеку, а может только, как воровка под покровом ночи украсть кусок хлеба и одежду, и убежать. Милена лежала в канаве около кромки леса и рыдала, тихо и надрывно, разъедая себе душу и бередя старые раны. "В кого я превратилась, я как зверь лесной прячусь от людей, боюсь охотников, ем сырые корни и вою на луну. И такая жизнь ожидает меня до конца моих дней?" Впервые после побега она ощутила холодные щупальца уныния и тоски. "А надо ли?" Но теперь ее выбор был сделан, и она лежала, дожидаясь ночи, глядя на пасмурное небо и ни о чем больше не думая.
Ночь пришла, накрыв покрывалом темени поселок. Милена выбралась из канавы, подкралась к крайнему дому, в котором не горел свет, и несколько часов сидела в кустах, прислушиваясь, не мелькнет ли в темных окнах чей-то смутный силуэт. В поселке уже совсем погасли огни и стихли даже драки и хохот пьяных лесорубов, вернувшихся со смены, когда Милена, наконец, решилась выбраться из кустов и проникнуть в дом. Она чуть не сошла от отчаяния с ума, увидев на двери огромный амбарный замок. Кусая губы, чтобы не расплакаться от напряжения и усталости, Милена опустилась на колени и начала шарить руками под лестницей. Ключ был там. Местные жители здесь были так бедны, что не считали нужным беречь свое добро, соблюдая в основном лишь видимость охраны. Милена вошла в дом и прислушалась. Тишину нарушало лишь биение ее сердца, оно пустилось в какой-то дикий пляс, вакханалию, Милена чувствовала даже боль, так сильно и неритмично оно билось. Милена сползла по стене и отдышалась. Глаза ее, уже привыкшие к темноте, светились, как у кошки. В комнате стоял большой деревянный стол кровать со ржавой пружинной сеткой, без матраса и постельного белья и, в углу, около печки шкаф из необтесанных досок. На столе стояли пустые миски и валялись немытые ложки. Милена поняла, что здесь никто не живет. "Наверное, здесь останавливаются случайные приезжие. Значит, прямо для меня" - усмехнулась она и подошла к шкафу. Открыв его створки, она замерла на миг и беззвучно рассмеялась. Там была чья-то брошенная рваная роба, телогрейка, шапка ушанка и пачка печенья. Милена схватила печенье и, дрожа от нетерпенья, запихивала его в рот, кулаками и пальцами, облизываясь и диковато оглядываясь по сторонам, словно боясь, что его у нее отнимут. Потом, бросив есть, она одела робу и улыбнулась от счастья до ушей - она была примерно ее размера, значит, она была женская. Телогрейка оказалась не только теплой, но и целой, не рваной, а шапка скрывала ее лица, оставляя для обозрения только глаза и нос. Милена застегнулась, спрятала в карман остатки печенья и выскользнула из дома в ночь. Обойдя поселок кругом, она нашла наезженную колею таежной дороги, и решила идти, держась ее, надеясь выйти к более густо населенному пункту.
Тем временем, в те же края приехал Чекмарев, полный энтузиазма и рвущийся в бой. С одной стороны, он понимал, что если Милена еще в тайге, там ее искать бессмысленно и невозможно, так как для этого нужны толпы людей, а он не мог разглашать особенно громко цель своего визита. С другой стороны, если она хочет отсюда уехать, она будет искать жилье, чтобы сориентироваться на местности и сменить тюремную одежду. Поэтому Чекмарев совершенно правильно принялся объезжать все населенные пункты в радиусе ста километров от колонии, где сидела Малиновская. Не сразу, конечно, Чекмарев нашел маленький поселочек "Индель", в котором кто-то стащил старую робу с телогрейкой и пачку печенья, но нашел. Никто из местных жителей, естественно, не стал подавать в милицию заявление на кражу - что это за кража, коли все эти и так никому не было нужно, Так, побазарили недолго, решили, что кто-то из браконьеров стащил, которых полно сидит по лесам, да и забыли. И никогда бы не вспомнили, если бы не приехал на джипе к ним в "Индель" московский опер, и не начал спрашивать о необычных происшествиях и кражах. Так и узнал Чекмарев, где приблизительно находится Милена, и в чем она может быть. Дальше все было только делом техники. Поставить охрану на вокзалах, на стоянках автобусов, на маленьких железнодорожных платформах, благо их не так и много, вот и все дела. Сам Михаил проходил насквозь поезда идущие в обе стороны, надеясь узнать ее в лицо. Но не понадобилось. Один из его людей опознал Милену в ошивающейся по городу рабочей лесоповала. Ночь - не то время, чтобы работница с лесорубки шлялась по областному центру. Так Чекмарев ее нашел и взял, избив и грубо затолкав в джип, где, надев на нее наручники, наслаждался ее истошным воем. В Милене уже с виду не было ничего человеческого. Зверек, попавший лапой в капкан, также жалобно воет, также глазами ищет постоянно выход и лижет раны. Милена даже не плакала, а именно скулила, уже не желающая ничего понять и сделать. Она вызвала у Чекмарева только чувство отвращения и брезгливости. Тогда, до суда он знал ее хотя и лживой, но красивой, полной жизни женщиной, теперь он видел перед собой лишь человеческое тело, автоматически продолжающее существовать. Он опять подумал, что если бы она была невиновна, то ей лучше было бы покончить с собой, чем вести такую жизнь. "Конечно же, она виновна. И чего я все время об этом думаю? Надо поскорей ее сдать и забыть навсегда". Он стал напряженно вглядываться в дорогу, стараясь ехать как можно быстрее. Миша не боялся нарушать правила дорожного движения, он был частью этой карающей системы, а сама себя система не наказывает. Однако перед ним возникла одна проблема этического характера. Милена воняла. От ее вещей исходит такой аромат, что Миша не смог его вынести и часа. Он решил, уж раз ему придется просидеть с ней в машине больше двух дней, то пусть она будет хоть чистая. Они заехали в придорожный мотель, где Чекмарев цинично и размеренно вымыл Милену, грубо раздев, и даже не расстегнув наручники. Затем он одел ее в старые штаны местной вахтерши и в ее же бесформенный балахон, потому, что все вещи с Милены, за исключением разве что телогрейки, тоже воняли, и вывел к машине. Так было гораздо лучше ей, а главное, ему. Через два дня этой гонки, где остановки были только в лесу, чтобы сходить в туалет, и где Чекмарев ни разу даже не покормил ее, отвечая матерной бранью на все просьбы, они добрались до небольшого шоссе в московской области, где ему назначил встречу Воронцов. Найдя на карте место, куда ему следует ехать, Миша расслабился и повел машину ровнее. Мысли его текли плавно, он мечтал о деньгах, эквивалентных новой машине, той самой, что ему обещал Воронцов; о повышении по службе и ему было легко и приятно. Он даже решил проявить снисходительность и протянул Милене пачку сигарет.
- Кури, а то потом могут не дать.
- Я не курю. – бросила сквозь зубы Милли.
- И давно?
- Я никогда не курила, говно. Отвянь.
- Ха... Только кололась, да? - Чекмарев был настроен шутливо.
- И никогда не кололась. - Милена говорила тихо и спокойно, но через это спокойствие просвечивали бешенство и презрение.
- Слушай, Малиновская, ну зачем тебе теперь-то врать? Ведь уже ничего не изменить. Экспертиза же показала героин в твоей крови, и я тебе отвечаю, что это не липа, никому это у нас не нужно. Как же так?
- Не знаю, но я ведь ничего не помню, значит, со мной могли сделать все, что угодно.
- Кто и зачем? Это же смешно!
- Обхохочешся. Мне не смешно. Я не знаю, кто. Я ничего не знаю. Наверное, это все из-за каких-то дел Вадика. А может просто потому, что это ты говно, и следствие ты вел как говно. И сейчас ты ведешь себя как полное говно, к тому же еще и тупое - Чекмареву очень не нравился ее насмешливый уверенный тон, Ну до суда еще понятно, а сейчас то зачем? Чтобы его разжалобить?
- Ты не шути так, в этом убийстве все очень просто и понятно. С чего это я веду себя тупо?
- Конечно, только почему вы меня везете черт знает куда, вместо того, чтобы просто вернуть в колонию и упрятать в карцер за побег. Почему мне вообще был организован этот побег, кто его организовал? - Милена разгорячилась и почти крачала, изливая всю свою боль и обиду, - Наконец, как вообще московский опер вашего класса оказался на этой богом забытой земле, в поисках никому не нужной бытовой преступницы, которая рано или поздно сама бы попалась?
Чекмарев вдруг задумался: "И правда, что за дело, тем более личное, может быть к ней у Воронцова, что он тратит столько сил и денег на поиск этой дурочки? Ведь никаких. А вот муж ее, который ею убит, был большой шишкой и если бы не умер, сам бы сидел на скамье подсудимых за огромную растрату. Так не об этом ли что-то выяснить хочет Воронцов, не о деньгах, пропавших с этой стройки? Но это все не его ума дело. Пусть она катится ко всем чертям, эта психованая дура.
- Что ты можешь понимать, наркоманка?
- Ты, тупой ублюдок, тащишь меня непойми куда и мечтаешь о сытой пенсии, баблах и девках в неглиже. А я тебе говорю, что твои шансы выжить такие же, как и мои.
- Что ты несешь? Заткнись
- Давай, давай! Катись. Мне то все равно. Даже если от тебя уйду, поймает кто-нибудь другой, очень уж много по мою душу охотников. Так что я могу даже особо не рыпаться. А вот ты попал! Что не может не радовать, - Милли насмехалась над ним, провоцируя и издеваясь. Это было удовольствием.
- Гадина, ты можешь сама заткнуться или тебе кляп всунуть?
- Всунь его себе в зад. Пора привыкать.
- Дрянь! – Чекмарев ударил по тормозам, вышел и распахнул дверь заднего сиденья. Выволок Милену на дорогу и профессионально принялся бить в живот коленом. Милена охнула и потеряла способность дышать. Однако ненависть к этому уроду, сгубившему своей тупостью ее жизнь, пересилила боль и она, извернувшись, вцепилась зубами ему в запястье. Чекмарев заорал и стряхнул ее на землю. Милена отползла и устремилась к лесу. Мишка перепугался и за ноги поволок ее к машине. Некоторое время они ехали молча. Милена смотрела на него исподлобья и отплевывалась Мишка думал. "Она, конечно, порядочная стерва, но что, если она и правда ничего не знает. Не знает ничего про скандал вокруг «Изумруда». Страсть к чужим секретам взяла в Чекмареве верх и он снова начал думать, зачем же все-таки Милена могла понадобиться господину в Газпроме. И кто он вообще такой, этот дядечка из Газпрома? И вообще все здесь не понятно. Какое отношения Синичкин имеет к делам "Изумруда" и что ему надо от Милены, которая не только о деньгах, но и вообще об этом деле не ведает, если конечно не врет.
- Послушай, скажи, что ты знаешь о делах своего мужа?
- Пошел в жопу.
- Отвечай или побъю.
- Бей. От говна чего можно ждать?
- Скажи. Я пытаюсь свести концы с началом. Важно, что ты знаешь об «Изумруде»?
- О чем?
- О комплексе?
- О комплексе я вообще ничего не знаю.
- Как вообще. Твой муж его строил несколько месяцев. Выиграл кучу тендеров. Это-то ты хоть знаешь?
- Вадик постоянно либо что-то строил, либо что-то продавал. Но со мной он этим не делился.
- Обалдеть!!! А ты не врешь?
- Да в чем я вру-то. Это ты у нас постоянно врешь, герой нашего времени. И вообще, отстань. Я на твои вопросы тт отвечать не нанималась. Вези меня, куда катился и не кантуй. В смысле рули ровнее.
Мысли в Мишиной голове зароились злыми разбуженными от зимнего сна пчелами. Если она не врет в этом, может ли она и в остальном говорить правду? Нет, этого не может быть, ее вина так очевидна. У Миши кругом пошла голова от этих мыслей, и он не заметил, как проскочил нужный ему поворот и проехал несколько километров вперед. Он остановился и, сверившись с картой, решил подъехать к месту встречи с другой стороны. При съезде с дороги ему смутно показалось, что в лесу кто-то стоит. Он остановился и, оглянувшись, успел увидеть удаляющегося в лес человека с рацией.
- Не понимаю, почему он от меня убегает, он явно из наших. - Он поехал дальше, правда, очень медленно. Тут вдруг сзади он услышал голос Милены и от ее слов он похолодел
- А может, ты теперь уже не их. Может, теперь тебя подставляют, меня заберут, я же им зачем-то нужна, раз они меня сюда привезли, а не грохнули сразу, а вот тебя то, как раз убьют, чтобы не болтал. И на вознаграждении за твои труды сэкономят. Как, есть у тебя вознаграждение? - В ее голосе слышалась издевка. Она была уже даже не на грани отчаяния, а за гранью и ей было все равно, что с ней будет. Она смеялась, истерично дергаясь всем телом, и не могла остановиться.
- Заткнись!!! - проорал Михаил, но она увидела, как по его виску скатилась капля пота. Машина медленно подъезжала к поляне, на которой стояли еще два джипа. В перелеске Миша заметил несколько человек в длинных плащах. "Под плащами у них автоматы Калашникова, - мелькнуло в голове у Чекмарева. - Они собираются нас убить. Или только меня, я свидетель". Он вдруг понял, что если он остановится и выйдет, он труп. Почему и зачем, и как он до этой мысли дошел, он не смог бы объяснить. Но вдруг он оказался на сто процентов уверен, что никакая это не обычная спецоперация, что они не станут его жалеть, это же бойцы спецподразделений. И никакого доследования нет, и никто ему ничего не собирался платить. Он посмотрел в лес на рассредоточенных бойцов. Бойцы напряженно смотрели на него и ждали приказа. "Кстати, многовато конвоя для одной беглой бабенки. Что-то тут не так, совсем не так - лихорадочно соображал Михаил, - надо сматываться". Решение его созрело мгновенно. Он вдавил педаль газа в пол и пролетел, подняв гору пыли, мимо человека, приветственно махавшего ему рукой. Дальше все было как в замедленной съемке. Человек медленно подпрыгнул, замахал руками, из джипов и из пролеска выбежали люди, медленно они скидывали плащи и вскидывали автоматы, медленно побежали к машине и Миша услышал беспорядочную дробь и присвист по корпусу машины. Милена кричала, упав на пол джипа, Михаил выкручивал руль ставшей вдруг такой медленной и неповоротливой машины и давил, давил на газ, растворившись в пространстве и в его голове что-то кричало: "Ну, давай же!!! Давай!!! Давай, родимая!!!" Им повезло, что на их стороне была внезапность. Никто ведь не ожидал, что он вдруг передумает и уедет, нарушив все договоренности и обрекая себя на положение изгоя. Преследуемого вместо следователя. Джип был бронированным, специально делался на заказ и стоил кучу денег, не смотря на его недетский возраст. В конесном счете, броня на его джипе спасла им обоим жизнь. Они долго ехали, меняя шоссе, съезжая постоянно на сельские дороги. Наконец они остановились в каком-то лесу и долго сидели в молчании. Он не мог никак заставить себя поднять глаза на Милену.
Часть 3.
Предел
Глава 1. Давайте знакомиться заново
Михаил гнал машину по лесу, скрываясь от погони. Руки дрожали, сердце ходило в груди ходуном. Странно ему было себя ощущать в этой роли - роли, которую для себя он считал совершенно невозможной, немыслимой. Всю жизнь Чекмарев мечтал бороться с преступниками, быть благородным сыщиком, спасающим людей. В юности, правда, учеба в милицейской школе переменила его взгляды на жизнь, добавив прозаичности его отношению к жизни и к работе. Он узнал, что не все те, кто виновен, садятся в тюрьму, что деньги решают многое. Но все-таки он старался по мере сил обходить стороной эту мерзость и сохранять некоторый мирный нейтралитет со своей совестью. А где не получалось, он старательно убеждал себя. Что виновность или невиновность очевидны, что правосудие торжествует, а что до этих пары улик, так что ж. Простое недоразумение, ошибка, галлюцинация. Надо сказать, это у него неплохо получалось. А вот в чем таком убедить себя сейчас он даже не представлял. Он обычно говорил себе: "Я принесу больше пользы, оставшись здесь и, сделав это, чем меня выгонят один раз и на моем месте окажется кто-то более сговорчивый. Он вообще не будет стараться соблюсти справедливость". Со временем его оговорки звучали все чаще, как пустые самооправдания, а дела его все больше шли в гору и от того он становился все более покладистым и сговорчивым. И вот он в подмосковном лесу, прячется, как хорек, в вонючей норе и мечтам его пришел конец. Что сейчас говорить - непонятно. А рядом с довольным лицом сидит женщина и на лице ее написано злорадство и радость. Она привыкла к кошмарным переменам, а он нет. Она втравила его в какую-то немыслимую историю, из которой вообще непонятно, как выбираться. Миша схватился за голову и, мерно раскачиваясь вперед и назад, застонал.
- Что же теперь будет? – спросил он у воздуха вокруг.
- Не знаю, товарищ следователь. Хорошего не будет точно. - Губы Милены вытянулись в саркастическую ухмылку, даже гримасу. Весь ее страх вдруг превратился в слепое равнодушие к дрянной девке, называющей себя судьбой. Чекмарев ошеломленно смотрел на нее.
- Заткнись, кретинка. Все из-за тебя.
- Вот уж это точно по мужски. Это прям как у героев, - расхохоталась Милли.
- Что же мне теперь делать, да и тебе тоже?
- Сначала развяжи мне руки, а потом примемся бегать.
- Бегать? Но это же невозможно!!!
- Тогда подыхай. Вполне логичный исход всей этой истории.
- Тебе, дряннюга, легко говорите, - Михаил в упор смотрел на нее, пытаясь сжечь ее взглядом. Со злобой, даже будто с ненавистью, - А ты вот представь, как тебя будут убивать, как изобьют, изнасилуют, как ты будешь стонать, выть от боли! Может быть, ты не до конца понимаешь, что такое умирать. Я лично понимаю. И не желаю умирать по чьему-то заказу.
Он выскочил из машины и, подбежав к старой сосне, бил ее ногами, кулаками, пытаясь излить всю свою горечь.
- Я не понимаю, неужели вся моя жизнь вот так и закончится. - Он сел на траву и закрыл лицо руками. Милена смотрела на него и думала, что как это не странно, ей сейчас гораздо легче, чем ему. Она уже через такое прошла, что нынешнее ее положение казалось просто сказкой. Она на свободе, около Москвы и у нее есть машина. Что же, теперь надо найти место, где можно залечь на дно и подумать. Предпринимать что-либо сейчас нет смысла, их наверняка везде ищут, надо выждать. А вот когда рядовым уже смертельно надоест высматривать в толпе ее профиль, а у гибддшников все джипы сольются в грязное пятно, можно будет думать, что делать дальше. Милена расправила худенькие плечики и задолбила ногами по закрытому стеклу машины.
- Товарищ следователь, нам надо отсюда выбираться, здесь опасно. Ты уж будь так любезен, расстегни браслеты. – Милли протянула ему руки. Он подошел и, как зомби, на полном автопилоте расстегнул их ключом. От целого дня сумасшедшей гонки по неизвестным трассам у него помутился рассудок. Он смотрел на Милену и поражался, как неверно он ее оценивал. По его версии она давно уже должна была рассыпаться, развалиться от ужаса и боли на части. Ан нет, вот она, в дурацких шароварах и телогрейке. Стоит и что-то высчитывает, обдумывает. Думает, в то время, как он двух всязных мыслей из своих профессиональных мозгов вытащить не может, как будто они внезапно протухли от неправильного хранения.
- Да? А где не опасно? – выдавил он из себя.
- Не знаю, думаю, нам надо найти себе какое-нибудь место в лесу и там пересидеть. Что скажешь, пахан? - Миша смотрел на нее мутными, затуманенными отчаянием глазами.
- Не знаю.
- Че ты не знаешь-то?
- Что сказать.
- Тогда садись в машину и поехали.
- Но в лесу нас точно поймают.
- Сейчас же весна, там уже никого нет. Будем поосторожнее, а если начнутся разговоры, сядем и уедем. Только нам еще нужны деньги. У тебя вот есть, например, деньги?
Михаил промолчал, задумавшись о чем-то. Он встал, медленно пошел к старому дереву, корявому, покрытому каким-то грибком, без листьев, безжизненному и угрюмому и прислонился, уронил голову на шершавый ствол. Судорога прошла по его лицу. Тяжесть, невыносимый груз лег на его сердце и он не чувствовал в себе сил для того, чтобы его нести. Вдруг вспомнилась, что в Москве у него осталась мать и брат, которые сейчас уже безумно волнуются за него ищут, звонят на работу. "Интересно, - подумалось вдруг, - как им объяснят мое отсутствие, что им скажет через неделю? Что я уехал в срочную командировку?"
- Я не хочу никуда с вами ехать, и вообще не хочу иметь с вами ничего общего, - он уже кричал на нее, размахивая бессильно руками. - Вы втравили меня в эту историю, теперь сами думайте, как выпутываться. Я вернусь домой, и это недоразумение разрешится само собой, я уверен.
- Не пори чушь, начальник, это просто смешно. Ты думаешь, стоит сказать, где ты меня потерял и тебя отпустят, а еще может, и в попку поцелуют! Не убьют, не запугают родных, не подставят. Просто предоставят владеть информацией. Ты же теперь для них бомба замедленного действия, никто тебя не отпустит, никто о тебе не забудет. Лучшее, что может с тобой случиться, это если тебя завтра посадят за убийство на пятнадцать лет, или признают сумасшедшим, каким-нибудь опасным психом и полечат так, что ты потом всю жизнь гербарием растительным останешься. - Милена путалась и распалялась, не замечая этого. Ей было глубоко плевать на его так называемые чувства. Возможно, она предпочла бы вообще не обращаться к Чекмареву. Возможно, она предпочла, чтобы он присутствовал рядом с ней в виде трупа. Молчащий холодный кусок мяса был бы гораздо более безопасен для нее. По крайней мере, ей та казалось. Он не смог бы ее выдать и не препятствовал ее планам, а хотелось ей сейчас только одного - залечь на дно. Однако что-то внутри ее мешало свершиться убийству, какие-то остатки человечности, может воспитания. Милена никого не смогла бы убить. Пока не смогла бы, хотя теперь она уже могла бы ответить на столь непонятный для нее раньше вопрос - что может заставить человека убить. Тогда, в прошлой жизни, она решила, что всепрощение - это так просто, а терпение и доброта решат любую проблему, смягчат любое, даже самое каменное сердце. Надо только терпеть и ждать. Теперь она знала, что это не так. Она знала, что и сама предаст, подставит или даже убьет, возможно, убьет себя, лишь бы не оказаться снова в этом каменном мешке, не попасть вновь в жернова правосудия. И все- таки именно сейчас, конкретно сейчас что-то мешало ей убить или попытаться убить Чекарева. Нет, не его горе и отчаяние тронули ее. Он сам по себе ничуть не был симпатичен Милене, но помимо проблем с совестью она понимала, что он владел информацией, узнать которую было жизненно необходимо Милене. Что это будет за информация, мадам даже не представляла, но чувствовала, что все, что знает Михаил, может оказаться чрезвычайно важным. Также важно было то, что он был опером, и его опыт и знание этой системы помогли бы ей чрезвычайно. Поэтому она подошла к нему и положила руку к нему на плече. Чекмарев сначала замер, затем медленно осел на землю. Плечи его затряслись. "Ну и трус, - цинично подумала Милена,- только в изоляторе барышень пугать и может", однако вслух сказала
- Пойдем со мной, а то без тебя уеду, выпутывайся, как знаешь
- Это я без тебя уеду и пропадай ты пропадом, дура чертова.
- Спасибо за комплимент, только дура чертова я раньше была, а теперь, вашими стараниями сильно поумнела.
- Конечно, просто Эйнштейн в юбке, - Чекмарева трясло, от холода или от ненависти. Однако голос Милены звучал сухо и как - то подозрительно.
- Юбки у нас на зоне не выдают, все половые органы отсудишь, а начет Эйнштейна ты не прав, мне это ни к чему.
- А что же тебе к чему?
- Есть одна мысль, - Милена поднялась и подошла к Мише. - Важная такая мысль.
Женщина села рядом с Чекмаревым, обняла его и зашептала:
- Слушай, чего мы ругаемся? Ничего ведь от этого не поменяется, верно. Ты влип, и я влипла, так что даже проще будет выбираться вместе. Одна голова хорошо, а две сам понимаешь. Нам не лаяться надо, а хорошенько подумать, что делать.
Что-то в ее речи очень не понравилось Чекмареву, но он не понял, что именно. Как-то уж очень вульгарно звучал ее голос, слишком уж тесно она к нему прижималась, и вообще, подобная интимность была нетипична для нее.
- Что же мы с тобой будем делать? Что вообще можно сделать в такой дикой ситуации?
И тут вдруг Милена вскочила и выставила вперед руки, глядя на Чекмарева злым ледяным взглядом. Миша в изумлении смотрел на ее руки, соединенные между собой куском блестящей стали, в которой он с изумлением узнал свой пистолет. Милена приставила пистолет к виску Чекмарева. Миша обалдело озирался, не понимая как это Милена, словно волшебник из шляпы, вместо кролика из ниоткуда сотворила себе пистолет, и тычет ему - Чекмареву - в лицо, да еще при этом нагло улыбается. Он перевел взгляд вниз, в район своих брюк? Затем посмотрел в небо и хлопнул себя по лбу.
- Ну, ты и сука!!!
- Повежливее, мурло. Не то пальчик отпущу, мне-то терять нечего, а с таким хамлом, как ты мотаться по лесам неинтересно, да и пожалуй, опасно.
- Это же мой пистолет? Служебный.
- А мне наплевать. Стой смирно.
- Ты куда - Чекмарева передернуло, когда он увидел, как Милена немного приседая и пятясь, отходила к его - ЕГО - машине, не сводя с него дуло пистолета, - Стой! Не бросай меня здесь!
- Почему же? - голос Милены звучал холодно и как- то грубо, с издевкой.
- Мы должны держаться вместе. По одиночке мы не выберемся.
- А еще пять минут назад ты считал по-другому.
- Пойми, чтобы разобраться, нам надо решить и состыковать все части этой головоломки, а для этого мне надо знать то, что известно тебе, ну а тебе соответственно наоборот.
Он бегом бормотал то, что минуту назад пришло в голову самой Милли. Она задумалась. В словах мента был резон. Она же не знала никаких обстоятельств дела, кроме того, что убили Вадима, а свалить решили на нее. Но разобраться теперь надо обязательно, иначе придется всю жизнь жить в лесах и прятаться от всего. А в деле ее почти все ставило Милену в тупик. Одна эта так называемая свидетельница чего стоит. Лика… Ее лицо врезалось в память Милены навсегда. Ей казалось, что уж ее то она убьет спокойно. Ни тени сомнения у нее не будет, так ненавидела Милена эту стерву, которая мало того, отняла у нее Вадима, но и засадила в тюрьму. Ведь если бы не ее показания, версия об убийстве из ревности бы лопнуло. А тут еще Чекмарев упомянул скандал с каким-то «Изумрудом», так об это Малиновская вообще ничего не знала. Да уж, пожалуй, без Чекмарева не обойдешься.
- Ладно, орел степной, лезь в машину, только пистолетик я все равно себе оставлю, ибо не верю я тебе.
Миша сел на место водителя, Милена расположилась рядом. Машина тихо покатилась по лесной дороге.
- Милена, пойми, нет в московской области таких лесов, где бы мы надежно спрятались. Надо придумать что - то другое. Нам же, в конце концов, надо что-то есть, не травой же питаться
- Да, а почему бы и нет? - рассмеялась Милена, - Тебе, на мой взгляд, не грех и похудеть не много, а то вас, ментов явно хорошо и сытно кормили. А у нас на зоне кормят так, чтоб ты сдох, просто не очень быстро, чтоб мучился и от голода в обморок падал. Да и в вашем СИЗО кормили не лучше, так что после тех помоев я от хороших корешков и травок вовсе не откажусь.
Столько горечи услышал вдруг в ее голосе Чекмарев, что стушевался и затих. Однако он был прав, и поскольку он был прав, Милена загрустила. Как не крути, выхода у них нет. Именно здесь, именно в лесах их и будут искать, прежде всего.
- Что же делать? - устало спросила она его.
- Не знаю, на самом деле. В Москву не попадешь, а здесь смерть. Точно найдут.
- А зачем ты про Москву-то вспомнил? Там то нам уж точно нечего делать.
- Ты не понимаешь! Нет лучшего укрытия, чем большой город. В Москве девять миллионов жителей, как же там найти двух, особенно если они под моим умелым руководством станут очень грамотно прятаться. У нас такая текучка кадров, что даже не хватает людей, чтобы черных в метро вылавливать. И единственное, что они сделают очень хорошо, это перекроют для нас все въезды в Москву.
- Значит, если бы мы попали таки в Москву, там мы были бы в относительной безопасности
- Вот именно, в относительной.… И все же там мы бы смогли бы что-нибудь разузнать. Там есть у меня друг, который не предаст меня при любом раскладе.
- Тоже слуга закона?
- Нет. Среди наших верных людей нет и быть не может. Они там прогнили сверху до низу, и предать для них, что на хлеб масла намазать.
- Хо-хо, еще вчера вы, сэр были частью системы, и, если забыли, напомню, ловили меня, как собака зайца в поле.… Сидеть!!! - Романова выставила пистолет в лоб взбешенного, красного Чекмарева, дернувшегося к ней, - следи за дорогой и успокойся. Я не забуду никогда, что именно ты засадил невинного человека, беззащитную женщину в тюрьму, я помню, с каким равнодушием и жестокостью ты готовил эти чертовы материалы дела в суд, не пытаясь даже вдуматься в то, виновата я или нет. Как же, твой друг погиб, и его смерть должна быть отомщена. Раз я про него вру, значит, я сволочь и негодяйка и самое мое место в тюрьме!!!
Милена уже орала в полный голос, а Чекмарев резко вдавил педаль тормоза в пол и прокричал:
- Нет уж постой!
Машина, словно послушавшись его приказа, замерла на месте и Милена влетела лбом в лобовое стекло. Ей, конечно же, было больно, но она и так билась уже в истерике и практически не заметила удара.
- Постой, ты что же, продолжаешь утверждать, что была с Васильком в тот вечер?
- С кем?
- Сашку Перова мы называли Васильком
- Да, черт возьми, а я звала его Андреем, и трахалась с ним, и как мне казалось, хорошо его знала.
- Зачем ты теперь-то врешь, ведь от этого ничего не изменится.
- Изменится!!! Ты должен понять, что это было. БЫЛО!!! Как, почему - я и сама не понимаю. Но если это был не твой Саша Василек, то полный его двойник, во всяком случае, с лица.
- Ты это утверждаешь!
- Я говорю тебе о факте, - Милена и Миша успокоились немного, - И почему-то мне кажется, что между этим фактом и тем, что мое дело вел ты - его друг, есть прямая связь.
- Хорошо Милена, давай поговорим серьезно. Что еще правда из тех твоих показаний. Мы теперь не на суде, и врать смысла нет.
- Видишь ли, Миша. Самый ужас в том, что я тогда ни в чем не врала.
- То есть ты не убивала Вадима Малиновского.
- Господи, да нет, конечно. Я бы не смогла никого убить.
- Вот уж не подумал бы, - Чекмарев покосился на ствол в ее тонкой руке.
- Во всяком случае, тогда я при виде пистолета тут же хлопнулась бы в обморок
- А как же показания той женщины? Свидетельница Эльгарова говорила правду, в этом нет никаких сомнений. Она очень хорошо знала Малиновского, у нее были какие-то твои вещи. Это подтвердила экспертиза!
- Экспертиза. Тоже мне, средоточие истины. Я эту стерву на суде видела впервые.
- Но ведь не подлежит ни малейшему сомнению тот факт, что она была его любовницей. Она это бесспорно доказала.
- То, что она спала с моим мужем не доказывает, что она знакома со мной. Чем она доказала, что я приходила к ней? Словами?
- Не только. Еще она принесла ваш шарфик. Тонкий шифоновый шарфик цвета морской волны с дельфином. Экспертизой доказано, что он ваш.
Милена задумалась и молча глядела в окно.
- Так, этот шарфик я купила на рынке Динамо, вернее мне его всучили, ну, в общем, заговорили зубы. Он ужасно безвкусен и я так и не нашла, с чем его одеть. Он так и лежал в коридоре вместе с шапками. Хотя, постой. Когда я обнаружила Вадима, в смысле, в тот день, когда.… Ну, в общем, я обратила внимание, что его на месте нет.
- Ну, уж дудки, не верю. Как у тебя все ладненько и складненько получается. Платочек стырили, ты белая и пушистая, а я сволочь и скот, который засадил ангела в ад.
- Да подожди ты ругаться, Чекмарев. Я всегда его вижу в прихожей, он всегда прямо в глаза бросается, а тут никакого зеленого пятна, только черные и коричневые шапки и шарфы. Я подумала, что он завалился куда-то. Впрочем, не исключено, что так и было, однако гораздо вероятнее, что в тот день его забрали.
- Но кто?
- Те, кто привез туда меня.
- Но ты ведь….
- Послушай, ты, я ведь не по своей воле в тот день оказалась дома. Честно говоря, я вообще не помню, как я туда попала. Я знаю, экспертиза показала у меня в крови наркотики, но я не знаю, как они туда попали. Я никогда не была наркоманкой.
- В тюрьме ты умаляла врача снять тебя с дозы, дать транквилизаторов. Не обижайся, я просто хочу во всем объективно разобраться. – Чекмарев пошел на попятный, пытаясь к ней немного подлизаться. Раз уж им приходится терпеть друг друга, надо было как-то налаживать отношения.
- В тюрьме я не могла уснуть, меня трясла истерика, а об успокоительном эффекте прокопана я знала. Вот и хотела уснуть. Все остальные выводы врач сделал сам.
- Ну, допустим. А отпечатки пальцев на ножике. Этого то никак не убрать.
- Отпечатки там, потому что я держала этот нож в руке.
- То есть?
- Я его брала в руки, но не до, а после убийства. Я хотела помочь Вадиму, растерялась и попыталась вытащить нож из его тела. Я думала, что ему от ножа очень больно. Не вытащила, испугалась и бросилась в сторону, поняла, что он мертв и упала в обморок. Мне вообще тогда было очень плохо, видимо сказывались наркотики. Ах да, еще я пробовала скорую вызвать, но там отвечал робот и я бросила трубку. Это было прямо перед обмороком. Я и лежала, как мне кажется, с трубкой в руке.
- Да? В протоколе это не указано.
- А меж тем все так и было. – Милли сосредоточенно копалась в воспоминаниях.
Они сидели в машине и говорили. За бортом стемнело и стало холодно. Черный лес угрожающе раскрыл свою пасть, тени от елей причудливо разливались в лунном свете. Страх и животный ужас схватил бы человека, если бы в этот час его случайно занесло сюда. Любого, но не эту парочку. Оставленные на самом краю пропасти, изведавшие вещи гораздо более страшные, они наслаждались темнотой, она несла им безопасность. Понемногу их сморил сон, неглубокий и беспокойный. Утром предстояло много дел. Они решили всеми правдами и неправдами, любой ценой пробираться в Москву. И, что самое главное, Чекмарев теперь поверил Милене. Она не врет, а значит, они оба оказались втянуты в какой-то чудовищный жестокий заговор, где им уготована чьей-то чужой волей бесправная смерть.
Глава 2. Слава взяточникам и лентяям
Проснувшись, по тюремной привычке, ранним утром, в пять часов, Милена растолкала Мишу.
- Слышишь, орел, нам надо двигаться.
- Мммм, отстань, я спать хочу, - пробурчал сонно Чекмарев.
- Эй, ты не дома у мамочки. Подъем!
Миша вздрогнул и распахнул глаза. На его лицо легла тень пережитых волнений, он все вспоминал.
- Да, пойдем.… А куда?
- Надо найти, куда спрятать машину. А потом разработать план.
- Может, лучше идти ночь?
- Не знаю, надо подумать, - она деловито собирала сумку, вытряхивая из машины все, что на ее взгляд, могло оказаться полезным. И буквально через полчаса они двинулись в путь.
Вскоре дорога стала окончательно непроезжей, они забрались в чащу. Ветки лапника хлестали машину, покрывая царапинами. Там, среди угрюмых деревьев и бурелома стоял мягкий полумрак. Джип съехал в овражек и остановился. Беглецы вышли и стали маскировать его. Миша изумленно смотрел, как, не замечая боли, Милена обдирала колючие жесткие ветви елей, как таскала палки и хворост, неутомимая, сосредоточенная. Никогда он ее такой не знал. Безвольная и истеричная, даже фальшивая, она была тогда ему противна, а теперь невольно он проникался уважением к ней. Любого, самого сильного и смелого человека испытания, выпавшие на долю Малиновской, сломили бы окончательно и бесповоротно, а она будто возродилась. Силы, которые тогда утекли из нее, казалось бы, навсегда, теперь били из нее фонтаном, энергия гармонировала с решительностью и рассудительностью. Словно бы она сбросила, как змея, старую кожу и одела на себя другого, нового человека.
- Эй, чего уснул, давай работай, страж закона, а то без машины останемся, - она, ухмыляясь, выдирала занозу из ладони.
- Милена, а как ты думаешь потом ей воспользоваться?
- Не знаю, но даже если ее потом удалось бы продать, уже был бы праздник.
- Ты права, - Чекмарев двинулся к новой елке. В их дуэте право лидерства досталось Милли. Чекмарев был деморализован, не мог и не хотел ничего решать.
Через пару часов от овражка не осталось и следа. Теперь это был сплошной бурелом, весьма похожий на натуральный - сказался природный вкус Милены. И вот, друзья поневоле, они отправились искать дорогу в Москву. Вскоре лес кончился, и сердца их свело судорогой страха. В любом встречном человеке, в любом звуке им виделась угроза. При малейшем шорохе они замирали и ждали неизвестно чего. Они старались идти подальше от многолюдных дорог, но все чаще лесов не было, и идти приходилось на виду. В конце концов, они так издергались, что остановились в тихом месте, чтобы успокоиться и подумать.
- Это невозможно, Милена, мы так не дойдем и до первого поста, а на нас уже донесут.
- Почему?
- Мы так ведем себя, что любой поймет, что мы прячемся. И потом, посмотри, во что ты одета. Бродяжка со стажем, а на лице высшее образование напополам с хорошим воспитанием.
- Спасибочки за комплимент, - хихикнула она.
- При чем здесь это? – он даже обиделся, - просто ведь в глаза бросается.
- Знаешь, я думаю, надо достать карту и решить, как безопаснее всего идти.
- Надо придумать маскировку, найти еды. А то я скоро в обморок грохнусь.
- Какие мы нежные, - Милена улыбнулась
- Да уж, не имею вашей подготовки, мадам.
- Ничего, скоро поимеешь, скотина, - глаза Милены сощурились. Она пристально и зло смотрела на Чекмарева.
- Ну, прости. Это реакция. Я не хотел тебя обидеть, - пошел на попятный Михаил.
- В самом деле? - уже спокойнее ответила Милена. Они помолчали, не зная как сгладить неловкость. Потом Милена сказала
- Нам надо добраться до какого-нибудь перевалочного пункта шоферов и незаметно пробраться к кому-то в кузов.
- Ты гений! Надо только фуру выбрать побольше и чтоб обязательно была с московскими номерами.
- Зачем?
- Ее не станут подробно досматривать, не станут же они ради нас все московские фуры на въезде разгружать. Ты хоть представляешь, во что для ГИБДД может вылиться подобная акция?
- Значит, остается найти такую фуру и молиться богу. Ну что, идем?
И они опять пустились в путь, превозмогая голод и усталость, то теряя надежду, то обретая снова. Никто никогда не пойдет добровольно погибать за просто так, кроме умственно неполноценных, больных людей. Однако это было не про них. Процесс продвигался небыстро, к ночи только они вышли к большой трассе, равнодушно летевшей мимо них на огромной скорости. Машины освещали их лица, то, неудержимо наваливаясь, то, отступая в темноту и улетая, прочь по ленте дороги, напоминающей грозную неспокойную реку. Они брели тихонько вперед по придорожной канаве, читая указатели и напряженно вглядываясь вдаль. Измотанные до предела, и еле стоящие на ногах, все же ползли вперед. Не было и речи о том, чтобы сегодня искать нужный грузовик. Как не крепились они, но часам к трем ночи, потеряв надежду найти стоянку, забрели в придорожные кусты и упали, провалившись в пустой и тревожный сон. Измотанные организмы приняли сон как манну небесную, уже не требуя еды. Они проспали сутки, не имея сил встать. Потом, к следующему вечеру, чувствуя себя гораздо лучше, ребята двинулись дальше. Иногда по дороге им попадались деревни, где они могли напиться колодезной воды и даже однажды нашли в помойке полбуханки засохшего хлеба. Как не гадко это звучит, но для них это был почти праздник. За эти несколько суток они оба окончательно превратились в бомжей и не стеснялись ничего, что могло бы хоть как - то поддержать их силы. В общем, к утру, когда дымка тумана подернула все вокруг, и Милене казалось, что она купается в молоке, чувствовали они себя неплохо. Промозглый сырой ветерок не позволял расслабиться, и, рассеивая сон, гнал дальше. Тихо, вокруг ни души, в деревнях все спят, и никому нет дела до двух путников, бредущих вдоль дороги. Туман, ранний час, а главным образом божья воля была на то, чтобы именно в это утро набрели они на стоянку дальнобойщиков, на которой Рядком дремали четыре московские фуры, идущие, видимо, кортежем. Милена и Чекмарев, оживленные до невозможности смотрели из кустов на них и сердца их застучали громко-громко, пытаясь от возбуждения выпрыгнуть наружу.
- Мишка, - зашептала Милена, - у третьего- то защелка неплотная, можно ее снять попробовать!
- Сначала надо посмотреть, что шофера делают.
- Дай бог, чтоб с грузом шли. – приглушенно шипела она.
- Дай бог, чтоб спали, лучше пьяные.
- Ну, пошли.
Милена, как кошка, крадучись, как-то вся пригнулась к земле и побежала почти не слышно к фургону. Чекмарев полз за ней. Сбросив ботинки, она босиком забралась на подножку фуры и заглянула внутрь. На разложенном сидении дрых плюгавенький мужичонка, скорее всего, действительно крепко "датый". Рядом с ним, как-то нелепо изогнувшись из-за недостатка места, спала голая девица. Собственно, скорее не девица, а ребенок, грязненький и неухоженный. Впрочем, она была не совсем голая. Ее бедра прикрывала засаленная мужская куртка, видимо, принадлежавшая мужику. Грудь ее, правда только одна была щедро прикрыта ладонью дальнобойщика. Милена оторвала взгляд от черных сбитых в кровь ступней, явно не знавших обуви, кроме разве что валенок зимой, и спрыгнула на землю. По-прежнему стараясь не шуметь, оббежала и осмотрела остальные три кабины и окрестности, потом вернулась к стоящему около кузовного заслона Чекмареву.
- На вскидку все спят. Можно попробовать открыть
- Я приподниму заслонку, а ты тяни вниз этот рычаг.
- Я сразу влезу внутрь и осмотрюсь, а ты на шухере стой. - Они понимали теперь друг друга с полуслова, действуя, как хорошо слаженная команда. Через буквально две минуты возни с замками, которые действительно не были заперты, Милена уже была внутри фуры. Там стояли ровными рядами какие-то коробки одинакового размера. Не очень большие, но и не маленькие, примерно с большой телевизор, они, конечно, не могли бы вместить в себя человека, но к счастью, фура не была набита, как говорится, под завязку, поэтому довольно легко удалось расставить ящики так, чтобы в глубине кузова образовалась как бы нора. Михаил влез внутрь и как можно плотнее прикрыл дверь. Конечно, лучше всего было бы накинуть обратно засов, но, поскольку это было невозможно, пришлось уповать на то, что похмельный водитель решит, что сам забыл закрыть фуру, Собственно, так и произошло. Через пару-тройку часов дальнобоищик проснулся и, постанывая, подошел к дверям кузова. Он, конечно, засуетился, увидев открытую задвижку, зашел внутрь, осмотрел коробки, даже открыл пару ближайших к себе, однако самому факту о том, что дверь не закрыта, нисколько не удивился. Закрыл дверь, щелкнул замком, и через полчаса машина тронулась в путь. Милена и Чекмарев расслабились. Какое-то время они еще напряженно молчали и прислушивались. Затем, убедившись в своей относительной безопасности, они начали тихонько переговариваться.
- Ну вот, первая часть выполнена, Мишечка, только боюсь, мы не все продумали.
- Выкладывай, о чем ты, хотя от тебя я не жду хороших новостей. – он устал и хотел спать. Думать будут потом.
- Во-первых, хотя это и не важно, хочу вспомнить, что не так давно я сидела в другой машинке и убегала из другого места - от таких, как вы. Практически от вас, Мишаня. Поэтому особенно смешно, что теперь я сижу здесь в вашем роскошном обществе. Однако не только в этом различаются эти две прогулки. Честно говоря, больше всего меня смущает то, что тогда-то я ехала в открытой машине без всяких замков и смогла выйти, когда захотела. А тут я не понимаю, когда и кто нас отсюда выпустит.
- Хорошая мысль, - с какой-то отрешенностью, даже беспечностью вторил Милене Чекмарев, - а у меня есть такая: с чего мы решили, что наш утешитель малолеток едет именно в Москву, а не в Смоленск или в Крыжополь?
- Главное, мы куда-то едем, и у нас есть надежда, что в Москву. Уже лучше, чем было.
Дорога монотонно гудела за бортом, волей - неволей усыпляя бродяг, притупляя их, так сказать, бдительность. В кузове было душновато, но зато тепло. Милена с Михаилом вяло переговаривались какое-то время, даже попытались играть от скуки в города, но через полчаса все города на А закончились, мозги не соображали и они провалились в сон. Проснулись через три часа оттого, что движение внезапно прекратилось. Миша сонно продирал глаза, когда услышал стук засова на двери. Он побелел и, зажав на всякий случай Милене рот, толкнул ее под ребро. Та испуганно дернулась, но тут же пришла в себя и замерла, как ей жестами приказал Чекмарев.
- Что везем, товарищ? - От этого голоса Милена чуть не закричали. Так мог говорить только гибдедешник. Значит, их ждут на всех въездах. Это конец.
- Канцелярские товары, товарищ инспектор. Согласно путевому листу. Вот, пожалуйста. - Послышался шелест бумаги.
- Хорошие документы, только их недостаточно. Придется разгружаться и проверять товары на соответствие.
- А вот у меня есть же сертификат соответствия! Сейчас из кабины принесу.
Послышались быстрые удаляющиеся шаги. Беглецы замерли, постовой с кряхтением залез в кузов, прошелся прямо рядом с их углом и даже пнул сапогом одну из коробок. Милене казалось, что слышно его дыхание, тяжелый, одышливый сип. "Наверное, старый толстый хапуга. Небось, шофер-то за деньгами побежал, мало показалось этому хмырю", злобно подумала Милена, "А впрочем, нам взяточник даже на руку".
- Вот, товарищ инспектор, сертификаты, проверьте, пожалуйста.
- Так, все хорошо. Мы для порядку все же обязаны вскрыть хотя бы одну коробку.
- Да ради бога, только бы не разгружать.
- Конечно, конечно, - защебетал противно-дружественным тоном слуга закона, - никто не хочет мешать вам, товарищ, честно трудиться. Можете даже сами показать, какую коробку лучше вскрыть.
Дальнобойщик прошелся по проходу, Ребята аж задрожали.
- Ну, вот эту, например.
Послышался шорох, скрип разрываемой бумаги
- Все отлично, счастливого пути
- Спасибо, товарищ инспектор! Огромное спасибо… - голоса удалились и затихли. Господа партизаны, наконец, перевели дух. На лицах замелькали улыбки. Они оживленно зашептались.
- Если это была Москва, а это, скорее всего так, то продажность наших доблестных стражей городских ворот нам оказалась так на руку. Но вообще-то потрясает их служебное рвение.
- А сами, что, намного лучше были? Да ладно, брось. Теперь остается решить, как нам отсюда выбираться.
- Да, чего там, как разгружать начнут, так и побежим. Не бросятся же грузчики за нами в погоню?
- Так-то оно так, девушка, только наверняка кто-нибудь сообщит об этом в милицию, вот тогда они все силы бросят на просеивание города через крайне мелкое сито.
- Но когда все ящики выгрузят, нас все равно обнаружат, да еще и не дадут сбежать.
- Правильно, значит надо молиться, чтобы бог нам дал шанс утечь незаметно. В противном случае воспользуемся твоим планом.
- Господи, сколько же можно машину то дергать, то останавливать.
- Да мы, наверное, в пробке. Кстати, это значит, что сейчас день.
- Плохо.
- Хорошего мало, - согласился Миша. В этот момент фура очень резко куда-то завернула и остановилась. Через несколько мгновений раздался стук в какие-то железные ворота, а затем звучный, но не разбираемый поток заковыристого матерка. Общий смысл разговора сводился к следующему: " Во-первых, нечего стучать, здесь не глухие, во вторых, не хрена было приезжать на сутки позже, поэтому, в третьих, разгружаться будете сами, так как грузчиков нет, они пьяные спят". Видимо вчера очень расстроились, что не дождались нашего шаферюгу, - подумала Милена. Так расстроились, что до сих пор встать не могут. На этом переговоры кончились, и машина въехала во двор. Ворота с омерзительным скрежетом закрылись, и воцарилась тишина. Видимо шоферок с подельщиками пошел отдыхать-закусывать, так как еще пару часов к фургону никто не подходил, в связи с чем, как это не было противно, пришлось справить таки естественную нужду прямо на канцтовары - терпеть уже никакой мочи не осталось. После этого стало особенно невмоготу ждать развязки. Но тут видимо снова подключилась сила проведения. Когда засов сняли и начали грузить коробки, уже смеркалось. Грузили двое, делали они это медленно и бестолково, видимо изрядно приняв на грудь, а потом, отгрузив примерно половину, и вовсе бросили это дело, оставив кузов нараспашку, скрылись в неизвестном направлении. Малиновская с Чекмаревым тут же тихонько вышли и залезли под машину. Оттуда они тщательно осмотрели двор. Это была закрытая территория какого-то предприятия. Вокруг стоял забор, наглухо перекрывавшийся воротами. Сверху бежала колючая проволока.
- Да, этим путем не выйдешь. Придется ждать, пока все уйдут.
- Да, и что же мы тогда сделаем? Я, Мишенька, такие заборчики хорошо знаю, у нас на зоне такие везде были. Через них в любых случаях не очень-то и перелезешь.
Они молчали, напряженно думая. Тут из недр здания вышел мужик в телогрейке. Он подошел к воротам и заорал:
- Семеныч, твою мать, открой!
- Пошто тебе? - откуда-то сверху раздался колоритный басок. Чекмарев схватил Милену за локоть и потащил из-под машины
- Куда, - дернулась Милена.
- Вот он, наш шанс! Только тихо…- тем временем диалог с представителем небес продолжался.
- В ларек.
- Хватит жрать. Все мозги уже пропили, алкаши хреновы, - голос любил поразглагольствовать о вреде пьянства.
- Ты мне не Макаренко. Открывай! – повысил голос мужик.
- Так и иди через КПП, - вполне логично пробасил вахтер
- Далеко!
- Ничего, ножки не отвалятся
- Не скотничай, …маму твою, я к тебе потом зайду, отблагодарю соразмерно привнесенной пользе.
- Другой разговор. А то открой, закрой. Прям не напасешься на всех рабочего времени…
Красиво заливает, мелькнуло в голове Чекмарева. Тут ворота заскрежетали и открылись, видимо у них был автоматический привод. Мужичек проскочил в щель и пошел, но ворота закрылись не сразу, а через несколько секунд. Этого оказалось достаточно, чтобы ребята рывком преодолели двор, благо он был небольшим, и вырвались на свободу. Вечер неудержимо наваливался на Москву, принося успокоение и надежду. Весело и легко пошли они по улице "Вагоноремонтной", как говорила вывеска на одном из малочисленных жилых домов. Вскоре они добрели до заброшенной стройки и решили обследовать место на предмет возможности безопасной ночевки. Конечно, лучше было бы уйти подальше от этого места, но они были слишком измотаны и голодны, чтобы идти не пойми куда. В помойках около уличного кафе они нашли выброшенный хлеб и немного восстановили силы. Гадость конечно, и протух немного, но все равно лучше, чтото было за эти дни. По крайней мере, его было вдоволь. Завтра Чекмарев свяжется со своим школьным другом, который, по его словам никогда его не предаст, и, по крайней мере, про голод можно будет забыть. У Миши в заначке было пять тысяч долларов, копил на отдельную жилплощадь. Так что все хорошо, главное все, кто виноват в том, что с ними случилось, здесь, в этом городе, а найти их и распутать этот клубок, дело времени. А для этого надо, наконец, собраться с мыслями и состыковать все детали. Поскольку сегодня они оказались практически сытыми и выспавшимися, стоило заняться этим немедленно. Осеннее небо давило облаками землю, и они побежали, стараясь найти побыстрее место ночлега. Гнездо, так сказать. От мокроватого холодного ветра кружилась голова. За длинным бетонным забором на них вылупились зияющие пустые глазницы старого дома, так и не дождавшегося своих обитателей. Милена перемахнула забор, быстрой тенью проскользнула внутрь недостроя. Мишка полез за ней, но его грузное жирненькое тельце не смогло также легко взлететь над забором. Он кряхтел и пыжился, пока Милена, ворча, не втянула его за него. В доме было совершенно пусто, не было даже крыс, им нечего здесь было делать. Их шаги гулко отдавались эхом, из-под ног вырывались столбы строительной пыли. Дом был большим, по нему гулял сквозняк. Но холод и сырость их уже не пугали. У Чекмарева также, как раньше у Милены поменялось выражение лица. Теперь оно носило печать смертельной угрозы, голода и тоски. В подвале дома оказалась пожарная труба с водой. Милена припала к холодной ржавой струе и жадно глотала воду. Мишка обошел весь подвал и нашел потаенный и достаточно теплый уголок. Только темнота его раздражала. К этому еще предстоит привыкать. К жизни крыс. Пора было подумать, кто и как поставил их в такое положение. Он подумал и начал разговор, понимая, что имеет в вопросах следствия больше опыта.
- Значит, ты в ту ночь не была дома?
- Да, - бросила Милена, раздеваясь. Все-таки вопросы личной чистоты и гигиены волновали ее сейчас больше, чем расследование. Обтеревшись водой, умыв лицо и распутав волосы, она почувствовала себя намного лучше. Правда , она первый раз мылась под ледяной водой автомобильным шампунем, который забрала из Чекмаревого джипа. Оказалось, что он практически не отличается от человеческого. В воздухе запахло парфюмерным химическим запахом. Милена улыбнулась. Как не крути, а вонять и чесаться она совсем не привыкла. Эх, еще бы одежду сменить.
- Давай уточним список лиц, относящихся к этому делу.
- Я никого не знаю, кто бы мог быть к нему причастен
- Но у тебя наверняка есть какие-то догадки, предположения?
- Я долго думала на зоне. Там нечем больше заниматься, дружбу водить там не возможно, а шитье кухонных варежек не больно то требует мыслей. Так вот, я уверена, что начинать надо с Лики.
- Почему?
- А ты, Миш, подумай! Она пришла на суд, чтобы меня утопить. Зачем бы ей это?
- Возможно, она действительно его любовница.…В смысле, была.… В общем, из ненависти к тебе она пришла на суд. Ну, чтобы навредить тебе.
- Возможно, но не это главное. Какой у нее мотив, совершенно не важно. После того, что ты мне сказал, у меня как - будто озарение было. Ведь главное доказательство, что я у нее была в тот день - это шарфик, который я никогда не носила и который в тот день был дома. Еще утором был. Значит его оттуда кто-то забрал, и она его знает. – Милена вошла в закуток. Мишка подслеповато защурился, глядя на нее.
- Слушай, а тебе идут мокрые волосы. И вообще, ты чистая гораздо симпатичнее тебя в грязи. Просто совсем красавица! – Мишка с удовольствием смотрел на чисто вымытое Миленино лицо.
- Нда? Не могу про тебя сказать того же. Пошел бы помылся. – усмехнулась Милли, довольная произведенным эффектом.
- Я конечно помоюсь. Но ведь так холодно. Брр.
- Понятно, что в грязи теплее.
- Не смейся, сейчас я пойду. Но все-таки, объясни, почему ты не думаешь, что она сама его забрала? Лика, в смысле. Ведь она и сама могла его забрать, этот шарфик.
- Вряд ли такая цаца влезет в жуткое кровавое убийство. Скорее всего, ей заплатили. В моем деле кто-то явно денег не жалеет, больно все дорого и с умом все обставлено.
- Кстати, насчет с умом! Задницей чую, что тут не обошлось без нашего, милицейского ума. Очень уж хорошо этот человек во всей нашей кухне разбирается.
- Береги задницу. Это пока только предположение, а вот Лика, это реальный факт.
- Окей, с нее и начнем. А сейчас я договорюсь с Костиком на завтра.
- Только звони откуда-нибудь подальше от этого места.
- Главное потом не забыть дорогу обратно, - Мишка вздохнул и отправился мыться. Потом он ушел, а Милена закуталась поплотнее в кусок рваного пальто, найденного на помойке, и погрузилась в дрему.
Глава 3. Вопросы этики
Они решили, что не будут щепетильны и сентиментальны. Суметь выжить в их положении равносильно чуду, и хорошенькими и чистенькими при этом точно не удастся остаться. Да и не очень то хотелось. К ним мало кто отнесся по человечески, никто не пожалел. Даже друг друга они не пожалели, и шли рука об руку только в силу обстоятельств. Шли рядом и были готовы в любой момент времени вцепиться в горло друг дружке, если на то вынудят обстоятельства. И решать свои задачи она решили самым простым и оптимальным способом. Им нужны деньги, документы и одежда. Почему бы просто не взять все это себе. Милли вспоминала рассказы Жучихи. При наличии пистолета Милли могла бы быть королевой жизни. По меркам Жучихи, конечно же. Однако, чтобы не рисковать ценным оружием, они решили сначала попробовать что-нибудь более тривиальное. Той же ночью Чекмарев оглушил случайного прохожего камнем со стройки, а Милена, удивляя себя и Мишу, выгребала деньги, выворачивая карманы бесчувственного прохожего. Ей не было его жалко, он был никем в ее судьбе, и его судьба была не ее. Он доберется, наверное, до милиции и вернется домой, где его пожалеют и накормят горячим ужином какие-нибудь взволнованные и любящие детки. А они смогут существенно улучшить свое положение. В какой - то темной подворотне они перевели дух и пересчитали трофеи.
- Невелик заработок, - ухмыльнулся Мишка, - Смотри-ка, исхудал я как, с тех пор, как с тобой связался. Вся одежда висит.
- Со мной ты еще тогда, в СИЗО связался, только что-то не худел никак. И вообще тебе не помешает вовсе похудеть. – Милли рассматривала паспорт прохожего.
- У меня, между прочим, не жир, а натренированные мускулы, что существенно поможет нам и дальше по необходимости заниматься грабежом и разбоем.
- Ты считаешь, что без твоего пухленького тельца я пропаду?
- Да, конечно, - уверенно ответил Мишка.
- Серьезно?
- Конечно!
- А если я докажу, что и без тебя прекрасно о себе позабочусь? – Ей было смешно и спокойно, как никогда. Все шло по плану и она поняла, что нет ничего особенно страшного грабануть кого-нибудь ночью на дороге. Лишь бы не поймали.
- Хочешь спорить?
- Тебе нечего поставить, ты же голодранец! - Милена подначивала его, глумливо издеваясь.
- Отчего же, Мадам, я могу поставить на кон пять тысяч долларов, которые сюда принесет Костик, ну а ты, разумеется, свою честь.
- Слушай, ты мне так ничего и не рассказал про этого Костика. Он кто, какой он человек. Все-таки, раз я собираюсь ему доверить свою жизнь, я бы хотела о нем узнать немного.
- Ничего интересного. Просто хороший школьный друг. Очень порядочный человек. Тебе он понравится. Но сейчас я хочу, чтобы ты выполнила условия спора. А то не видать тебе денег, как своих ушей. – Чекмарев развалился на полу и лениво развлекался.
- Идет. Пошли! – Милли не терпелось испытать себя. Хотя это и было, конечно, глупо. А еще немаловажным было то, что она уже видеть не могла эти ужасные шаровары и телогрейку. За то, чтобы вновь ощутить свою привлекательность, хотя бы немного стать похожей на нормального человека, ради этого она уже была готова идти и грабить.
- Иди сама, я лучше посплю. А ты возвращайся, со щитом или на щите, - зевнул Чекмарев.
Милена встала и пошла, сжав зубы. Желваки играли от напряжения. Ей показалось, что только теперь, выбравшись уже из леса и, идя к своей цели она, наконец, вдруг превратилась в волчицу, зверя, идущего бесшумно по ночным тропам в поисках добычи. В кармане она ощущала приятную тяжесть пистолета. На лицо она повязала кусок старого полотнища, туго, прямо под глазами. Наконец Милена выбрала место около тихой улицы, по которой время от времени, правда очень редко проходили люди, и замерла, наблюдая. Время тянулось ужасно медленно, у Милены начали слипаться глаза. Все-таки уже была глубокая ночь, но ведь все хищники охотятся ночью. Встряхнувшись, она решила либо сейчас же кого-то найти, либо возвращаться. Тут по улице, пошатываясь, поплелась девушка. Даже не совсем девушка, скорее девочка - подросток. Тинэйджер, на иностранный манер. На ней были одеты кожаные брюки. Ноги несли на себе тяжесть немерянных армейских ботинок на шнуровке. Под короткой, тоже черной курткой- дубленкой виднелась неопределенного, сероватого цвета водолазка. Шапки не было. При всей нелепости подобного наряда, Милена отметила, что все это довольно дорогие вещи. «Решено, беру эту», подумала Милена. Она дождалась, пока детка пройдет мимо и пошла тихонько вслед за ней. Через пятьдесят метров дорога сворачивала в переулок, где не было фонаря. Там Малиновская подошла к девушке вплотную и, сильно ткнув дулом пистолета в спину, сказала:
- Стой спокойно и не дергайся. Один звук и я нажимаю на курок.
Девочка оцепенела. Из ее рта раздался всхлип, который тут же потонул в жесткой ладони Милены.
- Раздевайся, - бросила она и отпустила руку.
- Как это? - робкий голосок дрожал от страха.
- Да ты никак протрезвела, детка, - хмыкнула Милена, - иди в кусты, что справа от тебя и раздевайся до белья.
- Сейчас же холодно!
- Вот именно. Кончай болтать.
Тут девчушка резко обернулась и попыталась выбить пистолет из рук Малиновской. Милена удивилась до невозможности. Однако тюремная школа не прошла даром. Локтем она заехала девочке в солнечное сплетение, а когда та согнулась со стоном пополам, добавила ногой в челюсть. Девочка кулем полетела на землю. Милена злобно прошипела
- Слушай, я же не патруль добровольцев, в воздух для предупреждения стрелять не буду. Ясно выражаюсь?
Юная пьяница судорожно кивала головой. Из губы текла кровь. Милена спокойно и как-то по-деловому сдирала с нее куртку.
- Слушай, тебе придется раздеться и все мне отдать. Я не испытываю к тебе зла, но мне просто нужны твои вещи и деньги. У тебя там есть деньги? Кивни, - та кивнула. Из глаз полились слезы. Милена продолжала.
- Видишь, дорогая, в чем я одета, а в чем ты. Если я не сниму вещи с тебя, то буду мерзнуть еще очень долго да еще придется отдаваться одному мерзкому козлу. Ну, а что случится с тобой потом? Пойдешь домой, ты ведь туда шла?
- Да, - прошептала дрожащая детка.
- Ну, поплачешь немного, согреешься, родители заявят в милицию и все, зато будешь умнее и не пойдешь больше так поздно пьяная домой. Окей?
- Да, - она стояла в одних хлопковых трусиках со слоненком и рваных колготках. Лифчика она пока не носила, а ботинки забрала добрейшая Милена, натягивающая ее вещи. Девчонка уже покрылась синими прыщиками и жалобно подпрыгивала, пытаясь согреться. Слезы залили все ее раскрасневшееся личико, и Милена, усмехаясь, подумала, что теперь немного понимает кайф насильников. Такую дрожащую покорную куколку грех не отыметь. Вещи пухленькой малышки пришлись удивительно впору отощавшей, впрочем, и до того не страдавшей от лишнего веса Милене. Только брюки были немного коротки, ведь Малиновская - довольно высокая женщина.
- Ну, я пойду, а ты посиди здесь пять минут и беги домой. Можешь нацепить мое барахло, если не брезгуешь. И еще, эти пять минут я еще буду на расстоянии выстрела, так что, пожалуйста, не кричи и не беги, не делай из меня убийцу, Окей?
- Да, - молвила посиневшая потерпевшая и бросилась одеваться в лохмотья Милены. Новоявленная грабительница мгновенно исчезла между домами, как будто растворилась. Милена бежала, мерно дыша, и была абсолютно спокойна. Про себя она отметила, что истошного крика так и не последовало. Видимо девочка, сгорая от стыда, понеслась домой, чтобы, запершись в ванной зализывать свои раны.
Через час она уже забиралась на стройку.
Глава 4. Шахматная партия
Ворон молча стоял на балконе и напряженно всматривался вниз. Там, среди детского гомона он выделял один голосок, тоненький, как у котенка. Пепельная вихрастая головка мальчика Никиты мелькала среди детей. Иногда Ники поднимал глаза на деда, и тот судорожно отводил взгляд в сторону. Мысли, одна страшнее другой, разрывали его старое сердце. Если он не найдет способов вскрыть проклятый ящик в Канаде, этот мальчик, страшно подумать, что с ним может статься. Ворон медленно развернулся и прошел в комнату. У стены горел, потрескивая и искрясь, камин, согревая все вокруг. Андрей Васильевич вдруг впервые почувствовал себя стариком, настоящей развалиной. Никакой внешний источник не сможет согреть его оледеневшие внутренности. Они сжались в ожидании непоправимой беды, и их владелец не может больше нормально есть и спать. Воронцов сел в кресло-качалку и начал думать. Никто не смог ему сказать, что произошло около недели назад в подмосковном лесу. Все было продумано до мелочей, целый отряд ОМОНА был выслан для задержания особо опасной банды. Брать только живыми, в крайнем случае, можно убить шофера. Никто не был посвящен полностью в происходящее и в этом был залог успеха. Что же случилось? Почему Чекмарев передумал в самый последний момент? Неужели сработало какое-то оперативное чутье? А может, Милена как-то обо всем догадалась? Ну не догадалась, а предположила, или, скорее всего, просто почувствовала. А уж Чекмарев сопоставил и сделал выводы. Зачем она понадобилась в Москве, да еще с такими почестями и эскортом? Но она то, по крайней мере, после полутора лет нашей карательной системы не должна бы вообще что-либо понимать. Люди, пережившие такое, ломались быстро и навсегда, а Малиновская, он знал точно, сломалась сразу после суда, даже пыталась покончить с собой. Однако ни следа его фигурантов, ни вместе, ни по отдельности не находилось. Как в море канули. Были прочесаны все подмосковные леса, ориентировки с грифом «Особая важность» были разосланы по всему союзу. Все машины, в особенности грузовые просматривались со всей возможной тщательностью. И все напрасно!!! Никто их не видел, нигде они не появлялись, с друзьями, коллегами и прочими не связывались. В общем, питались святым духом. А ведь у Милли не было даже одежды приличной, так что ее должны были заметить. Тут Воронцову пришла в голову мысль, настолько обнадежившая его, что он вскочил и заметался по комнате, держась за голову. Работа в режиме профессионального стратега удавалась ему куда лучше, чем должность мужа, отца и деда. Все, что делало его слабым и уязвимым, пугало и отталкивало его. Он любил внука. Он понимал важность семьи. Но если бы сейчас ему бы дали выбрать, он мог бы и предпочесть полное стерильное одиночество. Муки, которые раздирали его из-за любви к Никите, были непостижимы. Поэтому он с удовольствием принялся высчитывать ходы этой партии, планировать, предугадывать. Так и только так он жил полноценной жизнью. Ворон долго перебирал карты Москвы, что-то чертил, отмечал. Затем спустился в гостиную, где сидели две его дочки с женой и оживленно обсуждали что-то. Как он был бы рад не видеть их сейчас.
- Андрюша, - произнесла Элеонора Михайловна, его жена, - что мы будем делать с осенними каникулами Никитки?
- Что ты сказала, дорогая? - выдавил из себя, озираясь в поисках трубки радиотелефона, Воронцов.
- Скоро осенние каникулы у Никоса, надо уже сейчас решить, что делать, - в голосе хорошо ухоженной, но очень немолодой дамы звучали капризные нотки. Она смотрела на мужа умело подведенными серыми глазами, извергавшими злость.
- Решай сама, дорогая. Мне все равно. – он явно был где-то далеко и не слушал ее.
- Тебе всегда все равно, дорогой, это не ново. Я только скажу тебе цифру, окей?
- Конечно, Лерочка.
- Пятьдесят.
- Сколько? - Андрей Васильевич поперхнулся.
- Это на четверых. – невозмутимо пояснила она.
- Но каникулы только у Дани, - возмутился Андрей Васильевич.
- Ничего, нам с девочками тоже не помешает отдохнуть, - глаза обрюзгшей кокотки сощурились.
- Вам с девочками надо жрать поменьше, чтобы отдыхать в приличных местах, - голос Воронцова звучал громко и злобно
- Не смей говорить со мной в таком тоне, я найду способ сбить с тебя спесь. Мне нужны эти деньги через месяц и все. Подумай, хочешь ли ты испытывать мое терпение, – ее дешевый пафос вызвал у Воронцова приступ отвращения. Какими жалкими казались ее попытки выглядеть солидной и презентабельной дамой с положением. Как была шлюхой так и осталась, только старой и ни на что не годной. Воронцов вспомнил, как женился на ней. Она была его секретаршей, кабинетной девочкой по вызову. Умелой и опытной, способной дать ему любое сексуальное переживание. Он имел ее сам, а когда надоело, предлагал другим. Устраивал корпоративные вечеринки, добывая через ее тело нужную информацию, использовал ее, как приманку и объект шантажа. Ему доставляло удовольствие унижать ее, заставляя вступать с ним в противоестественную связь, отдавая в руки полнейших ублюдков и заставляя ее выполнять все их капризы. Он наслаждался своей властью над ней, называя на закулисных фуршетах - мое безотказное тело - и, конечно же в самом дурном сне ему не виделось жениться на такой ****и. Во всем ведомстве не осталось, пожалуй, человека, который не имел бы ее по собственному почину или же с подачи Воронцова. Да и женщины из высших партийных кругов не раз испытывали на себе нежность ее рук и сладость ее мягкого подвижного языка. Однако, в один прекрасный день Воронцов получил от нее предложение руки и сердца и принял его, изумив этим всех своих коллег. Сам он был изумлен не меньше. Оказалось, что у Лерочки через пять лет работы у него оказалось запрятанным такое количество компромата на него, что практически в один миг можно было вылететь из партии, с работы и оказаться в тех же, собственно, кабинетах, только в качестве «Врага народа», чего уж точно ему не хотелось. Так что, выхода она ему тогда не оставила, и он пошел в загс, на всю жизнь заполучив привкус горечи во рту. На свадьбу ему в качестве подарка от анонима пришли по почте большие ветвистые рога. В качестве жены Элеонора сама берегла как зеницу ока свои бумаги, дабы не порочить более честь теперь уже ее семьи, но Воронцов точно знал, что бумаги и записи она не уничтожила. Через несколько лет Элеонора Воронцова родила ему Натку, старшенькую, и он смирился со своей поганой женитьбой и занялся построением прочного здания благополучия, надеясь получить сначала сына, а потом, после рождения Полины, уже внука. Дочери его пошли в мать, характером, манерами и повадками вызывая у отца раздражение и брезгливость, а вот Никита… Ник был красавцем, умницей и талантом, а главное, он был МУЖЧИНОЙ, и уже поэтому ему можно и нужно было все. Воспоминания промелькнули, как кадры черно-белого кино. Ворон тряхнул головой и уставился вслед Элеоноре, которая резко развернулась и двинула свое тело, скрывавшее в своих глубинах по меньшей мере трех стройных дев, к веранде. Ее трикотажное платье раскачивалось от сильно колыхавшихся бедер. Воронцов стоял посреди гостиной, с изумлением глядя ей вслед, а с дивана на него осуждающе смотрели две пары серых глаз. Его дочери не любили его совершенно. С детства впитав и скопировав материны чувства к отцу. За то, что, как им казалось, они скрашивают его старость, считали вполне законным вымогательство матери, к которому нередко присоединялись и сами. Но лучше всех это, конечно же, удавалось Полине. Ники был последним и самым главным аргументом в любом споре. Андрей Васильевич, наконец, нашел глазами трубку телефона и, взяв ее, направился к беседке, прочь из этого змеиного дома. Он с удивлением заметил, что телефон в его руках дрожит. Воронцов встряхнулся, сбросив с себя, как обычно, воспоминания о трех домашних горгонах, и набрал номер Синичкина.
А Милена и Чекмарев весьма неплохо спелись. Сидя на своей стройке от нечего делать они вели долгие беседы. Миша так и не спросил, как так получилось, что в ту ночь Милли пришла в хорошей дорогой одежде. Не решился. Она смотрела теперь на него таким взглядом, что его невольно пробирала дрожь. На ее исхудавшем, резко очерченном лице глаза выглядели двумя блюдцами с серой поволокой. Когда Милена сердилась, по ее глазам пробегала рябь, совсем как перед штормом. Чекмарев так и не смог получить назад свой пистолет. Он ее уговаривал оставлять его на стройке, не носить с собой, потому что это опасно, но она только смеялась ему в лицо, и это был очень неприятный, каркающий смех. Глаза ее оставались холодными и жестокими. Даже ночью он не смог вытащить ствол из-за ее пояса. Как только он прикоснулся к ней, Милли вскочила и заехала ему ногой в армейском ботинке между ног. После этого Миша оставил все попытки вооружиться. Вообще, Малиновская сильно изменилась с тех пор, когда он вел следствие по ее делу. Рыжие кудри ее потемнели и теперь отдавали медным золотом, Милли заталкивала пряди под шапку, но они упорно выбивались и лезли на глаза. Походка стала бесшумной и легкой, как ветерок. Она научилась, как будто принимать облик и цвет местности, как хамелеон. Вместе с этим в ней появилась та резкость, которая присутствует в людях чересчур худых, о которых говорят: «Гремят костями». Если бы не мешковатый свитер, она смотрелась бы немного больной или, скорее. После болезни. Круги под глазами делали ее лицо каким то резким, злым, даже волчьим. А между тем Милли была почти счастлива. Чекмарев видел, как они по ночам улыбалась в темноте, глядя на усыпанное звездами небо. Сам он не мог радоваться своему положению. Они сидели на этой стройке уже две недели и с каждым днем Михаил все глубже впадал в депрессию. Хорошо представляя возможности структуры, против которой он невольно выступил, и еще лучше зная их средства для достижения своих целей, Чекмарев все меньше верил в успех какого бы то ни было плана. Даже если они и узнают, что случилось с Вадимом Малиновским, что им с этим знанием делать. Как только они объявятся, их убьют. Сегодня ему, наконец, удалось договориться о встрече с Костей Малаховым. Теперь он ждал вечера, чтобы понять, знали об этой старой дружбе кто-то с той стороны или нет. Темнело уже гораздо быстрее, осень уже вовсю гуляла по улицам, щедро осыпая их мелким противным дождиком. Чекмарев промерз до костей, пока ждал на крыше дома напротив стоянки автобусов, как мелькнет фигура друга. Наконец тот появился. Спокойная походка того говорила о неведении относительно целей, с какими его пригласили на эту сомнительную встречу. Они не виделись уже лет десять, практически со школы. Однако нельзя исключать вероятность того, что ТЕ уже раздобыли списки его одноклассников и ведут их разработку. Чекмарев подождал еще минут пятнадцать и решил спускаться. В конце концов, без помощи Малахова ему все равно не справиться, а больше рассчитывать не на кого. И доверить деньги можно только ему. Миша тихо спустился по черной лестнице, готовый исчезнуть в дверном проеме, ведущем к лифтам, как только услышит хоть малейший шум. Но ему никто не попался, в таких домах люди, как правило, ходят пешком только, когда сломан лифт. Он вышел на улицу и легким возгласом привлек к себе внимание Кости. Тот подошел и не смог скрыть изумления.
- Ты что, Миха, болен, что ли?
- А что, так все плохо? - горько усмехнулся Чекмарев.
- Ты похож на свою тень.
- Я бы хотел быть вообще невидимым.
- Что с тобой случилось? - внимательные голубые глаза смотрели встревожено на Мишку, и столько теплоты и участия увидел в них Чекмарев, что не выдержал, сел на скамейку и нервно закурил. Костя сел рядом. Ни тени сомнения не возникло на неправильном, но все же красивом лице Малахова, когда он выслушал странный рассказ Михи об осужденной женщине, погоне, ее муже и деньгах. Рассказ получился не очень связанным. Но суть Костя понял и ужаснулся. Конечно, он хочет помочь старому другу. Это без сомнения, но так ли уж безвинна эта Милена? И так ли велика угроза для Михи, как эта бабенка ее малюет. В конце концов, они убежали из леса, ничего не выяснив толком. Может, если вернуть эту Милену, к Мишке ни у кого не будет претензий. И еще, дружба дружбой, а все еж , не слишком ли велик риск для самого Малахова. Ему то за что все это?
- Ты сам с ней поговори и реши, что нам делать. Только имей в виду, она сейчас, как дикий зверь на охоте. И у нее пистолет.
- Вот видишь Миха, ты сам ей не доверяешь, верно?
- А как еще она должна относиться к человеку, посадившему ее на пятнадцать лет ни за что?
- Ты делал свое дело, - Костя шел рядом с Мишей. Он был высоким, гораздо выше Чекмарева и они смотрелись рядом немного нелепо. Мишка, похожий сейчас на спустившийся воздушный шарик и благополучный, сытый Костя. Мишкино лицо, раньше круглое и чисто выбритое, теперь обвисло и, соответственно, заросло клочкастой щетиной. Щеки впали, и в целом личико приобрело какой-то диковатый, землисто-серый оттенок. Весь его облик теперь напоминал испитого бродягу бомжа. Вещи, те самые, в которых он несколько недель назад ловил по лесам Милену, превратились в засаленные тряпки. Если бы Милена не полоскала их в единственно доступной холодной воде, то они, без сомнения, еще бы и воняли. Но Милли к вопросу гигиены относилась чуть ли не с трепетом, заставляя их регулярно мыться в подвале под ледяными струями и ходить в мокрых вещах, высушивая их на себе. Слава богу, что уже поздняя весна и можно согреться на солнце. Но даже мытые, тряпки теперь были ему велики, и это смотрелось нелепо. Как будто толстый человек, а он и сейчас не стал особо худым, зачем-то захотел особо подчеркнуть свою полноту и нацепил слишком большие вещи. Малахов же, наоборот, был подтянут, явно хорошо питался и занимался спортом. При этом он не был качком и не ставил физическую силу во краю угла. Одет он был просто, но аккуратно. Джинсы, рубашка, свитерок. Все чистое, глаженое, явно не обошлось без заботливых женских рук. Костя жил со старенькой мамой, для которой сынок был и навсегда оставался самым ярким светом в окошке. Природа дала Малахову много: черные, почти цвета вороньего крыла волосы, густые и непокорно лежащие на овальной голове. Волевой, выпирающий даже чуть больше, чем нужно для красивого эффекта подбородок полностью компенсировал пухловатые, немного женственные губы. Прямой нос, без горбинок и явно никогда не ломанный в беспутной драке украшали карие глаза, не слишком большие, но зато обладающие густыми и такими же, как волосы, черными ресницами. Костя Малахов, безусловно, не имел проблем с личной жизнью, так что его холостяцкий статус обуславливался больше мотивами морального характера, а, иначе говоря, нежеланием потерять свободу. Взгляд его не был омрачен особыми проблемами, жизнь его, вероятно, текла мирно и без особых всплесков. Однако Чекмарев понимал, что их встреча может навсегда разбить тот хрупкий мир, в котором живет его друг. Он знал, а Костя нет, и единственное, что Миша мог сделать для него, это предостеречь, объяснить…
- Посмотри на меня, - произнес нетвердым голосом он, - остановись и посмотри. Уже сейчас ты, возможно, сильно рискуешь, разговаривая со мной. Эта история уже почти уничтожила меня, Милена стала человеком без имени, за нами гонятся. Я не могу тебя в это втягивать, не предупредив. Наша дружба слишком старая и непрочная, чтобы тебе так рисковать. Просто уйди сейчас и забудь. Я придумаю что-нибудь.
Костя долго молчал, глядя вдаль. Усилившийся ветер бил ему в лицо, заставляя жмурить глаза.
- Скажи, та женщина…
- Милена?
- Да… Ты уверен, что она невиновна? Она действительно не убивала своего мужа?
- Да, я уверен, иначе меня не пытались бы убить.
- Хорошо, скажи, если я сейчас уйду, что ты будешь делать?
- Не знаю… - в голосе читалась безысходность.
- Вот видишь. Играешь в благородство, прекрасно зная, что я - твой последний шанс.
- Не в этом дело. Понимаешь, я не уверен, что и с твоей помощью мы выберемся. А вот тебя за собой утянуть можем.
- А вообще, какого рода помощь тебе от меня нужна?
- Мы с Милли никуда не можем пойти, ничего узнать. Только не связанный с нами человек может уточнить кое-какие детали этого дела, возможно, это поможет. Кроме того, нам надо снять квартиру, надежную и надолго. Где-нибудь подальше отсюда, а то здесь нас рано или поздно все равно вычислят.
- Окей, я не знаю, помогу ли вам, но, чтобы решить, я должен знать все. Твоя подопечная должна все мне рассказать сама. Ведь из-за нее, вы, в общем-то, и сидите в этой заднице. – Малахов был полон скепсиса. С годами он, также, как и абсолютное большинство, впитал в себя убеждение, что не бывает дыма без огня.
- Нет проблем. Она вообще то далеко не дура, просто озверела от этого всего. Сам поймешь.
Они пошли дальше, и Чекмарев по дороге говорил про Милену. Все, что он знал сам.
Глава 5. Шахматная партия. Следующий ход.
- Валечка, это ты? – спросил Ворон.
- Да, Андрей Васильевич, - голос Синичкина звучал устало, от звонков Воронцова он не ждал ничего хорошего. В прошлый раз погиб его лучший сотрудник Перов, теперь пропал Чекмарев и Валентин Владиславович Синичкин сильно сомневался, что еще когда-нибудь его увидит живым. И хоть он был насквозь пропитан СИСТЕМОЙ, смотреть, как неизвестно зачем гибнут его лучшие кадры, спокойно не мог.
- Мне нужны данные статистики по одному аспекту уличных преступлений.
- Не понял?
- Поясню. Мне нужны сводки происшествий за последнюю неделю, связанных с ограблениями людей на улицах. И еще, нужна опергруппа для отработки связей Чекмарева. - Воронцов говорил сухо, коротко. Голос ничем не выдавал волнения. Он очень удивился, не услышав в ответ привычное «слушаюсь».
- Товарищ Воронцов, я не знаю, смогу ли я вам помочь.
- Ты что, очумел? Чего несешь? - он захлебнулся от негодования
- Я не очумел и не сошел с ума. Я помню, чем я вам обязан.
- И что же?
- А то, что моей карьере и так придет конец, если мои люди продолжат пропадать с такой же регулярностью. Даже если они погибают как герои. У меня уже сложился определенный вывод о том, как вы используете моих людей.
- Поделись со мной, будь любезен - Воронцов от злости обрызгал слюной всю трубку.
- Они у вас иду на бой. Вы их подставляете. И вы думаете, что я вам дам теперь целую опергруппу? Да меня посадят.
- Если ты мне ее не дашь, тебя посадят гораздо быстрее.
- Давайте встретимся и поговорим на какой-то нейтральной территории, потому что если вы уверены в полной конфиденциальности нашего разговора, то я как раз нет.
- Хорошо, у памятника через час. - Андрей швырнул трубку на диван и выскочил из дома, накинув плащ. Долго не мог выбраться из ворот собственного дома, дрожали руки, и тяжелый Лексус ехал не туда, куда нужно, норовя преодолеть краснокирпичный забор лобовым ударом. Потом Воронцов гнал машину по трассе, не глядя вокруг и рискуя каждую минуту. Спасала его только привилегия нестись по трассе с орущей и искрящейся мигалкой, от которой он сам почти оглох. Тем не менее, машины вокруг шарахались от него загодя, не желая меряться крутостью с этим безумцем. Через час и пять минут Ворон припарковал авто у магазина «Дары Моря» и перешел к памятнику Пушкину. Почему-то это место пользовалось особым спросом у тех, кто хотел сохранить анонимность своего разговора, так как место было пустынным, просматривающимся довольно далеко в любую сторону. Андрей Васильевич подошел к бледному сухощавому коротышке. «Да, подумалось ему, тут не обошлось без наполеоновского комплекса». Узкое, мышиное лицо сидело на тонкой, несоразмерно длинной шее, а тело, которое скорее можно было назвать тельцем, все было каким-то не только маленьким, но и как будто недоразвитым. Есть люди, которые при всей своей миниатюрности смотрятся гармонично. Это был не тот случаи. Худенькие плечи, впалая грудь и при этом ширококостные бедра. Ноги короткие, торс длинный, все вызывало если не отвращение, то неприятие. Его молодость прошла в атмосфере женского презрения, которое он быстро научился превращать в страх. Унижать людей, заставлять их пресмыкаться перед собой - было самым большим счастьем для него. Однако эти омерзительные качества давали прекрасные результаты при работе с преступниками, и при разумной поддержке таких людей, как Воронцов, карьерный рост был обеспечен. Синичкин бросился навстречу к Ворону, он очень нервничал, от него попахивало спиртным.
- Андрей Васильевич, миленький, я шел вам на встречу сколько мог. Но уже два человека пропали, и нет никакой надежды, что Чекмарев вернется, а я даже не понимаю, что с ними случилось.
- А тебе необязательно это знать, я же никогда не интересовался, отчего же это твои подследственные барышни болели, а то и помирали от разных там кровотечений
- Я умоляю вас… Я ничего не хочу знать, но больше я не могу потерять людей. Мне не отчитаться… Я и так не знаю, как объяснить пропажу Миши.
- Но сводки то ты мне можешь готовить?
- Конечно, нет проблем. Все грабежи ваши, ни одного не упустите. Только зачем они вам, это же такая мелочь?
- Это мое дело.
- Вот видите, - сощурился Синичкин.
- Ну, хорошо. Я ищу людей, которые пропали.
- Ту женщину?
- Да, и твоего капитана тоже.
- Он жив?
- Видимо, и меня это не радует.
- А причем здесь грабежи? – профессиональный интерес к закрытой информации дергал Синичкина за язык, хотя он и понимал, что лезет на запрещенную территорию.
- Я сам еще не знаю, но надеюсь, что причем. Если пойму, тебе расскажу. И ты должен будешь тогда мне помочь.
- Чем?
- Той самой опергруппой. Мне надо будет их выследить. Но под легендой.
- Какой?
- Это ты сам придумаешь, мне даже необязательно знать ее. Главное, чтобы их искали те, кто не знал Чекмарева и не был с ним особо близок. А так… Наркотики, я думаю, самое удобное.
- Пожалуй. Это достаточно правдоподобно. Сговор с сотрудником милиции.
- Да. В этом духе. Только не называйте ее имени.
- Конечно. А как мои люди. Чего мне теперь ожидать?
- Ничего. Обычное плановое задание. Только пусть никого без моего личного распоряжения не задерживают. Сейчас мне нужно только их найти.
- Я все понял. Однако мой моральный долг перед вами не настолько велик, чтобы вот так бросать все силы на это.
- Как ты запел, - усмехнулся Ворон, - чего же ты хочешь?
- Денег, конечно, остальным я вполне доволен, - он знал, что Ворон заплатит.
- Сколько?
- Побольше… - мечтательно улыбнулся Валечка.
- Ладно, не обижу. Эквивалент хорошей отечественной машины устоит?
- Да, в принципе. Сводки ждите вечером. Куда вам их привезти?
- Сам привезешь ко мне домой.
- Домой куда?
- В Барвиху.
- С удовольствием почту визитом вашу очаровательную супругу и девочек. - В голосе, кроме подхалимажа Воронцов вдруг услышал нотки издевки. Его передернуло. «Очарование» его супруги было самым главным позором его жизни, и он ненавидел, когда ему об этом напоминали.
Малахов смотрел на женщину, сидящую на подоконнике в проеме окна недостроенного дома. Ветер овевал ее тело со всех сторон, но ей, казалось, это было безразлично. Не в том дело, что она не мерзла, нет. Тонкие костяшки ее пальцев посинели от холода и обветрились. Огромные глазищи, обведенные черными тенями бессонных ночей сверлили его насквозь, не оставляя места для тайн. В ней как - будто притаилась какая-то магическая сила, готовая вот-вот стрельнуть в него молнией. Когда Милена заговорила, голос звенел металлом и такой безысходностью, что это потрясало. Стройная, худая и жилистая, она даже казалась красивой какой-то первобытной красотой зверя, волчицы, вышедшей на ночную охоту. Она четко и уверенно произнесла, глядя ему в глаза:
- Я не убивала никого, во всяком случае, пока, - и от ее слов у Кости по спине побежали мурашки, - если бы я была убийцей, твой дружек не сидел бы сейчас здесь с нами.
- Почему? - Костя поверил ей сразу, она излучала свою правоту. Только незаслуженно оскорбленный человек может быть так спокоен и тверд.
- Он посадил меня ни за что. Из-за него я чуть не повесилась. - И он понял с ужасом, что это вовсе не аллегория.
- Он был уверен в вашей вине, - сказал, после тяжелой паузы Костя.
- Не защищай меня, она говорит абсолютную правду, - голос Чекмарева звучал глухо, как будто он чем-то подавился, - я был уверен в ее вине настолько, что даже не подумал о других возможностях.
- Почему?
- Мне дали понять, что нужен только такой исход.
- Миша, подожди, ты хочешь сказать, что специально посадил ее? Знал, что она ни причем и посадил? - Костя с ужасом смотрел на друга.
- Ну, вообще то почти все улики были против нее. Я действительно думал, что она виновна.
- Тебе было удобно так думать! Ты же ни разу не выслушал меня, не проверил ни одного факта, о котором я тебе рассказала, - Милена спрыгнула на пол. Глаза ее горели огнем.
- Миша, как же ты мог? - Костя смотрел на Малиновскую и Чекмарева, силясь найти для себя какой-то приемлемый ответ на все вопросы.
- Я все мог тогда и теперь за это плачу. Ты имеешь полное право сейчас уйти, но я умоляю тебя, давай вытащим Милли. Не знаю, как, но поверь, я очень хочу исправить то зло, которое я ей причинил. Может быть, и себя вытащу, конечно, но главное - она. Кроме тебя, мне некого просить. Все остальные меня предадут.
Как же так? Мишка Чекмарев, школьный друг, смешной рыжий колобок, никому не делающий вреда, где он? Почему река жизни разнесла их так далеко, что никто не заметил, как Мишка потихоньку стал подлецом. И вот теперь он, Костя видит перед собой жертву его подлости и, по-хорошему, должен бы отвернуться от Чекмарева и уйти. Помогать ему разгребать то, что он сам же и наворотил, не было ни сил, ни желания. Тем более что помочь означало сильно рисковать своей жизнью. И все же он не мог уйти. Женщина, почти уже пропавшая ни за что, стояла перед ним, ожидая его решения, и ее оставить он почему-то уже не мог. Никогда он не забудет этот сверлящий взгляд, в котором притаилась такая боль, такая надежда на его помощь. В себя его привел голос Миши.
- А почему ты думаешь, что я не предам?
- Не знаю. Ты не предашь, потому что ты остался таким, каким я тебя помню. Ну, а если я ошибся, значит…
Малахов сидел на куче строительного мусора, глубоко задумавшись. Вдруг он увидел прямо перед собой Милену.
- Уходи, - сказала она, сжав губы так, что они напоминали тонкую ниточку, - не рискуй. Твой друг стал ментом, и теперь это уже совсем другой человек. Уходи. Мы в тебе не нуждаемся.
Мишка подошел к ней и хотел силой увести в сторону, но Милли вырвалась и убежала. Мужчины стояли друг напротив друга. Костя нарушил молчание первым.
- Что нужно сделать в первую очередь?
- Надо найти и снять квартиру в большом спальном районе.
- На какие деньги?
- У меня на счету есть пять тысяч, их надо забрать.
- Твой счет наверняка заблокирован, или его пасут.
- Он оформлен на другое имя, по чужому паспорту. Деньги можно получить в банкоматах.
- Там есть ограничения? Что нужно, чтобы их взять?
- Только карта и код. Одновременно, то есть за один день, можно снять примерно до тысячи долларов. Затем надо выбрать самый густозаселенный район и расклеить объявление: «Семья москвичей снимет однокомнатную квартиру на длительный срок. Возможна предоплата. Чистоту и порядок гарантируем». Что-то такое, в общем. У тебя есть компьютер?
- Есть, старенький, и даже принтер есть.
- Тебе с детства нравились такие вещи. Даже магнитофон ты самый первый купил.
- Ага, и копил на него год. Отощал совсем без завтраков.
- Так вот, почему ты вечно у нас куски требовал за списывания.
Они рассмеялись, и, как будто, снова вернулись в старые времена, когда бегали вместе в кино и строили планы на будущее, сидя на крышах и глядя на звезды.
- Нда.… Так вот, напечатаешь объявление и расклеишь по подъездам.
- Что еще?
- Еще, я на своей работе имел доступ к самым разным информационным базам. Сейчас, конечно, не время об этом вспоминать, но как бы полезно для нас было получить подобные базы.
- На Митинском рынке я видел какие-то базы. Точно там были телефонные базы, и еще куча других.
- Отлично! - Чекмарев даже повысил голос от радости. Там наверняка есть все то же самое. В наших сводках этот рынок постоянно упоминался, как место сбыта краденной компьютерной продукции.
- Что именно мне искать?
- Все. Неизвестно, какие именно сведения нам понадобятся. - Миша как-то весь внутренне собрался, стал лаконичным и точным. Вот уж точно, мент всегда остается ментом. Прежде всего, те, в которых много персональной информации, например базы о собственниках квартир в Москве или базы ГАИ.
- ГИБДД
- Как угодно. Пошли далее. Снимешь для себя квартиру, скажешь, что жена приедет позже. Заплатишь за три месяца. Да, сразу поменяй замок, сможешь сам?
- Постараюсь.
- Старайся, чтобы тебя не увидели. Вообще, когда будешь выбирать квартиру, главное, как она тебе с точки зрения безопасности.
- Надо узнать, где живут те, кто сдает ее.
- Зачем, - опешил Миша.
- Если они живут рядом, будут постоянно проверять, как там их «солнышко». В смысле квартира.
- А если будут алкоголиками, каждый божий день будут клянчить на выпивку. Слушай, ты все прекрасно понял. Кстати, идеальным вариантом будут люди, куда-то уезжающие.
- Разумно…Ладно, посмотрим. Это все займет много времени, не меньше недели. Что вы будете делать все это время?
- Оставь нам все деньги, которые есть при себе. Купим жратвы и будем здесь нежиться.
- Это же с тоски помереть можно.
- Пока живы.
- А сколько вы, собственно, тут?
- Две недели где-то. Так что, как видишь, еще две ничего не изменят. Здесь безопасно и много помоек в округе. Так что мы даже не голодали.
- Смеешься? - было видно, как Малахов представил себе то, чем можно питаться, извлекая из помоек, - и она это ела?
- Да лопала. Пока мы в Москву добирались, вообще ничего не ели. Так что мы с ней не привередливые.
- А куда она, собственно, пошла? Мих, может она сбежала? – он обернулся, пытаясь разглядеть что-либо в пустом проеме, в который выбежала Милли
- Не думаю. Я много бы дал, чтобы она сбежала. Одному выбираться легче. Меня-то поищут, да и перестанут, а вот она кому-то так сильно нужна, что он землю носом будет рыть. Понадобится, годы на это потратит.
- А зачем она ему?
- Не знаю. И пока не узнаю, спасения для нее нет. Я тут много думал. Меня за ней посылал один человек. Я не знаю, кто он, но я это узнаю. Думается, именно ему она и нужна, причем живой.
- А как же ты его вычислишь?
- Меня к нему посылал мой Синичкин.
- Кто?
- Начальник СИЗО нашего. Мерзотная личность. Комплекс неполноценности, замешанный на садизме. Такое с подследственными вытворял, что жутко становилось. Но никто его не трогал. Жалобы на него сами собой исчезали, искам не давали хода. Ой, не без заступника это было, как ты думаешь, Костет?
- Может, платил кому надо?
- В наших кругах сами деньги не больно-то ценятся.
В коридор, черневший за проемом, вошла Милена. Беседа прервалась. Милли усмехнулась и вошла в комнату.
- Можете продолжать, я все равно почти все слышала.
- Ты подслушивала? - Миша был спокоен, словно это и не было неожиданностью.
- Ты сам, Чекмарев, учил меня, что самая полезная информация узнается только нелегальным путем. У вас же вся тюрьма, это одни большие уши. Вот и я решила послушать, что вы скажете без меня.
- И что же ты услышала?
- В основном, все вы решили правильно, но я все же хочу внести свои коррективы. Главное после квартиры и денег - это новые документы. Я не знаю, как это сделать, но мы должны жить хотя бы полулегально. Глупо залететь к мусорам из-за отсутствия московской прописки.
- Ты права. Это надо сделать, - они так спокойно и деловито обсуждали детали предстоящей операции, как будто занимались этим всю жизнь.
- Как? Я не представляю.
Милена перевела взгляд на Чекмарева, и ее губы изогнулись в нехорошей усмешке.
- А ты, дружек, тоже не знаешь?
- Я бы знал, конечно, но теперь мне этими каналами не воспользоваться.
- Ну, тогда остается одно. Все равно лишние деньги не помешают.
Миша вздрогнул, поняв, что она имеет в виду. Костя непонимающе смотрел на них обоих.
- Что это вы затеяли? - с подозрением спросил он.
- Видите ли, Костя. Большинство людей носят паспорта в сумках. Вот и все. Нам нужно всего две-три сумки.
- Это же грабеж! – воскликнул он, но его порыв не возымел должного эффекта.
- Если бы не грабеж, Милена бы сейчас сидела здесь босой, завернувшись в тряпки с помойки.
- А нет других возможностей?
- Можно попробовать купить ворованные паспорта у цыган на вокзалах, но это очень опасно. К тому же, нас именно там и ищут.
Костя Малахов смотрел в окно и боролся со своей совестью. В конце - концов, он здесь ничем не мог им помочь. Судьба отверженного ужасна и, в конце концов, он решил не осуждать их за подобные выпады. Он был с ними заодно. Той же ночью, в районе, расположенном в часе ходьбы от стройки, банда из трех человек ограбила прохожего. Ему скрутил руки высокий мужчина, низенький толстяк затыкал рот, а в сумке рылась то ли девочка, то ли мальчик, маленький и худой. Забрав документы и деньги, они молча скрылись, предоставив прохожему кричать и звать на помощь. Помощь не пришла, прохожий увидел, что взято всего ничего, решил, что это банда наркоманов - героинщиков, уже не понимающих цену деньгам. Он поспешил домой, так и не заметив пропажу паспорта, а когда, через несколько дней все-таки узнал, то уже не был уверен, что паспорт у него украли те же наркоманы. Так или иначе, первый паспорт на имя Морозова Николая Петровича, достался Чекмареву в ту же ночь, что было безусловным везением. Фамилия была весьма распространенной, год рождения соответствовал общему допустимому сроку, и Чекмареву оставалось только сделать фото и аккуратно его вставить. Но это уже не было предметом первейшей необходимости. Примерно таким же способом через пару дней Милена стала Ариной Александровной Осокиной, помолодев при этом до двадцати восьми лет. Конечно, имя Арина нельзя было назвать распространенным, но компания решила больше не рисковать. Они не знали, есть ли на них заявления в милицию, но исключать такую вероятность было нельзя. До операции «переселение» Малахов велел своим подопечным залечь на дно. Он же сделал им новые фото в паспорта.
Глава 6. Кошки - мышки.
На столе у Ворона лежал большой лист бумаги. По всему полу в комнате валялись бумаги, а сам он, сидя в своем любимом большом кресле у камина, напряженно вчитывался в мелкие строчки милицейских сводок. За последние три недели в Москве случилось огромное количество грабежей, до того похожих друг на друга, что время от времени Андрей Васильевич думал, что его голова лопнет от обилия информации. Однако, медленно, с перерывами на сон и еду, его дело продвигалось. Лист бумаги, лежащий на столе, заполнялся информацией о грабежах, заинтересовавших его. Так или иначе, все они объединялись необычностью. Или способ грабежа, или суть украденного не были в них обычными. Например, у Павелецкого вокзала ограбили женщину, которая всем своим видом сказала бы опытному грабителю, что брать у нее нечего. Какая - то девушка неопределенного возраста на бегу выхватила у нее из рук сумку и скрылась в подворотне. В сумке была буханка хлеба, картошка и пустые бутылки из-под пива, которые потерпевшая должна была сдать. Случай остался бы незамеченным, если бы бдительный дежурный по вокзалу не видел бы все собственными глазами и не опросил потерпевшую сразу же на месте преступления. Еще Ворон отметил ограбление пожилого мужчины, который из-за кошелька, в котором лежало двести рублей, теперь лежал в реанимации, избитый до полусмерти. Ограбление девушки, которую раздела нищенка, держа нацеленный на нее пистолет, тоже фигурировало в этом списке. Оно очень заинтересовало Воронцова. Раздевать догола молоденькую девочку, да еще весной, когда ночами очень холодно - это акт весьма хладнокровный и жестокий. Не проще ли обокрасть пьяного прохожего, например? Кто отдаст предпочтение одежде, которую потом будет очень опасно реализовывать? Очевидно, тот, кто эту одежду решает одеть. Точно так поступила и грабительница. Она сразу надела эти вещи. Конечно, женщине такого возраста эти вещи вряд ли подошли, но Воронцов помнил, что Милли очень отощала за эти два года. Если Малиновская с Чекмаревым попали в Москву, найти их надо было как можно быстрее. При таких способностях, как у Чекмарева и при его уровне владения информацией, можно было не сомневаться, что он легко спрячется сам и спрячет Милену. Впрочем, ничто пока не указывало на то, что Михаил проник в Москву вместе с Малиновской. Наличие у нее пистолета давало возможность предположить, что Чекмарев вообще мог быть ею убит ранее. Ворон, изучая материалы, пришедшие из ее колонии, вполне допускал такую мысль. Но Чекмарев - это не так уж важно. Малиновская - вот кого надо было найти и доставить целой и невредимой. Ворон с одинаковым ужасом думал о том, что ее не найдет и о том, что найдет мертвой. Второе было бы хуже всего. С помощью связей Семена Пехова в Канаде все было готово, выяснены и номер ячейки, и номер ключа. Однако этот банк в Монреале, к которому относился депозитарий, был серьезным и дорожил своей репутацией неприступного мирового сейфа. Не было и речи, чтобы как-то попасть в хранилище по липовым документам. Милена должна была официально вступить в наследство после своего мужа, в присутствии нотариуса, представителя банка и представителя Российского консульства. Примерно так ему описали суть процедуры допуска. Он так и не смог понять, как и каким образом попали образцы Милениных пальчиков и подписей в банк. Но факт оставался фактом. И с этим Ворон не мог ничего поделать, иначе бы на стол представителей банка давно уже легли бы все нужные бумажки, подписанные всеми возможными люльми. Но сфальсифицировать саму Милену вместе с ее отпечатками он не мог. Только после полного подтверждения ее личности и ее прав на сейф мужа ее допустят к содержимому или дозволят выдать доверенность на кого-либо. Банк предпочтет никогда не вскрывать ячейку, заморозив все деньги навсегда, чем рисковать отдать ее содержимое не тому. Поэтому Милена до зарезу нужна была Андрею Васильевичу живой, здоровой и покорной, а для этого с ней надо будет еще довольно серьезно работать. Теперь он, как бывший опер, с математической точностью очертил район, где было совершено ограбление, и принялся детально его изучать, так как можно было почти точно сказать, что именно там и именно в эти вещах будет щеголять Милена. Там же примерно находится ее нора. После многочасовой работы, он сверил все данные картографии и решил, что наиболее интересным являются районы "Дмитровка - Бусиново - Дегунино". После этого он позвонил Синичкину и дал оперативное задание. Еще через два часа по Вагоноремонтной улице стало ходить немного больше народу. Эти люди знали приметы Милли, имели ее фотографию и описание одежды - кожаные обтягивающие брюки, куртка - дубленка и армейские кожаные ботинки.
Примерно в это же время Малахов уже приготовил к расклейке объявления по съему квартиры на линии Рязанского проспекта, в районе станций метро Печатники, Текстильщики, Кузьминки. Это имело под собой как минимум две причины: районы были настолько многолюдны и заселены кавказской чернотой, что тщательная проверка этнических русских, имеющих к тому же московскую прописку, никому не пришла бы в голову. Кроме того, этот район был максимально отдален от места нынешнего пребывания преследуемой парочки. Также Костя съездил в Митино, и на деньги Чекмарева накупил пиратской продукции, среди которой была очень редкая база собственников квартир за 2003 год. В общем, Костик был доволен, если можно быть довольным в подобной ситуации. Он думал, что через несколько дней он, возможно, уже найдет квартиру и перевезет туда Милену (тьфу ты черт, Арину). Вроде никогда ее и Миленой не звал, переучиться не могу. Он не ездил к ним в эти дни, потому что боялся как-то их подставить. Острая волна жалости вперемешку с восхищением охватывала его при мысли о ней. Такая тоненькая, похожа на пантеру. Какие бесшумные все ее движения, такая мягкая походка, жесты плавные, красивые. А вместе с тем порывистость дикого зверя, буря, бушующая в ее глазах, сила, рожденная страданиями и лишениями. Как они не сломали ее, откуда такая воля к жизни в слабой хрупкой женщине? Сегодня он увидит ее. И хотя он понимал, что ей, в сущности, на него наплевать, все же невольно ждал, как она встретит его, что скажет. Никогда в жизни его не интересовал человек до такой степени. Только ради нее он и влетел очертя голову в эту историю. Ради нее, а вовсе не ради Мишки, и не надо уж самого-то себя кормить байками. Сегодня у него есть железный повод повидать ее, хотя они стараются лишний раз не пересекаться. Сегодня он должен узнать, что выяснять по этим дорогущим базам и как. Малахов более внимательно, чем обычно, оглядел свой внешний вид. Из зазеркалья на него с пристрастием смотрел стройный молодой человек приятной наружности в джинсах и кожаной куртке. Смешно было бы лезть на заброшенную стройку в красивом дорогом костюме, но ему стало вдруг интересно, как бы она отреагировала бы на это. Любит ли она ухоженных мужчин в дорогих костюмах. Ее покойный муж был, видимо, из таких. Костя знал о нем только со слов Чекмарева, тот говорил, что он был очень богатым, но мошенником, которому грозил очень большой срок за воровство в особо крупных масштабах. Как же жилось такой необычной, но, безусловно, честной и порядочной женщине с вором? Но, конечно, он ни о чем ее не спросит. Костя закрыл дверь и вышел из квартиры, в которой осталась волноваться за него старушка - его мать. Матери чувствуют все важное, что происходит в жизни любимых детей. Старушка Малахова места не находила от волнения. Малахов сел в машину и поехал в сторону Вагоноремонтной улицы. В объемной черной сумке лежала еда, вода и свитер для Чекмарева. Подъезжая к Дмитровке, Малахов почувствовал приступ необъяснимого волнения. Он проехал мост и свернул на Вагоноремонтную. На въезде стояла патрульная машина. Два мента в ней сидели и о чем-то разговаривали. Косте показалось, что они проводили его слишком долгим взглядом. Его прошиб холодный пот. А что, если их выследили? Тогда Милене конец! Малахов постарался взять себя в руки. Он проезжал мимо их стройки. Все казалось спокойным. Все. Кроме двух людей в штатском, мирно беседующим о чем-то. Не о чем говорить, стоя на такой грязной пустой улице. Они тоже проводили его машину долгим взглядом. Ватными ногами вжимая педаль в пол, Малахов ехал дальше, судорожно решая, что делать. Туда идти нельзя, вполне возможно, что это все-таки слежка. Судя по тому, как они внимательны, вряд ли они уже нашли их. Значит надо их как-то предупредить об опасности или увести оттуда. Как они с такой точностью узнали место их обитания? Костя припарковал магазин около какого-то маркета и зашел туда. Он старался выглядеть естественно, если за ним следят. Стараясь не дергаться и не оборачиваться по сторонам, он прошелся по рядам, выбрал торт и букет цветов. В каждом человеке ему мерещился сотрудник спецслужб. Он так и видел, как уже сегодня его ведут на допрос как соучастника не пойми чего.
Малахов сел в машину, бережно уложил букет на заднее сидение. Тихо тронувшись, медленно влился в пробку, текущую в сторону центра. Было около семи часов, на улице уже темнело, и он уверился, что затерялся от кого бы то ни было. Снова мысли раскаленной иглой впились в его измученный мозг. Они знают примерный район поисков, откуда? Они - милиция, значит и источники у них милицейские. Что могли узнать менты, какие следы пребывания в Москве оставили беглецы? Вдруг словно молния, пришел ответ. Милена где-то в этом районе достала себе одежду. Она не особенно об этом распространялась, но и так понятно, что способ ее приобретения вряд ли был законным. Значит, наверняка был пострадавший, вернее пострадавшая, которая и написала заявление в милицию. Слабая, конечно, версия, но другой у него нет, значит, будем следовать этой. Получается, что они ходят по улицам целого микрорайона, выискивая женщину именно в кожаных брюках и дубленке, причем очень худую. Значит, прежде всего, ее надо переодеть. Как сделать худую женщину полной? Костя доехал до рынка «Динамо» и остановился. В течение следующего часа он купил брюки "клеш" пятидесятого размера, безобразный мешковатый свитер и плащ. Кроме этого он взял десять штук махровых полотенец и десять рулонов ваты в аптечном киоске. В обувном отделе он купил осенние туфли на тонкой подошве без каблука и, наконец, коричневый тональный крем в отделе косметики. Нездоровый цвет лица мог, по его мнению, гораздо быстрее выдать Милену (Арину), чем тонкая фигура. Оставалось решить, как им все это передать. Но тут Костя решил идти на риск сейчас, пока еще шпионы не начали обыскивать пустующие подворотни. Хотя в ни в чем нельзя быть уверенным до конца. До метро Петровско-Разумовская Малахов доехал на машине, а от туда с сумкой через плече и бутылкой пива в руках, которую он периодически прикладывал ко рту поплелся пешком по Вагоноремонтной. Как он и опасался, патрульная машина стояла на месте, менты по-прежнему о чем-то разговаривали, внимательно разглядывая прохожих. Машина была та же, люди - нет. Значит, он не ошибся, их действительно ждут. Сердце болезненно ухнуло и замерло от страха. Костя шел вперед. Наконец он скрылся из виду патруля и с облегчением передохнул. Скорее всего, сейчас они не ходят по улице, это не нужно, она совсем пустая. Достаточно одному встретить прохожего, а другому выпустить из-под наблюдения. Перед патрулем Малахов шел так, что его быстрого появления на том конце вряд ли ждут. Однако в его распоряжении не более двадцати минут. Он добежал до забора и нырнул в щель. Через несколько минут он тихонько звал Милли, стоя посреди подвала. Она бесшумно появилась, еще более усталая и изможденная, чем неделю назад.
- За этим районом следят, я уверен, что ищут вас.
- Ты тоже заметил? Мишка уже два дня за ними наблюдает. Работают в две смены. Не то, чтобы ищут, скорее, ведут общее наблюдение. Наверное этот патруль, один из многих.
- Они, скорее всего, вычислили район по краже, когда Милли добывала себе одежду. Остальные «эпизоды» мы проводили далеко отсюда, - Мишка просчитывал шансы.
- Мишка, откуда ты знаешь? - Милена, конечно же, все поняла, но почему-то ей стало неприятно, что Малахов теперь знает, как она раздела девочку.
- Откуда у тебя эта одежда? – Малахов смотрел на нее без осуждения, что немного ее успокоило.
- Она ее украла у тинэйджера. - Чекмарев говорил грубо и прерывисто. Было заметно, что он не спал как минимум две ночи и очень боится.
- Наверное, этот тинэйджер написал заявление в милицию, и по нему заподозрили, где примерно вы прячетесь. Но точно они этого не знают, иначе вас бы здесь уже не было. Им нужна женщина в этой одежде. О тебе, Мишка, они, возможно, вообще никаких указаний не получили.
- Возможно. У тебя есть предложения? Как нам выбираться?
- Ты можешь просто уйти, притворившись мной, только идти надо прямо сейчас. Одевай мою куртку, бери пиво и деньги и иди. Если проверят, покажи паспорт Морозова, авось пронесет. Изображай пьяного рабочего.
- А как же вы? - Чекмарев оживился, натягивая Малаховскую куртку.
- Да, Костя, а как же я? - Милена говорила спокойным ровным голосом. - Впрочем, я вас понимаю, вы спешите спасти друга. Вам самому нечего бояться, даже если вас заберут, то отпустят. В вы не тот, кто им нужен. Скорее всего, вы расскажете, что, пока вы шли, на вас напал невысокий толстый человек, отнял куртку и пиво и оглушил. - Малахов побледнел от такого оскорбления и со злостью кинул черную сумку к ее ногам.
- Я понимаю, что последние два года вы общались исключительно с подлецами, но я вам не давал повода подозревать в подлости себя. Сам факт, что я здесь с вами, уже доказывает обратное. А теперь извольте, используя вещи в сумке, изобразить из себя пожилую толстую тетку. Я получу невероятное удовольствие, провожая вас отсюда в этом облике, - голос Малахова источал яд. Милена потупилась и принялась распаковывать вещи. Тем временем Костя давал последние рекомендации Чекмареву.
- Когда выберешься, добирайся до станции «Текстильщики» и ищи, где осесть. Вот тебе деньги, позвонишь, как устроишься, и будешь звонить каждый день, пока не найдется квартира. Милли я отвезу к себе. Моей маме не привыкать к ночным гостьям. Посидим у меня, будем притворяться влюбленными. Все, иди. - Мишка судорожно пожал ему руку и исчез в проеме. Выходя на улицу, он перекрестился.
Милли долго копалась, обматываясь слоями ваты, одеваясь в принесенные вещи, заматывая голову платком. Она стала неузнаваема в плаще, под которым скрылись десять полотенец. Ее бюст потрясал воображение.
- Сколько же ваты вы запихнули в лифчик? - усмехнулся Костя.
- Все, что осталось, зато теперь по мне точно можно сказать, что у меня не менее трех детей.
- Отлично, а вся эта конструкция очень затрудняет движения?
- Прилично, вообще-то, - произнесла Милена, пытаясь изогнуться и посмотреть себе за спину.
- Я вам помогу, чем смогу, но нам придется перелезать заборы. Надо попасть на Дмитровское шоссе и попробовать поймать машину. Но до шоссе можно добраться, только преодолев промзону. Она здесь тянется на несколько километров вокруг. Заборы примыкают к заборам, конторы к конторам. И, к сожалению, для нас нет другого пути, чем туда…
Малахов махнул рукой в сторону бесконечных производственных строений, испещренных разнообразными заборами. Каждая клетка представляла сложность, заборы были советскими, высоченными, увенчанными колючей проволокой, но Малахов был прав. Другого пути для них не было и они пошли. Стояла глубокая ночь, но тихо не было. Дмитровка была так близка, что создавала ровный шумовой фон, как будто завесу. Так близка цель и так сложно до нее добраться. Только в этот момент, сейчас, Двигаясь вместе с Миленой, пробираясь по заборам, как вор и бродяга, Костя до конца понял, во что ввязался. И ощущения эти были не из приятных. В темноте и тишине, не имея шанса даже вскрикнуть от боли, они два или три часа этой страшной ночи лезли и прятались, прятались и лезли, разрывая в кровь руки в немой темноте. Кровь струилась между расцарапанными пальцами, Милена стирала ее остатками ваты из лифчика, слезы струились по ее лицу. Иногда на них лаяли собаки, их приходилось отгонять палками. Это было очень неприятно. Но еще страшнее было нарваться на какого-нибудь трезвого и рьяного сторожа. Им повезло. На этих огромных территориях со времен развала страны советов практически ничего не происходило. Так, кое-где сдавали в аренду склады и организовывали маленькие кустарные автосервисы внутри старых мастерских. В них сидели гасторбайтеры из Молдовы или Украины, сидели, меняли задешево шины и сами до ужаса боялись милиции. Что им за дело до бродяг, перебегающих непонятно зачем, по пустой и никому не нужной территории? Так что Милли и Костя имели возможность раздирать себы на части без участия сторонних глаз, что они и делали. И все же, к трем часам ночи они пролезли к последним воротам. С улицы доносились звуки редких машин. Костя посмотрел на часы. Очень подходящее время. В щели забора попытался разглядеть преследователей. Наконец, решился идти, понимая, что от этих, самых простых минут этой ночи зависит теперь все. Если сейчас их поймают вместе, для него тоже не будет исхода. Костя легонько подсадил Милли и полез за ней сам. Странное, наверное, это было зрелище. Миленин костюм изодрался, и местами из нее вываливалась клочья ваты. Они спрыгнули на улицу. В ста метрах от них раздавались звуки проезжающих мимо по Дмитровскому шоссе бомбил и запоздалых ночных орлов, шастающих по ночным дорогам непонятно зачем. В последнее время развелась целая куча таких, то ли они просто пьяно куражатся, то ли работают много. Неизвестно. Милена, прижимаясь к Косте, пошла в сторону шоссе. Малахов поднял руку и в этот момент увидел, как вдалеке на них смотрит человек из патрульной машины. Костя скорее почувствовал это, чем увидел, слишком большое расстояние было между ними. И тут им сказочно повезло, около них остановились машина и, не задавая лишних вопросов, водитель повез их в сторону Домодедовской. Его интересовали только деньги, а их Малахов дал ему предостаточно, поэтому водила не стал интересоваться, что могут делать в три часа утра на улице два человека с окровавленными руками. Хотя, конечно, косился сильно. Малахов выразительно посмотрел ему в глаза и двумя пальцами, стараясь не запачкать, вынул из кошелька пятисотрублевку. Их маршрут стоил максимум триста, так что водила не стал интересоваться. Он довез их за полчаса, высадил прямо на шоссе и поехал по своим делам. Если бы он был сознательным гражданином, если бы он решил исполнить свой гражданский долг, то их, наверное, быстро нашли бы. Но водила – сам был истинное дитя гор, милицию видеть не мог, проведя долгие томительные дни в очередях паспортно-визовой службы. И, к тому же, верил, что человек в трудном положении имеет право получить некоторую помощь, какую он им и оказал, с тем, чтобы в будущем иметь право на милость фортуны для себя. Кто знает, не будет ли он завтра сбегать из этого злого и жестокого к ним, к «черным», города, весь в крови. А Милли зашла к Малахову в квартиру, они заперли комнату, чтобы не пугать мать, и уснули тяжелым глубоким сном, даже не сняв с Милли всего нагромождения ваты и полотенец. Следующим вечером им позвонил Чекмарев, он прекрасно расположился на чердаке одной башни – шестнадцатиэтажки. Холодновато, конечно, и от битума с крыши не очень-то приятно воняет, но, зато безопасно. Малахов в то же утро обзвонил кучу агентств недвижимости, и, к вечеру следующего дня он уже снял квартиру. Человек, сдающий квартиру на время своей полугодичной командировки, не задавал никаких вопросов. Малахов вызывал доверие, имел московскую прописку, чего же еще желать? Человек улетел, получив полную оплату за полгода, а супруги Осокины в первые же дни сменили замки в квартире ни хозяйской железной двери. Чекмарев приехал на следующий день, и три часа сидел в ванной, иногда опрокидывая в себя стопки водки. И вот, через несколько часов, он вышел оттуда почему-то довольно трезвый, но немного расслабившийся и засел за ноутбук, перевезенный Малаховым на новую квартиру. Вставляя первый диск в СD-ром, он сказал:
- Они охотились за нами, теперь мы поймаем их. Для начала я бы навестил Лику Эльгарову. Да и вообще, надо повнимательнее пересмотреть материалы того дела, как ты считаешь, Милена? Во всяком случае, сидеть, сложа руки, мы больше не станем.
- Это точно. - Милена впервые с момента своего ареста улыбалась Чекмареву во весь рот, - И у меня тоже есть мысли на этот счет. Надо завтра их обсудить с Костей.
Она смотрела на Мишу зелеными линзами, как-то невероятно изменившими ее глаза, лицо ее обрамляли черные, цвета вороньего крыла, волосы. И не только волосы поменяли свой цвет. После нескольких дней старательного ухода и хорошего питания она ее лицо засветилось присущей ему женственной красотой, щеки порозовели, круги вокруг глаз исчезли. Она сидела в доме, никуда не выходила, питаясь тем, что приносил Малахов. Спала, ела, снова спала. Немного телевизора, чуточку коньяку. Долгий разговоры с Чекмаревым, перебирая каждый момент этого штурмового года ее жизни. Спокойный анализ, как затишье перед бурей. И вдруг, однажды вечером Костя Малахов с восторгом и трепетом посмотрел теперь на молодую и невероятно красивую женщину в коротком китайском халате, из-под которого виднелись ее стройные, сексуальные ноги. Глаза, снова серые, ведь контактные линзы не станешь носить все время, глаза, как омуты, от них нельзя оторваться. Разворот головы, легкая улыбка, некоторая отстраненность. Малахов понимал то, что чувствовал уже давно, даже тогда, когда впервые увидел ее в холодном подвале. Что больше без нее все равно нельзя. Невозможно. Он спас ее, чтобы понять, что теперь он любил ее с невообразимой силой. Если пропадет она, пропадет и он. И в тот момент, когда он пересек линию, подошел к ней вплотную, право выхода у него уже не было. Только с ней, только не без нее. Как, почему, когда это началось? Неизвестно. Никогда с ним такого не было. И нельзя сказать, что жить с этим было очень легко.
- Вы уроды!!! Она дрянь и шлюха. Какое мне дело, почему вы ее упустили. Теперь хоть из-под земли доставайте эту девку. - Воронцов заливал слюной стоящего перед ним на поляне Синичкина.
- Мои люди провели там неделю. Они выполнили все инструкции, проверили каждого прохожего.
- Да, а она в это время смотрела на вас и насмехалась.
- Вы уверены, что это она оставила на стройке вещи?
- Уверен ли я? Это ты должен был знать, кто прятался на стройке, ты должен был узнать, кто в четыре утра ловил машину.
- В три, - поправил Валентин
- Без разницы. Заткни хлебало, - Синичкин никогда еще не видел Ворона в таком состоянии. А ведь он его разного видел. Он оправдывался, а почему и зачем, и сам не понимал
- Мои люди не имели права покинуть пост. Вы же сами дали им именно такое задание. Ни в коем случае не обнаруживать себя, - голос Валентина Синичкина дрожал от обиды. Вчера утром, словно из-под земли на Дмитровке нарисовалась парочка, которую его человек описал как «Толстая растрепанная бабища с сынком», и тут же усвистела на частнике. Как назло, на довольно пустой улице машина появилась так быстро, что его люди даже не запомнили номеров, не успели ни с кем связаться. Парочка вынырнула далеко от поста, их даже не удалось нормально разглядеть. Копейка была наверняка абрека, только эти кавказские ублюдки так гасают на таких копеечных помойках. И еще при этом гордо тонируют стекла, будто едут на БМВшках последних моделей. Как назло, было темно, а машина была такой грязной, что и ее цвет никто не разобрал. В конце концов, опера – тоже люди. Как тут выследишь хоть кого? Ну, передали сводку на посты ГИБДД, а толку? Ищи ветра в поле. Таких чурок по ночным дорогам ошивается – немерянные тысячи. Опросиль нескольких, поназадерживали толпу машин, кучу времени потеряли, опознавая пассажиров. Все без толку. Конечно! До любой норы по Москве в такое время доскачешь в три секунды. В смысле, минут за двадцать, пробок-то нет. Ну, все и плюнули. В конце концов, никто не сказал, что это были именно те, кто им нужен. Может, выползла откуда-то пара бомжиков. А суеты-то на миллион. Это уже потом, через два дня после этого поступил приказ от Ворона обыскать все пустующие дома, а также опросить сторожей на складских и рабочих территориях. Результаты этого были, мягко говоря, ужасными. На пятом этаже недостроенного еще в советские времена здания они нашли весьма ощутимые следы пребывания людей. Вряд ли это были простые бродяжки. Во-первых, бомжей бы они наверняка заметили, ведь им не от чего было прятаться, во-вторых, и это было хуже всего, там же в углу под кучей хлама нашлись пресловутые кожаные брюки и куртка-дубленка, к сожалению, без их владелицы. Стало понятно, что каким-то непостижимым образом Милена догадалась об их маневрах, все разгадала и скрылась. Из показаний сторожа, который случайно не спал, стало ясно, что на попутке уезжали именно Чекмарев и переодетая Милена. Как им удалось перелезть все заборы, отделявшие их стройку от Дмитровки, непонятно. Но факт остается фактом, сторож видел, как с его высоченного забора беззвучно слетели две тени и устремились к противоположной стене. К сожалению, на тот момент сторож был в таком состоянии, что наутро подумал, а не пора ли ему от «белки» полечиться - короче, принял все за видение. И теперь Синичкин с ужасом смотрел на бушующего Ворона.
- Ты подвел меня, маленький говнюк, я на тебя положился, а ты меня подвел. Какая-то глупая баба, перепуганная до смерти, смогла обвести вокруг пальца таких бравых орлов. Чему ты их там учишь? Почему не погнался за ними? Следовать инструкции, нарушая саму суть задания, как это можно. Я гарантирую, что тебя снимут с должности и понизят в звании. Пошел вон!!! - Андрей Васильевич уже кричал во весь голос. Наконец, лицо его перекосилось, и он со всего размаху влепил пощечину куда-то в ухо Синичкину. Тот от неожиданности даже упал и минуту сидел, держась за голову. Затем вскочил на ноги и злобно зашипел:
- Я то теперь и сам к вам ни на сантиметр не подойду и этот удар на всю оставшуюся жизнь запомню, только неизвестно, кому от этого хуже будет. Завтра всем, кого только это заинтересует, я скажу, что старик Воронцов ищет уголовницу Малиновскую, да так ищет, что уже двух жизней не пожалел.
- Что ты несешь, ублюдок! – растерялся Воронцов
- А то… Я прочитал ее показания, очень интересно было, зачем это вам убийца эта понадобилась. Так вот, Чекмарев-то Мишка зафиксировал, как она в Сашке Перове своего полюбовника узнала. Значит, либо она совсем полоумная, погибшего мента просто так приплела, либо, на самом деле, это вы его тогда к ней приставили.
- Замолчи!!! - Воронцов увидел краем глаза с интересом глядящую на эту сцену из окна Элеонору.
- Нет уж. Теперь вы на меня поработаете. Я не дурак, понимаю, что Малиновскую эту вы под мужа подставили. Только объясните мне, зачем она вам теперь понадобилась? Сидела бы себе тихонько на зоне, через пятнадцать лет об этом деле никто и не вспомнил бы.
- Не твое дело, - завизжал Воронцов.
- Не ваше дело распускать свои поганые руки, а я могу делать все. - Синичкин развернулся и пошел к выходу. У Воронцова были считанные секунды на принятие решения. Валентин стал так опасен, что отпускать его было никак нельзя. Мысли, одна опасней другой роились в его голове.
- Эй, Валя, постой. Я погорячился. Я должен был сразу же все тебе объяснить. - Воронцов устало сгорбился и присел на скамеечку. Синичкин обернулся и остановился. Перед ним сидел старый больной человек, нуждающийся в помощи. На лице мента засветилось самодовольство. Вот сейчас он все из него вытянет. Только что-то совсем плохо выглядит старикан. И за сердце хватается.
- Что с вами, сердце? Может, нужно лекарство? – подскочил он обратно.
- Ничего, сейчас пройдет.… Понимаешь, мне эта женщина нужна до зарезу. Она знает, где лежат деньги, принадлежащие мне. Очень большие деньги.
- А зачем тогда вы ее сажали?
- Никто не думал, что ей удастся бежать. Это же полный абсурд. Ох, что-то прихватило. Можно я принесу свое лекарство? - просительный тон даже смутил Синичкина. Такой большой человек и вдруг так жалок.
- Конечно, что вы. Не принимайте всерьез, все, что я вам наговорил, это я со зла.
- Спасибо, милый. Я сейчас. Налей себе пока коньячку, я пришлю жену, - он сгорбленно пошел в дом. Через минуту с красивым графином в руках на поляне появилась Элеонора Михайловна. Ее подтянутое лицо, обильно смазанное качественным дорогим гримом, сияло улыбкой.
- Как там Андрей Михайлович? – заботливо поинтересовался Синичкин.
- Ему лучше. Позвольте, я налью вам коньяку. Я так рада, что вы помирились. Негоже старым друзьям так… - Валентин кивал ей в ответ, но отметил, что голос ее дрожит. Тут из дома вышел и Воронцов. Он был очень бледен и источал аромат валидола. Плечи его дрожали в ознобе, несмотря на дополнительно одетый свитер. Ворон опустился на скамейку.
- Ты знаешь, Валя, очень жаль, что так получается. Ты прав, не нужно было тебя во все это втягивать. На таких делах теряют друзей. Надеюсь, что ты меня простишь.
- Конечно, о чем речь. - Синичкин видел перед собой глаза Воронцова. Жена что-то говорила о том, как хорошо учится всему Никиточка, и голос ее звучал все громче. Вдруг небо потемнело, или это в глазах у Валентина потемнело, и его охватил дикий животный страх. Он дернулся и закричал, но крика не получилось. Железная хватка держала его, сковывая все движения. Удушливый запах валидола закружил ему голову, и лицо Ворона стало пропадать в тумане. Валентин услышал медный шепот его судьбы
- Простишь, значит. Это хорошо…. Помолись за меня там… - горло разорвала адская боль, он захрипел, отплевывая льющуюся горлом кровь. Холодная сталь кинжала разорвала артерии и застряла тупой иглой. Горло взорвалось, оставив после себе черную дыру, вакуум, не пропускавший более кислорода. Из-под подбородка торчала рукоядь ножа. Валентин с изумлением смотрел на нее, затем, собрав остатки уходящих сил, скосил глаза на Ворона. Лицо того было спокойно. Он следил за взглядом Валентина, переглядывался Элеонорой, явно обдумывая, как он будет избавляться от тела. Капитан хотел закричать, но не смог – горла не было, не было и голосовых связок. Боль широким озером заливала его, жизнь вытекала из капитана Синичкина и, умирая, он с невероятной ясностью понял, кто же на самом деле, а главное – как был убит коммерсант Малиновский. Глаза замерли, пронзая облака, последних вдох вылетел из его окровавленных губ. Он умер. Воронцов переглянулся с женой, и молча они потащили тело мертвеца к подвалу. Там, с тупой методичностью они разрезали его на столе для разделки свиных тушь и зарыли в дальнем углу леса. Кинжал оттерли и повесили на место - стенку с семейными реликвиями. В роду Воронцова был лихой морской капитан - слава и честь Воронцовых. Это был его кортик.
Как потом оказалось, ни одна живая душа не знала, куда в тот вечер отправился Синичкин. Тело Синичкина так никогда и не было найдено.
Глава 7. Лика.
Порывшись как следует в закромах своей памяти, Чекмарев вытащил на свет практически все фамилии участников Милениного процесса. Их было не так уж и много. Они вместе подумали и решили, что главное - выяснить, кто, зачем и каким образом связан с тем человеком, который отправлял Мишу за Милли. Скорее всего, именно он посадил Милену тогда и хочет поймать сейчас. Миша плохо помнил лицо этого человека, зато хорошо помнил место, куда ездил по приказу Синичкина тогда за заданием. Это было здание конгломерата «Газпром». Тот человек сидел в отдельном, очень хорошем кабинете, на котором не было никаких табличек, поэтому сказать, кем он там был, оказалось невозможно. Плохо было и то, что «Газпром» являлся невероятно огромной корпорацией, и бесполезно было искать там кого-то наугад. Расспросы же могли вызвать ненужные подозрения. Поэтому было решено узнать, не требуется ли корпорации каких-нибудь сотрудников и под этим предлогом побродить по зданию. Ведь может же человек заблудиться в таком большом здании? И так же он может зайти в первый попавшийся кабинет без надписи, чтобы узнать, как пройти в отдел кадров. Малахов долго к этому готовился, репетируя растерянный и усталый вид безработного. Чекмарев вшил вместо обычной эмблемы на его легкую куртку-ветровку цифровой фотоэтемент, срабатывающий автоматически через определенное заданное время. Через каждую минуту, например. Были у Мишки в заначке такие игрушки, он с детства любит играть в шпионов, а, став взрослым, стал применять природные склонности по назначению. Таким образом, у Малахова было в распоряжении пятьдесят минут, чтобы по выученной наизусть схеме оказаться незаметно около нужного кабинета. Главное было не запутаться и в самом деле, потому что объяснения Чекмарева, мягко говоря, были сильно неполными.
Все прошло сносно. Правда несколько раз Малахов пугался до полуобморочного состояния, думая, кого он здесь ищет. Но, ничего, он прошел в здание и затерялся в толпе занятых людей. Через пятнадцать минут он с глупым видом спрашивал у сидящих в нужном ему коридоре посетителей, чей это кабинет. Слава богу, никто не переспросил его, куда ему нужно. Никому не было до него дела. Он постоял у искомой двери, дожидаясь примерного срока следующего кадра и вошел. За столом сидел пожилой мужчина с благородным профилем и увенчанной сединой головой. Малахов подумал, что если этот очень приятный мужчина замешан в такой мерзкой истории, значит, мир уже скатился в пропасть. Сидящий перед ним старик должен иметь огромную любящую семью и кучу внуков, которых он, приходя домой, качал бы на коленях.… Сработал фотоаппарат, дело было сделано. Костя растерянно пробормотал, перелистывая кучу бумаг, которые он специально держал в руках:
- Извините, вы начальник отдела кадров?
- Нет, молодой человек, отдел кадров в другом крыле. Идите прямо по коридору и увидите, - голос прозвучал неожиданно резко. Малахов безо всяких усилий со своей стороны покраснел и пробормотал себе под нос извинения и, неловко пятясь, прошел к выходу. Уже в дверях он почувствовал, что фотоаппарат сработал еще раз. В коридоре он остановился и огляделся. На него никто не смотрел. Он перевел дыхание. Мимо него, задев локтем, пронеслась дамочка делового вида и телосложения, явно чем-то возмущенная.
- Товарищ Воронцов, - кричала она так, что закрытая дверь не могла укрыть ее вопль, - где же ваша хваленая безопасность, если ко мне в кабинет только сегодня уже трижды приходили эти сумочники.
- Успокойтесь, пожалуйста, сядьте, не пугайте людей, пожалуйста.
- А вы, Андрей Васильевич, меня не затыкайте, я все скажу. Вашим спецслужбистам плевать, кто к нам идет, лишь бы у них паспорта были.
- Не я устанавливаю пропускной режим. И вообще, что вы ко мне-то приперлись с этими дурацкими претензиями. Идите в охрану.
- А вы кто?
- А мы безопасность. Безопасность бизнеса, понимаете? Я еще на вас жалобу напишу за провокацию и оскорбление. Сколько же можно меня по ерунде–то дергать?
Голоса затихли, потому что Малахов повернул в другой коридор. Он шел в отдел кадров, чтобы, если кому-то придет в голову проверить его перемещения, он убедился, что рассеянный молодой человек действительно приходил устраиваться на работу программистом, но его не взяли. Образование не то. Малахов спешил к Милене, чтобы поскорее проявить пленки. Теперь Чекмарев скажет, с тем ли человеком он разговаривал перед отъездом в колонию.
Вечером того же дня, Мишка рассматривал калейдоскоп лиц и мест. Не менее двадцати кадров мелькнуло перед ними, прежде чем на экране с потрясающей четкостью появилось лицо человека из кабинета с безымянной дверью. Он смотрел на них с холодным, раздраженным выражением лица, удивительно точно проявившим в бездушном снимке. Чекмарев дернулся всем телом
- Это он!!! Он давал мне заказ. Знать бы, кто он. – Мишка увидел, что Костя смотрит на него с улыбочкой, - Чего это ты лыбишься?
- Воронцов Андрей Васильевич, начальник внутренней службы безопасности Газпрома, я полагаю.
- Откуда ты…
- Оттуда, - Малахов свысока смотрел на них, величественно развернув голову. - Учитесь!
- Ты что, кого-то расспрашивал? Это же недопустимо. Можно было просто к нему идти и спросить, что мол, вам надо от Малиновской.
- Нет, просто я очень умный, - рассмеялся Малахов, - Да успокойся ты, я же не больной в конце концов. Я услышал случайно. Одна баба с ним так громко ругалась, что все о нем сказала.
- Ребята, это же сказочная удача, теперь нам есть, с чем идти к Лике. Нам надо уточнить, он ли нанял ее, чтобы обоглать и засудить Милли - Милена смотрела на рассуждающего вслух Костю масляными от удовольствия глазами.
- Ты прав, надо продумать, что и как лучше сделать. Вы выяснили ее адрес?
- И адрес, и номер, и марку машины, и место работы, - гордо выпятился Мишка.
- Да ну? Вы, как видно, тут тоже недаром высиживали.
- Да уж. Самое интересное, что по данным реестра российских предпринимателей Лика Эльгарова значится только одна. И угадай, чем она занимается!
- Держит салон красоты?
- Холодно, - Мишка хохотнул, - даже близко нет.
- Ну, говори, не томи, я же вам все сразу сказал.
- Это потому что ты хороший добрый мальчик, а этот кадавр всю жизнь только и делал, что людей мучил и теперь никак не отвыкнет. А я девочка положительная и все тебе скажу, тем более что это действительно очень интересно. - Милена присела к Малахову на диван.
- Что же она такое делает? – посмотрел на нее Костя.
- Она колдунья.
- Что?!
- Да-да! В свидетельстве о регистрации значится черным по белому: «Народное целительство с применением методов нетрадиционной медицины». А если судить по описанию деятельности, она еще и ясновидящая. По данным торгово-промышленной палаты на номер ее свидетельства зарегистрировано право пользования псевдонимом «Шакира».
- Ну, вы меня и удивили. Может это какая-то другая женщина?
- В Москве не так много Лик Яновных. Строго говоря, их всего три. И из них только одна Эльгарова. Так что с ее именем нам тоже крупно повезло. Теперь тебе осталось накупить рекламных газет и найти там рекламу потомственной ясновидящей Шакиры или что-то в этом духе.
- Тогда я пошел. У метро еще должны продавать газеты. А то после всех этих подвигов я все равно сегодня не усну.
- И купи чего-нибудь выпить. Вина, что ли? Все это надо отпраздновать.
- Праздновать пока нечего, - нахмурилась молчавшая до этого Малиновская.
- Милена Романовна, я с вами полностью согласен, но вина выпью с удовольствием.
- Мы всегда должны быть готовы к неприятностям, - не сдавалась Милли.
- Конечно, но я не собираюсь принести сюда ящик водки. Впрочем, если вам это кажется опасным, я ничего не куплю. Давайте медленно погружаться в паранойю. - Милена опустила голову на руки и вздохнула.
- Вы правы Костя, у меня начинается мания преследования, если в моем случае можно назвать это манией. Купите вина, пожалуйста. А еще купите все для плова, мы его приготовим. Вообще, посмотрите, что вам самому приглянется. Даже нам надо как-то расслабляться, - сломалась она.
Костя ушел, а Милли долго чертила шагами комнату. Теперь, когда скоро, может быть даже завтра, предстояло встретиться лицом к лицу с людьми, лишившими ее счастья, свободы, самой жизни, ею вдруг овладел страх. Кто на самом деле эта Лика, и по каким мотивам она тогда дала показания против Малиновской, которую никогда в жизни не видела. Почему ее глаза горели настоящей злостью, если все это было заведомой ложью? Милена догадывалась, что эта женщина действительно была любовницей Вадима. Тогда ей действительно может быть что-то известно. Она могла знать его дела и догадываться о том, кому он помешал. Уже давно Мишка Чекмарев рассказал ей о скандале с жилым комплексом «Изумруд» и о том, какую отвратительную роль в этом сыграл ее покойный муж. Собственно, если бы его не убили, он, а не его несчастная жена, сидел бы за решеткой и объяснял бы, куда делись все деньги за строительство. Они с Мишей много говорили об этом, сидя на продуваемой площадке стройки и пришли к выводу, что, скорее всего весь сыр-бор случился именно из-за этих денег. Кому-то в конце махинации стал уже не нужен и даже опасен Вадим Аркадиевич Малиновский, и его убрали, свалив все на его жену.
Глава 8. О вреде суеверий.
Милена не стала много пить. Один-два бокала не могут пошатнуть самоконтроль, так что это можно. Но потеря трезвости сознания для нее граничила с самоубийством. Ей не нужно было расслабляться. В безумной гонке за призом - ее жизнью, в любой момент надо быть готовой ко всему. И все, чтохотела, она выпила в той, прошлой жизни. Однако Чекмарев вовсе так не считал. Пока Милли с Малаховым рассматривали газету и выискивали нужное объявление, он набирался. Стопка за стопкой исчезала в его недрах, все более откровенно он зевал, даже икнул пару раз. Лицо его раскраснелось, он растекся по дивану расслабленным пятном и лениво смотрел на процесс. А процесс между тем был довольно занятный.
- Потомственная маг снимет сглаз, избавит от соперницы без греха. Гарантия 200 %. Малахов, скажи, - со смехом комментировала Милена, - как так, 200 %, что это за математика.
- Может, она одним ударом двух соперниц сносит?
- А что, действительно, чего дважды возиться. Дунул, плюнул и бабки получай, - Чекмарев зевнул, широко раскрыв рот, - Интересно, кто на эту муру ведется? Без греха… Бредятина.
- Серость ты, Мишка. Одно слово, оторван от народу. Ты посмотри, сколько их, этих ведьмочек. Черные, белые, серобуромалиновые. Жуть. Значит, суперпопулярны у русской бабы эти психологи.
- Да они сами, небось, психованные, эти психологи.
- Вот когда у нас привьют народу культуру психоанализа, тогда у этих шарлатанок будут достойные конкуренты, - Милена бормотала, старательно считывая все объявления.
- Ага, и аналитики и эти…- Чекмарев зевнул так, что на секунду появилась опасность, что челюсти уже не смогут сойтись обратно, - иглорефлексотерапевты. За это и выпьем. Да здравствует культура народонаселения.
- Хорош напиваться, Мишкец, а то завтра тебя колдуну придется от похмелья исцелять
- Я не пьян, - помахал в воздухе руками так, будто отбивается от несуществующей мушки.
- Стоп, ребята, я кажется, нашла!!! - Миленин голос дрожал от нетерпения, - Сеансы каббалистической магии. Предсказания. Изменение судьбы. Наложение и снятие проклятий. Шакира - дух ангела на земле.
- Как вам такое? Нехило…
- Нда… - народ замолчал, немного ошалев от крутизны заявления, - это вам не 200 %.
- Ангел на земле. Обалдеть, вот сука, меня засадила неизвестно за что, а сама тут упивается собой, - Милена была в ярости. Она схватила с журнального столика бутылку и налила полную стопку водки. Зажмурившись, выпила залпом и чуть не задохнулась. Ей стало жарко, и она распахнула окно.
- Ой, не могу. Изменила мне судьбу, благодетельница.
- Мадам, успокойтесь. Скоро ее за все бог покарает прямо нашими руками!
- Костя, не заговаривай мне зубы. Звони ей. Звони и скажи, что у твоей жены случаются видения. Пусть Шакира эта чертова их объяснит. Пусть избавит от видений.
- Что ты несешь, какая жена?
- Я решила пойти с тобой в качестве вот такой раненой на всю голову жены. Хочу посмотреть ей в лицо. – Милена, возбужденная и румяная, металась по комнате.
- Это слишком опасно, я не позволю… - забормотал Костя.
- Позволишь.… А не позволишь, я без тебя к ней пойду.…Ой, что это? - в комнате размеренно слышался странный булькающий звук. Только через минуту они поняли, что это храпит Чекмарев.
- Конь устал, - улыбнулся Костя, - теперь отползает от водопоя.
- Да вот отползать то, как раз у него сил и нет, - возразила Милена.
- Мадам, если вы хотите идти со мной к Шакире, нам надо подготовиться. Не так то просто сразу достоверно разыграть из себя любящих супругов. Вы меня понимаете?
- Не совсем… Кажется, немного догадываюсь, но что именно вы хотите отрепетировать? - Милена почувствовала скрытый смысл в его словах и смутилась.
- Ну, начать можно с супружеского поцелуя, если у вас нет возражений. - Костя пристально всматривался в лицо Милене, боясь прочитать там равнодушный отказ. Спиртное горячило голову, заставляя его говорить необдуманные вещи, но он понимал, что может очень серьезно поплатиться.
- Как раз и Чекмарев нам сейчас не помешает. Он отбыл в другие края.
- Нда, судя по количеству выпитого, надолго выбыл из рядов, - согласилась она.
- Из рядов, боюсь навсегда, - намекнул он на Мишкино ментовское прошлое. Мадам, позвольте пригласить вас на танец.
Чекмарев мерно похрапывал, и под этот своеобразный аккомпанемент парочка закружилась в угловатом вальсе. Никто не умел особо танцевать, и им постоянно приходилось со смешками и извинениями потирать ушибленные бока. Однако такое между ними вдруг заискрилось тепло, так радостно и светло было на душе у Милены, что ей в голову не приходило остановить этот странный танец. Они, казалось, забыли обо всем на свете. Глаза Константина светились счастьем. Он наклонился и двумя руками обхватил Миленину голову. Пальцы погрузились в жесткие упрямые пряди волос и затерялись в их гуще. Милена замерла, ощутив прилив давно забытого восторга. Радость первооткрывателя в ней перемешалась с тоской по нежности, грустью и опытом всей ее жизни. Она широко распахнула глаза и увидела, что в глубине глаз ее партнера затаились темные капли страсти. Он приблизил ее лицо к своему нетерпеливым и собственническим жестом, почти рывком. Милена охнула, и их губы слились в поцелуе. Время остановилось. Они растворились друг в друге и в этом поцелуе, который, как казалось раньше, был совсем невозможен для них. Волна блаженства захлестнула Костю и он, не в силах сдерживаться дальше, прижал Милену к себе и принялся целовать ее соленую от невесть откуда взявшихся слез кожу. Руки его, кажется, сами собой оказались под ее свитером, и он с восторгом ощутил под ладонями ее маленькие горячие груди, жадно тянущиеся ему на встречу. У женщины подломились ноги, и она медленно отдалась во власть этих рук, этих чувств. Она вдруг осознала, как давно не была просто женщиной, просто самкой, которую желают. Как давно не испытывала ничего, кроме страха, кроме животного ужаса. И вот теперь животное желание овладело ей с такой силой, что никакие доводы разума не могли заставить ее остановиться. Она тихо постанывала, когда он вдруг начал целовать ее грудь, нежно прижиматься к ее животу. Вдруг он потянул ее на кухню, где в темноте начинающегося вечера, не зажигая света, они набросились друг на друга, рискуя разломать хлипкое сооружение, называемое диваном. В минуту она оказалась перед ним совершенно голой и он, оторвавшись на несколько секунд, жадно рассматривал ее, поглаживал тонкие изгибы ее тела.
- Я не смогу остановиться. Ты уверена, что этого хочешь? - хрипло прошептал он, притягивая ее к себе.
- А ты уверен, что если я скажу, нет, ты сумеешь остановиться? - она тихо засмеялась и прильнула к нему всем телом.
Малахов провел руками по ее изгибающейся спине и задержал ладони на ягодицах, поразительно мягких и округлых у такой стройной женщины. Рассудок его помутился от первобытной жажды и он не смог более сопротивляться своему агрессивному мужскому началу. Он рывком развернул ее к спиной к себе и вошел в нее, не разбирая уже, где она, а где он. Он ее брал, а она отдавалась, признавая его мужскую власть над собой. Стоя перед ним на коленях, чувствуя себя беззащитной и доступной, она испытывала невероятное счастье, природное, естественное и такое редкое чувственное счастье самки, нашедшей достойную пару. Когда все закончилось, вспыхнув сладостным сверкающим фейерверком, она упала на диван, без сил и без мыслей. Он обнял ее и начал шептать слова, смысл которых не могли разобрать ни он, ни она.
Наутро Костя проснулся от шума и бульканья воды. Он продрал глаза и обнаружил посреди кухни Чекмарева, красного как рак, стонущего и пьющего воду из кувшина для цветов. Казалось, что он не видит или не замечает парочку, довольно фривольно расположившуюся на диване. Однако это оказалось не так. Мишка со скабрезной улыбочкой рассматривал спящую Милену.
- Значится, тебя решила осчастливить. Сочла, так сказать, достойным, - ехидничал он.
- Прекрати немедленно! - возмущенно воскликнул Малахов, прикрывая Милену простынею.
- А чего прекратить? Со мной цацу небесную строила. Сама неприступность! Глава фракции «девственницы - лесбиянки России и островов». И на тебе - лежит, как кошка после случки. - Чекмарев орал, брызгая слюной. Малахов вскочил, бросился, разъяренный, к нему, но заметался в поисках одежды или хотя бы трусов.
- Что, не можешь защищать честь мадамы в таком лаконичном виде? Или яйца мешают? - расхохотался Чекмарев и благоразумно выбежал из комнаты.
Костя растерянно перевел взгляд на диван и увидел холодные и бешеные глаза Милены. Она вскочила и, ни секунды не раздумывая относительно своего внешнего вида, бросилась в соседнюю комнату. Малахов пытался удержать ее руку, но поймал только воздух. Из комнаты раздались звуки потасовки, визг, мат и крики, непонятно кем издаваемые. Малахов вбежал туда и застал приятную глазу картину. Чекмарев лежал на полу, судорожно проверяя рукой нос, из которого текла кровь. Рядом с ним валялась разбитая явно об него ваза для цветов. Рядом на корточках сидела голая Милена и потирала кулак.
- А вот мне, говно, яйца нисколечко не мешают. И запомни раз и навсегда, моя личная жизнь не касается. И не может коснуться таких уродливых тупых и бездарных пресмыкающихся как ты.
- Да пошла ты, стерва бешеная, - прогундосил Мишка.
- Я сейчас пойду. Пойду и не вернусь. Пропадай, как хочешь. Ты меня оскорбил, я тебе адекватно ответила. Если что-то не устраивает, давай, вали на все четыре.
- Брейк, ребята, хорош. Не в том мы положении, чтобы разбежаться. Ты, Мишка, извинись перед Милли. А Милли оденется и забудет, что мы тут ругались. Окей?
- Окей, - простонал Чекмарев, - прости меня Милли, дуру грешную и стерву старую. Только не бей больше.
- Была охота руки пачкать. Ладно, сделаем вид, что я приняла это паясничание за извинение. - Малиновская встала и гордо продефилировала на кухню.
- Слушай, и как ты не боишься с ней спать. Это же Хиросима!
- Иди в баню, - отмахнулся Костик. Он не успел утром словом перемолвиться с Миленой. Много бы он дал, чтобы в это, первое совместное утро, проснуться по-другому. Милена, уже одетая пила кофе у окна. Он подошел к ней, хотел обнять, но она резко повернулась к нему и заговорила, четко и размеренно выстраивая слова. Как хирург раскладывает инструменты перед операцией:
- Костя, мы поддались эмоциям. Это было нехорошо и уже принесло проблемы. Мы были выпивши, не совладали с собой. Что ж, не будем делать из этого проблему, ладно?
- Проблему? Какую проблему. Не понимаю, с чем мы не совладали. Это была самая прекрас… - Милена мягко накрыла его губы своей рукой
- А вот этого не надо. Совсем. Ну, переспали по пьянке, с кем не бывает? Только не будем делать вид, что это что-нибудь значит. Что это любовь - морковь… Любовь до гроба, дураки оба. Ха-ха.
- Милена, зачем ты так с нами поступаешь? -Костя не мог поверить своим ушам, - если из-за этого придурка Чекмарева, то это того не стоит.
- Малахов, я с нами никак не поступаю. Пойми, нет никаких нас. Есть я, и есть ты. И есть ночь секса. Все. Сейчас мы с тобой соберемся и поедем к Лике, я нас уже записала. И забудем все, что здесь с пьяных глаз мы все наворотили.
- Но…
- Больше ни слова. Пошли. Скажи Чекмареву, пусть сидит дома и лечится. А заодно выяснит, как много Воронцовых Андрей Васильевичей проходит по его базам.
Малахов понял, что Милли считает эту ночь ошибкой. Как с этим быть, он не знал. Слова ничего не докажут. Надо действовать. Для начала надо действительно разобраться с этой Ликой. Он собрался с силами и пошел за Малиновской на улицу. У подъезда стояло такси. Неизвестно, когда Милли успела его вызвать, но сейчас оно было очень кстати. Малахов в который раз поразился предусмотрительности и разумности Милены. Когда они подъезжали к Пятницкой улице, где принимала страждущее население великая «спасительница и ангел» Шакира, Милли нацепила сверху бесформенный черный мужской плащ, позаимствованный в квартире из хозяйских вещей, и черный платок по брови, а-ля честная мусульманская женщина. На всякий пожарный случай, потому что она не очень то боялась, что Лика ее опознает. Они виделись один раз на суде и с тех пор Милена Малиновская очень изменилась. Однако минимальный риск был, и его требовалось исключить. Тем более по взятой ими легенде это было очень подходящим.
Малахов отыскал нужный подъезд, и они вошли. В подъезде стоял не перешибаемый ничем запах мочи и гнили. Дому было, наверно, лет сто.
- Не очень то презентабельное место для такой навороченной колдуньи, - скривила губы Милена
- Видать, не многим нужно ее спасение.
- Нет, Костик, я думаю, вопрос в жадности.
- Тише, мы пришли, - он вдавил в стену маленькую антивандальную кнопку. Оттуда донесся тихий звон, наподобие колокольного.
Через секунду дверь начала открываться. Милена в последнюю секунду все же запаниковала и, натянув платок чуть ли не на нос, опустила в пол глаза. Из открывшейся двери вышла вполне обычная, полноватая неопрятная деваха лет 30. На ногах, как заметила Милена, упершись взглядом вниз, растоптанные жуткие старые лодочки. Явно не Лика. Даже если бы за прошедшее время та бы подурнела и постарела, все равно так разъесться ей вряд ли бы удалось. Милена вздохнула немного посвободнее. Мелькнула мысль - получилась ошибка. Но тут раздался Костин голос
- Вы Шакира? Мы записывались.
- Да-да. Вас ждут. Я только ассистент. Проходите, не стойте в коридоре, - деваха вела себя ни больше, ни меньше, как приемщица в какой-нибудь теле мастерской. Даже очень подходяще чавкала жвачкой.
- Спасибо. Давай, проходи, чего застыла. Здесь-то тебя выведут на чистую воду. - Малахов, начиная входить в образ, втолкнул опешившую Милену в крошечную прихожую, которая непостижимым образом выполняла еще и роль приемной, что было очень странно, так как размеры этого помещения были более чем скромны. Там располагался стол, нестандартный, напоминавший скорее тумбочку или обрезок нормального стола, а также диван или кресло, размеры не позволяли сказать точно, на котором максимально могли расположиться два достаточно худых человека. Больше туда не смогло войти ничего. Не было даже вешалки. Однако выбора не было, и они присели на так называемый диван.
- Госпожа Шакира молится за спасение душ людей. Просила немного подождать.
- Конечно-конечно. Пусть молится, - в это время из-за двери раздался сильный стук и приглушенное «Вот черт». Деваха - приемщица покраснела и принялась оправдываться. Однако не успела она толком начать, раздался стук в стену, и она торжественно провозгласила:
- Прошу Вас следовать за мной, - следовать пришлось недалеко.
Точнее, им удалось сделать совместными усилиями что-то около четырех маленьких шажков до двери в соседнее помещение, и они уже прибыли на место. Место это и фурия, которая в нем обитала, заслуживают того, чтобы их подробно описать. В комнате размером где-то шестнадцать метров, весьма и весьма запущенной и грязной, стоял круглый стол. Еще было три стула, а больше ничего из мебели не было. Единственное окно, поднимающееся под самый потолок было старательно и с усердием заделано старыми газетами, однако, то здесь, то там мелькали искры уличного света, прорывавшегося то ли через порывы, то ли через дырки от скрепок, которыми эти газеты в свое время скреплялись. Таким образом, идеальной темноты не получилось, от чего магическое настроение начинало исчезать. Сверху, выполняя, по-видимому, роль гардины, свисала грязная синяя тряпка неизвестного происхождения, скорее похожая на забытую уборщицей деталь трудового инвентаря, чем на штору. Стол был заставлен предметами очевидно магического толку: свечами, иконами, фигурами неизвестно кого из воска. Сбоку стояла кастрюля с чем-то вязким, грязного цвета и невероятно противным. В самом центре сиял стеклянный шар, изображая из себя кусок горного хрусталя. За столом сидело непонятно что в синем бархатном халате, очень похожем на одеяние старухи - смерти, не хватало только косы. Лица не было видно из-за тяжелого длинного свисающего капюшона, руки нервно перебирали четки.
- Приветствую вас, путники, пришедшие суда на зов истины, - голос, хриплый и густой, принадлежал Лике. Этот голос Милена узнала бы из тысячи, так он врезался ей в память. Она дернула головой, пытаясь сбросить наваждение. Тут ей на помощь пришел Малахов.
- Добрый день. У нас не совсем простая проблема. Я не знаю, способны ли вы нам помочь?
- Ко мне с простыми проблемами и не приходят. Рассказывайте, - Лика немного откинулась назад, и стало видно ее лицо.
- Не знаю, с чего начать…
- Вы сказали моему ассистенту, что у вашей жены бывают видения.
- Да, это так.
- Какого рода эти видения?
- Всегда одно и то же видение. К ней приходит женщина, говорит, что она ее сестра, и требует мести за свою смерть.
- В реальной жизни эта женщина существует?
- В смысле? - опешил Малахов
- В смысле, у вашей жены есть на самом деле сестра? - голос Лики-Шакиры звучал покровительственно и немного снисходительно.
- Нет, никакой сестры нет.
- Отлично. Вы можете ее описать? – деловито распорядилась предпринимательница.
- Я нет. - Малахов не был к подобному допросу
- Да не вы, а ваша жена.
- Я не уверена, что у меня получится, - подала голос Милена, - она наяву расплывается как в дымке.
- Давайте попробуем вместе. Расслабьтесь, представьте, что вы художник. Вы берете в руки кисть, в другой руке палитра и вот, вы начинаете рисовать. Какая она? Высокая, стройная, в чем одета?
- Она среднего роста, глаза серые, Волосы рыжеватые. - Милена говорила медленно, как - бы нараспев. Словно с трудом вспоминала,а на самом деле старательно описывала себя. Такую, какой она была в день суда. - Лицо бледное, изможденное. Глаза воспалены, под ними черные круги.
- Это описание классического родового вампира. Вам очень повезло, что вы попали именно ко мне. Обычно за такие контакты даже не берутся. Но продолжайте. Чем подробнее вы все вспомните, тем нам будет легче бороться.
- Она стоит за каким - то препятствием. Я не могу разобрать, кажется за сеткой. Нет, за детской лесенкой. Она плачет. У нее вся одежда в крови. Она кричит, что это не ее кровь, что она на ней и ее убили этой кровью. Она кричит какую-то бессмыслицу.
- Она мертва?
- Да. Она мертва. На ней прямая шелковая юбка и бежевая кружевная кофточка. Когда-то они были очень красивыми, но теперь грязные, мятые и все в крови. Она рыдает и говорит, что ее заставляют на том свете носить эти вещи. Что это невыносимо, она боится этих вещей и этой крови, что она не ее. Нельзя, чтобы она оставалась на ней. Она так кричит…
Милена отвернулась к стене и принялась качаться из стороны в сторону, как юродивая. Малахов смотрел на нее во все глаза и уже не мог поручиться, что она притворяется. Она тряслась всем телом. Он перевел взгляд на Шакиру-Лику и увидел, что она тоже очень бледна. Она смотрит застывшим взглядом куда-то на шар. Он решил разрядить обстановку.
- Что с нею? Врачи говорят, параноидальный бред. Но он начался не так давно. Раньше то она была нормальной. Вы наш последний шанс.
- Пусть карты скажут свое слово, - Шакира в Лике победила и она понеслась исполнять профессиональные обязанности, - дама пик у вас под сердцем лежит. Есть у вас соперница на мужнюю любовь, о которой пока ни вы, ни он не знает. В засаде сидит, планы и козни строит, с ума сводит, до могилы проводит. Будет требовать от мужа уйти, себя извести…
Шакира бубнила, перекидывая колоду по всему столу, заставляя периодически Милену то тянуть, то вставлять в колоду карты. Тут Милена продолжила свою арию:
- Не о том она меня просит. Она всегда о другом просит, да только я не пойму, о чем. Я бы все сделала, но она не говорит точно.
- А чего она требует? - безо всякого энтузиазма спросила Лика. Шакира в ней затихла.
- Она плачет и говорит, что кровавую одежду ей не позволят снять, пока не сыщу ей обидчицу. Ту, что ее перед людьми опорочила, что она мужа убила.
- Откуда вы знаете?! - Лику затрясло. Она была впечатлительной натурой, а тот суд и те деньги ей до сих пор поперек горла стояли. Она старалась не думать об этом, но сейчас, под заунывный вой этой полоумной старухи ей стало страшно. Вдруг та, что на суде кричала и билась, и правда умерла и зовет ее к себе?
- Знаю что, я не поняла, - придуривалась Милли.
- Ничего, я вас не поняла. Что конкретно она от вас требовала?
- Ой, да вас всю трясет! Может, нам прийти в другой раз? – заботливо подлил масла в огонь Костя.
- Говорите!!! – Лика рычала.
- Найти ее и сказать ей, что муж той, что в кровавой одежде, той, что опорочила, назначил свидание в полночный час в полную луну. Как придет время той луне, так умрет в муках лгунья - проклятущая обидчица. Тогда и состоится их свидание. Говорит она мне, что нет той места больше в мире живых. И что на свидание там она отдаст ей кровавые одежды. Пусть та их поносит взамен невиновной. Только я не могу избавиться от этой дурноты, ведь непонятно, как мне найти ее обидчицу. Да и правда ли все это?
- Хорош распинаться, Милли. Оглянись, она в обморок упала. Ну, ты даешь…- Малахов растерянно тряс безжизненную руку Лики. Она перегнулась спиной через стул, и волосами коснулась пола. Сознание медленно к ней возвращалось.
- У нее такая работа, что я могла любую муру протащить, и она бы повелась, - Милли склонилась над запутавшейся в халате колдуньей. Та жадно глотала воздух.
- Тсс, она приходит в себя, - Лика слабо застонала.
- Кто вы, что вам нужно? Оставьте меня, все кончено. - Лику била мелкая дрожь, на красивом лице выступила испарина.
- Я пришла назначить тебе свидание со смертью, - замогильным голосом пророкотала Милена и резко задула все свечи. Казалось, что сгустился воздух.
- Сгиньте, вон, пошли вон! – Малахов схватил ее и зажал ей рот рукой. Лика затрепыхалась.
- Мы можем сделать так, чтобы она тебя простила. Ты должна только очень этого захотеть, - Лика растеряно смотрела вокруг. Как и каким образом всплыла на свет божий та старая история, кто эти люди, доводящие ее до обморока, что им нужно? Непонятно. Милена умерла в тюрьме, и кому теперь важно, что она не приходила в те дни к Лике домой и не скандалила со своим мужем? Сделанного не воротишь. И чем ей теперь поможет ее прощение?
- Она уже умерла. Нет, на этом свете она меня уже не простит.
- Ты попроси, и может случиться чудо. Проси!
- Хорошо, - ее голос звучал устало и безжизненно, - я готова, пусть она меня простит, - На что ты готова? Ты готова рассказать, как все было на самом деле?
- Конечно, только зачем вам это? Кто вас ко мне послал?
- Мы сами пришли. Мы те, чьего прощения ты так жаждешь…
- Что?!! - Лика вскочила и бросилась к Милене. Та тоже вскочила, развернулась и сорвала с себя плащ и платок. Сверкая разгневанными глазами, она закричала:
- Говори, зачем ты меня подставила? Говори, а не то прямо сейчас прокляну. Все равно ты во всем уже призналась.
- Хорошо. Так значит, ты жива. Здорово ты меня напугала. Как ты все узнала?
- Неважно. Важно узнать то, что известно тебе и сравнить это с тем, что известно нам.
- Мне не так уж и много известно.
- Расскажи!- Подалась вперед Милли.
- А зачем это мне? Ты, небось, сбежала из тюрьмы, и ничего ты мне не сделаешь, - Лика явно пришла в себя и успокоилась.
- Ты подставила меня. Но на самом деле я тебе никто. У тебя нет никаких причин меня ненавидеть. И ты можешь мне помочь.
- После того цирка, что ты здесь устроила?
- А что? Ты же и сама поняла, как сильно твое чувство вины передо мной. Ты даже в обморок упала! Представь, насколько тебе станет легче, если ты мне поможешь. А ведь тебе от этого не убудет. Все это для тебя – дела давно минувших дней, - Милли была очень убедительна. Лика заколебалась.
- Твой муженек действительно был моим любовником. Только в последнее время он стал делать по настоящему хорошие деньги и, кажется, собрался меня бросить. Я была зла на весь мир. Я вложила все силы в его раскрутку, а он меня кинул. Я его бы, наверное, и сама бы грохнула, но кто-то меня опередил.
- Он не был ангелом, это точно, - согласилась Милена.
- Ну и вот…. Он умирает, и я остаюсь вообще без шиша. Даже без приличных отступных. Я знала о его делах, денег на тот момент он натырил со всех концов море. Была у него, например, секретарша, Катя, ненавидела его и как-то брякнула при мне, что его деньги не спасут его от расплаты за все махинации. А уж она - то знает, что он нечист на руку. Она думала, что я не слышу, что я ушла. А я не ушла. Ну, так вот, - Лику несло, она не могла остановиться, а никто и не пытался ее остановить, - я осталась вез гроша, а тут ко мне подкатил этот его коллега. Только не коллега он, а самый главный в их делах, дженерал. Ну и говорит: хочешь денег за все свои страдания все же отхватить - сделай, как я скажу. Пойди к одному дяде следователю, скажи то-то и то-то. А тебе за это будет счастье в размере пятнашки кусков. Ну я и согласилась. На что жить-то? Я думала, может ты и вправду его того. Он-то тебя ведь тоже кинуть собирался. Вот, собственно и все. Деньги он мне отдал, и больше мы с ним не встречались.
- Кто он? – аккуратно спросила Милена.
- Я же говорю, коллега Вадима.
- Не валяй дурака, как его зовут, фамилия.
- Фамилии я не знаю. А зовут Андрей Васильевич. Так его Вадим при мне называл. Мы с ним обедали вместе. Такая была полу-деловая встреча. Послушайте, Милена. Я тогда случайно узнала номера счетов, куда Вадик деньги перевел. Я так понимаю, они теперь ваши. Может быть, если я вам их отдам, вы меня совсем простите и поделитесь со мной?
- Что вы хотите? – усмехнулся Костя.
- Денег, конечно. Давайте встретимся послезавтра в парке у памятника Пушкину? Я привезу номера счетов, мне их надо достать из надежного места. И там обговорим мою долю. Соглашайтесь, вам самим до них никогда не добраться, - Лика выглядела уже бодро, говорила по-деловому. Малахов вдруг понял, что про деньги это могло быть правдой. Это прекрасное объяснение, почему Милену ищут и пытаются захватить живой.
- Ага, мы придем, а вы на нас кого-нибудь натравите!
- Зачем? Теперь же вы – богатенькие буратины. Я что, похожа на дуру?
- Допустим. Но мы все не придем. И сначала убедимся, что вы там одна. Мы будем вас ждать там в 15 часов, ровно через сутки. У вас есть координаты Андрей Васильевича? Как нам его найти?
- Вот тут я вам не помогу. Он звонил мне сам. Я знаю только, что он работает в Газпроме. Попробуйте там что-нибудь узнать. - Лика встала, скинула дурацкий бархатный халат с плеч и закурила, всем видом давая понять, что встреча окончена.
Милена с Костей ушли, вполне удовлетворенные результатами встречи. Действительно, почему бы Лике не оказаться на их стороне. Она тоже женщина, к тому же испытывает вину перед Малиновской. Но в это время Лика уже набирала телефон Ворона. В конце концов ни Милли, ни Костя не были психологами, и не смогли верно оценить усилий лживой Шакиры. Не даром она зарабатывала на жизнь, одурачивая толпы людей. А телефон Ворона она прекрасно знала, причем наизусть. Но никому она не позволяла доводить себя до состояния обморока от страха. И это выдра, Вадькина дурацкая жена, за этот выкрутас ответит. Лика ничего не знала про счета, сказала просто наугад. А они повелись. Им же хуже. Но, даже если бы Лика и знала счет, то все равно не сказала бы. Лучше уж синица в руках. За сведения о Милене Ворон наверняка отстегнет приличную сумму наличных. После третьего гудка Ворон ответил
- Алло.
- Андрей Васильевич, Лика Эльгарова на проводе.
- Что случилось?
- Ко мне приходила Милена Малиновская. Она вас еще интересует?
- Да Лика, очень.
- Я не думаю, что вам надо объяснять, что подобная информация платная.
- О, я очень хорошо заплачу, - Воронцов аж затрясся от радости.
- Само собой. А если вы ее поймаете, ей будет очень плохо?
- Смертельно плохо.
- Отлично, где нам встретиться?
- Я могу к вам приехать прямо сейчас. Вас это устроит?
- Да. Приезжайте и возьмите с собой десять тонн.
- Хорошо, - после некоторой паузы произнес Андрей Васильевич. Он потратил всего пару часов на сборы и уже к вечеру знал, что послезавтра Лика встречается с Миленой в 15 часов у памятника Пушкину. Этого было достаточно. Ему даже не было жаль десяти тысяч. В конце концов, это смешная цена, когда на кону стоят сорок лимонов.
Но Лика не успела получить радость от столь случайно свалившихся на нее денег. Она умерла. Врезалась на полной скорости в ограждение на мосту, перелетела через него и упала на машине в реку. Утонула, переломав себе все, что только можно. Ужасная смерть. Что странно, умерла она в полночь, в день полнолуния и так, как ей предсказала именно Милена. Если бы она это узнала, то пришла бы в ужас от того, как сбылось ее пророчество. Но она этого не узнала. В это время она думала о том, кто мог бы переправить ее за границу.
Глава 9. Что может женщина
Катя жила как во сне. В страшном нереальном сне. С тех пор, как убили ее биг-босса Вадима, ее жизнь пошло под откос, как взорванный террористами поезд. Следствие не оставляло ее в покое. Допросы сменялись допросами. Почему-то все считали, что она обязательно должна была быть в курсе его махинаций. Чуть ли не обязана была быть его сообщницей, хотя бы просто потому, что спала с ним и печатала его бумаги, оставалась с ним по вечерам и проводила для него все деловые встречи. Действительно, последнее время перед его смертью они стали гораздо ближе, он предпочитал всему ее покорную податливость. Их затейливый разнообразный секс травмировал ее, наносил раны и ее женственности, и самоуважению, но пачка долларов, регулярно перетекавшая к ней в руки, компенсировала все. Она начала привыкать и вживаться в образ. Природный артистизм помогал ей в этом. Тогда она даже начала надеяться на кардинальные перемены в своей судьбе. Однако все оборвалось в один миг. Как-то одновременно убили Вадима, прекратил свое существование «Вариант» и она осталась без работы. Затем ее жизнь превратили в ад невзрачные следователи и дознаватели…Ее тошнило от прокуренных кабинетов в следственных управлениях, поражала нищета госпредставительств. Как при таком убожестве можно что-то расследовать? Там за три копейки можно купить всех. Однако когда ее потащили на «доверительные разговоры» в УБЭП, ей стало еще хуже. Там были кроваво-красные дорожки, молчаливая охрана и мраморные стены. В кабинете, куда ее привели, сидело пять человек с одинаково холодными глазами. Их представили, как коллег. Иван Евгеньевич, Павел Евгеньевич, Владимир Евгеньевич, Степан Евгеньевич…Они, конечно, скрывали настоящие имена. Глядя в их хищные, спокойные лица, Катю охватывала паника. Если бы они захотели, чтобы получилось, что по ее вине пропали все деньги «Изумруда», то так бы и было. И она сама бы орала об этом на всех углах, только бы не сидеть больше на стуле в этой мраморной комнате среди этих Евгеньевичей. А между тем Кате совершенно ничего не было известно про дела Малиновского. До коликов обидно доказывать, что ты не верблюд, когда реально мимо тебя проплыли миллионы долларов, а ты и не заметила этого. Она, конечно, понимала, что Вадим и Сердоба не ангелы и вряд ли исправно платили налоги, а может и чего покруче, однако масштабов того, что они вытворили, она и не представляла. Когда началась заваруха, ее квартиру и дачу перерыли и менты и еще кто-то, однако нетолстая пачечка бумаг никому не попалась, больно хорошо была припрятана. Катя все примерялась, кому предложить информационный товар, сколько запросить, но тут вдруг посадили Алешу Осипова - красивого балагуристого парня, их бухгалтера. Катя перепугалась, она знала, что Лешик ни в чем виноват быть не может, а вот, сидит, и верно, надолго. И еще неизвестно, что будет с ней. А через пару недель в камере Алешу нашли повесившимся. Катя впала в ступор. Мозги отказывались работать, принять какое-либо связное решение ей оказалось и подавно не под силу. А последним, окончательным ударом оказался арест и суд над Миленой. Невероятная ошибка, нелепая усмешка судьбы. Всем, абсолютному большинству этих равнодушных тварюг, в руки которых передали судьбы участников этого дела, было ясно, что Милена тут ни при чем. Все сходилось один к одному. Но всем было удобно. Евгеньевичам было удобно считать это убийство бытовым, они ни слову из Катиных показаний ни придали значения. Зачем им заказное убийство из-за огромных бабок? Нищим следователям из убойного отдела вообще было суперудобно иметь готового подозреваемого с полным перечнем улик. Короче, Катя в ужасе глядела на то, как два хороших, добрых и внимательных к ней человека оказались раздавленными в жерновах этого дела, испугалась до смерти. Ей нельзя было играть в благородство. У нее мама. Больная, но бесконечно родная и любимая. Она оставила все как есть. И никому не передала бумаги. Работу с подобным уровнем зарплаты ей найти не удалось. Что и не удивительно. Во-первых, при упоминании предыдущего места работы все дергались и начинали странно отводить глаза, затем отказывали. Никому не надо было лезть в это дело. А если и не упоминать, то не станешь же говорить открыто, что надеешься на большую зарплату в обмен на постельные услуги. Она девушка красивая, однако, ее квалификация не давала ей права рассчитывать больше чем долларов на триста. Все, конечно, обещали повышение, индексацию, премию и т.д. Однако это не сбылось. Брешь, пробитая в ее бюджете за время неразберихи, оказалась невосполнима. По сути, Катя осталась вовсе без средств. От всех красивых привычек пришлось отказаться. Не было больше мобильного телефона, такси после работы в холодные или слякотные вечера. Не было новой одежды и хорошей, дорогой еды. Были электрички, стоптанные сапоги, автобусная давка и оптовые рынки. Катя ухаживала по вечерам за мамой, пила дешевый растворимый кофе, заводила будильник и тихо плакала по ночам, вспоминая о том, что ей уже двадцать восемь, что ее унижения и страдания пошли прахом и она снова там, откуда с таким трудом ушла. Ни детей, ни семьи, ни денег. Не тот человек была Катя, чтобы бороться, добиваться шаг за шагом признания собственной ценности. Плыть по течению, отдавать себя, наплевав на все, надеяться, что все же это не жертва, а равноценный обмен. Страдать, теряя веру в будущее, воспарять, если кто-то сильный позовет за собой. Большего она не могла. Из нее могла бы получиться отличная жена. В муже она нашла бы царя, мужу она была бы покорной рабой. Но дома его не найдешь. А она все вечера проводила дома. И в этот вечер она сидела, кутаясь от зябкого осеннего ветра в плед. По телевизору заунывно страдала очередная гордая и неутешная красавица. Мама спала. Раздался звонок. В трубке опасливо и порывисто зазвучал голос Малиновской.
- Катя?
- Да. - Катя ошалело замолчала, силясь свести воедино следующую информацию: это был голос Милены, однако это никак не мог быть голос Милены. - Милена, ты?
- Да, я. Молчи! Слушай! Я ни в чем не виновата, меня подставили. Если ты можешь, нет, хочешь, мне немного помочь выбраться с того света на этот, приходи прямо сейчас в кафе «Ростикс» на Белорусской. Придешь?
- Я не знаю… - Катюша растерялась
- Ты можешь сказать нет. У тебя в принципе могут быть неприятности из-за этой встречи, а вот пользы от нее не будет точно. Давай, говори.
Столько горечи и боли было в этой фразе, что Катя, мгновенно вспомнив Милли, зардела от стыда. Ведь она никогда не сомневалась в ее невиновности. Она уже отступилась от нее однажды, и не повторит этого снова.
- Я буду через два часа
- Я буду ждать.…Спасибо, Катенька.
Катя быстро оделась, теперь она особенно не выпендривалась. Джинсы, водолазка, китайский пуховичок. Волосы в пучок. Поцелуй матери и из подвала забрала бумаги. И вот она в электричке, внутри все трясется от страха. Вдруг телефон прослушивали, вдруг за ней следят, вдруг следят за Миленой, вдруг, вдруг, вдруг… Она не заметила, как добралась до места. Шумное, грязноватое и разнузданное такое место. Это притом, что не дешевое, вот что странно. Наверное, сказывается близость к вокзалу.
- Привет, - Катя от неожиданности аж вся дернулась. Развернулась и увидела Милену. Женщины стояли друг против друга, обе пораженные до глубины души. Милена смотрела на Катю и не понимала, куда подевалась изящная, округлая и сексапильная секретарша ее мужа. Перед ней стояла тетка в дешевых тряпках с вьетнамского рынка и без всяких следов косметики на лице. Это не могла быть Катюша, Милена почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Это было неправильно. К своей жизни Милена уже привыкла относиться абы как, но почему эта жизнь поломала и милую, нежную девушку по имени Катя?
- Привет, Милена. Не ожидала тебя увидеть здесь. - Катя также не понимала, откуда взялась эта суховатая, подвижная женщина с острым внимательным взглядом воина-убийцы. Где романтическая, бесполезная Малиновская? Откуда эта стальная хватка, эта готовность в любую секунду броситься в бой? Как будто тюрьма не разбила ее, а закалила, как кусок стали.
- Не ожидала увидеть меня такой? Ты это имеешь в виду
- Наверное, - согласилась Катя.
- Не грусти. Я сама себя в зеркале не узнаю. А вот что стало с тобой? Пойдем-ка поговорим, вон наш столик.
- Милена, ты не представляешь, что здесь творилось. Оказывается, Вадим мошенничал по полной программе. Да что я говорю, ты все и сама знаешь.
- Ты понимаешь, самое ужасное, что я знаю лишь обрывки. Вадим кого-то кинул на деньги, когда строил какой-то дом, а меня посадили как бы из-за бытовой ревности. Вот и все, что я знаю. И я как раз хотела попробовать с твоей помощью разобраться во всем, систематизировать. Расскажи, пожалуйста, свою версию происшедшего?
- Вадим играл ва-банк. Он строил дом, вернее, он его только продавал, но строили тоже свои. Он его перепродал несколько раз, а куда дел деньги, неизвестно
- Подожди, как это несколько раз. Разве это можно с недвижимостью. Ведь при покупке права покупателя каким-то образом регистрируются?
- Вот это мне до сих пор непонятно. У нас все договора проходят обязательную учетную регистрацию. И в этот раз тоже.
- То есть учетную регистрацию прошли все договора? Кто ее осуществляет?
- Регистрационная палата. И там все очень серьезно. Это такое мошенничество, уровень которого гораздо выше Вадиминого.
- И никто ни разу не сверил договора, не проверил свою регистрацию?
- А как проверишь, если дома еще нет, одна коробка. Ты никогда даже лбом не столкнешься с конкурентом.
- А как это все вскрылось?
- В какой то момент из регистрационной палаты по запросу выдали подлинную информацию. После этого пострадавшие (первые) подали иск на «Вариант». Дальше все покатилось как снежный ком.
- А деньги нашли?
- В том то и дело, что нет. Причем по моему никто. После смерти вашего мужа, приходило много разного народу. Опечатывали документы, делали обыски, допрашивали. Но среди них была не только милиция.
- А кто еще?
- Еще очень сильно рылись во всем этом люди нашей крыши.
- А люди вашей крыши, это кто?
- Я имен те знаю. То есть полных. Тот, кто у нас появлялся несколько раз еще при жизни Вадима Аркадиевича, называл себя Андреем.
- Посмотри на фотографию, только внимательно, и скажи, это он или нет? - Милена переглянулась с Малаховым. Тот достал фотографию Ворона из нагрудного кармана и передал Кате.
- Он. Точно он, только у нас он бывал без формы. И здесь он как-то постарел.
- Так он крыша? А что, спрашивается, он искал?
- Я не знаю. Но думаю, то же, что и все.
- ???
- Деньги, конечно. Собственно, их все искали. А этот пуще всех. Всю душу мне извел, и Алешу довел. Я уверена, он виноват в том, что Алешик повесился.
- Кто такой Алешик, - растерялась Милли.
- Наш бухгалтер.
- Он мог многое знать. Ведь он был бухгалтером.
- Да ничего он не знал. Это то и странно. Ведь Вадим Аркадьевича сначала убили, а уж потом все переполошились, стали деньги искать. Ладно менты, но крыша-то почему?
- Милена, все понятно. Я кажется, поймал! - Малахов глядел мимо Милены и, как будто, внутрь себя, - он ведь не мог подобной фишки провернуть без ведома Ворона. А если так, то те его и задумали убрать, чтобы ему денег не платить. А уж когда грохнули, выяснили каким-нибудь образом, что денег и нет. Ха-ха….
- А где они? - чуть не хором спросили Милли и Катя
- А кто их знает. Вадим нам уже не скажет…
- Костя, послушай, а откуда Лика тогда может это знать? И почему она этого не сказала Ворону еще тогда? Он ведь ей бы очень хорошо заплатил. Нелогично
- Почему? Она ему все наверняка сказала. Только уже все равно было поздно. Вадим мертв. А какое отношение Ворон имеет к деньгам. Они же, небось, лежат себе где-нибудь в серьезной капстране, обезличенные и ничьи. И небось вообще налом. Как он теперь до них доберется?
- Получается, Вадик его сам кинул? Просто зверье какое-то! - Милена раскраснелась от возбуждения.
- Кто-нибудь кого-нибудь из них все равно кинул бы. А так получилось, что они оба друг друга кинули. Только один жив, а другой нет. И тот, кто жив, ищет Милену. Она ему до зарезу нужна.
- Зачем?
- Чтобы добраться до денег. Каким-то образом это на меня теперь замкнулось. Вряд ли у них так было задумано, но так уж пошло, - додумалась Малиновская.
- По их задумке ты должна была гнить в тюрьме за убийство мужа. А потом что-то поменялось.
- Милена, я не знаю, чем вам это поможет, на мой взгляд, в этих бумагах ничего особенного нет. Однако я вам их отдам, вдруг что-то прояснится, - у Кати на глазах стояли слезы, она торопливо доставала пачку листков из сумки, - мне так жаль, что вас подставили. Это все так страшно, что с вами сделали. А ведь еще не известно, что будет завтра.
- Катя, успокойся, ты в безопасности. Я очень благодарна тебе за помощь, а теперь ты можешь уходить. Тебе не зачем в это все влезать глубже. Бессмысленно. - Милена просматривала бумаги. Они стали занимать ее гораздо больше, нежели Катеринин мандраж.
- Да, спасибо. Я, пожалуй, пойду. У меня мама старая, она долго без меня не может.
- Катюш, я сейчас ничего не могу для тебя сделать. Мне самой бы кто помог! Но если вдруг у меня будет такая возможность, я тебе клянусь, верну все сторицей.
- Да брось ты, какие проблемы. Мне от них все - равно никакого толку. - Катя погрустнела. Где-то в подсознании она все же надеялась, что Милена ей что-нибудь заплатит. Но не в том положении Малиновская, чтобы Катя стала чего-то требовать. Она встала и направилась к выходу
- Последний вопрос! - Малахов поднялся и подошел к ней, - о какой сумме, собственно, идет речь? Эта цифра известна?
- Да, в общем. По оценкам специалистов, которые готовили отчет для судебного процесса, общий объем хищения составил сорок миллионов долларов. Так что там все очень серьезно.
И она вышла из закусочной, оставив остолбеневшую Милену и потрясенного Малахова. Сорок миллионов. Да за десятую часть уже могли устроить все то, что происходит. А уж если сильные мира сего остались каким-то ветром без ТАКИХ денег, то странно, что Милена все еще гуляет на свободе. Они молча поднялись, вышли под моросящий дождик и поймали такси. Сменив нескольких водителей во избежание слежки, они добрались до квартиры. Уныние не отпускало. Они оба вдруг с невероятной ясностью осознали, сколь тщетны их усилия выжить, как малы их шансы. Однако сдаваться без боя было бы глупо. Малахов судорожно пытался придумать, кто может выступить в этой игре на равных с Вороном. И кое-какая идея его голову таки посетила.
Глава 10. Призрак прошлого.
Чекмарев приуныл. Картина стала проступать из тумана. Милену подставили, чтобы нейтрализовать и чтобы найти крайнего в деле об убийстве. Бытовой мотив был оптимален, Милена стала частью уравнения. И если задачка выглядела по-другому, то распределение сил осталось прежним. Это удручало. Как подобраться к денежкам, как использовать полученную информацию - неизвестно. Как выбираться из этой задницы - также неизвестно. Если рассекретиться - убьют через пару часов, в этом он не сомневался. Слушая рассказ Милены, вчитываясь в принесенные ею бумаги, он вспомнил вдруг о Саше Перове. Какую роль отвели ему в этом спектакле? Осознавал ли он до конца, что делает, понимал ли последствия, или тоже был безмозглой пешкой? Мишка раскачивался в старом раздолбанном кресле, сигаретный пепел падал с сигареты на пол. От дыма в комнате было трудно дышать.
- Скажи-ка Милли, ты точно ни с кем не перепутала моего Саньку Перова?
- Почему ты спрашиваешь? - Милена дернулась, боль резко прошлась по ее телу, волной захлестнув сердце, и засела тупой иглой в области солнечного сплетения.
- Я вот все думаю, ему что за резон был так сложно с тобой играть? Сколько ему посулили, чтобы он ввязался в такую грязь?
- Что ты имеешь в виду? Я что, по-твоему, грязь? Ты не забывайся!
- Погоди, не кипятись. Мы этот вопрос обошли стороной, чтобы беречь твои чувства, но сейчас речь пошла о моей шкуре, и я хочу знать все до конца. Ты говорила, у тебя с ним был роман, так?
- Не просто роман. У нас была ЛЮБОВЬ.
- Ты так думала!
- Я так чувствовала. Невозможно дойти до такой степени цинизма, чтобы так играть в любовь.
- Я не думаю, что он играл. Ты привлекательна, зачем упускать шанс?
- Ты свинья, Чекмарев, и был и останешься. Тебя ничто не исправит. И ты меряешь всех по своей свинской мерке. Заткнись, а не то я…
- Что ты? Да что ты можешь?
- Миша, не заводись, зачем ты это ворошишь? - Малахов встал между Миленой и Мишкой, пытаясь их разнять
- Она говорит, что у них там любовь- морковь была, а ведь ее именно Перов подставил. Аккуратненько так, все, со вкусом обставив, прощальную ночь устроил. Гурман чертов. Думал денег срубить.
- Да как он меня мог подставить, он Вадима ни разу в глаза не видел!
- Ты поясни, птица моя, как ты оказалась на трупаке без мозгов, без памяти и вся в наркоте, как в бульоне? Ведь засыпала ты под пение голубых купидонов!
- Я напилась и могла приехать сама!!! - Милли уже не кричала, а тихо шелестела. Она вдруг поняла, что Чекмарев прав. Сволочь, дрянь, подлый мерзавец - но прав, сто раз прав.
- Он, все он устроил. Полюбил девушку, полюбил, да и подсыпал в любовный бокал шампанского тозепама, например. А потом нежно уколол героином, чтобы любимой было совсем хорошо. И заодно еще несколько раз ручки ей продырявил, не смог удержаться. Затем отвез безмятежно спящую милку домой, воткнул в шею ее мужу ножичек, причем так умело, с толком. Из ревности, не иначе. А затем соединил их как Ромео и Джульетту, вместе. Забрал шарфик для девушки Лики, чтобы та не с пустыми руками в суд идти могла, и был таков.
- ПРЕКРАТИ!!! - Милена задыхалась, слезы струились у нее по лицу. Она сжала кулаки так, что побелели костяшки пальцев.
- Мишка, ты с ума сошел. Какое теперь это все имеет значение?
- Ты прав. Никакого, только важно, что акция с Миленой готовилась заранее. Через Перова, скорее всего, вели пристальное наблюдение за личной жизнью Вадима. А потом решили использовать найденный ресурс, отвести от себя подозрение в убийстве. Там, с той стороны, над этим делом работали суперпрофессиональные люди. От таких хрен уйдешь. Нам теперь до конца жизни предстоит прятаться здесь. И конец этот близок.
- Хватит, пожалуйста, - простонала Милена.
- Еще чуть-чуть. Перова после этого подставили. Он погиб при очень странных обстоятельствах. Его якобы убили наркоманы-подонки при задержании. Только я после истории с тобой побеседовал с одним из них. Они в тот день были даже без оружия. На ломах. Им не то, что опытного оперативника убить, им даже напугать продавщицу в ларьке бы не получилось. В суде этого, конечно, не объяснили. Оружие у них нашли, чему они, наверное, очень удивились.
- А кто же его убил? - Малахов задумчиво смотрел на Чекмарева.
- Я думаю, что свои. Практически уверен. Его застрелили. Очень аккуратно, такая, знаете ли, ровненькая дырочка в голове, и характер нанесения говорит о том, что он в момент выстрела находился спиной к стрелявшему, и что самое интересное, этого нельзя утверждать точно, но, похоже, что стрелявший находился метрах так в двухстах. То есть никто из наркош этим быть не мог. Если только у них не было прикрытия где-нибудь на ближайшей крыше. Только, скорее всего это был наш киллер. И он очень хорошо знал в кого и как стрелять.
- Но как же он мог следить за Вадимом? Он у нас дома не был ни разу.
- Ну, во-первых, он мог аккуратно получать нужную информацию из разговоров с тобой, и еще, ты могла быть сама носителем всех нужных жучков.
Милена подавленно замолчала. Малахов с состраданием смотрел на нее. Ему хотелось прижать ее к себе, утешить, успокоить, поцеловать. Однако она стояла такая потерянная, такая далекая и чужая, что он не решился. Чекмарев, не обращая внимания на произведенный эффект, прошел в прихожую и начал одеваться.
- Ты куда собрался? - спросил Костя
- На кудыкину гору. Если честно, я вас видеть больше не могу, сил нет.
- Взаимно. - Милена ушла в кухню и хлопнула дверью
- Какие мы нежные, - хмыкнул Миша.
- Послушай, ну зачем ты так. Она то тут причем?
- Она не причем, это ты верно подметил. Только мне то от этого не легче, мать ее. Я пойду, пройдусь. Если честно, я эту квартиру не вынесу больше ни секунды. Поеду куда-нибудь в баньку. Попарюсь, напьюсь, трахну кого-нибудь. Может приду в себя. Если меня грохнут сегодня, так тому и быть. Все равно, если я здесь останусь, повешусь сам.
- Когда тебя ждать?
- Завтра в три мы встречаемся с Эльгаровой. Я приеду сюда за вами к двенадцати. Окей?
- Только не опоздай и, пожалуйста, не умри. Окей? Мне завтра с раннего утра надо будет отъехать, поговорить о наших делах с одним умным человеком. Не буду ничего рассказывать, а то сорвется. В общем, отдыхай.
- А ты к Эльгаровой не поедешь что ли?
- Поеду. Я, наверное, подъеду прямо туда. Чтобы вас не задерживать. Встретимся прямо у памятника. - Малахов посмотрел в глаза Мише и спросил:
- Слушай, может не пойдешь никуда? Останься. Осталось немного. Узнаем номера счетов и переправимся за границу. Там и погуляешь.
Мишка ухмыльнулся, завязывая шнурки на ботинках. Костя заметил, что у того дрожат пальцы, и он никак не скрутит тесемки в какой-нибудь узел.
- Извини, браток. Во-первых, я слышал, что за границей бабы все сплошняком фригидные, не дают совершенно. Во - вторых, не думаю, что снаружи опаснее, чем внутри. Везде нам край. А в-третьих, и главных, я не очень то верю, что доберусь живым до границы.
- Ты что несешь? Не каркай, не смей.
- Я не ворона. Все Кость, хорош, аут. Я пойду, а ты успокой Милли. Она Перова любила. Мы с ней об этом почитай, что не разу и не говорили. А видишь, как ее до сих пор колбасит. И, знаешь, завтра на встречу ты не пойдешь.
- Ты с ума сошел. О чем ты?
- Будешь нас прикрывать. Милли пойдет, потому что остаться я ее не смогу заставить. Она же бешеная! Хотя ей туда лучше вообще не ходить. Если, паче чаяния Эльгарова устроит ловушку, по крайней мере не все в нее попадут. Будет шанс, что ты нас из нее сможешь вытащить. Согласен?
- Я согласен, но, может быть, я пойду, а ты останешься? Я Милли не оставлю.
- Я? Я единственный из вас, кто в случае чего профессионально сможет ее защитить. И устал я прятаться по норам. Нет уж. Я пойду.
- И я пойду.
- Ну и глупо.
- И я пойду, что бы вы тут не говорили, - раздался из-за двери голос Милли.
- Идиотизм. Значит, идем все?
- Значит, все, будем уж до конца вместе.
- Но это же верх идиотизма!
- Все, что с нами происходит – идиотизм, - обреченно произнес Костя. Милена из кухни больше не выходила.
- Ну, тогда покедова, - Мишка аккуратно прикрыл дверь. Костя стоял, прислонившись к стене, и слушал, как гудят турбины лифта, как открываются и закрываются двери. Затем наступила тишина. В голове у Малахова звенела давящая тишина. Мыслей не было ни одной. Он с трудом оторвал ноги от пола и побрел в направлении кухни. Милена сидела на полу около холодильника. Она обхватила голову двумя руками, прижала ее к груди. Ее неестественная неподвижность напугала Костю, он подошел к ней и присел рядом. Милена не реагировала. Она застыла, как статуя, не замечая ничего вокруг. Малахов попробовал оторвать ее руки от волос. Нежно, но твердо он взялся за ее запястья. Милена дернулась всем телом и закричала срывающимся голосом:
- Не трогай меня, не смей. Убирайтесь все. Оставьте меня одну.
- Милена, милая, девочка ты моя хорошая, успокойся, пожалуйста. Выслушай меня
- Я ничего не хочу слышать, никого не желаю видеть. Костя, уходи. Уходи прямо сейчас и никогда не возвращайся.
- Ну, уж нет, Милена, дорогая, я уже в это влез, я здесь уже есть, и я никуда не уйду, нравится тебе это или нет. Но так будет. Если с тобой что-то случится, я буду рядом, я буду сражаться за тебя до конца. Если понадобится умереть - умру. Ты слышишь?
- Да что ты говоришь? - Милена вскочила и заметалась в кухонных стенах, как в клетке. Она растирала кисти рук, оставляя красно-белые следы, до боли сжимая костяшки пальцев. - Вот именно, ты ГОВОРИШЬ! Все вы мастера разговорного жанра. А на деле именно вы убиваете, кидаете, подставляете. Почему я должна тебе верить, чем ты отличаешься от остальных?
- Тем, что я с тобой. Здесь и сейчас.
- Он тоже был со мной. - Милена кричала, она швыряла каждое слово ему в лицо, как будто выплевывала расплавленный кусок свинца, - Он был еще лучше, нежнее, заботливее. Понимал каждое мое слово. Он со мной одним воздухом дышал, настраивал мое тело, как свою скрипку. А ты, что такое ты? Что ты здесь со мной делаешь, чего ты на самом деле хочешь?
- Я хочу тебя. Я без тебя не могу. Мне без тебя нельзя. - Малахов говорил и говорил, какие-то глупые слова лились из него широкой рекой, он подходил к Милене все ближе и ближе.
Она отшатнулась от него, но он нежно и решительно схватил ее запястья. На ее глазах по-прежнему стояли слезы, а теперь к ним еще прибавился страх. Он плескался в глубине, Константин не понимал его причины. Она смотрела на него, а видела как будто другого. Он встряхнул ее плечи, обхватил ладонями лицо, настойчиво поймал ее взгляд и сказал раздельно и четко:
- Я не Саша Перов. Я никогда не предавал тебя и не предам в будущем. Ты - моя женщина и я сделаю все, чтобы ты стала счастливой. Но я не позволю тебе оттолкнуть меня из-за какого-то подонка-мента. Пойдем со мной, тебе надо отдохнуть.
Милена недоверчиво глядела, как он набирал ванну, как выливал туда какие-то шампуни и пены, размешивал их, проверял, не горячо ли. Он медленно и сосредоточенно принялся раздевать ее, и в этом не было никакой эротики. Так медсестра разденет пациента, чтобы провести процедуры. И вместе с тем в его руках было столько нежности и огня, что Милли вся растворилась в его прикосновениях. Она уже не видела, где она и с кем. Все ее мысли сосредоточились на тех отрезках кожи, к которым прикасались его руки. Она зарделась, когда он снял с нее рубашку. На ней была его мужская рубашка. В рубашке не было ничего женственного, но когда он ее снял и увидел, что Милена покрылась легким румянцем, увидел, как под бесформенной тряпкой открылись нежные женственные изгибы, худенькие, остро очерченные плечи, трепещущие груди с напрягшимися сосками - он чуть было не потерял голову. Внутри взорвались тысячи огней, забурлила кровь, он поднес губы к ее груди и простонал от удовольствия. Она удивленно распахнула глаза. Стоя перед ним полуобнаженной, возбужденной и трепещущей, она испытала острый приступ физического влечения. Стащив резким движением рук с нее все, что на ней оставалось, он легко поднял ее на руки и погрузил в ароматную пенящуюся воду.
- Отдыхай, моя золотая, ни о чем не думай, не беспокойся. Закрой глаза и расслабься. - Он перебирал ее волосы, растирал плечи, рука его соскальзывала ей на грудь, отчего она замирала и вся тянулась к нему. Его руки опускались все ниже, оглаживали плавные линии бедер, округлые ягодицы. Милена почувствовала, что еще немного, и она растворится во всем этом.
- Иди ко мне. Я не выдержу одна и минуты. - Она прошептала ему на ухо, еле слышно, но он ее все же понял.
Мгновенно скинув с себя всю одежду и порвав по шву футболку только за то, что она не снялась с него сразу, он влез в ванну, отчего из нее сразу вылилось изрядное количество воды. В московских ванных совершенно неудобно находиться вдвоем. Сплошная зона борьбы за нравственность, а не ванна. Однако Милена и Костя этого не замечали. Перепутав конечности, сцепив руки, прижавшись друг к другу, они не замечали ничего. Он покрывал ее тело поцелуями, отплевывая изо рта противную горьковатую мыльную пену. Она выгибалась и раскрывалась ему навстречу. Поднявшись во весь рост, он увлек ее за собой и овладел ею, прижав ее спиной к холодной кафельной стене. Милена была худа, и он легко сжимал ее двумя руками. Буря охвативших ее чувств, слившихся с накатившими волнами оргазма, потрясла ее. Она чувствовала, что он тоже закончил. Они стояли, обнявшись, как кадр из эротического фильма. Затем он отнес ее на кровать и долго вытирал, рассматривал, гладил, шептал нежные слова. Она уснула, забыв все свои проблемы. А наутро они навалились на нее с новой силой. Когда она проснулась, около кровати стоял уже одетый, сосредоточенный и даже какой-то хмурый Малахов. Увидев, что она открыла глаза, он сказал:
- Киска, мне пора. У меня встреча по поводу переправки нас за границу. Увидимся в три у памятника. Дождись Мишку и ничего не бойся. Осталось совсем чуть-чуть.
- Почему ты так уверен? Кто нас выпустит за границу?
- Милли, детка, за такие деньги, которые лежат на счетах и за такую информацию, которой владеем мы, найдутся люди, согласные заняться нашими проблемами.
- Кто?
- Вот договорюсь и все расскажу. Обещаю, прямо сегодня, после встречи. Согласна? - Костя широко улыбнулся и наклонился к Милене.
- Хорошо.
- Я люблю тебя, детка. Будь уверена в этом. - Он поцеловал ее, сильно и страстно. Милена поежилась. Вдруг ей вспомнилось, что также ее целовал Андрей. Андрей, который впоследствии оказался предателем Перовым. Она отогнала эти мысли и ответила на поцелуй.
- Удачи тебе, милый.
- Ты говоришь так прекрасно, так женственно. Ты так не разговаривала никогда! – Костя внимательно изучал ее, как будто увидел впервые.
- Ты знаешь, я и вправду вновь почувствовала себя женщиной. Иди, не задерживайся. Со мной все будет в порядке. - Милена проводила его до двери, оделась, привела себя в порядок и стала ждать Чекмарева.
Глава 11.Застенки зазеркалья
У Ворона болела голова. Тупая, навязчивая боль сдавливала виски и отдавалась в левую половину затылка. Это было, в принципе, довольно занятно, как может боль поглотить лишь часть тканей головного мозга, но при этом испортить всю ночь. Любые звуки его раздражали. Было раннее утро, впереди намечался рассвет. Весна, пора провокаций природы, вытаскивала из заначек все свои болячки. Подагра, паранойя, мигрень, шизофрения. Вся толпа людская, промелькнувшая перед ним за эти месяцы, казалась Андрею Васильевичу скопищем безумцев, маньяков, тупо вышагивающим по вычерченным и обнесенным флажками тропам, бездумно исполняющим танец роботов. Программируемые безответные массы. Где-то там среди них бродит неприкаянно сбитая с орбиты, втоптанная в земную грязь женщина. Женщина, для которой он - Воронцов - уготовил смерть. Без сожалений, без злорадства, просто потому, что на шахматной доске, где ей не посчастливилось стоять, таким вышел оптимальный расклад. Чтобы сохранить короля. Чтобы сохранить королевство. Оно не было ему нужно. Он устал, у него болела голова, ныли пораженные артритом суставы. Король стал развалиной. И все же ничто не остановит его исполнить его безумную партию. Он лежал на диване в полумраке мансарды и старательно прикрывал глаза руками. Любая частичка света, проникавшая сквозь заслон, отдавалась волнами боли. По земле стелился туман. Карабкался дымчатыми пальцами по кирпичным уступам особняка, норовил заползти в комнату, поглотить весь кислород, подменив его пустым черным ничем, вакуумом. Дочери разъехались по курортам, отказываясь сидеть и смотреть на моросящие подмосковные дожди - зачем им эта нуднятина? Есть на земле столько мест, где всегда тепло и солнечно, где для них сам океан открывает свои теплые соленые объятия. Эта романтика для богатых позволяла им физически ощутить свое превосходство, привилегированность. В ней, родимой, и заключался, в общем-то, смысл их жизни. Каждый день подтверждать, ни от кого не отстать, соответствовать, быть в меру бесполезными, уверенно чувствовать себя в абсолютной праздности, излучать никчемную избранность. Все это требовало огромных усилий, тяжкий труд для тех, кому больше нечем заняться. А главное, все эти потуги его доченек поглощали такие средства, что он изнемогал. Капитал, сколоченный такой ценой, обагренный кровью, сдобренный предательством и приправленный извращениями, как особой изюминкой - он таял под тропическим курортным солнцем, растворялся в тошнотворных московских светских вечеринках. Еще, еще раз еще, нам нужно больше - ото всюду тянулись километры счетов. Мобильные телефоны, лимузины, личные шоферы, яхты на Клязьминском водохранилище, клубные взносы, закрытые школы, личные модельеры, ландшафтный дизайн, садовник, горничная, стадо охраны, тупых бритых молодых мужчин, предпочитавших смотреть футбол в его кпп на его земле и за его счет… Список продолжался бесконечно. Так уж получилось, что теперь только Милена могла спасти его от разорения. Она стерпит. Еще одна безвинная жертва ничего не изменит. От этого он не станет хуже спать
- Андрюнечка, тебя к телефону, - заспанная Элеонора в воздушном розовом пеньюаре, смотревшемся невероятно пошло на ее старом бесформенном теле, стояла в проходе и неприкрыто зевала. Ворон вынырнул из омута бессвязных образов и мыслей. Боль пронзила его виски с утроенной силой. Ночь подошла к концу, неумолимо наваливался новый день. Ворон вспомнил, что сегодня Милена будет у памятника Пушкину. Почему-то эта мысль не принесла ему никакого удовлетворения.
- Кто там еще? Лерочка, разве можно звонить так рано? Послала бы их.
- Не зови меня Лерой. Ты знаешь, я этого не люблю, - Она поджала губки, имитируя детскую обидку. Ворон поморщился.
- Нора, кто звонит?
- Я не знаю, я в твоих деловых партнерах не разбираюсь. Это не мое дело. Кто-то по твоей личной линии. Говорят, дело срочное и важное.
- Ну, хорошо, - Андрей Васильевич со стоном поднялся, - я поговорю из кабинета.
- Хоть от черта лысого. Я пошла спать. И вообще, держи трубку около себя. - Элеонора развернулась и демонстративно отточенной походкой направилась вниз по лестнице. Ворон прошел за ней. Кабинет располагался рядом с библиотекой, но и спальня была недалеко. Когда Нора проектировала расположение комнат, она все ключевые помещения прилепила к бытовым, видимо, чтобы легче было подслушивать. Боевой опыт сказался и здесь, с горечью подумал Андрей Васильевич. Он поднял трубку и прислушался. В трубке застыла тишина. Вдруг у Воронцова дрогнуло сердце. Дрогнуло и ухнуло куда-то вниз, как в мультике про кота и зверскую мышь. Голос вдруг пропал, он не смог выдавить из себя ни звука. Но на другом конце провода раздался знакомый голос
- Ты здесь, Воронцов?
- Да, Семен, - выдавил из себя Андрей Васильевич
- Хорошо. Ты в кабинете?
- Да
- Включи компьютер.
- Зачем? - Ворон почувствовал, что его затряс озноб. Дрожащими руками он подтянул ноутбук поближе к себе и навалился на кнопку загрузки.
- Сюрприз!!! - Деланно улыбнулся Семен. Ворон через провода будто увидел, как рот его теперь врага растягивается в жестокой улыбке. Рука непроизвольно потянулась к сердцу.
- Что ты сделал?
- Включил?
- ДА!!!
- Получи почту.
- Сейчас, это займет некоторое время
- Да брось ты дурничать. Уж в твоих проводах вся скорость света, не меньше. Получил?
- Качаю.
- Как докачаешь, внимательно прочитай. Срок на исправление ситуации, две недели. Я очень добрый. Потом можешь снова ждать письмеца от друга сердца.
Семен бросил трубку. На жидкокристаллическом экране суперсовременного компьютера вскрылось фото. Андрей Васильевич как-то дико, по петушиному вскрикнул и осел в кресло. Его Никитка, связанный и с кляпом во рту смотрел с экрана прямо ему в глаза. Какие-то люди запихивали его в автомобиль. Впрочем, что это за люди, он прекрасно знал. Еще несколько фотографий, от которых в глазах у Ворона потемнело. Человек в униформе с маской на лице профессионально вводил что-то в вену его мальчика. Судя по жуткому выражению его лица, Никита явно был панически напуган. На следующей он уже спал. На последней фотке малыш, его единственная отрада в жизни, спал на бетонном полу, в каком то грязном бункере, его личико покрывала страшная, нереальная бледность. Вдруг, через минуту после вскрытия последней картинки, экран замигал, свернулся, изобразив взрыв. Файл с фотографиями самоуничтожился. В окне всплыла фраза: «Только от вас зависит, сможет ли ангел проснуться». Ворон уронил голову на колени и зарыдал. За его спиной как всегда бесшумная, обозначилась Нора
- Ты давно здесь? Ты видела?
- Достаточно. Надо срочно позвонить в колледж. Вдруг это блеф? - Нора была спокойна, в отличие от трясущегося и мечущегося Воронцова
- Звони, я не могу
- Только не вздумай сейчас свалиться с сердечным приступом. Это было бы слишком легко.
- Как ты жестока! - поразился он
- Я?! У нас украли единственного внука, потом возможно, примутся за нас, а я слишком спокойна! Алло. Охрана? Мне плевать, что еще очень рано. Мне нужна информация о Никите Воронцове. У нас есть информация, что его забрали из колледжа. Это так или нет? Да, я подожду. - Элеонора убрала телефон от уха и посмотрела на стол. Она как сейчас помнила себя прелестной тоненькой блондинкой с большой высокой грудью и ровными ногами, всегда располагавшимися на десятисантиметровом каблуке. Нежный цветок с голубоватыми озерами глаз, так называл Воронцов ее во времена, когда молоденькая секретарша Лерочка приносила ему на подпись министерские документы и давала понять всеми способами, насколько она доступна. Вся только для него, все, что он только пожелает. У Норы был составлен строгий жизненный план, в котором для Ворона было отведено особое место. И поэтому ему можно было все. С моралью, совестью и стыдом Элеонора попрощалась в тот день, когда переступила порог одного стандартного кабинета на Лубянке и приняла от ничем не примечательного серого человека одно вполне обычное для тех времен предложение. Секретарь – проститутка, женщина, в присутствии и при непосредственном участии которой расслабляются и отдыхают большие люди – ее боссы, такая дама стала для серого человека кладезем информации. Но Ворона, сильного, красивого и беспощадного, Норочка оставила себе. Когда однажды Воронцов не сдержался и приложил к практически оголенным в свободном декольте грудям ладонь, она не дернулась, не захихикала и не убежала. Она заперла дверь и села к нему на колени, шепнув на ушко «я так хочу вас». С тех пор она была для него как наркотик. Она копила и складывала в отдельную коробочку все, что могло их сблизить, сцепить узами страха и круговой поруки сильнее, чем узами любви. Она била без промаха, оплачивая свое будущее благополучие округлым задом, мягкой манящей грудью, готовностью к экспериментам. А Ворон оказался любителем клубнички. Когда прошло первое увлечение и он насытился ею, то стал развлекаться по-взрослому, принуждая ее все дальше уходить в дебри половых извращений. Нет-нет. Он не бил ее, не насиловал и ни к чему не принуждал. Она на все шла сама. Сама подогревала его нездоровый интерес, чтобы не оборвалась эта хрупкая нить между ними. Но теперь! Теперь она не считала нужным вспоминать о своем согласии. Гораздо удобнее и приятнее было вспоминать, как он был жесток и грязен. Какие мерзости заставлял ее вытворять. Ее, бедную невинную жертву не пойми чего…. Со временем, уже после того, как она добилась своего и стала мадам Воронцова, ее грудь упала, ягодицы после двух родов обвисли и Лерочка стала гораздо спокойнее относиться к сексуальным закидонам муженька. Оказалось, что воздушная дурочка Нора весьма властна, жестока и резка. И теперь, когда она смело могла послать его ко всем чертям, Элеонора мстила за каждое пережитое ею унижение, за все извращенные фантазии Воронцова, которые она воплощала в жизнь, отплевываясь и оттираясь в душе часами после групповухи или показательных лесбийских оргий, где она отдавала свое тело кому ни попадя, или выставляла его напоказ по приказу своего хозяина перед всяким сбродом. Особенно же ее бесило, что с некоторых пор сам Андрюшечка перестал принимать в этом участия, только смотрел широко раскрытыми черными глазами, прожигая дыры в ее наготе, а потом трахал ее, стараясь, чтобы она кричала от боли. И сейчас она желала компенсации. Она бы с радостью отправила его на самые страшные адские муки, но он был ей нужен. Они сцепились, как сиамские близнецы, ненавидя друг друга и не имея избавления друг от друга.
- Что они сказали?
- Ну что они могут сказать, эти уроды? Пойдут позовут начальство. Где у тебя эти чертовы сигареты? - Нора заметно нервничала.
- Ты же не куришь! И зачем держать в доме столько охраны, если они не могут сохранить одного-единственного маленького мальчика!
- От….сь, старый козлина. Что ты такое вытворил, что у нас крадут детей?
- Это из-за денег Изумруда.
- Так это Семен, что ли? – Нора оказалась в курсе его проблем гораздо больше, чем он ожидал.
- Да.
- О господи, этого еще не хватало. Сколько ты ему должен? Давай все продадим и расплатимся.
- Невозможно, у нас столько нет.
- Да сколько же там?
- Ему я должен по предварительным подсчетам миллионов пятнадцать - восемнадцать.
- Охх, - Нора потрясенно застыла с открытым ртом, - да как же ты позволил кинуть себя на такие бабки? Ты, чмо безмозглое…Что? Да, я слушаю! Что вы говорите!!! А когда это произошло? На каком основании вы выдали ребенка? ЧТО!!!
- Что там, Нора, умоляю, - Ворон весь подался вперед, пытаясь услышать хоть что-то. Внезапно Нора нажала отбой и прижала телефон к груди.
- Они говорят, что вчера вечером за ним приехала какая-то женщина с запиской от меня. Представилась, как его новая гувернантка. Они, следуя инструкции, позвонили сюда, и я им ответила, что мальчик должен присутствовать при каком-то семейном торжестве. Они его отпустили. Андрюшечка, как это возможно?
- О господи. Какой ужас.
- Я ничего не понимаю. Я никому не отвечала?!
- Нора, это радиоперехват звонка, а отвечал пародист. Отвечал твоим голосом. Как же они расстарались в мою честь!
- Но ведь они звонили сюда.
- А дозвонились туда. Это не так уж и сложно. Что же делать? - Ворон качался из стороны в сторону, как безумный.
- Думай. На то ты и мужчина. Пойду позвоню девочкам. Полина должна приехать. Это же ее сын.
- Дура, идиотка, ты еще поминки закажи, чтобы потом не возиться
- ЗАТКНИСЬ. Это ты во всем виноват, мудила. Тебе и отвечать.
- Как тратить деньги пачками, так мы все готовы, а как отвечать, так вы слабый пол. Подстилка КГБшная. Забыла, из чего я тебя вытащил?
- Ах, ты поскуда! - звон пощечины привел Ворона в чувство. Он вытаращился на Элеонору.
- Окей, хватит орать друг на друга. Бесполезно. У меня сегодня еще очень много дел. Все будет хорошо, Малиновская уже практически в моих руках. Нора, оставь девочек в покое, зачем их дергать раньше времени? Они только все испортят. Хорошо? - Ворон примирительно протянул морщинистую ладонь своей жене-шлюхе. Сколько он с ней жил, столько ненавидел. «Где же ты, моя спокойная, обеспеченная и уважаемая старость. Даже если я вылезу из этой передряги, я буду до самого конца смотреть на эту увядшую проститутку. Вот он - достойный итог. Усмешка судьбы». Ворон встал, принял все имевшиеся в доме препараты-стимуляторы и пошел вниз. Пришла пора проводить операцию захвата.
Милена собиралась на встречу с Ликой. Внутри у нее все дрожало при воспоминании о предыдущей ночи. Она не верила и боялась, но уже понемногу ее сердце оттаивало и загоралось теплотой при мысли о Косте. По-хорошему, столь великолепного, нежного, сильного и красивого мужчины она еще никогда за свою сложную жизнь не встречала. Сердце ее пело. Вопреки всему, она не боялась ничего. Слишком многое, по ее мнению говорило в пользу счастья. Даже Чекмарев, вернувшийся под утро довольным и лоснящимся, как кусок новогоднего пирога, радовал ее. Вечно раздраженное и какое-то обиженное выражение ушло с его лица. Он снисходительно и по-доброму иронично ухмылялся, с удовольствием пил с ней чай на кухне. Они смеялись, он рассказал ей какой-то дурацкий анекдот про то, как однажды ежик научился дышать попой, потом сел на пенек, да и задохнулся. А Милена смеялась, долго и в голос, как не смеялась уже несколько лет. Они проверили все документы, взяли поддельные паспорта, деньги, вызвали такси. На улице клубился туман. Он помогал им, создавал ощущение закрытости, надежности их убежища.
- Куда бы ты поехал жить, если все закончится. А, Чекмарев? - Милена была в настроении помечтать.
- А никуда. Пошел бы в адвокаты.
- Почему? - усмехнулась она
- И денег больше и так не подставят. Уж очень много я чего знаю про нашу систему правосудия. Жаль опыту пропадать.
- А может обратно в ментуру?
- Ну, уж нет. Опять в угоду каких-то умников свою жопу подставлять! Хватит с меня.
- Тогда может за границу? Я вот поехала бы жить в Канаду. Там леса, озера. Красота, тихо, спокойно, никто не найдет.
- Да уж, с чем-чем, а с манией преследования нам предстоит жить до конца жизни.
- Я бы ребенка родила. - Мечтательно зажмурила глаза Милена. Прямо как кошка
- И не иначе, как Костянычу, - ехидно задразнился Мишка, - да ладно, чего там, я ж не слепой. Между прочим, он парень отличный. Так что тебе крупно повезет, если ты исхитришься ему народить киндерсюрприз.
- Какой ты сегодня добрый. Не иначе и тебя кто-то нежно полюбил.
- Да уж, у нас в стране бабы жалостливые и быстрые. Порой, даже удивительно. Слушай, можно вопрос?
- Чего это ты спрашиваешь? Обычно ты не озабочиваешься моим разрешением.
- Не хочу, чтоб ты обиделась.
- Нда. Такое я обещать не могу. Ты ведь всякое брякнуть можешь. Но я постараюсь. - Милена подсела поближе, шутейно демонстрируя внимание.
- Почему ты до сих пор никого не родила? Не хотела?
Милена замолчала. Мишка уже было пожалел, что спросил. Она смотрела на детей, бегающих во дворе и молчала. Подошла к плите и плеснула в чашку кипятку, но выпить не смогла, обожглась и отставила чашку на стол.
- Ты знаешь, и я хотела, и муж был не против. И даже пробовали. Я сейчас думаю, почему? Наверное, бог не дал. Вадим сказал, что я бесплодна. Тяжело об этом вспоминать, но раз уж ты спросил. Я тогда очень страдала, тем более что именно после этого Вадим начал от меня отдаляться. Если бы я смогла родить ему ребенка, он не бросал бы меня по вечерам одну в обнимку с коньяком. Это факт.
- А в чем дело? Ты ходила к врачам? Что они сказали?
- Да нет, особо не ходила. Как-то стыдно было. Глупо все это, правда?
- Вовсе нет. Надо было обязательно установить причину, сейчас почти все лечат.
- Да.…Наверно, ты прав. Но, сделанного не воротишь. Один раз мне сказали в консультации, что это такой вид женского психологического бесплодия. А сегодня вдруг на меня накатило. Вот дура-то. Размечталась, а самой бы ноги унести. Дурдом на выгуле, - Милена искусственно засмеялась, но Мишка заметил, как надломился ее голос, как наполнились слезами глаза. И тут он сделала небывалую вещь - присел к ней, обнял за плечи, прижал к себе и начал успокаивать как маленькую.
- Ну-ну, будет тебе плакать. Не беда, какие твои годы. Сейчас уедешь за границу, там врачи отличные. Родишь себе мальчишку. Толстенького и сероглазого, как и ты и умненького, как Малахов. И все горести уйдут. Будете любоваться на закат у Ниагарского водопада. А сейчас нам пора. Ты готова успокоиться. Соберись. У нас нет времени на нормальные человеческие чувства. Отплачешь потом, ладно? - Чекмарев был как-то по отечески нежен и прямо-таки источал понимание и терпение.
Милена к этому в нем совершенно не привыкла. Она с удивлением и интересом смотрела на него. Сегодня все было не так, как обычно. Сегодня ее душа не так болела и не так разрывалась на часть. Ее сердце не было покрыто таким толстым слоем льда. Однако она помнила, что предстоит еще много чего. И, прежде всего это многое сейчас зависело от того, сумеют ли они договориться с Ликой. Она ведь, понятное дело, захочет денег, захочет гарантий. А какие гарантии они могут дать сейчас. Милена подозревала, что если ей не удастся уговорить Эльгарову миром, ее попутчики применят к ней весьма крутые меры. Милли же была готова даже предложить Лике лететь вместе с ними. Пусть Лику придется хоть озолотить, лишь бы выбраться из этой страны, от этих страшных людей, которые здесь всем заправляют и попутно творят, что пожелают. Разбили ее жизнь. Почти. Лика стала их пропуском в рай, палочкай-выручалочкой. В каком банке лежат деньги, оставленные Вадимом? Что нужно для их получения, какие условия Вадим поставил на случай своей смерти. Да что там, в каком банке, они даже не представляют себе хотя бы отдаленно, в какой стране это все происходило. Швейцария? Австрия? Канада? Карибы? Какой-нибудь далекий никому не интересный оффшор? Полный мрак. Лика может получить все, что бы ни пожелала. Они это понимали. Она наверняка понимала это тоже. Малиновская и Чекмарев вышли и сели в такси. Они не вызывали ни у кого вопросов. Тихая семья, молодая ячейка общества. Ни шума, ни неприятностей. У всех московский выговор. В доме около двухсот квартир. Какое дело может быть до этих типичных прощелыг, молчаливых и нелюдимых. Подумаешь, делов-то, квартиру сняли. Подумаешь, ездят на такси. Сейчас все крутые пошли, в метро им тесно и душно. Повоевали бы да поголодали бы с наше, научились бы ценить вещи. Пусть катятся, обычный московский дворик гордо пропустит их через себя, не обратив ни малейшего внимания.
Такси покатило по загруженным по горло дорогам Москвы. Добраться от их района до памятника Пушкину - непростая задача для автомобилиста, но не поставит в тупик пожилого таксиста. Ему и дела нет, зачем для такого маршрута молодые люди выбрали дорогущее платное такси, почему не сэкономили время и деньги, не поехали на метро. Счетчик тикает, желтая волга продирается через плотины светофоров, водитель со вкусом смачно матерится: на дорогах стало так много козлов, которые думают, что они умнее всех. Водитель дымит как паровоз, не спросясь у клиентов. В машине стоит такая вонь, что не продышаться. Милена пытается дышать через щель окна. Совдеповский сервис, сиди и не дергайся. Водитель волнуется - а хватит ли у этой шелупони денег на такую дорогую поездку. Милена думает о Малахове, Чекмарев о том, как выпьет водки на берегу какой-нибудь широченной реки с какой-нибудь грудастой бабой, водитель думает о деньгах. ОМОНовцы из оцепления вокруг Тверской думают, что не имеют права упустить опаснейшую мошенницу. Омоновцы вглядываются в ее фото, его прислали из колонии. Брать только живьем. Тех, кто приедет с ней, оставлять не обязательно. Ценнейшие сведения государственной важности кроются в башке только этой бабы. И, в целом, именно эту башку нужно сохранить. Башку, а не, скажем, руки. Надо быть аккуратней. Омоновцы думают, как странно работать в штатском, да еще и без масок. Опять же, калашей очень не хватает. Малахов думает, как бы ему не опоздать. Он совсем рядом, в доме напротив памятника, но его задерживают люди, к которым он пришел. И это не те люди, которых он мог бы послать. Он смотрит на часы, он смотрит в окно. Еще есть десять минут. За эти десять минут он должен объяснить, что происходит у них под окном. Объяснить и выбежать к Ней. Милена смотрит в окно, думает о Малахове, видит памятник Пушкину. Там, кажется, уже стоит Лика. Ей не видно ее лица, но это точно она, даже одежда та же. Чекмарев расплачивается с водителем. Водитель думает, что он удачно накрутил сверху тарифа стошку. Чекмарев выходит из машины и идет к Милениной двери, чтобы ей ее открыть. Малахов смотрит в окно и его видит. Он видит не только его. Он бежит к лифтам, наплевав на разговор. Лифт едет долго. Чекмарев открывает Миленину дверь. Милена показывает ему на Лику. Миша кивает. Все хорошо. Омоновец опознает Милену. Его рация в порядке, он профессионал. Такси берут в кольцо. Малахов едет в лифте. На душе у него неспокойно. Лифт останавливается на каждом этаже. Неторопливо заходят и выходят на этажах люди. Дом высокий, этажей много, люди идут с обеда. Им хорошо, они сыты. Им некуда спешить и они не спешат. Малахов в панике продирается через охрану у входа, вылетает на перекресток, не знает, почему там, где было такси, собралась такая толпа. Он видит человека в штатском, тот что-то говорит по рации. Ледяные щупальца полного поражения хватают Малахова за сердце. Толпа рассеивается, краем глаза он замечает, как водитель из желтой волги расставляет ноги, по команде размазывает руки по капоту. Милена вырывается и бежит к Малахову, он как парализованный смотрит на нее и не может от ужаса пошевелить даже кончиком пальца. В глазах Милли застыл немой вопрос. Она с ужасом смотрит на его застывшее, безучастное лицо и спотыкается. Косте кажется, что она спотыкнулась об него, об его застывший взгляд, об его онемевшее тело. Но это не так. Он понимает, что только что прозвучал выстрел. Стрелял кто-то в штатском с такой же рацией у рта. Кажется, он попал ей в ногу. Как в немом кино, Костя смотрел, как ее волокут к большой черной машине. Вдруг раздается еще один выстрел. Костя дергает головой и видит, как Чекмарев отлетает от волокущих Милену людей. Отлетает, как шарик, разбрасывая в полете руки. Из его рта вылетает столб крови. Он падает на асфальт и безжизненно замирает. Кровь, не успевая сворачиваться, вытекает из Мишки и почему-то до него никому нет дела. Милена страшно кричит, у Кости закладывает уши от ее крика, он дергается от него как от электрошока. Над его головой висит серое, тяжелое и равнодушное небо. Милену увозят. Эта мысль наполняет Константина Малахова отчаянием. Он хватает такси и, размахивая пачкой долларов, умоляет не упустить черный Мерседес. Милена ничего этого не видит, она лежит без сознания, вырубленная чьим-то услужливым кулаком. Простреленное бедро кровит, но никого это не смущает. Задание выполнено, баба жива и обезврежена. ОМОН знает свое дело добре. А ноги латать будут доктора. Машина летит по улицам города. На окраине омоновцев в машине сменяет личная охрана Ворона. ОМОН может отдыхать, их смена кончилась. Мероприятие прошло без отклонения от плана. Можно порадовать жен гарантированной премией и благодарностью. Командир смены получит теперь повышение. Милена едет дальше, за город, в личный особняк Ворона. Приходя в себя, она каждый раз получает в качестве анестезии удар в солнечное сплетение и затихает. Ей нет до происходящего никакого дела. В этот момент перед ее глазами стоит Костя. Последний предатель ее жизни Константин Малахов.
Глава 12. Предел.
Она не поняла, сколько же прошло времени. Время, пространство, место - какая разница, какое это имеет теперь значение? Милена лежала на холодном бетонном полу. Во рту противно размокал грязный кляп. Слюна сочилась по уголкам губ, не смотря на судорожные сглатывания Милены. Руки ее были стянуты наручниками, ноги перепутались в веревке. Страшное неудобство позы доставляло ей большие страдания, чем даже боль в простреленном бедре. Никому не пришло в голову проверить, все ли у нее в порядке с ногой. Голова кружилась, к горлу подкатывали волнами приступы дурноты. Перед глазами плясали неуловимые вспышки света. В сумраке подвала она различала контуры каких-то стеллажей, всюду валялся какой-то хлам, стояли банки. Серые бетонные стены, такие же, как и пол, излучали холод. Холод сковал все, исходил ото всего кругами, как радиация. В том месте с затхлым невкусным воздухом, не предназначенном для дыхания, хорошо было только несуразным банкам с огурцами. Милые традиции российского обывателя диковато смотрелись в сложившихся обстоятельствах. Гораздо правильнее здесь была бы, скажем, дыба или колья. Милена чувствовала себя участницей событий дешевого средневекового романа. Вот сейчас откроется дверь и войдет победитель викинг в кольчуге и доспехах. У него будут пронзительные синие глаза, огромный рост, сила и стать. Он предъявит свои мужские права на поверженную дочь врага. Он будет беспощаден, удовлетворяя свой природный инстинкт продолжателя жизни, но она сможет его простить и принять. Он полюбит ее, она родит ему сыновей, они будут очень счастливы и умрут в один день. Однако огурцы здесь совершенно не вписывались. Эти мысли могли бы ее развлечь, если бы ее тело не болело так сильно. Такой физической, такой животной боли она не испытывала никогда. Ее простреленная нога ныла, боль смешивалась с онемением и заливала все тело. Гудели выкрученные в неестественных линиях руки, наручники впивались в запястья. От сильных ударов еще в машине она непроизвольно обмочилась, теперь к невыносимым мукам еще прибавилось чувство унижения и гадливости. Она была подавлена, разбита. Если бы ей дали принять горячий душ, отоспаться, перебинтовать рану, одеть теплую сухую одежду, о да! Тогда она могла бы быть стойкой, сильной, она стала бы бороться. Но сейчас, валяясь на грязном полу, как червяк, грязная, опоганенная и разбитая, не имея возможности выпрямиться, разогнуть усталые конечности - сейчас она и была червяком. Слабая, готовая на все ради глотка воды. В принципе, на это и был весь расчет. Смысл и логика преследователя работала как отточенный механизм швейцарских часов. Еще чуть-чуть и она завоет, еще несколько часов, и она примется умолять. Она отдаст все, что угодно, исполнит любой приказ. Через пару дней она со слезами умиления станет благодарить, если ей позволят умереть. В подвале было тихо. Минуты тянулись, зацепляясь друг за друга, как цепкие стальные когти. Минуты впивались в ее тело. Она хотела в туалет. Ее затрясло в истерических конвульсиях. Она каталась по полу и мычала через кляп, теряя остатки самообладания. Сквозь равнодушный сумрак подвала ее незаметно рассматривали чужие внимательные глаза. Ворон ликовал. Она здесь, в его руках. Раздавленная и беспомощная. Она сделает все. Надо только разыграть все как по нотам. Он не был от природы садистом, не получал, как Синичкин, удовольствия от беспомощной униженной женской плоти. Но чтобы она больше никогда не смогла помешать его планам, ее просто необходимо было поломать. Сломать, как игрушечный паровозик. Не оставить в ней и намека на свободу выбора, личности. Свести ее жизнь к реализации низменных, физиологических инстинктов. Этому их специально обучали, они все это умели давным-давно. Задача была не сложнее, чем приготовить мягкое, сочное тушеное на медленном огне седло молодого барашка. Действуй последовательно, выполняй в точности все указания рецепта, не думай о том, что барашек против, что он может и не хотеть становиться едой. Делай все правильно и - вуаля - получай готовое блюдо. Мягкий, податливый биоробот. Послушная домашняя скотина. Эту технологию вовсю отработали и применяют чеченцы. Эта методика помогает им зарабатывать деньги и вести домашнее хозяйство. Человеческая природа не так уж сложна, и совсем не прочна. Где тонко, там и рвется, а уж найти, где это тонко - простая задача для специалиста. Ворон был специалистом экстра - класса. Он спокойно смотрел на Миленину истерику и ждал нужного момента. Конечно, лучше всего ему было оставить ее лежать еще на денек. Но у него не было времени. Где-то на таком же бетонном полу лежал и изнемогал от страха его внучек. Ворон едва заметно кивнул головой. Бритоголовый парень из охраны прошел внутрь. В руках у него была прожекторная лампа. Он воткнул ее в розетку и направил яркий свет прямо в лицо щурящейся Малиновской. Свободной рукой он вырвал из ее рта кляп.
- Ваше имя?
- Что?! Позовите врача, развяжите меня немедленно.
- Отвечайте только на поставленный вопрос. Ваше имя?
- Послушайте, вы. Я вас не вижу. Уберите лампу. Я не стану отвечать, пока вы не снимите мне наручники.
- Хорошо. Вы не понимаете по-хорошему. Каждый раз, когда вы будете произносить слово не по сути поставленного вопроса, даже если вы просто попроситесь в туалет, например, вам будет больно. Вот так. - Он дернул ее за простреленную ногу, подтягивая к себе, и сжал пальцами рану. Милена заорала в голос.
- Хорошо, пожалуйста, прекратите!
- Отлично, попробуем еще. Ваше имя?
- Милена
- Полное.
- Милена Романовна Малиновская.
- Отлично. Вам удобно?
- Нет, как вы можете спрашивать?
- Неправильный ответ, - амбал сжал бедро.
- Все прекрасно, - она дрожала всем телом и тихо скулила. По лицу катились слезы.
- Вы знаете, кто я?
- Нет.
- Попробуйте еще. Вы догадываетесь, кто я?
- Вы Воронцов.
- Что вам известно про Воронцова? Кто он? Почему вы думаете, что я - это он?
- Воронцов - единственный, кому был смысл меня преследовать.
- И что ему от вас могло понадобиться?
- Деньги. - Милена инстинктивно попыталась подтянуть к себе ноги. Экзекутор рывком вернул их обратно. Милена заплакала, но побоялась что-то сказать.
- У вас есть деньги? Много? Где они?
- Я не знаю, я ничего не знаю. Я ехала на встречу с женщиной, которая это знала.
- Вы встретились?
- Нет.
- Почему?
- Она не пришла. Послушайте, мне очень нужно в туалет. Это невозможно, ай, не надо, - слезы брызнули из глаз снова, колено задергалось, рефлексивно реагируя на боль.
- Ходите под себя. Никто вас не поведет в туалет. Еще одно слово не по теме и у вас окажется простреленным еще одно бедро. Вы меня поняли? Отвечайте!
- Да, - прошептала она.
- Сейчас вы мне расскажете, что мы с вами будем делать дальше. Если мне понравится, я дам вам обезболивающее. Если очень понравится, сниму наручники.
- Не понимаю!
- Думайте, - в воздухе раздался щелчок. Ее щека резко дернулась, она поняла, что он дал ее пощечину.
- Мы будем меня пытать. Мы будем издеваться
- Заметьте, дорогая, вы сами это предложили. Аривидерчи.
Милена услышала удаляющиеся шаги. Погас свет, и на несколько минут Милена полностью потеряла ориентацию, ее глаза не различали даже контуров. Скрипнула дверь, и все смолкло. Она отдышалась и попыталась понять, что и где у нее болит сильнее всего. Нога полностью онемела, бедро полыхало, как будто им прямо сейчас топили доменную печь. Горело лицо. Из носа текла кровь. У нее оказалась сильно прикушена губа. Время потянулось снова. Ее трясло в ознобе, нога стала сильно опухать. Ей пришлось снова ходить под себя. Однако теперь это у нее не вызвало чувства такого уж сильного унижения. Она вспоминала свои первые дни в тюрьме. Почему-то ей показалось, что тогда было еще хуже. Тогда она думала, что, возможно, это она убила Вадима. Тогда она думала что Перов (то бишь Живунов) будет немерянно страдать и плакать без нее. Ей казалось, что она видит его несчастное лицо, видит, как он, склонившись над телефонным аппаратом, перебирает номера моргов и больниц. Она готова была помереть от одной только мысли, что он может узнать, где она на самом деле и за что туда попала. Тогда ей было гораздо хуже. А сейчас нет. Сейчас просто нервные импульсы шли от поврежденных насильственным путем тканей ее организма к мозгу. Мозг выдавал автоматическую команду устранения причин повреждения путем болевых сигналов. Не больше и не меньше. Она плакала, билась и кричала, она ходила под себя, но вся эта чистая физиология ее не тревожила. Душа ее была спокойна и готова. Малахов ее предал, Чекмарев погиб ее спасая. Парадокс. Как она, все-таки, крупно ошибается в людях. Так или иначе, на этой земле ее ничто больше не держит. Перов был подлецом и убийцей. Ничего необычного в том, что она умрет в этом подвале, собственно говоря, и не было. Ни разу со времени ее ареста ей еще не было так спокойно. Но…нет, она готова умереть, но не готова сделать это безропотно и молча. Обливаться соплями и мочой, даже не видя лица того, кто ее во все это втравил. Не плюнуть в лицо автору и режиссеру это кошмара? На это она готова не была. В оконных прорезях, серевших под потолком, она увидела, как небо начинает светлеть после ночи. Туман рассеялся, установилась промозглая осенняя погода. Усталые нервы затихли, организм брал свое. Милена, повидавшая уже всякое, вспомнила недели, проведенные ею в тайге. Там так же, как и сейчас, ее тело было изрезано и избито, она также была голодна и измотана, такой же ледяной ветер пронизывал ее насквозь. Однако там еще были и комары и мошкара. Здесь было, бесспорно, лучше. Милена уснула. Ворон не поверил своим глазам, когда вошел наутро. Он, было, подумал, что она без сознания. Он даже перепугался, что она могла умереть, и принялся хватать ее за руки, ища нитку пульса. Она пошевелилась и по-детски зачмокала губами. Ворон сел рядом с ней и отдышался. Пришло время второго раунда. Пора быть хорошим. Он развязал ей ноги и разомкнул наручники на запястьях.
- Как вы себя чувствуете, Милена? Вам лучше? Очень хорошо, что вам удалось поспать, - в его голосе звучала неподдельная отеческая забота. Милена простонала и разлепила слипшиеся веки.
- Кто вы?
- Неважно. Вам надо обработать рану и сделать укол.
- А почему вчера это никому не пришло в голову?
- Я не мог ничего вчера сделать. Не все здесь решаю я, - она разглядела его лицо и отшатнулась.
- Вы Воронцов! Я думала, что вчера…
- Видите ли, Миленочка. Получилось, что мы с вами оба попали в ужасную историю. Сидите, сидите. Я все сделаю, - он разрезал ее брючину и оголил рану. Затем он вылил на нее бутылочку перекиси водорода и пережал рану марлевой повязкой. Милена застонала. Однако его руки были профессиональны и аккуратны. Он закатил ее рукав и ввел в вену шприц. Внезапно по ее телу разлилось тепло. Она в восторге откинулась назад и прикрыла глаза. Волна благодарности захлестнула ее.
- Что вы мне вкололи?
- Антибиотик пополам с анестезией. Сейчас вам станет получше.
- Да…- мечтательно протянула она и сонно улыбнулась.
- Не скрою, я не ангел. Я причастен ко всей этой истории также, как мой босс. Тот, кто был здесь вчера.
- Зверюга.
- Тсс. Не говорите так. У стен здесь тоже есть уши. Ваш муж страшно виноват перед ним. Он его кинул так, что ему небо показалось с овчинку. И мы все тоже попали. Я был посредником в этом деле, и теперь сам рискую не сегодня-завтра оказаться тут рядом с вами.
- Почему? Вы то тут причем, - Милену охватила эйфория, она с любовью смотрела на старика, бинтующего ее ногу.
- Я то причем, еще как. Ну да ладно. Так получилось, что теперь ваша жизнь, а заодно и моя, в ваших руках.
- Что я должна сделать? Что-то подписать?
- Да нет, боюсь. Все несколько серьезнее, чем подпись. Ваш муж был неглупый человек. Жаль его, но что теперь поделаешь? Он серьезно усложнил порядок идентификации и вступление в права пользования деньгами. Я не знаю точно, но там зачем-то нужны именно лично вы. Поэтому вас так долго и искали. А то бы просто подделали бы все бумаги и оставили бы вас в покое.
- Я не понимаю. Мне что, надо лететь за границу. А если бы я не дожила? У меня уже было сто шансов из ста помереть.
- Тогда бы деньги вообще пропали. Эти банки как неприступные крепости. Будут держать их еще сто или двести лет, а потом заберут в казну государства и все дела. О, это было бы катастрофой. Но лететь никуда не надо. - Ворон нежно промокнул ссадины на лице.
- Кажется, кто-то идет.
- Мне пора. Я вернусь, как только смогу. Вы согласны, что уж лучше вести переговоры со мной?
- Конечно.
Ворон вышел, но на его место зашел какой-то болезненного вида молодой паренек. Он поднял с пола наручники и прицепил ее за руку к крюку в стене. Рука неестественно вздернулась. Милена потеряла опять свободу передвижения, однако сейчас это не доставляло ей такого уж сильного беспокойства. Добрый Андрей Васильевич всадил ей бронебойную дозу героина, и тягучие объятия наркотического кайфа сжали ее измученное тело. Статистикой подсчитано, что у нестабильных наркоманов период активного действия героина заканчивается через три-четыре часа. Затем наступает сон, а потом начинается период недовольства и уныния. Примерно через десять часов. Примерно через десять часов в ее камеру заходил бритый парень с лампой. Свет ударил по глазам, в голове застучала паника. Милена заплакала и заметалась. Тоска, сдобренная героиновым отходняком, взяла ее за горло.
- Добрый вечер, Милена Романовна.
- Добрый…
- Что-то вы невеселы. А между тем я позволил сделать кое-что для вас. Неужели это вас не обрадовало.
- Да, конечно, - еле слышно прошелестела, Милли и сжалась.
- Я думаю, вам надо показать разницу между тем и этим. - Удар застал ее врасплох, парень даже не закончил говорить, когда его рука, легко размахнувшись, припечаталась к ее лицу. Боль обожгла щеку. Из носа потекла кровь. На щеке содралась кожа - он не снял с кулака печатки. Сразу же последовал новый удар - в челюсть. Вкус крови чуть не вызвал приступ тошноты. Однако третий удар, в живот, не позволил приступу случиться. Милена дернулась, рефлекторно пытаясь отползти в сторону, однако рука, прикованная к стене, ей этого не позволила. Садист захохотал.
- До чего ты хороша сейчас, маленькая сучка. Ты придумала, чем мы будем заниматься с тобой? Чего молчишь? Говори! - он пнул ее ногой. Милену все же вырвало.
- Я думаю, мы займемся выуживанием денег, которые украл у вас мой муж. Мы сделаем все, чтобы их вернуть. Я лично приложу к этому все свои силы.
- О! Прогресс, это очень правильный ответ. В таком случае вам объяснят, что нужно делать. И запомните. Шанс выжить и не встретиться больше со мной у вас есть только в одном случае - если то, о чем вы сказали, удастся. Если вдруг по каким - то причинам представители банковских структур решат, что вы действуете по принуждению, или еще по каким-либо причинам сочтут невозможным открытие счета, вы тут же вернетесь сюда. Я садист, а степень моих потерь станет таковой, что я медленно, месяц за месяцем стану превращать вас в растение. Смерть станет желанным избавлением от той жизни, что я заставлю вас вести. Вы думаете, что знаете, что такое боль. Я вас уверяю, что смогу познакомить с ней гораздо ближе. Аривидерчи.
Он снова оставил ее валяться, обессиленную, задыхающуюся от пережитого страха, ослепленную и дезориентированную. Она зарыдала. Если бы она могла покончить с собой, наверное, она бы это сделала. Тишина сомкнулась над ней. Никто не шел. Она думала, что, добившись своих целей, они тут же ее поведут куда-нибудь. Ей стало бы легче, если бы произошло хоть что-нибудь. Но ничего не произошло. Еще сутки они висела на крюке, начиная уже бредить. Подвал наполнился призраками, Милена их уже практически видела. Сквозь пелену темноты и холода вдруг проступил образ Вадима. Он ласково и безмятежно смотрел на нее и тянул к ней руки, будто звал. Он был снова молодым и спокойным, и ей ужасно захотелось к нему, в его объятья, такие привычные и родные и такие бесконечно далекие. Образы смешивались и накладывались один на другой. Милена уже впадала в забытье, когда послышался новый скрип открывающейся двери. Милена не обратила на него никакого внимания. Ворон отстегнул наручники, растер ей запястья, дал выпить горячего чая, который он в термосе принес с собой. Милена пришла в себя и с восторгом смотрела на Воронцова. Ей казалось, что нет никого ближе и роднее, чем он. Его лицо, его благородная седина. Его ласковый взгляд, все располагало к себе, говорило о том, что ему можно полностью довериться. Милена припала к нему на грудь и разрыдалась. Он нежно поднял ее на руки и понес к выходу, приговаривая, что ей больше нечего бояться. Что все теперь будет хорошо. Наверху в теплой комнате ее ждала теплая ванна, мягкая красивая одежда, вкусная еда и маленький шприц. Милена была согласна принять с восторгом это все, но шприц манил ее больше всего. Он давал ей такое ощущение покоя и благополучия, что она была готова на все. Ворон смотрел на нее и думал, как просто и легко, в сущности, все прошло. Вот она, которая должна бы его ненавидеть лютой ненавистью, смотрит на него теплее, чем любая из его дочерей. Однако он был опытен и знал, что этот эффект пройдет через пару сытых дней. Надо было спешить. За последние сутки, которые она пролежала в подвале, он успел подготовить все. В Москве, в его офисе их через несколько часов уже ждали нотариус, представители банка из Канады, представитель канадского консульства, несколько свидетелей. Все были взволнованы, что Милена нашлась. Она долго находилась в плену у чеченских террористов, ее еле удалось отбить. Была проведена блистательная операция российских спецслужб. Все это было открыто им под подписку о неразглашении, чтобы стало понятно, почему мадам Малиновская находится в таком подавленном состоянии, откуда у нее следы побоев. Бедняжка, ей досталось, конечно. Но теперь, когда она откроет счет, оставленный ее мужем, она сможет пройти курс реабилитации, нанять самых лучших психоаналитиков, все, что угодно.
Милена, напичканная героином, одетая и причесанная специальным стилистом из своих, накормленная, сонная, довольная и спокойная с умилением делала все, что ей говорил заботливо державший ее за руку Воронцов. Он представлялся ее личным доктором. Он был самым лучшим, самым заботливым. Он был на ее стороне в этой войне. Она послушно и с улыбкой отвечала на вопросы.
- Вы осознаете последствия своих действий?
- Конечно.
- Как вы себя чувствуете?
- Спасибо, уже лучше. Почти совсем хорошо, хотя конечно, немного устала.
- Вам пришлось многое пережить. Приносим вам наши соболезнования.
- Спасибо за сочувствие.
- Представительство нашего банка в лице управляющего в России Герхарда Ирвинга, уполномочено сообщить вам, что вы являетесь правопреемницей закрытого депозитарного счета, открытого вашим мужем в канадском отделении нашего банка два года назад. Вы готовы принять эти права.
- Да, конечно, - улыбнулась Милена.
- Тогда подпишите при свидетелях эти бумаги и пройдите, пожалуйста, процедуру идентификации подписи.
- Пожалуйста, - Милена подмахивала бумаги не глядя.
- Отлично. Теперь от вас поступило ходатайство передать все полномочия на проведение операций на счете вашему лечащему врачу, Воронцову Андрею Васильевичу, присутствующему здесь. Права передаются в порядке передоверия, касаются всего объема операций, возможных с такого рода счетом. Все верно, Милена Романовна?
- Да, все верно. Я подтверждаю. - Милли посмотрела в глаза Ворона. Он ободряюще улыбнулся.
- Тогда подпишите при свидетелях эти бумаги, пожалуйста. И еще в реестре. Спасибо. У меня все. У вас есть ко мне вопросы, Милена Романовна.
- Да нет, какие вопросы?
- Ну, я не знаю. Во всяком случае, если есть, задавайте. А так, спасибо за внимание и счастливого пути. И от себя еще хочу пожелать доброго здоровья.
- Спасибо. - Милена поднялась и пошла к выходу, аккуратно, но твердо сопровождаемая Вороном. У выхода она остановилась и обернулась. Ворон замер и стиснул ее локоть.
- Скажите, а как ваш банк называется. Я как-то не обратила внимания.
- О конечно. Фест Конедиен Банк. Монреаль.
- Спасибо
- Не за что. До встречи
- Конечно. - Милена грустно улыбнулась и Ворон увел ее к машине. Она вдруг почувствовала, что нужно еще что-нибудь сделать, однако не смогла. В ее бок уперся пистолет. Ворон, по прежнему нежно улыбаясь, прошептал:
- Только дернись, и умрешь прямо здесь. Зачем тебе это надо? Садись в машину.
- Нет, - прошелестела она.
- Давай, - он подтолкнул ее дулом пистолета. Она очень ослабла за эти дни. Страх парализовал ее волю. Она неловко повалилась на сидение автомобиля, и тот резко дернул с места. Милена забилась между Вороном и охранником. Тот схватил ее и больно сжал ей плечи. Ворон быстро оголил руку и отточенным профессиональным приемом пронзил ее вену иглой. Милена обмякла и затихла. Черный бумер катил в сторону Барвихи. Андрей Васильевич набирал номер на мобильном телефоне.
Глава 12. Пятая власть.
- Послушай, Семен. Документы у меня, все в порядке. Теперь дело техники. Не трогай его. Пообещай…. Хорошо. Нет. Она будет у меня, пока все не закончится. До связи.
Ворон откинулся на кожаное сидение автомобиля. На его плече покоилась безвольно болтающаяся из стороны в сторону голова Милли. Она больше его не интересовала. Напичканное наркотиками тело, в котором он больше не нуждался. Она прекрасно сыграла свою роль, даже лучше, чем он предполагал. Она могла бы остаться жить, и он не имел бы ничего против. Но то, что она знала, должно было умереть вместе с нею. И это нечто, это знание должно было умереть, испариться сразу, как только он получит подтверждение о переводе. Андрей Васильевич еще раз любовно пересмотрел весь пакет документов. Каждая бумажка грела его душу, каждая Миленина подпись, каждый штамп сотрудника банка приближали день, когда он сможет спокойно развалиться в своем любимом кресле-качалке под раскидистой елью. Он станет разговаривать с Никиткой целыми днями, он будет прижимать его к своему старому сердцу, целовать его задиристую макушку. Вот он - итог его многомесячных безумных поисков, в этой тоненькой папочке. Его бессонные ночи, его руки в крови. Это стоило того. Оно того стоило. Милена должна умереть. Он не может держать ее у себя, не может так рисковать. Кто-то ей помогал, явно кто-то еще кроме Чекмарева. Этот кто-то может знать больше, чем можно обозначить максимально допустимый предел. Гораздо больше. И вообще неизвестно, сколько у него есть времени. Милена отработала, все, что могла. Она отыграла свою партию и ее пора убирать. Прямо сегодня. Сейчас. Как только окажемся за безопасными стенами Барвихи. Он посмотрел на спящую Милену Малиновскую. Слабая, разломанная и уничтоженная. Если бумаги застрянут по пути, она уже точно не сможет ничем помочь. Второй раз она не выйдет на поле. На самом деле, нет никакого смысла ждать. За окном начинало смеркаться. По окну автомобиля застучал нудный проливной дождь. Странная в этом году выдалась весна. Уже май, а с виду все это больше похоже на какой-нибудь октябрь. В сторону области тянулась унылая пробка. Автомобили притирались друг к другу, жались, как потерявшиеся щенки под дождем. Скорость упала до нуля, ехали короткими рывками, как будто перебежками под обстрелом. Милена спала и Воронцова тоже начало клонить ко сну, все-таки он был старым человеком. Такие нагрузки могли вредно сказаться на его здоровье. Когда через час они подъезжали к воротам особняка, Ворон спал. Охранник, тот, который помог скрутить Милену в машине, тоже дремал. Дождь все не прекращался, и вдобавок совсем стемнело. Никто не заметил незнакомого, запаркованного как попало, чужого автомобиля. Мало ли, кто к кому в гости приехал. И уж тем более никто не обратил внимания на еле заметно мелькающие в зарослях напротив темнеющие фигуры. Фигуры, внимательно наблюдающие за происходящим. За роскошной машиной Ворона почти беззвучно закрылись ворота. За высоким забором не было видно ни зги. Однако, то, что в машине сидел нужный фигурам объект, они заметили и так. Меж тем, Милену под руки повели обратно в дом. Она обрывками замутненного сознания ухватила фрагменты лестницы. Ее она вспомнила. Вспомнила и замерла в ужасе, потому что эта миленькая крашеная винтовая лесенка вела в подвал, место ее самого страшного кошмара. Она задергалась, пытаясь вырваться, стала судорожно цепляться за перила, срывать со стен картины. Чужие руки отдирали ее пальцы и толкали дальше. В полной истерике она пыталась хвататься за стены, оставляла ногтями рваные следы на обоях. Бесполезно. Рядом с ней возник уже опротивевший ей Воронцов. Прошло действие героина, она осознала, что произошло. Он был главным, как она и думала раньше. Старый спецслужбист сломал ее, заставил ее петь под его дудку. Именно по его приказу ее били и истязали, теперь она не сомневалась в этом. Она не верила больше ни одному его слову, реальность накатила на нее с ужасающей очевидностью. Она погибает. Она практически уже совсем погибла, осталось совсем чуть-чуть. Что он там несет? Она попыталась вслушаться в его речь.
- Милена, дорогая. Послушайте, мы все хотим, чтобы все поскорее закончилось. К сожалению еще не пришло время вас отпустить. Сами поймите, сначала деньги должны оказаться у них. Но вам будут предоставлены максимально возможные условия. Я обещаю! - Милена попыталась изобразить помесь радости и надежды. Получилось что-то жалкое, однако, похоже, вполне устроившее Ворона.
- Вам сейчас передадут раскладушку и несколько теплых одеял. Вас не будут связывать. Принесут горячий ужин. И боже упаси прикоснуться к вам пальцем. Это мое особое условие. Вас еще подержат здесь, но больше ни одного неприятного воспоминания.
- Спасибо. - Милена с телячьей преданностью посмотрела в глаза Ворону. Он по отечески погладил ее по голове. Они танцевали, как преданные друг другу партнеры, назубок знающие предписанные им партии. Этот смертельный вальс закружил их, понес по закоулкам памяти, услужливо подсовывая самые правильные па, самые хитрые, завуалированные пируэты. Она смертельно боялась и ненавидела его. Уже больше просто ненавидела, чем боялась, так она устала бояться. Он презирал и ненавидел ее, больше презирал, чем ненавидел, так как думал, что она более не опасна.
- Ничего не бойтесь, дорогая. Вы сегодня проявили такое мужество. Я верю, что теперь все будет отлично. Просто еще немного потерпите. Ладушки?
- Хорошо. - Милена покорно прошла в подвал. Она боялась сделать неверное движение. Главное, чтобы они не заковали ее. Надо показывать полную покорность. Сейчас, когда она поняла, что пришел предел, что она стоит на краю, ей невыразимо, несказанно захотелось жить. Пожить еще хоть один день, хоть лишний час. Не уходить в небытие. Увидеть еще один восход, проводить еще одну осень, промерзнуть еще хоть одной зимой. Отдать себя еще хоть одному мужчине. Провести рукой по его волосам. Малахов. Милена глубоко задумалась, не заметив, что все ушли, оставив ее одну. «Что двигало тобой, когда ты стоял и просто смотрел на мой конец. Не верю, не хочу верить, что ты меня расчетливо и цинично предал. Пусть лучше страх не дал тебе пошевельнуться. Это я могу забыть. Это я могу принять. Я смогу тебя дальше любить и даже если мне сейчас придется умирать, я буду помнить, что я люблю». Милена вздрогнула и оглянулась. В сумраке подвала мерцала свечка. Видимо, напоследок этот сентиментальный кровопийца решил все обставить красиво. Боже, как же мне выбраться? Это же невозможно. С другой стороны, она уже прошла через столько всего невозможного, что и не верится. Пусть, по крайней мере, помучаются со мной как следует. Так, что же мы имеем? Черт, как нога болит. Да, если придется бежать, мне далеко не убежать. Ладно, буду ползти. Ползти, орать, царапаться, кусаться. Милена внимательно огляделась, стараясь делать все максимально незаметно. Боль не давала ей расслабиться, но, как ни странно, она больше не ощущала подавленности, бесполезности. Близкая смерть придала ей сил. Цепкий взгляд остановился на огурцах.
- Огурцы - огурцы. Что же вы меня притягиваете к себе, как магнит. Вы мне не помощники. Хотя…- Милена подошла и села напротив банки. Такая простая идея ее посетила, что аж дух захватило. Это был смешной, минимальный шанс, но все-таки это был шанс. Милена приготовилась и стала ждать. Через час ей принесли ужин. Ворон лично принес, очень ему захотелось девочку напоследок порадовать. Она порадовалась, однако попросила оставить, чтобы все немного остыло. Ее израненный рот болел и не мог переносить горячего. Воронцов поохал заботливо и ушел. Милена перекрестилась. Если бы он остался, вся та дрянь, которой он напичкал еду, перекочевала бы в нее. Теперь ее шанс - все еще шанс. Милена вытряхнула еду в угол, туда, где было потемнее. И долго делала в темноте вид, что ест. В темноте кто разберет? И Воронцов, который попытался подглядеть, увидел, что Милена, постанывая от боли медленно, раскрашивая куски вокруг себя, ест. Ест и запивает. Он успокоился. Через полчаса она уснет. Как раз для этого уже приготовлена удобная и мягкая раскладушечка с пледами. И тогда он сможет убрать ее тихо и аккуратно, без грязи. Как и положено упирать сор.
Милена легла. Зевая, она прикрыла глаза. Бороться со сном было тяжело, усталость и боль брали свое, она почти отрубалась. Однако услышала, как тихо скрипнула дверь. Ворон подошел к ней и спросил, не спит ли она. Тишина ему ответила за нее. Она, очевидно, спала. Свернулась клубочком и даже немного похрапывала. В углу стояли тарелка с чашкой. Пустые. Ворон расслабился и присел на край раскладушки. Он достал нож из-за пазухи. Конечно, лучше было бы воспользоваться каким-нибудь ядом. Сделал укол и привет. Красота, тишина и чистота. Но у него в доме ничего такого уж сильнодействующего не оказалось. У Норы было полно всяких транквилизаторов, снотворных, антидепрессантов и прочей дряни, она обожала лечиться. Однако настоящего, надежного яда не было. Время поджимало, Воронцов уже знал номер рейса, которым летит в Канаду. Нужно было спешить. Старые методы – самые надежные. Он откинул волосы с лица Милены, опытными пальцами прощупал вены на ее шее, нацелился поточнее, ведь он мог себе позволить не торопиться, не комкать процесс. Наконец он занес нож над головой Милены. Этому приему его научили еще в школе КГБ. Мгновенно перерубается артерия на шее и клиент не успевает не только что-либо понять, но и даже почувствовать. Умирает за доли секунды. Ни агонии, ни шума, ни проблем. Только вот кровь остается. Но подвал для этого подходит идеально, не то, что с Синичкиным. Все равно здесь разделывают туши; и так все в крови. Ворон замахнулся. Милена не увидела, а почувствовала, не почувствовала, а ощутила кожей – ПОРА. Перекрутившись в мгновение ока, и слетев с раскладушки, Милена вонзила крупный осколок от огуречной банки куда-то прямо в лицо Ворону. Времени на раздумья не было. Ее смешное оружие могло обеспечить ее шансами только при максимально быстрой игре. Не дожидаясь реакции Ворона, даже не глядя в его сторону, Милена схватила приготовленную и стоящую рядом вторую банку с огурцами, размахнулась и с оборота, раскрутившись, обрушила трехлитровую массу, летящую в ее руках со всей силой инерции, на голову Ворона. Он не успел увернуться. Он мог бы успеть, и тогда все было бы кончено, но он не успел. Милена не анализировала, не думала, не переживала никаких чувств. Вся сила, выдержка, способность терпеть, выживать, приспосабливаться, образовавшаяся в ней с того момента, как она обнаружила на себе тело своего мертвого мужа, все это сейчас слилась в одну точку. Точку действия. Милена Романовна Малиновская – барышня с мечтательным взглядом серых глаз, хрупкий цветок, ждущий своего садовника, страдалица, мнящая свое страдание уникальным – все ушло и осталась лишь Милли – воин. Милли, действующая по заранее составленному плану, плану убийства, плану спасения и защиты. Она не отклонялась от заданной линии, не срывалась в переживания, страхи, не вздрогнула, когда банка разлетелась вдребезги, соприкоснувшись с черепом Ворона. Не задумалась, страшно это или нет, что он неестественно обмяк и упал на ее руки. Забыла о боли, плевала на унижения. Только держаться выбранной линии, идти в направлении выхода. Выхода в глобальном смысле этого слова. Вырваться или погибнуть. Она не герой и не жертва, не виновна и не справедлива. Она стала человеком, отдавшимся происходящему сейчас. Здесь и сейчас и более ничего. Здесь и сейчас ей понадобилось обезвредить врага, и она воткнула в него кусок битого стекла. Здесь и сейчас она обрушила на его голову боевой снаряд весом в три кило и вполне была готова к тому, что это его убьет. Здесь и сейчас было нельзя допустить, чтобы он пришел в себя и встал, здесь и сейчас не было времени проявлять гуманность, и она не стала ее проявлять. Ей было нужно оружие и ей нужно было полностью нейтрализовать Ворона. Она просто совместила. Это было логично. Она взяла его нож из его повисшей, как мокрая тряпка руки и воткнула его ему в сердце. В то место, где на основании информации, полученной ею за время ее жизни, она полагала, может находиться его сердце. Затем, во избежание стонов и воплей, на тот случай если он вдруг остался жив, впихнула в его рот кляп, скрученный из одежды. Кляп был любительский, самоделка и весь ему в рот не влез. Она пихала его пальцами, растягивая с усилием ему челюсть. Ей даже показалось, что в челюсти что-то хрустнуло, но это не являлось существенной информацией для того, что происходило здесь и сейчас. Она осталась довольна результатом и примотала кляп к его голове шарфом. Скрутила ему на затылке узел и выпрямилась. В доме стояла тишина. Была ночь. Милена крадучись пошла по лестнице, ее рука сжимала нож. Она была холодна и спокойна, но если бы у нее спросили, что она чувствует, если бы у нее было время, чтобы остановиться, подумать и ответить, она с удивлением обнаружила бы в себе уйму новых чувств. Она не чувствовала страха. Вместо него плескалась в ее душе ярость. Бешенство, жажда отомстить, желание причинить боль, резать, крушить. Готовность идти до конца, ненависть, равнодушие к боли. Ощущение, что она может все. Чувство полета. Храбрость, бесстрашие, восхищение собой, сила. В ее руках была такая сила, что она испытывала наравне с отчаянной храбростью и восторг. Она стала собой, она защищала себя, она шла вперед. Ни за то она не готова была простить ни одного удара, ни одного слова, ни одного действия, что сделали ее такой. Но вместе с тем быть такой стало для нее чувством новым и прекрасным. Только бы выжить. Жизнь прекрасна, жизнь – это единственное настоящее чудо, ради того, чтобы сохранить себе жизнь, Милена оказалась способна на все. Страх перед смертью не стоит того чтобы умереть. Сколько шансов она уже упустила, боясь чего-то. Страх вдруг предстал перед ней, как гигантская опухоль, мешающая ей выбраться из подвалов собственного сознания. Сумерки, сгустившиеся перед ней, никогда не рассеются, если она будет бояться хотя бы чего-нибудь. Нет никакого значения, боишься ты или нет. От этого не поменяется то, что происходит здесь и сейчас. Ты можешь бояться и ждать, что кто-то тебя спасет. Бояться, что не справишься, и действительно не справиться. Ты можешь умереть здесь и сейчас, чтобы Ворону было легче дальше идти по земле. Ты можешь своим страхом спасти его внука. Но можешь бояться и ждать, а, дождавшись, вонзить стекло в ненавистные глаза твоего врага. Можешь дрожать от страха, но, отставив эту дрожь на потом, проделать дыру в его одежде и нажатием ладони затолкать острие ножа в его тело, затолкать все лезвие целиком, надеясь дорезать до сердца. Выбирай сам, что ты сделаешь здесь и сейчас. Милена выбрала и первый раз за многие годы, может быть с тех самых пор, как выросла и стала чувствовать себя взрослой, почувствовала себя живой. Сильной, красивой, живой и желанной для этого мира. Гораздо желаннее те, кого она положит на своем пути. У выхода с винтовой лестницы стоял охранник. Он жевал жвачку и слушал плеер. Он не смотрел в проход, не напрягался, пытаясь в полной мере выполнить свой профессиональный долг. Что, в самом деле, может случиться там внизу. Там только и есть всего, что одна трясущаяся никчемная бабенка. В плеере пел Меладзе в сопровождении мелодичных женских голосов. Что-то про три реки, судьба которых – попасть в океан и слиться вместе. Милена с налету воткнула нож ему в спину. Воткнула по самую рукоять. Он среагировал и с полуоборота ударил ее в челюсть. Она отлетела и ударилась об стену. Было ужасно больно, но она увидела лицо охранника. Это был он. Аривидерчи. Милену захлестнула ненависть и отвращение. Ей нужно, во что бы то ни стало ответить на каждый удар, что он нанес ей по команде Ворона. Размазать по его лицу каждое брошенное им слово, вернуть все унижения. Она подойдет к нему максимально близко и неважно, как больно он сможет ей сделать еще. Мысли сплетались в ней в моментальные нервные импульсы, и, не доходя даже до уровня осознания, трансформировались в немотивированные ответные реакции. Она отсекла боль, оттолкнулась всем телом от стены и бросилась на него. Раздалась автоматная очередь, но он не успел - она уже висела на нем, сцепив руки на его шее. Он нажимал на спусковой крючок автомата, но очередь прошивала стены. Милена вцепилась в его руку зубами. Во рту распространился сладковато-приторный привкус крови. Парень заорал. Милена посмотрела на него. На миг она поймала его взгляд и поняла, что нет больше в нем ничего крутого, господин садист боится ее до ужаса. Полными паники глазами он посмотрел в ее. Боль от ножа делала его все слабее. Он бросил автомат и расцепил ее руки на шее. Милена выскользнула из его рук, взвившись ужом, подпрыгнула, и ногой заехала ему в пах. Удар получился так себе, но парень согнулся рефлексивно пополам. Милена увидела рукоять ножа в его спине. За секунду она выхватила его, он туго выходил, зацепляясь зазубринами за плоть, но Милли так дергала его, что он тут же высвободился. Но только для того, чтобы войти в тело вновь, в шею. Амба захрипел и упал. На все ушло буквально тридцать секунд. Милена вскочила, огляделась, увидела край автомата под телом охранника. Милена перевернула охранника ногой. Изо рта у него вырывалась кровь, он умирал.
- Да ты просто шестерка, мистер аривидерчи. Говно. Надеюсь, что тебе очень больно. Мне кажется, что это уже не лечится. – Милена перепрыгнула через него и распахнула ногой дверь дома. В лицо ей пахнул свежий воздух. Она жадно глотнула его и вновь прижалась к стене. В открытый проем полетели пули. «Не думай, не смей думать, у тебя на это времени нет. ИДИ!!!!!» Милена выставила автомат наперевес, нажала на спуск и шагнула в проем. Ни одна пуля не коснулась ее, на дворе бестолково метались несколько фигур. Да, все они были профессионалами, но происходящее было настолько нереально, что ни один не занял выигрышную позицию. Под Милениной очередью полегло несколько человек. Остальные бросились кто куда. Милена нашла глазами ворота. Калитки там не было. Ворота из массивного металла, были закрыты. Милена не нашла взглядом ни ручек ни замков. Это конец, мелькнуло у нее в голове. Она раздавила эту мысль в зачатке, как ядовитую змею можно раздавить каблуком кирзового сапога. Милли заорала, идя на ворота.
- Мерзкий кусок железа, ты не посмеешь убить меня. Не тебе со мной справиться. Откройся. Так тебе приказываю Я. Я!!! ОТКРОЙСЯ, – она кричала и стреляла, автомат трясся, отдаваясь в грудь. Вдруг он замолчал. Милена посмотрела вниз и поняла, что обойма кончилась. Она бросила его на землю и рванула к воротам. Ни одной мысли о том, что это бесполезно, не было больше в ее голове. Вообще ни одной мысли в ее голове не было. Она видела выход, он был там, где ворота. Она бежала туда. Вдруг опять раздались выстрелы и страшный грохот. Милена замерла и как в замедленном кино увидела, что ворота, как будто испугавшись ее угроз, разлетаются на части и целая створка слетает с петель, рвется на части, а через образовавшийся проем внутрь бегут какие-то фигуры в черном с автоматами наперевес и стреляют по оставшейся охране. Милена увидела машину, которая вышибла ворота. Она замерла перед воротами и задымилась. Весь перед ее был снесен, наверх вывернуло перекореженный двигатель. Милена никогда не видела этой машины, но того, кто сидел за рулем, узнала сразу. Малахов, родное, любимое лицо на ее глазах покрылось смертельной бледностью. Он вдруг закрыл глаза, голова его упала на руль, раздался протяжный и резкий сигнал клаксона. По виску его стекла струйка крови. Милена бросилась к нему. Дверь не открывалась, заблокированная страшным ударом, и, к тому же, машина начала гореть. Костя был без сознания. Милена, рыча, выбила рукой окно. Рука ответила тысячей сигналов о боли, но ей было плевать. Подхватив Малахова за плечи, она выволокла его из машины через проем окна и по земле, отталкиваясь от нее ногами, поползла по грязи и лужам, в обилии разлившимся после дождей, к выходу. Малахов был невероятно тяжел, голова моталась из стороны в сторону, руки и ноги цеплялись за кусты. Милена ползла. Руки соскальзывали, она возвращалась, хватала его снова и тянула дальше. Рваный край ворот уже был в паре шагов от нее, она не смотрела назад, впереди она тоже не видела ничего. Здесь и сейчас она должна была спасти свою любовь. Она выбрала быть с ним, любить его и быть счастливой и никакая дурацкая случайная пуля не могла ей помешать. Чьи-то заботливые руки внезапно пришли ей на помощь. Неизвестный человек помог ей встать, они вместе подняли Костю Малахова с земли и бегом отнесли в минивен, стоящий в пяти шагах. Водитель машины, даже не дождавшись, пока они закроют все двери, вдавил педаль в газ. Машина взвыла и рванула с места. Милена прилипла к окну. Последнее, что она успела заметить, что остальные черные фигуры, по прежнему отстреливаясь, выбегали из-за ворот на улицу и бежали куда-то в лес.
- Их там ждут?
- Конечно. Мы не бросаем своих.
- Это хорошо. – Милена бросилась к Косте. Он пришел в себя и смотрел на нее, иногда устало прикрывая глаза. Милена гладила его по волосам, из глаз ее лились слезы. Она улыбалась.
- Милли. Ты жива…Я уже перестал надеяться…
- Если ты перестал надеяться, что же вломился? – Милена недоверчиво ухмыльнулась, - что-то не сходится, мой генерал. Что-то не так
- Я должен был убедиться…
- Убедился?
- О да. – Малахов прикрыл глаза и счастливо улыбнулся
- Послушай меня, Малахов, пока ты опять не вздумал отрубиться! – Костя разлепил веки и посмотрел ей в глаза.
- Малахов, я люблю тебя. Ты – лучшее, что случилось со мной за всю жизнь и никакие мои старые страхи не помешают мне больше любить тебя. Я буду рядом, я не отойду от тебя ни на шаг.
- Я только за, - прошептал он.
- Это хорошо, потому что даже если бы ты был против, я преследовала бы тебя, бежала бы за тобой по кустам. Я еще до оскомины надоем тебе. Обещаю. У тебя есть два варианта, либо ты любишь меня, живешь со мной и получаешь все то счастье, которое я только смогу тебе дать, либо…
- Не надо второго либо. Я так люблю тебя. Мы живы и мы вместе. Это ли не чудо. Милена, любимая, я буду с тобой всегда, пока буду жив, а потом я буду виться вокруг тебя надоедливым приведением. – Он улыбнулся
- Я согласна, а пока спи. Тебе надо прийти в себя. – Милена прикоснулась к его губам губами. Малахов закрыл глаза и мгновенно уснул.
- Вообще вам самой, мне кажется, не меньше его требуется отдых.
- Сначала вы мне расскажете, кто вы такие и что мы будем делать дальше.
- Мы бригада, которую прислали для вашего спасения.
- Кто?
- Ни одного ответа, пока вас не осмотрит врач. – Мужчина в черном, лет сорока, со спокойным решительным лицом отвернулся и стал смотреть на дорогу. Милена присела рядом с Костей, взяла его за руку, положила голову к нему на грудь и сама не заметила, как уснула.
-
Глава 13. Прогноз на ясное безоблачное небо.
Пришла в себя Милена в какой-то квартире. Она проспала двадцать часов. Врачи, доставленные немедленно их сопровождающими, оказали всю необходимую помощь. И ей и Малахову стало гораздо лучше, хотя врачи были шокированы состоянием, в котором она получили Милену. Малахов отделался парой царапин и сотрясением мозга, полученном при ударе. Он проснулся и нехотя согласился ответить на вопросы Милены.
- Костя, если честно, я счастлива, что в тот момент, ты таким нестандартным способом открыл ворота. Но объясни, как ты узнал, что это мне понадобилось. Ведь ты появился непостижимо, нереально вовремя!
- Мы услышали звуки выстрелов, автоматную очередь, и поняли, что можем уже не успеть. До этого мы надеялись отбить тебя при перевозке куда-нибудь. Ведь уже возили тебя куда-то, значит, и еще повезут. Но в тот момент я будто почувствовал, что потом будет поздно. Буквально за пару минут мы разработали невероятный, абсурдный план захвата и понеслись. Наш командир, вот этот самый мужчина из машины, познакомься, это Игорь Савенин, сразу сказал, что план безумен, но согласился.
- Почему?
- Почему – неизвестно. Такая боевая интуиция, которая подсказывает мне что-то очень редко, но всегда помогает по крупному. Ваш друг, этот безумный человек с разгону врезался в ворота и открыл проход нашим боевикам, – басовитый серьезный голос Игоря вносил комментарии, - дольше все было дело техники. Хотя, признаться, мы никак не ожидали, что обнаружим вас практически на выходе. Получается, что вы выполнили всю нашу работу за нас.
- Да, момент был выбран правильный, – пробормотала она.
- Куда уж. На вас из дома в тот момент понеслось целое стадо охраны с автоматами. Если бы наши ребята не прикрыли вас с Малаховым огнем, от вас через минуту остались бы рожки да ножки.
- Вот это я называю божьим провидением, - Костя лежал на кушетке, и очень нравился Милене с бинтовой повязкой на голове. У него был такой героический вид.
- Объясни мне, Костя, милый. Как ты вообще там оказался? И вот что мне совсем непонятно, так это откуда ты умудрился раздобыть боевиков.
- Милена, ведь ты же не думаешь, что после того, как тебя скрутили, практически на моих глазах, я пожал плечами и пошел домой смотреть футбол? Или да, подумала?
- Вообще-то в первый момент я черт знает, что подумала. А потом я не знала, что и думать, да и не было у меня особых возможностей о чем-то подумать.
- Тогда слушай. Я не успел, не потому, что опоздал, а потому, что вы с Мишкой приехали чуть раньше. Я же был буквально над вами, на десятом этаже дома напротив площади и как только вы подъехали, я пошел к вам. Кто же знал, что пока я буду спускаться в лифте, вас всех уже упакуют. Я вылетел и увидел только, как Миха падает, а тебя уволакивают. В прямом смысле слова.
- Я в этот момент тоже тебя видела. Ты стоял и смотрел, как будто тебя это вообще никаким боком не касается.
- Боже, я не думал, что так выгляжу. На самом деле я растерялся. Еще сверху, в окно я увидел, что вся площадь забита оперативниками в штатском. Я бежал тебя предупредить, но не успел. Тебя тащат, и я решил, что глупо погибнуть так бесполезно. Я мог только выйти и сказать, мол: берите меня, люди добрые. Вяжите меня, семеро, я с ними. И чего бы я добился?
- Немногого, это верно.
- И я так подумал. Я поймал такси и попытался за вами проследить. Однако проследить на «волге» за летящей бэхой, это абсурд. По Москве я еще справился, а вот в районе тушина, перед выездом в область мы вас потеряли. Таксист уперся и отказался ехать дальше.
- Да перепугался, небось, салага, - вставил Савенин.
- Скорей всего. Я не выяснял. Я вернулся на Пушкинскую площадь и пошел договариваться.
- С кем?
- Милена, это же очевидно! У кого есть ресурс и власть вытащить тебя? Притом, что тебя властная структура и закопала во всем этом.
- Слушай, можешь считать меня полнейшей дурой, но я ни хрена не понимаю.
- Пятая власть. Медиа-ресурс.
- В смысле?
- Напротив Пушкинской площади находится редакция газеты «Известия»
- Гениально, - хлопнула себя по лбу Милли.
- Не перебивай меня, женщина. Эта газета, часть холдинга, владельцев которой мне удалось заинтересовать твоей судьбой.
- А судьба сорока миллионов, я так поняла, их оставила равнодушной, - ухмыльнулась она.
- Едкая особа. И когда ты станешь нежной и женственной, как и положено приличной девочке?
- Ха-ха! Никогда.
- Боюсь, что это правда. Ну да ладно, нам такие оторвы сотнями нужны. Ты, конечно, права. И я от твоего имени пообещал их им. Может и зря. Ты как, против?
- Ты знаешь, наличие у меня в активе такого капитала меня больше пугает, чем радует.
- Тогда добавлю, что все же оговорил, что некоторая, довольно скромная часть останется у тебя при удачном завершении дела.
- Какая же?
- Это пока неясно. Когда полная сумма станет известна, этот вопрос будет решен окончательно. Но я думаю, речь идет о трех – четырех процентах.
- Не важно. Главное, что-то нам оставят, это хорошо. Что же было дальше?
- А дальше, после переговоров меня переключили на их крышу.
- Бандитов?
- Типа того. Они только уже давно ничего противоправного без команды свыше, то есть от очень сильных мира сего, не делают. Такое нормальное боевое подразделение, причем очень высокого уровня. Я был поражен. В общем, мы выяснили адреса, где Ворон мог бы держать тебя. Тут нам очень повезло. Он привез тебя к себе, что было очень рискованно с его стороны.
- Видимо, он очень спешил, – предположила она
- Конечно. Он ведь знал обо мне и понимал, что я могу предпринять кучу каких-нибудь неадекватных действий.
- Вот почему он прессанул меня так быстро и жестоко. Вы практически висели у него на хвосте.
- Ну, это не совсем так. Мы вели наблюдение и за его домом, и за несколькими его квартирами, в том числе, служебными. Однако точно установить, где вас держат, мы смогли только когда вас привезли с каких-то переговоров, - пояснил Игорь Савенин
- Каких-то! Это были переговоры с представителями банка. Я там подписала кучу бумаг, по которым доступ к счетам Вадима получает Воронцов. Так что я не знаю, успеем ли мы на самом деле добраться до денег.
- Вопрос тут сложный. Если бы мы знали, о каком банке идет речь, мы бы могли попробовать отменить ваши распоряжения. Но вот этого нам так и не удалось установить.
- Я не уверена, но кажется, при мне тогда говорили название банка. Я, правда, находилась под воздействием какой-то дрянноты, типа наркотика, ослабляющего волю. Но в конце догадалась спросить об этом.
- Да вы просто умничка! В такой ситуации умудриться подумать об этом! И как же он называется?
- Так. Что-то про Канаду. Какой-то канадский банк.
- Немного.
- Нет-нет, вы не поняли. Именно в его названии упоминается о Канаде. А находится он в Монреале
- Это уже что-то, - Игорь оживился и стал тыкать кнопки на мобильном, - девушка, там Лапников далеко? Дайте мне его… Лапников? Савенин на связи. Не пошли, грубиян ты хренов. Нужно срочно, практически мгновенно выяснить, какой банк в Монреале имеет в названии упоминание о Канаде. Да, жду.
- Что он сказал? – Милена приблизилась, практически вжалась в телефон, но ничего не смогла расслышать.
- Что? Фест Канедиен Бэнк? Спасибо огромное. Теперь надо с ними срочно связаться и сделать заявление. Да, мы в порядке и готовы приехать в любое место в любой момент, - Савенин с вопросом посмотрел на Милену, та согласно кивнула. Колено болело, да и вообще ломило все тело, но ничего такого, что не позволило ей ехать, она не чувствовала. Малахов тоже был вполне в порядке. Она сидела с ним рядом и гладила его руку. Он смотрел ей в глаза и медленно оттаивал от этих безумных недель и месяцев, проведенных в панике и страхе. Она его любит, он любит ее. Она не говорила об этом больше, но и того, что она сказала в машине, было достаточно.
- Костя, ты знаешь, я хочу тебе кое-что сказать.
- Говори. Я готов к чему угодно.
- Я не знаю, насколько это вообще для тебя может быть важным, но для меня очень. Я об Андрее. Вернее правильнее его называть, конечно, Александром, но для меня Александр Перов навсегда останется Андреем.
- И что о нем? Что ты узнала, ведь мы и так уже все знаем. Он следил через тебя за Малиновским. Причем цинично разыгрывал для этого роман с тобой. А когда пришло время, ему отдали приказ и он, разыграв романтический ужин, отрубил тебя какой-то отравой, накачал наркотиками, создал иллюзию, что ты была наркоманкой. А затем привез тебя на квартиру, убил твоего мужа, а нож вложил тебе в руки. И правильно его бог наказал. Сволочь. – Константин кипел от негодования. Грудь его вздымалась, он тяжело дышал. Милена невольно залюбовалась им.
- Все это так и не совсем так, Костя. Когда я была там, незадолго до того, как ты открыл мне ворота, Ворон пришел, чтобы меня убить. Он думал, что я сплю, а я все видела. Я видела, как он выбирал место для удара на моей шее. Он делал это так, что мне стало очевидно, что он делает это уже много и много раз. Андрей или, если угодно, Саша Перов был, видимо, мерзкой личностью. Он наверняка меня не любил, скорее всего, отравил меня. Я думаю, он был продажным, как и все менты. И не боялся запачкаться, выполняя грязную работу. Я бы с ним на одно поле даже какать бы не села, такая он мерзость. Но Вадима убивал не он. Вадима убил Воронцов. Этот милый старикашка с благородной сединой. Он не комбинатор, он не гений мошенничества и не властолюбец. Он убийца. Он, а не Саша Перов. Я не знаю, как именно умер Саша Перов, но думаю, что так же, как и Вадим. Может быть, они вышли из моей с мужем квартиры вместе, может Воронцов довез его до дома, а потом вышел проводить. Так или иначе, Перова в тот день тоже убили.
- Милена, я не понимаю только, что это меняет? – Костя был возмущен до глубины души. – Зачем тебе нужно обелять память об этом человеке? Неужели ты все еще его любишь?
- Я люблю тебя, это неоспоримо. Но постарайся понять, что того человека я тоже любила, и моя душа молчала. Я отдавалась ему и не чувствовала ничего, что показало бы мне его звериный лик. Он подставил меня, невелика редкость. В этом мире все неидеальны. Он был подлецом, недостойным моего внимания, а я подарили ему всю себя. Это тоже не причиняло мне такой боли. Так уж повелось, что я имела традицию жить с подлецами. Строго говоря, все мои проблемы оттого, что я малодушно продолжала жить с ничтожеством, вместо того, чтобы заняться своей жизнью и найти тебя. Если бы я была до конца честной и не побоялась уйти от него тогда, когда реально перестала существовать наша семья, я не попала бы в эту мясорубку. Нашли бы на роль крайнего кого-нибудь другого. В общем, я во всем была дура дурой. И, слава богу, он миловал меня от того, чтобы влюбиться и спать с профессиональным убийцей, мясником без души, продавшим остатки человеческой природы за горстку денег. Постарайся понять меня, милый.
- Милли, дорогая…
- Извините, что прерываю, но нам пора. Наши люди связались с банком в Монреале. Никто пока не обращался и не проводил операций с Вашим счетом, однако точно нам этого не сказали. Не в правилах банковских структур выдавать важную информацию по телефону. Они только согласились подождать и потянуть время. Если за сутки кто-нибудь из России приедет и попытается разблокировать счет, они создадут бюрократические барьеры до конца суток. Но не дольше. Так что нам надо оказаться в Монреале в течение суток, а туда только лететь восемнадцать часов. – Савенин был сух и деловит.
- Но у нас нет документов. Ни у меня, ни у Милены.
- Строго говоря, вам ехать и не обязательно, Костя.
- Нет уж, я без него никуда не поеду. – Милена схватила его за руку, – вы можете хоть силком меня отправить, я сбегу и вернусь.
- В вашем упрямстве мы имели возможность убедиться, так что можете не напрягаться. Мы ожидали такой реакции и уверяем, что не собираемся заставлять вас делать то, чего вам не хочется. У меня тут два загранпаспорта на имена Джеда и Синтии Сантье, граждан Канады, супругов. Причем совершенно подлинные паспорта, что весьма мило с их стороны. Так вас устроит, мадам Сантье?
- О да.
- С вами будет сопровождающий, ваш друг мсье Анри Клеран. Вы чувствуете легкий французский уклон в этом имени? Имейте в виду, мы все из провинции Квебек. Так что у нас французские корни.
- Очень мило. И кто будет этим Анри?
- Если нет возражений, то я, - скромно потупился Савенин.
- Отлично, - хлопнула в ладоши Милена. – Когда вылетаем?
- Прямо сейчас. Наш рейс через три часа. Через Франкфурт с пересадкой до Торонто, а там местной авиалинией до Монреаля. На русской таможне говорите на ломаном английском, ваш родной французский. Надеюсь, там его никто не будет знать. А лучше, больше молчите. Предоставьте говорить мне.
- Отлично, я вообще могу разыграть немого. Но как мы объясним синяки на Миленином лице, да и на моем не все благополучно?
- Вы путешествовали по золотому кольцу России в автомобиле и попали в автокатастрофу. У вас есть справки и заявление от страховой кампании. Так что, слава богу, живы остались, - хохотнул Игорь.
- Поехали. В конце концов, что такое одна таможня после всего того, что нам пришлось пережить.
Через три часа рейсовый самолет кампании Дельта ЭйрЛайнс поднялся в небо, унося трех Канадских граждан, переживших в России страшную катастрофу, домой. В самолете, прижавшись к креслам, расслабившись, Синтия не отрывала взгляда от облаков, проносящихся мимо окошка. Счастье и покой наполнял ее сердце. Россия, страна, в которой она родилась, выросла и была столь несчастна, отпустила ее, наконец, на волю. И возвращаться назад Милена не собиралась.
Через три дня после прилета в Монреаль для Милены и Кости, которые стали теперь и навсегда супругами Сантье, началась новая жизнь. После длительных процедур по идентификации Милениной личности, после экспертизы отпечатков пальцев, анализа почерка, подписи, ее, наконец, запустили в депозитарное хранилище «Фест Канедиен Банка». Милена никогда раньше не бывала в подобных местах. Сопровождающий, среднего возраста мужчина, лысоватый и молчаливый, без имени, Милли все время обращалась к нему: «мсье», долго вел ее какими-то коридорами, спускал на зеркальных, идеально чистых лифтовых кабинах без кнопок. Чтобы вызвать этот лифт, нужно было иметь специальный ключ, разблокирующий систему. Они спустились куда-то очень глубоко, судя по тому, как долго они ехали. Там, внизу был очень свежий, холодный, но совершенно неживой кондиционированный воздух. Ни одного намека на окно, никаких вентиляционных отверстий, как он туда попадал – неясно. К заветной комнатке вела какая-то немыслимая система заграждений. Барная стойка с какими-то кнопками, их в каком-то неизвестном порядке понажимал сопроводитель, дальше улыбчивая девушка, подавшая на подпись стопку бумаг, в которые Милена даже вчитываться не стала. Ее разговорный английский был неплох, но бумаги на языке международного общения она бы разбирала до старости. Еще пара шагов и они у решетки, где проверили все те бумаги, что она подписала. Ей и сопровождающему вручили по ключу. Дальше с ними двинулся еще кто-то. Этот кто-то отпер несуразного вида стальную дверь. Толщиной с полметра, ощетинившуюся, наверное, десятью мощными штырями затворов, сияющую спокойным стальным блеском. Милена подумала, что такую дверь она не прочь завести у себя дома. Однако непонятно, из чего тогда делать стены. Наконец дверь распахнулась и их поглотила фантастическая стальная комната. Все стены ее представляли из себя окошки ячеек, вплотную примыкающие друг к другу. На каждом отрезке стен размером примерно с кирпич, дырявилась бойница замка. В стенах, раздробленное границами ячеек, виднелось отражение всего, что происходило. Такое зазеркалье, где в любую сторону идут дверцы, дверцы, дверцы…
- Подойдите, пожалуйста, сюда, – тихо по-английски пригласил сопровождающий, - ваша ячейка под номером одна тысяча триста восемнадцатым. Это большая ячейка в дальнем нижнем ряду. Вот здесь.
- Вот эта? – голос Милены внезапно предательски задрожал.
- Да-да, вставляйте ключ.
- Ключ? – она растерялась
- У вас в руке ключ, вставьте его, - было понятно, что подобный мандраж сотруднику банка приходится видеть не впервой. Милена посмотрела на свою руку как на незнакомца, передавшего ей какой-то ключ.
- Да-да, конечно. (Yes, of course)
- Отлично. – Милена сидя на корточках, смотрела как ее рука, синхронизировавшись с руками сопроводителей, поворачивает механизм затвора. Раздался щелчок, и дверца открылась. Как в сказке о Буратино и золотом ключике. Только вот решающий знак, нарисованный камин, Милена искала и нашла гораздо более дорогой ценой. Она замерла. Тело вдруг отказалось ее слушаться. Из бойницы открытой ячейки виднелся край серого пластикового ящика. Милена ужасно хотела взглянуть, что у него внутри, но не могла заставить себя пошевельнуться. Она скосила глаза в поисках своих попутчиков и поняла, что их нет. Операции с ячейкой, дело приватное и в банке было принято оставлять человека один на один с его богатствами, в чем бы они ни выражались. Однако Милли этого не знала. Она испугалась, что эти невероятные двери и решетки могут сомкнуться за ней, и испытала что-то навроде клаустрофобии. Сделав над собой усилие, она резким движением вытащила ящик из ячейки и подтянула к себе. Ящик был тяжелым. Очень тяжелым. Милена стянула громосткую пластиковую крышку. Внутри лежали деньги. Аккуратные ряды пачек, перевязанных то резинками, то банковскими лентами, то ровно, то не очень. Милена стала вытаскивать пачки и складывать около себя, пытаясь пересчитать. И ей это не очень то удалось. В некоторых рядах лежали пачка со сто долларовыми купюрами, с ними было проще всего. Но было много пачек и по пятьдесят и даже по двадцать долларов. На них Милена сбилась. А через два уровня вообще перед ней появились стопки пачек какой–то другой валюты, евро или что-то в этом духе. Они все были разного достоинства. Встретились также фунты стерлингов с изображением толстой некрасивой бабы в короне. И если пересчитать это еще было возможно, хоть и с трудом, то вот привести к какому-то единому номиналу Милли все равно бы не смогла. У нее закружилась голова. Такое количество денег она не то, что не видела, а даже представить себе не могла. Они, безусловно, обладали страшной притягательной силой. Они были носителями и средоточием всего, что могло дать силу, власть, независимость. Они убивали, они спасали. Из-за них люди превращались в зверей. Шкаф, холодильник, набитый деньгами. Да из них можно было построить игрушечную детскую крепость! Это какая-то дикость. Да неужели это все Вадим накрал, планомерно, месяц за месяцем обналичивая и уводя за границу эти разномастные пачки? Эти деньги все в крови, их хозяева потеряли все, чтобы теперь Вадимины деньги через Милену ушли невесть куда. Какая-то нелепая и жестокая шутка, которую в который раз прокрутила со всеми нами судьба. Вадим убит, люди обокрадены, Милена еле жива, и вот теперь она выйдет и на блюдечке преподнесет эти деньги тем, у кого на них нет никаких прав. Но она это сделает, и ничего у нее не дрогнет. И, больше того, она и себе отсюда отщипнет, чтобы была возможность остаться жить на новом месте. Ну и в качестве компенсации за все, что сотворили с нею. За месяцы тюрьмы, за унижения, страх и боль. Она прошла этот путь, выдержала все и теперь ее совесть может быть спокойна. На эти деньги у нее теперь все права. Стоп, а как она их вынесет, собственно говоря? У нее ни сумочки, ни пакетика, да и если бы были? Как она допрет денег с холодильник?! Ей их даже не поднять! Она осмотрелась, прикусила в раздумье губу и, тряхнув волосами, позвала сопровождающего, покидав все пачки обратно в тележку. Охранник пришел, выслушал ее просьбу, ни одним мускулом не дал понять, как ошарашен, за что она была ему искренне благодарна. И они вместе поперли тележку к лифту, не раскрывая. Она плохо катилась, зацепляясь маленькими колесиками за выщерблены в полу, а Милену подмывало расхохотаться, такой абсурдной казалась ситуация. Наконец они добрались до операционного зала, и ошарашила всех просьбой открыть счета. Первый счет на ее, Синтии Сантье, имя, другой на имя Анри Клерана, присутствовавшего здесь же. В конце концов, пусть сами разбираются потом с деньгами. Игорь – Анри созвонился с Москвой, давно ждавшей от него известий, и получил добро на трансакцию, после чего они приступили. Однако сказать приступили, это ничего не сказать. Когда Милена с хохотом открыла крышку гроба, то есть, простите, ящика, надо было видеть лица окружающих. Особенно Костино и Игоря. За этим, безусловно, стоило побегать. На это стоило посмотреть. Лица их застыли, синхронно распахнулись рты. Глаза расширились до размеров неестественных, каких никогда до этого ни у одного не было. Милена смеялась. Она была хозяйкой, режиссером и актером этой сцены, и сцена удалась. Они начали доставать пачка и, передавая их на проверку эксперту, заполнять открытые счета. Из-за небывалого события в операционном зале убрали всех лишних, оставив только необходимых банковских сотрудников с управляющим. Всего трех человек. На входе дежурила охрана. Через несколько минут в огромном мраморном операционном зале установилась тишина, нарушаемая лишь мерно шуршащими счетными машинками и печатными аппаратами. На лбах операционистов выступил пот. Милена села в кресло и отдыхала. Пока деньги переводились на ее имя, происходящее еще интересовало ее. Однако через пару часов на ее счету лежало четыре миллиона долларов, и сотрудники принялись заполнять деньгами счет Анри Клерана. Тут оживился Анри, однако надолго его не хватило. Через четыре часа он сказал, что его от денег тошнит и у него рябит в глазах и присоединился к Милене. В конце концов, он эти деньги не себе берет. Пусть считают банкиры. Все равно намного не обсчитают. Конечным итогом после смены трех бригад операционистов и восемнадцати часов работы стал счет в тридцать семь миллионов восемьсот тысяч с копейками долларов США. Цифры потрясали. Костя сказал, что теперь совершенно понимает, почему грохнули Вадима. И вообще странно, как тот мог надеяться выжить, имея подобную тележку. Игорь заявил, что не готов выходить за пределы здания банка до тех пор, пока у него не будет подтверждения, что адресат эти деньги получил. Он тоже не самоубийца. За проведенную операцию ему причиталось три миллиона, а остальное – дудки. Пусть другие, кто посильнее, имеют эти проблемы. Таким образом, тридцать четыре миллиона тут же отправились на счета на Каймановых островах на такую фамилию, что Милена предпочла не разглядеть ее на платежке, о чем всем сообщила. Помните, я ничего не видела! А три миллиона.…Ну, почти три миллиона, ну чуть больше, но кто будет мелочиться в подобной ситуации – они остались на счету Мсье Анри Клерана. Их он перевел своему русскому другу Игорю Савенину. Милена офлажковала свой счет правом только ее личного доступа при предъявлении отпечатков пальцев, уж очень ей эта система ей понравилась. Если бы не она, давно бы Малиновская дружила с ангелами. И все трое через, заметьте, только сутки, покинули, наконец, гостеприимное здание Фест Канедиен Банка.
Эпилог
Супруги Сантье, не слишком довольные тем, что остались без свадьбы, нашли в деревушке под Квебеком маленькую православную церковь и там тихо обвенчались, взяв в свидетели пару местных жителей. Синтия была влюблена в своего молодого мужа так, что это неприлично бросалось в глаза. Она смотрела на него полными обожания глазами, а он в ответ смотрел такими же на нее. Это было до того вызывающе, что свидетели говорили – как жаль, что такие чувства проходят после медового месяца. Однако у супругов Сантье все было не так, как у людей. Начать с того, что Синтия Сантье, немолодая уже дама, никогда не имевшая детей и говорившая врачам, что с молодости бесплодна, взяла и родила дочку. Сначала она пришла к врачам лечиться от затянувшейся из-за постоянного стресса уже на несколько месяцев менопаузы. Ей сделали кучу анализов и вдруг выяснили, что она беременна. Как такое возможно, она не поняла, ведь прожив с Вадимом много лет, будучи молодой и сильной, она так и не смогла забеременеть. Правда со временем, прожив с Джедом лет пять и родив их второго ребенка – сына, Милена подумала, что, возможно, и тогда вовсе не она была бесплодной. И эта мысль ее несколько утешила. Затем эта странная парочка кореных канадцев, которые плохо говорили поначалу по-английски, вместо того, чтобы дать работу какой-нибудь честной канадской девушке, вызвали в качестве няни к их дочке какую-то малюсенькую русскую старушку, Анастасию Ивановну Малахову, которая и слова по-английски не могла сказать. Неизвестно, сколько им стоило оформить ей вызов, оплатить путешествие, официально нанять ее в качестве няни, заплатив кучу налогов, однако работала старушка хорошо, с хозяевами говорила по-русски, относилась к ним заботливо, по матерински, а ребяток, сначала дочку, а потом и сыночка, просто обожала. Однако странная семейка и на этом не успокоилась. Нет бы жить им спокойно, тихо растить детей и радоваться. Мадам Синтия внезапно открыла в себе талант журналистки - экстремала и теперь раскатывает по всему миру в поисках острых ощущений, а потом описывает их в альманахах, типа «Вокруг Света». Правда, читать очень интересно и все соседи с удовольствием покупают журналы и узнают, как мадам Синтия лазила на Эверест, искала какое-то дикое племя в диких джунглях, черти где расположенных. Или вот, например, под новый год она отправилась на яхте в какой-то там океан, чтобы описать и запечатлеть формирующийся цунами или что-то в этом духе. Фотографии душераздирающие, муж ее чуть не убил, когда та вернулась. Зачем ей все это – неизвестно. Однако имя она себе этим, похоже, сделала. Иногда к ним в гости из далекой дикой России приезжает старый, непонятно откуда взявшийся друг Микаэль Чекмарефф. Этот смешной, лысый господин очень сильно хромает. Когда-то, прямо посреди белого дня ему прострелили колено и легкое. В этой стране еще и не такое может случиться. Ему очень сильно повезло, он выжил и после серии тяжелейших операций на колене, поправился. Тем не менее, мсье Чекмарефф – неплохой Российский адвокат. Вытаскивает людей из самых сложных ситуаций. Специалист по уголовному праву. Вероятно, должен неплохо зарабатывать. На что-то же он содержит свою жену и ребенка. Старушка Малахова, с тех пор, как выучила язык, стала очень разговорчива и с удовольствием обсуждает жизнь своих подопечных, то есть, сорри, хозяев, конечно. Хотя те ей это строго-настрого это запрещают и ругаются.
Элитный особняк в Барвихе погрузился в траур. Внезапно исчезла вся охрана, прислуга и даже сами хозяйки. Все молодые хозяйки, дочери Воронцова оставили этот дом и уехали. По участку уныло бродила Элеонора, жена. Темные круги опоясали ее глаза, на лице проступила каждая морщина. Ее муж Андрей Васильевич Воронцов застрелился. Она долго лечила его после варварского нападения Милены. Кто бы мог подумать, что эта тихая безвольная крошка окажется способна на такое! Тяжело ранила Андрея, изрезала ему все лицо каким-то осколком, да еще спровоцировала сотрясение мозга. А их лучшего охранника, самого надежного и преданного, вообще убила. Дрянь. Воронцов так и не пришел в себя после такого удара. Да еще этот Семен, будь он проклят, отобрал у него все, что только смог. Деньги, ценные бумаги, драгоценности, да-да, у несчастной Норы не осталось даже обручального кольца, даже автомобиля. Семену захотелось увидеть полное разорение Воронцова. Он вообще был в неописуемой ярости, когда узнал, что деньги со счета в Канаде сняты, притом, сняты такими людьми, с которыми не поспоришь. Они такого орла, как Семен, в два счета слопают и не заметят. Он, было, попытался возбухнуть, но был жестоко послан. Ему запретили даже думать о тех деньгах, а заодно и о женщине, которую, без ее согласия и ведома, Воронцов в эту историю втравил. Семен скрежетал от ярости. Такая великолепная игра оказалась проиграна. Он отнял у Воронцова все, но это не удовлетворило его в его гневе, и напоследок он прислал ему фотографии убитого внука. Несчастного ребенка застрелили. Конечно, можно было обойтись и без подобной жестокости, но тогда многие смогли бы сказать, что Семен прощает своим врагам любые обиды. Этого он допустить не мог и отдал команду. В конце концов, Воронцов сам виноват, что все так вышло. Надо было быть умнее, и все были бы живы. Воронцов после этого обезумел. Несколько дней пил запоем, рыдал, перебирая его детские фотографии, ночи напролет просиживал в детской. Затем застрелился. Застрелился, оставив Элеонору совсем одну со своими чувствами. Просто сволочь. Можно подумать, что она не страдает от потери внука. И вдобавок ко всему дочери ее тоже бросили. Полина, понятное дело, не может простить потерю сына. Хотя чем она – Нора виновата? А эта гадюка, ее сестрица, та могла бы и помочь матери прийти в себя. Но никого нет. Дочери уехали к своим мужьям, а те не хотят иметь со старой бедной матерью ничего общего. В огромном доме пусто и уныло, как будто в нем умерла сама жизнь. И Нора пьет. Пока еще был запас продуктов и спиртного в доме, она напивалась каждую ночь, и каждое утро заедала таблетками, а затем начала потихоньку продавать вещи, сначала ненужные, а затем и вообще все, что попадалось на глаза. Как жить дальше – это было совершенно непонятно. Да, у нее остался этот особняк и через полгода его можно будет продать. Больше ей ничего не остается. Будущего у нее однозначно никакого нет.
Катя, бывшая секретарша Вадима, измотавшись от полуголодной жизни, почти уже разуверилась в том, что возможно чудо. Она всю свою сознательную и бессознательную жизнь в это чудо верила, о нем мечтала, его ждала. Она во сне видела себя певицей, красиво одетой стройной барби на страницах модных журналов, на худой конец, женой нефтяного магната. Однако реальность была куда проще: скучная работа, болезненная старенькая мама, с каждым годом все более слабеющая, маленькая квартирка в безликом подмосковном городишке. Катя надеялась проложить себе путь к благополучию через постель. Ведь все говорят, что это самый простой способ попасть наверх. Однако пока ее ненасытный хозяин Вадим был жив, он отделывался от нее несущественными суммами, а когда умер, все вообще испарилось, как дым. После того, как Катюша посмотрела, во что жизнь превратила Милену, она вообще перестала верить в какое бы то ни было чудо, и попыталась смириться и жить тихо и спокойно. Так, как есть. Может. Через какое-то время она хотя бы решится родить ребенка. И вот именно в этот момент ее потрясло, ввело в ступор и полностью дезориентировало сообщение о переводе на ее имя двухсот тысяч долларов США. Денег даже было больше, как оказалось потом, но именно такая сумма осталась лежать в банке на ее имя после уплаты всех сборов за переводы, пошлин и налогов. Катя была потрясена. Деньги пришли непонятно откуда, из какого-то канадского банка, но она все же догадалась, хоть и была от природы не особенно сообразительна, что это весточка от Милены. Только так она могла отблагодарить ее за ту пачку документов, которую совершенно бесплатно, от чистого желания помочь, она передала Милене. Значит у нее все хорошо. Вот уж действительно, оказывается, что чудеса возможны. Выбраться из той передряги, в которую попала Милена, казалось невозможным, однако… Катя испытывала самую невероятную и противоречивую гамму чувств. Такие деньги, безусловно, не могли не радовать ее. Однако не только. Не меньше радости ее охватывало беспокойство. Как распорядиться деньгами? Что купить? Во что вложить? Как не потерять? Она никогда не была сильна в таких вопросах. Они жарко обсуждали этот вопрос с мамой, спорили, мечтали, получая от всего этого невероятное удовольствие. И, наконец, их посетила потрясающая идея. Они решили вместе, вдвоем съездить в роскошное путешествие. Потратить на это безумие не меньше десяти тысяч баксов и пролежать на пляжах более месяца. А затем загоревшую и отдохнувшую Катюшку представить строгому, но справедливому взору критиков. Загорелая симпатичная внешность вкупе с нежной, трепетной душой и звонким, вполне чистым голоском. Добавьте сюда все оставшиеся деньги и опля! Исполненная мечта жизни. Так, в общем, все и получилось. Милая девочка, а главным образом, девочкины деньги, прельстили одного довольно известного продюсера. Правда, после этого все было не так романтично, но все-таки очень интересно. Многочасовые тренировки, репетиции, занятия с постановщиком, имиджмейкером. Катя очень старалась, а поскольку она не была лишена определенных способностей, то тяжкие труды дали здоровые всходы. Девушка начала появляться на сценах маленьких клубов и дорогих ресторанов, петь и плясать в областных домах культуры, работать на разогреве у известных исполнителей. Публике она нравилась, деньги потихоньку начали появляться, а вскоре случилось весьма занимательное событие. Дело в том, что Катя от новой, богемной жизни стала просто светиться счастьем. Энергия и радость просто била в ней через край. И это не оставило равнодушным ее продюсера, который не устоял перед ее чарами и сделал ей предложение руки, сердца и бесплатных продюсерских услуг по раскрутке. Катя со слезами на глазах ответила согласием. И не в том дело, что она его сильно любила, но, по крайней мере, ей больше никогда не пришлось думать о деньгах на жизнь и не пришлось больше прокладывать свой путь среди чужих похабных кроватей. Она самозабвенно пела и, со временем, сумела добиться довольно больших успехов. И все-таки решилась в сорок лет родить своего единственного, неповторимого и самого любимого ребенка.
P.S. На пустыре в живописнейшем местечке «Радужное», расположенном в самом удобном и необременительном отдалении от Москвы, среди деревьев и птиц, все поет и кричит о счастье, гармонии и жизни. Но чернеет глазницами пустых окон обтрепанная и пустая коробка недостроенного и никому не нужного комплекса, под названием «Изумруд». Являлся он когда-то мечтой и надеждой многих людей, стал он однажды и их же проклятием. Никто никогда не вернул потраченного, преступники исчезли, правду укрыли. Жизнь, как быстрый старательный дворник, замела за всеми следы, убрала мусор. Теперь этот дом был просто кучей сляпанного вместе кирпича. Дети обожали его за приватность и таинственность, их матери ненавидели его за то же самое и запрещали чадам играть в нем. Участковые нервничали, проходя мимо него – он стал их головной болью, сборником наркоманов и другого местного отребья. Милена его так никогда и не увидела. Пострадавшие, те, кто остался дальше жить на белом свете, погоревали-погоревали, да и пошли дальше каждый своим путем. Неисповедимы пути Господни, а для живых все, что не делается, все к лучшему.
Уравнение личности
© Copyright: Беретта Гутянская, 2004
Свидетельство о публикации №204100300340
Свидетельство о публикации №204100300340
Рецензии