Живые открытки

Он брезгливо стоял у ларька, скривив рот, в высокомерном осуждении всех и вся. Школьницы, школьники, первокурсницы, первокурсники, второкурсницы, второкурсники, и даже учащиеся третьих, четвертых и пятых курсов подходили, выбирали, пошло шутили, тупо шутили, но все же иногда шутили смешно и очень даже оригинально. Одновременно, куря и вальяжно распивая пиво, народ выбирал, каким же шаблоном признания в любви осчастливить свою половинку. Все было усыпано сердечками, как забрызганный кровью снег. Многоразовые любовники выбирали самые яркие открытки. Люди с нежными лицами, но грустными умными глазами либо вообще проходили мимо, либо выбирали валентинки и открытки, где нет ни слова о любви.
Страна сегодня давала много бумаги!
«Герой» нашей сказки за каким-то хером все продолжал стоять, созерцая синтетический праздник. Он думал о том, насколько автоматически «празднуется» «любовь». Открытки не ленились покупать на всех знакомых, боясь кого-то забыть. Оправдание было гениальным – «ведь любовь разная бывает». Хотелось бы подчеркнуть «слишком разная или не бывает». Люди добрые, вы же утоните в своей терминологии – любовь к брату, любовь к сестре, любовь к родителям, любовь к детям, любовь к родине, любовь к друзьям и еще много и много разной любви. Вместо слов: преданность, нежность, забота, благодарность, все объединено одним объяснением «любовь бывает разная». На это можно только ответить, смирившись, «ОК».
И здесь в нем проснулся дух «депрессивного революционера». Захотелось геройского поступка, подвига. Зачем? О, это самый гениальный вопрос, которым проклято человечество. Если не хочешь делать шаг, то этот вопрос поможет тебе завести экскаватор, который при помощи, не менее гениального метода под названием «самокопание», способен уничтожить любое чувство уверенности в чем бы то ни было. Например, вот типичный диалог с сердцем:
- Может быть все-таки решиться, может быть попробовать. Ведь когда-то же надо сломать эти стены.
- А зачем? (вот он, этот вопрос «зачем»)
- Чтобы успеть при жизни почувствовать себя живым.
- Зачем? Кому это нужно? Почему ты думаешь, что это вообще нужно?
На этом месте обычно все заканчивается. Человек погружается в состояние, называемое «беспричинная грусть» - тоже гениальный термин, неправда ли? Да есть причина, есть! Она всегда есть, если есть грусть. Есть грусть – есть причина. Другое дело, что мы не хотим ее доставать наружу, потому что не хотим.
Сейчас на вопрос «зачем» он злобно ответил «да потому что!».
Развернулся, большими шагами стал приближать к себе дом. Дальше ни сомнений, ни тревоги, ни страха. Вошел в подъезд, длинно выдохнул носом. Вбежал по лестнице. Остановился перед своей дверью на лестничной площадке. Прищурился, будто видел ее впервые. Достал ключи на массивной цепочке, открыл. Вошел в коридор. Ему очень не хотелось сейчас встретиться с громкоголосой соседкой в «теплом», «дружелюбном» приветствии. Никого не было – фух, хорошо. В голове уже был намечен примерный план действий, но не было четкого алгоритма их выполнения. С минуту постоял в коридоре как мумия, ничего не соображая. Затем, словно что-то вспомнив, подошел к старому шкафу и сбил с него коробку из-под телевизора. Открыл дверь в квартиру. Схватил рукой коробку за створку крышки и бросил в прихожую. Вошел. Ненавистно посмотрелся в зеркало. Найдя рукой дверь за спиной, не оборачиваясь, захлопнул с шумом. Засунул большие пальцы в карманы черных джинсов. Стоял, смотрел на коробку взглядом человека, который думал совсем о другом. Протолкнул пальцами ключи в карман. Снял ботинки, снял куртку. Куртка сорвалась с вешалки – не стал поднимать. Со вздохом наклонился, поднял коробку, зашел в зал, бросил ее на пол. Подошел к окну, резко раскрыл занавески, оперся ладонями на стекло, уткнулся носом, закрыл глаза, тихо застонал. Отодвинулся телом от окна, постучал в стекло костяшкой согнутого указательного пальца. Развернулся спиной к окну, посмотрел на коробку, посмотрел на настенные часы – 15:48. Глубоко вздохнул, выдохнул носом. Пошел на кухню. Подошел к столу, взял нож, попробовал лезвие пальцем – тупой, ооой бляяять, - произнес устало. Бросил нож на стол. Дернул резко ящик с ножами, ложками, вилками – ящик загремел. Взял нож-пилу. Бля, почему острые ножи всегда в ящике, а не на столе, - разозлился обреченно. Пошел в зал. Пинками передвинул коробку в центр комнаты. Обошел ее, встав спиной к окну, сел перед ней на пол в позу йоги, согнув ноги в коленях. Положил нож на пол справа от себя, накрыл рукоять ладонью, закрыл глаза, тихо застонал. Быстро открыл глаза, подтянул пальцами за края коробку к себе. Положил ладони на ее верхние ребра, посмотрел внутрь: на дне лежал чистый тетрадный листок в клеточку с загнутым уголком. Запрокинул голову назад, посмотрел в потолок. Затем крепко схватил крышку коробки и оторвал с громким рваным звуком, положил на вершины согнутых коленей. Развернул коробку, оторвал вторую крышку. Резко ударил кулаком в коробку. Подпрыгнув, она отлетела вперед метра на полтора. Положил на пол перед собой одну крышку, аккуратно выровняв. Вторую положил слева от нее, параллельно. Вздохнул, надул щеки, выдохнул. Посмотрел на нож. Посмотрел себе на рубашку. Поднял ладони чуть над полом. Сильно сжал пальцы в кулаки и коротко, одновременно ударил в пол. Резко встал. Пошел в прихожую. Подошел к стенному шкафу. Открыл дверцы, присел на корточки, с грохотом выдернул ящик с инструментами. Достал небольшой деревянный ящик с гвоздями. Вытащил самый большой, длинный гвоздь – сантиметров пятнадцать. Достал молоток. Помотал им в руке – взвешивая. Поднялся, вернулся в зал. Сел на прежнее место. Положил гвоздь и молоток рядом с ножом. Закрыл глаза и просидел минуты две. Нервно зевнул. На глазах выступили слезы. Не открывая глаз, вытащил полы рубашки из джинсов, расстегнул пуговицы, снял, бросил наугад влево, на кресло. Сжал кулаки, прижал колени к груди, сильно зажмурился, упал на левый бок, заскулил. Открыл глаза, нахмурил брови будто опомнился, сел. Схватил нож, поднес к груди, примерился, с хрустом глубоко вонзил в грудь над сердцем, начал с усилием вырезать дыру. Вырвал нож из груди, отбросил в сторону. Просунул пальцы в дыру на груди, нащупал сердце, выдернул с хлюпаньем. Раскрыл губы, начал дышать ртом, во рту быстро пересохло, губы начали трескаться. В правой ладони билось сердце. Вся левая сторона туловища была в красной краски крови. На груди и вокруг пупка слиплись от крови волосы. Джинсы промокли, промокли трусы. Он сидел с закрытыми глазами. Кожу начала стягивать липкая, запекающаяся кровь. Он опустил голову и замычал, всхлипывая. Потом сильно зажмурил глаза, широко открыл, поднял голову. Взял двумя руками сердце, которое уже немного прилипло к правой ладони. Положил его в центр, лежащей перед ним, картонки. Немного прижал ладонями как тесто. Взял вторую картонку и аккуратно положил сверху на комок сердца. Картон почти мгновенно прилип к поверхности сердца. Липкими от крови пальцами осторожно взял гвоздь в левую руку, молоток – в правую. Поставил гвоздь на картонку, предположительно над центром сердца, затаил дыхание и уверенно ударил молотком по шляпке. Гвоздь пробил картон, мягко вошел в сердце насквозь его прошив, и пробил нижнюю картонку, воткнувшись в пол. Он отбросил молоток вправо от себя. Осторожно подсунул пальцы под нижнюю картонку. Нащупал гвоздь и аккуратно, чтобы не повредить конструкцию из зажатого картоном сверху и снизу сердца, раскачав, вытащил его из пола. Медленно поднялся, балансируя открыткой на правой ладони, как официант подносом. Пошел в спальню. Сел на край кровати. Посмотрел на картину на стене. Устало, но очень нежно улыбнулся. Развернулся на кровати, забрался на нее с ногами. Положил перед собой живую открытку торжественно как именинный торт. Посмотрел на темно-вишневую дыру в груди, провел пальцем по ее краю, усмехнулся, хмыкнув. Бросил взгляд на часы – 17:13. Пьяными от боли и счастья глазами стал смотреть в окно. Сердце стучало.