они сидели за столиком уже пятнадцать минут...

 Они сидели за столиком уже пятнадцать минут...
 Посвящаю себе одинокой.
 
 
 Холодный питерский март. Прохожие в длинных пальто, пытаясь укрыться от непогоды, бегут навстречу тяжелым деньгам и пошлым анекдотам. День обычно ветреный и немой. Убивающая мышеловка из газетных статей, выхлопных газов и предсказуемой красоты.
 Яркая и ядовитая витрина дорогой и модной кофейни. У входа припаркованны несколько не по погоде чистых авто. Здесь богатые и знаменитые молодые (иногда не очень) люди пытаются спрятаться от циклически точных дней.
 Знакомые и не очень лица правильных девочек и мальчиков, опьяненных роскошью мертвых бутИков и глянцевых журналов.
 У них в руках четки порочных мыслей, крашеный кровью эгоизм и Библия.

Они сидели за столиком уже пятнадцать минут, а он так и молчал. Он и она. Одинаковые и такие разные.
 Конечно, все в кафе смотрели на него: красивый и известный мальчик. Все хотели быть с ним - женами, друзьями, коллегами...
 Его модная мелированная челка была небрежно наброшена на глаза, прятала убийственно необыкновенные глаза молодого человека, губы были обыкновенно тонкие и чувствительные, такие губы бывают только у ТАКИХ правильных мальчиков. Идеальная внешность для секс-символа, но он молчал. Кажется, только его скулы были чуть-чуть грубоваты, давали пощечину наивным фантазиям...
 Одет он был со вкусом и сахаром - элегантно и стильно. А пахло от него редким ароматом порядочной сволочи. Но все, раскинувшись веером, падали в омут его обаяния. В кафе нервно покашливали, пересматривались, но драли шелка идеальных отношений с друзьями. Только ночью следующего дня одумывались, но все равно любили его - знойного и желанного.
 Шальная поза его тела говорила одно, «скоро двадцать девять - дальше долгая смерть...»*
 А ему было наплевать на то, что его фамилия уже облетела все кафе, на то, что девочки за соседними столиками строят ему глазки и даже на то, что на улице весна, а он уже пятнадцать минут молчит...
 Она была совсем другая: темная и тайная, тоже прятала свои глаза, толи от него, толи от “кофейной” публики, а может сама от себя. Сидела прямо напротив него и роняла слезы на идеальный паркет предсказаний...
 На ней было, что-то по-весеннему легкое и мягкое. Руки тонкие и удивительные протянула к нему. У правильных девочек дыхание перехватило. Казалось, в воздухе витал обморок. Девочки ненавидели ее уже только зато, что она сидит с ним за одним столом, что дышит его запахом, что ждет его слов...
 А он упорно молчал уже пятнадцать минут. Все гадали почему. Чего она от него хочет?
 Молодые люди за столиком у окна от скуки начали делать ставки.
 Она была такая загорелая, что, казалось, светилась изнутри. Кожа цвета ириски, в промозглом питерском марте... Девочки завидовали, шуршали шепотом, мечтали украдкой.
 Подперла голову руками, почти без сил, видно с погибающей надеждой, что-то тихо-тихо пробормотала ему, поцеловала в уголки губ. Публика замерла насмерть, вжалась в кресла. Одинокая женщина за столиком у входа нервно вытерла слезы дорогим платком, заплатила за кофе и резко повернувшись, направилась к выходу, унося с собой пережитки дня, запах дорогих духов и дешевых эмоций.
 Молодой человек напряженно поправил челку, взглянул на часы, махнул рукой - официантка, наигранно улыбаясь, принесла ему еще чаю. Он был правильный мальчик, и кофе не пил. Девочки вздохнули с облегчением - кумир не уходил, значит, есть надежда. Молодые люди тоже не уходили, видно ставки были высоки. Хлопнула входная дверь - супружеская пара, не успевшая промокнуть по пути из машины к кафе, принесла с собой свежие эмоции и разговоры. Остальные недовольно зашипели на них.
 Кто-то осмелился, подошел к молчащей паре, попросил у кумира автограф. Молодой человек молча чирикнул что-то на салфетке, девушка даже не пошевелилась. Отдельный мир тишины, а может понимания. Правильные девочки о смысле вдруг задумались.
 Отблеск его имени вновь облетел помещение, растворился с запахом черного кофе. Шла тридцатая минута... Он молчал. Публика замерла, а вдруг сестра?
 Всем казалось - убери он свою челку, открой свои голубые глаза, все ясно будет.
 За окнами потемнело. Недоумевающая супружеская пара ушла, унося с собой звон громкокричащих телефонов. Мальчики плюнули на ставки - ушли недовольные.
 Она больше не смотрела на него, теребила волосы. Он был настолько чужой в этот момент, что вдруг понятно стало, он никогда с ней не был...
 Даже снег превратился в дождь, оплакивал ее потери, разбивал тротуары и мостовые в надежде на слова... Но мальчик молчал.
 Девочкам вдруг страшно стало. Они стыдливо, одна за другой потянулись к выходу. На улице рыдали от счастья, слыша слова... живые слова СВОИХ правильных мальчиков. Их безумные глаза алмазами блистали в весенней темноте угасающего вечера.
 Но никто не был виноват. День догорел, засветились неоновым светом дорогие витрины отчаянных магазинов. У него чай остыл, у нее сердце. Официантки грустили - каждая о своем. Директор дорогого кафе сам закрыл входную дверь, повесил табличку “закрыто”, недоверчиво взглянул на отчаяние известного мальчика...
 Он сделал последний глоток, со звоном поставил чашку на блюдце. Она казалось, очнулась на мгновение, молча взглянула на брошенные им на стол деньги, поняла что-то...
-Пойдем... - он нежно взял ее за руку. Она накинула на плечи шаль, послушно вышла за ним под дождь, также послушно села в машину...
 Я достала телефон, набрала заветные цифры:
-Здравствуй. Нет, ничего не случилось. Я просто хотела сказать, что очень люблю тебя.
 Надела пальто, завязала потуже шарф и пошла прочь - в продрогшее никуда Петербурга.







* слова Никель «Сегодня ночью»