Ожидание

Было это или не было, но жители Берберы, что в восточной Африке, расположенной на берегу Аденского залива, рассказывают, что жил на свете старик. Он был совсем одиноким. Жил он в хижине из толстого тростника, похожей на большой шалаш, в котором помещался он сам и несколько предметов из кухонной утвари, для приготовления пищи. Этот, так называемый, дом старика находился ближе к берегу океана, поодаль от деревушки, которая состояла из пару десятков семей и строений.
 Старик был необщительным, замкнутым человеком. Некоторые его странности вызывали у жителей, соседней с ним деревушки, недоумение, благодаря которому многие считали его, старика, ненормальным. Порой его видели идущим по берегу залива и разговаривающим с самим собой. При этом он изредка останавливался, и его руки двигались так, что, казалось, будто он гладит по голове какогото ребенка. В это время на его суровом лице появлялась улыбка, выражающая любовь и безграничное счастье. Потом все это вдруг исчезало с его лица, которое вновь становилось каменным и изнеможденным. Поэтому, при встрече с ним, жители деревушки ограничивали свое общение с ним только коротким приветствием.
 Старик был человеком темнокожим, высокого роста и очень худым. Его, когда-то черные кучерявые волосы, давно уже превратились в сплошную мелкую, кучерявую седину. Его дряхлая кожа свисала на худом морщинистом теле. Большие глаза были наполнены какой-то скрываемой тоской, но вместе с тем, говорили о мудрости и терпимости этого человека.
 Его немного сгорбленная осанка свидетельствовала о многих пережитых невзгодах, но его, всегда приподнятый, подбородок говорил о несгибаемой гордости, с которой прожил свою жизнь этот человек.
 Одежда старика состояла из темной рваной материи, которая опоясывала его, прикрывая лишь костлявые бедра, и была перекинута через левое плечо, за которым свисала на половину спины.
 Рано утром старик просыпался, брал свои две, разные по длине, рыболовные удочки, перекидывал через плечо не менее истрепанную, чем его одежда, тряпичную сумку и уходил на свое излюбленное место, на берегу океана. Местные жители видели старика лишь в эту пору суток, так как возвращался он в свою хижину очень поздно, после захода солнца, когда миром овладевала темнота.
 Его излюбленным местом был камень, вернее торчащий из прибрежного морского песка риф, который ласково омывался набегающей волной во время отлива, и исчезал под водой во время морского прилива. Это место находилось настолько далеко от селения, что местные жители там и не появлялись. Тем более, что ходила молва о каких- то бродячих леопардах-людоедах, которые изредка появлялись в этих местах. Старик же был доволен, что ему никто не мешает и не отвлекает от его мыслей.
Добравшись до своего места, старик нанизывал на крючки своих удочек кусочки измельченной рыбешки, закидывал их в воду, укреплял удочки на берегу, подперев их камнями, а потом медленно прогуливался по берегу, внимательно рассматривая все то, что выбросило волной на берег за прошедшую ночь. Среди выброшенных на берег морем предметов, его интересовали лишь пустые бутылки, брошенные за борт с кораблей, стоявших на местной пристани, которые можно было продать сельскому торговцу и взамен получить чего-либо съестного.
 В основном старик брал хлеб, ну а когда бутылочный улов его был больше, чем обычно, то он брал и табак. А основной его пищей была рыба, которой в этих местах залива было очень много, и не было такого дня, чтобы он возвратился домой без единой рыбы.
 Собрав бутылки, старик приходил к своему камню, который находился в нескольких шагах от берега, вглубь океана. Он, небрежно опускал свою сумку на песок и, пришлепывая ступнями по морской воде, добирался до камня, усаживался на него и с каким то необычным удовольствием поднимал к небу лицо, на встречу ласкающему его редкие волосы ветру. Руки его, при этом, лежали ладонями на коленях, и казалось, что он читает молитву, обращаясь к небу. Потом он подпирал подбородок своей левой рукой, упершись локтем в голень, и замирал, глядя в горизонт.
 У старика было двое детей, мальчик и девочка, которых он вырастил сам. Его жена умерла, родив второго ребенка - его дочь. Он любил их какой то неземной любовью, постоянно переживая за них, даже когда они играли с другими детьми в свои детские игры. Он болел с ними, когда их настигала хворь. Он смеялся и радовался с ними, когда это делали они - его дети, которым он бесповоротно решил посвятить всю свою, без остатка, жизнь. Но он, также, знал и то, что когда-то придет день и его птенцы улетят в далекие страны, так как в этих местах он не мог дать им ни образования и ни той цивилизованной жизни, которой давно уже жил весь мир. Он сам им уготовил эту участь, сделав свой выбор в пользу их свободы и полностью полагаясь на их счастливую, как он надеялся, судьбу. Ведь смириться с тем, чтобы его детей постигла его участь, прозябания в этом, забытом богом месте, он никак не мог.
 Он был бы счастлив видеть своих детей всегда рядом, но это было бы эгоистичным по отношению к ним, так как в отличие от него, у его детей было будущее, и будучи уверенным в этом, он сделал выбор – благословив их, отправил устраи¬вать свои жизни за океан.
Каждый раз, садясь на свой камень и всматриваясь в даль, в которой соприкасались вода и небо, старик задавал себе вопрос: «правильно ли он поступил, отпустив своих детей за горизонт?». Потом его мысли уходили в другую сторону. Он воображал как живут и работают его дети, как воспитывают своих детей – его внуков, которых он никогда не видел.
 При мысли о внуках его сердце щемило, и он понимал, что его просто человеческое естество, в которой преобладают эмоции, брало верх над холодным рассудком, которому он доверял всегда.
«Наверное - это возраст….» – думал он, и при этом, правой рукой поглаживал грудь со стороны сердца. В последнее время это эмоциональное человеческое естество полностью владело им и почти не оставляло шансов его холодной рассудительности, с точки зрения жестокой реальности.
Часто его отвлекала от мыслей морская волна, которая, ласково омывая, могла вдруг окутать его худые ноги зеленой водорослью. Или эти пугливые крабы, появляющиеся из песка и приближающиеся к старику, считая его безопасным из-за его неподвижности. Часто появлялась и стая дельфинов, которые весело выпрыгивали из воды и, блеснув в лучах солнца, вновь исчезали в пучине океанской воды. При виде этих дельфинов, старик завидовал их возможности переплывать через океан. Он, почемуто, думал, что именно за этим горизонтом живут его дети и, превратившись в дельфина, он мог бы разок взглянуть на них.
 Особенно в последнее время, желание увидеть своих детей становилось для него неуправляемым. Он решительно отгонял все мысли, иногда прокрадывавшиеся в его сознание, о том, что с его детьми могло произойти какое либо несчастье. На вопрос о том, почему они ни разу не появились его проведать, он находил всяческие оправдания, такие как обилие у них житейских проблем в цивилизованном мире, отсутствие денег на дорогу и тому подобное.
 Но, не смотря на свою убежденность в правильности выбранной цели в жизни, старик никак не мог понять, откуда берется это жгучее желание встречи со своими детьми, ведь никто иной, как он сам, был полностью убежден в том, что свою программу жизни он завершил. Он должен был быть довольным, что может умереть без какого либо сожаления о прожитой жизни. Он сделал все так, как считал правильным. Может, его угнетала мысль о своей ненужности, и это его – человека гордого и рассудительного, который руководствовался логикой своего разума, а не чувств.
 Он сидел на своем камне, и, казалось, что это совсем не живое существо, а каменный монолит. Он смотрел в даль и в глубинах своей души надеялся, что именно оттуда, куда он смотрел не отрываясь, может показаться корабль, на борту которого будут его дети, приехавшие к нему - к своему отцу. Но к мрачному настоящему его возвращали либо брызги взволнованной морской воды, от усиливающегося ветра, либо начинающийся прилив.
 Старик давно уже считал, что только океан понимает его, и состояние его души. Он чувствовал свое единение с природой настолько, что часто, глядя на солнце или на гладь океана, вслух просил их передать его пожелания своим детям о здоровье и благополучии.
 Обращаясь к ним, он произносил слова медленно и внятно, как будто боясь, что его могут не понять солнце и океан. Он просил их забрать здоровье у него, если это необходимо для здоровья его детей. Он кричал свои просьбы, если вдруг появлялись чайки со своими птичьими вскриками, или если ветер заглушал его несильный голос.
Так продолжалось много лет.
Как-то раз, старик, возвращаясь в свою хижину, почувствовал, что его сильно знобит. Весь следующий день он пролежал на своей лежанке, не в состоянии даже приподняться. Старик подумал, что пришел его час. Он совсем не боялся смерти и давно был готов к ней.
 Его руки и ноги слабели, а сознание то мутнело, то вдруг прояснялось. На дворе шел проливной дождь. Старик, лежа под старым одеялом, которое совсем не согревало его, повернул голову к двери своей хижины. Ему показалось, что в хижине раздаются какие -то детские голоса. Иногда он отрывисто слышал заливающийся смех маленького ребенка. А иногда ему слышались голоса поющих детей. Он слышал когда- то и эти песни и эти голоса, но где и когда, он не мог вспомнить.
 Он пытался внимательно прислушиваться к любому звуку, который воспринимало его, как ему казалось, ухо. Среди этих звуков и голосов, он вдруг отчетливо услышал детский крик, который звал его: « Папа! Папа! Папочка!».
 В эту минуту его охватило такое волнение, что он даже привстал, опираясь на локоть правой руки. Сердце билось с таким бешенством, что, казалось, вот-вот вырвется из его тощей груди. Его прошиб холодный пот, и ему совсем не хватало воздуха.
-«Ах, это ты, Смерть?» – прохрипел старик успокаиваясь.
 -«Да, это я!» – ответил ему голос.
-« Ну, ты бы, хотя бы показалась, что – ли» - сказал старик, уложив свою голову на комок тряпья, который служил ему подушкой.
 И вдруг, немного левее двери его хижины, не совсем отчетливо, проявился образ. Старик пытался получше приглядеться к этому «новоявлению», но все, что он смог разглядеть – это черная, развивающаяся как на ветру, материя накинутая ни на что. У Смерти совсем не было лица. У нее, также, не было и рук.
 -«Хотя и вид у тебя неопределенный какой то, но зато, мне теперь будет легче разговаривать с тобой» – сказал старик, подкладывая под висок свою ладонь и еле повернувшись набок.
 -« Странно…..» – произнесла Смерть.
 -« Что это тебя так удивляет?» – спросил старик.
 -« Странно, что ты так спокоен» – ответила Смерть.
 - « А чего мне беспокоиться?» – даже оживившись, спросил старик.
 -« Мне показалось, что ты сильно был взволнован, когда я входила к тебе. Но, поняв, что это я, ты стал успокаиваться » - сказала Смерть.
 -« Да, это мне послышались голоса моих детей, – ответил старик. – Такими голосами они меня звали всегда, когда не делили что-либо между собой, в детстве».
 -« Ты скучаешь по своим детям? – спросила Смерть, - а где же они, твои дети? Почему их нет рядом с тобой, когда я прихожу за тобой?».
 Старик вдруг ухмыльнулся и сказал:
 -« Странно, что я об этом вынужден говорить Смерти, той, которая забирает кого угодно, и при детях, и без них. Хотя…. вопрос, для меня, жуткий….. Ты знаешь, я и сам часто спрашивал себя об этом, «почему я один?», но ответа у меня нет. Нет этого ответа и для тебя».
 -« Хм, но люди, обычно, очень беспокойны перед моим приходом, или при мне, - продолжала Смерть, – и я всегда понимала, что больше всего их пугает та неизвестность, которая их ожидает. Это как прыжок в бездну, из которой никто не вернулся и не принес известий о том, как там, по ту сторону жизни. Но ты первый, которого это не беспокоит. Мне даже кажется, что, отчасти, мой приход тебя успокаивает. Так же мне кажется, что больше всего, тебя волнует какой то вопрос, на который ты так и не ответил. Что это за вопрос? Может это именно то, о чем я тебя только что спросила? Это вопрос твоего несчастного одиночества?».
 -« Мне сложно ответить на твой вопрос…., - тихо и задумчиво произнес старик. – Для ответа на него, мне пришлось бы объяснить тебе все свои принципы и все свои ценности в моей жизни, которыми я руководствовался и в которые безоговорочно верю. А, у тебя, как я понимаю, нет на это времени, Ведь ты, только за мгновение, должна побывать у многих сотен людей, чьи жизни заберешь безвозвратно».
-« Ну, давай будем считать, что и тебе, и благодаря тебе, многим сотням других людей, как ты выразился, я даю отсрочку, - произнесла Смерть, - но я надеюсь, после тебя, я не буду сожалеть о потраченном времени».
 -« Боже мой! – искренне удивился старик, - Как это странно, что Смерть интересуется жизнью!».
 Старик выпрямил ноги и с трудом повернулся на спину, задрав голову к потолку так, будто он там что-то увидел.
 -« Прежде всего, я хочу сказать, что отношусь к тебе нормально - начал старик. Говоря это, я не руководствуюсь принципами гостеприимства. Просто я уверен, что если бы человеку дано было бы бессмертие, то наша, человеческая, жизнь потеряла бы всю свою прелесть и сладость временности. По соотношению ко всему окружению, которое основывается на временности, наше бессмертие выглядело бы мучением. Я приветствую тебя, Смерть, ибо ты и есть утверждение временности, благодаря чему жизнь обретает свой смысл и свой темп. Но я и презираю тебя, Смерть, наверное, больше за ту форму, или процесс, который предшествует тебе. Сейчас я говорю о естественной смерти по возрасту, по старению. Если же говорить о трагедиях и несчастных случаях, то твоя форма еще более безобразна».
-« Ты еще не обиделась?» – сделав паузу, спросил старик.
 -« Продолжай!» – ответила Смерть.
 -« Поразительно, но, разговаривая с тобой, я чувствую себя намного лучше!» – воскликнул старик.
 -« Не обманывай себя! Я всем даю возможность, перед «уходом», осмыслить все пережитое в здравом рассудке, чтобы от этого их не отвлекали ни боли в теле и ничто другое!» – отрезала Смерть.
 -« Ты понимаешь, - продолжал старик, - я прожил свою жизнь честно. Я всегда считал грехом только то, что приносит моральный или материальный ущерб другому, если это им не заслуженно. Хотя…., я не небесный судья, который может безошибочно определить заслуженность наказания. Но я рассуждал обо всем исходя из общепринятых человеческих понятий о справедливости. Таким образом, я не обидел и не унизил никого в своей жизни, в которой мне пришлось перенести очень много тягот.
 Но все их я преодолевал, имея определенную цель и непоколебимую уверенность в ее правильности. Я, прожив свою молодость, став отцом моих детей, понял, что единственная ответственность, которая на меня возложена – это мои дети. И их я должен вырастить и воспитать, опираясь на свои знания и ценности, главным из которых является добро. Я всегда думал о том, что, вселяя в них, в моих детей, эту ценность, я буду спокоен за них, так как руководствуясь добром, они…»
 -« Будут добры и к тебе?» – вставила Смерть.
 -« Не знаю, - ответил совсем слабым голосом старик. - Я не могу никак сформулировать свою мысль….. Может это меня и мучает? А может, меня одолевает мой эгоизм, и я вдруг решил себя пожалеть? Может……. Да нет! Я просто очень хочу увидеть своих детей. Понимаешь? Просто увидеть!»
С этим восклицанием у него, из потускневших глаз, брызнули слезы.
 Вдруг наступила могильная тишина, и он услышал шепот: «Пора!».
 В хижине никого не было, только завывание ветра доносилось из-за двери.
 Старик вскочил на своей лежанке, сел наклонив голову и свесив ноги.
 -« Нет, еще не пора! – проскрипел старик и встал, шатаясь, на ноги. – Я хочу увидеть моих детей!» – выкрикнул он кому-то и вышел из своей хижины.
 Мрачные тучи, только что облившие землю «сумасшедшим» потоком дождевой воды, затмили небо. Но где- то там, на западе, слабые лучи солнца пытались пробить толщу туч и дотронуться до поверхности воды океана, уходившей в горизонт.
 Старик, увидев эту картину, остановился. Он, вдруг, подумал, что не пройдет и часа, как луч окажется победителем в этой, им же придуманной, борьбе. Он поймал себя на мысли, что эта « победа» радует его.
 На его больном лице появилась улыбка, которая была сравнима лишь с тем лучом, которому он так обрадовался.
 Старик побрел к своему камню, толком не сознавая зачем. По дороге он обессилел совсем, но, спотыкаясь, продолжал свой путь. Ему, почему-то казалось, что, преодолев это расстояние до камня, он окажется намного ближе к своим детям.
 Подойдя к своему месту, старик остановился. Он знал, что если сейчас присядет, или упадет, то уже не встанет никогда. Старик, стоя на берегу океана, медленно приподнял голову к небу, на котором уже торжествовало солнце, все дальше и дальше отгоняя мрачные тучи от этого места. И океан, как будто после утомительного волнения, стал понемногу успокаиваться и менять свой темно-серый цвет на сине-голубой.
Старик опустил взгляд на воду и, обращаясь к океану, произнес вдруг слабым голосом, как будто боясь, что кто-либо мог его услышать:
 -« Мне не с кем больше общаться, как только с тобой. Все это время ты был мне другом и советчиком. Ты кормил и лечил меня, ты пел мне свои песни и дарил мне надежду, с которой я все это время жил. Мне кажется, что только ты меня понимаешь. Только что приходила ко мне….. смерть. Я ушел от нее. Я не могу сейчас подать ей свою руку и уйти с ней. Она пришла за мной думая, что я одинок. Но разве ей дано понять, что, уведя меня, она не может увести еще два кусочка моего живого сердца, которые там, за горизонтом?
 Разве ей дано понять, что я обманул ее, дав жизнь своим детям?! Смерть бессильна предо мной, так как она обречена на вечное преследование, а значит на поражение. Пока она догоняла меня, я успел привести на свет двух своих милых детей. И пока она будет догонять их, они дадут еще несколько жизней моим внукам. Так что такое смерть? Это ничто, по сравнению с жизнью! И, пусть, она сейчас стоит за моей спиной и слышит мои слова. Я не прошу ее ни о чем. Я прошу тебя, с чем была связана вся моя жизнь, пожалуйста, покажи мне моих детей. Я только поглажу их по головкам, обниму и каждому из них скажу, как я их люблю…….»
 Сказав это, старик, второй раз за всю свою жизнь, расплакался. С каждой слезой, сползающей по его обветренным щекам, ему становилось тяжелей. Он медленно шагнул к своему камню. Его дрожащие ноги почти не держали его. Однако, старик отчетливо почувствовал ласка¬ние утихающей волны на прибрежье, по которой он медленно шагал к камню.
 Подойдя к своему камню, старик еще медленнее сел на него, подпирая подбородок своей левой рукой, упершись локтем в голень, и замер, глядя в горизонт.

 Жители селения не сразу заметили отсутствие старика. Когда они нашли его, сидящим на камне, в своей позе ожидания, его мертвое тело, то ли из-за соленой воды и брызг волн, то ли от чего-то другого, превратилось в такой же камень, на котором он сидел. Казалось, что чья то рука изваяла этот монумент из морского рифа.
 Говорят, он и сейчас на том же месте, появляясь во время отлива и,исчезая под водой, с приливом.
 ……………………………………