Тили-бом тили-бом... мое сердце - кошкин дом

Оно перегрызало артерии целыми днями и ночами. Они были тугие и оно не могло разорвать их так просто своими крошечными лапками. Когда, наконец, оно освободилось от этих кровавых ремней, оно спрыгнуло вниз, раздвинув внутренние органы плечами, как пассажиров в тесноте автобуса. Пробралось к ребрам и кряхтя, и жмурясь, высунув маленький язычок от натуги, начало ломать костлявую конструкцию. Ему нужна была только небольшая щепка, обломок ребра. Оно крепко схватило этот меч, палку, посох, скипетр – неважно, и начало медленно, очень уверенно и настойчиво прорезать толщь человеческого мяса. Проколов, прорезав, маленькую дыру в районе живота, достаточную для того, чтобы можно было просунуть руки и вылезти наружу, разорвав плоть, как из спального мешка, сердце вывалилось на свет и шмякнулось у ног своего обладателя. Из порванной дыры хлынул густой кровопад, окатив сердце как из ведра. Сердце растопырило разъезжающиеся на полу ноги, сосредоточилось, нашло равновесие и выпрыгнуло вперед из лужи, упав на пузо. Встало, сгребло-соскоблило ребром ладони с себя липкую пленку крови, протерло кулаками глаза, сплюнуло.
Сердце подумало, что если пойдет проложенным путем на крышу, то наверняка, не дойдя еще до чердака, его раздавит какой-нибудь опаздывающий в универ студент-отличник на лестнице. Поэтому сердце решило как паук добираться до «колыбели судьбы». Липкие, сопливые руки приклеивались к любой поверхности как присоска, легко выдерживая вес сердца. Забравшись на подоконник, вытолкнув сетку из открытого окна (потому что весна пришла, говорят… наверное они правы), сердце, держась одной рукой за оконную раму, а другой прилепившись к внешней стене дома ловко как альпинист, постепенно, последовательными движениями, полностью переползло на нее. Затем все было чисто механически, по-паучьи. Добравшись до края крыши, сердце как циркач-акробат перекинуло руки, вцепилось в нее, подтянулось и залезло на поверхность. Тяжело дыша и щуря глаза от яркого неба, сердце неуклюже ворочаясь на попке как ребенок, уселось на краю крыши, сложило ручки на тонких острых коленках и тяжело вздохнуло.
- Вот… не знаю, чего там теперь с этим, бляха-муха, «моим обладателем»… но неужели мне лучше было умереть внутри его тела? Нет уж. Я полно любви, нежности, я так хочу быть добрым и чтобы обниматься и целоваться, вот. Буду тут сидеть. Что хотите со мной делайте. Можете скинуть меня вниз, можете сбить из рогатки – наплевать. Я живое и очень упрямое, и еще сильно-сильно влюбленное. Очень сильно-сильно…, - рассуждало сердце, становясь с каждым словом все грустнее и от этого наверное смешным. Вернее, не смешным, а забавным, по-детски наивным и очень-очень теплым.
...
Она тихо подошла. Тихо и неслышно как летний вечерний ветер. Села рядышком, положила свою пушистую мордашку ему на плечо и замурчала. Сердце не испугалось и даже не удивилось - сердце ждало ее, оно прижалось к ней щекой и из его глаз выкатились две большие капли слез… Слезы медленно плыли, сверкая в янтарном огне теплого заката, по улыбающимся, круглым щечкам. Им было хорошо. Кошка зажмурила от счастья свои самые красивые на свете зеленые глаза и больше уже никогда-никогда не спрашивала себя, что такое любовь. Теперь она просто это знала. Как знало то сердце, к которому она сейчас прижалась. … Как просто знали… знали их сердца.
…
Все будет хорошо всегда. Потому что по-другому в сказках не бывает. Все будет хорошо.