Натура

Ника работала натурщицей. Это хорошая работа для красивой женщины: позволяет безнаказанно баловать собственное тщеславие.
Основное занятие натурщицы – не двигаться, расслабленно ни о чем не думать и наблюдать. Наблюдать, как за окном художественной мастерской зима сменяет осень, осень – лето; как сосредоточенно работает художник, нервничает, курит, стремится к идеальному отображению, строит планы о продаже картины; как прилежно трудятся студенты Художественной Академии, наивно полагая, что после окончания учебного заведения их ждет легкая жизнь, полная красок, как они влюбляются (прямо здесь, между мольбертами); как умывается кошка, приласканная хозяином мастерской, как злится подружка последнего на обнаженную натуру, молча бросающую в лицо: «Он рисует меня, а не тебя. Я более совершенна».
Нике нравилось наблюдать, как мимо нее идут жизни других людей: художников, студентов, ее знакомых, друзей, любовников, а также ее собственная жизнь.
Хотя Нике были интересны умные книжки («так красиво пишут»), учащие читателя иначе жить и думать, вещающие, что вредно быть сторонним наблюдателем жизни, нужно действовать и проживать каждое подаренное Богом мгновение, суть их ускользала от нее. Ее жизнь была наполнена красивыми картинками чужого существования. Она и сама была красивой картинкой для разного рода художников. Некоторые из них просто прорисовывали тени и полутени на ее лице, другие подчеркивали и приукрашивали ее и без того красивые черты, третьи утверждали, что рисуют ее душу. Это ее смешило больше всего: уж ей ли не знать, что никакой души у нее нет, она даже сама для себя являлась плоским рисунком, каким-то отображением чего-то. Всю свою жизнь Ника была для других людей и для себя самой тем, чем ее хотели видеть. Для родителей, бабушек, нянюшек она была хорошей послушной девочкой, для учителей – умницей и отличницей, для первого парня – веселой девчонкой, с которой можно весело провести время и которая не надоедает; для второго парня – ласковой кошечкой, на все всегда согласной, нежной и любящей; для третьего – роковой женщиной, которая лишь позволяла себя любить, но сама не любила.
Ника пришла к выводу, что быть любимой легко – нужно лишь видеть и отражать желания другого человека, и это всегда работало без сбоев. Она преуспела в этом, отточила свое мастерство до совершенства – могла сделать любого человека счастливым, уверить каждого, что она, Ника, и есть та самая искомая «вторая половина».
Она стала натурой, это позволяло ей ничего не делать, лишь демонстрировать тени и полутени на своем лице и теле. Была натурой, а ощущала себя после сотен сеансов уже натюрмортом. Впрочем, это чувство мертвости было ей знакомо еще с далекого детства. Когда бабушки в младенчестве тискали ее пухлое тельце в своих не менее пухлых руках, когда мужчины восхищенно сжимали ее тонкое стройное тело в своих сильных руках, она безразлично смотрела на это как бы со стороны, так же отстраненно, как сейчас смотрит на группу студентов Художественной Академии, рисующих ее мягким материалом. Как всегда, чувствовала себя изображением того, что они все хотят видеть. На нее саму никто никогда не смотрел – никому это интересно не было – а она настоящая обычно витала маленькой птичкой где-то рядом (справа и сверху) от совершенного тела девушки по имени Ника и наблюдала за ней, такой красивой.
Ника ничего не делала в этой жизни для себя, она сама для себя даже не существовала; она жила для других, раскрашивала и заполняла их существование собой.
Работы и студентов, и опытных художников ей обычно нравились – изображение было похоже на нее. Художники не раз говорили, что ее лицо очень легко рассовать. «В чем это выражается?» - из вежливости интересовалась она. «Оно очень понятное». И Ника, обычно удовлетворенная работами и заработком, после сеанса шла к очередному приятелю.
Но сегодня что-то произошло. Что-то, не вписывающееся в сценарий, ломающее привычное течение дел. Это породило у Ники смутную тревогу, которая с каждой минутой нарастала. Она даже не могла сразу понять, что же не так. Студенты закончили рисунок. Как обычно, есть хорошие и плохие работы, мягкие и резкие, тщательные и беглые, но что-то не так…Вот оно!!! Один из студентов не закончил работу: место лица на рисунке пустует. «Я закончил», - возражает он преподавателю, заметившему такое небольшое упущение. «Но…», - тот даже не знает, что на это ответить.
Ника почувствовала, что в ней все начало дрожать крупной дрожью. Бешеная злоба в ней закричала: «Как он смеет!!!» Ее унизили и полностью растоптали – жалкий студентик посмел обделить вниманием ее лицо, взращиваемое так долго, рассматриваемое в стольких зеркалах; лицо, которое было уже почти идеально. Он не заметил его, красивого, ухоженного, тонкого, которому она посвятила те часы, которые нужно было отдать себе, своим интересам, своей душе.
«Я закончил фигуру. Лица нет, потому что я его не вижу».
«Расцарапать его лживую рожу! Ненавижу! Как он смеет!» Внезапно лицо ее исказилось гримасой боли, слезы опалили веки жгучей солью, ее согнуло пополам, лицо впечаталось в колени. Группа ошарашено взирала на нее: они не были готовы к смене позы натурой. Лишь тот человек, что рисовал фигуру без лица, среагировал моментально – он будто ожидал этого. Он подошел к рыдающей натурщице и лишь легко коснулся прохладным пальцем ее обожженного слезами уголка глаза.
Нику пронзила острая боль – это было первое в ее жизни прикосновение. Каким-то образом та Ника-птица, что с момента ее рождения витала где-то сверху от ее тела, присела на мгновение на то место, которого только что коснулся этот студент. Через несколько минут боль и слезы ушли, птичка спорхнула с лица тоже.
«Я нарисую Ваше лицо. Я его видел», - сказал студент и отошел к мольберту. «Не стоит, вряд ли это украсит Вашу работу. Скорее всего, Вам что-то почудилось. Вы правы, Вы не видите моего лица. Потому что его у меня нет».