Павлик Морозов
Сердце стало подрагивать и усоряться - ощущение безвестной тревоги поднималось откуда-то с нижнего этажа - ЭТО начиналось...
Каждый, каждый солнечный вечер, когда раздетое небо терзало меня своей наготой, своим одиноким солнцем...
Всё тело начинало ныть ожиданием, мучительным и вечным. Но теперь я уже хотел испытать ЭТО, потому что идти вперёд и перетерпеть эти кошмарные полчаса - мой единственный выход сейчас. Солнечные лучи, как тяжёлые копья, давили и били меня, прижимая постепенно к покрытой холодным потом стене до тех пор, пока не вмял меня в неё окончательно.
Свет лился на ладони широко раскинутых рук, бестелесной плетью расчерчивая моё (уже наверное искажённое страшной гримасой) лицо, тело... На губах появился еле уловимый привкус уксуса; я был на стене, а передо мной зиял багровый слепой квадрат.
И я закричал. В один миг судорога пролилась налицо, шею; ноги потеряли устойчивость; человеческое унеслось куда-то на верхний этаж, а нечеловеческое в безумном экстазе металось в растворяющемся теле.
Крик жил отдельно от меня. Я его прородил, а он пинал меня своими бессмысленными всполохами.
Он меня бил, он меня и спас.
Хищным лязгом улыбнулась дверь, плюнув в комнату санитара в грязном измятом халате и выражением брезгливой муки на уставшем лице. Он схватил меня, и тому бесформенному комку, который был мной, стало лучше. Но санитару было мало сделать мне хорошо, он хотел сделать ЕЩЁ ЛУЧШЕ. Поэтому отработанным годами движением санитар выгнул мне шею и вонзил куда-то в область сонной артерии небольшой шприц, заполненный прозрачной жидкостью. Укус вампира был короток, и сонное туманное облако укутало мой блаженствующий мозг.
И вот я один, безвольно распластавшись на кровати, спокойно смотрел на тусклое солнце. Хотя, может быть, оно уже и погасло. Мне было не важно. Мне было хорошо. Мне было легко. Мне было...
Дымка выползала из глаз моих и брызгала вокргу, стекала по стенам, делая их серыми и бесформенными.
Вот на одной из таких зыбких панелей вычертился небольшой силуэт, сотканный из густого месива стены. С каждой секундой он становился всё отчётливее и вскоре отделился от стены. Это был бледный мальчик в шапке-треухе. Шапка закрывала его белый лоб, и на лице были видны лишь остекленевшие серые глаза и воспалённый малиновый шрам от левого уха до подбородка. Он был цветным, зовущим и непроизвольно притяивал взгляд. И чем дольше я смотрел, тем отчётливее становилось болезненное ощущение на моей левой щеке. Мне чувствовалось, будто челюсть моя раздроблена и в развёрстую рану насыпана алюминиевая стружка. Если я потрогаю ранку языком, не вылезет ли мой язык наружу?
Я смотрел на него, он медленно подходил, сжимая в руке винтовку-трёхлинейку с длинным, возбуждающим воображение штыком, играющим в темноте серебристыми бликами. И мы смотрели друг на друга.
- Папа... . слабый, детский голос.
Я не понял и молчал.
- Папа, это я, Павлик... - жалобно так, просяще.
"Морозов..." - у меня в голове. Зачем он сказал, что он Павлик. Я и сам это знаю.
- Зачем... Зачем ты пришёл? - и у меня голос тоже какой-то детский; губы высохли и не слушаются. Плохо. Тоскливо. Сквозняк по комнате. Скрипит кто-то по двери.
- Мне плохо... Они не понимают, они... Мне плохо. Я не убивал тебя...
Он начал подходить ещё ближе, но вдруг я почувствовал леденящий даже мою расслабленную душу страх и почти крикнул:
- Стой!
Идёт...
- Остановись! Почему ты меня не слушаешь?!
- Ты хочешь... Если я не приду, ты ничего не поймёшь и никогда не узнаешь... Успокойся, папа...
Идёт. Шаги - секунды. Удары - года.
Вот уже шепчет на ухо:
- Папа, я не убивал... Я молчал, а они пинали меня сапогами... В лицо, папа... - почти плача. - Мне плохо... Никто не поймёт... Они меня в такую машину посадили... Я не...
Штык прозрачно заледенел в животе, медленно входя куда-то ниже желудка. Боль была спокойствием; я всё понимал. Стены текли серыми водопадами, этаж сливались в один коридор...
Крик ударился эхом где-то снаружи. Это не мой крик. Он был чужой и ниоткуда. В глазах у павлика ужас. Я прижал его голову к себе и ощутил, как детские слёзы льются на невидимую рану.
Крик ещё метался по комнате. Санитар забеспокоился. Вот он бежит - я вижу сквозь стену.
. . . . . .
Ему не успеть. Никому не успеть.
Я погладил Павлика по мятой шапке.
- Успокойся... Не надо, Павлик, не надо... Всё будет хорошо...
Свидетельство о публикации №204100700135