ЛЮДИ И ЗВЕРИ
В закоулках души
Я брожу как в лесу,
Коль себя потерял,
Мне легко оступиться,
И кругами ходить,
И в отчаянье выть,
Даже Бога корить,
Попытавшись молиться…
Я не вижу путей
И не вижу дорог.
Где мечты - бурелом,
Где надежды - крапива,
Ни сбежать, ни уйти
Мне от бед и тревог,
Только радость моя
Ускользает все мимо…
Слишком поздно поняв:
"Время - враг, а не друг!"
Я пытался бежать,
Только сил больше нету…
Старость - глупый закон,
Но уже осужден,
И навек обречен
Я лишь ползать по свету…
1.
Мишка сидел в густых ивовых зарослях на берегу небольшой речушки и отрешенно смотрел на мерно колыхаемые течением поплавки. Был он худой и достаточно страшненький. На вид – лет сорок с хвостиком, хотя с тем же успехом можно бы дать и все пятьдесят: лицо топорщится запущенной недельной щетиной, нечесаная патлатая шевелюра и вислые усы густо проблескивают сединой. И одет он крайне непрезентабельно – старая телогрейка, грязная драповая фуражка, литые резиновые сапоги… Ну и что? Перед кем ему здесь красоваться? Разве что, перед карасями…
Мишка сейчас в отпуске. Каждый день с самого рассвета привязывает он к рамке своего видавшего виды велосипеда пару удочек-телескопичек, да едет аж километров за пятнадцать от дома – к своим тайным рыбацким местам. Забивается в самую непроходимую чащу, куда не добраться даже на танке, находит в глухих прибрежных зарослях узенькие окошки – лишь бы удочку воткнуть,- и сидит до обеда, а то и до вечера – ждет свою рыбацкую удачу.
Рыба берет редко. И не потому, что у Мишки неподходящая снасть, или ловит он не на те наживки, просто мало ее в речке осталось – этой самой рыбы. Как появились у мужиков лет десять тому назад электроудочки – так рыбы и убавилось. Но Мишке хватает. Собственно, рыба, как таковая, ему не нужна совсем. Рыбалка для него – единственный способ ненадолго оторваться от бесконечных проблем, привести нервную систему в относительное равновесие, а главное – побыть немного одному, отдохнуть от докучливого общения с сослуживцами, с соседями, с семьей…
Сейчас совпало так, что у жены тоже отпуск. Она забрала детей и на пару недель укатила гостить в областной центр, к своей маме. А Мишка, нежданно-негаданно обретший неограниченную свободу, просто ошалел от бесконтрольности, плюнул на все домашние дела и занимается своим любимым делом – рыбачит дни напролет. Живет один уже неделю. Принципиально не бреется, книг не читает, телевизор не включает, к компьютеру не подходит. И, тем не менее, чувствует себя совершенно счастливым! Может быть потом, когда-нибудь, он и будет тосковать по живому человеческому общению, но только не сейчас. Нахлебался этого общения по горло, погряз в нем по уши! Теперь просто необходимо пожить дикой жизнью – в одиночестве, на зеленом лоне, в безлюдных местах…
Хотя и сейчас назвать его жизнь «дикой» он может только с очень большой натяжкой. Живет хотя и в небольшой, но вполне благоустроенной современной квартире; еду готовит на газовой плите, каждый день моется в ванне горячей водой и там же стирает свои провонявшие за день «Примой» и потом рыбацкие манатки. Свой улов он отмывает от грязи и слизи в белоснежной посудной мойке на кухне, да складывает во вместительную морозилку высоченного «Стинола» - потом когда-нибудь он разберется с этим уловом окончательно. Например, засолит и засушит. А сейчас ему просто лень этим заниматься. И, в конце концов, – жрать, что ли, в доме нечего? Купил хлебца, колбаски, вскипятил чайник,- какая еще еда нужна? В крайнем случае – пельмени можно сварить. А то, что все его штаны за неделю стали непомерно велики в поясе, так это даже к лучшему. Многие мужчины, чтобы похудеть, деньги платят. А Мишке такое счастье – совершенно бесплатно!
Сегодня, продираясь сквозь джунгли из переплетенной вьюном крапивы, набрел он на ловко спрятанный в густых зарослях омуток, где нога человека наверняка не ступала уже очень давно. А может, и вообще никогда не ступала. Достал Мишка складной нож, вырезал в кустарнике проход к воде, забросил обе удочки и стал ждать поклевок. Поклевки были, но брала исключительно рыбья мелочь, ловить которую ему было совершенно не интересно. Он сменил на удочках крючки,- привязал самые крупные из всех, что нашлись в запасе,- и насадил самых больших, что попались в банке с наживкой, червей. И вот уже больше получаса ждет он хорошего «крупняка», но его нет и, похоже, сегодня уже не будет. Июльское солнце давно висит высоко над головой, время, по всем приметам, близится к полудню, какая теперь рыбалка! Так, пустое времяпровождение.
- Здравствуй! Бог в помощь! И где рыба?
Хотя голос за спиной прозвучал совершенно неожиданно, Мишка отреагировал на него вяло. Не те годы, чтоб от голосов вздрагивать. Он даже не обернулся. Так же, спиной к невидимому прохожему, ответил, стараясь, чтоб прозвучало вежливо, но, вместе с тем, неласково:
- Спасибочки… А рыба в речке. Не переживай – всю тебе оставил, себе ничего не взял.
За спиной засмеялись. Зашуршала двухметровая крапива – человек подошел ближе. Мишка все-таки обернулся. На береговой круче, шагов на пять выше него, стоял симпатичный молодой мужик и радостно улыбался:
- Привет!
- Привет…- удивленно пробормотал Мишка, разглядев прохожего как следует. Да уж! Было чему удивляться! Потемневшее от солнца, продубленное ветрами лицо то ли пастуха, то ли тракториста; грубые, изодранные руки, и, в то же время,– пижонский светлый костюм, шикарные туфли, светлая рубашка, темный галстук… Но что добивало окончательно, – так это сверкающие на запястьях дорогие запонки и болтающийся на брючном ремне мобильный телефон. Все это великолепие на фоне грязного после половодья бурелома, топкого глинистого берега и непролазных дремучих трав отчаянно резало глаз, выглядело чрезвычайно странным, почти фантастическим.
Мишка покачал головой и хмыкнул – каких только чудаков земля не родит…
- Если ты по бабам, то село – там…- махнул он рукой в сторону глухой чащи и отвернулся к поплавкам.
Человек опять засмеялся. «Дурачок какой-то»,- подумал Мишка,- «Палец покажи – уже смеется… И откуда он взялся?» Неожиданная мысль заставила его снова обернуться к чужаку – на этот раз резко и настороженно: «А действительно – откуда?» Он внимательно вгляделся в его лицо и медленно процедил:
- Что-то мне рожа твоя не нравится…
Человек испуганно схватился за подбородок:
- Что – не побрился добром? У меня, понимаешь, зеркальце было слишком маленьким…- Он тревожно ощупал свои щеки, шею и снова заулыбался,- Да нет! Все нормально. Ты как – домой скоро?
Мишка поморщился. Он не любил, когда ему мешали рыбачить. Но, кажется, мужик прав. Здесь явно делать нечего.
- Да. Надо собираться.
Он поднялся, вытащил удочки из воды, затрещал катушками. Потом подобрал с земли свою пустую сумку, выбрался по скользкой траве повыше, к велосипеду. Встал прямо напротив пижона, заглянул ему в глаза. Тот сразу потупился. Мишка склонил голову набок, зыркнул влево-вправо:
- Слушай, красавчик… Объясни-ка мне, тупому - как ты сюда попал? Крапива тут - будь здоров, а следов твоих нет нигде! Ты что – у меня над головой на ветке сидел, а потом спрыгнул? Или по моим следам шлепал, а? И ботиночки у тебя, гляжу, чистенькие… А тут везде болото! Ну, колись!
К великому Мишкиному удивлению, мужик засмущался. Если б он просто послал Мишку куда подальше, это было бы в порядке вещей. Не твое, мол, собачье дело, да и все тут. Но тот глядел в землю и краснел, как девочка. Потом поднял на Мишку свои голубые глазки и спросил вдруг ни к селу, ни к городу:
- У тебя курить есть?
Мишка протянул ему располовиненную пачку «Примы». Но тот почему-то замотал головой и замахал руками:
- Нет, нет! Целую не возьму! Ты давай, сам закуривай, а мне потом на пару раз дернуть оставишь! Ладно?
- Бери, у меня еще непочатая пачка есть. А я и так накурился, аж тошнит. С такой рыбалкой только и делай, что закуривай, да бычки кидай…
Мужик трясущимися пальцами вытащил сигарету, помял, с наслаждением понюхал – даже глаза прикрыл.
- А спички есть?
Мишка укоризненно покачал головой, но коробок все-таки протянул – держи! Тот жадно глотнул дыма, блаженно зажмурился и начал раскачиваться с пяток на носки, с носков на пятки:
- А-а-а… Балдеж… Сбылась мечта идиота…
Сигарета в уголке его рта горела, как бикфордов шнур – тянул мужик в себя чуть ли не с махрой. Полминуты – и он зашипел и отшвырнул сантиметровый окурок – обжегся. Виновато глянул на Мишку и проникновенно сказал:
- Ты береги сигареты. Экономь. Каждая будет – как праздник…
Мишка ошалело вытаращил глаза:
- Эй, эй! Ты это к чему сказал? Тебя, братан, видать, недолечили? Ты, вообще, куда идешь? И откуда? Из тюрьмы? Из психушки? Или наркотой обдолбался? Ширяешься? Глюки ловишь?
Человек смотрел на Мишку с плохо скрываемой жалостью и терпеливо ждал, когда тот угомонится. Потом просто приглашающе махнул рукой в направлении протоптанной Мишкой в высоченной крапиве тропки – пойдем, мол! Тот, все еще бурча под нос что-то о том, как его «достали психи, от которых даже в болотах не спрячешься…», привязал к рамке удочки, закрепил на багажнике сумку и пошлепал сапогами по чавкающим кочкам, катя велосипед рядом – ехать было невозможно. Мужик скакал чуть в стороне. Как он ни берегся, но через десяток шагов зачерпнул полные туфли жидкой грязи, махнул рукой, и пошел уже не разбирая дороги, стараясь только не отставать от своего проводника. Долго шли молча. Обходили поваленные деревья, заросшие острой осокой окошки ржавой воды, в конце концов выбрались к сухому лугу, где петлял раздолбанный тракторами проселок. Здесь человек быстро забежал вперед и загородил дорогу:
- До города уже недалеко!
Мишка ткнул его передним колесом:
- Пусти, придурок! Если тебе в город – давай, чапай, а не стой столбом!
Но мужик повел себя совсем странно – ухватился за руль велосипеда и, умоляюще заглядывая Мишке в глаза, заговорил возбужденно и быстро, боясь, чтобы не перебили:
- Ты меня выслушай, пожалуйста, это очень важно! Очень! И все-все запоминай, что я тебе скажу!
Мишка попытался, было, руль у него отнять, но тот вцепился мертвой хваткой – и ни в какую!
- Помни – им твое мясо не нужно! Они жрут твой страх, твою боль! Но ты это вытерпишь, ты выживешь – помни об этом! И лучше бы тебе быть одному! Я на своей шкуре испытал! Лучше не вмешивайся – тебе никого не спасти! И помощи ни от кого не жди! А уж если в сердце кого-то впустишь - всю душу из тебя выпьют!
Мишка бросил руль и схватил человека за грудки:
- Ну, все, падла! Ты меня достал! Или ты дергаешь отсюда по-резкому, или я за себя не отвечаю!..
Тот вывернулся, отбежал на несколько шагов и остановился:
- Я хотел тебе письмо оставить! Только не нашел слов! Прощай! И прости! Я не виноват, так вышло!
- Урод!- рявкнул на него Мишка.- Придурень, черт бы тебя…
Он нагнулся, поднял брошенный велосипед и яростно шагнул. В никуда.
2.
Ощущение падения длилось недолго – может быть, секунду. От силы – две. Потом под ногами ощутилась какая-то поверхность; окружающий пейзаж, еще мгновение назад размытый, вновь обрел резкость. Мишка уронил велосипед и потерянно пробормотал:
- … твою мать…
Он по-прежнему стоял на лугу, но это был ДРУГОЙ луг. Собственно, это был СОВСЕМ не луг. Это была степь. Насколько хватало глаз – травы, травы… А над головой, в пронзительной синеве – черные точки. «Орлы? Похоже, очень похоже… Только откуда у нас столько орлов? Бред…»
Мишка не испугался, не закричал, он довольно спокойно поднял велосипед и начал озираться по сторонам, пытаясь найти хоть какой-то знакомый ориентир. Знакомого ориентира не находилось. Лучше сказать, никакого ориентира не находилось. Ровная, как стол, степь - ветер гонит зеленые травяные волны, сверху плывут облака, парят орлы,- и все. Красиво, конечно. Можно даже сказать – очень красиво… Только куда же теперь, братцы, идти? Налево? Направо? И где оно – это лево, блин… И это право? Где?
«Гадство! Вот гадство!..»- Мишка начал нервничать. Не то, чтобы сильно, но уже заметно: нижнюю губу кусает, за ус себя дергает! Он уже понял, что попал в ситуацию экстраординарную, которая не укладывается в привычные рамки, но впасть в панику, заорать, начать кататься по траве и рвать на себе волосы он никак себе позволить не мог. Поэтому он начал изучать ситуацию с того, что всегда под руками – с себя.
«Итак, первое. Может быть, я сплю? Тогда надо просто побыстрее проснуться!» Он изо всех сил вцепился зубами в левую ладонь.
- У-и-и-и! Ё!
Лихорадочно огляделся – все на месте. В смысле,- степь, облака, орлы…
- Мать-то, растуды-т ее через…- потряс ладонью в воздухе, даже подул.
«Тогда – второе! Все это – на самом деле. Этот чудак на букву «М» - колдун. Или что-то подобное. В общем, обладает паранормальными способностями! И он каким-то образом меня забросил…» Мишка еще раз огляделся. На этот раз внимательней.
«И куда же он меня забросил?»
- Ай!..- Он, наконец-то, сфокусировал взгляд на ближних предметах, разглядел то, что было под самым носом.
- Етитская сила! Ни фига себе!
Трава была - НЕ ТРАВА. Хотя, если подходить строго научно, то, может быть, это все-таки была трава,- у нее нет ног, она зеленая, имеет корень, питается, скорее всего, от земли и солнечным светом,- но это была не ТА трава, которую Мишка привык видеть всю свою жизнь. Там, где он свои сорок с лишним лет прожил, ТАКОЙ травы НЕ БЫВАЕТ!
Первое, что он сделал, так это поднял руки повыше – «Лучше ЭТОГО не касаться!» Потом сморщился от омерзения, на пару секунд задержал дыхание… Но скоро справился с собой, снова задышал ровно и спокойно.
«Однако неплохо было б найти местечко, где эта гадость не растет. Или, хотя бы, где она не такая высокая…»
Растения,- если это и в самом деле были растения,- выглядели более чем странно. Стебельки тонюсенькие, но жесткие и упругие, будто из пружинной стали, листья ниточками, скользкие, и шевелятся, как щупальца. А то, что Мишка поначалу принял за метелочки соцветий, при ближайшем рассмотрении оказалось букетиком малюсеньких отвратительных зубастых мордочек. Они непрерывно вертелись из стороны в сторону, жадно разевали маленькие ротики, выискивали: «Во что бы вцепиться, от чего бы оторвать кусочек?» Эти мордочки, как и листочки–щупальца, были зелеными и скользкими – прямо таки сочились прозрачной мерзкой слизью.
Мишка глянул на свои ноги – так и есть! И брюки, и сапоги густо уделаны желто-зелеными соплями. Он вяло выругался, поднялся на цыпочки и начал еще раз, более внимательно изучать окружающий ландшафт. «Кажется, в одну сторону местность понижается. Да, несомненно - заметный уклон… Если все время двигаться вниз, то, скорее всего, удастся выйти к воде. К реке или озеру. И, если колдун раньше жил здесь, он, несомненно, жил у воды!» Он решительно покатил велосипед в сторону уклона. Сделал несколько шагов и вновь недоуменно остановился. Наклонился, разглядывая растительность, потом провел по макушкам рукой. Ох, чудеса… Обычная, вполне земная трава. Как она называется – «костер», кажется? Никакой слизи, никаких хищных мордашек… Все как всегда – коленчатый стебель, длинные узкие листья, на верхушке метелочка. А тут вот ковыль, тут – куртинка чернобыльника, бело-зеленая полынь… Не поленился, вернулся на прежнее место. И здесь - растения как растения! Тьфу, морок… Глянул на сапоги – желтые пятна густой полынной пыльцы, и все. «Однако!»
Снова пошел вниз, крутя головой во все стороны – какой еще фортель ждать? Далеко, шагах в ста, из травы высунулась голова какого-то животного. Оно уставилось на Мишку блестящими на солнце глазками, но с места не двигалось. Он махнул рукой – кыш! Голова мгновенно исчезла. Потом из-под самых ног выпорхнули перепелки. Мир менялся прямо на глазах. Наполнялся жизнью, кружил голову одуряющими запахами, раскрашивался яркими пятнами цветов…
Мишка брел по пояс в буйной растительности, все вниз и вниз. Сзади что-то зашуршало, он резко обернулся. Небольшой зверек, удивительно похожий на трехшерстную домашнюю кошку, шел за ним по протоптанному травяному тоннелю, будто на веревочке. Мишка присел, протянул зверьку сложенные щепотью пальцы: «Кис-кис!» Зверек робко подошел ближе. Он вытянул к Мишке симпатичную мордочку, зашевелил ноздрями. Потом уверенно прыгнул и вонзил ему в ладонь длинные и острые, как гвозди, зубы.
- Ах, тварь!
Мишка машинально махнул кулаком и припечатал кусаку к земле. Тот мгновенно разжал челюсти и скрылся в траве. Дырки от зубов были глубокими, ладонь оказалась прокушенной насквозь. Но боли почти не чувствовалось и кровь едва сочилась, а через минуту кровотечение прекратилось совсем.
- Гадость…- бормотал Мишка, продолжая путь,- Ну что за гадость! И звери здесь – гадость, и трава здесь – гадость, и вообще… Ситуация – гадость!
Сзади опять зашуршало. Мишка, не оглядываясь, осторожно отвязал одну телескопичку: «Ну все! Копец тебе, котяра!» Здоровой правой рукой поудобней перехватил удочку, как дубинку, за тонкий конец, потом резко обернулся и ударил. ОНО злобно заревело и разинуло широкую, как баскетбольная корзина, пасть. Мишка ударил второй, третий раз, попадая по черной пуговице носа чудовища. Он где-то читал, что тигров именно так и укрощают: лупят палкой им по носу, пока зверь не догадается, что пытаться нападать бессмысленно – это приносит только боль. Сражение закончилось быстро – получив очередной болезненный удар, двухметровая кошка сиганула в травяную чащу и будто растворилась. Мишку трясло. Он стоял на подламывающихся ногах и, вытаращив глаза, в страхе озирался по сторонам. Вокруг в радостно-зеленой траве весело стрекотали кузнечики, трещали крыльями бесчисленные стрекозы, порхали мотыльки и капустницы… И здесь же, совсем рядом, в этой же траве, прятались громадные хищники! «В голове не укладывается…»
Он снова и снова оглядывал бескрайнее травяное море, но ничего подозрительного так и не увидел. «Им нужен твой страх!» Эти слова вспыхнули в сознании, как спичка в подъезде. Мрак полного непонимания отпрыгнул, зажался в дальних углах, проступили силуэты каких-то догадок… Но вот спичка погасла, вокруг снова плотная тьма, и можно угадать лишь самое общее направление движения. Да и двигаться придется наощупь…
«Итак… Я не должен бояться. Никого и ничего. Кошака-переростка я встретил ударом по морде, а сам испугаться не успел. И он убежал! Нападут другие – буду драться! Ох, только б не бояться!» Но ему было страшно. Страшно, как никогда в жизни! «А что, если они чувствуют мой страх? И уже все заросли вокруг кишат стаями, стадами, косяками злобных зверей? Они смотрят сквозь зелень налитыми кровью глазами, ждут!..»
- Эй, вы! А ну, выходи! Я вам, мать-перемать, покажу небо в КАМазах! Я вам, тварям, устрою! Страх мой им, видите ли, нужен! А говна в тазике не надо? Я же вас, как котят, в Бога, в душу, в!..
Мишка орал во всю мочь, аж горло перехватывало! Стоял возле брошенного в траву велосипеда, размахивал пластмассовой удочкой и орал, орал! Матюгал невидимых врагов трехэтажно, крыл их самыми черными словами, и, как ни странно, стал чувствовать себя заметно увереннее – руки уже не тряслись, в ногах появилась прежняя устойчивость. Опасливо стреляя глазами, Мишка присел на корточки, достал сигарету и нервно закурил.
«Если попробовать рассуждать здраво, то все, что со мной происходит НЕВОЗМОЖНО В ПРИНЦИПЕ. Это какой-то гипноз. Нет никаких зверей, я по-прежнему на лугу в пяти километрах от деревни Качилевки. Мир вокруг меня обычный, земной, но воспринимаю я его не как нормальный человек, а как псих! Я вижу не то, что на самом деле! Этот пижон вывернул мне мозги наизнанку; теперь мои глаза, мои уши, мой нос – все гонит лажу! Ничему верить нельзя – сплошная дезинформация! И что мне теперь делать? Скакать, кричать, махать руками? Привлечь к себе внимание – пусть меня свяжут и отправят в психушку? А может, мне только кажется, что я кричу и прыгаю? А на самом деле валяется мое тело в придорожных кустах, лежит себе, как бревно, только глазами хлопает? Ох, башка моя, башка…» Сигарета начала жечь пальцы. Мишка машинально постучал огоньком по велосипедной раме, загасил и сунул бычок назад в пачку.
- О, черт! Да что ж это я, в самом деле! Неужели поверил? Но ведь это же НЕВОЗМОЖНО! Слышите, вы? Невозможно, мать вашу! Так не бывает!
Он снова вскочил на ноги, начал топать, яростно материться, потрясая над головой кулаками… Потом бухнулся рожей в траву, вцепился пальцами в жесткие стебли и заревел, как маленький. В голос! Со слезами!
Рядом снова послышалось шуршание. Мишка поднял голову – вот ОНО! В двух шагах! Сидит, желтыми глазищами светит. Увидело, что Мишка встает,- сразу спину дугой, зашипело! И - прыг в сторону! Страха Мишка больше не чувствовал – одно глухое отчаяние и ярость.
- Киса… Кисонька! Кисуля, сука!!! Убью, гниду!- он бросился на зверя с голыми руками, даже удочку с земли подбирать не стал!
Кошак оглушительно фыркнул, метнулся, было, от него вправо, но Мишка бросился наперерез. Тогда кот просто резко развернулся на месте и позорно бежал.
Мишка стоял, впившись побелевшими ногтями в ладони и смотрел, как зверь удирает от него пятиметровыми прыжками. «Они – ТРУСЫ! Они нападают только на тех, кто их боится! Но я их УЖЕ не боюсь!» Его снова било как после дикого перепоя, но это уже была дрожь не от страха, а от предельного возбуждения. Он вдруг начал хлопать себя по коленкам, во все горло гоготать и орать вслед беглецу:
- Э-ге-гей! Ату его, ату! Лови! Держи! Хватай! Хищники хреновы! Что, взяли меня? Взяли? Я вас тут научу свободу любить!- он плюнул в сторону, где скрылся кот, поднял велосипед, удочку и потопал дальше. По сторонам не глядел принципиально – не стоят эти котята его внимания. «Пока не стоят! А потом, если придется здесь и в самом деле надолго застрять, киски очень даже пригодятся! Шкурки у них дюже симпатичные, у сволочей!»- Он даже кулаком по рулю стукнул – кипящий в крови адреналин требовал хоть какой-то разрядки.
Местность между тем понижалась все круче. Мишка мог дать на отсечение голову, что этого уклона несколько минут назад просто не было. И клубящихся вдали то ли кустов, то ли деревьев – тоже. Но к этим трансформациям он уже стал привыкать, его волновало другое. «Ох, как тут жарко… Если не найду воды – сдохну к чертовой матери!» Он остановился, снял фуфайку, приторочил к багажнику. Дышать стало легче. «Теперь бы еще сапоги снять! А то уже хлюпать в них начинает. Ноги прямо варятся!» Но снимать сапоги не решился. Трава стала ниже, он уселся на велосипед и покатил под горку без всяких усилий – накатом. Деревья быстро приближались. «Ого! Да тут лес! А вдоль опушки…»
- Ура!- Он даже подпрыгнул на сиденье от радости - река! Небольшая такая речка, бежит себе, журчит! Тот бережок, где лес торчит, крутой, местами обрывы глиной желтеют, а тот, по которому Мишка катит, пологий, весь осокой зарос – вот-вот под колесами захлюпает. Когда и в самом деле захлюпало, он слез и дошел до реки пешком.
Неширокая речка оказалась удивительно прозрачной – была ясно видна песчаная рябь на дне, торчащие из-под берега коряги и извивающиеся в струях водоросли. Мишка осторожно зачерпнул горстью воды, понюхал. М-м-м… Вода как вода. Обычный речной запах. Осторожно лизнул – пресная, но невкусная. На этой речке, по всей видимости, устраивает водопои разная скотина, да тут же и гадит. «Что ж, придется перебираться на ту сторону, к лесу. Здесь, кажется, неглубоко». Он разделся, скатал шмотье в тугой узел и вброд перешел на другой берег. Потом вернулся и перетащил велосипед, хотя, конечно, его можно было бы безбоязненно оставить в осоке – воровать здесь явно было некому. Но… Привычка – вторая натура.
Под обрывом, на бегущей вдоль воды полоске песка он руками вырыл ямку. Ямка тут же заполнилась мутной водой. Мишка уселся на песке и начал ждать, когда муть осядет. От нечего делать размотал одну удочку – решил выяснить, есть ли тут рыба. Схватился за жестянку с червями – а она пустая! Сам же, собираясь домой, вывалил всех червей в воду – рыбе на прикорм. Подобрал на песке палку, попробовал ковырять береговую глину – бесполезно. Не только червей, но даже их норок не видно. Побродил туда-сюда, помаялся. Пить хотелось, как иной раз писать хочется, но не тину же хлебать! Умылся прохладной речной водой – ненадолго полегчало. «Н-да… Жарит здесь без стыда, без совести…» Он прищурился, поднял голову к облакам. «А солнце,- если это, конечно, Солнце!- так и висит, будто его на шуруп посадили! Что же тут – ночи не бывает? И зимы, наверное, тоже?» Потом снова уселся прямо на мокрый песок, хлопнул по воде ладонью и горько рассмеялся:
- Боже! Что за чушь я несу… Дураку же ясно – всего этого на самом деле нет! Это все блазь, морок! Какое – «здесь»? Какое – «тут»? Все эти «тут» и «здесь» - только в моих слетевших с катушек мозгах!- Мишка вскочил на ноги, крикнул прямо в раскаленный желтый диск,- Ну ведь нет же здесь НИ-ЧЕ-ГО!- И только эхо от близкой опушки – о-го-го…
Может, конечно, и нет вокруг ничего, может, и впрямь все Мишке только мерещится, но пить ему хочется невыносимо! А потому улегся он на пузо возле своего «колодца», коснулся губами вполне настоящей, вполне мокрой воды и сделал несколько жадных глотков. Много пить он почему-то не решился: оно, может, и чудиться все, да только дизентерию подхватить ой как не хочется! Здесь аптеки, похоже, в дефиците,- ни фталазола, ни сульгина не достать! Удрищешь все кусты, да и подохнешь в собственной луже… Так что, сами понимаете – лучше перебдить, чем недобдить.
Вода, как всегда бывает в такую жару, повела себя плохо - легла в желудке как-то боком, неправильно легла! Мишка сразу запсиховал:
- Елки зеленые, этого еще не хватало! Через туды-ть ее туды два раза… Чуть хлебнул – и на тебе!
Но через пару минут в животе все устаканилось, Мишка успокоился и даже думать о собственных кишках забыл, потому как вновь переключились его мысли на тему более насущную. «Что делать, граждане дорогие? Куда дальше идти? Вверх по течению? Или, может быть, вниз? А, может, и вовсе – в лес идти надо? Или в степь вернуться? И почему – обязательно надо куда-то идти? Может, мне на месте надо было оставаться, а я, дурак, ушел? Зачем ушел?!»- он вдруг разозлился на себя, так разозлился, что тяпнул зубами свой кулак, да в кровь!- «Ты же, мудила, не поверил колдуну! Ты же только сейчас в небо орал: мол, все окружающее – невзаправду, понарошку! Орал, ведь, скотина, а? А делаешь-то все по его указке! Сквозь степь прошел до реки? Прошел! Сейчас, судя по всему, его логово искать начнешь! Потом – подходящую компанию!..»
Он снова сидел на песке – глаза закрыты, голову руками обхватил… Качался, как полоумный, из стороны в сторону, да бормотал одно и то же звукосочетание:
- На хера… На хера… На хера…
Потом вдруг вскочил и завопил в полный голос:
- На хера ты меня выбрал?!
А эхо ему с опушки – …ал-ал-ал…
3.
Мишка бредет высоким, изрезанным овражками и заваленным буреломом берегом, через силу тащит велосипед. Зачем ему велосипед, если нет дороги? Даже грунтовой… Если б кто спросил, он бы вразумительного ответа дать не смог. А и вправду, зачем? Только никто ему вопросов не задает. Нет вокруг никого. Сколько он уже так бредет? День? А может,- два? Здесь же солнце чудное – висит, как шарик на елке… НЕ ШЕ-ВЕ-ЛИТ-СЯ, зараза! Часов Мишка на рыбалку никогда не брал. Они же всю радость общения с природой на нет сводят! Только и смотришь – сколько у тебе осталось? Час? Полтора? Зато теперь – полное безвременье, блин!
Но какие-то внутренние часы у Мишки все-таки тикают. Жрать охота, как из ружья! И спать… Даже не поймешь, что сильнее! Если б дали что-то одно на выбор – обед или сон,- он бы всерьез задумался. Хотя думать он уже не в силах. Его гонит вперед одна-единственная мысль: «Этот херов колдун где-то жил. А значит – спал. И если он остался ТАМ, то я, ЗДЕСЬ, буду спать в его постели…»
Он все больше и больше убеждался в том, что пошел в неверном направлении. Нужно было вверх по течению идти, а он вниз почесал… Злое, вечно полуденное солнце, тянет из организма воду, как насос, сушит Мишку, как воблу. Глаза уже болят от нестерпимого света, обожженное лицо горит, будто его горчицей намазали… Он начал выискивать место, чтобы спуститься к воде. Нашел относительно пологий участок на береговом обрыве, бросил велосипед наверху, сам кое-как, враскоряку, сполз вниз. Хлебнул несколько горстей, умылся, снял сапоги и брюки, залез в речку целиком и уселся на мелководье – только голова торчит. Посидел пару минут, пришел в себя, намочил волосы и вылез на песок. И взвизгнул! Глинистый обрыв, вдоль воды узкая полоска песка, а в песке яма… И следы. Его следы!
- У-а-а-у!..
Он плюхнулся на задницу и обхватил голову руками. «Утопиться, что ли, на хрен?» Однако, в конце концов, встал, собрал одежку-обувку и вылез наверх, на травку. Расстелил в теньке под ракитой фуфайку, свернулся на ней калачиком и мгновенно заснул. Заезженный до предела мозг выключился, как настольная лампа: щелк – и тьма. Сколько он лежал в забытьи – неизвестно. Да и применимо ли здесь вообще такое понятие - ВРЕМЯ? События, казалось бы, происходят, но череда их привязана только к Мишкиной персоне, а больше ни к чему. И с чем эту череду соотнести, с чем сравнить – непонятно. Тем не менее, по прошествии некоторого «времени-безвременья», Мишка зашевелился, почмокал губами и перевернулся на другой бок. Ему снился сон. Будто завис он под белым облаком на высоте птичьего полета и внимательно разглядывает расстилающийся внизу ландшафт. Широкая дуга реки, на одном берегу степь, на другом – лес… Знакомый пейзаж! Ну-ка, чуть ниже спустимся… Он стал взмахивать руками-крыльями реже, земля поплыла навстречу. Вот он, тот самый обрыв! В траве блестит хромировкой велосипедный руль, рядом валяются резиновые сапоги сорок последнего размера, чуть в сторонке под кустиком дрыхнет страшный небритый мужик – это он сам. А еще дальше, на самой опушке, под сенью вековых дубов притаился дощатый домик. Вокруг домика бежит высокий остроконечный частокол, узкая калитка распахнута настежь – заходи, кому надо…
Мишка вздрогнул и проснулся. Сел, потер кулаками закисшие глаза. Щурясь от больно бивших в зрачки солнечных лучей, попытался разглядеть в плавающем знойном мареве лесную опушку. «Кажется, что-то есть!» Он вскочил. Прыгая то на одной ноге, то на другой, натянул брюки, влез в сапоги и побежал к ближайшим деревьям. Домик был. Не обман зрения, не мираж – настоящий. Можно потрогать смолистые натеки на неструганых сосновых досках, постучать каблуком по крепкому, сложенному из дикого бута, фундаменту… Можно, наконец, взбежать по скрипучим ступеням на высокое крыльцо и заглянуть вовнутрь!
Сквозь широкое, чисто отмытое окно врывался солнечный свет и оставался лежать большим желтым квадратом на новеньких некрашеных половицах. Справа от окна Мишка разглядел грубо сколоченный из тех же сосновых досок стол. А на столе!.. В большом эмалированном блюде лежала горка нарезанного щедрыми ломтями хлеба, рядом – объемистая солонка с крупной, хоть ружье заряжай, солью. А еще – потемневший чугунок с вареной, распространяющей безумные ароматы, картошкой, мисочка с резаным зеленым луком и большая бутылка подсолнечного масла. Ну и, конечно, чистая фарфоровая тарелка, вилка и ложка из нержавейки.
Издав утробное рычание, Мишка бросился в комнату, хлопнулся с разлету на заботливо оставленный у стола табурет и принялся жадно пожирать неизвестно откуда взявшуюся еду. Сразу схватился за хлеб. Лязгнув зубами, оторвал огромный кус, шевельнул пару раз,- чисто для проформы,- челюстями, проглотил, сунул вдогон картофелину, щепоть лука… Торопливо сбив первую волну зверского аппетита, начал есть спокойней и цивилизованней: наложил картошки в тарелку, полил маслом, густо усыпал луком, посолил. Скользкие от масла картофельные кусочки легко пролетали до желудка и ложились на его дно мягко и нежно, доставляя Мишке прямо таки неземное наслаждение. И он ел, ел, ел…
«Глазами бы я все слопал, да, кажется, в брюхо больше не влезет. И так, похоже, лишнего съел… Ладно! Еще одна картофелинка – и все!» Он ткнул вилкой самый маленький клубень и понес ко рту. Картофелина вдруг странно дернулась, поперек прошла темная полоса, белая кожица разбежалась в стороны, и на Мишку мрачно и сурово глянул круглый, как бильярдный шар, глаз. Темный фиолетовый зрачок, а вокруг – белая, как молоко, блестящая субстанция. Глаз мигнул и начал наливаться кровью. Кровь выступала из-под зубцов вилки и струйкой стекала на Мишкину руку. Оставшиеся в тарелке картофелины смотрели на Мишку с молчаливым осуждением: «Что ж ты так? Налетел, не разобравшись… Ты, значит, есть хочешь, а мы тут при чем? Тоже, герой нашелся… Тычет вилкой налево и направо, жрет всех подряд…» Зеленые многоножки вылезли из мисочки и разбрелись по всей столешнице. Они доползали до края, видели, что дальше пути нет, разворачивались и ползли в противоположную сторону, на другой край. Блестящие полупрозрачные жучки бойко копошились в солонке, издавая шелестящий шорох тысячами хитиновых панцирей, отчего казалось, будто в солонке кипит странная колдовская жидкость. В хлебном блюде кучей лежало комками нечто, сильно напоминающее свежий конский навоз. От комков шел пар.
Мишка изо всех сил стиснул зубы, но его кишки упрямо лезли вверх, отчего глаза уже совершенно выехали из орбит и повисли на самом краешке, будто разглядывали подбородок. Зажимая рот ладонью, он бросился вон. Бухнулся в траву на колени и дал полную свободу выворачивающим внутренности спазмам. Когда желудок совершенно очистился, он вытер слезы и поднял голову. Тень от куста переместилась далеко в сторону, туда, где валялись сапоги и велосипед. Он находился на самом солнцепеке. Безнадежно заблеванная фуфайка издавала мерзкий запах кислятины. Мишка тяжело поднялся, зацепил фуфайку за рукав и потащился вниз, к реке. Прополоскал рот, хорошенько умылся. Посидел в прохладной воде. Помогло слабо - голова сильно кружилась, продолжала душить тошнота. «Вот, блин… Тепловой удар схлопотал… Теперь сутки буду как вареный…» Превозмогая слабость, оттер фуфайку от липкой слизи мокрым песком, потом хорошенько выполоскал. «Сойдет… Не бальный фрак…» Чуть не ползком вылез наверх, расстелил мокрую телогрейку для просушки. Потом поглядел в небо. Солнце, которое раньше висело над степью, теперь находилось над лесом. Причем, заметно ниже. «Значит, ночь все-таки будет. Да-а-а… Днем они меня не взяли, а уж в потемках точно доканают. И жить тебе, Михал Иваныч, осталось всего ничего!» Эта простая мысль почему-то его совсем не испугала. Он не стал метаться, пытаться что-то делать, искать средства к спасению,- он попросту снова улегся под куст, в тень, вытянулся на прохладной траве и закрыл глаза. «В сущности, здесь совсем неплохо. Могло бы быть неплохо!»- поправил он сам себя.- «Чистый воздух, тишина, много зелени… Река вот! Сколько уже из нее пью – ничего, никаких брюшных расстройств. Лес красивый… По крайней мере, отсюда он кажется очень красивым! Была бы крыша над головой, да кое-какая жрачка…» Упоминание о еде, даже мысленное, снова вызвало желудочный спазм, но блевать, по всей видимости, было уже просто нечем. Он поднялся с коленей, смахнул бежавшую изо рта слюну, несколько раз сплюнул. Сходил к велосипеду, достал из сумки складной нож, вернулся к кустам и срезал самую толстую ветку.
Потом он снова сидел в тени, счищал кору, резал удобную рукоять… Другой конец палки заострил, как кол. «Оружие, конечно, слабое. Прямо скажем,- детское оружие. Но все же лучше, чем ничего! В потемках киски обязательно придут, и надо будет напоследок сделать им бо-бо».
Солнце, между тем, уже коснулось краем лесных верхушек. Жара сразу спала, дующий из степи ветерок нес бодрящую прохладу. Хотя ни комаров, ни других летающих кровососов до сих пор не наблюдалось, Мишка, на всякий случай, надел брюки и рубашку. Обуваться не стал – «Битого стекла здесь наверняка нет, крапивы и татарника тоже пока не видел, трава мягкая. Похожу босиком». Он собрал все свои вещи, мокрую фуфайку перебросил через раму и покатил велосипед к опушке. «Если надвигающаяся ночь будет такой же долгой, как минувший день, то понадобится очень много дров. А много дров я найду только в лесу».
Трава здесь росла низкая, шелковистая, она приятно,– как кошачья шерстка,- щекотала Мишкины подошвы. До леса, казалось, было не более трехсот шагов, но он шел, шел, и конца пути не было видно. Хотя, говорить так было бы не верно. Конец пути как раз был хорошо виден, только добраться до него оказалось непросто. «Опять местные фокусы…»- У Мишки даже не было сил как следует выругаться.- «Иду, иду, а будто на месте!» Он оглянулся назад – окрашенный в закатные тона ракитник, под которым он устраивал привал, виднелся едва заметной кочкой. Он вздохнул, обулся, привязал так и не просохшую фуфайку к багажнику, сел на велосипед и нажал на педали.
Деревья медленно приближались. Теперь уже было совершенно ясно, какие они огромные и как до них далеко. Облака уже вовсю горели багровым, заметно темнело. Мишка крутил педали все быстрей и быстрей, будто соревнуясь с солнцем – «Кто вперед?» Победило солнце. До первых деревьев Мишке оставалось проехать не более десятка километров, когда мрак вокруг сгустился окончательно, и не стало видно ни гороподобных крон впереди, ни травы под колесами. Он еще некоторое время ехал в кромешной тьме, потом переднее колесо влетело в какую-то ямку, его сильно тряхнуло, он едва не упал. Пришлось остановиться и спешиться. Он еще представлял себе примерное направление движения, но уверенности в правильности этого представления уже не было. «Господи, что ж темно-то так?..» Мишка задрал голову вверх – ничего. Ни звезд, ни Луны… Обычно, даже если ночное небо затянуто тучами, все равно чувствуется над головой какое-то пространство. Чувствуется какая-то глубина! А здесь… «Как в ящике, блин!» Он сел на землю, положил на колени свою дубинку-тыкалку, раскрытый нож и стал ждать. Царящая вокруг тишина была столь же непроницаемой и плотной, как и поглотившая Вселенную темнота. Это действовало на нервы. Мишка пошевелился. Ему показалось, что произведенный им шорох был единственным звуком на много километров вокруг. И, по всей видимости, так оно и было.
Сидеть просто так, бездеятельно, было не в его правилах. Спать не хотелось, есть было нечего, поэтому он делал единственное, что в этой ситуации было возможно - думал. «Тот чокнутый предупреждал – «Живи один!» Но что-то я пока подходящую компанию не встретил. Если только Кота в друзья пригласить? Ему ведь кормежка дешевая нужна - чем мне хреновее, тем больше на нем сала! А в том, что будет мне все хреновей и хреновей, сомневаться не приходится…» Он поежился – становилось прохладно. Нащупал впотьмах велосипед, потрогал фуфайку – сырая, зараза… Съежился, насколько было возможно, обхватил плечи руками. Все равно холодно! Зубы начали выбивать дробь. Скоро все мышцы задеревенели до боли, каждое движение давалось со скрипом, с мукой. Но и не двигаться было нельзя! Наваливалось оцепенение, сознание блуждало кругами где-то на грани реальности и бреда. Он несколько раз вставал, заставлял себя прыгать на месте, хлопал, охватывая корпус, руками по спине… Помогало ненадолго. Да и заставлять себя снова и снова вставать и греться было все трудней и трудней. Наконец, он просто свернулся калачиком на начавшей уже мокнуть росой траве, закрыл глаза и затих. Холодная земля быстро тянула в себя последнее тепло его тела, но он этого уже не чувствовал. Ускользающее сознание рисовало ему напоследок лучезарные райские картинки. То он, молодой и загорелый, бегает наперегонки с красавицами в разноцветных купальниках по белому песку обширного морского пляжа… То он в шикарном ресторане: нарядные официанты выстроились к нему в очередь и ставят, ставят перед ним тарелки, салатницы, бокалы, чашки… Не был Мишка никогда на море. И в дорогих ресторанах никогда не был. А вот, на тебе – какое кино ему в последние минутки крутят! «Хорошо умираю… Не больно… Будто засыпаю… И не страшно совсем…»
4.
Он резко раскрыл глаза и вскочил на ноги. Солнце жарило так, будто другого раза ему уже не представится. В синем небе плавали белые облака и черные орлы. Зеленая и плоская, как стол, степь катила травяные волны от одного горизонта к другому. Он глянул вниз – велосипед лежал рядом. К багажнику пришпилена старая кожаная сумка и мокрая фуфайка, к рамке привязаны удочки. На заднем колесе лежит его противокошачья палка-втыкалка, а нож сквозь спицы провалился и валяется на земле. Поднял нож, спрятал в брючный карман. Достал мятую-перемятую пачку «Примы», заглянул вовнутрь и тяжело вздохнул – махра из сигаретных гильз высыпалась, все там теперь само по себе. Табак – отдельно, бумажки – отдельно… Аккуратно набил гильзу рассыпающейся махрой, прижег, затянулся. Сквозь дым огляделся по сторонам. «Кажется, в одну сторону местность понижается…»
- The game is reloaded… Press any key to continue!- Мишка задрал лицо к облакам и сжал кулаки.- Я вам что – «бот» безмозглый? Я же знаю – я вчера уже один раз подох! Вам мало? Вы меня сколько раз убивать будете – три, пять, десять?
Как обычно, прооравшись, почувствовал себя лучше. Еще раз посмотрел на мокрую фуфайку, игрушечный деревянный меч и покачал головой.
- Суки… Ах, суки! Значит, не «перезагрузка». Welcome to the next level, dear Михал Иваныч! Вы пешечка в этой дурацкой игре! Кто-то смотрит, как вы тут чупахтаетесь, и веселится, тварь, от души!- Он снова задрал лицо вверх,- Эй, вы, уроды! А вот это видали?- Мишка сделал известный неприличный жест.- Я никуда не пойду! Тут убивайте!
Тишина. Только ветер шуршит травой.
Он присел на корточки, от нечего делать взял свою палку и начал вырезать на мягкой древесине узоры. Когда-то очень давно, еще в пацанах, была у него такая забава – стругал себе палочку, а мысли тем временем бродили на воле, паслись, как коровы на лугу. Но сейчас навязчивое ощущение, что за ним пристально наблюдают, не давало совершенно никакой возможности успокоиться, сосредоточиться и принять сколько-нибудь разумное решение. Наоборот, нервное напряжение с каждой минутой росло. Мишкиной заднице ни с того, ни с сего стало вдруг мокро.
- Опа…
Сапоги уже по самые щиколотки были в ржавой болотной воде и продолжали медленно, но с заметной скоростью, погружаться в неизвестно откуда взявшуюся трясину. Мишка быстро встал, схватил велосипед, с трудом выдрал ноги из чавкающего кисельного грунта и, громко матерясь, побежал вверх, выбираясь из котловины на сухое место. На вершине бугра обернулся – никакой котловины нет. Огляделся – степь ровная, хоть яйцом кати. Чуть заметный уклон в сторону солнца, и все. Тьфу…
- Значит, вы вот как… Пес с вами!- Он зло и, вместе с тем, жалобно, засмеялся,- Иду, иду уже! А то еще подожжете прерию, у вас ума хватит…
Обреченно поплелся вниз, по сторонам больше не глазел. Только недалеко вперед поглядывал, да под ноги – лишь бы не споткнуться. Чуть в сторонке и сзади послышалось знакомое шуршание. Мишка скосил глаза.
- Явился?
Кот прижал уши и тут же распластался в траве, выставив над зелеными метелками одни круглые глаза.
- Ну, что в сторонке жмешься, как казанская сирота? Иди ближе, покалякаем…
Зверь молча приподнял губы – то ли улыбнулся, то ли просто продемонстрировал пятисантиметровые клыки.
- Ой, да ладно тебе! Скалится он, пугает! Меня чем пугать надо – знаешь?- Мишка совсем остановился и обернулся к Коту.- Ты мне вот что скажи: как ты думаешь, у тебя мясо съедобное?
Тот коротко рыкнул и вновь обнажил клыки.
- Ну, ну, ну! Уж и пошутить нельзя!
Кот уселся перед ним на задние лапы, обернул хвост вокруг себя и широко зевнул, выражая свое полное безразличие к глупым Мишкиным высказываниям. Мишка бросил велосипед и подошел к Коту вплотную. Заглянул в здоровенные зеленые глаза с темными вертикальными зрачками, – тот только ехидно прищурился.
- Слушай, кошак… Так получается, что ты – единственное живое существо, которому я нужен. Да и то, только в качестве продовольственного склада. Ну да ладно, я не в обиде! Ты, давай вот что… Не убегай больше от меня, ага?
Кот снова зажмурился и зевнул. Отвернулся в сторону. Пару раз стукнул хвостом по траве. Мишка чуть не плакал:
- Ну, хочешь – укуси меня!- он сунул Коту под нос левую руку.- На, кусай! Мне не жалко. Тебе же нравится моя боль?
Но зверь только поморщился и дернул усами. Так и сидел, отвернувшись,- Мишкин порыв его явно не тронул.
- А-а-а… Вон оно как…- Мишка мрачно покачал головой.- Моя душевная боль тебе вкуснее! Что ж… Этого дерьма у меня с избытком. Жри на здоровье, не жалко. Что ж харчу зазря пропадать?- Он нагнулся, поднял велосипед,- Ну, идешь, или как?
Кот блаженно потянулся и принялся сосредоточенно вылизывать переднюю лапу.
- Ясненько… Мы наелись и я пока свободен. Как сопля в полете… Это у нас, судя по всему, завтрак был. А обед предвидится?- Мишка снова психовал не на шутку.- Я для тебя что - туалетная бумажка?! Оторвал кусок, подтерся, и – адью? До следующего раза? А то, что я – Человек, на это ты срать хотел?- Он даже замахнулся на котяру кулаком - «У, сволота!»
Зверь испуганно дернул двухведерной башкой и вскочил на лапы – «Ты что, мужик,- совсем озверел?» Он отошел от взбесившегося Мишки на безопасное расстояние и залег в высокой траве – только глаза и уши торчат.
- Да пошел ты!..- Мишка рывком поднял велосипед и, не оборачиваясь, потопал к блестевшей вдали Реке. Его душили злые слезы, обида переполняла сердце и лилась уже через край. Тем не менее, прямо спиной чувствовал – зверь идет следом. Причем, идет как-то неуверенно – то бежит, почти догоняя, то вдруг отстает, будто передумал… Наконец, Кот все-таки решился его обогнать: забежал вперед и сел прямо напротив Мишки. Смотрит в глаза спокойно и прямо, не моргает.
- Пришел прощения просить?
Кот чуть приподнял верхнюю губу и хрипло вякнул. Потом поднялся и оглянулся на человека – иди, мол, за мной! Так и пошли гуськом – впереди скользит сквозь буйные травы зверь, за ним тащится Мишка со своим велосипедом. Шли долго. Может быть три, может быть четыре километра. Вокруг все та же степь, все та же прерия. А может, саванна.
«Даже если мне удастся собрать все мои загаженные мозги в одну кучу, то и тогда, наверное, мне не найти во всем этом бардаке никакого смысла. Я уже привык обходится без еды – похоже, она здесь просто не нужна,- привык обходится без крыши над головой… И, кажется, здесь вполне возможно обходится без одежды! Здесь нет ничего, что нужно добывать, выпрашивать, выращивать, покупать за деньги. И сами деньги, к которым ТАМ так жадно стремятся все поголовно,- и я в том числе!- ЗДЕСЬ не нужны… Ибо перед кем здесь выпендриваться своим богатством? И перед кем выпендриваться своим социальным статусом? Ведь ты один, и нет никакой разницы – бомж ли ты подзаборный, или президент… Здесь НЕ К ЧЕМУ стремиться. И здесь НЕКУДА идти. Тогда ЗАЧЕМ я здесь? Что от меня хотят? Почему мне нельзя остановиться и остаться на месте, зачем меня ЗАСТАВЛЯЮТ двигаться? Зачем, в конце концов, меня заставляют ЖИТЬ?»
Кот уселся на задние лапы, обернулся хвостом и уставился в какую-то точку за горизонтом.
- Ну, и куда ты меня привел? Это место ничем не отличается от того, где мы сегодня встретились.
Зверь чуть дернул ушами, но не обернулся. Сидел торжественно и неподвижно, как изваяние. Кажется, даже не дышал. Мишка подошел ближе:
- Ладно, не тяни! Давай, колись – что тут у…
Он сдавленно вскрикнул и зажал рот ладонью. На мятой красной траве у самых лап зверя лежало растерзанное тело. Определить, что раньше ЭТО было женщиной, можно было только по беленькой туфельке на уцелевшей ноге. Остальные конечности были вырваны с корнем и валялись вокруг - вперемежку с разодранными внутренностями, кусками мяса, клоками одежды и кожи. Красный череп радостно скалился золотыми зубами – лицо и скальп были сорваны. Обезумевший Мишка бросился бежать назад, но через десяток шагов наткнулся на второе тело. Тогда он рванулся в сторону, потом в другую… Тела были повсюду. Невероятным усилием воли он заставил себя вернуться.
Кот сидел по-прежнему неподвижно, уставясь куда-то за горизонт. Мишка дернул его за хвост. Зверь медленно повернул голову. Придерживая рукой челюсть, чтобы ненароком не отхватить себе язык безбожно лязгающими зубами, Мишка прошепелявил:
- Зачем ты меня привел на эту… На это кладбище?
Кот безразлично отвернулся. Он щурил глаза и тихо урчал – очевидно, на этот раз Мишкины эмоции показались ему особенно вкусными. Мишка яростно пнул его ногой. Зверь махнул на него пудовой лапой, но бить не стал – только фыркнул возмущенно, развернулся к обидчику и уставился ему в глаза. От ужаса, отвращения и возмущения Мишку трясло, как при выходе из недельного запоя.
- Ты!.. Ты!.. Ты же убийца, понимаешь? Ты – маньяк! Из тебя же за это надо коврик сделать! И ноги вытирать!- он попытался, было, схватить Кота за усы, но тот зашипел и щелкнул зубами. Мишка инстинктивно отдернул руку. Кот совсем по-человечьи мотнул головой по сторонам – смотри, мол! Мишка глянул и сразу спрятался за широкую котовью спину. Насколько хватал глаз из травы выглядывали круглые усатые морды. Одни просто смотрели на человека, другие вставали, беспокойно кружили на месте, хлестали хвостами и скалили клыки. Но не приближались. Мишка судорожно сглотнул.
- Ик… Вас сколько!.. Где ж на вас на всех набраться…
Кот снова мотнул головой – смотри, смотри!
Звери снова попрятались. Вокруг только ровное зеленое пространство – будто и нет никого. Совсем недалеко прямо в воздухе, примерно в метре от земли, возникло странное явление – неяркое свечение поползло в стороны, образуя сильно вытянутое овальное окно, в открывшемся пространстве мелькнули высотные дома большого города, автомобили, людская толпа… Потом окно резко захлопнулось, свечение померкло, а на земле осталась стоять женщина. Она испуганно и растерянно оглядывалась по сторонам, прижимая к груди свою сумочку. На вид это была Мишкина ровесница, может, чуть моложе или старше. Несмотря на излишнюю полноту, выглядела она прилично и аккуратно - светлый деловой костюм, в тон ему туфли, дорогая прическа. Дама раскрывала рот, очевидно, что-то говорила, но до Мишки не долетало ни звука. Он помахал рукой, пытаясь привлечь ее внимание, но она глядела сквозь него, а ее лицо выражало страдание и страх. Рядом с ней из травы показалась знакомая усатая морда, женщина увидела ее и раскрыла рот еще шире. Кот кружил, постепенно приближаясь к своей жертве. Вытянув шею, он жадно шевелил ноздрями, нюхал воздух. Она побежала. Зверь прыгнул следом, сбил ее с ног. Мишка бросился на помощь. Он бежал что есть духу, делая своими длинными, как у аиста, ногами, двухметровые прыжки, но добежать до несчастной никак не мог: все время оказывалось, что он бежит чуть правее, или чуть левее – так и бегал кругами, пока зверь неторопливо, со смаком, свежевал свою добычу. Потом хищник скрылся, и Мишка сумел, наконец, достичь места кровавого пира. Но делать ему там было уже нечего. Тяжелый запах крови вызвал непреодолимую тошноту, но, сколько он ни икал, ни кашлял, проблеваться так и не смог. ЕГО Кот сидел на прежнем месте и по-прежнему отрешенно смотрел в горизонт. Мишка, безостановочно сплевывая и мотая головой, встал перед ним и мутными глазами уставился в безразличную и бесстыжую морду. Хрипло спросил:
- Ну, а что ж меня-то… Меня-то - что ж пожалел, а? Пять минут – и я фарш… Не вкусный?
Кот показал глазами – смотри дальше!
Немой фильм, как оказалось, еще не кончился. Открылось еще одно окно, из него выпала другая женщина – маленькая сухонькая старушонка. Она заполошно металась, заламывала руки и, так же, как предыдущая жертва, беззвучно раскрывала рот. Появился зверь. Старушонка бухнулась на колени и воздела руки к небу. Убегать она не пыталась. Когда зверь подошел совсем близко, она только закрыла лицо ладонями.
Мишка закусил губу и отвернулся. Он задрал голову к белым облакам, неторопливо плывущим в бессовестно-синем небе, и судорожно глотал слезы. «Зачем? К чему такая жестокость? Кому и чем эти люди помешали? Они наверняка жили где-то… Как все, как я! И вот… Они же не могли защитить себя! Какая несправедливость!..»
- Ты слышишь, Кот?! Это нечестно! Несправедливо!
Но зверь не смотрел на него. Не мое, дескать, кошачье дело, рассуждать о справедливости. И делать выводы – тоже не моя забота. На то люди есть…
Мишка утер глаза рукавом, высморкался, подобрал велосипед и пошел назад – к Реке. Благо, тропинку они вдвоем протоптали заметную. Отойдя шагов на пятьсот, оглянулся. Кот сидел, как сидел – к нему спиной. Мишка вздохнул и ускорил шаг.
5.
Солнце уже совсем низко. Мишка расположился на берегу в густых ивовых зарослях. Чтобы ночью не мерзнуть, он не стал повторять вчерашние ошибки и к лесу не поехал. Просто перебрался на лесную сторону, прошел километров семь-восемь берегом, нашел, где побольше прибрежной растительности, смастерил шалашик, развел костерок и натаскал здоровенную кучу валежника. Пока солнце было еще высоко, досушил, наконец, свою телогрейку, надрал травы, устроил в шалаше прехорошенькую постель. Даже повалялся на ней – красота!
Теперь, на закате, делать ему было совершенно нечего. Решил все-таки попробовать поймать рыбу – как раз внизу кружит водоворотами глубокий омут. Наловил в траве каких-то скачущих козявок, заменяющих здесь кузнечиков, взял удочку и спустился к воде. Омут оказался с секретом – глубина даже под самым берегом была такой, что Мишке пришлось отодвинуть поплавок под самый конец удильника. Но дна он так и не достал. Пришлось переместиться чуть выше – на быстрину. Стал бросать впроводку – закинет как можно выше по течению, и позволяет снасти свободно плыть вниз. На третьем или четвертом забросе поплавок резко нырнул. Мишка обрадовано дернул, но не тут-то было! Что-то на том конце держалось крепко, хотя и интенсивно шевелилось. Вдруг леска ослабла. Из воды показались выпуклые глазищи, а потом и вся мерзкая рожа целиком. Блестящая, как резина, черная бородавчатая кожа, широченный рот… Жаба! Она выволокла на песок свое колыхающееся брюхо, раскрыла пасть и выплюнула снасть прямо Мишке в лицо. Тот выронил удочку и сел на мокрый песок. Жаба вытянула в его сторону длинный черный палец с острым когтем и хрипло захохотала. Мишку передернуло. Он схватил удильник и огрел скользкую гадость поперек хребта. Колено сломалось, жаба скакнула назад в воду, подняв тучу брызг. Мишка отшвырнул искалеченную удочку и заорал, насколько хватило дури:
- Здесь хоть что-то можно сделать нормально?! Хоть что-то здесь нормально бывает?
Солнце быстро садилось. Из ложбин, из под кустов и откосов выползала тьма. Ветер стих совершенно. Было очень душно. Мишка торопливо выбрался наверх, принялся, как мог, укреплять свое хлипкое убежище: клал на шалаш большие ветки валежника, резал дерн и укреплял основание… С юга,– если только здесь существовали понятия сторон света, ибо, насколько Мишка мог судить, солнце сейчас садилось там же, где оно взошло утром,- итак, с юга ползла черная, как Мишкина тоска, туча. Она наваливалась миллионнотонной громадой, давила на нервы, на каждую живую клеточку грешного Мишкиного тела, а он в это время суматошно метался внизу, подобно бестолковому муравью, который надеется уберечь свой маленький муравейник от роящегося в нем кабана. Последнее, что он успел сделать, так это сунуть все оставшиеся сигареты – рассыпавшуюся пачку и еще одну, непочатую,- а заодно и спички, в свою непромокаемую сумку, скрутить эту сумку в подобие трубы и завязать шнурком, которых у него, как у всякого рыбака, в карманах хватало. Ливень, молния, град и гром ударили одновременно, подгоняемые мощным шквальным ветром. Огромные, как орехи, дождевые капли и громадные, как яблоки, градины сумасшедший шквал закручивал петлями и спиралями и швырял, швырял вниз – на голову бедного Мишки. Его глупенькое строение перестало существовать в первые же секунды катаклизма – шалашик улетел, как в свое время улетела хижина недальновидного боровка Ниф-Нифа. Чтобы падающие с неба ледышки не разнесли череп, Мишка прикрылся телогрейкой, спрятался на корточках под кустом и втянул голову в плечи. Град лупил его по спине, плечам, голове тысячами дубинок. Когда удар был особо чувствительным, он ежился и старался сжаться еще плотнее - уменьшиться вдвое, втрое, чтобы спрятать под спасительной фуфайкой и локти, и колени, и задницу… Ледяные струи текли по спине и лицу, хлестали по глазам, мешали дышать.
«Боже мой, Боже мой!.. Где же взять силы, чтобы все это вынести? Меня утопит, как козявку под листом…»
Он попытался сжаться еще сильнее, но толку от этого не было. Град бил и бил, не переставая.
«Убьет… У меня уже сейчас на теле живого места нет… Еще пять, еще десять минут – я отключусь… Свалюсь… Тогда - конец…»
Не осознавая, наверное, до конца, что он делает, Мишка прижал к груди крепко увязанную сумку, поднялся и пошел прямо сквозь хаос вконец распоясавшейся бури. Он шагал, и единственной мыслью, что еще теплилась в его обесточенном мозгу, было – «А пошли ВЫ все на!.. Хоть умру стоя, а не на корячках…»
Умирать, однако, в этот раз не пришлось. Не прошел он и двух десятков шагов, как вдруг выяснилось, что убийственная гроза бушует над крошечным участком берегового обрыва – всего лишь от ракитного куста, где лежал Мишкин велосипед, и до кривой ветлы, к которой днем он пыжился прилепить свой шалашик. На всем остальном пространстве, насколько можно было судить, погода была безветренная и тихая. Звезд, разумеется, не было. Не было и луны. Да и откуда ж им здесь было взяться? Ну, а так… Воздух, конечно, сырой, чувствительно прохладный, но терпимо - градусов двенадцать. Вполне можно жить.
Он остановился, крепко, но незло выругался и начал раздеваться, отжимать одежду и одеваться вновь. Нырять за велосипедом назад, в градобой, не стал – «Черт с ней, с этой железякой, все равно проку от него нет… Равно, как и от удочек. Точнее – от удочки: одна-то – тю-тю…»
Вокруг было темно, но не настолько, чтоб совсем ничего не видеть. Хотя никаких источников света Мишка заметить не смог, тьма СЕГОДНЯШНЯЯ не была столь непроницаемой, как тьма ВЧЕРАШНЯЯ. Эта тьма имела какую-то необъяснимую прозрачность – все вокруг черное, но, тем не менее, видна каждая травинка под ногами, каждый листочек на прибрежных ивах и ракитах. Он, как сумел, отжал ставшую пудовой фуфайку, надел ее,– пусть мокрая, но все равно греет,- развязал сумку, нахлобучил сохраненную в сухости фуражку, закурил. «Ну, и куда теперь? Оно б, конечно, неплохо было б костер развести, только ведь ОНИ хер позволят… ИМ ведь прямо свербит, если я захотел кости погреть, отдохнуть в тепле! ИМ ведь, сукам, надо, чтоб я болтался по этим степям, болотам, да буеракам БЕ-КО-НЕЧ-НО!» Он вздрогнул от внезапной мысли: «Им… А почему, собственно, им? Да полно вам, Михал Иваныч! У вас, голубчик, мания величия, как я погляжу. Кому ты нужен, нищеблуд позорный? Если и есть вокруг тебя силы высшие, способные в мгновение ока смешать тебя с дерьмом, то зачем этим силам напрягать СЕБЯ ради ТЕБЯ? Что ты там лепечешь, а? Спрашиваешь, почему вчера так и не удалось доехать до леса? А утром едва на сухом месте не утонул? А сейчас костер залило и самого чуть градом не убило?» Он нервно засмеялся. Сидит в траве, обхватил голову руками, раскачивается из стороны в сторону и хихикает, как помешанный! «Я отвечу… Хи-хи… Отвечу тебе, Мишка-«где твоя сберкнижка»! Сейчас… Слезы только вытру… Так, стало быть, ты, козел, всерьез думаешь, что кто-то тебе вредит СПЕЦИАЛЬНО? Что у кого-то такая цель – сделать тебе как можно больше гадостей? Ошибаешься, милок! никому ты не нужен и никому ты не интересен. И именно потому, именно оттого и именно по этой причине случаются с тобой все твои неприятности!»
Он больше не хихикал, не улыбался. Сидел, схватившись за голову, с несчастным выражением лица и полными слез глазами. «По большому счету, законы, точнее - беззакония ЭТОГО мира ничуть не хуже и не лучше беззаконий, царящих ТАМ - в мире людей… Вот, не удалось мне доехать до леса… Не удалось поймать рыбу и наесться… Не удалось переночевать в тепле… А там? ТАМ мне часто что-то удавалось? Продвижения по службе – никогда и никакого, хоть наизнанку вывернись! Квартирка минимальной площади, под самой крышей… Денег всегда в обрез, всегда – только на жратву, да кое-как прикрыть срам! Телевизору сто лет в обед, стираю руками, мебель – самоделки и соседское старье, купленное за четверть цены… Есть новый холодильник! Но за него еще выплачивать и выплачивать… Ни о машинах, ни о мотоциклах, ни о путешествиях речи вообще никогда не шло! Книги – только учебники да справочники! Ни газет, ни журналов! Э-КО-НО-МИ-Я! Какой толк в том, что я знаю шесть языков программирования? Какой толк в том, что компьютер, или, скажем, лазерный принтер, я могу разобрать и собрать с закрытыми глазами, как автомат Калашникова? Только тот, что моя семья НЕ ПОДЫХАЕТ С ГОЛОДУ. И все! Могу я дать детям образование? Нет. Могу одеть подобающим образом свою жену, себя, в конце концов? Нет. Могу вылечить свои, давно ставшие хроническими, болячки? Отремонтировать зубы? Отдохнуть в санатории? Нет! Зато – работа день и ночь, дома скандалы, дети ленятся, не слушаются… Ну, и в чем разница? Здесь я жив, пока бегу, иду, ползу… И там - то же самое! А все остальное – просто некоторые нюансы, местные, так сказать, особенности, не меняющие общей сути… ТАМ никто моих стараний и усилий не видит, не замечает, потому что это на хрен никому не надо – мои старания замечать! И ЗДЕСЬ мои усилия никто не видит – потому что просто нет никого! Так что, результат одинаковый. За что ни возьмись, что ни задумай – все будет покрыто толстым-толстым слоем дерьма!»
Сидя на холодной земле, да еще в мокрой одежде, Мишка не на шутку замерз. Он бросил взгляд на гремевшую в десяти шагах грозу, вздохнул и поднялся. Поплелся бесцельно вдоль берега вверх по реке – лишь бы двигаться, лишь бы не застыть, как вчера ночью. Когда он удалился от громыхавшей мини-бури на достаточное расстояние и появилась возможность различать другие звуки, кроме гула падающей воды и громовых раскатов, он начал вдруг часто останавливаться и недоуменно прислушиваться. Откуда-то издалека, даже не поймешь, с какой стороны, доносился такой знакомый и такой невероятный ЗДЕСЬ звук - звук летящих по скоростному шоссе автомобилей. Он беспокойно крутил головой, оглядывался по сторонам и, наконец, увидел! Увидел именно то, чего так долго здесь ждал, а точнее – чего ЗДЕСЬ никак не ждал, но очень-очень на что-то подобное надеялся. Он увидел отблеск ярких галогенных фар на низких облаках. Он запомнил направление. Оставалось одно – дойти. И он пошел.
Когда ему понадобилось перейти Реку, он не стал искать знакомый брод, а полез напрямую, лишь бы не потерять направление движения. Возле берега ухнулся сразу чуть не с головкой, холодная вода перехватила дыхание, но на такие мелочи он уже внимания не обращал. Быстро переплыл на низкий болотистый берег, быстро вылил из сапог воду, отжал брюки и рубаху, оделся, схватил в охапку сумку и бережно пронесенную над водой телогрейку, и двинулся дальше.
Шум автострады приближался. Теперь мелькающий свет фар был уже настолько силен, что временами позволял разглядеть зелень травы, синеву колокольчиков и красноту гвоздик. Мишка вскарабкался по крутой насыпи, перелез через бетонное ограждение и спрыгнул на асфальт. «Господи! Неужели?» В глаза ударил нестерпимо яркий свет. Он вышел на середину и поднял обе руки – «Стойте!» Машина завизжала тормозами, из открытого окна водитель обложил его отборным матом, объехал и помчался дальше. Мишка отошел к обочине – приближался следующий автомобиль. Он широко раскинул руки и снова попытался его остановить. На этот раз водитель не тормозил. Мишка почувствовал сильный удар, но почему-то остался на ногах, только изумленно проводил глазами стремительно удаляющиеся красные габариты. «Круто он со мной!..»
Пришлось идти вдоль шоссе туда, куда умчались машины – «Время позднее, наверняка все по домам едут». А ему бы только до людей добраться! Уж там сумеет как-нибудь объяснить, растолковать всю глупость, всю безнадегу своего нынешнего положения! «Лишь бы только человека найти! Человека!..» Больше он под колеса не совался, «голосовал» с обочины. Все бесполезно.
- Эй, дятел! Ты, ты,- кто же еще? Что башкой вертишь? Сюда иди!
Мужик. Одежда, которая наверняка еще сегодня утром была приличной, сейчас измята и испачкана – человек безнадежно пьян. Он сидит на бетонном кубике, из которого торчит знак «Остановка запрещена», курит и смотрит на Мишку хотя и насмешливо, но вполне дружелюбно.
- Будешь?
- Что?- Не понял Мишка,- А, нет… Извините… Я даже не знаю… У меня просто все в голове перепуталось! Я ужасно рад вас видеть! Вы куда идете?
Мужик сразу насупился:
- А твое какое что? Ты кто – прокурор?
- Извините… Все это так неожиданно… Я столько шел, чтобы встретить вас! И вот!..
- Ты что, братан, пьяный? Что за херомантию несешь – слушать противно!
- Да нет, вы не поняли!..
Мужик уже снова ухмылялся:
- Да где уж мне тебя понять!- Он ткнул пальцем прямо Мишке в пупок.- Я тебя, козленка, насквозь вижу! Давай лучше дошибем, что у меня осталось – и по домам…
Он вытащил из-за кубика ополовиненную бутылку, накрытую пластмассовым стаканчиком, а из кармана – липкую карамельку в замызганном фантике. Щедро набулькал аж с бугорком, протянул Мишке – «Тяни!» Мишка растерянно принял посуду, выдохнул воздух и выпил. Теплая водка на пустой желудок пошла плохо – он пытался занюхать рукавом, но стаканчик упрямо лез назад. Пришлось быстренько кусать вонючую карамельку, потом искать на обочине кустик полыни и жевать его. Когда спазмы прекратились, Мишка достал непослушными пальцами сигарету, кое-как прижег, выпустил густое белое облако и виновато улыбнулся.
- Понимаете, я уже давно не пил… Никак в себя не приду…
Мужик засмеялся.
- Вот! И всегда так – если халява, то умрут, но выпьют! А еще – я, я! Головка от… Эх ты, чижик!..
Мишка решил не обижаться. Пусть новый знакомый и в изрядном подпитии, но все-таки – человек! Может, он сумеет ответить хоть на какие-то вопросы? Может, хоть что-то объяснит?
- Вы знаете… Я вот шел, шел… И вдруг – эта трасса, машины! И вы - здесь! Прямо, как мираж! Не верится даже! Вы только не смейтесь! Скажите: может быть, ничего этого нет? Может быть, эти автомобили, люди в них… Может, они мне только кажутся? ОНИ существуют?
Мужик, как ни странно, смеяться и в самом деле перестал, отнесся к сумбурному Мишкиному вопросу подозрительно серьезно:
- Эх, паря… Они-то существуют! Я бы даже сказал – только они и живут! В отличие от нас с тобой… А мы для них – пустое место! Сколько иду – машу им, машу! И - ни одна сука! Все – мимо! Хоть под колеса ложись, бля! Ну, я понимаю… Я немного выпил… Так что ж я – не человек теперь? Меня можно вот так вот оставить ночью на дороге? Одного, без денег, без пиджака!.. Твари они, вот что я тебе скажу! Звери!
Мишка, которому водка уже ударила в голову, глядел на мужика добрыми мокрыми глазами и сочувственно кивал – да, да, как вы правы! Мужик между тем продолжал:
- Вот ты мне объясни: почему так? Ведь любой из них запросто мог оказаться на моем месте… Или на твоем! А мы будем ехать в теплой машине мимо, а он нам будет махать, будет проситься к нам в салон! И мы что же? Мы проедем мимо? Бросим его на произвол судьбы?..
Он закрыл ладонями свое широкое и мятое, как простыня поутру, лицо, и умолк. Мишка тоже молчал. Все вопросы почему-то попрятались по укромным уголкам его замутненного алкоголем сознания, хотелось одного – плакать. И он плакал. Стоял и беззвучно плакал. Пьяный раздвинул пальцы и посмотрел на Мишку в образовавшиеся щелочки.
- А ведь и мы бы мимо проехали! Ведь проехали бы? Точно! На хрена бы они нам тогда нужны были – у нас-то все в порядке! Мы едем! А они – пусть хоть сдохнут на обочине!.. Ну! Что молчишь?
- А что мне нужно сказать?- Мишка вытер слезы и теперь преданно смотрел собеседнику в глаза.
Мужик ехидно подмигнул:
- Как – что? Ты должен громко и честно сознаться: «Я бы тоже проехал мимо!»
- Н-но я бы…
- Чего?! Ты чего там мне лепишь, урод? Ты кому лапшу повесить хочешь? Ты и вправду собрался мне возражать, или мне показалось?- Он попытался грозно приподняться, но безжалостное тяготение решительно швырнуло его назад – на кубик.
- В-вам показалось…
Алкаш сразу успокоился и снова заулыбался:
- Правильно! Все люди – сволочи! Я – сволочь, ты – сволочь… Надо быть честным, хотя бы перед самим собой! Сознайся, что ты – такая же сволочь, как и все остальные! И тебе будет легче жить… Ты ведь не думаешь, что ТЫ – какой-то особенный?
Мишка отрицательно помотал головой – нет, не думаю!
- То-то же! И не смей так думать!- Мужик строго и назидательно помотал пальцем у Мишки перед носом.- Скажи: «Я – такая же бессовестная тварь, как и все! Я – такой же зверь!»
На что Мишка отупел от водки, но с этим он согласиться никак не мог! Он протестующее взмахнул ладонями, замотал ставшей вдруг свинцовой башкой…
- Н-н-н!.. Н-не Зв… Не Зверь я! Я – н-н-не!..
- ЧЕ-ГО?!!- Пьяный дико заревел, схватил пустую бутылку и поднялся таки на ноги. Убежать Мишка не смог. Удар пришелся в левый висок – только осколки брызнули. Мир вспыхнул и тотчас погас. Умер он мгновенно.
ЛЮДИ И ЗВЕРИ
В закоулках души
Я брожу как в лесу,
Коль себя потерял,
Мне легко оступиться,
И кругами ходить,
И в отчаянье выть,
Даже Бога корить,
Попытавшись молиться…
Я не вижу путей
И не вижу дорог.
Где мечты - бурелом,
Где надежды - крапива,
Ни сбежать, ни уйти
Мне от бед и тревог,
Только радость моя
Ускользает все мимо…
Слишком поздно поняв:
"Время - враг, а не друг!"
Я пытался бежать,
Только сил больше нету…
Старость - глупый закон,
Но уже осужден,
И навек обречен
Я лишь ползать по свету…
1.
Мишка сидел в густых ивовых зарослях на берегу небольшой речушки и отрешенно смотрел на мерно колыхаемые течением поплавки. Был он худой и достаточно страшненький. На вид – лет сорок с хвостиком, хотя с тем же успехом можно бы дать и все пятьдесят: лицо топорщится запущенной недельной щетиной, нечесаная патлатая шевелюра и вислые усы густо проблескивают сединой. И одет он крайне непрезентабельно – старая телогрейка, грязная драповая фуражка, литые резиновые сапоги… Ну и что? Перед кем ему здесь красоваться? Разве что, перед карасями…
Мишка сейчас в отпуске. Каждый день с самого рассвета привязывает он к рамке своего видавшего виды велосипеда пару удочек-телескопичек, да едет аж километров за пятнадцать от дома – к своим тайным рыбацким местам. Забивается в самую непроходимую чащу, куда не добраться даже на танке, находит в глухих прибрежных зарослях узенькие окошки – лишь бы удочку воткнуть,- и сидит до обеда, а то и до вечера – ждет свою рыбацкую удачу.
Рыба берет редко. И не потому, что у Мишки неподходящая снасть, или ловит он не на те наживки, просто мало ее в речке осталось – этой самой рыбы. Как появились у мужиков лет десять тому назад электроудочки – так рыбы и убавилось. Но Мишке хватает. Собственно, рыба, как таковая, ему не нужна совсем. Рыбалка для него – единственный способ ненадолго оторваться от бесконечных проблем, привести нервную систему в относительное равновесие, а главное – побыть немного одному, отдохнуть от докучливого общения с сослуживцами, с соседями, с семьей…
Сейчас совпало так, что у жены тоже отпуск. Она забрала детей и на пару недель укатила гостить в областной центр, к своей маме. А Мишка, нежданно-негаданно обретший неограниченную свободу, просто ошалел от бесконтрольности, плюнул на все домашние дела и занимается своим любимым делом – рыбачит дни напролет. Живет один уже неделю. Принципиально не бреется, книг не читает, телевизор не включает, к компьютеру не подходит. И, тем не менее, чувствует себя совершенно счастливым! Может быть потом, когда-нибудь, он и будет тосковать по живому человеческому общению, но только не сейчас. Нахлебался этого общения по горло, погряз в нем по уши! Теперь просто необходимо пожить дикой жизнью – в одиночестве, на зеленом лоне, в безлюдных местах…
Хотя и сейчас назвать его жизнь «дикой» он может только с очень большой натяжкой. Живет хотя и в небольшой, но вполне благоустроенной современной квартире; еду готовит на газовой плите, каждый день моется в ванне горячей водой и там же стирает свои провонявшие за день «Примой» и потом рыбацкие манатки. Свой улов он отмывает от грязи и слизи в белоснежной посудной мойке на кухне, да складывает во вместительную морозилку высоченного «Стинола» - потом когда-нибудь он разберется с этим уловом окончательно. Например, засолит и засушит. А сейчас ему просто лень этим заниматься. И, в конце концов, – жрать, что ли, в доме нечего? Купил хлебца, колбаски, вскипятил чайник,- какая еще еда нужна? В крайнем случае – пельмени можно сварить. А то, что все его штаны за неделю стали непомерно велики в поясе, так это даже к лучшему. Многие мужчины, чтобы похудеть, деньги платят. А Мишке такое счастье – совершенно бесплатно!
Сегодня, продираясь сквозь джунгли из переплетенной вьюном крапивы, набрел он на ловко спрятанный в густых зарослях омуток, где нога человека наверняка не ступала уже очень давно. А может, и вообще никогда не ступала. Достал Мишка складной нож, вырезал в кустарнике проход к воде, забросил обе удочки и стал ждать поклевок. Поклевки были, но брала исключительно рыбья мелочь, ловить которую ему было совершенно не интересно. Он сменил на удочках крючки,- привязал самые крупные из всех, что нашлись в запасе,- и насадил самых больших, что попались в банке с наживкой, червей. И вот уже больше получаса ждет он хорошего «крупняка», но его нет и, похоже, сегодня уже не будет. Июльское солнце давно висит высоко над головой, время, по всем приметам, близится к полудню, какая теперь рыбалка! Так, пустое времяпровождение.
- Здравствуй! Бог в помощь! И где рыба?
Хотя голос за спиной прозвучал совершенно неожиданно, Мишка отреагировал на него вяло. Не те годы, чтоб от голосов вздрагивать. Он даже не обернулся. Так же, спиной к невидимому прохожему, ответил, стараясь, чтоб прозвучало вежливо, но, вместе с тем, неласково:
- Спасибочки… А рыба в речке. Не переживай – всю тебе оставил, себе ничего не взял.
За спиной засмеялись. Зашуршала двухметровая крапива – человек подошел ближе. Мишка все-таки обернулся. На береговой круче, шагов на пять выше него, стоял симпатичный молодой мужик и радостно улыбался:
- Привет!
- Привет…- удивленно пробормотал Мишка, разглядев прохожего как следует. Да уж! Было чему удивляться! Потемневшее от солнца, продубленное ветрами лицо то ли пастуха, то ли тракториста; грубые, изодранные руки, и, в то же время,– пижонский светлый костюм, шикарные туфли, светлая рубашка, темный галстук… Но что добивало окончательно, – так это сверкающие на запястьях дорогие запонки и болтающийся на брючном ремне мобильный телефон. Все это великолепие на фоне грязного после половодья бурелома, топкого глинистого берега и непролазных дремучих трав отчаянно резало глаз, выглядело чрезвычайно странным, почти фантастическим.
Мишка покачал головой и хмыкнул – каких только чудаков земля не родит…
- Если ты по бабам, то село – там…- махнул он рукой в сторону глухой чащи и отвернулся к поплавкам.
Человек опять засмеялся. «Дурачок какой-то»,- подумал Мишка,- «Палец покажи – уже смеется… И откуда он взялся?» Неожиданная мысль заставила его снова обернуться к чужаку – на этот раз резко и настороженно: «А действительно – откуда?» Он внимательно вгляделся в его лицо и медленно процедил:
- Что-то мне рожа твоя не нравится…
Человек испуганно схватился за подбородок:
- Что – не побрился добром? У меня, понимаешь, зеркальце было слишком маленьким…- Он тревожно ощупал свои щеки, шею и снова заулыбался,- Да нет! Все нормально. Ты как – домой скоро?
Мишка поморщился. Он не любил, когда ему мешали рыбачить. Но, кажется, мужик прав. Здесь явно делать нечего.
- Да. Надо собираться.
Он поднялся, вытащил удочки из воды, затрещал катушками. Потом подобрал с земли свою пустую сумку, выбрался по скользкой траве повыше, к велосипеду. Встал прямо напротив пижона, заглянул ему в глаза. Тот сразу потупился. Мишка склонил голову набок, зыркнул влево-вправо:
- Слушай, красавчик… Объясни-ка мне, тупому - как ты сюда попал? Крапива тут - будь здоров, а следов твоих нет нигде! Ты что – у меня над головой на ветке сидел, а потом спрыгнул? Или по моим следам шлепал, а? И ботиночки у тебя, гляжу, чистенькие… А тут везде болото! Ну, колись!
К великому Мишкиному удивлению, мужик засмущался. Если б он просто послал Мишку куда подальше, это было бы в порядке вещей. Не твое, мол, собачье дело, да и все тут. Но тот глядел в землю и краснел, как девочка. Потом поднял на Мишку свои голубые глазки и спросил вдруг ни к селу, ни к городу:
- У тебя курить есть?
Мишка протянул ему располовиненную пачку «Примы». Но тот почему-то замотал головой и замахал руками:
- Нет, нет! Целую не возьму! Ты давай, сам закуривай, а мне потом на пару раз дернуть оставишь! Ладно?
- Бери, у меня еще непочатая пачка есть. А я и так накурился, аж тошнит. С такой рыбалкой только и делай, что закуривай, да бычки кидай…
Мужик трясущимися пальцами вытащил сигарету, помял, с наслаждением понюхал – даже глаза прикрыл.
- А спички есть?
Мишка укоризненно покачал головой, но коробок все-таки протянул – держи! Тот жадно глотнул дыма, блаженно зажмурился и начал раскачиваться с пяток на носки, с носков на пятки:
- А-а-а… Балдеж… Сбылась мечта идиота…
Сигарета в уголке его рта горела, как бикфордов шнур – тянул мужик в себя чуть ли не с махрой. Полминуты – и он зашипел и отшвырнул сантиметровый окурок – обжегся. Виновато глянул на Мишку и проникновенно сказал:
- Ты береги сигареты. Экономь. Каждая будет – как праздник…
Мишка ошалело вытаращил глаза:
- Эй, эй! Ты это к чему сказал? Тебя, братан, видать, недолечили? Ты, вообще, куда идешь? И откуда? Из тюрьмы? Из психушки? Или наркотой обдолбался? Ширяешься? Глюки ловишь?
Человек смотрел на Мишку с плохо скрываемой жалостью и терпеливо ждал, когда тот угомонится. Потом просто приглашающе махнул рукой в направлении протоптанной Мишкой в высоченной крапиве тропки – пойдем, мол! Тот, все еще бурча под нос что-то о том, как его «достали психи, от которых даже в болотах не спрячешься…», привязал к рамке удочки, закрепил на багажнике сумку и пошлепал сапогами по чавкающим кочкам, катя велосипед рядом – ехать было невозможно. Мужик скакал чуть в стороне. Как он ни берегся, но через десяток шагов зачерпнул полные туфли жидкой грязи, махнул рукой, и пошел уже не разбирая дороги, стараясь только не отставать от своего проводника. Долго шли молча. Обходили поваленные деревья, заросшие острой осокой окошки ржавой воды, в конце концов выбрались к сухому лугу, где петлял раздолбанный тракторами проселок. Здесь человек быстро забежал вперед и загородил дорогу:
- До города уже недалеко!
Мишка ткнул его передним колесом:
- Пусти, придурок! Если тебе в город – давай, чапай, а не стой столбом!
Но мужик повел себя совсем странно – ухватился за руль велосипеда и, умоляюще заглядывая Мишке в глаза, заговорил возбужденно и быстро, боясь, чтобы не перебили:
- Ты меня выслушай, пожалуйста, это очень важно! Очень! И все-все запоминай, что я тебе скажу!
Мишка попытался, было, руль у него отнять, но тот вцепился мертвой хваткой – и ни в какую!
- Помни – им твое мясо не нужно! Они жрут твой страх, твою боль! Но ты это вытерпишь, ты выживешь – помни об этом! И лучше бы тебе быть одному! Я на своей шкуре испытал! Лучше не вмешивайся – тебе никого не спасти! И помощи ни от кого не жди! А уж если в сердце кого-то впустишь - всю душу из тебя выпьют!
Мишка бросил руль и схватил человека за грудки:
- Ну, все, падла! Ты меня достал! Или ты дергаешь отсюда по-резкому, или я за себя не отвечаю!..
Тот вывернулся, отбежал на несколько шагов и остановился:
- Я хотел тебе письмо оставить! Только не нашел слов! Прощай! И прости! Я не виноват, так вышло!
- Урод!- рявкнул на него Мишка.- Придурень, черт бы тебя…
Он нагнулся, поднял брошенный велосипед и яростно шагнул. В никуда.
2.
Ощущение падения длилось недолго – может быть, секунду. От силы – две. Потом под ногами ощутилась какая-то поверхность; окружающий пейзаж, еще мгновение назад размытый, вновь обрел резкость. Мишка уронил велосипед и потерянно пробормотал:
- … твою мать…
Он по-прежнему стоял на лугу, но это был ДРУГОЙ луг. Собственно, это был СОВСЕМ не луг. Это была степь. Насколько хватало глаз – травы, травы… А над головой, в пронзительной синеве – черные точки. «Орлы? Похоже, очень похоже… Только откуда у нас столько орлов? Бред…»
Мишка не испугался, не закричал, он довольно спокойно поднял велосипед и начал озираться по сторонам, пытаясь найти хоть какой-то знакомый ориентир. Знакомого ориентира не находилось. Лучше сказать, никакого ориентира не находилось. Ровная, как стол, степь - ветер гонит зеленые травяные волны, сверху плывут облака, парят орлы,- и все. Красиво, конечно. Можно даже сказать – очень красиво… Только куда же теперь, братцы, идти? Налево? Направо? И где оно – это лево, блин… И это право? Где?
«Гадство! Вот гадство!..»- Мишка начал нервничать. Не то, чтобы сильно, но уже заметно: нижнюю губу кусает, за ус себя дергает! Он уже понял, что попал в ситуацию экстраординарную, которая не укладывается в привычные рамки, но впасть в панику, заорать, начать кататься по траве и рвать на себе волосы он никак себе позволить не мог. Поэтому он начал изучать ситуацию с того, что всегда под руками – с себя.
«Итак, первое. Может быть, я сплю? Тогда надо просто побыстрее проснуться!» Он изо всех сил вцепился зубами в левую ладонь.
- У-и-и-и! Ё!
Лихорадочно огляделся – все на месте. В смысле,- степь, облака, орлы…
- Мать-то, растуды-т ее через…- потряс ладонью в воздухе, даже подул.
«Тогда – второе! Все это – на самом деле. Этот чудак на букву «М» - колдун. Или что-то подобное. В общем, обладает паранормальными способностями! И он каким-то образом меня забросил…» Мишка еще раз огляделся. На этот раз внимательней.
«И куда же он меня забросил?»
- Ай!..- Он, наконец-то, сфокусировал взгляд на ближних предметах, разглядел то, что было под самым носом.
- Етитская сила! Ни фига себе!
Трава была - НЕ ТРАВА. Хотя, если подходить строго научно, то, может быть, это все-таки была трава,- у нее нет ног, она зеленая, имеет корень, питается, скорее всего, от земли и солнечным светом,- но это была не ТА трава, которую Мишка привык видеть всю свою жизнь. Там, где он свои сорок с лишним лет прожил, ТАКОЙ травы НЕ БЫВАЕТ!
Первое, что он сделал, так это поднял руки повыше – «Лучше ЭТОГО не касаться!» Потом сморщился от омерзения, на пару секунд задержал дыхание… Но скоро справился с собой, снова задышал ровно и спокойно.
«Однако неплохо было б найти местечко, где эта гадость не растет. Или, хотя бы, где она не такая высокая…»
Растения,- если это и в самом деле были растения,- выглядели более чем странно. Стебельки тонюсенькие, но жесткие и упругие, будто из пружинной стали, листья ниточками, скользкие, и шевелятся, как щупальца. А то, что Мишка поначалу принял за метелочки соцветий, при ближайшем рассмотрении оказалось букетиком малюсеньких отвратительных зубастых мордочек. Они непрерывно вертелись из стороны в сторону, жадно разевали маленькие ротики, выискивали: «Во что бы вцепиться, от чего бы оторвать кусочек?» Эти мордочки, как и листочки–щупальца, были зелеными и скользкими – прямо таки сочились прозрачной мерзкой слизью.
Мишка глянул на свои ноги – так и есть! И брюки, и сапоги густо уделаны желто-зелеными соплями. Он вяло выругался, поднялся на цыпочки и начал еще раз, более внимательно изучать окружающий ландшафт. «Кажется, в одну сторону местность понижается. Да, несомненно - заметный уклон… Если все время двигаться вниз, то, скорее всего, удастся выйти к воде. К реке или озеру. И, если колдун раньше жил здесь, он, несомненно, жил у воды!» Он решительно покатил велосипед в сторону уклона. Сделал несколько шагов и вновь недоуменно остановился. Наклонился, разглядывая растительность, потом провел по макушкам рукой. Ох, чудеса… Обычная, вполне земная трава. Как она называется – «костер», кажется? Никакой слизи, никаких хищных мордашек… Все как всегда – коленчатый стебель, длинные узкие листья, на верхушке метелочка. А тут вот ковыль, тут – куртинка чернобыльника, бело-зеленая полынь… Не поленился, вернулся на прежнее место. И здесь - растения как растения! Тьфу, морок… Глянул на сапоги – желтые пятна густой полынной пыльцы, и все. «Однако!»
Снова пошел вниз, крутя головой во все стороны – какой еще фортель ждать? Далеко, шагах в ста, из травы высунулась голова какого-то животного. Оно уставилось на Мишку блестящими на солнце глазками, но с места не двигалось. Он махнул рукой – кыш! Голова мгновенно исчезла. Потом из-под самых ног выпорхнули перепелки. Мир менялся прямо на глазах. Наполнялся жизнью, кружил голову одуряющими запахами, раскрашивался яркими пятнами цветов…
Мишка брел по пояс в буйной растительности, все вниз и вниз. Сзади что-то зашуршало, он резко обернулся. Небольшой зверек, удивительно похожий на трехшерстную домашнюю кошку, шел за ним по протоптанному травяному тоннелю, будто на веревочке. Мишка присел, протянул зверьку сложенные щепотью пальцы: «Кис-кис!» Зверек робко подошел ближе. Он вытянул к Мишке симпатичную мордочку, зашевелил ноздрями. Потом уверенно прыгнул и вонзил ему в ладонь длинные и острые, как гвозди, зубы.
- Ах, тварь!
Мишка машинально махнул кулаком и припечатал кусаку к земле. Тот мгновенно разжал челюсти и скрылся в траве. Дырки от зубов были глубокими, ладонь оказалась прокушенной насквозь. Но боли почти не чувствовалось и кровь едва сочилась, а через минуту кровотечение прекратилось совсем.
- Гадость…- бормотал Мишка, продолжая путь,- Ну что за гадость! И звери здесь – гадость, и трава здесь – гадость, и вообще… Ситуация – гадость!
Сзади опять зашуршало. Мишка, не оглядываясь, осторожно отвязал одну телескопичку: «Ну все! Копец тебе, котяра!» Здоровой правой рукой поудобней перехватил удочку, как дубинку, за тонкий конец, потом резко обернулся и ударил. ОНО злобно заревело и разинуло широкую, как баскетбольная корзина, пасть. Мишка ударил второй, третий раз, попадая по черной пуговице носа чудовища. Он где-то читал, что тигров именно так и укрощают: лупят палкой им по носу, пока зверь не догадается, что пытаться нападать бессмысленно – это приносит только боль. Сражение закончилось быстро – получив очередной болезненный удар, двухметровая кошка сиганула в травяную чащу и будто растворилась. Мишку трясло. Он стоял на подламывающихся ногах и, вытаращив глаза, в страхе озирался по сторонам. Вокруг в радостно-зеленой траве весело стрекотали кузнечики, трещали крыльями бесчисленные стрекозы, порхали мотыльки и капустницы… И здесь же, совсем рядом, в этой же траве, прятались громадные хищники! «В голове не укладывается…»
Он снова и снова оглядывал бескрайнее травяное море, но ничего подозрительного так и не увидел. «Им нужен твой страх!» Эти слова вспыхнули в сознании, как спичка в подъезде. Мрак полного непонимания отпрыгнул, зажался в дальних углах, проступили силуэты каких-то догадок… Но вот спичка погасла, вокруг снова плотная тьма, и можно угадать лишь самое общее направление движения. Да и двигаться придется наощупь…
«Итак… Я не должен бояться. Никого и ничего. Кошака-переростка я встретил ударом по морде, а сам испугаться не успел. И он убежал! Нападут другие – буду драться! Ох, только б не бояться!» Но ему было страшно. Страшно, как никогда в жизни! «А что, если они чувствуют мой страх? И уже все заросли вокруг кишат стаями, стадами, косяками злобных зверей? Они смотрят сквозь зелень налитыми кровью глазами, ждут!..»
- Эй, вы! А ну, выходи! Я вам, мать-перемать, покажу небо в КАМазах! Я вам, тварям, устрою! Страх мой им, видите ли, нужен! А говна в тазике не надо? Я же вас, как котят, в Бога, в душу, в!..
Мишка орал во всю мочь, аж горло перехватывало! Стоял возле брошенного в траву велосипеда, размахивал пластмассовой удочкой и орал, орал! Матюгал невидимых врагов трехэтажно, крыл их самыми черными словами, и, как ни странно, стал чувствовать себя заметно увереннее – руки уже не тряслись, в ногах появилась прежняя устойчивость. Опасливо стреляя глазами, Мишка присел на корточки, достал сигарету и нервно закурил.
«Если попробовать рассуждать здраво, то все, что со мной происходит НЕВОЗМОЖНО В ПРИНЦИПЕ. Это какой-то гипноз. Нет никаких зверей, я по-прежнему на лугу в пяти километрах от деревни Качилевки. Мир вокруг меня обычный, земной, но воспринимаю я его не как нормальный человек, а как псих! Я вижу не то, что на самом деле! Этот пижон вывернул мне мозги наизнанку; теперь мои глаза, мои уши, мой нос – все гонит лажу! Ничему верить нельзя – сплошная дезинформация! И что мне теперь делать? Скакать, кричать, махать руками? Привлечь к себе внимание – пусть меня свяжут и отправят в психушку? А может, мне только кажется, что я кричу и прыгаю? А на самом деле валяется мое тело в придорожных кустах, лежит себе, как бревно, только глазами хлопает? Ох, башка моя, башка…» Сигарета начала жечь пальцы. Мишка машинально постучал огоньком по велосипедной раме, загасил и сунул бычок назад в пачку.
- О, черт! Да что ж это я, в самом деле! Неужели поверил? Но ведь это же НЕВОЗМОЖНО! Слышите, вы? Невозможно, мать вашу! Так не бывает!
Он снова вскочил на ноги, начал топать, яростно материться, потрясая над головой кулаками… Потом бухнулся рожей в траву, вцепился пальцами в жесткие стебли и заревел, как маленький. В голос! Со слезами!
Рядом снова послышалось шуршание. Мишка поднял голову – вот ОНО! В двух шагах! Сидит, желтыми глазищами светит. Увидело, что Мишка встает,- сразу спину дугой, зашипело! И - прыг в сторону! Страха Мишка больше не чувствовал – одно глухое отчаяние и ярость.
- Киса… Кисонька! Кисуля, сука!!! Убью, гниду!- он бросился на зверя с голыми руками, даже удочку с земли подбирать не стал!
Кошак оглушительно фыркнул, метнулся, было, от него вправо, но Мишка бросился наперерез. Тогда кот просто резко развернулся на месте и позорно бежал.
Мишка стоял, впившись побелевшими ногтями в ладони и смотрел, как зверь удирает от него пятиметровыми прыжками. «Они – ТРУСЫ! Они нападают только на тех, кто их боится! Но я их УЖЕ не боюсь!» Его снова било как после дикого перепоя, но это уже была дрожь не от страха, а от предельного возбуждения. Он вдруг начал хлопать себя по коленкам, во все горло гоготать и орать вслед беглецу:
- Э-ге-гей! Ату его, ату! Лови! Держи! Хватай! Хищники хреновы! Что, взяли меня? Взяли? Я вас тут научу свободу любить!- он плюнул в сторону, где скрылся кот, поднял велосипед, удочку и потопал дальше. По сторонам не глядел принципиально – не стоят эти котята его внимания. «Пока не стоят! А потом, если придется здесь и в самом деле надолго застрять, киски очень даже пригодятся! Шкурки у них дюже симпатичные, у сволочей!»- Он даже кулаком по рулю стукнул – кипящий в крови адреналин требовал хоть какой-то разрядки.
Местность между тем понижалась все круче. Мишка мог дать на отсечение голову, что этого уклона несколько минут назад просто не было. И клубящихся вдали то ли кустов, то ли деревьев – тоже. Но к этим трансформациям он уже стал привыкать, его волновало другое. «Ох, как тут жарко… Если не найду воды – сдохну к чертовой матери!» Он остановился, снял фуфайку, приторочил к багажнику. Дышать стало легче. «Теперь бы еще сапоги снять! А то уже хлюпать в них начинает. Ноги прямо варятся!» Но снимать сапоги не решился. Трава стала ниже, он уселся на велосипед и покатил под горку без всяких усилий – накатом. Деревья быстро приближались. «Ого! Да тут лес! А вдоль опушки…»
- Ура!- Он даже подпрыгнул на сиденье от радости - река! Небольшая такая речка, бежит себе, журчит! Тот бережок, где лес торчит, крутой, местами обрывы глиной желтеют, а тот, по которому Мишка катит, пологий, весь осокой зарос – вот-вот под колесами захлюпает. Когда и в самом деле захлюпало, он слез и дошел до реки пешком.
Неширокая речка оказалась удивительно прозрачной – была ясно видна песчаная рябь на дне, торчащие из-под берега коряги и извивающиеся в струях водоросли. Мишка осторожно зачерпнул горстью воды, понюхал. М-м-м… Вода как вода. Обычный речной запах. Осторожно лизнул – пресная, но невкусная. На этой речке, по всей видимости, устраивает водопои разная скотина, да тут же и гадит. «Что ж, придется перебираться на ту сторону, к лесу. Здесь, кажется, неглубоко». Он разделся, скатал шмотье в тугой узел и вброд перешел на другой берег. Потом вернулся и перетащил велосипед, хотя, конечно, его можно было бы безбоязненно оставить в осоке – воровать здесь явно было некому. Но… Привычка – вторая натура.
Под обрывом, на бегущей вдоль воды полоске песка он руками вырыл ямку. Ямка тут же заполнилась мутной водой. Мишка уселся на песке и начал ждать, когда муть осядет. От нечего делать размотал одну удочку – решил выяснить, есть ли тут рыба. Схватился за жестянку с червями – а она пустая! Сам же, собираясь домой, вывалил всех червей в воду – рыбе на прикорм. Подобрал на песке палку, попробовал ковырять береговую глину – бесполезно. Не только червей, но даже их норок не видно. Побродил туда-сюда, помаялся. Пить хотелось, как иной раз писать хочется, но не тину же хлебать! Умылся прохладной речной водой – ненадолго полегчало. «Н-да… Жарит здесь без стыда, без совести…» Он прищурился, поднял голову к облакам. «А солнце,- если это, конечно, Солнце!- так и висит, будто его на шуруп посадили! Что же тут – ночи не бывает? И зимы, наверное, тоже?» Потом снова уселся прямо на мокрый песок, хлопнул по воде ладонью и горько рассмеялся:
- Боже! Что за чушь я несу… Дураку же ясно – всего этого на самом деле нет! Это все блазь, морок! Какое – «здесь»? Какое – «тут»? Все эти «тут» и «здесь» - только в моих слетевших с катушек мозгах!- Мишка вскочил на ноги, крикнул прямо в раскаленный желтый диск,- Ну ведь нет же здесь НИ-ЧЕ-ГО!- И только эхо от близкой опушки – о-го-го…
Может, конечно, и нет вокруг ничего, может, и впрямь все Мишке только мерещится, но пить ему хочется невыносимо! А потому улегся он на пузо возле своего «колодца», коснулся губами вполне настоящей, вполне мокрой воды и сделал несколько жадных глотков. Много пить он почему-то не решился: оно, может, и чудиться все, да только дизентерию подхватить ой как не хочется! Здесь аптеки, похоже, в дефиците,- ни фталазола, ни сульгина не достать! Удрищешь все кусты, да и подохнешь в собственной луже… Так что, сами понимаете – лучше перебдить, чем недобдить.
Вода, как всегда бывает в такую жару, повела себя плохо - легла в желудке как-то боком, неправильно легла! Мишка сразу запсиховал:
- Елки зеленые, этого еще не хватало! Через туды-ть ее туды два раза… Чуть хлебнул – и на тебе!
Но через пару минут в животе все устаканилось, Мишка успокоился и даже думать о собственных кишках забыл, потому как вновь переключились его мысли на тему более насущную. «Что делать, граждане дорогие? Куда дальше идти? Вверх по течению? Или, может быть, вниз? А, может, и вовсе – в лес идти надо? Или в степь вернуться? И почему – обязательно надо куда-то идти? Может, мне на месте надо было оставаться, а я, дурак, ушел? Зачем ушел?!»- он вдруг разозлился на себя, так разозлился, что тяпнул зубами свой кулак, да в кровь!- «Ты же, мудила, не поверил колдуну! Ты же только сейчас в небо орал: мол, все окружающее – невзаправду, понарошку! Орал, ведь, скотина, а? А делаешь-то все по его указке! Сквозь степь прошел до реки? Прошел! Сейчас, судя по всему, его логово искать начнешь! Потом – подходящую компанию!..»
Он снова сидел на песке – глаза закрыты, голову руками обхватил… Качался, как полоумный, из стороны в сторону, да бормотал одно и то же звукосочетание:
- На хера… На хера… На хера…
Потом вдруг вскочил и завопил в полный голос:
- На хера ты меня выбрал?!
А эхо ему с опушки – …ал-ал-ал…
3.
Мишка бредет высоким, изрезанным овражками и заваленным буреломом берегом, через силу тащит велосипед. Зачем ему велосипед, если нет дороги? Даже грунтовой… Если б кто спросил, он бы вразумительного ответа дать не смог. А и вправду, зачем? Только никто ему вопросов не задает. Нет вокруг никого. Сколько он уже так бредет? День? А может,- два? Здесь же солнце чудное – висит, как шарик на елке… НЕ ШЕ-ВЕ-ЛИТ-СЯ, зараза! Часов Мишка на рыбалку никогда не брал. Они же всю радость общения с природой на нет сводят! Только и смотришь – сколько у тебе осталось? Час? Полтора? Зато теперь – полное безвременье, блин!
Но какие-то внутренние часы у Мишки все-таки тикают. Жрать охота, как из ружья! И спать… Даже не поймешь, что сильнее! Если б дали что-то одно на выбор – обед или сон,- он бы всерьез задумался. Хотя думать он уже не в силах. Его гонит вперед одна-единственная мысль: «Этот херов колдун где-то жил. А значит – спал. И если он остался ТАМ, то я, ЗДЕСЬ, буду спать в его постели…»
Он все больше и больше убеждался в том, что пошел в неверном направлении. Нужно было вверх по течению идти, а он вниз почесал… Злое, вечно полуденное солнце, тянет из организма воду, как насос, сушит Мишку, как воблу. Глаза уже болят от нестерпимого света, обожженное лицо горит, будто его горчицей намазали… Он начал выискивать место, чтобы спуститься к воде. Нашел относительно пологий участок на береговом обрыве, бросил велосипед наверху, сам кое-как, враскоряку, сполз вниз. Хлебнул несколько горстей, умылся, снял сапоги и брюки, залез в речку целиком и уселся на мелководье – только голова торчит. Посидел пару минут, пришел в себя, намочил волосы и вылез на песок. И взвизгнул! Глинистый обрыв, вдоль воды узкая полоска песка, а в песке яма… И следы. Его следы!
- У-а-а-у!..
Он плюхнулся на задницу и обхватил голову руками. «Утопиться, что ли, на хрен?» Однако, в конце концов, встал, собрал одежку-обувку и вылез наверх, на травку. Расстелил в теньке под ракитой фуфайку, свернулся на ней калачиком и мгновенно заснул. Заезженный до предела мозг выключился, как настольная лампа: щелк – и тьма. Сколько он лежал в забытьи – неизвестно. Да и применимо ли здесь вообще такое понятие - ВРЕМЯ? События, казалось бы, происходят, но череда их привязана только к Мишкиной персоне, а больше ни к чему. И с чем эту череду соотнести, с чем сравнить – непонятно. Тем не менее, по прошествии некоторого «времени-безвременья», Мишка зашевелился, почмокал губами и перевернулся на другой бок. Ему снился сон. Будто завис он под белым облаком на высоте птичьего полета и внимательно разглядывает расстилающийся внизу ландшафт. Широкая дуга реки, на одном берегу степь, на другом – лес… Знакомый пейзаж! Ну-ка, чуть ниже спустимся… Он стал взмахивать руками-крыльями реже, земля поплыла навстречу. Вот он, тот самый обрыв! В траве блестит хромировкой велосипедный руль, рядом валяются резиновые сапоги сорок последнего размера, чуть в сторонке под кустиком дрыхнет страшный небритый мужик – это он сам. А еще дальше, на самой опушке, под сенью вековых дубов притаился дощатый домик. Вокруг домика бежит высокий остроконечный частокол, узкая калитка распахнута настежь – заходи, кому надо…
Мишка вздрогнул и проснулся. Сел, потер кулаками закисшие глаза. Щурясь от больно бивших в зрачки солнечных лучей, попытался разглядеть в плавающем знойном мареве лесную опушку. «Кажется, что-то есть!» Он вскочил. Прыгая то на одной ноге, то на другой, натянул брюки, влез в сапоги и побежал к ближайшим деревьям. Домик был. Не обман зрения, не мираж – настоящий. Можно потрогать смолистые натеки на неструганых сосновых досках, постучать каблуком по крепкому, сложенному из дикого бута, фундаменту… Можно, наконец, взбежать по скрипучим ступеням на высокое крыльцо и заглянуть вовнутрь!
Сквозь широкое, чисто отмытое окно врывался солнечный свет и оставался лежать большим желтым квадратом на новеньких некрашеных половицах. Справа от окна Мишка разглядел грубо сколоченный из тех же сосновых досок стол. А на столе!.. В большом эмалированном блюде лежала горка нарезанного щедрыми ломтями хлеба, рядом – объемистая солонка с крупной, хоть ружье заряжай, солью. А еще – потемневший чугунок с вареной, распространяющей безумные ароматы, картошкой, мисочка с резаным зеленым луком и большая бутылка подсолнечного масла. Ну и, конечно, чистая фарфоровая тарелка, вилка и ложка из нержавейки.
Издав утробное рычание, Мишка бросился в комнату, хлопнулся с разлету на заботливо оставленный у стола табурет и принялся жадно пожирать неизвестно откуда взявшуюся еду. Сразу схватился за хлеб. Лязгнув зубами, оторвал огромный кус, шевельнул пару раз,- чисто для проформы,- челюстями, проглотил, сунул вдогон картофелину, щепоть лука… Торопливо сбив первую волну зверского аппетита, начал есть спокойней и цивилизованней: наложил картошки в тарелку, полил маслом, густо усыпал луком, посолил. Скользкие от масла картофельные кусочки легко пролетали до желудка и ложились на его дно мягко и нежно, доставляя Мишке прямо таки неземное наслаждение. И он ел, ел, ел…
«Глазами бы я все слопал, да, кажется, в брюхо больше не влезет. И так, похоже, лишнего съел… Ладно! Еще одна картофелинка – и все!» Он ткнул вилкой самый маленький клубень и понес ко рту. Картофелина вдруг странно дернулась, поперек прошла темная полоса, белая кожица разбежалась в стороны, и на Мишку мрачно и сурово глянул круглый, как бильярдный шар, глаз. Темный фиолетовый зрачок, а вокруг – белая, как молоко, блестящая субстанция. Глаз мигнул и начал наливаться кровью. Кровь выступала из-под зубцов вилки и струйкой стекала на Мишкину руку. Оставшиеся в тарелке картофелины смотрели на Мишку с молчаливым осуждением: «Что ж ты так? Налетел, не разобравшись… Ты, значит, есть хочешь, а мы тут при чем? Тоже, герой нашелся… Тычет вилкой налево и направо, жрет всех подряд…» Зеленые многоножки вылезли из мисочки и разбрелись по всей столешнице. Они доползали до края, видели, что дальше пути нет, разворачивались и ползли в противоположную сторону, на другой край. Блестящие полупрозрачные жучки бойко копошились в солонке, издавая шелестящий шорох тысячами хитиновых панцирей, отчего казалось, будто в солонке кипит странная колдовская жидкость. В хлебном блюде кучей лежало комками нечто, сильно напоминающее свежий конский навоз. От комков шел пар.
Мишка изо всех сил стиснул зубы, но его кишки упрямо лезли вверх, отчего глаза уже совершенно выехали из орбит и повисли на самом краешке, будто разглядывали подбородок. Зажимая рот ладонью, он бросился вон. Бухнулся в траву на колени и дал полную свободу выворачивающим внутренности спазмам. Когда желудок совершенно очистился, он вытер слезы и поднял голову. Тень от куста переместилась далеко в сторону, туда, где валялись сапоги и велосипед. Он находился на самом солнцепеке. Безнадежно заблеванная фуфайка издавала мерзкий запах кислятины. Мишка тяжело поднялся, зацепил фуфайку за рукав и потащился вниз, к реке. Прополоскал рот, хорошенько умылся. Посидел в прохладной воде. Помогло слабо - голова сильно кружилась, продолжала душить тошнота. «Вот, блин… Тепловой удар схлопотал… Теперь сутки буду как вареный…» Превозмогая слабость, оттер фуфайку от липкой слизи мокрым песком, потом хорошенько выполоскал. «Сойдет… Не бальный фрак…» Чуть не ползком вылез наверх, расстелил мокрую телогрейку для просушки. Потом поглядел в небо. Солнце, которое раньше висело над степью, теперь находилось над лесом. Причем, заметно ниже. «Значит, ночь все-таки будет. Да-а-а… Днем они меня не взяли, а уж в потемках точно доканают. И жить тебе, Михал Иваныч, осталось всего ничего!» Эта простая мысль почему-то его совсем не испугала. Он не стал метаться, пытаться что-то делать, искать средства к спасению,- он попросту снова улегся под куст, в тень, вытянулся на прохладной траве и закрыл глаза. «В сущности, здесь совсем неплохо. Могло бы быть неплохо!»- поправил он сам себя.- «Чистый воздух, тишина, много зелени… Река вот! Сколько уже из нее пью – ничего, никаких брюшных расстройств. Лес красивый… По крайней мере, отсюда он кажется очень красивым! Была бы крыша над головой, да кое-какая жрачка…» Упоминание о еде, даже мысленное, снова вызвало желудочный спазм, но блевать, по всей видимости, было уже просто нечем. Он поднялся с коленей, смахнул бежавшую изо рта слюну, несколько раз сплюнул. Сходил к велосипеду, достал из сумки складной нож, вернулся к кустам и срезал самую толстую ветку.
Потом он снова сидел в тени, счищал кору, резал удобную рукоять… Другой конец палки заострил, как кол. «Оружие, конечно, слабое. Прямо скажем,- детское оружие. Но все же лучше, чем ничего! В потемках киски обязательно придут, и надо будет напоследок сделать им бо-бо».
Солнце, между тем, уже коснулось краем лесных верхушек. Жара сразу спала, дующий из степи ветерок нес бодрящую прохладу. Хотя ни комаров, ни других летающих кровососов до сих пор не наблюдалось, Мишка, на всякий случай, надел брюки и рубашку. Обуваться не стал – «Битого стекла здесь наверняка нет, крапивы и татарника тоже пока не видел, трава мягкая. Похожу босиком». Он собрал все свои вещи, мокрую фуфайку перебросил через раму и покатил велосипед к опушке. «Если надвигающаяся ночь будет такой же долгой, как минувший день, то понадобится очень много дров. А много дров я найду только в лесу».
Трава здесь росла низкая, шелковистая, она приятно,– как кошачья шерстка,- щекотала Мишкины подошвы. До леса, казалось, было не более трехсот шагов, но он шел, шел, и конца пути не было видно. Хотя, говорить так было бы не верно. Конец пути как раз был хорошо виден, только добраться до него оказалось непросто. «Опять местные фокусы…»- У Мишки даже не было сил как следует выругаться.- «Иду, иду, а будто на месте!» Он оглянулся назад – окрашенный в закатные тона ракитник, под которым он устраивал привал, виднелся едва заметной кочкой. Он вздохнул, обулся, привязал так и не просохшую фуфайку к багажнику, сел на велосипед и нажал на педали.
Деревья медленно приближались. Теперь уже было совершенно ясно, какие они огромные и как до них далеко. Облака уже вовсю горели багровым, заметно темнело. Мишка крутил педали все быстрей и быстрей, будто соревнуясь с солнцем – «Кто вперед?» Победило солнце. До первых деревьев Мишке оставалось проехать не более десятка километров, когда мрак вокруг сгустился окончательно, и не стало видно ни гороподобных крон впереди, ни травы под колесами. Он еще некоторое время ехал в кромешной тьме, потом переднее колесо влетело в какую-то ямку, его сильно тряхнуло, он едва не упал. Пришлось остановиться и спешиться. Он еще представлял себе примерное направление движения, но уверенности в правильности этого представления уже не было. «Господи, что ж темно-то так?..» Мишка задрал голову вверх – ничего. Ни звезд, ни Луны… Обычно, даже если ночное небо затянуто тучами, все равно чувствуется над головой какое-то пространство. Чувствуется какая-то глубина! А здесь… «Как в ящике, блин!» Он сел на землю, положил на колени свою дубинку-тыкалку, раскрытый нож и стал ждать. Царящая вокруг тишина была столь же непроницаемой и плотной, как и поглотившая Вселенную темнота. Это действовало на нервы. Мишка пошевелился. Ему показалось, что произведенный им шорох был единственным звуком на много километров вокруг. И, по всей видимости, так оно и было.
Сидеть просто так, бездеятельно, было не в его правилах. Спать не хотелось, есть было нечего, поэтому он делал единственное, что в этой ситуации было возможно - думал. «Тот чокнутый предупреждал – «Живи один!» Но что-то я пока подходящую компанию не встретил. Если только Кота в друзья пригласить? Ему ведь кормежка дешевая нужна - чем мне хреновее, тем больше на нем сала! А в том, что будет мне все хреновей и хреновей, сомневаться не приходится…» Он поежился – становилось прохладно. Нащупал впотьмах велосипед, потрогал фуфайку – сырая, зараза… Съежился, насколько было возможно, обхватил плечи руками. Все равно холодно! Зубы начали выбивать дробь. Скоро все мышцы задеревенели до боли, каждое движение давалось со скрипом, с мукой. Но и не двигаться было нельзя! Наваливалось оцепенение, сознание блуждало кругами где-то на грани реальности и бреда. Он несколько раз вставал, заставлял себя прыгать на месте, хлопал, охватывая корпус, руками по спине… Помогало ненадолго. Да и заставлять себя снова и снова вставать и греться было все трудней и трудней. Наконец, он просто свернулся калачиком на начавшей уже мокнуть росой траве, закрыл глаза и затих. Холодная земля быстро тянула в себя последнее тепло его тела, но он этого уже не чувствовал. Ускользающее сознание рисовало ему напоследок лучезарные райские картинки. То он, молодой и загорелый, бегает наперегонки с красавицами в разноцветных купальниках по белому песку обширного морского пляжа… То он в шикарном ресторане: нарядные официанты выстроились к нему в очередь и ставят, ставят перед ним тарелки, салатницы, бокалы, чашки… Не был Мишка никогда на море. И в дорогих ресторанах никогда не был. А вот, на тебе – какое кино ему в последние минутки крутят! «Хорошо умираю… Не больно… Будто засыпаю… И не страшно совсем…»
4.
Он резко раскрыл глаза и вскочил на ноги. Солнце жарило так, будто другого раза ему уже не представится. В синем небе плавали белые облака и черные орлы. Зеленая и плоская, как стол, степь катила травяные волны от одного горизонта к другому. Он глянул вниз – велосипед лежал рядом. К багажнику пришпилена старая кожаная сумка и мокрая фуфайка, к рамке привязаны удочки. На заднем колесе лежит его противокошачья палка-втыкалка, а нож сквозь спицы провалился и валяется на земле. Поднял нож, спрятал в брючный карман. Достал мятую-перемятую пачку «Примы», заглянул вовнутрь и тяжело вздохнул – махра из сигаретных гильз высыпалась, все там теперь само по себе. Табак – отдельно, бумажки – отдельно… Аккуратно набил гильзу рассыпающейся махрой, прижег, затянулся. Сквозь дым огляделся по сторонам. «Кажется, в одну сторону местность понижается…»
- The game is reloaded… Press any key to continue!- Мишка задрал лицо к облакам и сжал кулаки.- Я вам что – «бот» безмозглый? Я же знаю – я вчера уже один раз подох! Вам мало? Вы меня сколько раз убивать будете – три, пять, десять?
Как обычно, прооравшись, почувствовал себя лучше. Еще раз посмотрел на мокрую фуфайку, игрушечный деревянный меч и покачал головой.
- Суки… Ах, суки! Значит, не «перезагрузка». Welcome to the next level, dear Михал Иваныч! Вы пешечка в этой дурацкой игре! Кто-то смотрит, как вы тут чупахтаетесь, и веселится, тварь, от души!- Он снова задрал лицо вверх,- Эй, вы, уроды! А вот это видали?- Мишка сделал известный неприличный жест.- Я никуда не пойду! Тут убивайте!
Тишина. Только ветер шуршит травой.
Он присел на корточки, от нечего делать взял свою палку и начал вырезать на мягкой древесине узоры. Когда-то очень давно, еще в пацанах, была у него такая забава – стругал себе палочку, а мысли тем временем бродили на воле, паслись, как коровы на лугу. Но сейчас навязчивое ощущение, что за ним пристально наблюдают, не давало совершенно никакой возможности успокоиться, сосредоточиться и принять сколько-нибудь разумное решение. Наоборот, нервное напряжение с каждой минутой росло. Мишкиной заднице ни с того, ни с сего стало вдруг мокро.
- Опа…
Сапоги уже по самые щиколотки были в ржавой болотной воде и продолжали медленно, но с заметной скоростью, погружаться в неизвестно откуда взявшуюся трясину. Мишка быстро встал, схватил велосипед, с трудом выдрал ноги из чавкающего кисельного грунта и, громко матерясь, побежал вверх, выбираясь из котловины на сухое место. На вершине бугра обернулся – никакой котловины нет. Огляделся – степь ровная, хоть яйцом кати. Чуть заметный уклон в сторону солнца, и все. Тьфу…
- Значит, вы вот как… Пес с вами!- Он зло и, вместе с тем, жалобно, засмеялся,- Иду, иду уже! А то еще подожжете прерию, у вас ума хватит…
Обреченно поплелся вниз, по сторонам больше не глазел. Только недалеко вперед поглядывал, да под ноги – лишь бы не споткнуться. Чуть в сторонке и сзади послышалось знакомое шуршание. Мишка скосил глаза.
- Явился?
Кот прижал уши и тут же распластался в траве, выставив над зелеными метелками одни круглые глаза.
- Ну, что в сторонке жмешься, как казанская сирота? Иди ближе, покалякаем…
Зверь молча приподнял губы – то ли улыбнулся, то ли просто продемонстрировал пятисантиметровые клыки.
- Ой, да ладно тебе! Скалится он, пугает! Меня чем пугать надо – знаешь?- Мишка совсем остановился и обернулся к Коту.- Ты мне вот что скажи: как ты думаешь, у тебя мясо съедобное?
Тот коротко рыкнул и вновь обнажил клыки.
- Ну, ну, ну! Уж и пошутить нельзя!
Кот уселся перед ним на задние лапы, обернул хвост вокруг себя и широко зевнул, выражая свое полное безразличие к глупым Мишкиным высказываниям. Мишка бросил велосипед и подошел к Коту вплотную. Заглянул в здоровенные зеленые глаза с темными вертикальными зрачками, – тот только ехидно прищурился.
- Слушай, кошак… Так получается, что ты – единственное живое существо, которому я нужен. Да и то, только в качестве продовольственного склада. Ну да ладно, я не в обиде! Ты, давай вот что… Не убегай больше от меня, ага?
Кот снова зажмурился и зевнул. Отвернулся в сторону. Пару раз стукнул хвостом по траве. Мишка чуть не плакал:
- Ну, хочешь – укуси меня!- он сунул Коту под нос левую руку.- На, кусай! Мне не жалко. Тебе же нравится моя боль?
Но зверь только поморщился и дернул усами. Так и сидел, отвернувшись,- Мишкин порыв его явно не тронул.
- А-а-а… Вон оно как…- Мишка мрачно покачал головой.- Моя душевная боль тебе вкуснее! Что ж… Этого дерьма у меня с избытком. Жри на здоровье, не жалко. Что ж харчу зазря пропадать?- Он нагнулся, поднял велосипед,- Ну, идешь, или как?
Кот блаженно потянулся и принялся сосредоточенно вылизывать переднюю лапу.
- Ясненько… Мы наелись и я пока свободен. Как сопля в полете… Это у нас, судя по всему, завтрак был. А обед предвидится?- Мишка снова психовал не на шутку.- Я для тебя что - туалетная бумажка?! Оторвал кусок, подтерся, и – адью? До следующего раза? А то, что я – Человек, на это ты срать хотел?- Он даже замахнулся на котяру кулаком - «У, сволота!»
Зверь испуганно дернул двухведерной башкой и вскочил на лапы – «Ты что, мужик,- совсем озверел?» Он отошел от взбесившегося Мишки на безопасное расстояние и залег в высокой траве – только глаза и уши торчат.
- Да пошел ты!..- Мишка рывком поднял велосипед и, не оборачиваясь, потопал к блестевшей вдали Реке. Его душили злые слезы, обида переполняла сердце и лилась уже через край. Тем не менее, прямо спиной чувствовал – зверь идет следом. Причем, идет как-то неуверенно – то бежит, почти догоняя, то вдруг отстает, будто передумал… Наконец, Кот все-таки решился его обогнать: забежал вперед и сел прямо напротив Мишки. Смотрит в глаза спокойно и прямо, не моргает.
- Пришел прощения просить?
Кот чуть приподнял верхнюю губу и хрипло вякнул. Потом поднялся и оглянулся на человека – иди, мол, за мной! Так и пошли гуськом – впереди скользит сквозь буйные травы зверь, за ним тащится Мишка со своим велосипедом. Шли долго. Может быть три, может быть четыре километра. Вокруг все та же степь, все та же прерия. А может, саванна.
«Даже если мне удастся собрать все мои загаженные мозги в одну кучу, то и тогда, наверное, мне не найти во всем этом бардаке никакого смысла. Я уже привык обходится без еды – похоже, она здесь просто не нужна,- привык обходится без крыши над головой… И, кажется, здесь вполне возможно обходится без одежды! Здесь нет ничего, что нужно добывать, выпрашивать, выращивать, покупать за деньги. И сами деньги, к которым ТАМ так жадно стремятся все поголовно,- и я в том числе!- ЗДЕСЬ не нужны… Ибо перед кем здесь выпендриваться своим богатством? И перед кем выпендриваться своим социальным статусом? Ведь ты один, и нет никакой разницы – бомж ли ты подзаборный, или президент… Здесь НЕ К ЧЕМУ стремиться. И здесь НЕКУДА идти. Тогда ЗАЧЕМ я здесь? Что от меня хотят? Почему мне нельзя остановиться и остаться на месте, зачем меня ЗАСТАВЛЯЮТ двигаться? Зачем, в конце концов, меня заставляют ЖИТЬ?»
Кот уселся на задние лапы, обернулся хвостом и уставился в какую-то точку за горизонтом.
- Ну, и куда ты меня привел? Это место ничем не отличается от того, где мы сегодня встретились.
Зверь чуть дернул ушами, но не обернулся. Сидел торжественно и неподвижно, как изваяние. Кажется, даже не дышал. Мишка подошел ближе:
- Ладно, не тяни! Давай, колись – что тут у…
Он сдавленно вскрикнул и зажал рот ладонью. На мятой красной траве у самых лап зверя лежало растерзанное тело. Определить, что раньше ЭТО было женщиной, можно было только по беленькой туфельке на уцелевшей ноге. Остальные конечности были вырваны с корнем и валялись вокруг - вперемежку с разодранными внутренностями, кусками мяса, клоками одежды и кожи. Красный череп радостно скалился золотыми зубами – лицо и скальп были сорваны. Обезумевший Мишка бросился бежать назад, но через десяток шагов наткнулся на второе тело. Тогда он рванулся в сторону, потом в другую… Тела были повсюду. Невероятным усилием воли он заставил себя вернуться.
Кот сидел по-прежнему неподвижно, уставясь куда-то за горизонт. Мишка дернул его за хвост. Зверь медленно повернул голову. Придерживая рукой челюсть, чтобы ненароком не отхватить себе язык безбожно лязгающими зубами, Мишка прошепелявил:
- Зачем ты меня привел на эту… На это кладбище?
Кот безразлично отвернулся. Он щурил глаза и тихо урчал – очевидно, на этот раз Мишкины эмоции показались ему особенно вкусными. Мишка яростно пнул его ногой. Зверь махнул на него пудовой лапой, но бить не стал – только фыркнул возмущенно, развернулся к обидчику и уставился ему в глаза. От ужаса, отвращения и возмущения Мишку трясло, как при выходе из недельного запоя.
- Ты!.. Ты!.. Ты же убийца, понимаешь? Ты – маньяк! Из тебя же за это надо коврик сделать! И ноги вытирать!- он попытался, было, схватить Кота за усы, но тот зашипел и щелкнул зубами. Мишка инстинктивно отдернул руку. Кот совсем по-человечьи мотнул головой по сторонам – смотри, мол! Мишка глянул и сразу спрятался за широкую котовью спину. Насколько хватал глаз из травы выглядывали круглые усатые морды. Одни просто смотрели на человека, другие вставали, беспокойно кружили на месте, хлестали хвостами и скалили клыки. Но не приближались. Мишка судорожно сглотнул.
- Ик… Вас сколько!.. Где ж на вас на всех набраться…
Кот снова мотнул головой – смотри, смотри!
Звери снова попрятались. Вокруг только ровное зеленое пространство – будто и нет никого. Совсем недалеко прямо в воздухе, примерно в метре от земли, возникло странное явление – неяркое свечение поползло в стороны, образуя сильно вытянутое овальное окно, в открывшемся пространстве мелькнули высотные дома большого города, автомобили, людская толпа… Потом окно резко захлопнулось, свечение померкло, а на земле осталась стоять женщина. Она испуганно и растерянно оглядывалась по сторонам, прижимая к груди свою сумочку. На вид это была Мишкина ровесница, может, чуть моложе или старше. Несмотря на излишнюю полноту, выглядела она прилично и аккуратно - светлый деловой костюм, в тон ему туфли, дорогая прическа. Дама раскрывала рот, очевидно, что-то говорила, но до Мишки не долетало ни звука. Он помахал рукой, пытаясь привлечь ее внимание, но она глядела сквозь него, а ее лицо выражало страдание и страх. Рядом с ней из травы показалась знакомая усатая морда, женщина увидела ее и раскрыла рот еще шире. Кот кружил, постепенно приближаясь к своей жертве. Вытянув шею, он жадно шевелил ноздрями, нюхал воздух. Она побежала. Зверь прыгнул следом, сбил ее с ног. Мишка бросился на помощь. Он бежал что есть духу, делая своими длинными, как у аиста, ногами, двухметровые прыжки, но добежать до несчастной никак не мог: все время оказывалось, что он бежит чуть правее, или чуть левее – так и бегал кругами, пока зверь неторопливо, со смаком, свежевал свою добычу. Потом хищник скрылся, и Мишка сумел, наконец, достичь места кровавого пира. Но делать ему там было уже нечего. Тяжелый запах крови вызвал непреодолимую тошноту, но, сколько он ни икал, ни кашлял, проблеваться так и не смог. ЕГО Кот сидел на прежнем месте и по-прежнему отрешенно смотрел в горизонт. Мишка, безостановочно сплевывая и мотая головой, встал перед ним и мутными глазами уставился в безразличную и бесстыжую морду. Хрипло спросил:
- Ну, а что ж меня-то… Меня-то - что ж пожалел, а? Пять минут – и я фарш… Не вкусный?
Кот показал глазами – смотри дальше!
Немой фильм, как оказалось, еще не кончился. Открылось еще одно окно, из него выпала другая женщина – маленькая сухонькая старушонка. Она заполошно металась, заламывала руки и, так же, как предыдущая жертва, беззвучно раскрывала рот. Появился зверь. Старушонка бухнулась на колени и воздела руки к небу. Убегать она не пыталась. Когда зверь подошел совсем близко, она только закрыла лицо ладонями.
Мишка закусил губу и отвернулся. Он задрал голову к белым облакам, неторопливо плывущим в бессовестно-синем небе, и судорожно глотал слезы. «Зачем? К чему такая жестокость? Кому и чем эти люди помешали? Они наверняка жили где-то… Как все, как я! И вот… Они же не могли защитить себя! Какая несправедливость!..»
- Ты слышишь, Кот?! Это нечестно! Несправедливо!
Но зверь не смотрел на него. Не мое, дескать, кошачье дело, рассуждать о справедливости. И делать выводы – тоже не моя забота. На то люди есть…
Мишка утер глаза рукавом, высморкался, подобрал велосипед и пошел назад – к Реке. Благо, тропинку они вдвоем протоптали заметную. Отойдя шагов на пятьсот, оглянулся. Кот сидел, как сидел – к нему спиной. Мишка вздохнул и ускорил шаг.
5.
Солнце уже совсем низко. Мишка расположился на берегу в густых ивовых зарослях. Чтобы ночью не мерзнуть, он не стал повторять вчерашние ошибки и к лесу не поехал. Просто перебрался на лесную сторону, прошел километров семь-восемь берегом, нашел, где побольше прибрежной растительности, смастерил шалашик, развел костерок и натаскал здоровенную кучу валежника. Пока солнце было еще высоко, досушил, наконец, свою телогрейку, надрал травы, устроил в шалаше прехорошенькую постель. Даже повалялся на ней – красота!
Теперь, на закате, делать ему было совершенно нечего. Решил все-таки попробовать поймать рыбу – как раз внизу кружит водоворотами глубокий омут. Наловил в траве каких-то скачущих козявок, заменяющих здесь кузнечиков, взял удочку и спустился к воде. Омут оказался с секретом – глубина даже под самым берегом была такой, что Мишке пришлось отодвинуть поплавок под самый конец удильника. Но дна он так и не достал. Пришлось переместиться чуть выше – на быстрину. Стал бросать впроводку – закинет как можно выше по течению, и позволяет снасти свободно плыть вниз. На третьем или четвертом забросе поплавок резко нырнул. Мишка обрадовано дернул, но не тут-то было! Что-то на том конце держалось крепко, хотя и интенсивно шевелилось. Вдруг леска ослабла. Из воды показались выпуклые глазищи, а потом и вся мерзкая рожа целиком. Блестящая, как резина, черная бородавчатая кожа, широченный рот… Жаба! Она выволокла на песок свое колыхающееся брюхо, раскрыла пасть и выплюнула снасть прямо Мишке в лицо. Тот выронил удочку и сел на мокрый песок. Жаба вытянула в его сторону длинный черный палец с острым когтем и хрипло захохотала. Мишку передернуло. Он схватил удильник и огрел скользкую гадость поперек хребта. Колено сломалось, жаба скакнула назад в воду, подняв тучу брызг. Мишка отшвырнул искалеченную удочку и заорал, насколько хватило дури:
- Здесь хоть что-то можно сделать нормально?! Хоть что-то здесь нормально бывает?
Солнце быстро садилось. Из ложбин, из под кустов и откосов выползала тьма. Ветер стих совершенно. Было очень душно. Мишка торопливо выбрался наверх, принялся, как мог, укреплять свое хлипкое убежище: клал на шалаш большие ветки валежника, резал дерн и укреплял основание… С юга,– если только здесь существовали понятия сторон света, ибо, насколько Мишка мог судить, солнце сейчас садилось там же, где оно взошло утром,- итак, с юга ползла черная, как Мишкина тоска, туча. Она наваливалась миллионнотонной громадой, давила на нервы, на каждую живую клеточку грешного Мишкиного тела, а он в это время суматошно метался внизу, подобно бестолковому муравью, который надеется уберечь свой маленький муравейник от роящегося в нем кабана. Последнее, что он успел сделать, так это сунуть все оставшиеся сигареты – рассыпавшуюся пачку и еще одну, непочатую,- а заодно и спички, в свою непромокаемую сумку, скрутить эту сумку в подобие трубы и завязать шнурком, которых у него, как у всякого рыбака, в карманах хватало. Ливень, молния, град и гром ударили одновременно, подгоняемые мощным шквальным ветром. Огромные, как орехи, дождевые капли и громадные, как яблоки, градины сумасшедший шквал закручивал петлями и спиралями и швырял, швырял вниз – на голову бедного Мишки. Его глупенькое строение перестало существовать в первые же секунды катаклизма – шалашик улетел, как в свое время улетела хижина недальновидного боровка Ниф-Нифа. Чтобы падающие с неба ледышки не разнесли череп, Мишка прикрылся телогрейкой, спрятался на корточках под кустом и втянул голову в плечи. Град лупил его по спине, плечам, голове тысячами дубинок. Когда удар был особо чувствительным, он ежился и старался сжаться еще плотнее - уменьшиться вдвое, втрое, чтобы спрятать под спасительной фуфайкой и локти, и колени, и задницу… Ледяные струи текли по спине и лицу, хлестали по глазам, мешали дышать.
«Боже мой, Боже мой!.. Где же взять силы, чтобы все это вынести? Меня утопит, как козявку под листом…»
Он попытался сжаться еще сильнее, но толку от этого не было. Град бил и бил, не переставая.
«Убьет… У меня уже сейчас на теле живого места нет… Еще пять, еще десять минут – я отключусь… Свалюсь… Тогда - конец…»
Не осознавая, наверное, до конца, что он делает, Мишка прижал к груди крепко увязанную сумку, поднялся и пошел прямо сквозь хаос вконец распоясавшейся бури. Он шагал, и единственной мыслью, что еще теплилась в его обесточенном мозгу, было – «А пошли ВЫ все на!.. Хоть умру стоя, а не на корячках…»
Умирать, однако, в этот раз не пришлось. Не прошел он и двух десятков шагов, как вдруг выяснилось, что убийственная гроза бушует над крошечным участком берегового обрыва – всего лишь от ракитного куста, где лежал Мишкин велосипед, и до кривой ветлы, к которой днем он пыжился прилепить свой шалашик. На всем остальном пространстве, насколько можно было судить, погода была безветренная и тихая. Звезд, разумеется, не было. Не было и луны. Да и откуда ж им здесь было взяться? Ну, а так… Воздух, конечно, сырой, чувствительно прохладный, но терпимо - градусов двенадцать. Вполне можно жить.
Он остановился, крепко, но незло выругался и начал раздеваться, отжимать одежду и одеваться вновь. Нырять за велосипедом назад, в градобой, не стал – «Черт с ней, с этой железякой, все равно проку от него нет… Равно, как и от удочек. Точнее – от удочки: одна-то – тю-тю…»
Вокруг было темно, но не настолько, чтоб совсем ничего не видеть. Хотя никаких источников света Мишка заметить не смог, тьма СЕГОДНЯШНЯЯ не была столь непроницаемой, как тьма ВЧЕРАШНЯЯ. Эта тьма имела какую-то необъяснимую прозрачность – все вокруг черное, но, тем не менее, видна каждая травинка под ногами, каждый листочек на прибрежных ивах и ракитах. Он, как сумел, отжал ставшую пудовой фуфайку, надел ее,– пусть мокрая, но все равно греет,- развязал сумку, нахлобучил сохраненную в сухости фуражку, закурил. «Ну, и куда теперь? Оно б, конечно, неплохо было б костер развести, только ведь ОНИ хер позволят… ИМ ведь прямо свербит, если я захотел кости погреть, отдохнуть в тепле! ИМ ведь, сукам, надо, чтоб я болтался по этим степям, болотам, да буеракам БЕ-КО-НЕЧ-НО!» Он вздрогнул от внезапной мысли: «Им… А почему, собственно, им? Да полно вам, Михал Иваныч! У вас, голубчик, мания величия, как я погляжу. Кому ты нужен, нищеблуд позорный? Если и есть вокруг тебя силы высшие, способные в мгновение ока смешать тебя с дерьмом, то зачем этим силам напрягать СЕБЯ ради ТЕБЯ? Что ты там лепечешь, а? Спрашиваешь, почему вчера так и не удалось доехать до леса? А утром едва на сухом месте не утонул? А сейчас костер залило и самого чуть градом не убило?» Он нервно засмеялся. Сидит в траве, обхватил голову руками, раскачивается из стороны в сторону и хихикает, как помешанный! «Я отвечу… Хи-хи… Отвечу тебе, Мишка-«где твоя сберкнижка»! Сейчас… Слезы только вытру… Так, стало быть, ты, козел, всерьез думаешь, что кто-то тебе вредит СПЕЦИАЛЬНО? Что у кого-то такая цель – сделать тебе как можно больше гадостей? Ошибаешься, милок! никому ты не нужен и никому ты не интересен. И именно потому, именно оттого и именно по этой причине случаются с тобой все твои неприятности!»
Он больше не хихикал, не улыбался. Сидел, схватившись за голову, с несчастным выражением лица и полными слез глазами. «По большому счету, законы, точнее - беззакония ЭТОГО мира ничуть не хуже и не лучше беззаконий, царящих ТАМ - в мире людей… Вот, не удалось мне доехать до леса… Не удалось поймать рыбу и наесться… Не удалось переночевать в тепле… А там? ТАМ мне часто что-то удавалось? Продвижения по службе – никогда и никакого, хоть наизнанку вывернись! Квартирка минимальной площади, под самой крышей… Денег всегда в обрез, всегда – только на жратву, да кое-как прикрыть срам! Телевизору сто лет в обед, стираю руками, мебель – самоделки и соседское старье, купленное за четверть цены… Есть новый холодильник! Но за него еще выплачивать и выплачивать… Ни о машинах, ни о мотоциклах, ни о путешествиях речи вообще никогда не шло! Книги – только учебники да справочники! Ни газет, ни журналов! Э-КО-НО-МИ-Я! Какой толк в том, что я знаю шесть языков программирования? Какой толк в том, что компьютер, или, скажем, лазерный принтер, я могу разобрать и собрать с закрытыми глазами, как автомат Калашникова? Только тот, что моя семья НЕ ПОДЫХАЕТ С ГОЛОДУ. И все! Могу я дать детям образование? Нет. Могу одеть подобающим образом свою жену, себя, в конце концов? Нет. Могу вылечить свои, давно ставшие хроническими, болячки? Отремонтировать зубы? Отдохнуть в санатории? Нет! Зато – работа день и ночь, дома скандалы, дети ленятся, не слушаются… Ну, и в чем разница? Здесь я жив, пока бегу, иду, ползу… И там - то же самое! А все остальное – просто некоторые нюансы, местные, так сказать, особенности, не меняющие общей сути… ТАМ никто моих стараний и усилий не видит, не замечает, потому что это на хрен никому не надо – мои старания замечать! И ЗДЕСЬ мои усилия никто не видит – потому что просто нет никого! Так что, результат одинаковый. За что ни возьмись, что ни задумай – все будет покрыто толстым-толстым слоем дерьма!»
Сидя на холодной земле, да еще в мокрой одежде, Мишка не на шутку замерз. Он бросил взгляд на гремевшую в десяти шагах грозу, вздохнул и поднялся. Поплелся бесцельно вдоль берега вверх по реке – лишь бы двигаться, лишь бы не застыть, как вчера ночью. Когда он удалился от громыхавшей мини-бури на достаточное расстояние и появилась возможность различать другие звуки, кроме гула падающей воды и громовых раскатов, он начал вдруг часто останавливаться и недоуменно прислушиваться. Откуда-то издалека, даже не поймешь, с какой стороны, доносился такой знакомый и такой невероятный ЗДЕСЬ звук - звук летящих по скоростному шоссе автомобилей. Он беспокойно крутил головой, оглядывался по сторонам и, наконец, увидел! Увидел именно то, чего так долго здесь ждал, а точнее – чего ЗДЕСЬ никак не ждал, но очень-очень на что-то подобное надеялся. Он увидел отблеск ярких галогенных фар на низких облаках. Он запомнил направление. Оставалось одно – дойти. И он пошел.
Когда ему понадобилось перейти Реку, он не стал искать знакомый брод, а полез напрямую, лишь бы не потерять направление движения. Возле берега ухнулся сразу чуть не с головкой, холодная вода перехватила дыхание, но на такие мелочи он уже внимания не обращал. Быстро переплыл на низкий болотистый берег, быстро вылил из сапог воду, отжал брюки и рубаху, оделся, схватил в охапку сумку и бережно пронесенную над водой телогрейку, и двинулся дальше.
Шум автострады приближался. Теперь мелькающий свет фар был уже настолько силен, что временами позволял разглядеть зелень травы, синеву колокольчиков и красноту гвоздик. Мишка вскарабкался по крутой насыпи, перелез через бетонное ограждение и спрыгнул на асфальт. «Господи! Неужели?» В глаза ударил нестерпимо яркий свет. Он вышел на середину и поднял обе руки – «Стойте!» Машина завизжала тормозами, из открытого окна водитель обложил его отборным матом, объехал и помчался дальше. Мишка отошел к обочине – приближался следующий автомобиль. Он широко раскинул руки и снова попытался его остановить. На этот раз водитель не тормозил. Мишка почувствовал сильный удар, но почему-то остался на ногах, только изумленно проводил глазами стремительно удаляющиеся красные габариты. «Круто он со мной!..»
Пришлось идти вдоль шоссе туда, куда умчались машины – «Время позднее, наверняка все по домам едут». А ему бы только до людей добраться! Уж там сумеет как-нибудь объяснить, растолковать всю глупость, всю безнадегу своего нынешнего положения! «Лишь бы только человека найти! Человека!..» Больше он под колеса не совался, «голосовал» с обочины. Все бесполезно.
- Эй, дятел! Ты, ты,- кто же еще? Что башкой вертишь? Сюда иди!
Мужик. Одежда, которая наверняка еще сегодня утром была приличной, сейчас измята и испачкана – человек безнадежно пьян. Он сидит на бетонном кубике, из которого торчит знак «Остановка запрещена», курит и смотрит на Мишку хотя и насмешливо, но вполне дружелюбно.
- Будешь?
- Что?- Не понял Мишка,- А, нет… Извините… Я даже не знаю… У меня просто все в голове перепуталось! Я ужасно рад вас видеть! Вы куда идете?
Мужик сразу насупился:
- А твое какое что? Ты кто – прокурор?
- Извините… Все это так неожиданно… Я столько шел, чтобы встретить вас! И вот!..
- Ты что, братан, пьяный? Что за херомантию несешь – слушать противно!
- Да нет, вы не поняли!..
Мужик уже снова ухмылялся:
- Да где уж мне тебя понять!- Он ткнул пальцем прямо Мишке в пупок.- Я тебя, козленка, насквозь вижу! Давай лучше дошибем, что у меня осталось – и по домам…
Он вытащил из-за кубика ополовиненную бутылку, накрытую пластмассовым стаканчиком, а из кармана – липкую карамельку в замызганном фантике. Щедро набулькал аж с бугорком, протянул Мишке – «Тяни!» Мишка растерянно принял посуду, выдохнул воздух и выпил. Теплая водка на пустой желудок пошла плохо – он пытался занюхать рукавом, но стаканчик упрямо лез назад. Пришлось быстренько кусать вонючую карамельку, потом искать на обочине кустик полыни и жевать его. Когда спазмы прекратились, Мишка достал непослушными пальцами сигарету, кое-как прижег, выпустил густое белое облако и виновато улыбнулся.
- Понимаете, я уже давно не пил… Никак в себя не приду…
Мужик засмеялся.
- Вот! И всегда так – если халява, то умрут, но выпьют! А еще – я, я! Головка от… Эх ты, чижик!..
Мишка решил не обижаться. Пусть новый знакомый и в изрядном подпитии, но все-таки – человек! Может, он сумеет ответить хоть на какие-то вопросы? Может, хоть что-то объяснит?
- Вы знаете… Я вот шел, шел… И вдруг – эта трасса, машины! И вы - здесь! Прямо, как мираж! Не верится даже! Вы только не смейтесь! Скажите: может быть, ничего этого нет? Может быть, эти автомобили, люди в них… Может, они мне только кажутся? ОНИ существуют?
Мужик, как ни странно, смеяться и в самом деле перестал, отнесся к сумбурному Мишкиному вопросу подозрительно серьезно:
- Эх, паря… Они-то существуют! Я бы даже сказал – только они и живут! В отличие от нас с тобой… А мы для них – пустое место! Сколько иду – машу им, машу! И - ни одна сука! Все – мимо! Хоть под колеса ложись, бля! Ну, я понимаю… Я немного выпил… Так что ж я – не человек теперь? Меня можно вот так вот оставить ночью на дороге? Одного, без денег, без пиджака!.. Твари они, вот что я тебе скажу! Звери!
Мишка, которому водка уже ударила в голову, глядел на мужика добрыми мокрыми глазами и сочувственно кивал – да, да, как вы правы! Мужик между тем продолжал:
- Вот ты мне объясни: почему так? Ведь любой из них запросто мог оказаться на моем месте… Или на твоем! А мы будем ехать в теплой машине мимо, а он нам будет махать, будет проситься к нам в салон! И мы что же? Мы проедем мимо? Бросим его на произвол судьбы?..
Он закрыл ладонями свое широкое и мятое, как простыня поутру, лицо, и умолк. Мишка тоже молчал. Все вопросы почему-то попрятались по укромным уголкам его замутненного алкоголем сознания, хотелось одного – плакать. И он плакал. Стоял и беззвучно плакал. Пьяный раздвинул пальцы и посмотрел на Мишку в образовавшиеся щелочки.
- А ведь и мы бы мимо проехали! Ведь проехали бы? Точно! На хрена бы они нам тогда нужны были – у нас-то все в порядке! Мы едем! А они – пусть хоть сдохнут на обочине!.. Ну! Что молчишь?
- А что мне нужно сказать?- Мишка вытер слезы и теперь преданно смотрел собеседнику в глаза.
Мужик ехидно подмигнул:
- Как – что? Ты должен громко и честно сознаться: «Я бы тоже проехал мимо!»
- Н-но я бы…
- Чего?! Ты чего там мне лепишь, урод? Ты кому лапшу повесить хочешь? Ты и вправду собрался мне возражать, или мне показалось?- Он попытался грозно приподняться, но безжалостное тяготение решительно швырнуло его назад – на кубик.
- В-вам показалось…
Алкаш сразу успокоился и снова заулыбался:
- Правильно! Все люди – сволочи! Я – сволочь, ты – сволочь… Надо быть честным, хотя бы перед самим собой! Сознайся, что ты – такая же сволочь, как и все остальные! И тебе будет легче жить… Ты ведь не думаешь, что ТЫ – какой-то особенный?
Мишка отрицательно помотал головой – нет, не думаю!
- То-то же! И не смей так думать!- Мужик строго и назидательно помотал пальцем у Мишки перед носом.- Скажи: «Я – такая же бессовестная тварь, как и все! Я – такой же зверь!»
На что Мишка отупел от водки, но с этим он согласиться никак не мог! Он протестующее взмахнул ладонями, замотал ставшей вдруг свинцовой башкой…
- Н-н-н!.. Н-не Зв… Не Зверь я! Я – н-н-не!..
- ЧЕ-ГО?!!- Пьяный дико заревел, схватил пустую бутылку и поднялся таки на ноги. Убежать Мишка не смог. Удар пришелся в левый висок – только осколки брызнули. Мир вспыхнул и тотчас погас. Умер он мгновенно.
Люди и звери главы с 1 по 5
© Copyright: Александр Борисов, 2004
Свидетельство о публикации №204100800121
Свидетельство о публикации №204100800121
Рецензии