САШКА-АКАДЕМИК
(1970 год,июнь)
Часть 1 ДВА ДНЯ,ДВЕ НОЧИ
1.
- Жека! Выходи, Жека!
Тощенький чумазый мальчишка, на котором только черные сатиновые трусы и сандалики, просунул голову между редкими штакетинами, прислушался. Тишина. Почесал одной ногой другую, отошел от забора, еще покричал. Снова тишина. Вернулся к дощатой калитке, осторожно заглянул в щелочку – вон она, зверюга! Разлеглась, как барыня, посреди вымощенной кирпичным щебнем дорожки. От ошейника к низко подвешенной проволоке цепочка тянется, на проволоке – скользящее кольцо. Нет, мимо Найды не пробраться…
На крыльце загремели ведрами, дверь открылась. Мальчишка радостно заулыбался, приоткрыл калитку чуть шире:
- Тетя Валя, здрасьте! А Женька выйдет?
- Здравствуй, Сашок! Спит Женя. Попозже зайди.
- Спит?!- Грязномазый Сашка от удивления раскрыл рот.– Так ведь девять часов уже!
Тетя Валя весело рассмеялась:
- Каникулы, Сашок, каникулы! Никак Женька не отоспится. А будить не хочу.- Тетя Валя, в каждой руке ведро, оттеснила Сашку в сторону, выкатилась на улицу,- идем-ка со мной, поможешь. Рычаг у колонки подержишь.
Санька хвостиком поплелся за тетей Валей. Что же делать – надо подлизываться! Сегодня обязательно надо попасть мимо злющей Найды к Женьке во двор. А уж зачем – Санька знает! Только – тс-с! Никому!
Идут краем улицы по асфальтированной дорожке. За заборами и слева, и справа – молодая июньская зелень, над головой – светлое синее утреннее небо, редкие облачка барашками и яркое злое солнце. Жара. До полудня еще далеко, а асфальт под ногами уже мягкий. Толстая тетя Валя идет впереди враскачку, дышит сипло и тяжело, Санька плетется следом. Колонка далеко, на соседней улице. Саньке уже не терпится побыстрее туда добраться. Придавить бы жесткий рычаг, секунду-другую слышать, как где-то в подземной глубине звенящим напором гудит устремившаяся вверх вода, а потом сунуть расплавленную солнечным жаром голову прямо под вырывающийся из трубы сноп холодных блестящих струй!
Уф-ф… Наконец дошли. Тетя Валя подставляет под колонку новенькое оцинкованное ведро, кивает Саньке – жми! Санька всем весом наваливается на неподатливый рычаг, колонка гудит, в зеркальное дно бьет прямая и твердая, как палка, струя. Ведро наполняется за несколько секунд. Тетя Валя подставляет второе:
- Давай!
И второе ведро полное. Тетя Валя отставляет ведра в сторону, с хитрой улыбкой смотрит на Сашку – знает любимую мальчишечью забаву:
- Полезешь?
- Ага!
Она давит на рычаг, ледяная струя разбивается о камни на миллионы радужных брызг. Санька визжит, ныряет прямо в центр водоизвержения, через секунду выскакивает обратно:
- Их-х! Хо-холодная!
- Погоди-ка, погоди, поросенок! Дай-ка я тебя умою. Ты где же так с утра извозился? И никак не пойму – в чем…
- Сажа наверное, теть Валь!
Толстуха отмывает Санькину мордашку, вытирает подолом необъятного халата в мелкий синий цветочек. Легко подхватывает тяжеленные ведра:
- А где ж ты ее нашел – сажу-то?
- Так в трубе! Специально на крышу лазил, сажи в банку наскреб…
- Ничего не понимаю. Сажа-то тебе зачем?
Ох, язык Санькин – злейший враг его! Вот гадство, проболтался! Теперь срочно надо что-то придумывать, что-то врать. А уж как Санька врать-то не любит!.. Но ничего не поделаешь. Именно эту правду взрослым лучше не знать. А заполошной Женькиной матери – тем более!
- Читал в книжке, что если сажу с маслом смешать – хорошая черная краска получается.
- Что ж ты этой краской красить собрался? Она же пачкаться будет!
- В этом-то все и дело! Чтобы пачкалась! Рисуешь на листе картинку, потом другой листок прикладываешь – о-па! Такая же картинка, только в зеркальном отражении.
- Надо же! И чего только мальчишки не выдумают! Изобретатели вы наши ненаглядные… - тетя Валя даже прослезилась от умиления. – Все. Пришли. Открой мне калитку.
Санька просунул в щель тощую ручонку, сбросил крючок, распахнул калитку настежь. Огромная черная Найда, разморенная небывалым зноем, лениво поднялась хозяйке навстречу. Вяло, чисто для проформы, пару раз вильнула хвостом, зевнула страшной клыкастой пастью и улеглась на место, глаза прикрыла: дескать, вы – как хотите, а я – в откат… Санек, прячась за широкий тети Валин зад, прошмыгнул мимо собаки к крыльцу. Вон она – бочка! Эх, остаться бы одному хоть на десять секунд…
- Сашок, ты чего там углядел? Пойдем, Женю разбудим. А потом я вас хлопьями кукурузными накормлю. С молоком! Любишь, поди?
Санек утвердительно закивал, с трудом отводя взгляд от вожделенной стальной бочки.
Женька дрых поперек кровати, сбросив легкое одеяло на пол. На появление в комнате закадычного дружка никак не отреагировал. Ну и здоров же он спать! Санек потряс Женьку за плечо – вставай, мол, соня! Бесполезно. Тот лишь отвернулся, загнулся калачиком и уткнулся носом в подушку. Потрепал его за ухо - Женька только поморщился. Пощекотал ему ступню – Женька поджал пальцы и спрятал ногу под себя. Н-да-а… Придется применять крайние средства! Наклонился над сопящим Жекой и заговорил нарочито спокойным и строгим голосом, как диктор в телевизоре:
- Жека, дурак, ты же в школу проспал! Там годовая контрольная по математике, меня за тобой прислали – а ты в кровати! Ну, теперь тебе бу-у-удет!
Две или три секунды смысл произнесенной в самое ухо лютой угрозы продирался нехожеными дебрями Женькиных снов, плутал глухими закоулками его обесточенного сознания, пока не наткнулся на более-менее дееспособный клочок мозга. Еще через секунду поднятый по тревоге разум начал в панике раздавать отдельным Жекиным частям нелепые приказы – руки метались в поисках штанов, ноги искали опору, но почему-то вверху, а не внизу, глаза открывались и закрывались совершенно независимо друг от друга, совсем как у бракованной куклы. Наконец, Жека сел в кровати и довольно осмысленно посмотрел на Саньку:
- Кто тебя послал? Ты же не в нашей школе учишься…
Санька, наблюдавший комедию Жекиного пробуждения с самого начала, уже икал от смеха. А услышав явный бред полупроснувшегося друга, просто взялся за живот и без сил опустился на пол:
- Женечка, миленький… Видишь, как вредно тебе спать до обеда? Ой, не могу… Ты, придурок! Каникулы пятый день! Ты на какие контрольные бежать собрался, псих несчастный? А-га-га! О-го-го! И-гы-гы!
Женька окончательно проснулся. С полминуты озадаченно смотрел на задыхающегося в приступах хохота Саньку, потом тоже рассмеялся:
- А я и вправду подумал, что в школу бежать надо! Нас, Сашка, в конце года, знаешь, как зашугали разными директорскими контрольными да ГорОнОвскими диктантами! Дыхнуть не давали – каждый день, каждый день! Во-о, блин! А сколько время?
- По твоим часам – десять доходит!
- Ребята, завтрак на столе! – донесся из сеней голос Жекиной мамы. Женька потянулся. Влез в заношенные тренировочные штаны, нашмыгнул тапки:
- Пошли!
На террасе уселись за стол. Тетя Валя поставила перед каждым здоровенную тарелку с кукурузными хлопьями, залитыми молоком. Санька получил ложку и сразу начал аппетитно чавкать. Женька возмутился:
- Мам, ты мне ложку не дала!
- И не дам! Что за мода – за стол неумытым садиться? И зубы не чистил!0
Женька тяжело вздохнул. Ничего не поделаешь, спорить с матерью - себе дороже. Поплелся к умывальнику, протер глаза мокрыми пальцами, слегка пошмурыгал зубы щеткой – отмотайтесь только! Вернулся за стол - ложка уже рядом с тарелкой. Зачавкали дуэтом.
Тетя Валя на пару минут ушла в дом, сменила замызганный халат на строгий темный костюм:
- Мальчики, я отлучусь ненадолго.
Женька с набитым ртом промычал что-то невразумительное, покивал – иди, мол! Сердце у Саньки радостно екнуло – ага! Правильно бабка говорит: «Кто рано встает – тому Бог подает!» Сегодня Санька встал рано, и пока Бог исправно подает ему все, что Саньке надо. Теперь совсем немножко осталось – на полминуты Женьку отвлечь или куда-нибудь спровадить. А тогда уж!..
И снова Саньке повезло! Женька, лихо мечущий в свою, чуть меньшую, чем у Найды, пасть, ложку за ложкой, вдруг сморщился и схватился за живот:
- У-у-у… Ё!
Шустро спрыгнул со стула и, приседая, помчался в дальний конец сада,– туда, где в зарослях вишни и малины скромно пряталось неказистое строение известного назначения.
Сашка метнулся следом. Скорей, скорей, скорей! Только торопиться тоже надо не спеша. Аккуратно! Сначала осторожно сдвинул проржавленный железный лист, который служил крышкой, поставил его с краешку… Вот оно! Наверное, даже грабитель, незаметно проникший в золотые подземелья Форт Нокса, не испытал бы такого восторга, в какой привели двенадцатилетнего Саньку плотные белые глыбы, похожие на куски слежавшегося сахара. Только у сахара кристаллики крупинками, а эти – иголочками. Быстренько выбрал кусок по силам, килограмма на полтора-два, аккуратно отложил в сторонку. Поднатужился, водрузил крышку на место – как тут и было. Оглянулся – где там Жека, не появился? Подхватил белый ком, прошмыгнул заросшим смородиной палисадником к забору. «Вот здесь, у штакетины, кусочек и оставлю! А потом, попозже, один приду и заберу. Сумку б только не забыть!»
Довольный, вернулся на террасу. Минутку поплюхался возле умывальника - чисто отмыл руки с мылом. Едучая, все-таки, эта штука! Чуть-чуть в царапины попало, а как больно щиплет! Поискал глазами полотенце – не нашел. Наверное, тетя Валя убрала куда-то. Ничего! Вытер мокрые руки о трусы. Уселся на свое место, схватил ложку и принялся как ни в чем не бывало уминать угощение. Дело сделано!
2.
Вы, наверное, подумали: «Надо же, какой подлый мальчишка! Его пригласили в дом, накормили вкусными хлопьями, а он у хозяев ворует!» Правда ведь, подумали? И напрасно! Сашка – вообще-то честный, послушный и воспитанный мальчик. Ему, например, можно поручить собирать малину, но при этом запретить ее есть. И, будьте уверены, – ни одной ягодки Санька себе в рот не положит! Так в чем же дело? Почему он так спокойно взял у родителей друга кусок удобрения из бочки? Ну, во-первых, далеко не спокойно. А во-вторых… Да потому что никак иначе ему этого не получить! Если, например, попросить у тети Вали, она обязательно забеспокоится – а зачем тебе? Конечно, можно соврать, что это нужно Санькиной бабке для садовой земляники, но тогда тетя Валя, встретив бабку на улице, обязательно поинтересуется результатом – как, мол, твоя земляника? Попросить у Жеки? Принести-то он, может быть, и принесет, но потом обязательно проболтается родителям. Проверено. А скорее всего, сначала проболтается и вообще ничего не принесет. Тогда что же остается? Только это и остается - взять потихоньку, без спроса…
Между прочим, сюда, в маленький районный городок, Сашка приехал только вчера. Сам он живет с матерью и младшей сестрой в большом областном центре. А здесь у него бабушка – мама отца. Вчера Санькина мать посадила его в автобус на городском автовокзале, а через два часа бабка встретила внука на местной автостанции.
Первым делом Сашка побежал к друзьям - к Мишке Кузлину и к Женьке Гусеву. Но Мишки дома не оказалось – отправили вчера поутру в лагерь. На целый месяц. Зато Женька дома. Сашка еще только подходил к его калитке, а уж тот его увидел, выскочил встречать! Поздоровались за руку, как и положено взрослым самостоятельным мужчинам. Похлопали друг друга по плечу. Потом не выдержали, обнялись. Еще бы! С прошлого лета не виделись! Жека повел друга в дом – показать родителям. Тетя Валя всплеснула руками:
- Ой, Сашуля! Приехал! То-то бабушке радость! А вырос-то, вытянулся – не узнать!
Дядя Володя возился в моторе старенького «Москвича». Он, не торопясь, отложил гаечный ключ, вытер руки промасленной тряпкой, улыбнулся Саньке:
- Ну, иди, мужик, поздороваемся!
Протянул заскорузлую, огромную, как лопата, ладонь, осторожно пожал тоненькую Сашкину лапку:
- Ты когда же поправляться-то будешь, а? Или тебя в городе вовсе не кормят?
- Мама говорит – не в коня корм.
Все рассмеялись.
Потом они с Женькой сидели на разогретых камнях завалинки, наперебой рассказывали новости. Новостей у обоих за год накопилось невероятное количество - сутки рассказывай, – всего не перескажешь! Но долго впустую языками молоть друзья не привыкли. Тут же начали планы на лето строить: на речку будем ходить – купаться, рыбачить! В лес – грибы-ягоды скоро пойдут… Да и дома веселые занятия найдутся! Прошлым летом, например, находились. До сих пор – как вспомним, так вздрогнем…
- А помнишь, как змея делали? Привязали ему за хвост банку консервную, а потом в нее – из рогаток? Бабка Нюра думает – что там над головой звенит? А никак понять не может! Ха-ха-ха!
- Ага! А как Миньке велик чинили? Весь разобрали и половину железок растеряли! Ох, и попало же нам тогда! Гы-гы-гы!
- А как в прятки играли, а ты в колодец прятался? Ой, не могу!.. Скобки обломились и ты в воду бякнулся! И тебя Мишкин отец - ведром! Ха-ха-ха! Ведром, как лягушонка, отлавливал! Вот умора-то!
- Да-а-а! Тебе смешно! А я тогда здорово перепугался. А замерз как!..
Сидят мальчишки, вспоминают прошлые свои проделки, со смеху покатываются. Какие они глупые тогда были! Одно слово – малыши. Но теперь – другое дело! Теперь-то они на целый год повзрослели. Разве сейчас они будут такими глупостями заниматься?
Подошла тетя Валя:
- Алё, друзья! Хватит бездельничать! Помогите помидорную рассаду полить!
Жека сразу скуксился:
- Да ну, мам! Мы столько не виделись, а ты!..
А Санька мигом подскочил:
- Конечно, поможем! Чего делать-то, теть Валь?
Работу им поручили нетрудную – наливать в ведра нагретую солнцем воду из здоровенной цистерны и в каждом ведре растворять щепотку удобрения. Когда Санька увидел, чем Гусевы поливают помидоры – ему аж плохо стало! Ни фига себе! Он эту штуку с прошлой осени ищет-ищет, никак найти не может, а здесь такого добра с полтонны в железной бочке! Осторожно поинтересовался у Женьки – откуда, мол, столько? Тот дал подробное объяснение. Насколько простое, настолько и невероятное. Ехал, мол, батя на своей бортовухе ГАЗ-51 по родным полям, на обочине увидел внушительную кучу этого самого удобрения. Видно, местный совхоз собирался его по пашне раскидать, да потом почему-то передумал. А у бати в кузове как раз эта бочка! Он ее выкинуть собирался – дырявая, воду наливать нельзя. И не заваришь – ржавая. Но для удобрения в самый раз! Взял он совковую лопату, да и навалил полную бочку. Что ж добру пропадать? Совхозу не надо, а нам – в самый раз! И, между прочим, польза от него большая! Помидоров втрое больше родится, чем у соседей.
«Знал бы ты, что в землю льешь»,- лихорадочно думал Сашка, - «ты бы про помидоры сразу забыл! Сказать, что ли, ему? Нет! Мишке – тому что угодно доверить можно. Могила! А Женька – трепло. Хороший пацан, замечательный друг, но…» Огляделся вокруг – вон, у скамейки пустой спичечный коробок валяется. Подобрал, отсыпал в коробок щепотку, спрятал в карман. Женька удивился:
– Зачем тебе?
- Да так… Проверить одну догадку хочу.
- Какую догадку?
Ну, до чего же Жека на свою мать похож, такой же дотошный! И ведь не отвяжется, пока не объяснят ему все до последней подробности! Надо срочно ему что-то наплести правдоподобное, чтоб только отстал…
- Говорят, от этой штуки кролики тоже втрое быстрее растут. Если им в еду добавлять. Вот и попробую!
- Так у твоей бабушки нету кроликов!
- Завести хочу. Давно мечтаю – они такие забавные, пушистые!
- А у нас кролики были. Много! Штук пятьдесят. Я любил с крольчатами играть – такая прелесть!
- А сейчас они где?
- Да подохли. Все сразу, в один вечер. Зараза какая-то на них напала.
- Это плохо. Но я все равно заведу! Хотя бы пару. Самку и самца. А может, пока я здесь, крольчата выведутся!
«Вот. Теперь Женька будет про кроликов думать, а про спичечный коробок и не вспомнит!»
Вечером стянул Санька потихоньку из бабкиных запасов коробку спичек. Она у него строгая: «Спички детям не игрушки!» Боится пожара – страсть! Но понять ее можно. Всю жизнь прожила в бревенчатой избушке. Если пыхнет – за пять минут будет такой факел, что и тушить бесполезно. Но Сашка-то парень с головой! Он возле дома огонь разводить не будет. Вон сад какой! И один угол зарос вишневой да сливовой порослью – джунгли! Туда-то Сашка и направился. Полено сухое с собой прихватил, тоже в задуманном эксперименте вещь необходимая.
Забрался в самую чащу, где даже солнечный свет сквозь листву с трудом пробирается, уселся на корточки. Полено перед собой на землю положил, извлек из кармана заветный коробок, отсыпал шепотку на древесные волокна. Чиркнул спичкой, подержал ее полсекунды горизонтально, чтоб разгорелась, и аккуратно опустил пламя на границу дерева и белого вещества. Иголчатые кристаллики стали желтеть и съеживаться, собираясь перламутровыми шариками. Сашка послюнявил пальцы, перехватил спичку за прогоревший конец (останавливать нагревание нельзя!), опустил пламя еще ниже. Есть! Из под расплавленных шариков вырвалось яркое фиолетовое пламя. Оно охватило всю кучку по периметру, усилилось, зашипело, стало ослепительно ярким, кучка мгновенно расплавилась, превратилась в бурлящую огнем лужицу и стремительно стала погружаться в глубину полена. Но через три-четыре секунды все быстро погасло, только в выжженной круглой ямке бегают по стенкам мерцающие искры, да едко дымит скопившийся на дне плотный светлый налет.
Сашка широко улыбался. Она! Она, родимая! Калиевая селитра! Раз пламя фиолетовое – калиевая, без сомнения. Была бы натриевая – желтым бы полыхало. И сколько ее у Гусевых – жуть! Весь поселок при желании взорвать можно.
«Взрывать поселок мы, конечно, не будем… А вот ракеты будем запускать! И на дроздов охотиться пойдем не с рогатками, не с луками! Ох, какие горизонты открываются – дух захватывает! Теперь бы только добыть ее побольше. А еще – аморфный углерод нужен и кристаллическая сера. Аморфный углерод – обычная сажа. Ну, и с серой что-нибудь придумаю. Найду! И, кажется, я даже знаю – где…»
3.
Сидит Санька, еле-еле ложкой шевелит. Вот навалила тетя Валя! Как поросенку! Санька сроду никогда так помногу не ел. Поклюет, как воробышек, и поскакал себе по своим делам. Женька-то вон – свое умял, развалился на гнутом венском стуле, аж голое пузо набок свесилось. Лыбится! Ему, видите ли, смешно смотреть, как Санька давится, пытаясь доесть через силу. Сашке бы бросить ложку, да «спасибо» сказать, а он упирается, аж глаза из орбит вылезают! Разве можно такое допустить – друг доел, а он не справился, отстал? Он хоть и ростом ниже, и весу в нем чуть не вдвое меньше, чем в коренастом Женьке, но нигде отставать не привык! Вот, еще ложку проглотил, еще одну… Что ж оно в горле-то стоит, не проваливается? И в кишках непорядок… Может, молоко несвежее? Или жирное слишком? Сашка ведь к городскому молоку привык. А оно известно какое – вода-водой. Придется, видно, вслед за Жекой в конец сада сбегать - до дому не утерпеть.
Все, пустая тарелка!
- Спасибо, Жень! Я сейчас…
А Женька хохочет, заливается!
- Сантяпа! Ты бы только себя видел! Ох, едок! Не могу-у-у! Как он глотал, как глотал! Крокодил сушеный! Сашка, потише беги, трусы потеряешь! О-хо-хо! И-хи-хи!
Когда Санька вернулся, Женька сидел на ступеньке крыльца и от нечего делать стругал прутик складным ножиком. Увидел друга – снова рот до ушей:
- С обегчением!
- Спасибо.
- Может, на речку двинем? Сейчас только б и купаться. Прямо не вылезал бы из воды…
- Пешком?
- Зачем? На великах.
- Только если ты меня повезешь. Моему велику - кирдык.
- А что случилось?
- Бабка на зиму в сарае его оставила. А крыша дырявая! Там его снежком заметет, потом растает. Заметет – растает… Ну и все подшипники ржавчиной схватились – ни руль не крутится, ни педали! Прямо и не знаю, что делать.
Женька почесал в затылке – н-да-а-а… Потом вдруг просиял:
- О! Я знаю, что надо! У бати раз на машине гайка приржавела – так он с ней мучиться не стал. Облил соляркой и оставил на сутки. А потом эта гайка свободно открутилась! Солярка у меня есть, сейчас в бутылку отолью немножко. Пойдем, офигачим твой велик с головы до ног, а завтра разберем. Все подшипники в масло в машинное бросим – пусть дня два там поплавают. И вся ржавчина с них сойдет!
Сказано - сделано. Быстренько налили полбутылки солярки, закрыли калитку на крючок – замок лишний, Найда все равно чужих не пустит,- и бегом к Сашкиному дому! Прибежали – калитка цепью замотана и замок висячий болтается. Это значит – бабка на рынок ушла. Пенсию маленькую получает, вот и торгует на базаре разной дребеденью, что на огороде выросла. Зеленью, цветами, клубникой, смородиной… Пусть копейки – но все доход! А калитку запирает, потому что воров боится. Хотя, что у нее воровать-то? Полушалки вековой давности из сундука, телогрейку, что в сенях на гвозде висит, альбом с желтыми фотографиями? Из всей домашней техники, что в розетку включается, один утюг со спиралью. И тот настолько старый, что древнее него только утюги на углях. Но у бабки и такой есть! Похож этот утюг на волчий капкан – так же раскрывается и такой же зубастый. А телевизора нет. И приемника нет. Книги – только Евангелие на старославянском, молитвенники, да «Лекарственные растения в народной медицине» И все равно! Боится она воров, и все тут.
Женьку с Сашкой такие мелочи, как замок на калитке, не останавливают. Просунули бутылку в щель между штакетинами, сами с обезьяньей ловкостью на забор взобрались, с обратной стороны спрыгнули. Эх, бабка, бабка! Не помогают твои замки! Сашка хоть и мал еще, но и то понимает: любой замок – от честных людей. Подойдет честный человек, увидит замок – ясно, хозяин не хочет, чтоб туда ходили. Ну, он развернется и пойдет своей дорогой. А вору-то по фиг! Ему до лампочки, что там хозяин хочет, чего не хочет… Он знает одно – ему надо! И что ему надо, он спокойно берет. Мешает ему замок – сломает замок. Мешает дверь – он дверь выбьет. Хозяин не вовремя вернется – по морде получит… Вор – он ведь не человек. В нем жалости нет. Хотя на вид он от человека не отличается. Сашка их много встречал. В школе-то постоянно шмонают… Затянут куда-нибудь, где никто не видит, и трясут, обыскивают. Что хорошенькое найдут – отбирают. Пожалуешься – тебя каждый день будут после школы встречать и бить. Да не те, на кого жаловался, а другие, кого ты не знаешь. Может, даже из другого района, из другой школы… А бабка надеется от таких за замком спрятаться! Смешно, честное слово…
За калиткой перед домом небольшая зеленая лужайка. Она сплошь заросла низкорослым пыреем, птичьей гречишкой и пастушьей сумкой, только вдоль забора буйно колосятся высокие метелки костра и курчавится молодой лопух. Мальчишки выволокли на эту лужайку ухайдоканный Сашкин велосипед, вооружились тонкими палочками и начали старательно и методично поить ржавые детали соляркой. Обмакнут палочку – до железки дотронутся. Капельки солярки по палочке сползают и жадно впитываются в каждую щелку.
- Ты все гайки, все болты соляркой намочи,- учил Жека, - мы их потом отвернем и тоже в масло пустим. А послезавтра соберем. Будет велик лучше нового!
Возились долго. Может, час, а может и больше. Результаты обнадеживающие – руль поворачиваться стал (правда, со скрипом), цепь торчала колом, а сейчас повисла, как ей и положено. Колеса проверили, накачали... Оживает велосипед, на глазах оживает! Какой все-таки Женька молодец! Если б не он – ходить Сашке все лето пешочком. Но уж теперь он с колесами! Ура, товарищи!
За спиной загремела цепь.
- Сашенька!
О! Бабка вернулась! Сашка бросился к любимой бабушке, она ласково потрепала непослушные вихры внука.
- Здравствуй, Женечка! Гляжу – работаете? Молодцы. А я тут немножко наторговала: сметанки принесла, яичек домашних, маслица… Свининки вот – кусочек, ужо к ужину пельмешков налеплю. А на обед картошечки пожарю. Любишь картошечку? С зеленым лучком, с укропчиком!
Сашка радостно закивал – люблю, мол! Оглянулся на друга – останешься на обед? Женька неторопливо, совсем как отец, поднялся, вытер руки ветошкой:
- Помочь картошки начистить?
- Я, Женечка, сама начищу. Ты мне, милый, ее только из погреба достань. А то у меня спина в последнее время совсем негожая. Стреляет в поясницу – спасу нет!
Сашка обиделся – почему это бабка просит не его, а Женьку картошку из погреба поднять? А он что – инвалид? Но виду не подал. Начал собирать гаечные ключи, тряпки, закатил посвежевший велосипед обратно в сарай. Женька тем временем, размахивая почерневшим ведром, направился за бабкой к погребу.
Погреб этот был вырыт еще в те полумифические времена, когда строился бабкин дом. Бабка говорит – сразу после войны. Наверное, этот погреб вырыли даже раньше, чем дом построили. По крайней мере, непонятно, почему он вырыт не рядом с домом, а на значительном расстоянии – прямо у забора, разграничивающего бабкины владения и позьмо Кузлиных. Над творилом сколочен из горбыля сарайчик–не сарайчик, шалаш–не шалаш, а сверху вся конструкция застелена рубероидом – чтоб дождем не заливало. Там, где перед, навешена щелястая дверца на глупеньких петлях из обрезков транспортерной ленты. На дверцу бабка приколотила здоровенными гнутыми гвоздями старинный кованый запор и повесила замок. Сейчас согнулась в три погибели – как раз с этим замком воюет. Заклинило его что-то. А, нет! Распрямилась, открывает дверцу, пропускает Женьку вперед. Сама только голову в проем просунула, пальцем туда-сюда тычет, видно, объясняет Женьке, откуда и какой картошки набирать. Сашка подошел, тоже в проем просунулся – интересно! Когда был маленький – страшно боялся погреба и колодца. И тут и там – жутковатая холодная глубина, темнота… Где еще прятаться детским страхам, как не в таких местах? А прошлым летом он уже сам спокойно в погреб лазил. Включит карманный фонарик – и ничего, не страшно. Картошку старую перебирал: хорошую – в пустой угол, а подгнившую – в ведро, да на помойку.
Женька возится внизу. Повесил фонарик на специальный гвоздик, нагнулся над сусеком, старательно сопит, кряхтит - слышно, как глухо стучат картофелины о стенки ведра.
- Принимайте!
Сашка сунулся, было, к творилу, но бабка мягко остановила его рукой:
- Ничего, милый, я сама.
Крякнула, вытащила полное ведро, поставила в сторонку. Согнулась, за поясницу держится, морщится, но все равно – улыбается:
- Опять, зараза, стрельнуло! Поплетусь домой. Вы уж сами все закройте, ладно?
Сашка с жалостью смотрел на бабушку: год от года она все слабее становится, все больше болезней у нее появляется… Скоро, наверное, совсем беспомощной станет. Беда!
- Иди-иди, бабуль! Мы сами!
Бабка кивнула и поковыляла к дому.
Мальчишки прикрыли хрупкую дверцу, навесили амбарный замок. Женька взялся, было, за ведро, но Сашка ему не позволил:
- Я сам!
Схватил огромное ведро, загнулся набок чуть ли не под прямым углом – тяжелое! Но тащит, упирается. На секунду остановился руку сменить, а Женька уж ведро к себе тянет, ухмыляется:
- Сам! Саменок ты еще, а не сам! Тебе ведерко поменьше пока нужно. Куда тебе конские пятнадцатилитровые ворочать!
Тут уже Сашка надулся всерьез. Да что ж это такое, в конце-то концов! Они с бабкой сговорились, что ли? До каких пор он будет самым маленьким и самым слабым? «Я сама, Сашуля!» «Дай-ка сюда, Санек!» Зла не хватает! Уси-пуси, маленький! Смотри, не надорвись! Не такой уж Сашка и слабак, как про него все думают. Просто маленький и легкий. А бегает быстрее, чем некоторые длинноногие! Подтянуться может пятнадцать раз! На перекладине подъем-переворот делает без малейших усилий! Какой же он слабак? Да им разве докажешь…
Только, наверное, зря Сашка на бабушку и на друга обиделся. Он просто себя со стороны голышом никогда в полный рост не видел. А если б видел… Ребра все наперечет, ручки-ножки тоненькие, мышцы все синенькими жилочками, пупок к позвоночнику прилип… На трусах резинка так утянута – не трусы, а юбочка. Личико маленькое, остренькое и на нем невероятно огромные для такого лица глаза! Синие-синие… Что и говорить – зрелище жалкое. Как такого цыпленка всерьез принимать? Как позволить ему поднять ведро, ковырнуть землю лопатой, срубить сорняк мотыгой? Единственное, на что годится это эфемерное создание – гулять между грядок и нюхать цветочки…
Но не видел Сашка себя в зеркале голышом и в полный рост. Не видел! И потому кипит в нем злость, как вода в чайнике, того и гляди – из всех дыр свистеть начнет! А Женька этого не замечает. Занес ведро в сени – все, миссия выполнена,- к Сашке обернулся:
- Может, до обеда в картишки перекинемся?
Сашка зубами скрипнул, но в истерику не сорвался, удержался. А только заговорил свистящим злым шепотом, постепенно прибавляя громкость:
- Ты, Женька, больше никогда так не делай… Ты у меня ведра не вырывай, блин! Я тебе что – младше тебя, что ли? Я бы и без тебя его донес!
На лице у Женьки нарисовалось несказанное изумление:
- Да ты… Ты про что это? Ни фига себе… Схватил ведро больше себя и прет, придурок! Да если б я его у тебя не отнял, ты бы сдох через три шага! Я что, не видел? Ты, Санек, совсем ку-ку? – и покрутил у виска пальцем.
- Не сдох бы… - Санька уже выпустил пар и начал успокаиваться,- Ладно, проехали. А в карты я не люблю играть. Не интересно!
- Ну ты сказанул! В карты играть не интересно! А что же тогда интересно-то, по твоему?
- Ну-у-у… Много чего,- уклончиво ответил Санька. – Я потом тебе покажу кое-что.
- Зачем потом? Сейчас показывай.
- А сейчас нам с тобой картошку чистить нужно! Потому как бабку нашу радикулит скрючил. Ты ее жарить умеешь, картошку-то?
- Не-а!
- Я умею. Только керогаз зажигать не умею. И огонь регулировать. Дома на газовой плите жарю часто, на всю семью…
- А я керогаз умею зажигать! Точно, Санек! Мы сейчас сами картошку пожарим, а потом бабушку накормим – пусть поправляется скорей!
Сразу принялись за дело. Санька зачерпнул полведра из колодца, приготовил чистую миску для картошки, налил в нее воды. А то без воды чищенная картошка быстро потемнеет! Женька пошарил глазами по столу в сенях, заглянул в выдвижные ящики:
- Сань, а ножи где?
- Сейчас! – Сашка козликом поскакал в избу,- Ба, где ножи?
Бабка лежала на кровати и горько плакала. Сашка бросился к ней, схватил за руку:
- Так больно спина болит?
- Душа болит, внучек!
- Как это? – не понял Сашка.
- Вот видишь, какая я негодящая стала? Пора, видать, костям на место…
- На какое место?
- Да ладно, не слушай меня, старую дуру. Вот надо вас обедом кормить, а я встать не могу. Ну и плачу от обиды!
- Не плачь! Мы уже начали картошку чистить! Только у нас ножей нет. Они у тебя где?
- Ах, помощнички вы мои золотые! Ну за что меня Бог таким внучком наградил славным? Мила-ай… - и бабка потянулась погладить Сашку по щеке.
Тот поморщился:
- Ба! Ну где ножи?
- Ножи-то? Ножи, мой хороший, на полочке. Ты занавеску отодвинь, там коробочка, а в коробочке они и лежат.
- Ух, сколько их тут! Целая коллекция! А зачем ты их так хитро прячешь?
- Ты же мал был… От тебя прятала. До сих пор туда и кладу.
Сашка удивился:
- А зачем от меня ножи прятать?
- Ну как же? А вдруг неразумное дитя порежет себя нечаянно? Или, не приведи Господи, что другое…
- А что другое?
- Бог с тобой, Сашенька! Переложи ножи в стол. Прав ты, мой голубчик. Незачем каждый раз за ножом наверх лазить. Прямо с коробкой и бери… Открой стол-то! Клади в ящик.
Ничего Сашка про ножи не понял. Зато понял про бабку. Старый человек! Она уже действительность воспринимает не такой, как она есть, а такой, какой она ее ПРИВЫКЛА видеть и знать. Изношенный мозг время от времени дает сбои – кто ж в этом виноват? Но все равно - любит он свою бабку очень-очень! Так сильно, что и сказать нельзя! Любит и жалеет.
- Ба, я вот эти два возьму, ладно?
- Хорошо, мой внучек.
- Ты только не болей, ладно?
- Хорошо, миленький, не буду…
- Я побежал, ага?
- Беги, Сашенька, беги…
Когда Сашка вернулся, затосковавший Женька встретил его чуть ли не с кулаками:
- Ну ты чего, ё? Я тебя тут до осени ждать нанимался, что ли? Это называется – ушел за ножиком! За смертью тебя посылать только…
Сашка протянул другу оба ножа – выбирай! Тот взял один, попробовал лезвие ногтем, тряхнул головой, взял другой:
- Что за фигню ты принес? На таких ножах верхом до Москвы скакать можно!
- Почему до Москвы? – не понял Сашка.
- Потому что даже задницу не порежешь! Тупые, блин, как пим сибирский. Ничего мы такими ножами не начистим. Точить надо.
- Я сейчас сбегаю – другие принесу. Может, там острые есть?
- Хватит. Ты уже бегал. И потом, что ж этим-то – век тупыми оставаться? Тащи оселок – наточим.
Точильный брусочек у бабки на видном месте лежит – она его под керогаз подсунула, чтоб он не качался. Женька брусочек осмотрел, недовольно поморщился:
- Засаленный, ё! Ладно. С водой попробуем.
Сашка ножи точить не умел. Точнее – умел, но плохо. Теперь он безошибочно угадал в Женьке большого специалиста по этой части и с замиранием сердца ждал, когда тому надоест выпендриваться и он, наконец-то, займется делом.
- Жень, а ты словами можешь мне принцип объяснить? Ну, в смысле, как правильно точить? А то вдруг я буду смотреть, как ты точишь, и чего-нибудь не пойму…
- Проще простого. Вот, гляди. Нож должен быть заточен как клин. Так? А у этого остроты совсем нет. Кромка, которая режет, совершенно круглая. Будто этим ножом гвозди строгали. Значит, что надо сделать? Надо сточить металл так, чтобы острая кромка получилась. Вот как это делают…
Женька намочил брусок водой и начал аккуратно, будто рашпилем, стачивать лишний металл.
- Видишь? Теперь кромка стала не круглая, а треугольная. Она такая и должна быть. Только брусок у нас грубый. Про такой говорят – зерно крупное. Поэтому кромка у нас получилась зубчиками, будто рваная. Если хочешь, чтобы нож резал как следует, а не рвал, его надо наводить.
- Наводить?
- Наводить. Для этого другой брусочек нужен – с мелким зерном. Или «бархатная» наждачная шкурка.
- Я где-то видел такую шкурку!
Сашка пошарил по сараю, нашел смятый рулончик мелкой шкурки, засунутый Бог знает, кем, Бог знает, зачем за потолочную балку. Женька одобрительно кивнул:
- Пойдет. Теперь – как надо ножик наводить. Оторвем полоску шкурки… Положим ее на идеально плоскую поверхность… О! А где тут идеально плоская поверхность? Тут что-то все кривое. У меня дома хоть маленькая разметочная плита есть. Я на нее шкурку и кладу. А у тебя?
Саньку осенило:
- А кусок стекла сойдет?
- Какой?
- А вот этот!
- Молоток! Вырастешь – кувалдой будешь. Давай сюда. Так! Кладем шкурку и ведем по ней лезвие, чтобы кромка как бы волочилась по зернам. И давить уже сильно нельзя! А то кромка завернется.
Пошмурыгал Женька ножом по шкурке, посмотрел на острие сверху, пригласил взглянуть Сашку:
- Гляди! Видишь – на самом верху ширина острия на нет сходит? Это значит – правильно заточен. А если там бугры, канавки, площадки – тогда доделывать надо. Учись, студент!
- Жень, а другой ножик я сам наточу, ладно?
- Валяй. Твои ножи – тебе их и точить.
Женька уселся на крыльце, между ног поставил миску с водой, рядом – ведро с картошкой, выбрал одну покрупнее, принялся сосредоточенно счищать с нее кожицу и выковыривать многочисленные глазки. Сашка плюхнулся рядом, намочил брусочек и попытался, повторяя Женькины движения, сделать хорошую режущую кромку. Только ладошки у него оказались маловаты, ухватить брусок как следует не мог, поэтому постоянно его ронял. Да и надавить на металл с достаточным усилием не получалось – гладит, а не точит. Женька посмотрел, посмотрел, да и плюнул:
- Дай-ка сюда, чудо! Вжик, вжик, вжик – вот как надо! Держи. Если на весу не получается – упри острие в доску. Вот так. – Он показал, как надо упирать острие. – А брусок только в одну сторону ходит: от тупой стороны - к острой. Иначе будет точиться и тупиться одновременно. Шуруй.
Теперь дело у Сашки пошло веселей. На металл давил, как надо, аж опилки сыпались. Быстро сделал клин, быстро отшлифовал наждачкой кромку. Посмотрел на острие сверху – блеск! Придвинулся ближе к дружку, стал помогать чистить картошку. Ну, это дело привычное! Картошку-то он с малолетства чистить умеет. Пять минут – миска полная.
- Зажигай, Женька, керогаз! А я пока картошку соломкой порежу.
- А спички?
Ох! А вот до спичек не добраться… Спички бабка прячет. И зажигать самостоятельно керогаз наверняка не разрешит. Стоп! А те спички, что Сашка вчера потихоньку слямзил? Тут же, в сарайчике, коробок припрятан!
- Сейчас!
Быстренько принес коробок, протянул Женьке – зажигай! Тот с деловым видом покрутил у керогаза регулировочное колесико, приподнял керосиновый бачок, снял кожух с конфорки. Привстал на цыпочки, заглянул куда-то вовнутрь, довольно хмыкнул и чиркнул спичкой. Показалось красное пламя. Женька накрыл конфорку кожухом, присел, покрутил еще колесико:
- Порядок! Давай сковородку.
- А вон, у тебя над головой висит на гвоздике…
Женька полез за сковородой и задел керогаз пузом. Лишенный опоры агрегат резко накренился - брусочек-то они назад не подложили! Из конфорки к потолку фыркнул высоченный огненный столб. Мама! Женька шарахнулся прочь, да с перепугу зацепился ногой за нижнюю перекладину стола и начал падать. В панике ухватился за пылающий керогаз и свалил его на пол! По некрашеным доскам от стола к бревенчатой, протыканной паклей, стене побежал огненный ручеек. Трендец…
Санька, растерянно ища спасения, огляделся по сторонам. Бабкина фуфайка! Ее бессменная зимняя одежда! Выручай, голубушка… Сорвал фуфайку с гвоздя и накрыл разом чадящий керогаз и растекающуюся огненную лужу. Начал топать по фуфайке ногами, хлопать ее ладонями – убивать вырвавшийся на волю огонь. Из-под фуфайки валил белый едкий дым. Приподнял Сашка фуфайку – огня нет.
- У-ф-ф… Пронесло!
- Меня тоже… - позеленевший от страха Женька, стуча зубами, поднялся с пола. – Вовремя ты догадался - огонь фуфайкой накрыть! А у меня просто ум за разум зашел. Думаю – копец Сашкиному дому… И бабка больная сейчас сгорит! Уй… Аж тошнит. И медвежья болезнь, кажется… Ты тут сам, ага?
Ухватился за живот и нырнул в росшие поблизости смородиновые кусты. Сашка бегло осмотрел потери: керогаз, вроде, цел. А что ему сделается? Железяка – она и есть железяка. А вот фуфайка… До сих пор в ней вата дымит. Теперь фиг потушишь… Выволок дымящуюся фуфайку во двор, плеснул на нее водой из ведра. Все равно дымит, гадость! Зачерпнул из колодца еще полведра, вылил. Кажется, погасло… Вернулся в сени, водрузил керогаз на место, подсунул брусок, чтоб не шатался. Отвалившийся керосиновый бачок и кожух от конфорки положил рядом на стол – Женька потом приладит на место.
- Сашенька, что тут происходит?
Бабка. Стоит, руки сцепила, к груди прижала, в глазах - ужас. Сашка схватил ее за руку, задрал личико, заглянул в глаза:
- Не волнуйся, пожалуйста! Пожалуйста, не волнуйся! Мы уже все-все погасили!
- Ч-что… Что погасили?
Бедная бабка! Она даже заикаться начала! Сашка стал трясти бабкину руку, пытаться ее успокоить, все объяснить, но его сбивчивая скороговорка производила, похоже, обратный эффект:
- Понимаешь, мы хотели картошку пожарить, а Женька полез за сковородкой, а из керогаза - огонь! А Женька упал и керогаз тоже упал на пол, и из него керосин! А мы фуфайку взяли и потушили, а фуфайка все дымит и дымит, и ее водой из ведра облили. Вот…
- Саша, где вы взяли спички?
Этот простой вопрос бабка задала таким тоном, что у Сашки что-то екнуло в кишках и спина покрылась крупными, как горох, мурашками.
- Да я… Мне… - потом собрался духом и посмотрел бабке прямо в глаза. – Я вчера взял коробок оттуда, где ты всегда их прячешь.
- Та-а-ак… Взял, стало быть, без спроса. Значит, ты стал шпаной? Ты теперь всегда будешь брать себе то, что тебе понадобилось. Хоть можно это, хоть нельзя. Боже мой, какое несчастье…
Сашке захотелось заплакать. Ай, как стыдно! Ай, как бабушку жалко!
- Бабуля, милая бабуля, я больше не буду! Прости, пожалуйста! Не буду! Честное слово! Ну, прямо, честное-пречестное, только прости меня пожалуйста, а? Не называй шпаной…
Бабушка положила руку ему на спину, прижала к себе.
- Ты больше не будешь брать спички без спросу?
- Никогда!
- Хорошо. Дай-ка сюда фуфайку.
- Да она…
- Вижу. Не слепая.
Осмотрела прожженные дыры, сокрушенно покачала головой – не зашить уже! Взглянула на Саньку:
- Ты или Женька догадался керогаз фуфайкой накрыть?
- Я…
- А ты знаешь, что дом от пожара спас? А меня – от верной смерти?
Бабка вдруг опустилась перед внуком на колени, а потом взяла и поцеловала у офонаревшего Саньки руку:
- Спасибо, родненький! Нет на свете ничего, чем я смогла бы тебя отблагодарить! - Подняла глаза к потолку, истово перекрестилась,- Господи! Недостойна я милости твоей! Чем заслужить мне награду такую, Господи? Любое горе-несчастье готова раба твоя грешная принять, только отведи беду от Сашеньки, не дай пропасть внучеку моему ненаглядному!
Услышав такую молитву, Сашка раскиселил губы и зашмыгал носом. По щекам слезы ручейками побежали! Сразу стало видно, что плохо Санька сегодня умывался – катятся слезинки по смуглой щеке, а дорожки за ними светлые остаются…
4.
Под окнами бабкиного дома стоит огромная яблоня. Под ней всегда тень, поэтому там никогда землю не копают – расти там может одна трава. Зато под этой яблоней очень хорошо сидеть в жаркую погоду. В такую, например, как сегодня.
Поставили мальчишки в тени зеленого шатра пару ящиков, на них доски положили – вот вам шикарный стол. Еще два ящика, перевернутые вверх дном – стулья. На «столе» у них здоровенная сковорода с жареной картошкой, двухлитровый алюминиевый бидончик с квасом, горка ломтей черного хлеба, пучок чисто вымытого зеленого лука с маленькими беленькими луковичками у корешков и букетик нежного молодого укропа. Зелень – только что с грядки, квас – только что из бочки (неугомонный Женька сбегал по-молодому), картошка – только что с огня. Налетай, братва, не журись! Сашка и Женька наперебой стучат ложками, чавкают картошкой, хрустят луковыми перьями и булькают квасом. Устали, бедные, проголодались… Еще бы – время только час дня, а они уже столько успели! Залезть украдкой на крышу бабкиного дома и наскрести банку сажи. Это раз! Утянуть из бочки на Женькином дворе здоровенный кусок селитры – это два! Три – начать ремонт Сашкиного велика. Четыре – наточить бабкины ножи, пять – начистить картошки к обеду, шесть – поджечь бабкин дом и потушить… Вон сколько всего! Вам слабо? То-то…
Так что, пусть обедают спокойно. Не будем им мешать. Лучше мы тем временем прогуляемся по бабкиному подворью, в дом заглянем, внимательно все рассмотрим. Да и с самой хозяйкой чуть ближе познакомимся! Ну что, пошли?
Участок у бабки большой – соток двадцать. Хватает места и для сада, и для огорода, да еще один угол джунглями зарос – там даже грибы иной год вырастают. Опята, свинухи, луговики по опушке, на солнышке… Год от года площадь обрабатываемой земли в саду и огороде становится все меньше и меньше. Нет у бабки сил обрабатывать большие плантации. И помощников тоже нет. Потому от весны к весне все короче становятся луковые и морковные грядки, как шагреневая кожа сжимается солнечная поляна, на которой всегда были замечательные урожаи картошки и помидоров. Зато вольно расползается зеленый ковер пырея, захватывает все новые территории, и бабка с ним уже не борется – зачем? И как?
Бревенчатый домик стоит ближе к улице. Но с улицы сейчас виден только потемневший некрашеный конек крыши, да труба из красного кирпича – утонула избушка в дикой зелени кислых вишен и колючих слив. Да еще вдоль шаткого гнилого забора торчат непролазным частоколом бесконтрольно растущие акации, а у самой калитки – здоровенный куст крупной персидской сирени. Даже не куст, а самое настоящее дерево. Конечно, дерево, раз Сашка на него залазил! На куст не залезешь…
Прошлым летом неразлучные друзья – Мишка Кузлин, Женька Гусев и Сашка Брагин, придумали себе забаву, которую любой здравомыслящий человек счел бы совершенно дикой. Они прятались за непроницаемой для взглядов с улицы стеной акации и, выбирая щелочки между густых ветвей, расстреливали мимоидущих прохожих из маленьких рогаток с резинкой-венгеркой пульками из алюминиевой проволоки. Получив нежданно-негаданно хлесткий удар в задницу, прохожие забавно подпрыгивали и начинали дико озираться по сторонам, а друзья, зажимая рты ладонью, начинали трястись и кататься по земле в конвульсиях беззвучного хохота. Ох, и попало же им тогда! Женьку отец на неделю посадил под домашний арест, а Мишку его дед Семен в лучших деревенских традициях отодрал прямо по голому заду свежесрезанной жгучей крапивой. Сашку в доме не запирали и крапивой не пороли. Бабушка только ахала, причитала и заламывала в безутешном отчаянии руки, но от этого ему было еще хуже! Он лучше бы любую порку вытерпел, чем смотреть, как из-за его подлого поступка сгорает от стыда ни в чем не повинная бабка.
Однако продолжим нашу экскурсию. От калитки до крыльца, пересекая веселую лужайку, на которой пацаны два часа назад чинили ржавый Сашкин велик, бежит бетонная дорожка. Точнее, бетонной она была когда-то давно. Сейчас рассыпалась дорожка песком, щебнем и цементной крошкой, сквозь которую нагло лезут вездесущие мурыжник и подорожник. Левее крыльца, на углу дома – старый колодец. Его давно не чистили, поэтому пить из него нельзя, но воду для стирки или на полив огорода брать можно. За колодцем – большой и нарядный розовый куст, который цветет все лето махровыми крупными цветами, отчего весь этот куст похож на громадный розовый букет. За углом спряталось другое крыльцо, заднее, и прилепившийся к дому дровяной сарай. А дальше, за сараем – старая собачья будка, умывальник на полусгнившем деревянном столбушке, заросшая травой земляничная плантация и та самая яблоня – «Медовый налив», под которой сидят сейчас мальчишки. Напротив, у самого забора, шалашик над бабкиным погребом, к нему между грядок петляет узенькая тропка. А тропка пошире ведет в сад. Вот антоновка, тут анис, райка… А эта яблоня – особенная! Цветет она не белыми, а ярко-красными цветами. И яблоки красные-красные, как пасхальные яйца. Все лето они кислые, а к холодам становятся сладкими и мякоть у них с красными прожилочками – очень вкусно и очень красиво!
В дальнем конце – колючие заросли малины, а еще дальше – самый настоящий лес из акации, вишни и сливы. Тропка упирается в щелястую дверь бабкиной уборной, которую Санька на городской манер именует туалетом. Только сам он никогда им не пользуется – что, кустов вокруг мало растет? Вдоль периметра бесконечного забора - густые заросли жгучей крапивы. Бабка ее не трогает – защита от садовых грабителей. Тут же торчат высокие кусты смородины, стелется крыжовник с грозными шипами. Попробуй только спрыгнуть с забора – достанется тебе от зеленой бабкиной стражи!
Теперь вернемся к дому, заглянем внутрь. К небольшому бревенчатому срубу по всему фасаду пристроены длинные сени, которые бабка использует как склад для бесчисленного множества давно уже ставших ненужными старых вещей, и как летнюю кухню. Для этих целей там стоит грубо сколоченный из неструганных досок стол с допотопным керогазом, а над столом висит самодельная же полка. На полке - кастрюли, железные эмалированные миски и кружки. Рядом на гвоздиках расположились сковородки, терки и мясорубка, завязанная плотной тряпицей – чтоб не садились мухи и не залезали всякие ползающие твари. Из сеней два выхода – на улицу и в сад. И один вход – в избу.
Внутри избушка поделена печкой-голландкой на три помещения: два микроскопических и одно побольше. В том, что побольше, стоит скрипучая пружинная кровать, нелепое сооружение со множеством выдвижных ящиков, которое бабка именует «комодом» и шифоньер из крашеной фанеры с облезлым по углам зеркалом в широкой створке. Три небольших оконца заливают комнатку веселым летним солнцем, и на полу мечутся тени от мотающихся за стеклом веток. Стены побелены мелом, а потолок – грубо тесаные сосновые балки, на которые пришиты со стороны чердака сосновые же доски. Чердак для утепления засыпан золой и шлаком, набранным от расположенной неподалеку котельной. Поэтому, когда в слое утеплителя домовые мыши роют свои норки, зола и шлак сыплется через щелки прямо на головы живущих внизу.
Первое маленькое помещение – бабкина столовая. Здесь у нее фанерный стол, застеленный чистой клеенкой, рядом – сундук, выполняющий по совместительству функции дивана, над сундуком – покрашенная белой масляной краской самодельная полка, задернутая цветастой занавеской. В углу – табуретка, на которой стоит ведро с водой, и еще одна табуретка - чтобы сидеть. А вторая каморка – ее спальня. Ну, и Сашкина, конечно, когда он приезжает погостить. Там едва умещается бабкина кровать, маленький диванчик, на котором спит Сашка, и два стула, чтобы класть на них одежду. В углу – иконы с темными и таинственными ликами. Чуть впереди икон в потолок вбит гвоздик – с него на трех цепочках свешивается лампадка, в которую бабка наливает «елей» - трансформаторное масло. А на стене, чуть правее окна, висит большая выгоревшая фотография под стеклом и в деревянной рамке. Там – молодая женщина и симпатичный худощавый мужчина. На женщине темное платье с высоко поднятыми прямыми плечиками, а на мужчине – военная гимнастерка. Они смотрят с фотографии грустно и серьезно, уже много-много лет. Столько, сколько Сашка может вспомнить, и даже намного больше. Там – его дед. Дед Василий. А молодая женщина – это она и есть – бабушка! Бабушка Василиса. Только вон она какая стала… Старенькая совсем. А дед – тот навсегда молодым остался. С июля сорок второго…
В большой комнате бабка не живет. Комод и шифоньер стоят почти совсем пустые – все свое добро держит она в сундуке, снабженном, как вы уже догадались, солидным висячим замком. Если находятся желающие, бабка охотно пускает их жить в большую комнату, а плату берет совсем маленькую: ей просто скучно одной, а бесконечными зимними ночами – еще и страшно.
Сейчас здесь никого нет, а вот прошлым летом тут два месяца жила семья – мама с сыном. Сын уже взрослый совсем, может быть, шестнадцать ему, а может – семнадцать. Так вот, этот парень сделал себе самодельный пистолет с деревянной рукоятью и стальным стволом. Заряжался такой пугач спичечными головками, а ударный механизм состоял из гнутого гвоздя и тугой пружины. Пистолет он спрятал за поленницей, куда, как ему казалось, до зимы никто не заглянет.
Санька заглянул.
Обнаружив столь уникальную вещь, он даже не дал себе труд подумать, откуда она там могла взяться. У бабки всегда так – в самых неожиданных местах находишь самые неожиданные вещи. На чердаке, например, нашлась старинная кованая коса, допотопные рычажные весы и мятый-перемятый самовар. «На погребице» - так бабка называет свой шалашик над погребом,- стоит целая коллекция поломанных керосинок и примусов. А в углу сеней обнаружились вещи вовсе экзотические: хомут, дуга, уздечка, вожжи, деревянный ящичек с подковами и странными четырехгранными гвоздями… Поэтому, найдя за поленницей пистолет, Сашка нисколько не удивился, а ужасно обрадовался и помчался к друзьям похвалиться находкой. Мишка с видом знатока оглядел жуткий самопал и заявил, что вещь стоящая и сделана толково. Поэтому надо срочно его зарядить и испытать. Женька сбегал к себе домой, стянул из отцовского ящика с инструментами электрод для электросварки, молотком оббили с него обмазку – получился шикарный шомпол, как раз по калибру. Мишка свистнул с кухни, прямо из-под носа у матери, початый коробок спичек. Приступили к сложному процессу заряжания: спичечные головки аккуратно счищали о край ствола, потом мяли и трамбовали шомполом. Когда осторожный Санька робко поинтересовался, не много ли спичек они ошелушили, Миха авторитетно заявил, что кашу маслом не испортишь и чем больше – тем лучше. В заключение забили ствол тугим бумажным пыжом, а дробь или пулю класть не стали – пусть для начала выстрел будет холостым. После короткого, но ожесточенного спора, кому стрелять первым (Сашка благоразумно в этом споре участия не принимал), пистолет оказался в руках более крупного и массивного Жеки. Он торжественно поднял ствол вверх и оттянул пружину с гвоздем. Миха зажал руками уши, а Санька отошел подальше и зажмурился. Раздался сухой щелчок. Жека недоуменно пожал плечами, оттянул гвоздь еще раз. Щелк… О, блин! Щелк, щелк, щелк! Подлетел Мишка – дай я! Щелк! Щелк! Помучались еще пару минут - результат нулевой,- да и отдали пистолет обратно Сашке – забери, мол, свою бракоделину! Позорится с ней только… Но, поскольку возня с оружием настроила их на воинственный лад, решили тут же начать игру «в войнушку». Мишка порылся в своих запасах, выдал Жеке сломанный пистолет под пистоны, а себе взял здоровый, в натуральную величину, «калаш», выструганный из цельной доски еще его старшим братом и раскрашенный черной и коричневой краской. Сашке был предложен автомат из пластмассы, но он отказался: зачем, когда у него есть почти настоящий пистолет? А то, что не стреляет – жаль, конечно, но ничего страшного.
Выбирая полигон, все дружно проголосовали за сад бабки Василисы, как самый приспособленный для активных боевых действий: минимум грядок и максимум непролазных зарослей для укрытий и засад. Да и бабки как раз дома не было – на рынке сидела. Решили так: Санька прячется, как партизан, а Миха и Жека его ловят. Дали ему минуту форы, чтобы спрятался, потом начали прочесывать местность, дабы его найти и обезвредить. Сашка, не долго думая, залез в заброшенную собачью конуру, приготовил оружие, чтобы отстреливаться, и стал ждать приближающуюся облаву. Глазастый Мишка первым обнаружил коварную засаду, с размаха шлепнулся в высокую траву и выставил перед собой автомат:
– Тра-та-та-та-та! Все, Санька, ты убит!
- Целься лучше, косой! Все пули – мимо! – заорал Сашка. – Бах! Бах!
К Михе на помощь из-под смородинового куста по-пластунски выполз Жека. Стянул с ноги сандаль, с размаха запустил в Санькину конуру:
- Получи, фашист, гранату!
Преследователи переглянулись, вскочили, и с воплем «Ура!» бросились в штыковую. Санька только зубами скрипнул – ну держитесь, гады! Прицелился в быстро приближающегося Жеку, оттянул пружину… Ба-бах! Жека дернулся всем телом, схватился руками за пупок и рухнул в траву. Миха оторопело остановился и захлопал глазами – что это? У Сашки звенело в ушах и сильно болели глаза – обожгло вырвавшейся из-под гвоздя струей раскаленных пороховых газов. Ему бы вовсе глаза выбило, если б не подставленный под удар большой палец правой руки. Палец спас глаза, но ноготь сорвало, и он болтался на клочке красного мяса, а кожа на фаланге лопнула и кровила. Кое как, согнувшись и прижав к животу искалеченную руку, Санька выбрался из конуры и подбежал к валяющемуся в лопухах Жеке. Тот громко выл, не открывая глаз и крепко схватившись обеими руками за пузо. Кое-как, в три руки, Михе и Сашке удалось оторвать Жекины руки и осмотреть ранение. Небольшое покраснение – и все. Пыжом стукнуло. Бумажкой. Сашка несильно, но зло пнул Жеку ногой:
- Кончай жмурика лепить, подымайся! Мне надо что-то с пальцем срочно делать – вон как разворотило…
Показал палец. Мишка ахнул, и зажал рот ладонью. Поднявшийся, было, Женька, сел назад в лопухи.
- Ну, вы, уроды! Думайте скорее, что делать! А то я от боли сейчас орать начну!
Мишка первым пришел в себя:
- Бежим ко мне, мамка же медсестра, у нас дома все есть!
- А скажем что? Стреляли – руку разнесло?
Окончательно очухавшийся Жека еще раз осмотрел Сашкины травмы.
- А что… Похоже, как будто молотком вскользь шарахнули. Так и скажем: ты забивал гвоздь и стукнул по пальцу. Ага?
Побежали к Мишкиной матери. Та, конечно, схватилась за голову, но быстро наложила антисептическую и обезболивающую мазь, профессионально сделала стерильную повязку. Версия с гвоздем и молотком не вызвала у нее никаких сомнений.
Грустные, друзья поплелись обратно на Сашкин двор. Злополучный пистолет Сашка со зла выбросил через забор в крапиву и никто ему не сказал ни слова – желания стрелять больше ни у кого не было. Неожиданно Женька сел прямо на тропке между грядками и начал хохотать:
- Ой, умора! Вот повоевали! Я бегу, дурак, а он в меня – шарах! Пламя - на полметра! И в живот мне – стук! – как палкой! Я думаю – убили на фиг! Ха-ха-ха! Лежу и думаю – когда умирать начну? А все не умираю! И не больно совсем, только страшно! Ха-ха-ха!
Слушая Женькин истерический хохот и его обрывочные выкрики, Миха с Санькой тоже заулыбались, начали подхихикивать, потом грохнулись на тропку рядом с другом и смеются, заливаются!
- А я и не понял сначала! Бух! Женька – с копыт! А-ха-ха! О-хо-хо!
- А я сижу, думаю: сейчас я им покажу! А оно – бах! И мне в рожу - огнем!
Просмеялись, успокоились. Сашка посмотрел сквозь забор на крапивные заросли, почесал уцелевшей левой рукой чубчик.
- А пистолет я зря выбросил. Надо было разобраться, почему он долго не стрелял, а потом все-таки выстрелил. Пойду, найду, что ли…
Но не нашел.
5.
Чисто подмели мальчишки сковороду - ни крошки не осталось. Бабка все равно жареное не ест – желудок шалит, одними супчиками молочными она пробавляется.
Отнесли сковородку к колодцу, быстренько отчистили с песком, повесили обратно на гвоздик. Ящики и доски спрятали в сарай: где взяли – туда и положили. У рукомойника отмыли руки с мылом. Женька, плюхая в разные стороны мыльной водой, пошутил:
- Перед едой обязательно надо мыть руки. А после еды приходится мыть и руки, и лицо, и даже живот…
Сашка задумчиво молчал.
- Ну что, Санек, может, перекинемся в картишки? Делать-то все равно нечего…
- Пойдем, Женька, я тебе книги покажу, что с собой прихватил. Пойдем?
- О! Книжки – это интересно! Что у тебя там – приключения? А про пиратов есть? Или про индейцев?
- Сейчас…
Прошли в избу, Сашка вытащил из-под бабкиной кровати тяжеленный чемодан.
- Вот, гляди.
Женька начал перебирать томики, заинтересованное выражение лица быстро сменилось разочарованием:
- Что это? Учебники какие-то…
- Не учебники. Справочники. В городской библиотеке набрал.
- Я даже не пойму – что за наука… Мы в школе еще такого не проходили!
- Не проходили. Только этой осенью изучать начнем.
- Ну и фиг ли? Ты зачем это сюда тащил? Себе мозги паришь, и всем остальным парить собрался? Недавно у нас на уличной агитплощадке лектор выступал, тоже про какие-то науки всем втирал. А на дальней скамейке Колька Сазонов с Митькой Илюхиным под шумок поллитру давили, килькой закусывали. Ну и, как водится, совсем им хорошо стало – песню затянули: шумел, мол, камыш… Лектор обиделся, стал их к порядку призывать, а они его – матом! Он им слово, они ему – десять! Он милицией пригрозил, а Колька встает… Ты Кольку-то видел? Шкаф трехстворчатый! Свинобык! Вот Колька встает и, так, вразвалочку, направляется к сцене. Этот очкастый бежал аж до Гражданской, и ни разу не оглянулся! Народ – в лежку лежал! Все животики надорвали! Во, Санька, какие у нас с наукой концерты бывают.
- В этих книгах, Женька, наше веселое лето. Только сейчас тебе объяснять бестолку – сам потом увидишь. Кстати, ты приключения хотел… У меня одна книжка есть. И не библиотечная - моя собственная. Про индейцев. «Следопыт» называется. Вот, держи.
Женька радостно схватил книгу:
- Интересная?
- Очень. Все, как ты заказывал: приключения, война, дикари, бледнолицые… Весь набор. Бери ее совсем – дарю.
Женька, не веря своему счастью, прижал книгу к груди:
- Правда?
- Да бери, бери. Говорю же – не библиотечная. Пусть тебе на память обо мне будет. Вот вырастешь, меня позабудешь, а к книжной полке подойдешь – и вспомнишь! Скажешь: эту книжку мне мой друг Санька подарил. Когда еще пацанами с ним в войну играли…
- Знаешь, Сашка… Хороший ты парень! У нас, вообще-то, задохликов не любят… Но ты – настоящий! Не знаю, как сказать… Хоть ты и маленький, но в другом ты – большой! Я тебя уважаю!
- И я тебя уважаю, Женька. Ведь мы друзья!
- И будем - друзья! Что бы ни случилось! Правда?
- А то!
Сашка закрыл чемодан, задвинул назад под кровать.
- У меня дело одно намечается – поможешь?
- Какие разговоры!
- Давай прогуляемся с тобой вдоль железной дороги. До моста. А то мне одному туда лучше не соваться. Пацаны с поселка пристанут – не отбиться.
- А зачем?
- На полотне серу поищем. Ее возят вагонами, бывает – сыпется.
- Сера, которая на спичках? Вагонами? – от изумления Женька раскрыл рот. – Так она же взрывается!
- На спичках не сера. Там специальный состав, в который добавлена сера. Чистая сера не взрывается. Ее даже съесть немножко можно – ничего, не ядовита. Ну, так как – пойдем?
- И что ты с ней собрался делать?
- Дьявола вызывать. Знаешь как? – Сашка скрючил перед собой пальцы, сделал зверское лицо и зашептал замогильным голосом: - В черном-черном саду черной-черной ночью под черным-черным деревом… зажигаешь серу. И балдеешь…
- Шутишь, гад? – Женька потянулся и зевнул, чуть челюсть не вывихнул. - Ой, и неохота мне, Санька, в такую жару ноги бить… Ладно! Чего для друга не сделаешь – пошли. Только сначала ко мне зайдем. Матери на глаза покажусь, книжку домой занесу…
Через полчаса друзья бодро шагали вдоль насыпи железнодорожного полотна и Сашка зорко вглядывался в россыпи щебня, стараясь разглядеть знакомые желтые камушки. В городе он находил их у железной дороги довольно часто. Наверное, серу регулярно возили на какой-нибудь химкомбинат и постоянно теряли, и потому, сколько местные мальчишки ни собирали, меньше ее не становилось. А здесь… Здесь, пока что, серы не видно. Хотя ветка та же самая. Только находятся они на девяносто километров западнее – вот и вся разница. Тем не менее – нету серы! В чем же причина?
Мимо промчался грузовой состав, обдав мальчишек горячим ветром и запахами дальних странствий: прокаленного солнцем железа, машинного масла, пыли и дыма. Вагоны-«пульманы» гремели колесами, слегка раскачивались на громадных амортизаторах и рессорах и стремительно, один за другим, проносились мимо. Сашка вдруг представил, что один из этих вагонов до самой крыши засыпан кристаллическими кусочками серы и все это богатство проносится сейчас мимо со скоростью сто километров в час. Кусочки лежат плотно, вагон качается мягко… Черт! Даже если есть в вагонной стене отверстие или щелка – ничего оттуда не выпадет. Не выпадет… Ну конечно!
- Жека! Я знаю, где сера! Не туда идем! Нам в обратную сторону надо!
- Ты надо мной издеваешься… Шли, шли по жаре, оказывается – не туда. А с чего ты взял, что идти надо было в обратную сторону? До этого ты был уверен, что идем правильно.
- Ты ведь возил на велике картошку в ведрах?
- Ясный пень… А при чем тут картошка?
- А ты, когда ее возил, никогда не терял?
- Терял, конечно. На кочке тряхнет, ну и … А-а-а, так значит…
- Слава тебе, лысина, дошло. На рельсах - какие кочки? Нету там кочек. Вагоны только на стрелках швыряет. А стрелок больше всего на станции. Бежим!
- Куда?
- К тебе, конечно! За великом! До станции четыре километра, пешком идти - взбесимся.
Женька вдруг насупился и встал, как вкопанный.
- На станцию и пешком-то лучше не соваться, а уж с великом – подавно. Я там никого не знаю. А пацаны с «железки» нашим, «заводским», не чета! Чайник начистят за милую душу, велик отберут… А то и хуже чего сделают…
Сашка встал напротив, руки – в боки, тощая грудь – колесом, глаза сощурил презрительно:
- Трусишь? А как же наши разведчики в войну по вражьим тылам ходили? Или, думаешь, им не страшно было?
Жека психанул:
- Да ничего я не трушу, блин! Тебе, козлу, по-человечески объясняют – с великом нас точно накроют. Потому что велик обязательно их внимание привлечет. А пешком проскользнуть можно! Поэтому, если идти, то только пешком! Да глядеть в оба…
- Тогда - двинули.
Пошли вдоль дороги в обратную сторону. Получается так: километр они прошагали, значит и возвращаться километр. Плюс до станции - еще четыре с половиной. А потом эти четыре с половиной назад. Не хилая прогулочка намечается… А солнце жарит и жарит, печет и печет! После полудня оно будто с цепи сорвалось – издевается, как хочет. Воздух неподвижный и тяжелый. Кажется, что на вдохе он не входит в легкие, а вкатывается горячим чугунным шаром. Дышать тяжело. Идти тяжело. И пить хочется.
Санька, шлепая сандалями на босу ногу по дорожной пыли, что-то тихонько бормотал в такт шагам – не то припевал, не то приговаривал.
- Что ты там под нос себе гундишь, Санек?
- Да песенку про нас с тобой напеваю!
- Про нас? Тогда громче пой, чтобы я тоже слышал!
Сашка запел громче:
По дороге
Бо-си-ком
С Женькой мы идем
Вдво-ем!
Лучше б нам в тени
Ле-жать,
Только мы идем -
По-ем!
Солнце жжет паля-
Ще-е!
Хочется попить
Во-ды…
Жажда настоя-
Ща-я!
Ой, дождемся мы
Бе-ды…
- Ты гляди, и правда – будто про нас! Надо же!
- Почему – будто? Я про нас и сочинял!
- Ладно гнать-то! Он сочинял! Сочинялка еще не выросла, чтоб сочинять. Вон у нас в классе портреты писателей висят: у Пушкина – бакенбарды, у Лермонтова – усы, у Толстого – борода лопатой! А у тебя – чуть пушок на щеках. Цыплячий. А ты мне заливаешь, что сочинять песни умеешь! За дурака меня держишь?
Сашка обиделся:
- Но эту песню я сочинил! Только что! Если не веришь, давай спорить! Говори – про что, через пять минут другую песню сочиню.
- Ладно – спорим. На три горячих. Со смазкой. Ох, и врежу я тебе, Сантяпа, по лбу за вранье!
- Погоди грозить. Так о чем тебе песенку сочинить?
Жека задумался. Почесал затылок, почесал чуб, поковырял в носу.
- О! Придумал! Сочини мне песенку, какой Мишка Улыбин гад!
- Я его не знаю.
- Залюсил? Готовь лоб, чижик!
- Ничего не залюсил. Ты мне что-нибудь про него расскажи. Почему он гад?
- Гад он потому, что лупит меня, как только попадусь ему на глаза. Просто так, для удовольствия.
- Сдачи надо давать.
- Ага, ему дашь! Он вон какой!
- Здоровый?
- Морда – как руль! Голова бритая, чтобы все думали, будто он только что из тюряги вернулся. А сам-то всего на два года старше нас! Пятнадцати еще нет. Ну, так как? Сочинишь про такого песенку? Только чтобы пообиднее!
- В смысле – дразнилку?
- Во! Давай дразнилку.
Сашка умолк. Сосредоточенно шагал по шпалам, кивая в ритм шагов головой и не обращая никакого внимания на то, что происходит вокруг. Женька вприскочку двигался рядом, пытаясь заглянуть другу в лицо, но Сашкины глаза были совершенно пусты. Непонятно – откуда он возьмет дразнилку? Сашка вдруг улыбнулся и встал:
- Запоминай, пока я сам не забыл!
Ты, Улыбин – неулыба,
Ты здоровый, будто глыба,
Тонну весит твой скелет,
А мозгов – в помине нет!
Светишь лысой ты башкой –
Ты у нас один такой!
Сунешь папиросу в пасть:
- Поскорей в тюрьму б попасть!
Женька восторженно захлопал в ладоши и громко заржал: - Здорово! - Потом подставил Сашке лоб:
- За такую дразнилку про Мишку любые щелбаны стерпеть можно! Давай!
- Да брось ты, Женька! Не хочу я тебя бить.
- Как это – не хочу? Мало ли, кто чего не хочет! Раз я проспорил – бей. А то не по-честному будет. Смотри – поссоримся!
Сашка тяжело вздохнул, наслюнявил указательный и средний палец, влепил Жеке по лбу первый горячий.
- Да кто ж так бьет? Ты гладишь, а не бьешь! Ты как следует бей.
- Отвяжись. Бью, как могу. Со всей силы.
- Точно – со всей силы?
- Да точно, точно…
- Тогда – ладно. Бей дальше.
Получив причитающиеся три горячих, Женька пришел в совершенно лучезарное настроение. Во-первых, проспоренные щелбаны оказались совершенно безболезненными. А во-вторых,– теперь у него есть убойная дразнилка про Улыбина! Конечно, спеть ее Мишке в глаза никто не решится, но среди пацанов песенка разойдется в один день. А Юрка Фрязин ее услышит и обязательно передаст Улыбину. Можно представить, как тот скосорылится!
- Сань, а еще что-нибудь сочини, а? Посмешнее! Если хочешь – про меня сочини. Я не обижусь!
- Хорошего помаленьку. Потом, как нибудь…
- Тогда мне первую песенку еще раз спой. А то я ее уже забыл.
Сашка раскрыл было рот, да растерянно захлопал ресницами и рот закрыл. Рассмеялся:
- И я забыл!
- Да как же ты мог? Это же про нас песенка была! Ай, как жалко…
- Да фиг с ней… Я другую сочиню. У меня все время так: сочиню, потом забуду, потом опять чего-нибудь сочиню…
- Хоть ты, Санька, и умный, а дурак! Записывать надо! Тогда и сам не забудешь, и другие прочитают. Ты вот что. Как домой вернемся – что хочешь делай, но песенку вспомни! И в тетрадку запиши. Тетрадку я тебе дам. Или – нет! Будешь ко мне приходить и при мне все записывать! А тетрадку я буду в своем столе держать. А то ты ее, чего доброго, потеряешь…
- Премудрый ты, Женька! Только мне и заботы, как у тебя сидеть и в твою же тетрадку стихи писать! Будто сочинение в школе. Не хочу!
- Ну и ладно! Не хочешь в мою – пиши в свою. Главное – что? Чтобы песни твои не забывались.
- Хорошо. Я попробую…
Так, за разговорами, протопали большую часть пути. Женька замедлил шаг и постоянно озирался по сторонам. Наконец, совсем остановился.
- Все. Дальше так просто, в открытую, идти нельзя. Давай-ка ближе к кустам держаться.
Ушли с тропинки, стали пробираться заросшей обочиной. Но и кустарник скоро закончился. Впереди лежало большое открытое пространство товарной станции. Несколько минут друзья, притаившись, разглядывали примыкающие к станции дворы и проезды, но ничего опасного не обнаружили. Сашка толкнул спутника локтем:
- Пошли?
- Пошли…
Выбрались из кустов, пригибаясь добежали до полотна. Вот она – стрелка! Сашка присел на корточки и подобрал со шпалы ярко-желтый кусочек. – Есть!
- Это такая? А вон – еще! И еще!
Бросились торопливо собирать. Женька – в карманы, бесштанный Сашка – в кепку.
- Здесь – все! Бежим на следующую стрелку!
Там урожай оказался еще больше. Женька набил карманы так, что сера уже начала вываливаться, а Санькина кепка наполнилась почти наполовину.
- Харэ! Дергаем по-резкому!
Так же, пригибаясь, добежали обратно до ближайших зарослей. Женька облегченно перевел дух:
- Кажись, обошлось…
- Хенде хох!
О, черт! Попались…
Друзей окружила разношерстная ватага пацанов «с железки» - человек семь или восемь. Самому старшему – лет пятнадцать, а самому младшему – от силы семь. У двоих в руках короткие гладко отполированные палки, еще один поигрывает велосипедной цепью. Остальные стоят – руки в карманы, ухмыляются.
Женька обреченно смотрел в землю и, казалось, даже дышать перестал. Сашка же наоборот,- разглядывал банду спокойно, пытался у каждого запомнить лицо, манеру поведения, а, слушая, как они между собой переговариваются, старался выяснить имена и клички.
Самый юный гангстер Сашок по кличке «Гуня», игнорируя тщедушного Саньку, подошел, пританцовывая, к рослому Женьке и сильно ударил его по рукам:
- Ну-ка!
Женька послушно развел руки в стороны.
- Проверим кармашки! – Счастливо улыбаясь, Гуня ловко сунул ручонку в Жекин карман и извлек горсть серных кусочков. – Что за фигню ты набрал… Деньги есть?
Женька, не подымая глаз, отрицательно покачал головой. Малыш коротко размахнулся и двинул его в подбрюшье острым, как колышек, локотком. Жека выпучил от боли глаза, схватился за живот и присел. Он не издал ни звука, только примерно через полминуты со свистом выпустил сквозь плотно сжатые зубы воздух. Старшие подельники грозного малыша, расположившиеся на траве по кругу – как в цирке, – громко заржали, показывая на несчастного Жеку пальцем и советуя Гуне стукнуть того еще разок – пониже. Очевидно процедура «опускания» чужаков была для них привычным и любимым развлечением.
Сашка, на которого никто внимания не обращал, осторожно тронул первоклассника-садиста за плечо – Эй! Тот резко и, похоже, испуганно оглянулся, больно ударил Сашку по протянутой руке:
- Ручки, блин!
Сашка торопливо спрятал руки за спину:
- Зачем ты его бьешь?
Гуня театральным жестом указал на Сашку, с широкой улыбкой оглядываясь на дружков – полюбуйтесь, мол, на придурка! Потом быстро повернулся к жертве,– У!- и ткнул Саньке в лицо растопыренными пальцами: пугал. Того, что произошло через мгновение, абсолютно никто не ожидал. Сашка схватил вдруг Гуню за ноздри, развернул к себе спиной, а пальцами свободной руки сильно надавил ему на глаза. Гуня пронзительно заверещал. Используя секунду всеобщего замешательства как последний шанс, Сашка истошно заорал:
- Назад! Один шаг – я выдавлю щенку глаза! Сидеть, твари!
Долговязый Сява, не обращая внимания на Санькины угрозы, тем не менее поднялся на ноги. Не торопясь, достал из кармана широкий складной нож-«бабочку»:
- Эй, псих! Пусти Сашка. Я же тебя, котенка, в лапшу пошинкую…– Он раскрыл нож и помахал перед собой сверкающим лезвием. – Пусти, милок! Тогда тебя дядя не тронет.
Он улыбался. Пускал зеркальной поверхностью своего свинореза Сашке в глаза солнечных зайчиков и - улыбался! Саньке стало жутко. Он придавил тезке глаза чуть сильнее и тот совсем зашелся пронзительным криком. Собрал остатки воли в кулак, посмотрел Сяве прямо в глаза:
- Сейчас тебе на самом деле придется меня убить. Сумеешь? – Толкая перед собой не прекращающего визжать малыша, Сашка двинулся прямо на растерявшегося Сяву – Давай, режь, сволочь! А я твоему волчонку глазки выну, ага? Послушай, как орет!
- Да он чокнутый… Ребята, он – чокнутый! Ты, псих! Пусти Сашка – и вали к едреней Фене!
- Сейчас мы уйдем. Вашего Сашка пока заберем. Потом отпустим. Если смирными будете. С дороги!
Сашка решительно шагнул прямо через плотное окружение. Трясущийся Жека двинулся следом. Остановить их никто не решился. Странная процессия двинулась осоловевшими от жары переулками к центральной улице. Впереди Санька тащит за окровавленный нос Гуню-Сашка, за ним вплотную – бледный от страха Жека, в трех шагах позади – банда во главе с Сявой. Оказавшись на многолюдной улице прямо напротив автобусной остановки, Сашка отшвырнул от себя ошалевшего от боли шпаненка и обернулся к Женьке – Все нормально? На бедного Жеку было больно смотреть. Лицо зеленое, руки, губы и даже щеки трясутся…
- Жека, автобус! Прыгаем!
Кое-как втиснулись в переполненный салон. Двери закрылись, машина тронулась. Неужели спаслись?
- Вошедшие, приобретаем билетики! Мальчики, передавайте за проезд, не ждите, когда я встану и подойду к вам!- Крупная и горластая, как все кондукторы, тетка тыкала в друзей пальцем-сарделькой. – Ну-ка, достаем из карманов денежки и оплачиваем проезд!
«У меня не только денег, но и карманов-то нет»,- мрачно думал Санька.- «Кроме трусов только кепка была, да и та – тю-тю… Эх, тетка! Знала бы ты, что с нами только что случилось – не орала бы!»
Женька усиленно делал вид, что роется в карманах в поисках мелочи, хотя отлично знал – никакой мелочи там нет. Наконец автобус затормозил и раскрыл двери – остановка. Друзья, не сговариваясь, дружно выпрыгнули на раскаленный асфальт.
- А-а-ай, бессовестные! – запела им вслед толстая кондукторша. – Бесстыжие! Милиции на вас нет!
Двери закрылись, автобус поехал дальше.
- Пошли, Женька. Нечего столбом стоять.
Жека сжал кулаки и подступил к Сашке вплотную. В глазах – слезы:
- Что ты наделал!..
Сашка удивился – А что я наделал?
- Нам бы навешали, да и отпустили бы! А теперь отлавливать начнут, как зайцев! И будь спокоен – поймают! Тогда уж мордобоем не отделаешься – убить могут! И убивали уже! Витьку Горбунова палками так забили, что в закрытом гробу хоронить пришлось!
Женька горько заплакал. Сашка растерянно молчал. Побрели бесконечной пыльной улицей, разговаривать больше не хотелось. По дороге пару раз останавливались у колонок – водички хлебнуть, да умыть разгоряченные лица. Наконец, добрались до родной улицы Зеленой, до Жекиного дома. Женька открыл калитку. Сашка сунулся, было, следом, но тот загородил проход:
– Я устал. Мне лечь надо.
Сашка понял, что друг не просто обиделся – нет, здесь что-то гораздо серьезнее. Ну, ничего. Поспит, успокоится, завтра с ним можно будет поговорить. И потом – в чем Сашка виноват? Что, нужно было спокойно смотреть, как малолетний хулиган безнаказанно измывается над Сашкиным другом? Если бы над ним, над Сашкой, издевались, он бы, может быть, не решился на такой отчаянный поступок. Но смотреть, как обнаглевший карапуз, которого при желании соплей перешибешь, под прикрытием вооруженных до зубов старших корчит из себя прожженного бандюка? Дудки! Лучше погибнуть, чем такой позор сносить!
Развернулся Сашка, да и пошел домой. На углу забора нагнулся, выхватил из-за штакетины припасенный кусок селитры и спокойно пошагал по тротуару – плевать на все, пусть смотрят, кому интересно. Огляделся по сторонам – а кому интересно? Оказалось – никому.
6.
За окошком – поздние июньские сумерки. Сашка, отмытый нагревшейся за долгий жаркий день водой - бабка специально в бельевой бак наливала, да на солнышко ставила, – и хозяйственным мылом, сидит на своем диванчике, свесив ноги, и терпеливо ждет, когда бабуля закончит ежедневный ритуал молитвы «на сон грядущий». Бабка стоит перед образами на коленях, над головой у нее мигает крошечный огонек лампадки, и все шепчет, шепчет… Сашке очень интересно знать – что она там бормочет? – но спросить не решается. Понимает – сейчас ее отвлекать нельзя.
Бабка, наконец, встала, еще раз перекрестилась – Во имя отца и сына, и святаго духа… - и полезла на свою кровать. – Спокойной ночи, Сашенька!
- Баб, а баб!
- Что, милый?
- А ты как Богу молишься? Что говоришь?
- Дык ведь что… Известно… Живым – здоровья прошу, благополучия. Мертвым – Царствия Небесного… Прошу, чтоб простил меня, рабу грешную, а когда приберет – к себе чтоб взял. А ты что – хочешь научиться молиться?
- Нет, что ты! Я же пионер! У меня Бога нет. Он, наверное, только у стареньких бабушек есть.
- Бог, мой соколик, у всех есть.
- Нам в школе все время говорят, что Бога нет. А в церковь ходить – стыдно! Современные люди в Бога не верят. Вот, космонавты летают – никакого Бога на небе не нашли.
Бабка усмехнулась в потемках – Не там искали…
- Но ведь ты в молитве говоришь: «Иже еси на небесех!» Значит, верующие думают, будто Бог живет на небе!
- Бог живет везде. Только видеть его дано не всем. Кто в душу его готов впустить – тот это хорошо знает.
- Как это – в душу впустить?
- Верить в него, милый.
- А я все равно не верю!
- А и ничего в этом страшного нет! Мал ты еще, глуп. Главное – Бог в тебя верит.
- В меня? Откуда ты знаешь?
- Да уж вижу,- бабка снова улыбнулась в темноте. - В кого ж ему и верить, если не в таких, как ты?
- А ты в воскресенье в церковь пойдешь?
- Обязательно. К половине восьмого уж там быть надо. Значит, выходить в семь. А ты, никак, со мной собрался?
- Ну, не то что б… Просто, как на экскурсию! Посмотреть! Я помню, маленького ты меня брала. Только очень давно, наверное, когда я в первом классе был. А потом не звала больше.
- Тяжело ведь дитю всю службу выдержать! Правильно ты говоришь – брала я тебя еще перед школой… Причастить, благословение у батюшки получить, чтоб легко тебе науки давались… Да только устал ты быстро, а я и не знала – что делать. Уйти с тобой – грех великий, а оставить – только ребенка мучить. Вывела тебя потихоньку на церковный двор, попросила ребятишек поиграть с тобой, а сама потом каждые пять минут выбегала поглядеть – где мой Сашенька? Не случилось ли с ним чего, не обижают ли? А теперь-то – отчего ж тебя не взять? Пойдем.
- Баб, а почему одни люди уверены, что Бог есть, а другие уверены, что его нет?
- Ты спрашиваешь – почему одни всем показывают, как они в Бога веруют, а другие так же прилюдно Бога хают и говорят, что, мол, нету его?
- Ну, да. У нас в классе один мальчик с крестиком ходил. И кто-то директору школы доложил об этом. И директор построил в спортзале всю школьную пионерскую дружину и этого мальчишку целых полчаса позорил. А потом еще лекцию прочитал, как надо себя с верующими вести, как их против бога агитировать. А ты вот – наоборот. На коленях перед иконами стоишь.
- Я, Сашуля, на коленях перед иконами стою. А не перед пионерской дружиной. Меня во время молитвы только ты видишь. И то - только потому, что доверяю я тебе, как самой себе. Для того, чтобы с Богом разговаривать, свидетели не нужны. А зрители – тем более. Человек, который свою веру на показ выставляет, такой же пустой, как и тот, что своим неверием бахвалится. А среди настоящих людей неверующих совсем нет!
Сашка удивился:
– А я? Или я не настоящий?
- Конечно, настоящий! Только ты мал еще, всего Бога тебе не осмыслить. Но в проявления Божьи, в заветы Его ты ведь веришь? В честь. В совесть. В милосердие, в любовь…
Не нашел Сашка слов, чтоб ответить бабушке, потому только покивал в темноте. Но она это все равно увидела. А может быть – почувствовала.
- То-то, внучек. Убери из души человеческой божьи проявления – что останется? Только по виду – человек, а на самом деле – зверь лютый…
Сашке почему-то вспомнился улыбающийся Сява, его нож-«бабочка» со сверкающим на солнце лезвием и мягкие глазки Гуни под задеревеневшими пальцами, которые тот все пытался зажмурить как можно крепче, хотя крепче жмуриться было уже невозможно. А может и он, Санька, – зверь? Такой же, как Сява? Ведь ему тогда нисколько визжащего поросенком Гуню не жалко было! И если б Сява решился напасть, он бы Гунины глаза выдавил без жалости. А потом – будь что будет! Как в таких случаях Бог учит поступать? Может быть, Женька по-Божьи поступал – стоял телком, ждал, когда из него колбасу сделают? Надо в этом вопросе срочно разобраться!
- Ба!
- Что, милый?
- А у тебя есть библия, только не на славянском, а на человеческом языке? Чтобы читать и понимать можно было?
- У меня нет. Но я завтра у Фени спрошу – у нее есть. А кто же тебя надоумил Святое Писание читать?
- Да сейчас как-то само в голову пришло – надо прочитать и разобраться.
Бабка незаметно перекрестилась: «Господи! Услышал ты мои молитвы, осенил отрока неразумного благостью своей! Какой знак подаешь мне, Господи! За что мне, грешной, милость такая?»
А Сашка еще три-четыре минуты поворочался с боку на бок – сытно бабка на ужин пельменями накормила!- да и придремал. Очутился он вдруг на лугу, трава – по колено! И такая яркая, такая зеленая! А в траве белые ромашки головками кивают, ярко-алые полевые гвоздички, будто звездочки, васильки – синие-синие! Когда-то давно Сашка по такому лугу ходил уже, или это в другом сне было? Оттолкнулся Сашка от земли ногами, руками замахал – да и полетел! А луг – бесконечный, во все стороны тянется, насколько глаз берет. И летит Сашка все выше, выше… А потом сразу так, неожиданно, стало ему страшно-престрашно – высота-то какая! Ах! И тут же начал он вниз падать. Падает, падает, и все никак до земли не долетит. И уж нет под ним никакого зеленого луга, а только странный туман, липкий и неприятный на ощупь, как конфетный фантик в жару. И не падает он вовсе, а лежит в клочьях этого тумана один-одинешенек, и ждет – вот сейчас, сейчас! Ох, как страшно!
И они пришли. Проявились из тумана, медленно подплывают, склоняются над Сашкой темными неясными лицами, серые тощие руки к нему тянут… Когда-то, в другом сне, так же точно тянулась к Сашке страшная, будто из гроба вставшая, ведьма. Сашка тогда в ужасе бросился на нее с кулаками и молотил, молотил распадающееся клочками лицо, пока не проснулся. Но проснулся он тогда не с ощущением миновавшего кошмара, а с радостью достойной победы. Но сейчас… Сейчас все мускулы почему-то кисельные, костей в теле, похоже, совсем уже нет – беззащитен Сашка, как младенец! Ох, как хочется в поганую черную рожу кулаком хряснуть! А еще бы лучше – бежать от нежитей без оглядки, бежать, пока сердце не зайдется… А серые крючки сухих пальцев все ближе, ближе. Куда это оно своим черным когтем лезет – уж не в рот ли к Сашке? А другой коготь глаза коснулся, но глаз так и остался открытым – не закрываются глаза… А-а-а-а-а-а-а-а-а!..
- Сашенька, миленький! Миленький мой внучек! Нету-нету-нету, чу! Чу, мой хороший! Открой глазки, посмотри – дома ты! Нету никого, только мы с тобою!
Но не может Сашка глаза открыть. А может, и открыл, да видит что-то свое, не то, что на самом деле. Кричит он тоскливо и жалобно, не то - воет, не то – плачет, и бьется в бабкиных руках, как странная рыба, которую злые люди вытащили зачем-то из воды на сушу – на верную погибель…
Сколько длился припадок, ни Сашка, ни бабка сказать бы не смогли. Бабке каждая минута этого кошмара казалась вечностью, а Сашка – тот вовсе во вневременье пребывал, пока не докричалась бабка до него, не заставила Божий мир вокруг себя увидеть, в себя прийти. А как увидела, что вернулся ее внучок ненаглядный, так сразу его баюкать, как маленького, начала. И – удивительное дело!- уснул Сашка тихим и спокойным сном. Спал с улыбкой на губах и до утра даже на другой бок не поворачивался.
Разбудил Сашку озорной солнечный луч, перепрыгнувший через верхушку старой райки и усевшийся прямо на улыбающееся Сашкино лицо. Сашка открыл один глаз, смешно поморщился, отвернулся от солнца, открыл другой, похлопал немножко ресницами, наводя резкость, потом закинул руки за голову, потянулся по-кошачьи, всем телом,– Уау!- и уселся, оглядываясь вокруг. «Да-а-а, блин! Каких ужасов во сне не насмотришься! Всякая гадость снилась, но чтоб такая… И ведь начиналось так красиво, так безобидно! Надо будет Женьке рассказать. Скажу: «Мне вчера приснилось лето!»
Неожиданно он затих, уставился невидящими глазами в одну точку и начал беззвучно шевелить губами. Строки поползли непрерывной вереницей, рифмы плелись сами собой, слова ровно, без зазоров, укладывалось в неизвестно откуда возникший в Сашкиной голове, ритм:
Мне вчера приснилось лето –
Солнце, неба синева,
Разноцветные цветочки
И зеленая трава…
На душе светло и ясно,
Можно громко песню петь,
Можно замахать руками,
Разбежаться, полететь!
Вдруг я падаю! Мне страшно,
Аж захватывает дух!
И меня уносит ветер,
Будто тополиный пух…
Грудь сжимает сладкий ужас,
Сердце лупит в барабан,
Попадаю я с разлета
В липкий розовый туман.
Звон в ушах от тишины,
Струны нерв напряжены.
Я потерян где-то в дебрях
Зачарованной страны…
Надо мной склонились тени,
Бьется мысль – Бежать! Бежать!
Только кровь застыла в жилах,
Я рычу, чтоб не стонать!
И с усильем невозможным
Удается мне привстать…
Да! С пельменями на ужин
Надо, все-таки, кончать.
Прошептав последнюю строчку, Сашка тихо рассмеялся – надо же, жутики из-за пельменей снились! Точно! Обожрался на ночь, потом кошмары душат! А стих, кажется, неплохой получился. Надо бы его записать, а то забудется. И Женька вчера про то же бубнил – пиши, мол, и баста! Слез, стараясь не шуметь, с дивана, залез под бабкину кровать, выволок свой чемодан. Там, кроме химических справочников, пара тетрадей в клетку, карандаши и шариковая ручка.
Шариковые ручки недавно появились. В школах дети ими только первый год пользовались. А до этого были чернильные авторучки. А еще раньше, в первом классе, Сашкины сверстники вообще перьевыми ручками писали! Это такая деревянная палочка и на конце - металлическое крепление для пера. А на каждой парте – круглое углубление и в этом углублении стояла чернильница-непроливайка. Но эти чернильницы только назывались непроливайками. Лилось из них – будь здоров! Поэтому ходили юные школьники все пятнистые, как ягуары. И никто особого внимания на заляпанного чернилами малыша не обращал, все считали это нормой. Что ж вы хотите – ученик! Зато теперь все пишут только шариковыми ручками. Руки-то, конечно, все равно пастой перепачканы, зато штаны у мальчишек и фартуки у девчонок заметно чище стали.
Достал Сашка тетрадку, ручку и книжку в твердой обложке, чтобы писать на ней, чемодан назад задвинул. Залез с ногами на свой диванчик, раскрыл тетрадь, на чистой странице старательно вывел заголовок – «СНЫ». Потом начал бойко строчить строфу за строфой – скорей, не забыть бы! Буквы то прыгали по строчкам дистрофичными птичками, то расползались разожравшимися слизняками, валялись во все стороны – каллиграфия всегда была для Саньки понятием абстрактным. Давно, еще в самом начале первого года обучения, задали ему написать строчку ровных палочек с наклоном вправо. А он накарябал полстрочки извилистых червяков, наклоненных вправо, и другие полстрочки – наклоненных влево. Когда на следующий день учительница попросила его встать и объяснить, что это значит, Сашка простодушно ответил:
- Вот эти на тех войной идут!
И до сих пор, как бы он ни старался, красиво писать у него никак не получалось. Поэтому оценку по русскому языку ему всегда снижали – не за ошибки, а именно за безобразный почерк и грязное оформление. Недавно Сашка нечаянно подсмотрел, как бабушка пишет письмо сестре. Боже мой! Те же корявые буквы, то же отсутствие наклона, та же дурная манера обводить какую-то одну букву много раз, отчего буква превращается в непонятное грязное пятно! Неужели и почерк наследуется? Голубые глаза, мягкие светлые волосы, хрупкое телосложение – это гены. Это понятно. Но ведь писать детей учат! Это же не врожденное умение! Да-а-а… Загадка.
Сашка написал последнюю строчку и с довольным видом просмотрел стих еще раз. Сойдет! Покосился на спящую бабку (вот дрыхнет-то!), вложил ручку в тетрадь и спрятал все хозяйство обратно в чемодан. Только сейчас он почувствовал, что сидит с переполненным мочевым пузырем и вставать просто опасно. Вот, елы-палы, хоть на карачках до крыльца ползи! Кое-как доковылял через сени до заднего выхода, сбросил тяжелый крючок и широко распахнул дверь. Ай, какое наслаждение! Вот это кайф!
Между делом, Сашка зорко поглядывал по сторонам – что тут в мире новенького? Все ему интересно, всему рад! На траве роса крупная-крупная, прозрачная-прозрачная! В каждую росинку утреннее солнышко глядится, каждую капельку своими лучиками-пальчиками трогает. Прикоснется к росинке желтым лучом, а росинка радугой вспыхивает! Угол от сарая к дому паук-крестовик своей сетью затянул, сам в середине уселся. И вся паутина, и сам крестовик в крошечных водяных бисеринках, отчего выглядят, как роскошное, усыпанное серебром и бриллиантами, настенное украшение.
Серебристый паучок - бриллиантовый бочок
Посредине паутинки лапками колышет.
Мух не ловит – вот сачок! Рот закрыл, и все. Молчок.
Ждет, что мокрую росу утром солнце высушит!
Который сейчас час? Пять? Шесть? В прошлом году у бабки часы ходили, а в этом стоят. Что-то там сломалось, а делать никто не берется – старые слишком. «Самому, что ли, посмотреть?»
Вернулся в избу, снял осторожно часы с гвоздика. Циферблат-тарелка здоровый, стрелки тоже большие, а сам механизм маленький. Спрятан под черной железной чашкой, а чашка тремя винтиками крепится. Принес коробку с бабкиными ножами, расположился на диванчике – сейчас мы им пузо вскроем! Тонким ножичком, как отверткой, отвернул крепежные винтики, снял черную чашку. И сразу увидел, почему стояли часы! Залез в механизм вездесущий жучок-древоточец, лазил по вращающимся зубастым колесикам и валикам, оступился, да и угодил между двух шестеренок! Если бы под большое колесо попал, под то, где тугая пружина навита, смололо бы его, как кофейное зернышко, да и ходили бы часы себе дальше. Но жучок попал в последнюю пару колес, дальше только анкерный механизм и баланс находятся. Там вращающее усилие совсем небольшое, вот жучок и застрял насмерть. Сашка осторожно удалил засохшее насекомое, опустил часы к полу – продул механизм от паутины и пыли. Баланс качнулся и… Тик-так, тик-так, тик-так! Ожили часы! Только заводная пружина почти вся распущена, подтянуть бы ее не мешало. Где-то у бабки ключ для завода был… Начал шарить по подоконникам – нету. Полез поискать в коробочке на печке, да неловко бабку задел. Бабка спросонья улыбнулась внуку, потом опустила глаза на заваленное разнокалиберными ножами Сашкино одеяло, увидела зияющий голыми шестеренками механизм своих любимых часов и тихо ахнула.
- Ты зачем часы разобрал, негодник? У меня от дедушки единственная память оставалась, я все мечтала их починить, а теперь? Ты зачем их изломал? Кто их теперь чинить возьмется? А возьмется – у меня и пенсии не хватит такой ремонт оплатить! И улыбается! Нет, вы только посмотрите – улыбается! Бессовестный!
Сашка перестал улыбаться. Даже немножко обиделся:
- Ничего я не изломал. А наоборот. Все починил. Если кричать перестанешь, услышишь – тикают.
Бабка недоверчиво замолчала, а часы себе – тик-так, тик-так!
- Да как же ты сумел, Сашенька?
- Да все больше руками, бабуль! – Сашка все еще дулся.
- Ах, рученьки твои золотые…
Ну и опять, как водится,- слава тебе, Господи, и все такое…
- Ты мне в золотые ручки дай заводной ключ для часов, а то они через час или два остановятся. И где-то точное время узнать надо.
Бабка выглянула в окошко:
– Седьмой час, похоже. В семь завод загудит, потом еще в половине восьмого и в восемь ровно. Ты, Сашуля, гудки слушай, и часы по ним поставь.
- Их немножко доделать нужно… - Сашка принялся привинчивать крышку механизма на место, - Сейчас еще один винтик заверну – и все. Ты ключик нашла? Давай сюда.
Завел тугую пружину, влез на стул, повесил часы на место – порядок! Что бы еще починить? Похоже, что нечего. Ну, что ж! Можно пойти в сад, посмотреть, как себя земляника чувствует. Растут на ней ягоды? Наливаются? Нашмыгнул сандалики, выбежал во двор. Ах, как хорошо утром! Какая вокруг свежесть и красота! И не верится, что через пару часов начнет жарить солнце, листочки на деревьях безжизненно повиснут и все вокруг затянется душным пыльным маревом.
Пробегая мимо рукомойника, вспомнил вдруг, что сегодня не умывался. Надавил на свисающую пимпочку- пусто. Развернулся, побежал назад. В сенях зачерпнул из ведра литровую кружку воды, прихватил с гвоздика цветастый шобол, заменяющий им с бабкой полотенце, помчался умываться. Рукомойник представлял собой литой алюминиевый сосуд, в донышке которого имелось небольшое отверстие. Сквозь это отверстие висела алюминиевая же фиговинка, имеющая в верхней части этакую шляпку-клапан. Когда она свободно болтается, клапан закрывает отверстие и вода не выливается. А приподними эту штучку вверх – и полилось!
К верхнему торцу столбушка, на котором болтается рукомойник, приколочена занозистая дощечка – это специальная полочка, на которой лежат сейчас мыло, Сашкина зубная щетка и тюбик «Поморина». А бабкиной щетки там нет. Вернее сказать – у бабки совсем нет зубной щетки. И никогда не было. Она вообще не представляет себе – что значит чистить зубы. И не представляет себе, что такое зубная боль. В свои восемьдесят лет она может подобрать под антоновкой незрелое, кислейшее, деревянной твердости яблоко и совершенно спокойно его грызть. А Сашке всего лишь тринадцатый год, и зубы он чистит регулярно, но кабинет стоматолога приходится ему посещать гораздо чаще, чем хотелось бы. И когда он видит, как бабка с хрустом поедает зеленые яблоки, у него все зубы от одного этого зрелища дружно начинают ныть.
Выдавил Санька пасту на щетку, шурует во рту – только белые ошметки во все стороны летят. И тут завод – У-у-у! Семь часов. Сашка бегом в дом – весь рот белый, зубную щетку перед собой, как флаг держит,- скорей! Надо на часах точное время поставить! Что делать – такой вот беспокойный парень растет. Все успеть хочет, все у него бегом. На часах время поставил – побежал зубы дочищать, умываться. Бабка только головой качает – ох, шебутной…
- Сашенька, завтрак готов! Иди, милый, я яишенки тебе пожарила.
- С укропом?
- А укропчику, поди, сам нащиплешь. Только вымыть не забудь.
Укроп у бабки растет по всему огороду – и в картошке, и в помидорах, и в огурцах. Возле умывальника тоже укропный дягиль вымахал, ростом – чуть не с Саньку. Сверху у него разлапистое зеленое соцветие, а по толстому стволу – нежно-зеленые листочки елочками. Сашка выбирает листочки сверху, которые ближе к соцветию-зонтику. Они мягкие и пушистые, с неповторимым укропным запахом – такая прелесть! Собрал молодой укроп в букетик, под умывальником сполоснул, с соседней грядки отщипнул два-три перышка молодого чеснока – очень вкусно в яичницу порезать! И поскакал на завтрак.
Сашка-академик ч. 1 гл. 1-6
© Copyright: Александр Борисов, 2004
Свидетельство о публикации №204100800126
Свидетельство о публикации №204100800126
Рецензии