Сашка-академик ч. 2 гл. 1-6

Часть 2.  НОВЫЙ ДРУГ

1.
Сашке безумно хотелось есть. И безумно хотелось спать. После пережитых ужасов он, вернувшись в свой привычный и надежный мир, вновь обрел способность испытывать обычные человеческие  желания.
- Ба! У нас есть какая-нибудь еда?
Бабка, вымотанная до последнего предела, вяло улыбнулась:
- Что-нибудь найдем… Есть белый хлеб, сметану ты вчера не доел, сырые яйца есть, мед…
- Дай мне спички, я чайник погрею. Сейчас чайку с медом – и спать!
- Спички? Ты знаешь, где лежат.
Сашка быстренько зажег керогаз, водрузил на него полупустой чайник – чтоб быстрее закипело. Сам тем временем порезал хлеб, выставил на стол, который, в избе банку со сметаной, банку с медом, приготовил сырые яйца и соль. Сбегал на огород, принес зеленого лука. «Ух, сейчас нажремся!»
- Ба! Пойдем, поедим?
- Кушай, милый, кушай. На меня внимания не обращай. Мне полежать надо. Что-то плохо мне…
Сашка обеспокоено заглянул бабке в лицо – что с тобой?
- Да ты не волнуйся, не волнуйся за меня! Устала. Я полежу, а потом все делать буду. И поем попозже – ничего страшного. Это ты у нас растешь, твой организм постоянно своего требует. А мне уже можно и поменьше есть.
«Ну что ж… Наше дело – предложить…»
Сашка потюкал ложечкой по кончику сырого яйца, проделал дырочку, присолил и с удовольствием выпил. Зажевал хлебом, схрумкал луковое перышко. Выпил еще одно яичко, схватил ложку и в одну минуту уничтожил сметану. Икнул, подумал, и выпил все оставшиеся яйца – пять штук. Побежал в сени, погасил керогаз, приволок кипящий чайник. Вбухал в бокал совершенно нескромное количество сахара, налил побольше заварки. Намазал неслабый ломоть хлеба медом, стал кусать, прихлебывать – ах, хорошо! Бабка, между прочим, совершенно не понимает, как можно есть мед, запивая его переслащенным чаем. А Сашка не понимает, как можно пить чай без сахара. Все-таки, не совсем справедлива поговорка «Что старый - что малый». Кулинарные пристрастия у старых и у малых не совпадают.
Набил Санька пузо, выпрямился, перевел дух. «Поели, теперь можно и поспать…» Кое-как прибрался на столе, улегся на свой диванчик и прикрыл веки. По мере того, как он задремывал, казалось Сашке, будто диванчик начинает раскачиваться и кружится. Он испуганно распахнул глаза. Бабкина комнатка исчезла, Сашка лежал на жестких носилках на грязном полу в автомобиле «Скорой помощи», машину швыряло на поворотах и подбрасывало на ухабах. Вокруг было темно, но тьма была какая-то странная, вполне прозрачная, все было видно в мельчайших деталях. По обе стороны от Сашки – скамейки. И, кажется, на них кто-то сидит. А кто? Если прямо глядеть – нету никого. А стоит отвести взгляд, как тут же краешком глаза замечаешь какое-то серое мельтешение. Сашку вдруг пронзает ужасная догадка: ОНИ – здесь! Он их не видит, но очень хорошо чувствует. И он знает, что ОНИ это тоже знают! Но почему не нападают? Почему? Сашка пробует шевелить руками, ногами – все работает! Сквозь страх он испытывает яростное злорадство – «Ага, твари! Сегодня вам меня так легко не взять! Боитесь? Меня боитесь? Может, у вас и получится меня сегодня доканать, но сделать это легко вам не удастся! Уж я ваши морды безглазые порасцарапаю! Уж я ваши пальцы когтистые пообламываю! Уж я ваши балахоны серые порву, покромсаю, клоками распущу! Ну! Выходи, кто первый! Где вы, где?» И, не в силах больше переносить ожидания неизбежной битвы, в которой ему никак не победить, а можно только погибнуть достойно, Сашка громко и зло разревелся.
- Сашенька, Сашуля, что ты, солнышко мое? Что случилось? Где болит?
Санька ошалело оглядывался, никак не мог поверить, что все только что с ним приключившееся – лишь его очередной кошмарный сон. Потом глубоко вздохнул и потряс головой, пытаясь быстрее вернуться к реальности. Улыбнулся бабке через силу – ничего, мол, все нормально! Вытер кулаком слезы. Надо же – по настоящему ревел! Ой, стыд какой! Мимолетно взглянул на часы. Однако! Ложился в десять утра, сейчас – три пополудни. Пять часов дрых! А показалось – две минуты… Сашка снова улыбнулся бабке, но теперь уже своей обычной – веселой и доброжелательной – улыбкой:
- Ты сама как? Отдохнула?
- Отдохнула. Ой, как ты меня напугал! Я уж подумала – опять…
- Да ерунда! Снится всякая дрянь…
- А что тебе приснилось?
- Приснилось?- Сашка задумался. Суть привидевшегося кошмара быстро ускользала из его памяти, он пытался ее ухватить, задержать, но тщетно.- Нет. Не могу вспомнить. Да фиг с ним! Я же тебе говорю – ерунда всякая. Можно я пойду, погуляю?
- Господи! Конечно, сходи. Мальчику надо много гулять.
Сашка вдруг заметил возле себя на стуле больничные обноски. Ой, не забыть бы!
- Ба, тебе нужно срочно в больницу съездить. Вот это,- он ткнул пальцем в сторону стула,- вернуть, а мое – забрать. И скажи им… Ничего не говори. Только если деда Алешу встретишь, поблагодари. Он мне хороший совет дал. Спас меня, можно сказать.
Бабка ухмыльнулась:
- Поблагодарю…
- А что ты так улыбаешься, а? Ты ведь его знаешь, я видел!
- Знаю. Еще как знаю!- она снова нехорошо ухмыльнулась.- Женишок!
- А ну, давай, колись! Он к тебе сватался? Когда ты молодая была?- Сашку почему-то всегда безумно интересовало все, что происходило в его семье до его рождения.
- Сватался. И когда молодая была, и когда с мужем жила, и когда овдовела… А в последний раз – сегодня утром.
Сашка в восторженном изумлении раскрыл рот:
- Ну, а ты?
Бабка рассмеялась.
- А что – я? Не нужен был он мне парнем, не нужен мужиком… А сейчас он – дряхлый дед!
- Он что – любит тебя?
- Наверное – любит. А может, просто застарелое упрямство у него, гордыня заедает: как же! Почти шестьдесят лет меня добивается – а все бестолку! Не могут мужики смирится, когда им отказывают.
Сашка пожал плечами – непонятно. Как можно шестьдесят лет упрямо пытаться заставить другого себя любить? Послали тебя подальше один раз – и достаточно. Не лезь больше!
- Но ты все равно его поблагодари. От меня. Скажи – «Сашка тебе очень благодарен». Ладно?
- Ладно,- снова улыбнулась бабка.- Ну, ты идешь на улицу?
- Не. На улицу не пойду. Я в саду побуду. Поедешь – запирай калитку.
Сашка босиком прошлепал в сад – сандалики-то в больнице арестованы! Еще у него есть ботинки и резиновые сапожки, но в такую жару босиком лучше. Солнце к трем дня набрало, видно, свои максимальные обороты, и кочегарит теперь вовсю. Аж дышать нечем.
Налил Санька в рукомойник воды, с удовольствием умылся. Какое это, все-таки, счастье – он на воле, ходит, куда вздумается, все вокруг родное, с младенчества знакомое, с рождения – любимое! Никто голышом в холодном подвале не морозит, никто полуметровые иголки в руки не вонзает, в вонючие обноски не обряжает! Боже ты мой! Да разве возможно такое счастье? Прошелся дорожкой по саду из конца в конец, внимательно осмотрел яблони – не видно вредителей! Значит, не зря он вчера постарался. Будут яблоки, много яблок будет! Решил теперь личными делами заняться – время-то не ждет… Вернулся в сени, снял с полки отмытую с вечера ступку – высохла давно. На заднем крылечке расстелил старую газету и торопливо выложил на нее свои припасы: небольшой кусочек серы, банку печной сажи, кусочек селитры. От нетерпения аж подергиваться начал – «Сейчас мы это быстро сообразим, сейчас мы это быстро намешаем!» Побросал ингредиенты в ступку, начал толочь. Хорошая ступка! Пестик тяжелый, крушит неподатливые кристаллики в тонкую пыль. Только пыль эта тут же в плотный налет прессуется, не размешивается! Пришлось Сашке этот налет кончиком ножа со стенок соскребать, потом опять толочь-растирать, потом снова соскребать… Дело, казавшееся таким простым, оказалось тяжелой и кропотливой работой.
- Сашенька! Я ушла!
- Иди, иди, бабуль!- Сашка даже не обернулся,- Запирай калитку!- От старательности он вывалил язык и сосредоточенно сопел,- Я тебя дома ждать буду!
Бабка погремела цепью и ушла. «Так-с… Что у нас получилось?» Он снова соскреб со дна и стенок ступки получившуюся смесь, вывалил ее на газету - сейчас испытаем! Принес чайную ложечку, насухо вытер ее бумажкой, зачерпнул чуточку ломкой серой субстанции, отошел от крыльца подальше. Высыпал содержимое из ложки на кирпич, чиркнул спичкой. Серый холмик фыркнул пламенем и исчез. «Здорово! Неужели получилось? А ну-ка – еще попробую, интересно-то как!» Набрал в ложку смеси побольше, вывалил на тот же кирпич, поднес огонь – ш-шых! Только белое облачко к небу. Получается! Братцы, получается! Эх, жаль, один он сейчас. Нет с ним верных друзей, некому восхититься его достижением, некому порадоваться его триумфу! «Ну, ничего. Вот вернуться – я им еще не то покажу! Ну-ка, зажгу я все, что получилось, разом! Вот фейерверк будет!» Сашка, потеряв на радостях свою обычную осторожность, схватил газету, положил на землю и поджег. Отдернуть руку он не успел. Во все стороны брызнули злые огненные струи.
- Ай!
Он выронил коробок и, шипя от боли, запрыгал к баку с водой. Сунул обожженную руку в теплую воду – ай-я-яй! Еще больнее! Ладно, черт с ней, с болью. Надо быстрее следы заметать! Не дай Бог, бабка узнает, что он с огнем баловался – попадет не меньше собачьего! Затоптал тлеющую газету, обрывки скомкал и выбросил за забор. Подобрал коробок, положил возле керогаза. Горелые спички тоже не оставил – выбросил. Даже кирпич перевернул подпалинами вниз. Ступку залил водой, потер песком – как новая! Придирчиво осмотрелся – ничего не упустил? Кажется, ничего. Вот и славненько… Теперь можно больной рукой заняться. Чем же боль унять? «Где-то слышал – сливочное масло хорошо помогает…» Нашел остатки старого позавчерашнего масла в бумажной обертке, понюхал – фу! Но ведь не есть же его… Для наружного применения, может, сгодится? Намазюкал ожоги погуще – а-а-а… Полегчало… «Интересно, почему такой сильный ожог? Полыхало-то не дольше полусекунды. И на тебе!» Вышел на солнышко, внимательно осмотрел покрасневшую кожу. Ага! Вот в чем дело – въелись в кожу малюсенькие шарики черного шлака. Будто мельчайшей раскаленной дробью по руке выстрелили. Эти-то шарики и обожгли так сильно. «Но откуда образовался шлак? Так, попробуем разобраться». Он пошел в избу, морщась от боли, вытянул из-под кровати свой чемодан, достал нужную книгу. Кое-как, левой рукой перелистал страницы: «Где же оно? Ага, вот… Уравнение реакции горения пороха. Продукты реакции: углекислый газ, азот и сульфид калия в виде дыма. Потому и порох «дымным» называют. Никаких черных шлаковых шариков образовываться не должно…» Санька почесал затылок, потом аж на месте подскочил – ну, конечно! Кто же так по-идиотски ставит химические эксперименты? Только любители-недоучки! «Блин! Я же намешал всего просто так, не отмеряя нужного количества! Каких-то веществ у меня получилось в избытке, чего-то, наоборот, не хватило. Как тут в справочнике написано? «Необходимо брать исходные вещества в стехиометричесих отношениях…» То есть, ровно столько, сколько нужно. А сколько нужно?»
Ох, какая наука трудная… Смотрит Сашка на уравнение реакции, соображает. Аж вспотел от натуги! В уравнении все ясно: две молекулы нитрата калия (селитры, то бишь), три атома углерода и один атом серы образуют при сгорании одну молекулу сульфида калия, одну молекулу азота и три молекулы углекислого газа. Но как отсчитать нужное количество молекул? Он так увлекся, что забыл про больную руку, где между большим и указательным пальцем уже надувался белый водянистый волдырь. «Так, спокойно. Что я могу отмерить? Могу литры отмерить. Могу граммы отвесить… Граммы проще. Только весы точные нужны. Значит, нужно мне как-то узнать, сколько весит молекула или атом, а потом… Ой, нет! Они же такие маленькие! Сколько они весят? Да ни черта они не весят… Стоп! А что мне дядя Сережа толковал о молях?»
Здесь нужно сделать небольшое отступление и рассказать вам о дяде Сереже. Обязательно нужно рассказать! Тогда вам станет понятно, откуда у двенадцатилетнего пацана такое увлечение химией, что он даже на каникулах, вместо того, чтобы сломя голову носится по улицам, готов часами просиживать над малопонятными учебниками и нудными справочниками.
Дядя Сережа – Сашкин квартирант. Точнее, не Сашкин, а Сашкиной матери. Он еще даже и не «дядя», его запросто можно просто «Сережей» называть, он не обижается. Сережа – студент. Он учится в строительном институте уже на третьем курсе. Прошлой осенью он, видимо попав в трудную жизненную ситуацию, был вынужден искать недорогую квартиру. Просто ходил по домам, звонил во все двери подряд и спрашивал, не пустит ли его кто-нибудь немного пожить. Сашкина мать сжалилась над бедным студентом, выделила ему Сашкину комнату, а самого Сашку переселила в зал. Тот поначалу сильно обиделся, а потом как-то очень быстро подружился с квартирантом и через месяц-другой Сережа стал полноправным членом их семьи. У Сашки тогда появилась новая игра: он осторожно отпиливал мокрым алмазным надфилем стеклянные колбы перегоревших лампочек и в этих склянках смешивал и растворял все подряд, из того, что находилось в доме. Сахар, соль, перец, нашатырный спирт, таблетки из домашней аптечки, стиральную соду, уксусную эссенцию… Намешает всякой дряни побольше, водички добавит и греет осторожно на газовой плите. Вонища по дому – атас! А Саньке интересно – вдруг что-то необычное получится? Сережа смотрел на это безобразие, смотрел, а потом начал хозяйскому сынку советы давать: если, мол, то-то и то-то смешать – то получим интересное изменение цвета, а если это добавить к тому, то будет шипеть выделяющийся газ… Сашка удивлялся – как это ты догадался? Ты что – колдун? А Сережа начал ему объяснять, что он не догадывается, а всегда точно знает, в каком случае что получится. Это – химия. Наука точная, никаких догадок не нужно. Сашку это ужасно заинтересовало:
- Это что же – если я знаю химию, я смогу тоже, как и ты, всегда знать, что из чего получается?
- Конечно! Причем, это не так уж сложно, вполне тебе по зубам. Вот тебе учебник, заведи тетрадку в клетку, и мы с тобой будем изучать химию.
Сашка пролистал предложенную книгу, полюбовался на марсианскую грамоту бесчисленных формул, уравнений и структурных схем и с сомнением покачал головой – разве это можно понять? Но возражать не стал, решил попробовать. Начали с того, что Сашка наизусть выучил обозначения химических элементов, научился разыскивать их в таблице Менделеева, разобрался с понятиями «молекула» и «атом». Ну, а дальше начались непролазные дебри валентностей, коэффициентов, индексов… Постепенно Сашка в этих премудростях начал разбираться. Сначала с подсказками дяди Сережи, а потом уже самостоятельно, составлял он уравнения реакций, записывал формулы веществ… И случилось чудо! Книга, которая еще недавно была для Сашки загадочной «вещью в себе», вдруг стала понятной и вполне доступной. Конечно, не все он схватывал на лету, с одного прочтения, но убедился в главном: стоит только очень захотеть – и можно разобраться в любой научной заморочке! То же самое ему постоянно твердил дядя Сережа – «Учись учится! Научишься самостоятельно добывать нужные знания – не будет у тебя неразрешимых проблем. Ни в чем и никогда». И Сашка учился! Прежде, чем очередной химический опыт на всю квартиру закатить, он тщательно изучал по справочникам свойства реагирующих веществ, составлял уравнения предполагаемых реакций и, как мог, пытался заранее предотвратить возможные пагубные последствия для себя и своего жилища. Иногда это ему удавалось. Иногда – нет.
Например, совсем недавно, этой весной, он, оставшись дома один, собрался получить нитрид йода. Необходимые компоненты для опыта были приготовлены заблаговременно. В справочнике Сашка прочитал: «Нитрид йода представляет собой порошкообразное вещество черного цвета. Во влажном состоянии безопасен, но сухой взрывается от малейшего прикосновения». Получить этот порошок оказалось очень легко – добавил в раствор аммиака кристаллики йода, тут же выпал обещанный черный крупитчатый осадок. Он осторожно слил отработанный раствор, а осадок вывалил на листок фильтровальной бумаги. Конечно, ему тут же захотелось узнать – так ли уж сильно это вещество взрывается, если его высушить? Взял кончиком ножа немного мокрого порошка, объемом не более спичечной головки, поместил на бумажный лист и начал сушить над пламенем газовой плиты. Одна микроскопическая крупинка оказалась чуть в сторонке от основной массы, поэтому высохла быстрее остальных и оглушительно щелкнула. Микровзрыв мгновенно смел кучку мокрых крупинок с листа, разметав их по всей кухне. То, что началось через пару минут, Сашка не мог себе даже вообразить! Подсыхающие крупинки громко стреляли на подоконнике, на полу, на поверхности стола, плиты, холодильника… Стоило сделать маленький шажок или просто взмахнуть рукой, и кухня отзывалась залпами рвущихся тут и там кристалликов. Самое поганое в этой ситуации было то, что после каждого взрыва оставалось въевшееся в поверхность пятно противного желтого цвета. Сашка пытался оттереть эти пятна, но ничего не выходило. Мало того! Те крупинки, что налипли на шторы и посудное полотенце, уже через пять минут превратили их в жалкие лохмотья. Когда начали бабахать Сашкины штаны и рубашка, он, высоко подпрыгивая при каждом жалящем щелчке, влетел в ванную, содрал с себя всю одежду, открыл кран и принялся лихорадочно отмываться ледяной водой – зажечь газовую колонку не решился. Избавив свою шкуру от участи штор и полотенца, он быстренько переоделся и вернулся на притихшую кухню. Потопал ногой, похлопал в ладоши – тишина. Неужели кошмар закончился? И тут его взгляд упал на клочок фильтровальной бумаги, где зловеще поблескивали тысячи других антрацитовых крупинок – в десятки раз больше, чем то количество, что устроило на кухне недавний артналет. Мамочки! Сашка схватил бумажку двумя пальчиками и, ежесекундно ожидая, что ему оторвет взрывом руку, выбежал из подъезда и швырнул в жиденькую апрельскую травку на газоне. Вернулся домой, попытался привести кухню в порядок, но скоро махнул рукой – бесполезно.
Стал обреченно ждать возвращения с работы матери и неизбежную порку. Чтобы было не так тоскливо, приготовил ужин: настругал мерзлой свинины, нарезал лука и моркови, сделал подливку с томатным соусом, а на гарнир отварил макароны. Тут вернулся из института дядя Сережа. Увидев, что вся кухня уделана леопардовыми пятнами, сразу понял – ученик проводил очередной эксперимент. Начался допрос. Сашка в коротких словах объяснил - что, да как. Дядя Сережа удивился:
- Ну, нашатырный спирт – понятно… Им твоя мать стекла чистит. А где же ты взял кристаллический йод?
- Вчера получил…
- Как?
- Нагревал смесь йодида калия и перманганата калия в пробирке. Йод возгонялся и кристаллизовался в верхней части. Потом я все остудил и йод соскреб в пузырек.
Дядя Сережа, слушая Сашкины объяснения, испытывал двойственное чувство: с одной стороны, мальчик, конечно, сильно рисковал, получив столь опасное вещество. И просто чудо, что пострадала только кухня, а не сам экспериментатор. А с другой… Всего лишь три месяца нерегулярных занятий – и пацан сам, руководствуясь только справочной литературой, используя только те реактивы, что свободно продаются в аптеках и магазинах бытовой химии, делает такое, до чего бы он, двадцатилетний студент ВУЗа, никогда бы не додумался! Между тем, нужно было что-то срочно придумать и спасти Сашку от грозящего наказания. Зная крутой характер хозяйки, дядя Сережа тоже нисколько не сомневался, что его подопечному не миновать ремня. Решили так: они ВДВОЕМ ставили химический опыт, увлеклись, забыли про кипящий на огне раствор, а он так сильно брызгал, что запачкал все вокруг и проел дыры в шторах. Но никаких взрывов не было. Несмотря на то, что версия от начала и до конца была шита белыми нитками, ничего лучше они все равно придумать не сумели.
Когда пришла с работы Сашкина мать, визгу, конечно, было много, но всю ответственность за ущерб дядя Сережа взял на себя. Сашку не пороли. Потом они вдвоем немного покумекали, сообразили, что пятна образованы мельчайшими частицами йода, развели в чайной чашке слабый раствор гидроксида натрия и легко эти пятна удалили. Ну, а шторы так и пришлось пустить на половые тряпки.
Заключительную точку в этой истории поставила фильтровальная бумага с черным осадком, которую Сашка так неосмотрительно выбросил в траву возле самого подъезда. Примерно в четыре часа дня яркое весеннее солнышко обошло Сашкин дом кругом и начало весело припекать тот самый газон, где валялась злополучная бумажка. Еще примерно через час, на лавочке, в трех шагах от коварно притаившейся в мураве бомбы, собралась стайка проживающих в Сашкиной хрущевке старушек. Они чинно расселись в рядок и принялись, как водится, перемывать косточки соседям. Галина Алексеевна, умоленный Божий одуванчик, между делом достала из ридикюля румяное яблочко и принялась его стругать парой сохранившихся зубов. Яблочко оказалось кислым, Галина Алексеевна огорчилась и швырнула его через плечо туда же – в траву. Во всех окрестных домах жалобно звякнули стекла. Старушки дружно упали на асфальт и начали бестолково ползать туда-сюда, бодая друг друга и скамейку. Переполох получился большой. Но Сашка опять вышел сухим из воды: матери даже в голову не пришло, что ее сын способен устроить такой взрыв. А дядя Сережа только грустно на него посмотрел и молча покачал головой. Вот такой он – дядя Сережа!
«Так что же дядя Сережа толковал о молях? Мы ведь с ним даже задачи на эту тему решали, только я что-то подзабыл…»- Сашка принялся листать учебник.- «Ага! Вот. Ну конечно! И как все просто! Где тут тетрадка, где карандашик?»
Он схватил тетрадь и начал быстро выписывать формулы, вычислять по таблице Менделеева молярные массы и составлять пропорции. Через пять минут необходимые данные были у него в руках.
«Значит так: селитры – пятьдесят один грамм, серы – шестнадцать, угля – восемнадцать», на радостях хлопнул в ладоши и тут же скривился – лопнул набухший жидкостью волдырь на кисти. Сашка внимательно осмотрел повреждения – остались еще два волдыря поменьше и большое покраснение. И было очень больно. Сейчас надо бы смастерить из подручных материалов весы наподобие аптекарских, но – нечем. Одной рукой никак не справиться. Карандаш еще можно кое-как пальцами удерживать, а вот пассатижи - нет. И нож – нет. Капитально покалечился, надолго.
Сложил книжки-тетрадки назад в чемодан, застегнул замочки, задвинул ногой под кровать. Пошел в сени, снова намазал ожоги прогорклым маслом – вроде немного помогает. Вышел на полянку у крыльца, сорвал несколько листочков универсального пацанячьего лекарства – подорожника, приложил к лопнувшему волдырю. Все равно болит. Стал бродить по полянке из угла в угол, кругами ходить, больную руку нянчить: «Успокойся, успокойся, пожалуйста! Что ж ты меня так мучаешь? Маслом тебя намазали, подорожник приложили,- что ж тебе еще надо? Уймись, прошу…» За забором вдруг зарычал автомобильный двигатель, зеленый УАЗик с большим красным крестом на боку остановился у самой калитки. Сашка почуял недоброе. Хлопнула дверца, из брюха машины ловко выскочила утренняя Сашкина знакомая Ирма Жановна, следом, кряхтя, выбралась бабка. «Эх, знал бы,- куда-нибудь сбежал бы!» Но бежать было поздно. Поэтому он вежливо поздоровался с врачихой и стал ожидать, пока бабка отомкнет калитку и пропустит гостью во двор.
- Вот он, герой! – Ирма Жановна со смехом погрозила Сашке пальцем.- Вы что же себе думаете, молодой человек? Доктору больше делать нечего, как пациентов по домам ловить? У меня вас, гавриков, полторы сотни в стационаре! И если все разбегутся?
- Виктор Петрович сказал, что если пациента трудно поймать, то с ним ничего страшного не случилось…- мрачно возразил Сашка.- А лежать на каникулах в больнице – это…- нужного эпитета он не нашел и скорбно покачал головой.
- Оставим Виктора Петровича в покое. Я хочу, чтоб ты понял: тебя привезли ночью в тяжелом состоянии. Врач должен обязательно выяснить причины того, что с тобой случилось. Поэтому за тобой надо несколько дней наблюдать, взять все необходимые анализы… Или пусть твоя бабушка пишет расписку, что она берет всю ответственность на себя! Только в больнице она такую расписку писать отказалась. Так что быстро в машину – мы едем назад. И не забудь умыться – у тебя и лоб, и щеки вымазаны, как у трубочиста!
Сашка пришел в отчаяние – снова бабка его подвела! Вон, прячется за широкой спиной Ирмы Жановны, глаз не кажет. Ладно, бабуленька, запомним… Сашка безнадежно махнул рукой и развернулся, чтобы идти к умывальнику. Но докторше этого мимолетного жеста оказалось достаточно, чтобы разглядеть его ожог:
- А ну, постой! Покажи руку! Не эту – правую!- она резво подскочила к Саньке, схватила за руку,- Ого!- быстро глянула еще раз на следы сажи на лице, потом снова на обожженную кисть, нагнулась к самому Сашкиному уху и  заговорщически прошептала: «Порох сделал?»
Санька от изумления раскрыл рот. Глупо похлопал глазами, потом икнул, потом опасливо глянул на бабку, потом рот закрыл. И опустил глаза долу. Ирма Жановна усмехнулась, снова нагнулась к Сашкиному уху: «Не бойся, не выдам!» Потом добавила, уже громче,- Ну-ка, молодой человек, пойдем-ка, побеседуем в машине!
Бабка в панике метнулась следом, но Ирма Жановна строго ей кивнула- «Мы еще никуда не едем!»,- и та покорно осталась на месте.
Пропустила Сашку вперед, влезла сама и захлопнула дверь.
- Ну, давай, рассказывай,- сама тем временем открыла стерильный бокс, достала бинт, вату, пузырек с мазью Вишневского, потом взяла Сашкину руку и стала накладывать повязку.
Сашка стрельнул на нее глазами и опять потупил взгляд:
- Что рассказывать?
- Все рассказывай!
- Что – все?
Ирма Жановна засмеялась: «Ох, и партизан!»,- потом вдруг сразу стала серьезной:
- Ну, во-первых, что случилось прошлой ночью. Как вы с бабкой поссорились! А потом – все остальное.
Сашка почему-то чувствовал к ней доверие – «Надо же! После работы примчалась ко мне, чтобы лично убедиться, что со мной все в порядке! И про порох как-то догадалась. Но не выдала! Сейчас вот руку мне вылечит, а то болит – спасу нет… Может, зря я на нее утром обиделся?»
- Ирма Жановна, я не могу вам рассказать про нашу с бабушкой ссору. Потому что я все равно ее очень люблю.
Докторша понимающе покивала головой. Помолчала немножко, ласково Сашке улыбнулась и сказала мягким и добрым голосом:
- Я неправильно спросила. Про ссору, конечно, рассказывать не нужно. Ты расскажи, что ты чувствовал. Ну, какие ощущения у тебя были, когда начинался припадок,- Сама тем временем закончила с рукой, взяла клочок ватки, намочила из какого-то пузырька и начала протирать Сашкино лицо.
«О как! Бабка ей, оказывается, и про припадки рассказала! Ну, бабка!..»
- Я очень испугался. И очень обиделся. И, еще… Я не знаю, как это сказать! Мне стало очень плохо!
- У тебя заболело сердце?- тревожно спросила Ирма Жановна,- заболела голова? Или закружилась?
- Да ничего у меня не заболело… Просто все исчезло куда-то разом, мне стало казаться, что я в каком-то совсем другом мире. Или в другой Вселенной…- Сашка явно разволновался,- И ЭТИ – тут, как тут! Когти свои поганые тянут!
- Кто – ЭТИ?
- Не знаю. По виду – просто серые тени, но руки есть. А лиц нет. Вернее, как бы есть, но странные. Безглазые, безносые… А ведут себя так, что, вроде бы, видят они не хуже нас с вами!
Ирма Жановна тревожно заглянула Сашке в глаза:
- И часто ты с ними встречаешься?
- Можно было б и реже…
- А конкретней?
- Вчера, позавчера, сегодня днем…
- Днем?!
- Я спал днем. И видел ИХ. Или не видел, но чувствовал… Не помню! Но ОНИ были очень близко.
Больше Ирма Жановна ничего спрашивать не стала. Даже про порох забыла! Она резко открыла дверцу – «Вылезай!», сама выпрыгнула следом, и сразу – к бабке:
- Василиса Александровна! Давайте-ка теперь с вами побеседуем!
Они начали громко шептаться, поминутно оглядываясь на Сашку. Дословно он разговор слышать не мог, но до его ушей то и дело долетало: «город», «психиатр», «клиника», так что общее направление беседы он уловил. «Да-а-а… Отгостился я, похоже, у бабушки! Причем, в рекордно короткие сроки…»
Ирма Жановна направилась к машине, на ходу махнула водителю: «Заводи, Володя!» Пробегая мимо Сашки, снова прижалась к его уху сладко пахнущими помадой губами: «Глаза береги, алхимик!» Хлопнула дверцей, УАЗ взревел расхристанным двигателем, громко стрельнул и укатил в облаке пыли. А Сашка остался стоять у калитки. «Елы-палы… В местную больницу не взяли! Наверное, я и в самом деле такой псих, что меня уже в специальной клинике лечить надо. Достукался, Александр Алексеевич! Будешь сидеть в психушке! И справочку тебе выдадут – дурак, мол! На улицу выйдешь – все пацаны пальцами будут показывать: вон, мальчик со справкой идет!..»

2.
За ужином Сашка решился спросить у бабки о своей дальнейшей судьбе:
- Ба, а мы когда в город поедем?
- Придется с ночным. К утру приедем, в больницу к открытию попадем.
- А потом ты меня маме вернешь?
Бабка внимательно посмотрела в полные тревоги глаза внука и торопливо покачала головой:
- Что ты, что ты! Купим лекарства, какие припишут, и назад - домой! Мама тебя отдыхать ко мне направила, вот и будешь отдыхать.
- А если меня в больницу положат?
- Не положат. Что ж ты – или вправду больной? Вон какой мальчик разумный.- И добавила твердо,- Никаких больниц!
Сашка, хотя и не сильно в это поверил, но все равно, беспокоиться стал немного меньше.
- Ба, нам тогда нужно спать лечь пораньше.
- В чем же дело? Ляжем пораньше. Сейчас сколько – семь? Через часок окно завешу – и спи на здоровье.
Сашка с набитым ртом кивнул в ответ - «Угу», но больше говорить ничего не стал и мрачно задумался.
После ужина на улицу не пошел – устроился на своем диванчике с ногами, пристроил поудобнее хворую руку и раскрыл принесенную от бабки Фени книжку. Книжка, хотя и кажется небольшой, но сшита из тонюсеньких-претонюсеньких листочков, и шрифт – меленький-премеленький! Только у Сашки глаза молодые, зоркие, он этот шрифт легко читает.
На синей клеенчатой обложке ничего не написано, только изображен золотой краской большой крест. А вот на титульном листе полное заглавие проставлено: «Новый завет Господа нашего Иисуса Христа» С первой страницы начинается «От Матфея святое благовествование».
«Что ж, почитаем про Бога, которому бабка молится…» Сначала чтение шло тяжело – книга была написана странным, непривычным языком. Весь текст разбит на небольшие главы, каждая глава – на совсем маленькие фрагменты, все фрагменты пронумерованы. «Спросить, что ли, у бабки, – зачем такие маленькие главы поделаны? Да нет, вряд ли она толково ответит. Она с грамотой не сильно дружит. Ладно! Раз так сделано – значит, сделано с какой-то целью. Дочитаю до конца, может, сам догадаюсь». В первой главе шел длинный перечень мужчин, которые, почему-то, рожали детей, как женщины. Только к концу списка догадался, что это нужно понимать не буквально, а в переносном смысле. И единственное, что там было сказано по делу, это: «Итак всех родов от Авраама до Давида четырнадцать родов…» Ясно – это короткое описание генеалогической линии Иисуса.
По мере того, как одолевал строчку за строчкой, постепенно начала вырисовываться четкая нить повествования. В стране Иудее, в городе Вифлеем жил плотник Иосиф с женой Марией и у них родился мальчик, которого назвали Иисус. Причем, родился он не как все обычные дети, а каким-то особым образом. Как конкретно – не ясно, в книге об этом говорилось в слишком туманных выражениях. И в чем там заключалась хитрость, Сашка так и не понял. С первых минут его появления на свет у родителей Иисуса начались крупные неприятности. Все началось с того, что к местному царю Ироду (имя-то какое!) пришли какие-то волхвы и, совершенно не думая о последствиях, сообщили, будто в ближайшие дни должен родится младенец, который, когда вырастет, станет Иудейским царем. Они, дескать, даже его звезду именную на Востоке видели. «Простые такие! И это они говорят в глаза живому царю! Или они чокнутые, или это донос в такой форме, чтобы их в предательстве обвинить было нельзя»,- подумал Сашка и перевернул страницу. Царь сначала хотел извести младенца хитростью: он у этих же простачков–волхвов выведал примерное место и время рождения ребенка. А чтобы координаты наверняка выяснить, он волхвам задание дал - идите, мол, поклонитесь новому царю, а мне срочно сообщение пришлите, где конкретно его искать. Потом и я, дескать, тоже приду ему поклониться. Волхвы как бы поверили, пошли в Вифлеем, (их путеводная звезда вела), нашли Иисуса, принесли ему в подарок золото, ладан и смирну. После чего вероломно сбежали, оставив Ирода  без нужной информации. Папе Иисуса той же ночью сон приснился: явился Ангел и предупредил – «Бегите в Египет! Царь совсем взбесился и отдал своим солдатам дикий приказ – уничтожить в городе всех детей в возрасте до двух лет включительно». Иосиф по-быстрому собрался, забрал жену, ребенка и сбежал. Добрались они до Египта и жили там, пока Ирод не помер. Но, что самое удивительное, солдаты все равно приказ царя выполнили! А ведь у них тоже, поди, семьи были, дети…
Сашка схватился за голову. «Ну и порядочки тогда были! Жуть! Царь и вправду ирод, но и подданные его не лучше…» Стал читать дальше. Дальше было так: скоро Ирод помер. Сам, или помогли,- о том Матфей не пишет. Скорее всего, убил его кто-то, отомстив за своего ребенка. Тогда Бог снова послал к Иосифу связника-Ангела, который передал семье Иисуса приказ вернуться в Иудею, «ибо умерли искавшие души Младенца». По дороге Ангел навестил Иосифа еще раз - принес уточнение: идти надо не домой, в Вифлеем, а в провинцию Галилея, в город Назарет. И они поселились в Назарете.
Перелистал чуть дальше – о чем тут пишут другие? Лука, Марк, Иоанн? Марк детство Иисуса вообще выбросил, а Лука пишет совсем не то, что Матфей. Ирод упоминается мимолетом, просто, чтобы время событий отметить,- в царствование, мол, Ирода дело было. Никакого избиения младенцев, никакого бегства в Египет. И Иосиф с Марией жили не в Вифлееме, а в Назарете, а в Вифлеем пошли ненадолго – там по приказу императора Августа перепись населения проводилась. Единственное, в чем эти два рассказа совпадают, так это то, что Иисус родился именно в Вифлееме, а детство его прошло в Назарете.
«Ладно, хватит на сегодня. Потом, как нибудь, дальше почитаю». Сашка отложил книгу и растянулся на диванчике во весь рост. То, что называют «Святым писанием», его удивило. Он ожидал прочесть назидательную книгу, что-то вроде «Правил хорошего тона», а нашел там отрывочную и противоречивую хронику событий двухтысячелетней давности. Матфей, Лука, Иоанн – они будто свидетели давнего и запутанного дела, рассказывают о происшедшем каждый на свой манер. В чем-то их показания совпадают, где-то кто-то что-то прибавляет от себя – все так, как и должно быть в настоящем детективе! «Буду внимательно изучать факты. Сказкам о сходящих с неба Ангелах верить не стоит, а вот выяснить, существовал ли на самом деле человек Иисус Христос из Назарета,- надо бы. Но только потом. А сейчас спать надо». Уткнулся носом в мягкую диванную спинку и быстро задремал – день был слишком тяжелым.
И приснился ему сон. Лежит он в бабкиной избе на своем диванчике, а напротив, на бабкиной кровати, незнакомый человек сидит и внимательно на Сашку смотрит. Сашка тоже сел, ноги свесил и спрашивает: «Вы кто?» А он улыбнулся и спокойно так отвечает: «Какая разница? Просто – человек». Сашка пожал плечами:
- А зачем Вы к нам пришли?
- Я пришел к тебе.
- Зачем? Я Вас не знаю.
- Ну и что ж? Зато я тебя знаю. Ты Саша Брагин.
- Вы пришли что-то у меня спросить?
- Я пришел, чтобы тебе ответить.
- Но я у Вас ничего не спрашивал!
- И тем не менее, у тебя есть вопрос, на который ты хотел бы знать ответ.
- У меня много вопросов! А что, Вы на любой ответить сможете?
Человек снова улыбнулся:
- Я постараюсь…
- Тогда скажите,- Сашка опасливо огляделся по сторонам,- Кто ОНИ? Что ИМ от меня нужно? Зачем они постоянно меня преследуют? Вчера чуть не убили…
- Они и сейчас тут?
Сашка опять огляделся, с сомнением покачал головой:
- Да нет… Сейчас я ИХ не чувствую,- и уверенно добавил,- Сейчас ИХ здесь нет.
Человек удовлетворенно кивнул,- «Так и должно быть».
- Но Вы мне не ответили…
- Зачем? Они больше не придут.
- Правда?
- Правда. Но у тебя были другие вопросы.
- Конечно! Еще мне очень хочется знать – Бог есть? А если есть, где он живет? Ведь не на небе же! Или он живет на другой планете? Он что – инопланетянин?
Человек привстал, легонько коснулся пальцем Сашкиной груди:
- Он живет здесь.
Сашка опешил.
- Но ведь людей много! Получается, у каждого – свой Бог?
Человек грустно покачал головой и погладил Сашку по забинтованной руке.
- Бог один. Он живет в сердцах людей, которые готовы его туда впустить. Чем больше людей впустят Бога в свое сердце, тем больше Бог сможет сделать для этих людей.
- А если никто не впустит?
- Такое уже случалось. Были времена, когда люди лживо поклонялись лживым придуманным богам. Приносили им жертвы, строили храмы… Но Богу не нужны жертвы. Он сам ради любого человека готов принести себя в жертву. И Богу не нужны храмы на земле. Ему нужно пристанище в человеческой душе…
- Но тогда получается, что религия…
- Богу не нужны религии.
- А как же церкви, молитвы, священники?
Человек снова грустно покачал головой.
- Для того чтобы слышать Бога в своем сердце, нужно приложить много усилий. А главное, нужно выгнать из сердца Зверя. Люди ходят в церкви, исполняют обряды и думают, что делают все это в угоду Богу. Это для них легко и необременительно. Многим даже в забаву. Но Богу от людей ничего не нужно… Выгони из души Зверя и открой сердце Богу. Он всегда будет с тобой.
- Зверь – это дьявол?
- Слова… Не имеет значение, как его называть. Зверь заставляет человека делать поступки, которые…- Он внимательно заглянул Сашке в глаза,- Ты знаешь, какие.
Сашка, не смея моргнуть, уверенно кивнул – знаю.
- Тогда ты знаешь, как трудно выгнать Зверя.
Сашка опять кивнул – знаю.
Человек поднялся с бабкиной кровати, улыбнулся:
- Мне пора идти…
Сашка вскочил следом:
- Постойте! Еще один вопрос…
Человек обернулся, его лицо все еще светилось доброй улыбкой.
- Вы – Иисус Христос?
Человек пожал плечами:
- Слова… Это все только слова.
- Но ведь вы – не Зверь? Вы – тот, другой!
Человек рассмеялся и ласково потрепал Сашку по вихрастой голове. Едва заметно кивнул и вышел.
В комнате было абсолютно темно - бабка перед сном завесила окно старым полушалком. Сашка уселся на диванчике и уставился во мрак. Он улыбался. Потом встал, на ощупь добрался до выключателя и зажег свет. Бабка испуганно подхватилась – ты чего?
- Водички попить встал…
- А-а-а… А времени сколько? Я что-то не разберу!
Сашка глянул на часы.
- Три.
- Ох… Пора вставать. Пока соберемся, пока до станции дойдем,- четыре будет. А еще билеты купить надо…
Он кивнул. Потом спокойно улыбнулся:
- Можно совсем не ездить. Я больше не буду кричать по ночам.
- Как это – не ездить? Я честное слово Ирме Жановне давала, что отвезу тебя в областную больницу!
- Ну, если честное слово…- с ухмылкой протянул Сашка,- тогда, конечно! Тогда обязательно нужно ехать.- Он взялся за ручку двери. Вставай. Я пойду, умоюсь.
В ночном саду плавали ни с чем не сравнимые запахи промокшей в росе молодой травы и остывающей после вчерашнего дневного пекла земли. Тихо шуршали листья на яблонях и громко орали бесчисленные полчища сверчков. Сашка зачерпнул из колодца полведра, налил  до краев свою любимую литровую кружку и прошлепал по тропинке до рукомойника. Хотя и пришлось все делать одной рукой, он с удовольствием умылся, с удовольствием почистил зубы.
«Странно, рука совсем не болит. Только повязка мешается. Снять ее, что ли?»
Вернулся в ярко освещенные сени, поддел бинтик ножом, отрезал узелок. Размотал повязку, удивленно ахнул. Краснота совершенно исчезла, кожа приобрела свой нормальный цвет. Вчерашние волдыри съежились до малозаметных белесых пятнышек и совершенно не чувствовались. Единственная неприятность – резкий противный запах. Как вчера Ирма Жановна это снадобье называла,- «мазь Вишневского», кажется? Сильная штука! Вечер, еще полночи,- и нет ожога! «Надо купить такой мази пузырек побольше. Пусть дома стоит. А то я постоянно обжигаюсь и мучаюсь потом неделями. А с этой-то мазью – красота! Обжигаться – одно удовольствие. Намазал ожог, завязал, на следующий день уже здоров…» Он вернулся к умывальнику и осторожно намылил больную кисть. Потом осмелел и отмыл руку как положено – другой рукой тер! Трижды намыливал, трижды отмывал, но стойкий запах так и не исчез полностью.
В сенях, вытирая мокрое лицо и руки, Сашка еще раз взглянул на вчерашние ожоги и вдруг засомневался. «Какая бы сильная мазь не была, но клетки моей кожи не могут ведь делится втрое быстрее, чем всегда! Вчера лопнул волдырь, образовалась громадная язва. И где она теперь? Все затянула новенькая розовая кожа!» Внезапная догадка буквально пригвоздила его к полу. «Да нет… Не может быть. Быть этого не может! Это же был только сон! Сон это был!» Он ужасно разволновался, начал почему-то оглядываться, но так же внезапно успокоился, улыбнулся, приложил обе руки к груди и склонил голову:
- Спасибо! Рука совсем не болит! А ты как там устроился – уютно? Не бойся, я не впущу Зверя! Умру, но не впущу!
Сердце горячо толкнулось в ответ.

3.
Поезд быстро летит сквозь розовый сумрак навстречу рассвету. Стучат колеса, вагон мерно раскачивается. Бабка опустила голову на грудь и дремлет рядом. Тук-тук, тук-тук, тук-тук…
Сашка любит ездить. Любит смотреть в окно на пролетающие мимо луга, поля, ручьи и болотца, деревья и кусты насаженных вдоль дороги лесополос. Какой он все-таки большой – этот мир! И до чего ж он красив! Сашка всегда очень переживал оттого, что не может он  красоту удержать, оставить возле себя, поделиться ею с другими людьми. Как хорошо художникам! Они могут взять холст, краски, кисти и изобразить красоту Мира в картине. Вот, люди, любуйтесь! Это я для вас нарисовал! Смотрите, радуйтесь вместе со мной! Но Сашка не художник. В школе по рисованию у него всегда твердое «три». Как бы ни старался – ничего не выходит. Животных, людей рисует – выходят кривые уродцы на тонких ножках. Пишет пейзаж красками – вообще непонятная каля-маля получается. Только одно ему и остается – эту красоту просто запомнить, а если уж совсем невтерпеж,- попытаться ее в стихах отразить.
Вот сейчас за окошком лесок пробегает. Выползающее из-за березовых макушек солнце раскрасило его в веселые красные тона. Вечером деревья тоже красным отсвечивают, но та краснота не такая! На рассвете цвета яркие, сочные, жизнерадостные, прямо кричат – ура, новый день начинается! Сашка вдруг вспомнил, как прошлым летом он с друзьями ездил на рассвете на речку. Приехали на берег еще в потемках, размотали удочки и с полчаса тщетно ждали поклевок. И вдруг прямо перед ними небо заалело, грянул многоголосый птичий хор и из-за холмов начало выкатываться огромное красное солнце. Мальчишки, не сговариваясь, встали, и в молчаливом благоговении, раскрыв рты и не дыша, наблюдали великое чудо рождения нового дня. Мишка Кузлин даже фуражку снял.
Едва новенькие солнечные лучи упали на поблескивающую розовым воду, как поплавки начали дружно нырять. Рыба проснулась! Хорошая рыбалка тогда получилась. Сашке попался здоровенный карась, с которым пришлось всерьез повоевать, прежде чем тот угомонился у Сашки в сумке, Женька выволок неплохого язя, а Миха на перекате надергал симпатичных рыбешек-плотвичек. Потом солнце поднялось над головой, стало припекать, мальчишкам захотелось пить. Недалеко, под береговым обрывом, бил из-под камней веселый родничок. Ручеек несколько метров прыгал по острым бутовым обломкам, потом нырял в густую траву, продирался сквозь сплетение корней некстати выросшей на пути высоченной ели и, уже свободный, легко скатывался в речку. Друзья с удовольствием напились вкуснейшей ключевой воды и растянулись на теплой и пахучей траве. Сквозь чуть приоткрытые ресницы Сашка глядел в бездонную синеву и плавающие там облака. На душе было спокойно и радостно – ах, какая воля! Ах, какое счастье!
Колеса стучат, вагон раскачивается, Сашка смотрит в окно и улыбается. В его голове стук колес чудесным образом рождает ритм и рифмы. Он кивает в такт появляющимся из ниоткуда строчкам и легонько постукивает по откидному столику согнутым пальцем: та-та-та, та-та-та, тата-тата, та, та!

Синеглазый родничок
Под обрывом бьется,
Меж камней - он бегом,
По траве – крадется,

Не звенит, не журчит,-
Шепчет еле-еле
Язычок-ручеек
Под корнями ели...

В жаркий день я сбегал
Вниз крутой тропою,
И поил он меня
Ледяной водою!

Я напьюсь, огляжусь:
Как же мир прекрасен!
Как он правилен, мудр,
Как он прост и ясен!

Высока синева!
Там - облака.
А внизу - соснячок,
В камышах - река...

Я люблю тебя, мир!
Уронив лукошко,
Землю глажу по траве,
Как по шерстке кошку!

Затихает Земля
Под моей рукою...
Видно, хочет она,
Как и я, покоя...

«Жаль, не взял ни тетрадку, ни ручку! Потеряется стих, жалко…» Чтобы не забыть, прикрыл глаза и торопливо забормотал – повторяет свое сочинение еще и еще раз. «Ну вот! Запомнил, кажется. Когда возможность будет – запишу».
Поезд начал сбрасывать скорость и вскоре остановился. Станция. Сашка быстро взглянул на бабку – спит, как клуха! Вскочил со скамейки, помчался в тамбур. Заспанная проводница открыла дверь и впускала немногочисленных пассажиров: плотную тетку с двумя бидонами, старичка с рюкзаком, двух молоденьких девушек с огромными сумками и картонными тубусами – в таких студенты носят свои чертежи.
- Ты куда, мальчик?
- Хочу станцию посмотреть!
- А что ее смотреть? Станция, как станция.
- Да как вы не понимаете! Я уже сто раз мимо проезжал, а здесь, на перроне, еще ни разу не стоял! Я же здесь никогда взаправду не был, только в окно смотрел…
Строгая проводница растерялась:
- Стоянка – две минуты…- Потом, очевидно, смысл Сашкиной просьбы до нее дошел. Ну конечно! Что может сравнится со сказочным ощущением, когда ты только что мчался в грохоте колес из одной необозримой дали в другую необозримую даль, да вдруг остановился и всего на несколько секунд вышел в тишину незнакомой станции, сделал два-три шага по земле, где ты впервые, и где ты никогда больше не будешь, а потом – снова грохот колес, снова скорость, снова необозримая даль… Кому, как не ей, проводнице, знать это лучше других!
- Давай! Только быстро! И от вагона – ни на шаг!
Она споро помогла Сашке спуститься с высоких ступенек, сама соскочила следом – на всякий случай, от греха подальше. Сашка радостно огляделся, потопал ногой, подпрыгнул, хлопнул по коленкам ладонями и весело рассмеялся – здорово! Тепловоз предупреждающе загудел.
- Давай, малец, назад! Трогаемся!
Проводница подсадила Сашку, забралась сама и закрыла дверь – поехали! Поезд тронулся.
- Ты куда – в город?
Сашка кивнул – угу!
- В гости, или по магазинам?
- В больницу…
- Ах, вот как… Сам болеешь, или бабушка?
- Никто не болеет. Просто кое-что проверить надо.
- А-а-а…- понимающе протянула проводница,- А что ж не спишь? Пять часов только.
Сашка удивленно вскинул на нее глаза:
- Да разве можно спать? Ведь рассвет же! Так красиво…
Проводница улыбнулась и отвернулась к дверному стеклу. Немного помолчала, кусая губы.
- А я вот, сколько лет на линии работаю, и тоже… Никак не могу рассветом налюбоваться. Такое чудо! Самое хорошее, что вижу в жизни – рассвет…
Сашка стоял рядом, тоже уставившись в дверное стекло. Он снова кивал головой, в такт колесному перестуку.

Из одной дали –
Да в другую даль,
Мы уехали –
Расставаться жаль…
Мы уехали,
Будто дома нет,
Но в чужой стране
Все равно – рассвет!

Так же, как у нас –
В радуге роса,
Так же, как у нас –
Птичьи голоса,
Так же, как у нас –
Все – малиново,
Сине-зелено,
Апельсиново!

Я смотрю, раскрыв
Широко глаза,
Я стою, молчу,
На глазах – слеза…
Скажут: вот чудак –
Что ж он слезы льет?
Покажу в ответ -
«Солнышко встает…»

- Хорошие стихи. Это чьи? Что-то не припомню…
«Вот те раз! Это я что ж – в голос говорил? Ой, опозорился…» Сашка смущенно отвернулся и потупил взгляд:
- Да так… Не помню уж…
- Плохо!- Проводница огорченно покачала головой,- Жаль… Я бы нашла эту книгу, почитала…
- Я пойду. А то бабушка проснется – а меня нет. Расстроится…
Проводница не ответила. Она грустно смотрела на залитую веселым утренним солнцем зелень за стеклом и кусала губы. Сашка потихоньку шмыгнул в вагон и прикрыл за собой дверь. «Наверное, что-то у нее не так в жизни. То-то грустит… Но если ей стихи понравились, и Женьке понравились, и мне самому нравятся – буду их записывать. Может, они кому-то еще нужны? Наберется книжка, ее напечатают, проводница возьмет – да и прочитает. Ой, что за глупости я говорю! Кто же станет мои стихи печатать? Правильно Женька тогда сказал – сочинялка еще не выросла…»
Бабка по-прежнему спит, свесив голову на грудь. Мотается вагон, мотается бабкина голова. Чуть-чуть вправо наклонилась – бац головой о вагонную стенку! Глаза распахнула, ресницами – хлоп-хлоп! Никак не сообразит, где она и что с ней. Сашка, чтобы бабку не обижать, скорее к окну отвернулся, губу чуть не до крови прикусил, чтоб не рассмеяться. Бабка долго вглядывалась в мелькающий за окном пейзаж, потом уверенно произнесла:
- Через полчаса приедем.
- Откуда ты знаешь?
- Я по этой дороге еще девочкой ездила. Лет шесть мне было, когда отец нас всей семьей брал в город на выставку.
У Сашки отвисла челюсть:
- А разве при царе в городах проводились выставки? И эта железная дорога уже была?
- А то как же… Сели мы тогда на этот же поезд и поехали. Правда, тогда паровозами составы тягали. А дорога еще до моего рождения построена. Первый поезд прошел по ней в тысяча восемьсот семьдесят первом.
- Так дороге, оказывается, уже сто лет? Ничего себе! А какая тогда выставка была? Художественная?
- Нет. Породистые лошади. Мой отец тоже увлекался коневодством. Орловских рысаков держали. Спрос на них тогда большой был! И отец, и братья мои – все при деле состояли. Потому и денежки водились. Нас, конечно, кулаками считали. А какие мы кулаки были? Наемных работников никогда не приглашали – всегда и везде своими силами обходились. Мужики – с конями, женщины – по хозяйству. Все успевали.
- Ты про выставку, про выставку расскажи!- Сашка так разохотился подробнее узнать про жизнь «при царе», что, того и гляди, из штанов выскочит!- Почему на конную выставку всей семьей поехали?
- Ну, а как же? Наша семья тоже пару на эту выставку везла. Тем же поездом, только в специальном лошадином вагоне – были раньше такие. Отец-то знал, что наши кони ничуть не хуже, чем у других. Запросто могли место за породу на выставке занять. А еще скачки планировались. Мой братик, Юрочка, специально тренировался – ему предстояло жокеем быть. Вот и поехали всей семьей, чтобы, значит, за своих коников, да за Юрочку болеть!
Сашка весь вперед подался, теребит бабку за руку, дергает нетерпеливо за рукав:
- Ну и что, что? Заняли ваши кони место?
- А то как же! За породу нам, правда, только третье место дали, а вот на скачках Юрочка первым пришел! У нас жеребчик был, Дубок. Ну что за прелесть! Я больше таких красивых коней в жизни не видела! А уж какой быстрый был! Поскачешь на нем – аж ветер в ушах свистит…
Сашка снова в недоумении:
- А ты разве можешь – верхом?
- В нашей семье все верхом ездили. И матушка моя, покойница, Царствие ей небесное, и сестрицы мои, упокой господи их души… Нам без этого никак нельзя было.
Сашка в отчаянии ударил кулаком по скамье:
- Эх, а я не умею! И даже никогда не сидел верхом на лошади…
Бабка улыбнулась и погладила его по голове.
- Не беда, внучек… Жизнь долгая, Бог даст - все еще будет.
Сашка взял себя в руки, тускло улыбнулся бабке в ответ.
- А еще что-нибудь расскажи? Что ты там еще видела на выставке, кроме лошадей?
- Ну, как же… Люди ходили толпами. Все нарядные такие: кавалеры в белых костюмах, а барышни в кружевных платьях, с зонтиками! Меня тоже нарядили, как куклу гуттаперчевую – белое платьишко, белые чулочки, белая шляпка и алые туфельки! Потом, как отец премию за место и за приз получил, нам – всем детям - гостинцев накупил. Что сестрам – уж не помню, а мне огромную шоколадку. И потом еще в чайную зашли и купили полную вазу мороженого. Мороженое тогда вкусное было! Знаешь, такими все шариками разноцветными. Малиновое, клубничное, апельсиновое, черничное… Ох, я тогда наелась, глупая! Беленькое мое платье все пятнами пошло – красными, желтыми, синими… Коричневыми от шоколада…
- Ничего себе! А разве тогда уже был шоколад? И мороженое? А что такое – чайная?
Бабка уже не улыбается – заливисто хохочет! Так хохочет, что слезы на глазах выступили:
- Ох, уморил… Вас что – в школе учат, что вкусности только при советской власти появились? Был шоколад, был! Да какой! Сейчас такого уж не купить – один суррогат. И мороженое было – а как же! Не хуже, чем сейчас. А чайная – что-то вроде кафе. Только там никакого вина не подавали, а только чай, лимонад и сласти. Я любила, грешница, в чайные ходить… Только порог переступишь – к тебе уж половой летит: «Чего изволите-с?» А сейчас! Ты ей – «Девушка! Девушка!», а на тебя – ноль внимания…
- А почему сейчас чайных нет?
- Не знаю, милый. Как в семнадцатом чайные закрылись, так уж больше не открылись. Одни забегаловки остались, где пиво, да водка на розлив… Твой папа, когда был, как ты, мальчик, тоже все у меня выспрашивал про лошадиные выставки, про шоколад, да про мороженое… Он ведь, когда рос, совсем этого ничего не видел. Только из моих рассказов и знал, что такие вещи на свете бывают.
Бабка задумалась, посерьезнела и замолчала. И тогда Сашка задал ей вопрос, который давно собирался задать, да все не решался.
- А ты про папу что-нибудь знаешь? Он тебе пишет что-нибудь? А может, приезжал?- и, замерев, стал ждать ответ.
Бабка сурово сжала губы и насупилась. Но все-таки ответила. Ответила нехорошо – зло и раздраженно:
- Я про него слышать ничего не хочу! Шалаш некрытый… Бросил семью, ускакал, козел, а дети без него маются…
Сашка за отца обиделся. Он никогда не слышал от него ни одного грубого слова, ни разу отец его не обидел. А то, что с матерью не ладили, так он, Сашка, с ней тоже не больно ладит. Поэтому решил за отца вступиться:
- Да ну, ба! Что ж ты так о сыне!.. Ему плохо с мамой жилось – она его даже била…
- Жаль, не убила! Подлец! Я ему – Лешенька, терпи! Ради детей терпи! А он… Ширмач, пра ширмач…
Сашка горестно покачал головой – все-таки они не правы! Мама не права, и бабка не права… Отец – он хороший. Ну, выпивал… Но ведь не буянил, как сосед дядя Гена? Жену, детей зимой на мороз не выгонял? Придет – и спать ляжет. А мать его будит, по лицу хлещет – «До каких пор, погань, кровь мою пить будешь?» А это, между прочим, вопрос спорный – кто у кого кровь пил. Это – как посмотреть! Вот Сашке, например, кажется, что отец ни у кого кровь не пил. Наоборот – у него пили. Кто ж такое вытерпит? Поэтому он на отца не обижается. Отец ушел, квартиру им оставил, всю мебель – тоже. Ничего себе не взял. Даже пальто его до сих пор в прихожке на вешалке висит. Два года уже…
- Ба… Ладно, успокойся. Ты только скажи – он пишет?
- Пишет… Поздравительные открытки. На Новый год, на Восьмое марта… Ко дню рождения вот присылал…
- А там адрес есть? Обратный? Ну, откуда он пишет?
- Есть. А тебе зачем?
- Я письмо написать ему хочу. Может, договоримся, встретимся где-нибудь…
Бабка порывисто схватила Сашку за руку:
- А ты и вправду хочешь с папкой повидаться? Ты на него зла не держишь?
- Очень хочу. Я ведь его знаешь, как люблю? Как тебя! Он ведь не виноват, что пришлось от нас уйти. Я понимаю…
Старушка заплакала. Она крепко прижимала внука к себе и плакала, плакала… Такие уж они, старушки! Чуть что – в слезы. Хуже маленьких… Вот Сашку плакать заставить – это постараться надо! А бабка – та ревет и в дело, и не в дело…
За окном вагона мелькали городские кварталы. Тепловоз протяжно загудел – «Подъезжаем!» Ход замедлился и состав плавно, изредка погромыхивая на стрелках, подкатил к перрону. Приехали.

4.
Сашка сидел на стуле возле двери с табличкой «Психиатр» и ждал своей очереди. Примерно четыре с половиной часа назад они с бабкой приехали в областную больницу, отстояли очередь в регистратуру, потом нашли нужный кабинет и вот уже больше трех часов ждут своей очереди. Прием давным-давно начался, но Сашка не продвинулся ни на шаг. Впереди по-прежнему те же четыре человека, что и были с самого утра. Сашка долго не мог понять, в чем тут фокус, а потом догадался – пациентов к доктору приводит медицинская сестра. Где она их берет и куда они потом уходят – загадка. Но из очереди на прием не попал еще никто. Бабка сидит рядом, неподвижная, как изваяние. Она уже часа два смотрит в противоположную стену и, кажется, за это время даже ни разу не моргнула. Сашка прямо шкурой чувствует, как кипит в ней глухая злость, но как исправить ситуацию – не знает. Когда сестра привела очередного пациента – седенького старичка в заношенном донельзя пиджачке, он, неожиданно для самого себя, встал перед дверью, загородил дорогу и, насколько мог, вежливо, глядя медичке прямо в глаза, сказал:
- Извините, пожалуйста! У нас уже скоро обратный поезд. Нам еще ехать в другой город. Нельзя ли ВАШИХ больных пускать к врачу хотя бы через одного с людьми из очереди?
Сестра возмущенно фыркнула:
- Мальчик, отойди от дверей. Не мешай работать!
Очередь взволнованно загудела. Послышались робкие голоса: «Мальчик правильно говорит!», «Безобразие!», «Совсем обнаглели!» Сестра, явно не ожидавшая такой агрессивной реакции, начала оправдываться:
- Но у нас правило! Из стационара принимаем вне очереди! А этот дедушка,- она кивнула на жавшегося за ней деда,– ветеран войны. Как вам не стыдно?
Тут поднялась бабка. Кулаки сжаты, глаза молнии мечут!
- Ветеран? Ты где воевал, ветеран? Ты расскажи, ветеран, почему ты жив остался? Почему муж мой уже двадцать восемь лет в братской могиле под звездой, а ты тут - вперед ребенка мимо очереди лезешь? Отвечай!
Старичок хлопал красными кроличьими глазками и улыбался. Голова у него странно дергалась во все стороны, он переминался с ноги на ногу, будто ему срочно надо было в туалет, а пальцы сцепил между собою крепко-крепко, так, что ногти побелели.
Сестра заволновалась. Она тревожно смотрела бабке в глаза и умоляюще качала головой: «Не надо! Пожалуйста, не надо!» Сашка, видя такое дело, торопливо освободил им проход и сел на место. Медичка быстро втащила старика в кабинет и захлопнула дверь. Очередь снова притихла. Бабка медленно, со свистом, выдохнула сквозь зубы: «Подлецы!»,- и уселась на свой стул. Снова – каменное выражение лица, снова – пустой взгляд в противоположную стену. Дверь неожиданно распахнулась, вышла докторша – полноватая женщина далеко не средних лет. И сразу к бабке!
- Это вы старика до припадка довели? Поздравляю! Я слышала, что вы ему кричали! Может, для кого другого ваши слова и справедливы, но для него – нет. Он честно воевал. Он – инвалид! Не его вина, что был только тяжело ранен, а не убит. Но если б он мог выбирать, он бы лучше смерть выбрал, чем тридцатилетнее безумие! Вот так!
Она резко, по-солдатски, повернулась кругом и, зло стуча каблуками, вернулась в свой кабинет.
Через пять минут сестра увела трясущегося старика, и начался прием больных по очереди. Еще через полчаса подошел, наконец, и Сашкин черед. Они вошли в кабинет вместе с бабкой, он сел на стул возле врача, а бабку усадили на кушетку рядом. Сестра порылась в кипах бумаг на столе, нашла Сашкино направление и вновь заведенную медицинскую карточку. Врач прочла бумаги, строго посмотрела на мальчика:
- На что жалуемся?
- Уже ни на что.
- Зачем же тогда приехал? Дебош в коридоре устраивать?
- Я сегодня встал в три ночи. Чтобы приехать к вам. Сейчас – час дня доходит. Мы с бабушкой нигде не отдыхали. Мы ничего не ели. Мы только ждем.- Сашка старался произносить слова спокойно, хотя внутри у него все дрожало от волнения. Что и говорить – психовал он сильно. Злить строгую врачиху было нельзя, но и попускать явному неуважению к себе и к бабушке – нельзя тем более!
Докторша раздувать конфликт не стала и снова вернула разговор в русло обычного диалога «врач - пациент».
- Здесь написано,- она постучала пальцем по лежащей на столе бумажке,- что с тобой случилась неприятность. Расскажи.
Бабка напряженно уставилась в окно. Сашка молчал. Врач обернулась к бабушке:
- Может быть, вы расскажете?
Бабка всхлипнула.
- Даже не знаю, как и сказать… Моя вина!- она достала мятый платок и горестно высморкалась.- Накричала я на внучека… С ним припадок случился – бьется на полу, кричит… Я успокоить его хотела – ничего не получается. Я уж Бога молила-молила, чтоб смилостивился… Потом «Скорую помощь» вызвала от соседей, у них телефон… Врачи приехали, укол ему сделали. Уж я так плакала! Потом в больницу нас повезли, он ночь в палате ночевал, а утром мы уехали. А сегодня вот – к вам…
Врач внимательно смотрела на Сашку. Тот упулился в пол и молчал.
- Саш, а Саш? Ну, что ты напугался, глупенький? Ты, наверное, думаешь, что тебя в больницу положим?- врач ласково потрепала пациента по плечу.- Нет, успокойся! Выпишем тебе таблеточки и поедешь снова к своей бабуле. Не переживай!
Она снова обернулась к бабке:
- А раньше с ним такие припадки были?
- Ой, были… Но только все ночами. Приснится ему что-то страшное – он и кричит… Но я всегда его успокоить умела. Только вот в последний раз…- бабка опять захлюпала.
Врач покивала, что-то записала на лежащих перед ней листах.
- А днем припадки были?
- Днем не было. Только ночью…
Врач быстро проверила Сашкины рефлексы: постучала резиновым молоточкам по коленкам (дрыгаются ли?), проверила реакцию глаз на движение предмета. Все в норме.
Сашка решился подать голос:
- Больше припадков не будет. Я точно знаю.
Врач удивилась:
- Точно знаешь? А почему ты так думаешь?
Что ей на это ответить? Сказать правду – точно в психушку упечет… Ответил уклончиво – и не соврал, но и правду не сказал:
- Я чувствую, что совершенно здоров. Я сплю спокойно, и мне снятся только хорошие сны. У меня нет больше никаких страхов.
- Да-а-а?- Врач, улыбаясь, заглянула ему в лицо.- Что ж… Ты, действительно, выглядишь вполне здоровым мальчиком. Но отчего ты такой худой и маленький? В твоем возрасте дети обычно намного крупнее…- Она вопросительно глянула на бабку.
Та развела руками:
- Дык…
- Что – «дык»?
- Ну, дык, у нас в породе все такие… Не было крупных никогда…
- Ясно. Вот вам, бабушка рецепты. Поезжайте в центральную аптеку… Знаете где?
Бабка быстро закивала – знаю, знаю!
- Так вот, там предъявите паспорт. Вас предупредили о том, что обязательно понадобится паспорт?
- Ирма Жановна предупреждала. Тут паспорт, со мной…
- Не смею вас больше задерживать. А у мальчика вашего слишком впечатлительная натура. Не был бы он таким скрытным, детская психика имела бы хоть какую-то разгрузку… Вы можете гарантировать ему спокойный, доброжелательный климат в семье?
Бабка снова закивала – конечно, конечно, о чем речь!
- Тогда – всего доброго.
Бабка низко поклонилась – до свидания, большое спасибо!, взяла Сашку за руку и вывела за дверь.
- Слава тебе, Господи! Отмучались… Ну что, к маме повидаться заедем?
Сашка скривился:
- Да мы с ней только пять дней не виделись… И потом – она сейчас на работе!
- Ну, как знаешь. Тогда сейчас в аптеку, а потом сразу на автобус – и домой.
Больше с ними в этот день ничего не приключилось. Они доехали до центральной аптеки, закупили ворох лекарств, потом сели на троллейбус и приехали на автовокзал. Сашка выпросил у бабки двадцать копеек и купил аж четыре жаренных пирожка с повидлом. Пока бабка стояла в очереди в кассу и покупала билеты, он эти пирожки с жадностью умял и теперь глядел на мир добрыми масляными глазами. Правда, от такого количества съеденного в самую жару сладкого ему безумно захотелось пить. Пришлось разорить бабку еще на две копейки и выпить пару стаканов газировки без сиропа. Бабка от еды и питья отказалась.
Пока ждали автобус, решили прогуляться по городским улицам. Побродили по тенистой липовой аллее, зашли в скверик, где стоял бюст Пушкина, посидели на скамейке. Бабка ткнула пальцем в дома напротив:
- Вон, смотри. Я, когда маленькая была, тоже по этой улице гуляла. Все домишки на месте. Только тогда они были аккуратненькие, побеленные, а сейчас облезлые и страшные.
Сашка начал было объяснять, что дома состарились на семьдесят лет, что они никак не могут выглядеть нарядными и аккуратными, но бабка его оборвала:
- Нет, Сашуль… Просто с той поры, видать, ни разу фасады не ремонтировали…
Сашка пожал плечами – тебе виднее…
Потом они вернулись на автовокзал, сели в душный и пыльный автобус, а через два часа, измотанные и угоревшие, брели уже по родной улице Зеленой к своей избушке. Дома бабка напилась чаю, Сашка надулся воды, кое-как доползли до постели, разделись и рухнули без сил. И спали до утра, как убитые. Все-таки, железное нужно здоровье, чтобы по больницам ходить!
На следующий день бабка рано поутру приготовила Сашке на завтрак вареную картошку, а сама ушла на рынок – слишком много расходов случилось за два минувших дня, теперь нужно любой ценой деньги добывать. Пенсия-то у нее маленькая – тридцать рублей всего. Если месяц из тридцати дней, то по рублю на день выходит, а если из тридцати одного – тогда вовсе беда… Сашка встал вместе с ней и занялся поливом огорода. Такая жара, а последняя поливка была аж позавчера! Взял он пятилитровое ведерко, кружку, стал воду из бочки на грядки носить, да из кружки растения под корень поливать. А из лейки нельзя – на листья попадет. В такую жару – верная смерть растению.
Помидоров в этом году бабка осилила посадить совсем мало, всего лишь восемьдесят семь кустов. А ведь совсем недавно по двести пятьдесят, по триста корней сажала! Сашка таскает ведро за ведром, в уме считает: по литру на куст – восемьдесят семь литров, значит, маленьких ведер будет семнадцать… Да еще три десятка огурцов вылезло, по пол-литра под корень – еще три ведра. Итого – ровно двадцать рейсов туда-обратно. Каждый рейс вместе с поливом – полторы минуты, значит всего работы – на полчаса. «Когда закончу, должно быть ровно половина восьмого, я ведь в семь начал…» Выплеснул на огурцы остатки воды из последнего – двадцатого – ведра, и бегом в избу! Залетел, глянул на часы – как раз ровно половина восьмого. Здорово он умеет свое время рассчитывать! Этому его тоже дядя Сережа научил.
Вернулся на грядки, сорняки подергал. «Ну вот, теперь на огороде порядок, если кто придет – не стыдно показывать». Другой бы на его месте, побегав полчаса с ведрами, а потом еще полчаса простояв кверху задом на прополке, уселся бы на крылечке, да мирно отдыхал, только не таков наш Санька! У него, как вы уже сами знаете, всегда дел выше крыши намечено. Во-первых, нужно рычажные весы смастерить, во-вторых – новые стихи, что вчера на ум пришли, в тетрадку записать. Или, нет! Наоборот: сначала нужно записать стихи – а то забудутся!
Вымыл перепачканные землей и травяным соком руки, прошел в избу. Достал из чемодана свою тетрадку, ручку, да книжку потолще. Уселся на диванчике, положил книжку на колени, на нее – тетрадь, написал заголовок: «Родничок». И пошел строчить свои каракули! Как там Светлана Сергеевна ему всегда говорит? Она говорит: «Брагин, ты снова писал, как пьяная курица левой лапой…» Светлана Сергеевна у них в школе русский и литературу преподает. Уж так не любит она неаккуратности в тетрадях! Она Сашке даже один раз так заявила: «У меня на твою писанину аллергия!» Ну что ж… Значит, эту тетрадку Сашка ей никогда показывать не будет.
Записал он первый стих, хотел писать второй, да задумался – а назвать как? Покумекал, лоб почесал, но ничего путного в голову так и не пришло. «Ладно. Пусть без названия пока остается. Оставлю место – потом напишу. Может быть. А может, и не надо никакого названия?» Закончил он свою работу, хотел, было, убрать ручку и тетрадь, да вдруг вспомнил еще один незаписанный стих. Тот, что поутру в больнице сочинился! Снова Санька задумался – писать тот стих, или ну его? Слишком он злой, слишком несправедливый получился! «Нет! Такие стихи я записывать не буду. И запоминать не буду. И никому никогда рассказывать не буду!» Склонил голову к груди, прислушался: «Я правильно решил?» Улыбнулся радостно, вложил ручку в тетрадь, убрал в чемодан. Не будет он больше злых стихов писать! Никогда не будет.
Теперь можно приступать к изготовлению весов. Это совсем нетрудно. Взял Сашка небольшую ровную палочку, нашел у нее центр тяжести, просверлил в этом месте отверстие заточенным гвоздем, в отверстии закрепил проволочную петельку. Это для того, чтобы весы можно было подвешивать. Чашечки смастерил из пустых спичечных коробков, приладив их к весам на ниточках. Прицепил весы на гвоздик – один коробок слегка перевешивает. Но это не беда. Достаточно в более легкий коробок положить бумажные обрывки – и порядок! Весы уравнялись. Теперь гирьки нужны. Да гирьки не простые, а очень точные. По одному грамму, по два, по три… Вы не знаете, где такие гирьки взять? Что говорите – в магазине купить? Не выйдет. Такие наборы мелких гирь, тогда, конечно же, продавались, но стоили безумно дорого. Не купить такой набор Саньке, ни за что не купить… Что, тогда не знаете? Сдаетесь? Ага! А вот Санька – он знает. Разве стал бы он затеваться весы делать, если б не знал, где гирьки взять? Точнее – какие предметы можно с успехом вместо гирь использовать? А разгадка очень простая – медные деньги! Копейка ровно один грамм весит, две копейки – два грамма, пятак – пять грамм. Просто, как пылесос… У Сашки уж в тайничке и медяки припасены были – тридцать копеек разными медными монетами в пластмассовой коробки из-под пудры. Шикарный набор разновесов, не правда ли? У него от нетерпения даже руки зачесались – скорей, скорей расчеты на живом эксперименте проверить! Он уж и все свои огненные припасы приготовил, на газете разложил, да вдруг резко остановился. «Ой! У меня в расчетах слишком большие количества получились, столько и взвешивать на таких игрушечных весах трудно, и в ступе не истолочь! Надо пересчитывать – пропорционально уменьшать». Решил уменьшить в десять раз – пересчитывать легче. Значит, что мы имеем? Селитры – пять и одна десятая грамма, угля – один и восемь десятых, серы – один и шесть десятых. «Во, ё! Десятые появились! А у меня монетки – все кратные грамму!» Снова задумался, снова чуб чешет. Придумал! В древнем мире была такая мера веса – карат. Ее и сейчас ювелиры используют. Карат – зернышко заморского растения. Пять зернышек составляют один грамм. А что, если взять, например, рисовые зерна у бабки из мешочка, отобрать только целые, неломаные, да посмотреть, сколько этих зерен составят один грамм? Зерна примерно одинаковые, точность получится достаточная.
Нашел он бабкин рис, отобрал кучку целых зерен, мешочек завязал, и сразу на место прибрал – а то потом забудется! Стал на своих весах первое взвешивание делать. В один коробок копейку положил, в другой начал зернышки подсыпать. Оп!- уравнялись весы. Высыпал зернышки – много как! Мелковат у бабки рис – семьдесят одно зерно один грамм весит. Значит, в каждом зернышке около тринадцати тысячных грамма. Семь зерен – одна десятая. Отлично! Зерна туда же, в коробочку с монетами высыпал. Теперь можно к главному приступать – компоненты для пороха взвешивать. Поставил он рядом ступку, отвешенные количества сразу туда высыпает. Селитры – пятак да еще семь рисинок, серы – копейка и сорок две рисинки, угля – две копейки, а четырнадцать рисинок туда, где уголь…
Минут через десять истолок, перемешал компоненты в однородный серый порошок. Потом специально посильнее постучал – чтобы утрамбовать все плотным слоем. Как и в прошлый раз, ножом этот слой отскреб и на газету высыпал. «Ну уж сегодня я все сразу зажигать ни за что не стану! Дураков больше нет…» Зачерпнул порох ложечкой, отошел подальше, на кирпич высыпал, спичкой чиркнул. Пых! Серая кучка исчезла в мгновенной вспышке. На кирпиче осталось лишь белое обожженное пятно и никаких черных шлаковых шариков. Да и сама вспышка совсем не такая, как в первый раз была. Тогда видно было, что смесь просто горит. Очень быстро – но все же горит. А теперь – именно вспышка. Так и должно быть.
Чтобы экспериментальная порция пороха зря не пропадала, решил Сашка бомбочку смастерить. Бомбочку делать – проще простого. Он и его друзья по школе этих бомбочек, наверное, уж тысячу штук сделали! Правда, вместо пороха использовали тогда универсальную мальчишечью взрывчатку – спичечные головки.
Завернул Санька порох в бумажку, вокруг плотно черной изоляционной лентой обмотал. Потом проткнул шилом дырочку, к дырочке спичку этой же изолентой прикрепил. Вот вам и бомбочка. Остается только этой спичкой о коробок чиркнуть, да успеть подальше от себя отшвырнуть. А не успеешь – никто тебе не виноват. И пальцы, бывало, отлетали, и глаза нерасторопным выбивало… Только Сашка сильно рисковать не любит. Поэтому сделал так: не одну спичку на бомбочку примотал, а целых четыре, в рядок. Получился коротенький бикфордов шнур. Потом самую дальнюю от запальной дырки спичку зажег и бомбочку в смородину запулил. Рвануло – будь здоров! У юного сапера аж уши заложило, а потом еще в левом ухе звенело целую минуту. Сашка торопливо замел следы своей подрывной деятельности: отмыл ступку, а заодно и сам умылся с мылом – на одни и те же грабли он никогда не наступал. Только после этого уселся с довольной улыбкой на крыльце и счастливо потянулся – эх, хорошо! Столько трудов, столько волнений, столько опасностей – и не зря! Задумал настоящий порох сделать – сделал… Теперь вот другая мечта у него – ружье бы настоящее! Ну, пусть не совсем настоящее. Самодельное, конечно. Но – чтоб не хуже настоящего стреляло. Правда, как такое ружье сделать, Сашка пока не придумал, но вы ж его знаете! Этот – придумает.

5.
Умываясь, Сашка вылил из рукомойника всю воду. Но оставлять умывальник пустым было не в его правилах. Пошел он к колодцу, пустил ведро вниз, стал крутить ворот… И тут, ни с того, ни с сего зачесалась вдруг у него спина! Сашка резко обернулся. На улице, возле запертой калитки, ухватившись тоненькими ручками за штакетины, стоял незнакомый мальчишка. Он улыбался и с видимым интересом разглядывал Сашку. На вид ему было лет одиннадцать – двенадцать. Он, как и Сашка, был очень худ, а одет в серые шортики и серенькую же рубашонку с коротким рукавчиком. Сашка выволок из холодной глубины ведро, поставил его на специальную лавку возле колодезного сруба и улыбнулся в ответ:
- Привет!
Тот дружелюбно закивал, но вместо «здрасьте» вдруг спросил:
- Что это у тебя так неслабо бабахнуло?
Сашка изобразил на лице недоумение:
- Когда?
- Да вот, минуту назад! Я иду мимо, а у тебя в кустах – взрыв! И пламя. И дым облаком…
Сашка пожал плечами.
- Не знаю. Я в доме был. Может, через забор мне кто-нибудь бомбочку кинул?
Мальчишка в сомнении покачал головой.
- Улица пустая была… Я один шел. Да и сейчас никого нету…
- Ладно! Что о пустом болтать! Перелезай ко мне!- пригласил Сашка, истосковавшийся по компании сверстников,- Поиграем!
Пацанчик с готовностью полез на забор. Спрыгивая к Сашке во двор, зацепился краем рубашки за шляпку торчащего гвоздя и у него сзади хвостиком повис выдранный лоскут.
- У, ё… Мамка теперь прибьет! Только вчера из магазина…- мальчишка не на шутку расстроился, вот-вот заплачет!
Сашка развернул его к себе спиной, осмотрел повреждение.
- Да уж… Но можно зашить! У бабки были нитки такого же цвета… Я сейчас!- и побежал в избу. На комоде у бабки стояла старая шкатулка с нитками, иголками и разнокалиберными пуговицами. Сашка ее схватил и бегом вернулся к своему гостю.
- Давай сюда рубаху!
Мальчишка беспрекословно расстегнул пуговки и протянул рубашонку Сашке. Тот с деловым видом уселся на крыльце, нашел катушку с нитками нужного цвета, вдел нитку в игольное ушко и начал споро пришивать выдранный клок на место. Шил, как и полагается, с изнанки, пуская на шов совсем мало материала – чтобы потом не топорщилось. Закончив швы, подергал ткань в разные стороны. Шов еще чуть-чуть раздался и стал совсем незаметным. Сашка протянул рубашку мальчишке:
- На! Только лучше ее теперь не навыпуск носи, а в штаны заправь.
Тот скромно поблагодарил, оделся, и вдруг весело рассмеялся.
- Ты чего?- не понял Сашка,- Муравей в трусы заполз?
- Да вот, над нами смеюсь. Ты мне рубаху зашиваешь, а даже не знаешь, как меня зовут! А я – тебя…
Сашка тоже хихикнул:
- А правда – как тебя зовут?
- Сережа.
- А меня – Саша,- он протянул новому другу руку и тот с благодарностью ее пожал.
- Ты где живешь, Серега? Что-то я тебя не помню. Не видел ни разу…
- А мы недавно приехали. Мама работала учителем в селе, а теперь вот сюда, в поселок, перевелась. А живем мы тут вот,- он ткнул рукой за Сашкины яблони,- в двухэтажке.
- Ни фига себе!
- Чего – ни фига себе?- Серега недоуменно захлопал глазами.
- Так ты с Мишкой Улыбиным в одном доме живешь?
Сережка заметно вздрогнул, но быстро взял себя в руки и с притворной беззаботностью ответил:
- И даже – в одном подъезде! Потому что в нашем доме только один подъезд и есть!
Сашка напускному Серегиному оптимизму не поверил и потому спросил прямо:
- Достается?
- От Мишки-то нет… А вот всякие его шестерки постоянно в подъезде пасутся – от тех просто нет никакого спасу! Его мать,- Мишкина, то есть,- самогоном торгует прямо из дверей квартиры. Так вся шваль поселковая в нашем подъезде днюет и ночует… Лестница постоянно заплевана, загажена, пьяные прямо со второго этажа на первый мочаться… Я иду на улицу, или домой возвращаюсь – так обязательно или подножку подставят, или подзатыльник отвесят, или на спину плюнут. Ух, как я все их семейство поганое ненавижу! И Мишку, и маманю его паскудную!
- И как же вы спасаетесь?- Сашка был просто взбешен творящимся всего в двух шагах беззаконием и ему было до слез жаль своего нового товарища и его маму.- В милицию на них заявление писали?
- Писали…
- Ну и что?
- Ну и ничего! Сначала из милиции прислали какого-то пятнадцатисуточника, он и Верку (Мишкину мать Веркой зовут), и клиентов ее, и Мишкину банду предупредил – дескать, менты едут. Все потихоньку разошлись, двое или трое помогли Верке бражку в сарай к соседям спрятать, готовый самогон тоже куда-то заховали. Потом наряд приехал. Все чин-чином: соседей понятыми пригласили, участковый явился… Толпа к Улыбинской двери подкатила, вежливо так в звоночек позвонили: «Ау, Вера Сергеевна! Открывайте, гостей принимайте!» Она открыла, ей участковый с порога – вот, мол, Вера Сергеевна, заявление на вас соседка (на маму пальцем показывает) написала… Что дебоши у вас постоянно, что самогон гоните, что темные личности к вам ходят… А Верка смотрит на маму и откровенно смеется! Ищите!- говорит… Ничего не нашли. Другие соседи маму не поддержали, отказались наше заявление подписать…- Серега даже прослезился от обиды.- Потом Мишка привел местного пахана, его кличка «Косой», он к нам домой пришел, так по-хозяйски… И давай при мне маму лапать, всякие гадости ей говорить! Все в том смысле, что если еще раз на Улыбиных в милицию пожалуемся, нам совсем не жить! Теперь, когда мама из школы идет,– за ней кодла пацанов следом. Всю дорогу они ее на всю улицу позорят, кричат: «Вобла!», «Креветка шепелявая!» И все матом, матом…
- А почему – шепелявая?
- Да фамилия наша – Шепелевы…
Сашка слушал горький Сережкин рассказ и не верил своим ушам. Как же так? Ему с малолетства твердили: «Моя милиция – меня бережет!», а тут… Но и не верить невозможно! Не мог Сережка такое выдумать, никак не мог! Попросил объяснить ситуацию подробнее. Но Сережка уже так распсиховался, что только зубами стучал, да злые слезы по щекам размазывал. Принес ему Сашка воды в кружке, подождал, пока тот напьется, успокоится. Потом вопрос повторил:
- Серый! По твоим словам выходит, что Уля, его мамуля-самогонщица и даже местный «вор в законе» Косой – все они у милиции под крылышком греются? Что милиция, вместо того, чтобы посадить их в тюрьму, защищает их? Так, что ли?
Серега закивал – так, так! Сашка с сомнением хмыкнул. Потом задал следующий вопрос:
- А ты, случайно, не знаешь, почему милиция потакает этим бандитам?
Сережка достал мятый и грязный носовой платок, утер слезы и высморкался. Потом ответил.
- Случайно, знаю. Верка ментам платит. Сколько – неизвестно, но платит – это точно. К ней участковый прямо на дом за оброком ходит и она на всю лестницу с ним собачится: он требует больше, а она дает меньше. Но потом все равно расходятся мирно. Косой, как я из пьяных разговоров понял, – он вообще самый главный милицейский помощник. Оказывается, своих, местных, бандиты не трогают! Только приезжих. Таких, как мы с мамой. Мама говорит, что нам здесь правды не найти. И еще она сказала, что тут советской власти нет совсем.
Сашка возмутился:
- Ну, это ты, брат, хватил! Советской власти нет! За такие слова тебя надо из пионеров исключать на фиг!
Сережка разозлился:
- Слушай, Шурка! Если уж ты про пионеров заговорил… А стал бы ты гордиться тем, что пионер, если б тебе галстук Уля повязывал? Или мамаша его? Или сам Косой? А?
- А при чем тут…
- А ты не перебивай, блин! А если тебе галстук повязывал уважаемый дяденька, у которого есть орден Ленина, который большой начальник, но который покрывает и Улю, и Косого, и Верку? И берет их воровские деньги? Не стал бы ты этим гордиться? Так вот. Когда нас в селе в пионеры принимали, у нас на первом сборе наш начальник милиции выступал. А отличникам собственноручно галстуки повязывал. Слава Богу, я не отличник! Он ко мне своими вонючими руками не прикасался, пес!- У Сережки снова потекли слезы.
Слушая Серегины откровения, Сашка чувствовал, как у него плавно, но неотвратимо, заходят шарики за ролики. Он просто перестал что-либо понимать! Когда советскую власть ругала бабка, он еще как-то мог с этим мириться. До революции бабка жила хорошо, после революции - плохо, теперь она тоскует по своему потерянному раю. Но когда почти то же самое начинает повторять твой сверстник – это уже выходит за всякие рамки! Это, товарищи дорогие, уже ни в какие ворота не лезет! Решил он пока в высокую политику не вдаваться – малы они еще с Сережкой, чтоб серьезные выводы делать. А вот банда, да самогонная лавка – тут дело ясное. Это враги. Классовые враги! А Сашку с первого класса учили, что смотреть на классовых врагов надо только через прорезь прицела.
- Серый, я вот что думаю… Раз милиция нам не помощник, придется нам самим пьяниц и бандитов из твоего подъезда выкуривать.
Сережка даже рот раскрыл:
- Как это – выкуривать?
- В прямом смысле этого слова. Дымом. И огнем. Чтоб боялись они в ваш подъезд заходить! Тогда и лавка Веркина сама собой без клиентов закроется. Как, хороша идейка?
Сережка только растерянно моргал. А Сашку уже несло:
- Прямо сейчас сходим к тебе домой, посмотрим на месте что и к чему. План составим. Потом в аптеку сбегаем, в гастроном - кое-что закупим, у меня два рубля есть – мать на обратную дорогу давала. Ну, а потом…
- Что - потом?
- Потом мы им покажем небо в алмазах! Узнают они, как честных людей тиранить! Ох, плохо им будет, я уж постараюсь… Ну что, бежим?
- Куда?
- Ты меня не слушал, что ли? К тебе бежим! Я только деньги возьму…
Он быстро сбегал в избу, достал из кармашка чемодана заветные два рубля, вернулся к Сережке:
- Я готов!
Заперли дом, ключ спрятали под крыльцо (бабка знает, где искать, да у нее и свой есть), перелезли через забор и понеслись к Сережкиному дому.
 Облезлая двухэтажка находилась прямо за Сашкиным забором: забор, потом ряд гаражей, потом – как раз Сережкин дом стоит. Через пару минут были уже на месте. У дверей подъезда Сережка остановился и прислушался:
- Опять целая толпа у нас табунится…
- Не дрейфь – вперед!
Вошли в прокуренный, вонючий подъезд. Сашка внимательно оглядывался, все примечал. «На подоконнике горы окурков, на полу – папиросные пачки, недоеденные соленые огурцы, хлебные корки… Лампочек в патронах нет – значит, вечером здесь темно…» Поднялись на второй этаж. Там на лестничной клетке стояли и сидели на ступеньках разновозрастные пьяницы и бандиты, всего человек шесть или семь. Тут же, на полу, были расставлены бутылки, стаканы, развернуты газеты с закуской. Все курили. Дым стоял коромыслом – хоть топор вешай. Сашка вежливо поздоровался. Кто-то ему ответил, кто-то просто насмешливо хмыкнул. Сережка торопливо искал в кармане ключ. Ключ никак не находился.
- У, черт… Кажется, ключ посеял!
Толпа пьяных мужиков и подростков весело загоготала. Понеслись матерные шуточки и прибауточки про Сережку – растеряху. Мальчишки быстренько спустились вниз и выбежали на улицу.
- Ты что, в самом деле ключ потерял?
- С чего ты взял? Вот он, ключик. Просто, не хотел, чтоб такая дымища в дверь шла. Они скоро на улицу выйдут. Тогда и пойду домой.
- Ладно. Теперь в аптеку бежим!
- А зачем?
- Некогда объяснять, потом узнаешь!
Аптека находилась в соседнем квартале. Запыхавшиеся друзья ввалились в двери, Сашка бросился к прилавку.
- У вас марганцовка есть?
- Десять копеек.
- Мне три пузыречка.
- Родители малышку завели?
- Угу… А глицерин? Только не водный раствор, а чистый. Который можно как основу для мази использовать.
- В продаже нет… Если только у провизора…- добрая аптекарша, которая решила, что пацанов прислали за покупками родители, всеми силами старалась им помочь.- Алевтина Петровна!- крикнула она в открытую дверь провизорской,- у вас есть концентрированный глицерин? Тут мальчикам для младенца надо!
Из дверей появилась хрупкая старушка. Она внимательно оглядела юных покупателей с головы до ног:
- Это вам нужен глицерин?
Друзья дружно закивали – нам, мол, нам!
- Для ребеночка крем делать?
Ребята опять кивают – делать, мол, делать!
- Но у нас есть в продаже отличный детский крем! Лучше любого самодельного! И нечего дурью маяться!
Сашка сурово нахмурился:
- Крем этот – антисептический?
Строгая старушка растерялась: «Нет…»
- А нам нужно сделать на основе глицерина и стрептоцида специальную мазь от детской экземы. Мне мама так сказала. А папа предупредил: вернешься пустой – вздую!
Сережка в немом восхищении смотрел на нового своего дружка – во врет, во врет! Да как складно! Старуха - и та поверила без всяких сомнений!
Провизорша и в самом деле больше спорить не стала, принесла большой пузырек глицерина и молча протянула Саньке. Санька ее вежливо поблагодарил.
- А еще мне нужна глюкоза для инъекций. Одна коробка. Только не пятимиллилитровые, а двух. Есть такие?
- Есть.
- И три пачки аспирина.
Аптекарша пощелкала счетами:
- Рубль пятьдесят семь.
Сашка протянул два рубля, сгреб сдачу, кивнул Сереге – пошли! На улице Сережка робко поинтересовался, для чего они купили столько бесполезных медикаментов.
- Мины делать,- незамедлительно ответил Сашка.
- Из этого – мины?
- Из этого. И еще кое из чего.
- Из чего?
Сашка резко обернулся.
- Серый, слушай! Кончай приставать с дурацкими вопросами! Ты мне думать мешаешь!
- А ты что – сейчас думаешь?
- Ты заткнешься когда-нибудь?
- Молчу, молчу, молчу… Подумаешь!- однако он и в самом деле замолчал.
Дошли до гастронома, Сашка сразу направился в кондитерский отдел. Сережка хвостиком шел следом. Возле сладкой витрины он заворожено остановился и начал жадно пожирать глазами высоченные стопки шоколадных плиток, выложенных симпатичными спиралями, лотки с разнообразными конфетами, мармеладом, пастилой, зефиром… Сашка толкнул его локтем в бок:
- Держи двадцать копеек. Дуй в кассу, пробей две пачки черного перца.
- А зачем?
Но Сашка сделал страшные глаза и Серый вприпрыжку помчался к кассе. Через десять секунд вернулся с чеком – «Вот!»
- Чего – вот? Иди, покупай!
- А ты сам?
- Иди, иди…
Серега пожал плечами, подошел к прилавку, подал чек и получил две пачки перца. Сашка уже вышел на улицу и ждал у дверей.
- Ты чего сам не покупаешь? Я тебе что – слуга?
- Не злись. Светиться не хочу. В аптеке – там трудно было. Сам видел – ты бы не справился. А перец купить и ты можешь.
Сережка вконец запутался и потребовал подробных объяснений. Но Сашка ответил коротко: мол, для чего припасы – Серый потом сам увидит, а поскольку налет на банду запланирован крупномасштабный, то, скорее всего, с последствиями будет разбираться милиция. Поэтому им надо быть очень и очень осторожными.
Из гастронома вернулись к Серегиному дому. Сережка снова послушал у двери подъезда – тихо?- только после этого вошли. Сашка внимательно осмотрел входную дверь, подергал ручки: «Слабоваты…» Поднялись на второй этаж. Санька подобрал с загаженного донельзя пола пустую пачку от «Беломора», потом странную замусоленную газетную трубочку, обгорелую с одного конца. Обернулся к Сереге – что это?
- Это они такие самокрутки делают. Табак с анашой мешают и курят. Самогона им, видите ли, недостаточно…
Сашка кивнул, бросил анашовый окурок и подобрал еще одну папиросную пачку.
- А когда у них самый разгул начинается?
Сережка пожал плечами:
- Да всю ночь дурят… Часов до трех, до четырех…
- Нет, ты не понял – когда начинается?
- Ну… Как стемнеет, так и понеслось!
- В десять? В одиннадцать?
- Примерно так…
- Тогда вот что: акцию проведем в двадцать два тридцать. Тебе до стольки гулять разрешают?
- Ну, если возле дома…
- Отлично. Я тоже возле дома. Давай к тебе зайдем, кое-что нужно взять.
- У меня?
- У тебя. Да открывай дверь скорее, а то, не ровен час, опять банда завалит!
Сережка отпер дверь и пропустил Сашку в полутемную прихожку. Сам вошел следом и запер дверь на замок.
- У тебя мама дома?- шепотом поинтересовался Сашка.
- Нет, она до обеда в школе.
- Тогда все путем. Найди пузырек конторского клея и лист промокашки.
Сережка хотел, было, спросить свое обычное «зачем?», но не решился. Просто молча прошел в единственную комнату и через несколько секунд вернулся с клеем и промокашкой.
- Теперь бежим ко мне. Будем братве праздник с фейерверком готовить!
Заперли квартиру, побежали к Сашке. Бабка еще не вернулась, но это юным заговорщикам было только на руку. Устроились на заднем крылечке, Сашка сразу пристроил Серегу к делу: заставил толочь смесь селитры, угля и серы. Набросал всего в ступу без взвешиваний – надо, чтоб не взрывалось, а просто горело. Адской смеси получилось почти поллитровая банка. Натолкли аспирина для образования слезоточивого газа. Высыпали туда же. Потом, в тех же целях, Сашка приволок из сарая метровый кусок электропровода в хлорвиниловой изоляции. Изоляцию сняли и мелко порезали ножницами в ту же банку. Банку закрыли плотной полиэтиленовой крышкой, в крышке прорезали отверстие и воткнули туда фитиль - скрученную в жгут промокашку, пропитанную крепким раствором селитры и высушенную на жарком солнце. Главная бомба была готова.
По ходу дела Сашка, как и обещал, подробно объяснил Сережке суть задуманного. Во-первых, отравляющих бомб будет три: две маленьких, замаскированных под пустые папиросные пачки, и одна большая – в поллитровой банке. Во-вторых, еще будет штук пять-шесть огненно-шумовых мин для создания паники. Ровно в двадцать два тридцать Сережка пойдет по темной лестнице домой и незаметно рассыплет на ступенях мины-хлопушки. Кроме того, одну перечную бомбу он оставит на лестнице, а другую подкинет выпивохам под ноги. После этого он скрывается в своей квартире и не кажет носу. Сашка остается внизу с черенком от лопаты и большой бомбой. Как только первая бомба сработает, бандиты начнут чихать и кашлять и побегут вниз. Под ногами у них начнут стрелять мины-хлопушки и сработает вторая перечная бомба, которая обязательно их на несколько секунд задержит. Сашка, тем временем, зажжет фитиль главной бомбы и закроет дверь черенком от лопаты, просунув его сквозь обе дверные ручки. И тоже пойдет домой.
Сережка, слушая все это, только восторженно ахал и работал со все возрастающим  энтузиазмом. Из старых газет он склеил плоские бумажные двойные пакетики, в одну половину которых насыпали перец, а в другую – все ту же зажигательную смесь из ступки. Туда же помещался специальный зажигательный заряд: свернутая из бумаги трубочка с марганцовкой и глицерином. Глицерин они залили в ампулы от глюкозы, которую безжалостно вытряхнули на землю, а дырочки замазали пластилином. Сашка объяснил принцип действия заряда так: если наступить на такую трубочку ногой, то ампула обязательно лопнет. Глицерин соединится с марганцовкой, начнется реакция окисления, появится пламя. Все это произойдет за полсекунды. Максимум – за секунду. Зажигательный заряд воспламенит пакетик с селитряной смесью, все это дело начнет полыхать, будет гореть еще секунду-две. Дым от перца моментально заполнит помещение. Серый, выслушав столь заумные объяснения, выразил сомнение, что заряд извергнет пламя. Для неверящих Сашка тут же провел демонстрацию. Он быстро свернул маленький кулечек, сыпанул в него марганцовку, вложил заготовленную ампулу с глицерином, положил кулечек на землю и легко придавил подошвой сандалии. В бумажке хрустнуло, она тут же задымила, потом вырвалось шипящее фиолетовое пламя. Сашка глянул на друга – видел? Тот только ахнул:
- Ни фига себе! Ты откуда, Шурка, все это знаешь, а?
- Как обычно… От верблюда.
- А серьезно?
- У меня под кроватью полчемодана учебной и справочной литературы по химии.- Он так и сказал: «учебной и справочной литературы», чтобы окончательно добить Серого своей эрудицией и интеллигентностью. Добил. Серега глядел на Сашку, как на сошедшее с облаков всемогущее божество – с выражением восторженного ужаса на лице. Потом он все-таки решился открыть рот и робко польстить:
- Ты, Саша,- он чуть было не сказал «Вы, Саша», но вовремя себя одернул.- Ты, Саша, просто ученый! Готовый академик! Это же надо – столько всего полезного из науки знать! И как у тебя только голова это все запоминает?
У Сашки на лице боролись два чувства – плохо сыгранной скромности и еще хуже скрываемого самодовольства.
- Да ладно… Чего там! Любой может взять в библиотеке книги и изучить химию.- Но к концу фразы он все-таки не выдержал и расплылся улыбкой. Все-таки, это очень приятно, когда тебе льстят так грубо и прямо в глаза!
Приготовив перечные бомбы, приступили к минам-хлопушкам. Наматывали на карандаш измазанную клеем бумагу – делали гильзы. С одной стороны эти гильзы плотно затыкали пропитанной клеем ватой. Пока гильзы сохли, Сашка тщательно отвесил компоненты для пороха, потом они попеременно толкли порох в ступке. Сделали на пробу маленькую бомбочку из изоленты – взрывается хорошо. Когда гильзы просохли, набили их до половины порохом, подсыпали сверху марганцовки и засунули ампулы с глицерином. Верхнее отверстие тоже заткнули проклеенной ватой. Закончив, одну хлопушку испытали: положили на тропинку и бросили сверху кирпич – наступать на нее ногой ни Сашка, ни Серега не решились. Стрельнуло неплохо. Можно даже сказать – хорошо стрельнуло. Друзья остались довольны. Весь жуткий арсенал перенесли в угол сада, совсем близко к Сережкиному дому, и сложили у забора, замаскировав лопушками. Пока светло – никто не увидит у них в руках никаких подозрительных предметов. Осталось только дождаться вечера.

6.
Скоро пришла бабка. Пришла усталая и злая – мало наторговала. К ее приходу догадливый Сашка на пару с новым другом начистил картошки и сварил ее в небольшой алюминиевой кастрюльке. Потом он посек вареные клубни на мелкие кусочки ножом, насыпал туда резаной зелени, досолил и заправил подсолнечным маслом – получилось очень вкусное и очень полезное блюдо. Хотя и без мяса. Увидев, как любимый внучок для нее расстарался, бабка умиленно прослезилась и в очередной раз принялась громко благодарить Бога и удивляться, за что ей привалило такое счастье. Потом резко сменила интонацию и поинтересовалась, что за новый товарищ появился у внука. Сашка церемонно принялся их знакомить, совсем как в «Алисе в зазеркалье»:
- Бабушка, знакомься - это Сережа! Сережа, знакомься - это моя бабушка Василиса Александровна!
Все засмеялись. Бабушка начала пытать Сережку обычными взрослыми вопросами: где живет, кто мать, есть ли отец… Получив на последний вопрос отрицательный ответ, она тяжело вздохнула и отстала.
Быстро собрали в избе обед, с аппетитом поели. Сашка сбегал в сени за горячим чайником. Посидели, попили в свое удовольствие чайку. Потом бабка, как обычно, легла отдыхать, а друзья вышли во двор и уселись в тени возле колодца. Сережка, которого тайна буквально распирала, тут же начал фантазировать и нести всякую чепуху: «Они соберутся, а мы им – бабах! А они – а-а-а! о-о-о! А мы опять – бабах! Они – бежать! И тут ка-а-ак…» Более дальновидный и конкретный Сашка  вежливо попросил его заткнуться. Сам сидел, обхватив голову руками и напряженно думал.
- Да-а-а, Серый… Опасное мы с тобой дело затеяли. И, как ни крути, незаконное!
- Ты что, Шурка, струсил?
- При чем здесь трусость? Думаю, как уцелеть…
- Да о чем тут думать? Шуганем эту пьянь – и дело с концом!
Сашка начал сердиться.
- Ты на самом деле такой тупой, или прикидываешься? План наш очень и очень сырой! Не учтено очень много возможных накладок.
Сережка почесал в затылке:
- Каких еще накладок?
- Ну, например: я зажег фитиль и убегаю, а в дверях сталкиваюсь с новыми Веркиными клиентами! Или так: ты бросаешь на пол мину в папиросной пачке, а бандиты это заметили и заинтересовались – что это им подбросили? Или еще: началась пальба, паника, все бросились к дверям, да и задавили кого-то насмерть! Или покалечили… Представляешь, ужас какой? Получается, что мы - злостные хулиганы, и наше хулиганство лишило человека жизни!
- Так что же теперь – операция отменяется?- Сережка просто затрясся от возмущения!
- Нет. Но если обстановка не позволит провести ее по задуманному плану, мы ее перенесем на завтра. Не получится завтра – послезавтра провернем. Здесь горячку пороть нельзя. Таких дров наломаем!
Но Серега все равно расстроился:
- Мне кажется - ты боишься!
Сашка серьезно кивнул:
- Боюсь. Да и тебе бояться б не мешало. Но боюсь я не за себя и не за тебя – мы-то в любом случае убежать успеем! А вдруг невинные люди пострадают?
- Какие – невинные?
- Например, твои соседи.
- Так им и надо – предателям! И вообще – сам же все затеял, а теперь - назад пятками?
- Ладно. Дождемся вечера – там видно будет. Давай-ка сменим пластинку! О чем-нибудь другом поговорим. Ты, например, какую последнюю книжку читал? Расскажи!
     Серега сразу заулыбался:
     - Вот, хорошо, что ты спросил! Я сейчас читаю совершенно убойную вещь. Американская фантастика, «Неукротимая планета» называется.
- Ух, ты! А где взял?
- В журнале печатают, в «Вокруг света». Мы, когда в селе жили, выписывали. А сейчас мама переоформила подписку на новый адрес, но что-то не несут. А может, урки из ящика утащили…
- Ну, и о чем эта «Неукротимая планета»?
Серега с готовностью принялся пересказывать сюжет. Оказалось, что он просто прирожденный рассказчик! Раскрыв рот, Сашка слушал о невероятных приключениях бывшего мошенника Язона на злобной дикой планете Пирр. В живых картинах, имитируя голоса персонажей, рыча и завывая вместо чудовищ, Сережка рассказывал, как Язон попал на Пирр, как проходил обучение в школе выживания, как участвовал в сражении, отбивая непрерывные атаки зубастых тварей… Особенно драматические моменты он, похоже, помнил наизусть: «…бочку с напалмом безрукий человек катил перед собой ногами. Язон закричал – давай напалм! Напалм полился в яму, следом полетели зажигательные гранаты…»
- А дальше? Дальше-то что?- Сашка от нетерпения аж подпрыгивал.
- А дальше – «Продолжение следует». Уже третий месяц следует. Я даже на почту ходил, спрашивал: «Где мой журнал?»
- Ну и как? Что сказали?
- Сказали, что выяснят в течение полугода.
Сашка присвистнул:
- Ого! Да за это время книжка уже кончится, и ее печатать перестанут!
- Вот и я того же боюсь…
Сашка толкнул погрустневшего Сережку в бок:
- А знаешь что? Давай тоже себе разного оружия наделаем, как у пиррян! Сделаем пистолеты, ружье… Будем на охоту ходить!
Серега недоверчиво покосился на друга. Он, конечно, уже имел возможность убедиться в выдающихся Сашкиных способностях, но чтобы ружье… Тем не менее, сердце у него прямо таки подпрыгнуло – а вдруг?
- А разве мы сумеем? Его же, наверное, трудно делать – ружье-то?
- А ты что, ни разу огнестрельные самоделки не делал?- Сашка искренне удивился.- Что ж, у вас в селе пацаны не делали разные пугачи, поджиги, самопалы?
Сережа потупился.
- Да я с ними и не дружил почти…
- Ни с кем?- Сашка удивленно вздернул брови.- А почему?
- Да как тебе сказать… Книги они не читают. Ничего интересного не знают. Я начну им что-нибудь рассказывать – меня на смех подымают. А сами – соберутся вечером где-нибудь на лавке, так один мат! Анекдоты рассказывают… Нормальные анекдоты до них не доходят, расскажешь – потом приходится полчаса объяснять. А вот если в конце анекдота матом, да в рифму, тут они со смеху просто падают!
- А что ты им рассказывал?
- Ну, один раз зашел у них в школе разговор о том, что из чего сделано… Например: вот трактор - железный, а люди, животные – из мяса. Я зачем-то в их разговор влез, да и сказал, что все состоит из одних и тех же элементарных частиц – из протонов, нейтронов, электронов… Ну, ты знаешь!
Сашка кивнул – «Знаю».
- Вот… Они давай кричать: «Что же, по-твоему выходит - что трактор, что человек – одно и то же?» Я начал объяснять: мол, элементарные частицы образуют атомы, а атомы – молекулы… Все на свете состоит из молекул. А они не верят! Кликуху мне сразу дали – «Калекула-молекула»!
- Ну, эта кликуха не обидная. Меня еще и не так обзывают. И ты что же – так ни с кем и не водился?
Сережка вдруг покраснел.
- Да нет, почему же… Был у меня один друг… Точнее… Ну, в общем… У нас в соседях одна девочка жила… Наташа…
Сашкина мордашка расплылась в улыбке. Глаза загорелись: «Ого!»
- Ну, чего замолчал? Ладно, ладно, колись уже! Рассказывай!
- Да что ж тут рассказывать?- У Сереги на лице смущение и искреннее недоумение,- Ну, дружили мы с ней…
- Как, как дружили? Что делали? Гуляли вдвоем?
Сережка кивнул.
- А одни дома оставались?
Сережка опять кивнул.
- Ни фига себе! И что?
- Что – что?
- Ну… Ты ее за руку держал, да? А, может… Может, даже, целовались?
- Мы разговаривали,- просто ответил Сережка к великому Сашкиному разочарованию.
- Разговаривали?.. И все?!
- Ну почему – все… Уроки вместе учили, я ей помогал задачки решать… Сочинения у нее никак не получались… Когда из села уезжали, мне только с ней было жаль расставаться. А всех остальных – век бы не видать!
Сашка ухмыльнулся.
- Сочинения, говоришь? А я думал, она с тобой просто так дружила… Потому что ты хороший. А оказывается…
Сережка вдруг сжал кулаки и решительно поднялся. Встал перед Сашкой, маленький, злющий… И смех, и грех!
- Знаешь что, Шурка? Ты мне про Наташку такого не говори! Слышишь? Ты мне лучше никогда такого не говори! А то… Я просто не знаю, что я сделаю! Я убить тебя могу! Или себя…
Сашка мгновенно прекратил ухмыляться. «О-о-о… Да тут, оказывается, дело серьезное… Влип, Сережка… По самые свои лопухастые ушки влип!» Ему стало жаль друга, но, в то же время, его вдруг пронзило острое чувство самой что ни на есть черной зависти. «Надо же…  Сережка вот с девчонкой дружил… Пусть за задачки, пусть за сочинения – но все равно!.. А я…»
- Брось ты, Серый… Не кипятись. Прости, я не хотел тебя обидеть. И потом, я думал, что раз ты от нее уехал, у тебя уже все прошло!
Но Сережка горестно покачал головой:
- Не прошло… И никогда не пройдет. И я не хочу, чтобы проходило…- Потом вдруг вскинул на друга полные боли глаза,- Я ей почти каждый день письма пишу!
- А она что ж – отвечает?
Сережка снова опустил взгляд.
- Я ни одного не отправил. Пишу, да в стол складываю.
- Вот те раз! А зачем тогда пишешь-то?
- Не могу я ей не писать. Так мне тоскливо…
- Но, раз уж написал - неси на почту!
- Боюсь. Она прочитает и смеяться надо мной будет!
И о таком он, Сашка, мечтает? «Нет уж, на фиг этих девчонок! Уж лучше без них – хлопот меньше. А то еще втюрюсь, как Серега, да буду ни за что, ни про что пропадать! Это ж надо – письма пишет, да в стол складывает! Больной, честное слово – больной!..»
Хоть и рассуждает Сашка о Серегиных чувствах как старый дед, а все-таки обидно ему. До тринадцати лет уже дожил, а девчонки никакого внимания не обращают! В классе смотрят они на него, как на глупого младенца, никто всерьез не воспринимает. Конечно – ростом он ниже всех, на физкультуре последним в строю стоит. Какая же уважающая себя девочка с таким дружить захочет? И задачами, сочинениями их не прельстишь – сами справляются. В Сашкином классе все девчонки молодцы, все хорошо учатся. А самого Сашку учителя частенько ругают: несобранный, рассеянный, постоянно глупые ошибки в заданиях делает. А уж пишет! Может, и по делу в тетради написано, да прочесть невозможно. Вот и получается – ставят ему в основном четверочки с хвостиками, а бывает – и тройбан влепят! Где уж тут с такими оценками к девчонкам в консультанты навязываться! Эх, жизнь…
Сидит Сашка, молчит. Задумался. Серега тоже губы сжал, в траву уставился – и ни гу-гу. Потом вздохнул тяжело, совсем не по-детски, к Сашке обернулся:
- Так что ты про ружье-то говорил?
- Про какое ружье? А, про ружье!- Сашка встрепенулся.- Сделать бы, говорю, ружье неплохо. А что? Пороха мы с тобой навалом наделать можем! Сделаем ружье, и стреляй – не хочу!
- Как мы его сделаем-то? Из чего?
- Было бы желание, Серый! А уж из чего – не проблема. Мало железа по улицам валяется? Конечно, настоящее, под охотничий патрон, нам с тобой не сделать. А вот по типу старинного – фитильное например, или капсюльное,- это запросто! Мы в городе всякое оружие этой зимой делали. У меня в подполе целая коллекция уже. Есть один самобой, он спичками заряжается. Так он дробиной стеклянную банку навылет прошибает, а банка цела остается! Только круглая дырка сквозь обе стенки!
У Сережки загорелись глаза:
- Правда?
- А то! А еще поджиг есть. Я его из ножки от стула сделал. Калибр – провалиться можно! Чтоб зарядить – коробку спичек ошелушить надо. Зато и лупит, что твоя мортира! Аж в ушах звенит. И еще есть один пистолет, я конструкцию сам придумал. Прикинь: заряжается он охотничьим бездымным порохом, а детонирует заряд от обычного игрушечного пистона! Я его и сделал-то из детского пистонного ружья!
Сережка уже возбужденно ерзал шортиками по вытертым ступенькам. У него даже слюни побежали, будто не про оружие Сашка рассказывает, а про бутерброды с черной икрой, про спелые ананасы, про жареных гусей…
- И что, ты говоришь – сильно стреляет? Даже убить может?
- Конечно! Если доски навылет, аж щепки с обратной стороны летят, то уж мясо-то… Особенно, если тяжелым чем заряжать. Пулей от «Макара» или от «Калаша», волчьей картечью, шариками от подшипников… Тогда – только берегись! Но мы с пацанами все больше фольгой от шоколада заряжали. Если в кого попадешь – синяк только. Ну и, конечно, чтоб не в лицо…
От таких слов Сашкин дружок вовсе в осадок выпал:
- Так вы что, я не понял… Друг в друга палите?
Сашке стало неловко. Да, стыдно признаться, но такое у них бывало. Раньше, еще осенью, когда Сашка заразил всех своих приятелей «оружейной» болезнью. Понаделали они тогда себе пистолетов, обрезов, да и затеяли с ними игру! Ушли в посадки возле железной дороги (там проходящие поезда своим шумом выстрелы заглушают) и устроили сражение! Прячутся по кустам, да друг в друга кондитерской фольгой пуляют. Как никому глаза не вынесли – просто чудо! Сашка в такой игре только один раз участие принимал, но ему не понравилось. То, что постоянно приходится опасаться, как бы кого не покалечить, всю радость отравляет. А другие пацаны еще несколько раз так собирались, пока у Кольки Астахова поджиг не разорвало. Он заряд не рассчитал, ему серьезно руку повредило и лицо обожгло. Тогда эти игры совсем прекратились. Сашка такие самоделки-огнестрелки делать не перестал, однако стрелял из них только в полном одиночестве, выбирая в качестве полигона совершенно глухие места. Если уж у него такое опасное увлечение, то никто другой пострадать не должен! Он даже по воронам никогда не стрелял – зачем Божью тварь зря жизни лишать? Ворон не едят, а убивать просто ради удовольствия – такого Санька не понимает. Поэтому шарахал он по консервным банкам, по бутылкам и по другим неодушевленным мишеням. Но все равно – что было, то было…
- Ты, Серега, не думай! Мы тогда глупые были! Я сейчас понимаю – нельзя в такие игры играть. Мне прямо не по себе, что из-за меня все такой опасности подвергались…
Но Серега, кажется, и не думает его осуждать! Наоборот, смотрит с восхищением; так его разобрало, что аж руки трясутся!
- Эх, мне бы так поиграть! Уж я бы…
Сашка только плечами пожал – все-таки глупый мальчишка - его новый дружок. Все бы ему игры… Не понимает, что есть на свете вещи, к которым нужно очень серьезно подходить. И очень осторожно. На своей шкуре Сашка постоянно чувствует: едва оплошал, едва не додумал – обязательно гадость случится! Вот, говорят: «Семь раз отмерь – один отрежь». Не семь – семьдесят семь, семьсот семьдесят семь раз отмерять надо! Иначе – пропал…
- Ну так как – будем сегодня банду из нашего подъезда изгонять?
- Попробуем, Серега.
- Тогда я пошел. Надо матери хоть ради приличия на глаза показаться. Когда встречаемся?
- Давай часов в девять, ага? Еще раз все разведаем, продумаем… Лишний раз подумать никогда не помешает.
- В девять, так в девять. Я пока книжку почитаю.
- Во-во… И я кое-какие дела поделаю.
На этом друзья расстались. До вечера. До двадцати одного ноль-ноль.