АЛЫЙ МИР

 Суицид. Добровольный уход из жизни…
Поступок, который решительно не одобряет современное общество, а  церковь и вовсе грозит самоубийцам всеми небесными карами.
 Саморазрушение… 
 А если - не так?! Если в основу этого действия положить не разгром, а созидание;  не убийство, а рождение нового совершенного сознания?! Если поставить мозгу задачу сотворить абсолютно Новый Мир, равного которому еще никогда не было на Земле?!
 Эта мысль долгое время будоражила мое воображение, лишая ночного покоя мой воспаленный разум и заставляя сильнее биться сердце.
 Но я не прожектер, а материалист, причем - из самых убежденных. Два высших технических образования дают мне право думать именно так. Я хотел не фантазировать, а действительно переиначить и расширить собственное несовершенное сознание, путем внесения необходимых изменений и дополнений в сегодняшний мир.
 Да, у меня технический склад ума, но в то же время я обладаю и хорошо развитым воображением. Мир иллюзий, открытый мне еще в детстве Александром Грином, явился для меня исключительным примером высшего, параллельного сознания, способного раздвигать границы человеческого естества до бесконечности. Я перечитал все написанное им вдоль и поперек, силясь распознать, в чем же заключается секрет его литературного слова, но понять этого до конца так и не сумел. Тогда я взялся за научную литературу. Я основательно изучил психологию и психиатрию и там нашел разгадку. В  какой-то момент я понял, что тоже смогу создать собственную вселенную, которую я решил назвать Алым Миром!
 Я долго обдумывал план действия, а когда в моем мозгу все детали заняли свои места, занялся приготовлениями. А иначе – нельзя; ведь такое серьезное дело, как сотворение мира, не терпит суеты.
 Итак, я стал готовиться. Сначала я расплавил в муфельной печи все фамильное столовое серебро, добавив к нему несколько десятков серебряных юбилейных монет,  а затем выплавил из слитка драгоценного металла  огромное серебряное блюдо, сделав его края достаточно высокими. Потом я вычеканил в нем широкие борозды и проходы таким образом, чтобы появились проливы и бухты, заливы и изрезанные выступающими скалами, фиорды. Я очень старался, ведь мое творение должно было стать воистину Новым Миром, миром без границ и берегов. Я трудился долго, очень долго, но наконец, все было готово…

 Рождение Нового Мира должно было состояться осенью. Я не стану вдаваться в объяснения, почему выбрал именно этот месяц и это число, так как пояснения и расчеты заняли бы слишком много времени. Скажу лишь одно – я так решил, и этого будет достаточно.
 Итак, я долго ждал именно этого дня. И когда он, наконец настал, я приготовил все необходимое, и стал ждать вечера. Вечера Моего дня.
 Я хорошо подготовился к этому событию: задолго до него я  сделал из белого пенопласта красавец-фрегат с высокими мачтами и белыми,  стерильно-белым  парусами. Когда я покупал материю, а впоследствии шил из нее паруса, я работал в белых перчатках, чтобы случайно не осквернить  чистоту и свежесть материи сальностью пальцев. Я ведь действительно хотел добиться непорочности. Непорочности,  помноженной на непорочность! Я хотел создать белый корабль с белыми парусами.
 Чистый белый цвет… Что может быть великолепнее его отражения в алом свечении заходящего солнечного диска?!
Когда наступил Мой вечер, я заполнил серебряную матрицу свежим молоком, и создал белое море. Затем - пустил туда свой белый корабль и дал ему жизнь, включив систему вентиляторов, создающих направленные воздушные потоки.
 И корабль поплыл! Все было рассчитано так, чтобы он заходил во все заводи, на мгновение замирал в них, а затем продолжал свой бесконечный путь.
 Я включил магнитофон и комнату заполнила прекрасная,  дикая и чарующая музыка Грига, рождавшая ощущение бесконечного простора. 
 Затем я поставил на лакированный столик из карельской березы громко тикающие электронные часы с большими стрелками, а рядом положил пакет с пластиковой прозрачной капельницей, заканчивавшейся острой стерильной иглой.
 Когда это было сделано, я улыбнулся и, сев в специальное кресло, крепко притянул к подлокотнику свою левую руку специальным ремнем с винтовой пряжкой.
 Я тренировался заранее, поэтому игла сразу нашла вену и легко вошла в нее, окрасив прозрачный мягкий пластик в красно-свинцовый цвет. Кровь, густая и тягучая, побежала по прозрачной трубочке, и стала падать в молоко. Я отрегулировал капельницу с помощью зажима так, чтобы падение каждой капли равнялась секунде. Капля - секунда, капля - секунда... Ход электронных часов сравнялся со стуком капель. Капля-секунда, капля-секунда, капля-секунда...
 Когда я сделал и это, мне осталось только пропустить правую руку в специальный ремень, и пальцами притянуть ее к подлокотнику. Когда пряжка защелкнулась, я выбросил ключ.
 Все! Сам высвободиться я уже не мог. Эта предосторожность была совершенно необходима, так как испугавшаяся даже на секунду плоть, могла помешать разуму завершить формирование моего совершенного творения. 
 Я загодя добавил в молоко препарат, не позволявший свертываться молоку и крови, а столик, на котором стояло огромное блюдо, имел своей поверхностью холодильник. Мой магнитофон был с реверсом, а напряжение подавалось через стабилизатор. В крайнем случае, он переходил на автономное питание от аккумулятора. И свечи! Множество восковых свечей в бронзовых канделябрах освещали мой мир язычками живого пламени. Их нестройное колебание рождало на потолке и стенах причудливые тени, помогавшие освободиться моему подсознанию. Я зажег палочку благовония из сандалового дерева и легкий дымок иного, несеверного мира, стал виться, растекаясь по комнате.
 Ну при чем здесь - суицид? Я не хотел нарушать божественных заповедей; я просто хотел добавить еще одну… 
 Красные капли падали в белое молоко, постепенно окрашивая его в алый цвет. Когда-то Александр Грин создал «Алые паруса». Я же хотел большего: пусть алым станет само море, а паруса сохранят чистоту и непорочность белой материи. И я сделал это! Мой фрегат с белым, как снег в горах, корпусом плыл, полоща под музыку Грига белыми непорочными парусами.
 Вентиляторы создавали устойчивый воздушный поток и белые паруса моего восхитительного корабля были постоянно полны. Моя кровь непрерывно текла из левой руки, той, самой, которую Бог сотворил ближней к сердцу. Капли проваливались в густое молоко, а затем размешивались острым килем моего корабля, создавая алое море… 
 В какой-то момент у меня начала кружиться голова. Я наклонил голову, и коснулся ухом перламутровой поверхности раковины крупного рапана, закрепленного на подголовнике кресла. Когда я это сделал, в мой мозг ворвалась целая гамма новых ощущений: шум морского ветра, шорох волн о прибрежную гальку, крики чаек и еще - разноязыкий гомон тропического порта, воздух которого был полон запахами неизвестных мне пряностей.
 Северная музыка Грига, шум морской раковины, запах плачущих свечей и аромат благовония... все это смешалось в моей голове, словно долгая прожитая жизнь. Так случилось, что мой рассудок знал не только северные моря; в нем жила еще и великая мечта о далеких тропических странах. 
 Постепенно реальный мир поплыл, непрерывно меняясь и перерождаясь в мир иной. Он постепенно увеличивался до необъятных размеров и, в какой-то момент, морские бурлящие валы, полные брызг и  алой пены, встали перед моими глазами. Алое море клокотало и пенилось, а белый корабль с белыми парусами все плыл и плыл вперед, бесстрашно раздвигая форштевнем высокую морскую волну.
 Этот новый мир был так прекрасен, как может быть прекрасна только мечта. Стоило жить, стоило страдать и любить, стоило родиться на этой Земле для того, чтобы однажды нырнуть с головой в свой собственный восхитительный мир!
 Мои часы тикали, отдавая по капле жизнь моему творению. Капля-секунда, капля-секунда, капля-секунда...
 И в какой-то момент я почувствовал, что алые волны подхватили мое тело и легко несут его навстречу кроваво-алому закату. Крики чаек стали слишком громкими, их полет - слишком прохладен. На кораблях в гавани стали бить склянки. Вечер стал приглушать цвета…

 Я сидел у окна, подперев голову ладонью и мои глаза слипались от непреодолимого желания заснуть. Июльская южная ночь рассыпала горстями крупные звезды и чайки в моей голове кричали все громче и  громче. Они хотели подбирать звезды с неба, как кусочки хлеба, брошенные с корабельной кормы. Чайки все кричали и кричали, просясь на волю и я раскрыл все окна и двери, выпуская их. Мои глаза слипались все сильнее.
 Спать,  спать, спать...
Шум моря у меня в ушах стал нестерпим; я мотнул головой, и раковина рапана скатилась на ковер.
 Спать, спать, спать...
 Я перестал, наконец, сопротивляться, и закрыл глаза. Сон подхватил меня, словно маленькую корабельную шлюпку, и понес в открытое море…