Ложка дёгтя для дембеля. цикл Кавказский дневник

ЛОЖКА ДЕГТЯ ДЛЯ «ДЕМБЕЛЯ»

Домой! Пора домой! Эх, и застучат колеса. Понесут нас в Сибирь родную. Милую. Долгожданную. Да, нам пора домой, пускай другие, ждут награды, а я вернусь домой живой и все родные будут рады.
По дороге домой, с Вовкой  я попал в первую партию. На «восьмерке» до аэродрома подскока, пересадка на «корову» и вот мы в Моздоке. Прибыв к железнодорожному отстойнику-гадюшнику, где ждал нас «дембельский» эшелон, идем с Вовкой в заранее расписанный, на связистов, вагон. В нашем купе уже сидят два медика. «Хлопцы, вы чего в этом купе?». «А начальник эшелона определил». Иду выяснять. «Товарищ полковник, почему в нашем, под связистов определенном купе, медики расположились?». «Все правильно, по ходу изменили размещение людей». «А куда еще два связиста поселятся» - спрашиваю? «Где их место будет? Так не пойдет. Я с мужиками сто дней и ночей из одного котелка баланду хлебал, одной шинелью укрывались, последний кусок делили на всех и вдруг я в тепле, а они как  неродные? Я не буду заселяться» - говорю. Кантовались до вечера, до самой темноты - с Вовкой на улице, под вагонами, как беспризорники неприкаянные. Пока солнышко светило ещё терпимо было.
Начальник эшелона, полковник Мусиков, мудазвон, так и не стал ничего решать, с размещением еще не прибывших двоих связистов. Продрогнув, потащились заселяться с Вовкой в последний, плацкартный вагон на боковые полки. Только согрелись, только поужинали, прибегает назначенный дежурный по эшелону. Приказ начальника поезда полковника Мусикова взять радиостанции и убыть в комендатуру для их подзарядки. «Передай этому начальнику, что днем надо было ему мозгами шевелить, когда я под вагонами мёрз» - отвечаю я дежурному. На борзость такую начальник эшелона вызвал меня к себе.
По темноте, в вагонах освещения нет, иду в штабной вагон. Зашёл в коридор, спрашиваю – «кто меня приглашал?». Из открытого купе, из темноты слышу грозный начальственный рык. «Почему, не выполняете приказа?». « С кем имею честь разговаривать? В темноте не вижу». «Полковник Мусиков, начальник эшелона». Я повторил ранее высказанное пожелание, про заселение своих связистов. Снова из темноты летят в меня угрозы в немыслимых карах по прибытию домой, вплоть до увольнения, если не выполню приказ. Твердо стою на своем и ухожу.
Прибыла вторая партия с частью руководства временного отдела.  Моих связистов еще нет. Имею честь лицезреть бывшего, мы сейчас все уже бывшие, начальника штаба и особиста, посетивших меня в моем пристанище. Мне повторяют  приказ начальника эшелона. Идти в комендатуру заряжать радиостанции на дорогу - я упорно продолжаю отказываться. Только и успел перекурить.
Налетела свора, рычащая, злобно  брызгающая слюнями, дышащая перегаром. Состоящая из заместителей  и приближенных, бывшего начальника временного отдела, разных мастей.  Матерящаяся, с рожами зверскими, мелочными, пытающимися растоптать моё достоинство, превратить меня в быдловое состояние, уничтожить и даже убить. Чувствую – закипаю. «Указчику – говна за щеку» - выплёвываю им в ответ. Свора, показывающая свое самое отвратительное нутро. Уже и руки тянут ко мне. «Эй, так не пойдёт. Языками мелите, а рукам воли не давайте». Размельченные людишки, получившие команду фас и добро наказать строптивца. Они окружили меня, прижали к вагонной переборке. «Тогда, ещё в 95, я перешагнул через себя. Перешагнул через боль страдания. Затушил свет в себе. Так, что всякие ваши угрозы мне, что жужжание мухи перед лицом» - бросаю им в оскаленные пасти. ЭХ, людишки, облеченные властью и погонами, в душе у них угас свет добра, зажженный в них матерями при рождении. Что горько - самые смертельные обиды терпишь от своих же военных товарищей.
Хорошо, что я был трезв как стеклышко, отогреваясь от улицы только чаем и не празднующим отъезд домой. А то бы быть беде. Я себя знаю.  Они, первый раз на Кавказе побывавшие матерят меня последними словами. Меня, ещё в зимней кампании 95 года довольно навидавшегося указчиков, воспитателей, лизоболюдов…И прочей погани. Мне и на первой войне удалось сохранить самостоятельность и независимость. Слезами, сердечной болью далась мне эта самостоятельность. И тут, сейчас, даже этой рычащей своре дармоедов, не сломить,  не свернуть меня.
Прибыла крайняя партия. Встречаю на улице Костяна и Андрюху. Говорю им размещаться в штабном вагоне в купе с медиками. А меня с Вовкой искать в крайнем вагоне. Разместившись и узнав новости, Андрюха и Костя приходят ко мне. «Лёва, что за дела? Тебя в штабном вагоне кончить начальнички хотят» - спрашивает Андрюха. Рассказал все наши с Вовкой перипетии. Вован тоже молодцом. Не встревал. «Ерунда» - говорит Андрей – «давайте, отдыхайте, а мы с Костей до комендатуры с рациями сходим». Последствий для меня не было. Прибытие домой отвлекло бывших начальничков от моей персоны. В дороге и без меня, им хватило разгребать вагон и маленькую тележку проблем с людьми, шумно праздновавших своё благополучное убытие домой.
А я, как только пришел приказ об очередном звании,  через два месяца уволился из органов наших внутренних.  Бог всем судья.