Кольцо Сатаны ч. 1

                Ольга Фёдорова

                КОЛЬЦО САТАНЫ
                (весенняя сказка)

    Все лица и события в романе вымышленные. Все возможные совпадения случайны и лишь продиктованы творческой фантазией автора. В романе использованы цитаты из песен К. Кинчева, которые являются «звуковым фоном» и целостной составной частью композиции произведения, чем я никоим образом не нарушаю авторские права вышеуказанного персонажа. А мир этой вещи рождён ассоциациями, что музыка «Алисы» да образы её вызвали, не видимый глазу мир – это как Солнце тень отбрасывает. Так вот она, эта тень…
                (для литовщиков)

    Попытка доказать, обосновать и объяснить теорию пассионарности – научно-популярно, реально и мистично; понятие «язычник» как в древнем, так и в современном понимании.
                (для умных дяденек-учёных, практиков и теоретиков)

    Каков жизненный путь тех, кто рождён, чтобы играть.
                (для богемы)               

    Почему Вы и Они – разные миры и грани. Спокойной ночи, продолжайте спать!
                (для обывателей)

    Почему свобода – это утопия, а Абсолют – миф (миф сам себя сотворил). У всякой веры (язычества) два лица: доброе и злое, святое и порочное.
                (для философов)

    То, что происходит, как бред Гамлета – сплошные символы…. Нет реальности – это зашифрованные скрижали.
                (для символистов)

    Плагиат, списанный с жизни.
                (для критиков)

    А мы давно мечтали сотворить роман не о любви – о чувствах. Так вот он!
                (для всяких писателей)

    Это – абсолютная гипербола.
                (для гиперболоидов)

    О том, почему им никогда не успокоиться.
                (для фаталистов)

    Почему им всё время надо выше, чем надо, вечно идти к недостижимой цели, пренебрегая земными ценностями, тем, что у вас принято называть любовью и домашним очагом.
                (для девочек)

    Для прочих: о том, как Мир породил мир.

    Для тех, кто не понял: о том, как один туманный мир породил другой, не менее туманный.
    Вот так рождается МИФ.

    Книга эта – для тех, кто прошёл дорогами магического театра, его лабиринтами, кто сложное осознаёт раньше простого, для кого существует Единый Бог Света и Тьмы, кто всю жизнь свою не знает покоя…. Если это ты, тогда ты – со мной.


                Пролог.
    Ветер, буйный и стремительный, нашедший своё начало далеко на востоке, хлынул безмерным потоком на спящий город, утонувший в тёмной усталой ночи. Неспокойный ветер….
    Весь город, северный, каменный и страшный, не слышал ветра. Город спал…. И лишь на окраине в одном из окон сонных неподвижных домов горел живой, нетленный, горячий, бьющийся и мерцающий свет.
    В доме том жил старик. Старик в доме том жил давно, но никогда прежде ему не приходилось видеть такой суровой, беспросветной занавеси тьмы, такого свободного и внезапного ветра…. Что-то почувствовал старик, тревожно стало старику.
    А вездесущий ветер ворвался в двери дома на окраине каменного северного города и, распахнув их настежь, проник в дом. Хлынула в комнату буйная, тревожная, тёмная, непроглядная, как эта ночь, волна ветра, взлохматила волосы старика. А ему ещё с утра было не до сна….
    «Неспроста это», - подумал старик, стоя под этим ветром, тревожащим его. И едва подумал он так, поднялся, накинул на плечи потёртый плащ цвета этой внезапной тьмы и долгой ночи, и вышел за двери, в царство ветра.
    А город спал, но завеса тьмы, скрывавшая его, трепетала, стирая контуры, размазывая очертания. Но старик вышел без фонаря, и ветер тут же подхватил полы его плаща и разметал, желая унести старика подальше от этой ночи, этого города, но старик прочно стоял обеими ногами на грешной земле, которую покинуть он просто так не мог. И где-то вдали старик вдруг заметил фигуру, неподвижно стоящую против него, и буйный ветер развевал его одежды по-геройски страстно и неслышно, и завеса тёмного города приоткрывалась перед ним и разворачивалась по-иному. Что-то знакомое почудилось старику в этом высоком и статном человеке, и он не поверил своим глазам:
    - Мальчик мой… - выдохнул он, шагнув вперёд. Во тьму.
    Тот человек уже заметил старика и легко и свободно пошёл ему навстречу. Казалось, он превратил этот странный ветер в своего союзника, а тьму сделал своей сестрой, и она открыла ему свои верные объятья.
    Человек был ослепительно стройным, и шаг его был верен и лёгок, и держал он в руках громадный, сияющий, как звезда, фолиант, слепивший глаза старику, устремившемуся навстречу молодому человеку. И вот они встретились, обнялись крепко после долгой разлуки, и седая голова старика скрылась в крыльях тёмных одежд юноши – их ещё бил безумный ветер этой ночи….
    Так и стояли они, а за ними открывался вид спящего города под завесой сумрачной тьмы. Они знали, что город расстилается за ними, что он спит, и что его очертания едва видны в сумраке ночи, но ветер не унимался, и контуры тёмного северного города обрывал он чёткими резкими стрелами, бьющими в глаза…. Всё это видели двое, и всё это принадлежало им.
    - Я пришёл, - молвил юноша, и в его голосе прозвучала уверенность, будто звуки сотен тысяч походных труб. Но в его глубоком голосе жила проникновенность и странная, пугающая и тревожная, как эти сумерки, нежность, словно вступали инструменты серебристого и терзающего сердце оркестра Джеймса Ласта. А город спал и не слышал….
    Старик, щурясь от ветра, взглянул в лицо юноши – и заметил перемену, происшедшую с его воспитанником. Лицо его стало смуглым, острым, будто меч, с точёным прямым и вызывающе поднятым подбородком, с режущими, но умеющими быть нежными глазами…. Он всегда смотрел только вперёд, и старик знал это, поэтому и любовался своим ослепительно красивым, и в то же время опасно режущим глаз подопечным – да, он был красив, но по-особому, слишком уж по-чужому, как умеет быть красивым хищный зверь, как способен быть красивым сверкающий нож…. Казалось, он появился здесь, на фоне сумрачного, спящего, покорённого ветром тёмного города с самого неба.
    - Ты стал другим, - прошептал старик, разглядывая его. – Совсем, совсем другим….
    - Я был у Отца, - сверкнув глазами, ответил юноша, - ты ведь с самого начала знал о том, кто он….
    - Да, я знал…. С тех пор, как здесь появилась женщина в красных одеждах с ребёнком на руках….
    - Этой женщиной была моя мать.
    - Да, ты прав…. А потом она ушла, и я воспитал тебя…. А теперь ты вправе решать всё сам и знаешь, что делать.
    Старик взглянул подслеповатыми глазами на город, на неподвижную, вызывающе стройную фигуру юноши посреди этого буйного, тревожного ветра.
    - Меня никто не ждал, - произнёс юноша, - и в то же время меня ждали долго…. Теперь я пришёл, чтобы исполнить повеление Отца, раз уж я обрёл Его…. Верящие мне должны пойти со мной.
    - Но что ждёт тебя?
    - Странная и великая роль уготована мне, - заявил юноша, не изменившись в лице, со звучной гордостью в голосе. – Люди устали поклоняться мёртвым богам. Пришла пора властвовать….
    - Ты хочешь сказать, что твоё время уже пришло?
    - Оно настало, и оно будет, и было всегда….
    Его слова подхватил ветер и унёс в сторону каменного северного города, но город спал, и неизвестно, долетали ли туда его слова.
    - Ты многому учил меня, но теперь, когда Отец открылся мне и рассказал о том, кто я, и зачем я пришёл, настал мой час…. Теперь я снова здесь, но на этот раз для того, чтобы начать свой путь.
    А над городом продолжать трепетать ветер, и колыхалась тьма, и хлопала раскрытая настежь дверь дома старика где-то за спиной….
    - А что это за книга? – поглядел старик на сияющий фолиант, слепивший ему глаза.
    - В этой книге – вся мудрость мира, - спокойно отозвался юноша, стоявший твёрдо среди царства ветра и тьмы. – Это – правда Отца, и она далека от правды моего брата…. Я скажу больше: в этой книге – истина, хотя мало кто из людей знает об этом сейчас.
    А город спал…. Помолчав, старик спросил:
    - И вот ты вернулся, но…. Кому же станет нужна эта истина?
    - Всем, - отозвался тот. – Не будет человека, стоящего в стороне, но это будет потом. И я должен приблизить этот час, и я сделаю это….
    - И что же будет? Как это будет?
    - Я ещё не знаю, - не опустив головы, промолвил юноша.
    - Зато я знаю, - торжественно проговорил старик. – Твой Отец послал тебя сюда затем, чтобы ты смог понять, что только ты можешь сравниться с Ним по могуществу…. Твой час настал. Ты пройдёшь по земле, и эта тёмная ветреная ночь будет первой, кто увидит тебя. Тебе дана великая сила, мой мальчик, и, может быть, ты сам пока ещё не осознаёшь этого….
    Оглядев его стройную, величественную фигуру, старик продолжал свои речи, а юноша слушал, не меняясь в лице, и лишь в его глазах его бушевал странный торжественный огонь.
    - Ты пройдёшь по земле, и ты начнёшь с того, что завоюешь этот город. Это только начало, мой мальчик, только начало…. Твоя смелость, твой разум и отвага, это покорит всех…. В каждом доме будет твой портрет, и в каждом доме этого сияющего города тебя будут ждать, и ты будешь самым желанным гостем и самой популярной личностью…. Этот спящий город, поклоняющийся мёртвому богу, вознесёт тебя выше твоего брата.
    Новый порыв ветра чуть не сбил их с ног, но оба продолжали стоять, взирая на тёмные контуры сурового спящего города, изредка подрагивающего от нападок ветра.
    - Что скажешь? – подал голос старик снова.
    Юноша вскинул голову:
    - Такова воля моего Отца, и да будет так….
    - Ты наделён великой властью и силой, запомни это…. У тебя есть всё, и тебе будет подвластен весь мир.
    Юноша вздохнул, но его взгляд оставался прямым и стальным. Тяжёлый фолиант оттягивал его руку и только ему не слепил глаз.
    - Вот эта книга, которую ты написал, руководствуясь знаниями, что дал тебе Отец. Ты ещё не знаешь, - проговорил старик, - что эта книга будет самой великой на земле….
    - Но кому нужна истина, принадлежащая только мне? – недоверчиво молвил юноша.
    - Только потому, что её написал ты, она будет в каждом доме, и будет настольной для тех, кто ранее поклонялся мёртвому богу, а ныне – для тех, кто поклоняется тебе. Все будут поражены твоей мудростью и искренностью, твоей любовью и твоей ненавистью, и то, что ты нашёл истину и с лёгкостью сможешь показать это, будет для них ещё одним доказательством твоего божественного происхождения.
    Порыв ветра поднимал, как чёрное крыло, плащ старика, рвал из рук, но старик был поглощён своим странным пророчеством, и когда он закончил, юноша опустил голову:
    - Ты думаешь, это действительно будет?
    - Так предназначено, и весь мир будет твоим, ты будешь править им…. Ты будешь самым великим из всех великих, и поэтому не удивительно, что именно теперь тебе пора в путь, ты послан разбудить этот спящий город….
    - Я тебя не забуду, - помолчав, промолвил юноша в тёмных одеждах, обратив лицо в сторону сюрреалистического города.
    - Твоя сила в том, что ты ничего не сможешь забыть, - усмехнулся старик. – Готовься к всеобщей любви, властитель мира….
    Под новым порывом ветра они едва устояли на ногах, и поэтому слова приходилось выкрикивать.
    - Не бойся этой силы, ведь это всегда благо…. Да, впрочем, ты никого не можешь бояться, мой мальчик – страх тебе был неведом с рождения.
    - И поэтому мне пора. Труден будет мой путь….
    - Потому что твоё время вот-вот настанет – поверь, надолго тебе осталось ждать…. За тобой пойдут люди, и вначале их будет немного.
    - Знаю.
    - Но они пойдут за тобой.
    - Я узнаю их по отличительному знаку, которым отметил меня Отец, - и юноша показал старику светящийся перстень на своей руке, заряженный силой и могуществом.
    - Твои глаза должны так же светиться во тьме, - кивнул старик. – А теперь тебе пора. Иди, и да пребудет с тобой удача!
    Молодой человек направился к сумрачному спящему городу, и ветер развивал его одежды. Он шёл вперёд, ослепительно стройный, будто не было никакого ветра, ведь под взглядом старика тот и вправду унялся. И долго ещё вдали виднелась стройная фигура в тёмных одеждах….

 
                Присказка.

                «… прачечная, прополоскай меня, ну, пожалуйста, прачечная…»

                «… Я играю в войну
                С теми, кто спит по ночам…»

                Константин Кинчев.

    Костя родился и рос на осколках великой державы – он имел счастье родиться в сумасшедшей стране, и с первых минут жизни он полюбил её глубоко, и с тех пор любил всегда, даже тогда, когда он не признавался себе в этом. А в стране, невзирая на протестующие крики новорождённого Кости, продолжали петь гимны и ходить строем под красными флагами – кровавыми знамёнами славной революции.
    Шли годы, росли ввысь каменные дома, и утро встречало прохладой и каждодневными бодрыми репликами из радиоприёмника. Подрастал и Костя. Повзрослел он рано, но эта взрослость была заметна только ему самому. Для всех остальных он был самым обыкновенным ребенком, хотя как раз обыкновенным Косте и не хотелось быть.
    Он жаждал внимания и нежности – она была необходима ему, как воздух, но во времена его детства люди уже начали забывать, что это значит. Его родители, как и многие другие, нечасто вспоминали о нём – наверное, после этого он быстро к этому привык и перестал об этом думать, и в его глазах вспыхнули первые искорки недоверия и отчуждения.
    Очень скоро он понял, что может быть один, и с тех пор он стал (или научился быть) задумчивым и серьёзным мальчиком, и ещё ему стало казаться, что детство его прошло слишком рано, хотя, быть может, оно и было более счастливым, чем у остальных. А через пять лет у него появился брат Саша, которому, конечно же, стало уделяться всеобщее внимание, и Костя снова остался в стороне. Втайне он всё же признавался самому себе, что к младшему брату он привязался, и надеялся на его понимание.
    Ещё через семь лет они переехали, и если Саша воспринял это достаточно спокойно, то Костя переживал. Рос он гордым и впечатлительным, и перестройка потрясла, и ещё не закончилось время синяков и шишек, разбитых коленок и драк. Он, внешне спокойный, втайне волновался – как и что там, в новом доме?
    И дом Косте понравился – он находился в старом дворе-колодце, поэтому дом казался суровым, холодным, и в этом была особая романтика. Родители спросили Костю:
    - Тебе нравится?
    Он ничего не ответил, только кивнул, и этого было достаточно. Ему нравилось в этом странном и немного опасном районе – опасность Костя почуял сразу же, насторожился, и с тех пор, как он открыл для себя этот новый дом, новый мир, он был настороже.
    Да, для Кости то была чужая жизнь, и его тревожила и опасность неизвестности, и страсть разведчика и первооткрывателя, и новые лица…. До сих пор у него не было друзей, он не знал, как находить общий язык со странными обитателями этого двора – этот язык был для Кости иностранным. Он обычно забирался повыше, сидел и часами думал ни о чём. Но вот он открыл для себя новый мир, ему приоткрылись новые двери, и Костя понял, что здесь нет места сомнению. Он должен стать другим.
    В его новом старом жёлтом доме было узко, но просторно. Окна выходили во двор, хлебающий небо, хранивший все тайны мироздания, упирающийся в такие же дворы, арки, и отчего-то Костя сразу же уловил в переходах этого двора запах крови. В подъездах, на лестницах, на руках, спрятанных в карманы – интуитивно он уловил это, и отсюда – и любовь, и музыка, и те же драки. Всё это зиждилось на крови, и её отражение – в глазах его сверстников, которых он ещё не видел, но знал – эта встреча рано или поздно состоится, и он станет другим. Оттого, что здесь он увидел что-то фатальное, жуткое, и всё же – своё….
    Ему было трудно пойти против самого себя, разбить мир подростковой романтичности, вступая в этот новый, суровый и жуткий мир – да, Косте было трудно, но он сделал это ради того, другого, нового. Он сделал это уже тогда, когда ходил по пустой квартире, ещё чужой и холодной, оглядывал комнаты и знакомые вещи, ставшие совсем чужими в коробках и упаковках, и тогда, когда вступил в подъезд, где было темно – перед ступенями вверх был длинный коридор, полный теней; и тогда, когда увидел глаза одного из местных мальчишек – такие взрослые и непокорные, что Костя подумал: такое можно увидеть разве что у волчонка в неволе, готового в любой момент оскалить зубы. Вот тогда-то Костя и повзрослел.
    Он стал смелее, он стал дерзким, ведь ему надо было выходить во двор, в свой узкий, маленький двор-колодец…. Перелом в его душе произошёл слишком быстро, почти внезапно. Самый первый свой выход во двор Костя запомнил надолго. Если не навсегда….
    Именно в эти годы в стране объявили перестройку, и в стране этой послышались первые, ещё очень робкие голоса правды. Трудно было менять жизненный стиль, вдруг стать свободными – всё на словах, только на словах…. Но люди менялись, мучительно и медленно. В душной квартире открыли форточку, и они глотнули свежего ветра….
    Он спустился во двор и увидел их, представителей другого мира, тех, кто уже так много знал…. Они оценивающе смотрели на Костю – его ровесники с совсем не детскими глазами. Они сидели в ряд на спинке переломанной старенькой скамейке, поставив ноги на сиденье, переглядывались, редко и сумрачно перебрасываясь словами. Их одежда хранила следы их всевозможных вылазок – порванные куртки, залатанные брюки, и ещё – растрёпанные волосы, горящие потемневшие взгляды, хриплые голоса…. И вот теперь они рассматривали Костю, зная, что он входит в их мир, и пытались определить, кто он, какой он, что у него на уме и станет ли он им братом, врагом или чужим…. Костя знал это тоже, и ему было весело и жутко – как и что ему делать дальше, какую играть роль, оставаться ли ему самим собой? Его непреодолимо тянуло к ним, в этот новый мир, но с прошлым он ещё не окончательно порвал, и поэтому не знал, что будет дальше, но они, те, что на скамейке, ждали….
    И он сделал шаг, поведя себя неожиданно даже для себя самого – выйдя из подъезда, Костя остановился, небрежно сунул руки в карманы – жест не просто своего парня, а неформального лидера, кинул взгляд в квадрат неба и, мысленно посвистывая, прошёл мимо тех мальчишек, и вслед ему глядели те же тёмные, суровые, но уже заинтересованные глаза…. К вечеру того же дня они были друзьями.
    Надо полагать, манеру непринуждённо и независимо держаться он приобрёл тут же, сходу, будто он всегда был таким, хотя ему стало казаться, что это так и есть, просто он сам об этом не знал. Когда Костя, исследовав новый мир новых дворов и домов, наконец, решил вернуться, у подъезда он увидел ту же компанию, и на это раз на скамейке было уже не так сосредоточенно-спокойно. Казалось, мальчишки, похожие на взъерошенных воробьёв, вели какой-то долгий спор, и едва появился Костя, спор тут же прекратился, хотя атмосфера возбуждения осталась. Костя подходил, вскинув голову и держа руки в карманах, его глаза пугали и сияли странным блеском, тонкие губы были сжаты в одну линию, волосы взбиты неизменным подростковым «каскадом». Ничто не выдавало его напряжённых раздумий; казалось, он знал, что сейчас будет, и поэтому он был спокоен.
    Один из мальчишек в потёртой коричневой курточке, лохматый, вскочил, когда Костя поравнялся с ними.
    - Ты приехал сегодня, да? – голос совсем детский, смешной. В глазах этого невысокого пухленького парнишки Костя прочёл удивление и доверие.
    - Да, - кивнул Костя, остановившись.
    Мальчишка без лишних слов протянул ему свою открытую ладонь:
    - Петя.
    - Костя, - ответил тот рукопожатием.
    Так и состоялось это первое знакомство, привычно немногословное для дворовых мальчишек. Костя был удивлён этой простотой и прямотой, а также тем, что его признали своим сразу же, ещё тогда, когда он не догадывался об этом. На Костю тут же обрушился поток имён, доверительно ему протягивали руки – в этом новом мире всё были равны.
    В нём мгновенно почуяли вожака – может, из-за непокорности или обаяния. Приблизившись к ним, он изменился. Вскоре оказалось, что эта дикая и удивительная компания не только шляется по двору и сидит на скамейке – однажды ему сказали:
    - Хочешь, мы покажем тебе наши дворы такими, как они есть?
    Косте понравился тон и необычная реплика – один из плохих мальчиков доверил приезжему свой секрет. Возможно, поэтому Костя накрепко и сразу сдружился с Игорем.
    Ему показали верхние этажи, чердаки, крыши, подвалы – все те места, где любила собираться эта компания, но не для того, чтобы посекретничать – нет, чтобы узнать вкус высоты и падения. Они жгли свечи, учились курить и постепенно открывали для себя прелесть и вкус некоторых новых перестроечных слов. Например, свободы….
    Он возвращался, становясь более независимым и скрытным, ведь дома все были заняты воспитанием младшего, Саши, и Костя был предоставлен самому себе, постепенно становясь реалистом, пряча остатки былой романтики глубоко в душе, увы….
    Время шло, но они продолжали держаться стаей. Костя научился защищаться сам и защищать своих – когда он впервые сжал кулаки в благородной ярости, для него всё было решено. Пусть он поцарапан и весь в синяках – он отстоял свою честь, честь своих друзей. Отвага, смелость… но и справедливость тоже.
    Они продолжали собираться на тёмных пустых чердаках, поближе к крыше, но на этот раз для того, чтобы узнать, что такое рок. Рок ворвался в их жизнь странно и сразу, завоевав их сердца и не собираясь их отпускать. А началось всё с того, что кто-то из ребят постарше научил одного из них играть на плохонькой шестиструнке….
    С тех пор на чердаке в темноте звучала гитара. Играть научились все. Кажется, тогда Костя и пропал….
    А потом кто-то принёс фото волосатого востроносого парня в круглых хипповских очках:
    - Это вот – Егор Летов, который «Всё идёт по плану» написал…. Только это секрет, военная тайна.
    Так они познакомились и с андеграундом, поиграли в подпольщиков, и стены дворов окрасились крупными нервными надписями: «PUNK ROCK!!!»
    С Летовым они познакомились раньше, чем с «Битлз» и «Доорз», с миром драк – ещё раньше, чем с любовью и роком. Да, так бывало, и ничего удивительного тут нет. Рок ворвался в их жизнь со словом «свобода», который им так не хватало в их тесном квадрате двора. Рок этот, тогда ещё советский, предопределил их судьбу начисто и бесповоротно и сгубил Костю навсегда, да и друзей его не пощадил.
    Нельзя сказать, что именно рок убил в Косте того задумчивого романтичного мальчика, каким он был когда-то, сделав его жестоким, умеющим постоять за себя, сидящим без света во тьме чердака – нет, рок просто воспитал его. И теперь Костя учился играть….
    Он мог часами слушать музыку и хотел играть сам, но не знал, как играть свои песни. Он хотел выразить себя, своё бунтарство, выплеснуть всё это. Он рос, стирал пальцы, разучивая новые аккорды, которым его обучил старший брат Игоря, недолго гостивший в их дворе, и Костя играл, искал в этой жизни своё дело, своё имя, свою музыку….
     Он стал шестнадцатилетним парнем, закалённым в драках, со стальным блеском в светлых глазах и с кошачьей мягкостью в движениях. Вырос он на редкость ладным, и его магнетизм и обаяние скрывались под маской циничного и ироничного плохого мальчика. С его ботинок не стиралась пыль чердаков, и он пробовал играть в полном смысле этого слова. И он играл в жизнь, играл музыку, играл с родителями – он уже понимал, где ложь, а где истина, и настоящим в его жизни были друзья, которые никогда не предадут, и его музыка. Музыка, которую Костя поклялся пронести через всю свою жизнь….
    Он научился быть жестоким, одинаково хорошо манипулируя как ножом, как и зажигалкой, обращая в пепел сигарету за сигаретой, и при этом его тонкие губы постоянно растягивались в неизменной и светлой полуулыбке-полуусмешке. Он не подчёркивал того, что многим отличается от других, да и друзья его удивились бы, найдя у Кости томик Сартра или его любимого Хлебникова. Первым его серьёзным воспитателем, учителем, справочником, путеводителем к свободе был рок….
    Портвейн, сигареты, новые диски – почти так же привычно, как и каждодневные драки по ничтожным поводам. Кое-кто из них уже тогда бросил школу – для того, чтобы остаться собой, работали, и всё же не уходили. Костя же продолжал учиться скорее из принципа, и рок продолжал терзать его душу….
    Тем не менее, он частенько слышал в дебрях своего двора о наездах, начинавшихся банальным «разрешите прикурить». Дрался ли он? И да, и нет. Сперва ему доставалось сильно – оставалась жажда мести. И теперь ему не было равных в этих тихих и безжалостных поединках. Ему по плечу был любой соперник, и его стали сторониться враги. От романтика в нём мало что осталось….
    В шестнадцать лет он был уже высок, строен и красив. В шестнадцать лет он уже играл лучше всех во дворе – во всяком случае, проникновеннее всех. Он мог быть и суровым, и нежным, и задумчивым, и всё это он выражал в песнях – пока чужих, андеграундных, мало кому известных, и всё же его слушали, да ещё как…. Он заставлял себя слушать, ненавязчиво, но магнетически притягивая к себе светом чистых прозрачных глаз.
    Его приходили слушать разные девушки – большинство из них были из тусовок других музыкантов, и без них, разумеется, никакой тусовки и быть не могло. И, странное дело, в глазах этих пёстрых девиц Костя замечал искру искренности тогда, когда он начинал играть. И этот печальный, честный огонь в девичьих глазах он заметил, оценил и полюбил – ему всегда хотелось искренности, чего-то настоящего и честного. С этих пор Костя никогда не избегал общества девушек, хотя ему не всегда нравилось то, какими большинство из них были на самом деле.
    А прежде он ещё не знал, что может заставлять любить себя, доводить до исступления, притягивать со страшной силой – не знал, потому что не видел этого со стороны. И это было тогда, когда чувства под влиянием музыки обострены до предела, и все они переносятся на объект, который творит эту музыку. И когда Костя брал гитару, он преображался, давая понять, что умеет быть нежным…. Его глаза – сквозь сумерки, сквозь сигаретный дым, разговоры…. Многие впервые наблюдали метаморфозу Кости – плохой мальчик, резковатый, порывистый и до полного спокойствия циничный, частенько любящий выяснять отношения, могущий и вспылить, в потёртой кожанке с взъерошенными в прошлом светлыми волосами, вдруг превращался в глубокого философа. Конечно, философствования могли оценить немногие, но вот чувства – это международный язык. Выражение неожиданной нежности, любви на Костином лице не просто удивляло – каждый жест, каждый взлёт голоса, каждый взмах ресниц говорили о многом. Сердце замирало от такой перемены, резко падало вниз, когда Костя низко и чуть хрипловато неожиданно проговаривал какую-нибудь фразу, со значением вдруг её выделив…. Он был рождён, чтобы играть, и это чувствовали всё, особенно девушки.
    Они появлялись там, наверху, в чердачном мире, не случайно и как-то совершенно естественно. Слетались они на огонь сигарет, на тьму и дым, а уж потом – для того, чтобы послушать музыку. То были яркие девушки – из тех, кого влечёт риск, опасные приключения и бурные, но мирные ночи, разговоры ни о чём…. Самое важное для них – не остаться одним, ведь их весёлые и лёгкие грехи мешают им уснуть, поэтому всё время кто-то должен быть рядом. Властный, порой нежный, порой жестокий – возможно, такой же, как тот парень, который играет – мрачный, со светлыми, очень серьёзными и глубокими глазами и тонкими губами, так часто растягивающиеся в ироничной, но немного детской улыбке…. Чем не пара – ночная бабочка-перелётная птичка да плохой мальчик, герой подворотен…. Для него и глаза подведены тёмным, и высветлены волосы, похожие на облако, и призывно, обманчиво ласковые взгляды, и одежда по стройной ладной фигурке, и французские чулки…. Чего там говорить – да и сигарета в зубах, на фильтре – следы помады, и дым, от которого слёзы, и всё….
    И вот эти девушки, смеясь, перешёптываясь и отпуская крепкие словечки, оказавшиеся здесь, на чердаке, в привычной полутьме, вдруг услышали музыку и были потрясены яростью, страстностью, нежностью, задумчивостью – но только пока играла музыка. А мыслили они привычными категориями: когда кончится музыка, пора выключать свет….
    Им нужно было что-нибудь попроще – и всё же одна из них так не считала. Она была сражена наповал в тот вечер, и она вдруг нарисовала в дымном воздухе его портрет – вот стоит он на крыше возле чердачного окна, лохматый от ветра, торжествующий, и всё оттого, что здесь он был свободен, хоть и знал – один неверный шаг, и всё, можно запросто сорваться вниз, опьянённым этой свободой, этим ветром…. Просто портрет – без мыслей, без чувств, только глаза, тесно сжатые губы, и ещё – на миг – закрытые глаза…. Она ни о чём не подумала, и ей даже не стало страшно, и даже не то, чтобы понравилось – взволновало….
    «А понимают ли они, о чём он поёт? – думал Игорь. – Или они просто взволнованы? Им это не даёт покоя?..» Он глядел вокруг сквозь дым своей сигареты – лица в полутьме, Костин голос, молчащие по углам друзья и подружки…. О себе давал знать выпитый недавно портвейн, и поэтому он никому ничего не сказал.
    Он только подумал, что не ошибся, выбирая себе друга. Или нет, не выбирая… приобретя.
    А она, та девушка – в сущности, она точно не знала, почему – встала и пересела поближе к Косте. Он ничего не сказал, не догадывался, что она не знает, но чувствует, о чём он поёт. Его песни были не о любви.
    Он заметил, как она смотрит на него, и подумал: «Пора», ничего не ощутив. Он просто понял, что может нравиться и притягивать, но отчего это так скоро и безумно просто…. Куда уж проще? Считалось, что у музыкантов должны быть подруги, иначе они перестанут регулярно питаться и писать музыку…. Костя сразу принял эти правила игры, ведь он был рождён, чтобы играть.
    Когда закончилась музыка, каждый занялся собой и тем, кто сидел рядом – каждый вспомнил о себе и суете. О Косте забыли – на время, насытившись его музыкой. Только она – ещё нет…. Ей было мало его присутствия рядом.
    Она – блондинка, гревшаяся у случайных костров и со случайными людьми, не представлявшая свою будущую жизнь обеспеченной и спокойной. Костя – бесконечно далёкий от обывательской жизни, сбежавший из родительского дома бунтарь…. Решил отдохнуть – отложил гитару и откинулся к стене, глядя во тьму внимательными и беспокойными глазами. Она была рядом – он чувствовал взгляд её подведённых глаз. Он ещё не отошёл, не вышел из мира рока, и она придвинулась поближе.
    - Это было классно, ты знаешь… - выдохнула она. Всё было очень просто….
    Мимолётный взгляд – а, она заинтересована, смотрит с неестественной для неё прямотой. Он отметил это. Года на два старше…. Странная красота и гармония для этого страшного двора, где частенько кого-то убивали.
    Глаза в глаза – и она чувствует себя как-то странно. И, тем не менее, рука её уверенно и привычно, совсем чуть-чуть – несмело – нашла его руку. Ей вдруг стало страшно, что он просто встанет и уйдёт, ничего не объяснив…. Но он руки не отнял и не ушёл, хотя и был удивлён. До этого он был один, предоставлен самому себе….
    - Ты….
    - Только ничего не говори, - прошептала она, испугавшись вдруг неосторожного жеста или слова. Она обожала героев дня, и он встревожил её своей музыкой, странными глазами и магнетизмом, едва уловимой нежностью и безудержной страстью.
    - Забудь… - ответила она на его странное «Ты», и, не отпуская его поцарапанной ладони, тихо вывела с чердака, сквозь дым, по лестнице они спустились вниз, быстро и плавно, как в танце…. Это завораживало обоих. Это было похоже на игру. Это обещало длиться всего одну ночь….
    С тех пор он с каждого концерта уходил не один.
    Но тогда тот вечер для него только начинался, и он мог быть с той, кого приворожил. Это был его вечер…. Было темно, и он ничего не видел и ничего не хотел понимать.
    Поутру он ушёл, и она проводила его до дверей, долго не отпуская его руки. Больше она не появлялась – возможно, не хотела беспокоиться о плохом мальчике, как-то сразу выросшем, и только глаза его оставались нежны и чисты – такое противоречие и привлекало многих….
    Он продолжал играть, и играл в жизнь всё ожесточённее и смелее, пользуясь своим обаянием. Ему надоело его вечное одиночество, и подружек на час было предостаточно. Он был ему этому рад, ведь темнота скрывает неискренность, даже лица делает другими….
    Время шло. Костя, окончив школу, поступил в технологический институт, понимая, что это не надолго – он лишь играл в примерного сына, и эта роль ему настолько удалось, что родители решили, что он уже самостоятельный, и уехали, купив себе квартиру и забрав с собой Сашу. Правда, тот потом всё равно сбежал от них и остался у Кости, потому что он, как и старший брат, не мог принять ту искусственную жизнь, но это всё было потом….
    Итак, Костя остался в своей сумрачной белой квартире один, но никто из друзей не рисковал устраивать там грандиозные и бешеные вечеринки, поскольку этого не любил сам Костя. Собирались они по-прежнему на чердаке, а в доме часто видели его подруг. Но только выходя во двор, Костя становился самим собой, и даже в его голосе и походке что-то менялось. Он обожал крыши, обожал блуждать в сумраке ночи, не боясь опасности, по лабиринтам дворов вместе с друзьями – после одной их таких прогулок и появилась на свет его первая песня….
    Примерно в это же время по городу прокатилась очередная волна странных и зверских убийств, но к этому уже настолько привыкли, что и особого внимания не обращали – и, между прочим, напрасно.
    Было немного странно, что Костя с любой шпаной умел находить общий язык – в принципе, он этому научился сразу. И ему доверяли – независимая стая, видоизменившись с годами, шла за ним. И при всём при этом он начал играть свою музыку….
    А потом кто-то из чердачной тусовки решил, что пора Косте становиться настоящим музыкантом, и Игорь по секреты поведал Косте о том, что у его друзей есть своя любительская студия, и он может приходить туда в любое время. Костя и обрадовался, и слегка удивился такой простоте и возможности стремительного взлёта.
    Дело всё в том, что ему нравилось играть в полутьме на чердаке, ловить страстные и прямые взгляды, обращённые к нему – без этого он просто жить не мог. В этом была его жизнь. А выходить на люди…. Ему казалось это странным.
    Он вырос и воспитывался во дворе, и свобода для него была одна – крыши и вольный ветер. Он в драках заработал себе авторитет и независимость, он стал играть, потому что чувствовал рок и жил роком, и он любил, потому что не мог не любить, не мог оставаться один, особенно после того, как отыгрывал свой страстный и безумный концерт на чердаке. Вот такие дела….
    И вдруг ему предлагают реальное что-то – ну, конечно, Котся очень заинтересовался этим предложением, и вскоре Игорь привёл его туда – знакомить со своими друзьями, а с песнями его они уже были заочно знакомы.
    В кармане, как всегда, зажигалка и трогательный ножичек – дворовый закон. Костя в первый вырвался из тесной, но обожаемой клетки своего двора, лабиринтов арок, переходов…. Он никогда не хотел вступать в какие-то там объединения и клубы, потому что он был один и хотел петь только здесь. Вот так-то…. Ребята со студии приняли его, признали плохого мальчика, далёкого от мещанства и ищущего неординарный развлечений, который никогда не станет одним из тех, кто спит по ночам…. И вот он – в просторном и светлом помещении с микрофоном, усилителями, эквалайзером и настоящими электрогитарами…. На фоне этого всего он выглядел гордым и непричёсанным одиночкой.
    Дверь открывалась с помощью кодового замка, и код этот Костя запомнил надолго – «1703» - слишком много воспоминаний было потом. Потом была крутая лестница на пятый этаж – ещё сзади кто-то предупредил, чтобы двери закрыли на замок, потому что их вечно оставляют открытыми, скрип ключа, и… длинные коридоры, просторные комнаты и глуховатая пустота закоулка – маленькой студии.
    Играли, пробовали, подкручивали, совали в колонки массу проводов, потом сами же о них спотыкались…. Стучало, скрежетало, гремело, сквозь всё это профессиональное безобразие продирался Костин голос. Сам Костя был опьянён всем этим, и весь вечер не выпускал из рук гитару – не мог, да и не хотел. Стульев не было – только столы. Пепельницы не было – пепел стряхивали в крышку от банки, а курил Костя много, хоть и глаза слегка слезились уже от дыма – иначе не мог, слишком много уже знал. Чайника не было – кипятили воду в громадной жестяной банке под названием «KLIM» - не то Ворошилов, не то Самгин – кто его знает, и этот «Клим» всё время грозил расплавиться, так как его не снимали с огня. Спичек не было – огонь на плите зажигали с помощью зажигалки. Чашек и стаканов не было – пили из каких-то глиняных горшков пиво и чай. Беседовали, пели, пили – многое было.
    Друзья эти назывались группой «Бред сумасшедшего». Костя долго приглядывался к ним, прежде чем всё-таки принять так же безоговорочно, как и они приняли его – сказалась дворовая недоверчивость. Однако он был честен и открыт.
    Так вот, о людях…. Заметил он их, разглядел, и сложилось у него о каждом из них определённое мнение… впечатление, скажем так. Один парень, на Егора Летова похож – это тот самый, что на полном серьёзе клялся, что девственник. Сказки всё это…. Он там всем заправлял, и студию он снимал – весёлый, бодрый такой…. А его приятель, который всегда говорит, что думает, не понравился. Слишком уж циничен и язвителен – такие не могут быть искренними, отметил Костя. Он пел на двух аккордах, что правда жизни есть одна.... Ему Костя тоже не слишком понравился, ещё бы – такие люди редко притягиваются друг к другу. Ещё один – тот, что на басу – пиво любит, бутылками его пьёт – и хоть бы что. Хоть он и басист, а Косте подыграть не мог, поэтому «Егор», ритм-гитарист, играл на басу круче самого басиста. Ещё девчонка с ними была, та, что магнитофон «Маньяк» принесла и всё Ветлицкую слушала – сперва она с правдолюбцем гуляла, а теперь спит с «Егором». Ударник неплохой, очки у него разбиты – говорит, с эскалатора упал. Как что не так – уходит на кухню, и его потом нужно звать целый час…. А соло-гитарист у них – супер, пожалуй, самый главный спец в музыке. Невысокий такой, скромный. Красивая компания, нечего сказать….
    Запись получалась, но всё выходило постепенно, не спеша, но Костю больше интересовал сам процесс – куда больше, чем результат. Был он на студии всего раз шесть – больше не получилось. Игорь радовался успехам Кости, и всё было бы хорошо, если б в один прекрасный день кто-то, может быть, даже сам Костя, который уходил раньше всех, оставил дверь открытой, забыв защёлкнуть кодовый замок.
    Их всех убили. Всех шестерых. Не ограбили, ничего из студии не унесли – просто убили.
    Словно воздух Костиного двора вдруг проник и наполнил эту мирную студию…. И осталась от всего этого у Кости только плёнка с электрическим вариантом своих песен, сразу разошедшаяся среди его друзей и подружек с большим успехом в неограниченном количестве экземпляров.
    Но их убили. Всех шестерых. С концами. Убили – и всё.
    Зачем-то на опознание пригласили Игоря и Костю. Это был шок, и всё же оба оставались спокойными – многолетние тренировки помогли.
    Зрелище было жутким. В головах у обоих подло и дотошно крутился вопрос – кому и зачем это было надо. Хотя подобные вопросы им не раз приходилось задавать самим себе.
    Отчасти Костя винил в происшедшем себя, и всё же склонялся к тому, что такова судьба, такова жизнь…. Жестокая, паскудная жизнь, откуда ещё никто живым не выбирался.
    Правдолюбец с девчонкой, раскинувшись, лежали на полу, словно одна и та же очередь сразила их наповал. Что ж, судьба – говорят, он очень из-за неё страдал, она ведь ушла к другому. «Егора» убили наповал – так и сидел он на колонке у стены, взирая на тех, кто пришёл, чистыми и бесцветными глазами. Косте тут же вспомнилось и его картавое «р», и его любовь к жизни…. Жуть. Ударника смерть настигла за ударными – уронил голову на барабан красиво, в профиль, и одну палочку всё ещё сжимал в опущенной руке…. А классный соло-гитарист сидел на полу у стены, глаза его были закрыты, и тень от длинных ресниц дрожала на прямом, честном его лице…. Всё казалось гармоничным, если бы…. Если бы снималось кино, через минуту они бы встали, избавившись от этих гармонично-непринуждённых поз и ушли отсюда, но…. Это было невозможно. Самое страшное, что всё это было правдой. Они все погибли. Все шестеро. На своей обожаемой студии, где скрывались они, те, кто не хотел быть обывателем, кто хотел умереть молодым.
    Они умерли слишком молодыми. Они все погибли. Всё было на своих местах, они были здесь, только их уже не было. Ничего уже нельзя было изменить. Они погибли, и виновных, как всегда, не нашли. Пока и навсегда…. Костя почему-то особо пожалел девчонку, лежавшую лицом вниз. Она ведь могла выйти замуж, жить, как все…. Но в том-то и дело, что иначе она не могла.
    Они все жили рядом с ним, говорили, смеялись, играли и вовсе не собирались умирать. Ему стало больно и горько – сейчас их положат в рядок, накроют белой простынёй и вынесут…. Нет, бежать отсюда, бежать….
    Он зашёл в бар, водки хлебнуть. Ему было не жаль карьеры – он никогда не сможет забыть друзей…. И в этот день в баре его не трогали ни враги, ни друзья – слишком странно он выглядел, слишком изменился, хотя лицо его ничего не выражало, оставаясь по-прежнему подвижным и беспокойным – иногда так бывает….
    А потом он вернулся на свой чердак, в свой мир – наверное, ещё никто не знал о том, что случилось. Привычный дым, тьма, сигареты, взгляды…. А лицо Кости окаменело, губы нервически кривились, и всё же он взял гитару. Он играл странно – он и сам не понимал, как он мог играть, он ничего вокруг не видел, но глаза глядели на него и души отрывались от тел во славу тех шестерых….
    Они умерли. Их больше нет. Они ушли. Сразу. Все шестеро…. Почему он не может не думать об этом? Резко замолчал, отбросил гитару в сторону, поднялся и быстро вышел, и шаги его глухо зазвучали на лестнице…. Все удивлённо переглянулись, девочки вздохнули, и только его нынешняя подружка вскочила и бросилась за ним.
    Если бы она не догнала его, он бы не смог один. Провести эту ночь в одиночестве. Он потом сам ей всё рассказал – она любила его, и поэтому поняла. Но и засыпая в её объятьях, он снова вспомнил: их больше нет. Всех шестерых. И той девчонки, и соло-гитариста, и любителя пива, что лежал у покосившегося упавшего микрофона, и ударника…. Костя уснул тяжёлым сном, и его подруга всю ночь была рядом – слишком тяжело ему было снова и снова видеть этот сон одному, и она могла только тихо успокаивать его, целуя сквозь слёзы. Да, так было….
    После того случая по всему их району прокатилась волна страшных и таинственных убийств – поговаривали, что это местная мафия. Связываться с теми людьми ни у кого не было охоты. Да и как быть, если не знаешь, кто твой враг? Как быть, если не знаешь, откуда, с какой стороны ждать удара?
    И всё бы кое-как утряслось, если бы и их стаи не коснулись длинные щупальца местной мафии, проще говоря, маньяков от жизни, выживших из ума нормальных в прошлом людей.
    Костя и его стая никому особенно жить не мешали, но так вышло, что задело и их…. Возможно, то была случайность, или они просто, научившись жить по здешним законам, должны были испытать на себе новые удары судьбы….
    Сначала одного из них откровенно и нагло избили в собственном подъезде. Он не видел лиц, но били зло и подло. Когда они наконец-то оставили его на ступенях, у него вырвалось: за что? За что, а? Ответом было молчание.
    А потом избили кого-то ещё. Костя решил, что всему есть предел, и с тех пор они всюду ходили вместе. Своего врага они не знали в лицо, но враг был зол и безжалостен. Это – ответ на дикость жизни, которой простить зло можно, лишь совершив ответное зло. Таков был ранее установленный кем-то закон.
    Они ещё не верили в то, что кого-то из них могут в один прекрасный день так нелепо избить, а то и убить, и всё же однажды удар был нанесён опять-таки слишком близко от Кости.
    Однажды вечером к нему шла подруга – ей было необходимо его видеть, ведь она интуитивно чувствовала, что долго он не сможет продержаться один. Она вошла в мрачный и тёмный Костин подъезд, и в этой темноте, которую она всегда стремилась пересечь как можно скорее, её настигли и, прижав к стене, чем-то тупым ударили в сердце.
    Очнувшись, ей стало страшно – опасность была так близко, и она ничего не могла сделать…. И всё же она жива.
    Она бросилась бежать по ступеням, пока, наконец, не позвонила в Костину дверь. Он открыл, увидел её, бледную, запыхавшуюся, и поспешил впустить её, спросив, что произошло.
    Она долго не могла отдышаться и рассказала, что кто-то напал на неё в подъезде, она в шоке, ничего не понимает и не чувствует, ей просто страшно…. Ещё в большем шоке она пребывала после того, как выяснилось, что её ударили ножом, который продырявил полушубок, и она осталась в живых благодаря чистой случайности – нож отскочил, напоровшись на пуговицу…. В этот раз смерть были слишком близко и слишком смело.
    Как известно, смерть иногда подводит то, что она косая…. Такой вот чёрный юмор.
    Она рыдала у него на плече, а он просто не знал, что сказать, как утешить и что делать. Она была на волосок от смерти и всерьёз верила в то, что Костя сможет её защитить…. Он отпаивал её чаем и, сидя с ней в обнимку на диване, согревал её своим теплом. Когда она немного успокоилась, она нашла в себе силы взять себя в руки – насколько это было возможно в данной ситуации.
    Перед лицом смерти все равны, и все испытывают одно и то же, но одни своих чувств не могут скрыть, а другие – могут. Косте было больно, в его глазах пылал стальной и жёсткий огонь, и всё же он молчал, задумавшись.
    Он поднимался только за тем, чтобы согреть ещё чаю или взглянуть ей в глаза – с них стекала тушь крупными чёрными каплями.
    - Сегодня останешься у меня…. Никуда не пойдёшь.
    - Что делать, Костя? Я не знаю…. Чтобы так вот, запросто….
    - Ну, всё, тихо, тихо….
    - А вдруг завтра это повторится снова? А вдруг… - голос её задрожал, - они что-нибудь сделают с тобой?
    На Костю это никак не подействовало.
    - Надо что-то делать, - спокойно, но со стальными нотками в голосе произнёс он.
    Эту ночь они так и провели вдвоём, не желая верить в то, что могло случиться непоправимое. Он не покинул её. Её спасла спокойная и жуткая Костина нежность, ведь лишь немногие знали, насколько он умел быть понимающим и чутким. Большинство друзей знали его резким, циничным, однако его обаяние могло устрашать, обращать в камень, но могло и притягивать, зажигать огонь, давать любовь и силы….
    В ту ночь её спасла Костина любовь. Возможно, никто другой не смог бы спасти её от безумия и страха, но вот Косте это удалось. Он убедил её в том, что пока он рядом, ничего плохого не случится. И это было так, и иначе поступить он не мог. Может, это и не любовь вовсе, может, не надолго, но пока это была любовь, и пока он обязан заботиться о ней и соблюдать каноны любви. Он ведь жил сегодняшним днём, и завтрашнего для него в данный момент не существовало.
    Он обещал что-то придумать, и придумал – их стая держалась вместе, и он по-прежнему играл для них на чердаке, играл в подворотнях, в лабиринтах дворов, не зная, что этим он бросает вызов невидимым врагам, ставя тем самым себя под удар. В порыве безумной отваги он забыл об этом….
    Он был смел до безумия, его ясные глаза были распахнуты – он всюду искал солнце, которое давало ему силы…. Он пел о жизни, о свободе, о протесте, и он заставлял себя слушать. Его гипнотический низкий голос завораживал.
    И все его друзья старались держаться непринуждённо и смело, так же, как и он – так они давали отпор врагу. И враги, казалось, отступили…. Но вызов Кости не давал кому-то покоя. Кто-то хотел сломить, сломать, запугать его, но он уже вкусил дух крыш, дух истинной свободы, и поэтому он уже не мог отступать, тем более, что речь шла о жизни его друзей, и о его собственной жизни.
    И очень скоро Костя столкнулся лицом к лицу со своими врагами. Произошло это странно – на него не нападали исподтишка, в темноте – нет, это было в их сумрачном дворе, когда он возвращался домой – глаза вниз, сумка через плечо, жёлтые стены, переходы двора, бесконечные, привычные…. Наверное, врагам хотелось видеть его лицо, его глаза – глаза того, кто по легенде был гораздо отважнее их. Но дело, конечно, вовсе не в этом – из-за одной легенды не подстерегают восемнадцатилетнего парня в тесном и душном дворе-колодце. Определённо, так могут сводить счёты с равным по силе те, кого жизнь сделала зверями, озлобленными на всех и вся и озабоченными только тем, чтобы выжить – а для этого и для того ещё, чтобы заплатить за все свои былые унижения, надо убивать.
    Убивать всякого, кто посмеет встать на пути, по любому, даже ничтожному поводу, убивать. Жажда крови и мести сильнее боли. Здесь идёт другая борьба – война не на жизнь, а на смерть.
    Он шёл через свои дворы, и шаги его гулко отдавались эхом в переходах. Уже темнело, и двор подёрнулся серым дымом – он заметил это, едва ступил сюда из шумной толпы и покинул суету проспекта. Здесь было зловеще и сумрачно – он и привык видеть свой двор именно таким. Ему нравилась жуть, мрак и блеск огня ярости – таким он вырос, таким он стал здесь, и другим Костя себя не мыслил.
    Он шёл, не оборачиваясь, и вдруг его окликнули. В сущности, окриком был простой свист, но он значил многое. Костя обернулся и прислонился к стене – за своей спиной он предпочитал иметь стену…. По их взглядам он понял, что дело серьёзное.
    - А сигарет не будет?
    Боязливо бегающие глазки, хоть и голос впечатляет…. Взгляд говорившего ударился о встречный прямой взгляд Кости и потух.
    - И огонёк будет, - хрипло ответил тот и вскинул голову.
    - Да ну?
    Битва шла на равных, поэтому слова были не нужны. Огонь – на ответ ножу.
    Итог всему – зажигалка в стороне, нож наперевес, торопливые шаги, руки спешат напрямик, резкие, отточенные и чёткие удары – стена ему опора, он крепко стоит на ногах – высокий, стройный, подвижный…. Его не волновало, чем всё это может кончиться – он знал, что он должен удержаться, устоять, не отступить…. Их было много, а он один, но он предвидел это, хотя и не был готов к нападению, и знал, что делает.
    Вихрь драки завораживал. Игра со смертью…. Главное – устоять, и он стоял – до тех пор, пока не подоспела стая, а там уже было проще.
    С тех пор Костя уверенно стал считаться неформальным лидером, а лавина убийств в районе прекратилась – хотя бы на какое-то время…. Это противоборство закалило его. Редко кто может остаться равнодушным к жуткой, притягивающей красоте и сильнейшему магнетизму музыканта, лидера двора…. И он стал сильнее.
    В жару он стал носить тёмную майку с жилеткой, узкие джинсы, что эффектно подчёркивало достоинства его фигуры, и за любовь к крышам и девчонкам его за глаза прозвали Котом.
    Что же до девчонок, то они и сами выцарапывали друг другу глаза из-за Кости. Каждое новое его увлечение было недолгим, но он не мог долго жить один, и ещё – без своих друзей, чердака, где он подолгу просиживал в дыму и играл долго, страстно и без конца. Его песни менялись вместе с ним. Его бунтарство постепенно переходило в философствования, правда, очень своеобразные – с мотивами богоборчества, покаяния, даже язычества, как ни странно, и при этом он продолжал быть героем двора, делая вид, что ничего не происходит.
    При кажущейся лёгкости он знал, как производить впечатление – стремительный, прямой и проникновенный взгляд, полуулыбка, обаяние – и всё в порядке, и он уже другой…. Однако имиджа у него никакого не было, он просто не был никем, кроме самого себя.
    Его главным оружием были песни. Он в них выкладывался полностью, до доли, до страсти, до крика, до неистовства, до шёпота – блеск его пылающих во тьме глаз завораживал. Непримиримый городской бунтарь…. И всё же на его жёстком, нервном и подвижном лице нет-нет, да и проскальзывала искра задумчивости, глубокого чувства. И он становился уже совсем другим, но это случалось редко, потому что о любви он не пел – он за неё дрался и просто любил, а не пел об этом, не тратя попусту слова.
    Порой в его голос слышалось очень отчётливое, стремительное и беспокойное отчуждение, тоска, томление, и ему было мало только слов своей песни, и слушающим этого было мало, ведь энергия и чувства кипели в нём ключом, а слова кончились – хотелось ещё. Но таким он был только в песнях, на деле же он был плохим мальчиком с суровым взглядом. Жутким красавцем – если можно так назвать человека, обладающего такой жестокостью и резкостью.
    Пожалуй, красавец – это про сладких и приторных рекламных мальчиков. Костя таким не был, и всё же…. Он был красив, и никто не мог этого отрицать. Всегда он находился в окружении друзей, и после концерта покидал чердак с очередной подружкой. Он играл в любовь, хотя его подруги играть в любовь не любили, да и не играли – да, пожалуй, не играли.
    Порой он задыхался от обилия мыслей, чувств, слов, сомнений, мелодий, знания, которое только начало открываться ему, и ещё от того, что всё это Костя скрывал. Не потому, что не мог высказать – в песнях это находило своё отражение – просто не хотел.
    Всё, чего он хотел – это играть. Он был прирождённым музыкантом и игроком.
    Обаяние и страсть плюс цинизм и сдержанность – сочетание этих противоречивых качеств свело с ума не одну девчонку. У Кости было своё понимание любви – да, он любил, но предпочитал играть.
    Дело в том, что ему надо было согреться, но никто не мог его отогреть – его хотели любить или называться его другом.
    Права была лишь та, что впервые в жизни нежно, чуть несмело, но верно провела лёгкой рукой по его буйной непричёсанной голове. Но как давно это было….
    Поэтому он предпочитал любить и играть, играть и любить, оставаясь собой. И ещё петь.
    Он пел, и он имел на это полное право – он был закалён в драках, видел убийства, он изначально шёл нелёгкими дорогами, и поэтому его можно было понять, как поняли его тогда те шестеро. Но напрасных жертв в жизни Кости было немало, и всё же не будь их, он никогда не стал бы таким, каким он был теперь, и поэтому отчасти он был даже благодарен жестокой судьбе. Он не знал, что бы с ним стало, если бы не друзья, которым он всегда был нужен, если бы не девчонки, если бы не такая его страстная, беспорядочная жизнь, закалившая его.
    Обычно он вёл себя сдержанно, настороженно, но все его чувства порой против его воли выражало лицо, его жесты – притворяться он не умел, и если что-то его не устаивало, он всегда говорил прямо или же просто уходил.
    Костя с его прямотой и честностью терпеть не мог подхалимов, потому что сам таким не был. Лишь в самых крайних случаях он пускал в ход своё обаяние. Но никто и никогда не обвинял его во лжи. Костя был честен всегда и со всеми.
    Возможно, порой он бывал слишком жесток, неуравновешен и критичен, но в своей компании он менялся – казалось, нельзя быть нежнее, романтичнее, и энергия кипела в нём ключом. Он не считал нужным скрывать свои чувства, когда пел, да и не мог – всё всегда всплывало наружу.
    Всё, что он хотел сказать, он пел своим друзьям именно там, в привычной для него обстановке, когда всё спокойно, но при первых же звуках музыки все чувства обострялись. Особенно волнительным было воспринимать это Слово, которое выдавал бешено, до исступления красивый парень тем, кто близко знал его, и тем, кто впервые слышал. Потрясающее было зрелище в такое время, когда не до песен, и, тем не менее, музыкантов, да и просто мальчиков с гитарами было, хоть отбавляй, и всё же….
    Всё же у Кости всё было как-то по-особому, необычно, не так, как у всех, и на глазах чердачной тусовки из самого обыкновенного парня рождался поэт, у которого за плечами имелся огромный жизненный опыт и багаж интеллектуальных знаний. Об этом нельзя было прочесть ни в одной книге – всё надо было прочувствовать, и так в нём рос Поэт…. Правда, всё ещё только начиналось.
    И ещё у Кости был младший брат Саша. И отношения братьев, младшего и старшего – отдельная тема для разговора. Он начался тогда уже, когда Саша родился.
    Больше всего на свете Костя тогда гордился, что стал старшим братом, пусть даже ему перестали уделять внимание и загрузили массой мелких домашних дел. Все моментально занялись маленьким Сашей – с ним постоянно носились взад-вперёд, и всё равно Костя ходил гордый оттого, что у него появился брат.
    Саша, казалось, с самого рождения был обречён быть романтиком, и он стал им с того момента, когда начал что-то понимать и верить в то, что он видит. Рядом с собой он часто видел жестковатые и заинтересованные Костины глаза. Разница в пять лет – как пропасть, которая, правда, не помешала братской любви.
    Если Костя рос на рубеже великого застоя и полной разнузданности и эйфории перестройки, то Сашино детство проходило на грани между перестройкой и пьянящим господством демократии. Поколение Саши не хотело бунтовать – оно жило свободно, без морали, не представляя, кто такие были юные ленинцы. Что ж, им повезло родиться свободными, а Костино поколение зарабатывало себе эту свободу, боролось за неё, добивалось…. Об этом и Саша забыл бы, не будь Кости.
    Саша, несмотря на всеобщую любовь, не испортился. Его это даже смущало. То был прирождённый исследователь, наблюдатель – казалось, его волновала реальность лишь вкупе с его представлениями о ней. Когда он подходил к зеркалу, он тщетно искал в своём отражении сходство со старшим братом – пока его как-то не было. Ни резко очерченных Костиных скул, ни его больших беспокойных глаз, ни его непокорно поднятого подбородка – на Сашу глядел пухленький мальчик, и было не совсем понятно, что отражено на его физиономии – пожалуй, только искренний интерес. Костя обожал возиться с братом, всюду его таскал, постоянно забирал его из детсада, и так братья постепенно становились близкими друзьями.
    Саша интуитивно понимал, что Костя – загадка, бунтарь, это личность, постоянно требующая к себе внимания, что Саша ему и давал весьма охотно – ловил каждое слово брата, следя за его нервной подвижностью и настороженностью, и он больше всего на свете мечтал научиться говорить с ним на равных, и ещё….
    Когда его спрашивали, кем он хочет быть, Саша обычно отвечал: таким, как Костя. И это значило – свободным, серьёзным, смелым, непосредственным и таинственным. И что-то в Костином характере было слишком для Сашиного понимания – чувствовать-то он это чувствовал, вот только объяснить не мог, да и некому было объяснять, кроме себя самого.
    - Почему ты такой, Костя? А, Кость?
    - Какой? – мрак моментально исчезал из его глаз, и губы растягивались в обычной обаятельной улыбке.
    - Ну, такой… такой….
    А тогда, собственно, Костя ещё был никаким, так, в творческом поиске…. А то, что Саша в нём души не чаял, Костя не мог знать – ну, может, догадывался…. Но они всюду ходили вместе – в школу, по магазинам, катались в метро, приобщались к искусству на уровне театра и книг. Так вот они и жили, но по вечерам Костя исчезал из дома, потому что приходили родители.
    А потом, когда они переехали, Костя сразу же исчез на весь день, и с тех пор пропадал ежедневно, потом появлялся, уделял Саше какое-то время, и этого было достаточно, чтобы понять, как моментально изменился Костя – возможно, к лучшему, и всё-таки внезапная нуклонная взрослость ещё никому не шла на пользу.
    Теперь у старшего брата начиналась своя жизнь. И в эту новую жизнь Саше доступа не было. Он, конечно, пытался разобраться:
    - Костя, почему ты всё время уходишь? Куда?
    - Ну, знаешь… - и снова улыбка тонких губ. – Мне там хорошо, там я дома.
    - А здесь?
    - Здесь, Сашка, совсем не то…. Это вот так просто не объяснить – вот вырастешь, тогда поймёшь.
    И Саша понял это. После. Не вечно же купаться в родительской заботе и ласке.
    Постепенно Костя вводил брата в свой круг – осторожно, но стремительно. Младший брательник Кости очень скоро стал своим, к нему привыкли, потому что Саша всюду ходил с ним. На чердаке же Костя пропадал один.
    Время пребывания Саши в компании Кости и его друзей было строго ограничено, да и поговорить с братом откровенно, по душам, Саша не мог – он всегда видел брата как бы со стороны, а вечером…. Костя редко приходил ночевать, а если и приходил, то довольно поздно, хотя Саша не спал и слышал, но он не хотел беспокоить Костю лишними вопросами.
    Костя становился неформальным лидером, а Саша смотрел на него с нескрываемым доверием, восхищением и любовью и от души желал стать таким же, как он.
    Но таким Саша не стал – мешала вечная задумчивость и сосредоточенность романтика. Его глаза были светлы и чисты, как стекло – он созерцал жизнь уз уголков двора, следуя за Костей и его друзьями.
    Его любили все, потому что он был братом Кости.
    Саша чувствовал, что Костя жалеет о том, что приходится меньше времени уделять младшему брату, и всё же иначе он не мог – слишком много у него было проблем на данный момент. Да и изменить уже ничего было нельзя – Костю устраивал его новый имидж циничного и чертовски обаятельного плохого мальчика в неизменной чёрной кожанке и с вздыбленной причёской, и Саше оставалось лишь смотреть на него со стороны и восхищаться.
    Суровость и цинизм вкупе с новой, приобретённой красотой героя подворотен и пугали, и привлекали Сашу одновременно – уж слишком изменился Костя, чувствовал себя как рыба в воде – свободно, непринуждённо, раскованно и, казалось, всё у него всегда хорошо, и иначе быть не может. Саша предполагал, что это не так, но спрашивать не решался – слишком велик был контраст. Он не решался задавать Косте вопросы, но в понимании и внимании никогда не отказывал. А Костя уже не мог вернуться в своё прошлое – да и не хотел. К тому состоянию, которое было знакомо Саше, к тому естественному состоянию, в котором он находился, пока рос – это было уже далеко позади. Его захватила свобода, ветер рок-н-ролла…. А Сашу привлекали прогулки поздно вечером, разговоры, ему льстило то, что он может сопровождать брата и, пожалуй, всё. Ему было интересно посмотреть на другую жизнь брата.
    Ему нравилась раскрепощённость, но он ещё в полной мере не понимал, что означает свобода, а Костя понял, приняв её сразу, потому что он заслужил её в борьбе. Саше просто нравилась музыка, а Костя в ней жил, жил ветром рок-н-ролла, и любой ритм рождал в нём огонь, энергию, и это было не остановить. Рок был его жизнью, Костя был рождён для того, чтобы играть. А Саша долгое время не знал, что Костя играет и, самое главное, как он играет.
    Когда Саша впервые появился на чердаке, для него было полной неожиданностью то, что Костя взял вдруг гитару и начал петь…. Саша был шокирован и пленён этим ритмом.
    «Так вот, оказывается, чем он живёт», - уяснил для себя Саша, глядя на преобразившегося Костю из своего угла. Костя был необыкновенно, до исступления хорош, и пел он о свободе.
    А свобода, по мнению и опыту Саши, заключалась в том, что, когда весной, выходя из дома, Сашу заставляли надевать шапку, хотя было тепло, Костя разрешал ему её снимать и прятать в портфель. И тогда Саша чувствовал торжество победителя.
    Да, это было свободой…. Но тогда, впервые, на чердаке Саша понял, что существует абсолютно другой уровень свободы, и на него Костя уже вышел. Новый Костя. С яростным блеском в глазах, в неистовом своём ритме, с глубоким, чуть хрипловатым голосом….
    Так Саша понял, что брат его – музыкант, и не просто, а ещё и Поэт, что на голову выше других.
    «… и демоны тусклых квартир цедили из ран нашу боль,
           Сулили нам сытые кухни, лизали луной,
           Стращали охраной порядка, как страшным судом,
           Но мы гнали их прочь, мы жгли нашу жизнь, мы шли,
           Мы возвращались домой…»
    Саша, не отрываясь, глядел на Костю, на его изменившееся, отчаянное и в то же время необыкновенно гордое и уверенное лицо…. Он понял, что Костя знает, что это – его путь, и он его ни с кем не разделит. Делить на всех он сможет только свою страсть….
    В тот вечер на чердаке Саша испытал радость и шок. Удивление и дикий, убивающий его восторг. И ведь это – его старший брат, это Костя….
    Совсем другой, взрослый, далёкий Костя.
    Его спокойный взгляд, почти нежный и глубокий до боли. Его уверенный, мягкий и страстный голос, до ярости страстный…. И Саша не знал об этом раньше.
    Пожалуй, тогда он впервые задумался над тем, как многого в этой жизни он не знает. Саша в этой новой Костиной жизни – лишь гость на краткий миг….
    И всё же после концерта он даже не нашёл нужных слов, чтобы выразить свои эмоции. Он просто попросил его сыграть ещё. И тот играл, и играл долго, и казался Саше прежним – тем же, да не тем….
    И ещё попутно Саша начал понимать, за что Костя не любит свой дом – его родители, оказывается, были обывателями (Саша услышал это слово от Кости), не имели никаких целей и жили какой-то своей жизнью, не имея, собственно, ничего, кроме относительного семейного благополучия, а Костя был поэт…. Саша это понял, и поэтому предпочёл его родителям.
    Саша очень гордился тем, что был братом Кости. Но ещё его радовало то, что когда Костя играет, можно последить за ним со стороны, а также за всеми остальными – кто как реагирует. Когда Костя играл, он ничего не видел вокруг – он и сам не знал, как преображается в такие минуты, зато Саша мог всё это видеть. И ещё – Костя, погружённый в мир музыки до безумия, до страсти, до исступления, не видел, какой производит эффект, а Саша заметил, что всех словно бьёт током, все поражены.
    Он думал: «Вот это да!» - он же об этом ничего не знал….
    А раз Саша был братом популярного и авторитетного Кости, его частенько отлавливали и спрашивали:
    - Правда, что ли, что ты – Костин братан?
    - Ну, и что?
    Обычно Саша смущался и уходил, так как считал, что Костя и сам с ними разберётся. Особенно донимали его Костины подружки или даже какие-то малознакомые девицы из соседних дворов.
    - Сань, а где Костя?
    - Гуляет, наверное….
    - А где? А когда он будет? – и так далее, и тому подобное. Откровенно говоря, Саша слегка уставал от этих расспросов. Но вот однажды, как раз после того странного и жуткого убийства в студии Сашу остановили на улице привычным:
    - Где Костя?
    - Я не знаю, - пожал плечами Саша, и хотел было пройти мимо, но ему не дали – слишком грозен был тот, кто его остановил.
    - Подожди-ка…. Ты понимаешь или нет? Я тебя спрашиваю – где Костя?
    - Не знаю, - ответил Саша, в упор глядя на него.
    - Мне он нужен срочно. Где он?
    Враг – Саша сразу понял, что он – враг и Кости, и его самого, был настойчив, но Саша продолжал смотреть на него в упор.
    - А зачем он тебе?
    - Так, потолковать кое-о чём…. Слышал, что на студии произошло?
    - Он мне говорил что-то…. Но его вины в этом нет, - быстро добавил Саша, - и это правда.
    - Это он виноват, - настаивал враг. – Это он не закрыл дверь на замок, поэтому он должен за это ответить….
    - Нет, это не Костя, - возмутился Саша. – Он бы никогда….
    - Да, предан ты своему братцу…. Но я всё равно его найду, - заявил злобный враг с перекосившимся лицом. – Ты понял? Всё равно найду….
    Когда враг исчез, Саша отряхнулся и вскинул голову, прямо как Костя. Он знал – ничего с ним не сделают, потому что это не Костя….
    В середине дня, после уроков, в коридоре он ждал Сашу, мрачный и сдержанный. Саша очень удивился – Костя нечасто его встречал. Он стоял в коридоре у окна, и когда Саша увидел его подозрительно светлые и глубокие глаза, он насторожился.
    - Костя? Случилось что?
    - Давай-ка, собирайся и пошли, - пробормотал тот, точно куда-то торопился, и в то же время спокойно.
    - А что случилось, Костя? – пытался сразу же выяснить Саша, но брат легонько подтолкнул его к выходу, и вскоре они уже шли по улице по направлению к своему дому.
    - Костя, тебя искали… - решился, наконец, поднять глаза на брата Саша.
    - Знаю, - в мягком и спокойном голосе Кости прозвучали жёсткие стальные нотки. – Он запугивал? Руки распускал?
    - Я ему ничего не сказал, - потупившись, проговорил Саша, - потому что ты тут не при чём.
    Костя промолчал, потрепав его по плечу, и они ещё долго шли молча, прежде чем он заговорил снова.
    - Я действительно не виноват. Но то, что он до тебя добрался….
    - Я знал это.
    - Молодец, что не сдрейфил, - улыбнулся Костя, но его кулаки были крепко сжаты.
    - Я же твой брат, - с гордостью произнёс Саша, вздёрнув подбородок.
    - Будь спокоен, этого больше не повторится…. Этот тип достал уже.
    Они вошли в свой двор, привычно тесный и хмурый, и в лабиринте переходов Саша заметил врага.
    - Этот? – Костя отпустил руку брата и шагнул вперёд.
    - Ага. Но….
    - Иди за мной.
    Костя стремительно рванулся вперёд, но и тот, другой, уже шёл навстречу слегка развязной походочкой.
    - А, Костя – я тебя жду, - протянул он.
    - Ну, я здесь, - промолвил он, подходя ближе и не опуская головы. – Чего тебе?
    - Ну, кончай дурака валять – что у тебя там было на студии?
    - Это не по моей вине, понял? Они были моими друзьями…. Но какое ты имел право трогать моего брата? – тихо, но всё сильнее и сильнее заговорил Костя, – Ты ведёшь нечестную игру…. Думаешь, я оправдываться пришёл?
    - Да ты заколебал уже! Ходишь такой крутой, а мне вот наплевать и на тебя, и на твоего братца….
    Костя подался вперёд и дёрнулся – этого он уже не простил, и первый удар был наотмашь по лицу, после Костя бил, не останавливаясь. Саша шёл за ним по пятам, а когда дело приняло угрожающий оборот, оттащил его в сторону.
    - Я не хотел этого, - поглядел Костя на поверженного врага, - а в том, что мои друзья погибли, я не виноват. Но тебе нужен был повод для драки, потому что тебе наплевать и на них тоже. И как ты посмел тронуть моего брата – он же ещё пацан…. А если тебе нужна драка, ты знаешь, где нас найти. Пошли, Сашка….
    В первый раз Саша видел Костю таким разъярённым – он отстаивал и свою честь, и честь брата, которым он дорожил. В первый раз он поверил в справедливость драк…. Саша надолго запомнит мимолётный взгляд уходящего Кости – через плечо назад, холодный, презрительный и злой. В нём даже не было ни капли торжества – так, привычная небрежность….
    Больше врага они во дворе не видели.
    Саша уже прижился в новом мире, куда он попал с помощью Кости, как вдруг….
    Для него грянул гром – родители, решив, что Костя уже взрослый, уезжали в другой район и забирали с собой Сашу. А тот эту новую настоящую жизнь на тихую и спокойную чужую квартиру променять не мог. И всё же пришлось. Родители переехали, и Саша с ними.
    А что же Костя? Костя вздохнул и пожелал им доброго пути, не став спорить.
    А что же Саша? Он подумал, что без этого двора не проживёт, но если так нужно Косте….
    В новом районе Саша страдал. Он любил свой старый дом, но ехать туда было далеко. Он скучал по любимому старшему брату, но Костя не звонил – кажется, он даже не знал телефона. Скука и тоска замучили Сашу – он потерял аппетит и сделался бледным, как тень – ему хотелось назад, домой….
    И однажды он не выдержал, бросил всё и поехал назад, в старый двор. Он не хотел беспокоить брата – он возвращался за воспоминаниями.
    Он зашёл в свой огромный сумрачный дом, поднялся по ступеням, глянул из окна вниз, на лабиринты двора, потом – на дверь своей прежней квартиры…. Нет, брата он тревожить не хотел, просто ему было тоскливо – и всё. Но вдруг дверь открылась, и вышел Костя в длинном плаще, повзрослевший и изменившийся. Тут же заметил Сашу у окна.
    - Сашка, ты чего тут делаешь? Тебя же предки загрызут….
    - Костя….
    - Ну, что, что? – обнялись. – Соскучился?
    - Ещё бы…. Это ведь мой дом, а там….
    - Ну, понятно.
    - Меня туда отправили, чтобы я тебе не мешал.
    - А ты мне не мешал, - улыбнулся Костя. – Чушь какая…. Ну, раз приехал, пошли на чердак – там клеевая тусовка будет.
    - Пошли, - обрадовался Саша, и стало ему так тепло рядом с братом, что он забыл обо всём. Он слушал Костю и, глядя на него во все глаза, мечтал только об одном – остаться здесь подольше, и чтобы всё было, как прежде, и чтобы не возвращаться в новый дом…. Опьянённый музыкой, он думал о том, что у него есть один дом, и он здесь.
    Он верил в то, что можно всё изменить, исправить. Почему-то ему казалось странным, что Костя живёт здесь один. На какое-то мгновение он даже испугался за брата. Всё остальное время концерта Саша мог только восхищаться – всё остальное потеряло всякий смысл.
    Казалось, здесь ничего не изменилось, однако всё было иным, всё изменилось для него, для Саши, да и брат изменился. А Костя, не признаваясь самому себе, знал, что ему очень не хватает младшего брата, к которому он был привязан так, как мог привязаться только плохой мальчик.
    «Костя, разреши мне остаться», - мысленно просил Саша, но Костя, погрузившись в мир музыки, не видел его глаз.
    А потом концерт кончился.
    - Пошли, Сашка.
    «Интересно, куда», - подумал тот и сбежал вслед за Костей по лестнице.
    Едва они вышли на улицу, в тёмный жёлтый двор, Костя остановился, заглянул в глаза:
    - Поезжай-ка домой, Сашка, не то тебя предки совсем заедят….
    - А нельзя мне остаться? – робко спросил Саша.
    Костя вздохнул:
    - Ну, я бы тебя оставил здесь, конечно, но ты ведь живёшь там – так они решили….
    - А я бы хотел остаться, - прямо и честно смотрел на брата Саша. – Я не могу там жить, понимаешь?
    - Ну, да ладно, - сдался Костя, - я поговорю с предками, и не будет ничего страшного в том, если ты сегодня останешься у меня.
    Да, Косте не хватало младшего брата, и всё же Саша ещё связывал его с семьёй, хотя он и считал себя уже вполне самостоятельным. Между тем Костя был один, и редко кто был способен по-настоящему его понять. И вот теперь Саша мгновенно повеселел, устроил экскурсию по изменённой братом квартире, а потом украдкой подсмотрел, как брат накручивает номер на диске телефона.
    - Алло! Да, Костя, - подтвердил Костя и прислонился к стене коридора. – Да, я…. Сашка у меня. Вот именно, поэтому и звоню, он у меня переночует…. Да, ему так лучше. Почему я должен на него как-то влиять? Завтра утром он будет дома. Да…. Договорились. Ну, конечно, хотя он уже взрослый, чего за ним присматривать….
    Костя говорил по телефону непринуждённо и спокойно с невидимыми и чужими родителями, и по тону брата он понял, что ему разрешили остаться.
    - Да…. Ну, что «Костя»? – вздохнул старший брат, возведя глаза к потолку. – Что «Костя»? У меня своя жизнь…. Ну, о чём нам говорить? Ах, проблема отцов и детей…. Ты знаешь, в чём она, эта проблема? Дети хотят жить по-другому, не так, как взрослые. Они живут по-своему, и в итоге сами становятся родителями, и всё по новой…. Хорошо, хорошо – утром Сашка будет у вас.
    Костя бросил трубку и судорожно вздохнул, по привычке сунув руки в карманы.
    О чём он думал? Он завидовал младшему брату, потому что его лицо было ещё по-детски живым и подвижным, а лицо самого Кости уже превратилось в маску – жёсткую, красивую, нервную порой…. Сашку жизнь ещё не ломала, и слава Богу.
    - Ну, как? – с надеждой спросил Саша, и вот все его чувства на лице – нетерпение, ожидание, боль, восторг….
    - Всё в полном ажуре, - потрепал брата по плечу Костя, растянув в улыбке тонкие губы. – Оставайся.
    - Костя, а что стало с квартирой? – восхищённо, в упоении собственной свободой поинтересовался Саша.
    - Да так, сделал небольшую перестановку, - пояснил старший брат и провёл его в свою комнату. Увидев стены, оклеенные плакатами с изображениями неизвестных ему людей, Саша понял, насколько он отстал от той жизни, которой жил сейчас Костя.
    - Это кто? – разглядывал он волосатых типов на плакате, расчерченном, как паутина.
    - Это – «Black Sabbath», - с улыбкой пояснил Костя. – У нас все от них фанатеют…. Эти играют трэш, те – металл, это – Элис Купер…. А вон те – хард….
    Саша видел Костино восторженность, когда тот в упоении представлял ему своих кумиров, и думал о том, что за такое короткое время их уже очень многое разделило. Эти незнакомые люди, лица, имена…. Как что-то, ещё не открытое. Это было интересно.
    Плакаты соединяли между собой смутно знакомые фотографии, заполняющие пустые места на стене: Костя, его друзья, какие-то девицы, а на одной из фотографий Саша узнал задумчивого, не по годам серьёзного себя.
    Перед одним из снимков он застыл, и его обожгла волна воспоминаний – улыбающийся Костя с парой друзей на фоне трёхцветного российского флага…. Девяносто первый год, здание исполкома.
    Саша хорошо помнил то лето – едва Костя услышал по радио, что происходит, он тут же побледнел, сжал губы и ринулся за двери. Потом наскоро собрал всю стаю, и они помчались к исполкому, не говоря ни слова, и Сашка увязался с ними.
    А там все держались беспорядочной кучей, строили какие-то ненужные здесь (кто же знал!) баррикады и не расходились. Главное было – оставаться вместе.
    Костя провёл там две ночи – просидел у костра, не выпуская из рук гитару, готовый в минуту опасности защищаться до последнего так, как он привык, вооружившись, чем попало и яростным взглядом вдобавок…. Все сидели мрачные – из пригорода ждали танки, но, слава Богу, так и не дождались.
    Потом до них дошла весть о победе, и мрак ушел с их лиц – это была настоящая радость, только вот глаза оставались мрачными и печальными.
    Саша вспомнил, что когда они вернулись домой, родители чуть не растерзали Костю за то, что он взял с собой младшего брата. Костя тогда ушёл из дома и неизвестно где пропадал до самого утра. А когда вернулся, Саша тут же проснулся и сел на кровати.
    - Костя, зачем они так? Я же сам….
    - Я должен был туда пойти, - яростно ответил Костя, хотя и улыбался – маска спадала с его лица только тогда, когда он один на один беседовал с Сашей. – Понимаешь, я не мог туда не пойти….
    - И я тоже, - ответил Саша прямо, в упор.
    Обо всём этом Саша вспоминал, глядя на эту легендарную фотографию Кости на фоне триколора, довольного своей победой и выглядевшего счастливым…. Какой же он теперь? Изменился ли? Или он остался прежним?
    - Костя, а это твоя девушка? – углядел Саша на кристально чистом письменном столе снимок симпатичной блондинки с вызывающим взглядом в обрамлении красивой стеклянной рамки.
    Костя усмехнулся как-то странно:
    - Девушка? А, может быть, быть может….
    Смеясь, он взял в руки фото, лишний раз уделив внимание нагловатой блондинке.
    - Это – универсальная рамка: смотри – всё крайне просто.
    Оказалось, что рамка действительно очень удобная – под фотографией блондинки помещалось ещё несколько снимков других девушек. Костя невозмутимо пояснил:
    - Это как проездные в футляре – новый месяц, и новая карточка…. Очень удобно. Всегда можно одну вынуть, другую поставить – ну, там, местами поменять….
    - А это – тоже твоя…. – наткнулся Саша на фото серьёзной тёмноглазой девушки в чёрном.
    - А, да, - задумчиво кивнул Костя, пожав плечами. – Понимаешь, мы с ней почти сразу же расстались – ну, так получилось…. Она не могла забыть своего первого парня, очень переживала за него, и я ничего не мог сделать.
    - Что, так было сложно? – всмотрелся в лицо девушки Саша.
    Костя поднял глаза и признался:
    - Я и сам, честно говоря, не понял точно, что у них произошло. Она говорила что-то…. Я точно не помню, и мне, может быть, даже жаль, но я даже и не представляю, где она теперь.
    Костя замолчал, вернул рамку на место и обернулся на слова Саши:
    - А ведь ты теперь живёшь совсем по-другому….
    - Ну, почему…. Ты просто давно здесь не был. Между прочим, ты мог бы приходить чаще – мне ведь тоже, между нами говоря, бывает одиноко….
    Тень горечи появилась на лице и тут же исчезла. Сашу это насторожило.
    - Так ты не против?
    - Конечно, нет…. Я же думал, тебя предки не отпускают.
    - А я думал, что у тебя своя жизнь….
    - У меня своя жизнь, - кивнул Костя, - но я – твой старший брат, и никто не вправе отнимать тебя у меня.
    Пожалуй, так возобновилась их дружба. Саша спал крепко и спокойно, зная, что в соседней квартире спит его брат, знаменитый, непокорный, непримиримый бунтарь, который живёт теперь по-своему, и с ним всё в порядке. Он живёт так, как хочет, тогда почему он, Саша, так не может? Так жить, как ему хотелось бы….
    Но Костя не спал, всё думал, что получится, если не избавить брата от чрезмерной родительской опеки. Ему казалось, что там, в том доме, он не научится ничему хорошему – как будто он сам знает, как воспитать Сашу лучше….
    «… кто я, знаю ли я, кто я,
           Помню ли, кто мой отец, знаю ли, как зовут мать,
           Кто я, помню ли я, кто я,
           Знаю ли, что меня ждёт – я не берусь отвечать…»
    Итак, мы не готовы отвечать, и не знаем, что ждёт нас там….
    Костя долго не мог уснуть – думал, что делать дальше, пока его мыслями не завладела тьма – есть у неё такое свойство. Но кто знает, мудренее ли утро вечера….
    А наутро Саше пришлось вернуться домой, покинув гостеприимный дом. Дом Кости, старшего брата. Свой дом…. И снова чужие лица, лестницы, дворы…. Саша ещё подумал: «Удивительно, как это они отпустили меня к Косте…» Но он ведь уехал туда сам.
    Правда, Костя сказал – приезжай, когда захочешь, когда будет плохо. А в своём новом доме Саше было плохо просто изначально, он не знал, куда деваться от этих стен, от этого чужого воздуха…. А деваться было некуда.
    И тогда он подходил к телефону, набирал Костин номер, и если он был дома, ответом на его тихую просьбу было:
    - Приезжай, конечно…. Я встречу.
    А когда Саша приезжал, ему уже не хотелось возвращаться назад. Ему хотелось остаться.
    А что же Костя?
    Ну, а что мог сделать Костя? Он считал, что Саша сам должен выбрать свой путь. И всё больше Костя убеждался в том, что это испытание закончится Сашиной и его, Костиной победой. Однако правила игры он нарушить не мог. Он любил младшего брата и был нежно привязан к нему, но…. Вмешиваться он не имел права. Выбор должен был сделать сам Саша.
    Поскольку новый дом угнетал Сашу, он всё чаще и чаще уезжал к Косте. Трудно сказать, нравилось это родителям или нет, но им бы хотелось, чтобы младший сын рос на их глазах, а у него на этот счёт было другое мнение:
    - Я - к Косте.
    Накидывает джинсовую куртку, доставшуюся ему от брата, и исчезает. На полдня, на день, иногда остаётся ночевать. Кончилось тем, что родителям надоели постоянные Сашины отлучки, и они объявили Косте строгий выговор.
    Костя оправдываться не стал – просто не хотел. Саша молчал дня три и не звонил брату, чтобы избежать неприятностей.
    У Кости в то время было полно своих дел – он понимал, что происходит, поэтому однажды, когда родителей не было дома, и Саша сидел один, думая, что он обречён на одиночество, Костя приехал и прямо с порога заявил:
    - Сашка, пошли гулять….
    И для него было уже не так важно, что он проделал такой долгий путь, что родители не одобряют их тесной дружбы. А Саше и не надо было ничего, кроме этого внезапного визита. Конечно же, они поехали в свой старый двор.
    - Сегодня я играю, - пояснил Костя, и этого было достаточно, чтобы представить себе радужные перспективы этого вечера.
    А почему же его родителям не нравилась эта местность и новая Костина жизнь?
    Всё было понятно: они считали, что рок-н-ролл, подвалы и чердаки ещё никому не принесли пользы, к тому же, в этой районе хватало убийств, драк и кровавых раздоров.
    Им не было известно о том, что Костя давным-давно стал там неформальным лидером.
    Но об этом районе действительно ходила дурная слава, правда, братья уже успели к этому привыкнуть.
    Как-то раз вечером, возвращаясь домой, они повстречали хулиганистых пьяных мужиков, готовых крушить всё, что попадётся им под руку. Признаться, Саше стало не по себе, потому что видно было – связываться с ними не стоит. Это смешно и бесполезно.
    Однако Костя не растерялся и отошёл с ними в сторонку. Говорили они недолго, и Саша не представлял, о чём и как он с ними толкует, и, тем не менее, всё обошлось. Костя вернулся к брату с каменно спокойным лицом и с засунутыми в карманы руками, бросив:
    - Пошли.
    Не удивительно, что Костя находил общий язык и со всей окрестной шпаной – не словом, так делом. И Саша знал твёрдо – здесь ни с Костей, ни с ним, Костиным братом, ничто не может случиться. И дело даже не в этом – просто из родительского гнезда его тянуло на волю, к свободе и настоящей жизни, о которой знает брат, хулиган и поэт…. Самобытный и роковой поэт, чья сила слова била, как молния.
    Саша любил, когда Костя играл только для него – он сразу становился искренним, мягким и открытым – он редко когда бывал таким….
    В отличие от родителей, Костя никогда не врал ему и не лицемерил, хотя те тоже обожали своего младшего спокойного и покладистого сына. И вот поэтому однажды Саша навсегда решил остаться с Костей.
    Когда Саша попробовал говорить с ним об этом, тот ответил:
    - Ты же знаешь, я буду только рад, я не возражаю, но что я могу? Как они решат, так и будет…. Хотя, возможно, тебе и в самом деле будет лучше здесь.
    - А ты этого хочешь? – осторожно спросил Саша.
    - Конечно, - потупился Костя, признавшись, что он одинок.
    И когда пришла пора принимать решение, Саша вспомнил, как Костя произнёс это слово: одинок, один…. Возможно, это и решило всё.
    И вот однажды Саша сбежал из дома. Собрал вещи в  большую спортивную сумку и тихо, без лишних слов уехал к Косте.
    Самого Кости дома не было – на пару дней он ушёл к друзьям, и поэтому он ничего не мог сказать Саше по этому поводу. Но одно Саша знал твёрдо – теперь Косте будет не так одиноко.
    Когда он вернулся, возражать не стал, а когда позвонили родители, требуя немедленно вернуть Сашу домой, Костя спокойно ответил:
    - Давайте устроим семейный совет: думаю, раз Саша сбежал из дома, значит, с вами ему плохо. А я в состоянии прокормить и его, и себя – я живу своей жизнью, и Сашке нравится тут…. Так что давайте решим этот вопрос, уважая выбор его самого.
    Было, конечно, крайне сложно что-то решать, но поскольку Саша уже давно определился, а дальнейшее сопротивление со стороны родителей могло спровоцировать новые побеги, Костя с Сашей выиграли этот бой – с большим трудом, но им это удалось, а ведь сначала это казалось абсурдом. И всё же великое переселение состоялось.
    Костя и Саша были рады тому, что в этом тесном и душном городе они могут жить так, как хотят, там, где хотят, и при этом понимать друг друга – это не так уж и мало. Итак, у них появилась относительная свобода, и каждый распоряжался своим свободным временем по своему усмотрению. Но в основном, в своей тусовке на чердаке или за задушевной беседой.
    Порой Саша и сам не верил, что ему разрешили, что он сам решил остаться здесь, и всё же это случилось. Главное, что Костя был этому рад – ему стало теплей. Приходя домой, он становился самим собой, не тем монстром, которого он из себя порой строил.
    Чаще всего он говорил о том, что ему всё надоело, что он устал, что он один…. Если бы не Саша, его сердце превратилось бы в камень, как и его лицо – в маску, пусть даже и весьма эмоциональную, однако свои чувства скрывать от других ему с успехом удавалось, а уж от его проницательного взгляда ничто не могло укрыться. И всё же Костя считал себя счастливым, потому что он был молод и опьянён свободой, и он ничего не хотел менять – это было ни к чему, у него было всё, о чём он мог только мечтать. И он был рад переезду младшего брата гораздо больше, чем показывал это.
    Дом был большим и уютным, места хватало, тем более, что Костя не устраивал тусовок в своём доме – он предпочитал чердак. Чаще всего у Кости оставались два-три верных друга, его подружки, да и всё, пожалуй.
    К подружкам Кости он относился с пониманием – он и раньше был с ними знаком. Они задавали ему кучу проходных вопросов типа: «Как жизнь?» или: «Есть хочешь?», а потом исчезали вместе со старшим братом в темноте коридоров старой квартиры, а потом и вовсе где-то растворялись – одна за одной, неизвестно, где, только менялись фотографии в универсальной Костиной рамке. Одни исчезали, появлялись новые.
    Брата Костя предпочитал не воспитывать: он всё видит, всё слышит и понимает, поэтому он сможет понять сам, что плохо, а что хорошо. Он сам поймёт, что ему ближе – смотри да слушай…. Ведь в своё время Костя терпеть не мог, когда его воспитывали, ведь воспитание – худшая форма насилия, считал он. И теперь Саша узнавал жизнь со всех сторон на примерах друзей и брата, учась даже на его ошибках, и воспринималось это им скорее подсознательно.
    «Последний романтик…» - задумчиво радовался Костя, следя за младшим братом. Однако в любой компании тот чувствовал себя своим человеком.
    Жить так, как живут многие, просто, но Костя избрал для себя и – может быть – для младшего брата очень сложный, нелёгкий путь, но ему нравилось так жить. И об этом – о том, что ему нравилось – он пел. Он пел и о том, что каждый день видел вокруг себя, и постепенно становился поэтом.
    Казалось бы, откуда взялись все эти песни? Но такого вопроса у самого Кости никогда не возникало. Никто не знал, откуда и кем дана Косте такая сила, и всё же его любили и уважали не только за то, что он – музыкант, но и как уникального человека. А ведь Костя был ещё очень молод….
    И вот он вновь обрёл брата, который хотел стать таким же, как он, с такой же силой в голосе и блеском в глазах. Костя осознавал, что он брата спас. От чего? От спокойной обывательской жизни, но ведь она неизбежно грозила наступить когда-то в будущем…. Но угроза эта казалась смешной. Будущее…. Что в нём? Только туман, полуосвещённый чердак, высокие крыши…. Вот и вся перспектива.
    «… и я могу предвидеть, но не могу предсказать…»
    Они только входили в завтра, в своё будущее. Косте исполнилось девятнадцать. И всё ещё только начиналось….

               
                1. Игра, в которой нет правил

                «… мы вскормлены пеплом великих побед.
                Нас крестили звездой, нас растили в режиме нуля…
                Красные кони серпами подков топтали рассвет,
                Когда всходило Солнце, Солнцу говорили: нельзя…

                Но Солнце всходило, чтобы спасти наши души,
                Солнце всходило, чтобы согреть нашу кровь.
                Сторожа продолжают спать, но сон их явно нарушен –
                Сторожам всё ещё невдомёк…»

                Константин Кинчев

    Костя посмотрел на часы, отправил фильтр своей только что выкуренной сигареты в тёмный лестничный пролёт, вздохнул и сбежал вниз по лестнице. Недавно ему исполнилось девятнадцать.
    Он быстро пересёк свой двор, блистающий отчаянной и великолепной нищетой обшарпанных стен и гулких переходов, и вышел из темноты на громадный и шумный проспект. Солнце тут же ударило ему в глаза, и Костя ничего не смог разглядеть из-за этого внезапного удара. Он улыбнулся – он любил солнце, и теперь, на это шумном проспекте, он был рад встрече с солнцем, этому поединку, который в который раз проиграли его тёмные глаза. Костя подумал о том, что уже весна, и ещё о том, что пока Сашка в школе, он может….
    Да, Сашка…. Сашка неумолимо взрослел, и порой Костя узнавал в нём самого себя. Да, всё то же – задумчивый, проницательный, порой просто невыносимо пронзительный взгляд, нарочито небрежная походка, взбитая причёска, изрядно потёртая Костина джинсовая куртка….
    Костя направился к ближайшему кафе, где они обычно собирались с друзьями днём – ближе к вечеру всех можно было увидеть на чердаке, и у него было достаточно времени для того, чтобы поразмышлять. Почему-то он не жалел, что не надел тёмных очков – его радовало, что он берёт в спутники солнце. Хм, странные мысли, и всё же….
    На его тонких губах подрагивала неизменная нервная улыбка – и было, кстати, чему радоваться. Впрочем, радости его были кратковременны, зато вспыхивали ярко, так как каждой радости и печали Костя отдавался целиком, и сам не знал, хорошо это или нет – он был таким, и точка.
    На днях он завоевал девушку – да, борьба была захватывающей и упоительной. Его пьянила эта победа.
    Дело в том, что девушки в жизни Кости всегда играли особую роль. Он считал, что только любя и будучи любимым, он станет, наконец-то, понятым, и перестанет быть одиноким. А любим он был, обожаем до исступления, и дело всё в его жуткой красоте и злом обаянии. Он знал это и осознавал свою силу, но всё равно каждое утро он, просыпаясь, ощущал одиночество.
    Костина неординарность и таинственность толкала девушек в его объятья, заставляла верить в то, что каждая из них – та единственная, о которой он пел, об ожидании которой она только что прочла в его тёмный страстных глазах…. Но ждал ли он на самом деле?
    Для Кости не существовало слова «ждать» - по крайней мере, таков был его имидж. Он ждать не мог и не любил, потому что жил он быстро и жадно, потому что знал – этой дорогой он пройдёт всего лишь один-единственный раз.
    Он постоянно нуждался в любви и никому в этом не признавался – ведь он никогда не был одиноким. Просто он был один, несмотря на то, что с каждого своего концерта он уходил с кем-то вдвоём. Вряд ли Костя был увлекающейся натурой, хотя за ним всегда был первый шаг – или только первый взгляд, первый жест, первое слово, аккорд, интонация….
    И вот теперь он был относительно доволен, но совсем не спокоен за свою теперешнюю подругу. Она была настолько не похожа на самого Костю, что ему это понравилось.
    Ему иногда казалось, что она больше понимает его самого, чем его музыку. Музыку-то она любила другую – танцы…. Это странно, но когда он играл, она затихала и только не отводила взгляда от его мужественного, постоянно меняющегося лица, да и познакомились они, собственно, здесь, на чердаке….
    Костя давно заметил, что на него кто-то начинает охоту – когда он играл, то чувствовал чей-то пристальный взгляд. Его в очередной раз услышали. Но он не мог точно сказать, кто же из них двоих кого притягивает больше.
    В их тусовке на чердаке Катя была самой заметной, яркой до странности. А Костя никогда не оставался равнодушным к красоте и яркости.
    Что ж, теперь он её получил, он победил… хотя ещё неизвестно, кто кого. Вся её весёлость куда-то исчезала, едва он брал гитару – испытанный приём. Ведь все мгновенно замечали, какой он на самом деле, как гибок и проникновенен его нервный, нежный и слегка суховатый голос, как не хочется, чтобы он останавливался….
    Наверное, в один из таких моментов он увидел впервые новую Катю – её прямой и искренний взгляд, и вся она сразу преобразилась, словно его музыка была ветром, бьющимся, проникающим в её волосы, глаза, одежду…. «Разбудил», - подумал Костя, и при воспоминании об этом его губы снова сложились в лёгкую торжествующую улыбку.
    Он не знал себя, когда играл, но чувствовал, что жесты его выверены и решительны, порой неожиданны, в такт музыке, и весь он там, в том мире, и он не позволял себе отвлекаться только для того, чтобы выхватить из полутьмы какие-то лица…. Он даже не покорял – шокировал и, казалось, он даже не замечает, что по нему тихо и отчаянно сходят с ума – как правило, у тех, кого он поражал по-настоящему, это было очень серьёзно.
    «… в каждом живёт звезда, чтобы вспыхнуть в свой час…»
    Их противоборство продолжалось не так долго, но всё же оно имело место, и в основе всего была вездесущая страсть, и ещё – извечное Костино стремление быть понятым бесконечно, до глубин, до любви….
    Тогда она подошла к нему и села рядом – ей хотелось быть ближе. Костя ждал от неё всегдашних шуточек и острот, порой жестоких – он иногда отвечал тем же, и поэтому он совершенно не ожидал того, что последовало дальше.
    Она дождалась его коронного взгляда – «вот какой я обаятельный…», да ещё и голову склонив, да ещё и нежно, по-детски, улыбнувшись – и улыбнулась тихо в ответ.
    - А ты знаешь «Зелёную карету»?
    Это была старая детская колыбельная, самая любимая песня Кати. Ни тени шутки на её лице, только щёки подёрнулись лёгким румянцем…. Что происходит? Ему даже пришлось глаза отвести.
    - Костя, ты ведь её помнишь, я знаю….
    - Хм…. Не подумай, что я сентиментален или издеваюсь, но мне тоже очень нравится эта песня, - с лёгкой усмешкой признался Костя.
    - Ну, так сыграй….
    Нежно-нежно, так странно, что он нескоро принёсся назад из мира звуков и собственного голоса. И он остался там, остался тем, кем давно уже не был. Простая детская колыбельная…. И Катя всё уловила, и ей не хотелось думать, что вот сейчас он уйдёт.
    А ведь он уже уходил, но обернулся на звук её голоса.
    - Костя, проводи меня….
    Если бы это сказал кто-то другой, в другом месте, в другое время в его дерзко распахнутые глаза, Костя бы лишь криво усмехнулся и ушёл, непременно ушёл бы, даже не обернувшись. Но то была Катя, для которой он пел минуту назад «Зелёную карету», это была Катя, такая искренняя, слишком смелая, с таким прямым и пронзительным взглядом….
    «… я не хочу пожара, но я зажёг огонь,
           Я стою на самом краю, но пока держусь.
           Если ты веришь мне, ты пойдёшь со мной…»
    Она поверила ему, и домой они отправились вместе – Костя проводил её и вернулся назад один. Катя была смышлёной и не хотела терять его сразу же, ещё толком не приобретя.
    Она знала, что он рождён для игры. Она знала, что он не из тех, кто легко достаётся и безраздельно и надолго дарит себя кому-то. Она поняла, что с плохим мальчиком нужно играть в его любимую игру – в войну. И война была объявлена.
    Она стала часто приходить на чердак, она влекла и манила, не приближаясь. И теперь уже Костя должен был улучить момент, чтобы привлечь её, глядя прямо, исподлобья – таиться он не любил.
    И ещё он любил достойных соперников. А они были достойны друг друга.
    И он играл, приводя в экстаз и её, и себя, а потом провожал её домой и возвращался один.
    Они сидели рядом и изощрялись в интеллектуальных спорах. Так могло быть довольно долго, но они оба устали ждать. Катя хотела сохранить его интерес, удержать подольше для себя, только для себя, но какой смысл в ожидании, особенно когда слова иссякают, взгляды встречаются, и возникает огонь….
    Посреди увлекательной беседы он вдруг замолкает, подаётся вперёд, она тонет в его глазах, и спасения для обоих нет – они так долго ждали этой погибели, что утратили силы на сопротивление….
    Вот так всё и было. По крайней мере, теперь они оба верили в то, что это продлится долго, во всяком случае, дольше, чем обычно.
    Возможно, поэтому Костя улыбался, идя по большому людному и шумному проспекту – о чём же ему ещё было думать, если он брал от жизни всё, и он не знал, возможно ли жить иначе. Зачем иначе? Какой в этом смысл?
    Он направлялся в кафе, думал о Кате, о том, что вечером они снова встретятся, и это уже много. Ещё он думал о солнце, что светило ему в лицо и шло рядом с ним – против такого спутника он ничего не имел. Сейчас его любовь к солнцу ещё только начиналась. А неистовая, безумная страсть была впереди…. К солнцу и огню. Но то будет потом, а в будущее он заглядывать не хотел, по крайней мере, пока.
    У него было настоящее, которым он жил. Разве могло быть что-то ещё? У него были друзья, была музыка, жизнь, дворы, был его город, но впереди он видел только одну дорогу….
    Он ещё не знал, что перед ним открыты сотни дорог, и не всегда можно, идя по одной, следовать лишь по ней – нет гарантий, что, выбрав один путь, не свернёшь вдруг на другой, абсолютно того не желая.
    «… я начинаю бой с теми, кто спит…»
    Костя ненавидел тех, кто спит по жизни, кто не терпит огня, потому что он сам горел и был этому рад, горел без остатка весь и готов был сгореть, лишь бы не остаться там, где он не нужен, то есть в простом обывательском мире.
    Он наставлял своего брата:
    - Сашка, обывателей не разбудить, так что имей это в виду и будь осторожен – они будут попадаться тебе на каждом шагу. Принимай их такими, как есть, сам оставайся собой, но не пытайся их будить, даже и не думай – это слишком сложно. А если вздумаешь, то знай – для этого нужен удар, нужно кинуть в них камень, очень сильно, не жалея…. Хватит ли у тебя смелости? А? Нужно сделать это хладнокровно, без жалости, а если дрогнет рука – ничего не выйдет, увы…. Так что запомни это на будущее, Сашка.
    - А тебе это можно?
    - Мне можно, братишка, - усмехнулся Костя, - мне нечего терять, я не знаю жалости…. Надеюсь, ты понимаешь. Кто-нибудь да поймёт меня и когда-нибудь проснётся.
    Теперь, идя по солнечному проспекту, Костя вспоминал всё это и размышлял о том, что видел, и ещё – о Сашке, Кате и солнце. Каждое в цветном этом ряду звено отбрасывало и свет, и тень, но все вместе они составляли один цельный образ.
    Себя же Костя считал звеном в вечной цепи города – наряду с его жителями, крышами, чердаками, технологическими институтами и прочим, и прочим. «Здесь такой бесконечный ветер свободы», - говорил он, и был по-своему прав.
    Сейчас он чувствовал ветер, и от этого ему было и тревожно, и отважно. Он был реалистом, но часто спрашивал себя – куда же подевалась романтика?
    Но романтика пробуждалась в нём тогда, когда он оставался наедине с собой и музыкой на своей шикарной, большой и светлой кухне. И ещё тогда, когда случалось что-то простое, и в то же время необычно сильное по воздействию, то, чего он ждал… но пока ещё этого не было.
    Он остановился для того, чтобы прикурить. Вспышка огня зажигалки напомнила ему о Кате, его собственное влечение к ней вопреки всем ожиданиям….
    «… я до сих пор удивляюсь себе, как я посмел…»
    И всё же он посмел, и в его душе ветром всколыхнулась вера в то, что это – всё, что ему нужно, может быть…. Но всерьёз он никогда об этом не думал – не было времени и было слишком много всего остального. Жить ради жизни – вот что было главным….
    Он зажёг сигарету. Огонь погас, солнце исчезло, ведь он стоял спиной к ветру и солнцу, и пыль ветра летела мимо. Костя усмехнулся и отправился дальше, неся с собой свой собственный огонь. Глаза слезились от ветра и дыма, и он щурился, втайне веселясь, оттого что на глазах слёзы. Усмешка – и вот он снова узнаёт сам себя, и те, кто стоял у кафе, тоже узнали Костю.
    Он шёл не спеша, и его уже ждали. Игорь, Петя, Сеня и ещё трое смутно знакомых по всевозможным тусовкам.
    - Привет, - кивает он и ослепительно улыбается своей искренней цинично-снисходительной улыбкой.
    - Хай, Костя! – пожимает Петя руку.
    - Давно ждёте?
    - Да нет, Костя – ты, как всегда, вовремя.
    Это Игорь, один из самых верных и давних друзей.
    - Куда сегодня?
    - Купим пива сперва, - предложил Костя, - и к нам на чердак, ага?
    - Нормально.
    - Деньги есть?
    - Отыщем.
    - У меня есть немного, вот…. Сашка не появлялся?
    - Да нет…. Он бы тебя нашёл.
    - Ну, ладно…. Что я ещё хотел? Ах, да…. А Кэт?
    - Нет, Костя, её пока не было. Зато тут сегодня прихватчиков до фига и больше – крутятся тут, мусорки, и чего крутятся? Злые такие….
    - Вот то-то и злые, что заловить никого не могут, - криво усмехнулся Костя.
    Они стояли у кафе, сбившись в кучу, не мешая прохожим и уличному движению. Они отличались от маньяков и прочих гопников, что шлялись толпами в этой районе. Их лица были озарены роком.
    Пусть речь их не отличалась изысканностью – то были типичные урбанистические молодые люди, накрепко повязанные со своим городом – на их лицах сиял рок.
    Рок был в них самих, в их свободе. Это они явственно ощущали. И свобода сквозила повсюду, это было видно по их лицам, взглядам, жестам, и поэтому прихватчики и прочие монстры предпочитали обходить их стороной.
    Костя чувствовал эту свободу лучше других. Хотя и ему в своё время приходилось сталкиваться с прихватчиками. За ним устроили настоящую охоту. Его считали одним из организаторов и вдохновителей дворового сопротивления неизвестно чему. Однажды его прихватили, как это раньше называлось, когда он возвращался домой. Жестоко избили, но наутро отпустили, потому что сломить и сломать его не удалось. Ничего они с ним не сделали…. И вот теперь любое упоминание о прихватчиках заставляло Костю нервно и криво улыбаться – он стал циничным и гордым, у него всегда всё было хорошо, ему всё было нипочём. Вот такой вот имидж….
    Костя любил казаться другим и самому себе взрослым и очень крутым, но иногда в его поведении и манере говорить проскальзывало что-то наивное, детское…. Да, таким он был тоже, но только не в любви. О любви он знал всё, кроме одного – по-настоящему этого с ним никогда ещё не случалось.
    - Мы у метро пива купим, - решил Петя. – А инструменты на чердаке уже, там всё готово….
    - Вечер будет отменный, - отозвался Игорь и нашёл, что Костя сегодня какой-то странный – может, оттого, что наступила настоящая весна, и выглянуло солнце, хотя… кто знает, почему.
    - Так, значит, Сашки ещё не было, - задумался Костя, но потом резко вздёрнул подбородок, будто вспомнил что-то. – И Кэт не появлялась? Странно….
    - Она сказала, что подойдёт….
    - Да придёт, Костя, никуда она не денется….
    - Ты же знаешь…. Я лично по горло сыт её экстравагантными штучками.
    - Да, она себе на уме, - задумчиво отозвался Костя.
    - Ну, ладно…. Вы идите, я потом, - в Костиной улыбке промелькнуло нечто похожее на смущение, подкрашенное обаянием. – Я к ней зайду, узнаю, что случилось….
    Сложно сказать, зачем. Возможно, он сам верил, что это у него очень серьёзно, что он в ответе за тех, кого приручил, но на самом деле ему просто захотелось её увидеть. Так, как это бывает нужно влюблённому подростку-хулигану, нуждающемуся в тепле и сознании собственной значительности, и музыканту ещё….
    В музыке любовь – не просто нечто земное, это выше реальности, это становится великой испытанной темой, но развиваемой каждым по-своему.
    «… прошу, смотри мне в глаза, смотри…»
    Впрочем, кому в юности не хочется верить в сказку о том, что у каждого есть свой вечный спутник, и его реально в этой жизни найти? Костя не хотел оставаться один, хотел хоть глотка нежности от тех, кто сходил по нему с ума, и он не желал, чтобы и Катя была одна – он её приручил и был за неё в ответе, да и она, в какой-то степени, тоже….
    Но она пыталась, и получилось у неё это благодаря влиянию Кости – он вывел её на новый уровень искренности, и она была такой только с ним – наверняка с другими она была иной, но для Кости было важно лишь то, что происходит между ними обоими, а всё остальное – не столь важно.
    Он только потом поймёт, как он жестоко ошибался, но это будет потом, когда-нибудь завтра….
    А пока он пользовался магией своей музыки и личным обаянием, и ему это с успехом удавалось. Во всяком случае, отпадало множество проблем….
    От кафе они шли разными дорогами: его приятели – за пивом, а Костя – к Кате. Он шёл в обратную сторону, и теперь солнце уже не било в глаза, а тихо шло сзади.
    Если Костя жил в старом доме с высокими потолками и узкими лестницами, то Катя жила в самом обыкновенном доме, каких в городе тысячи, но для Кости он сделался необычным, поэтому он шёл туда сам вместо того, чтобы ждать наступления позднего вечера, а с ним и её прихода. Он не любил ждать и считал, что в ожидании нет никакого смысла, особенно если они оба так нужны друг другу….
    И вот он шёл к ней, не думая о том, что он скажет и как будет себя вести – он просто хотел её видеть и знал, что она ждёт его. Костя не был тем, кто всё обдумывал заранее – он предпочитал жить так, как хочет. Жить искренне и честно, и особенно теперь, когда они доказали, что они друг друга стоят….
    Она открыла дверь – он стоял на пороге, сунув руки в карманы – такой простой и непринуждённый жест, глаза широко распахнуты, он улыбался краем губ и казался совершенно спокойным, как и всегда.
    - Привет.
    - Заходи….
    Слова прозвучали одновременно. Она пропустила Костю в свою скромную квартиру, щёлкнув замком, прислонилась к двери и обняла Костю.
    - Наконец-то… - вздохнула она.
    - Значит, я правильно тебя понял…. Прямо как чувствовал, надо же….
    А она высветлилась, химию сделала – ей идёт…. Ему нравилось её слегка угловатое, но подёрнутое дымкой благородства лицо с вечно прищуренными красивыми глазами.
    - Почему ты не пришла?
    - Я хотела, чтобы пришёл ты….
    - Почему?
    - Я не хочу терять тебя…. Я слишком долго ждала, и не хочу, чтобы всё так скоро прошло.
    - Как скоро?
    - Так же, как было с другими…. А я не хочу, чтобы у нас с тобой всё было так, как бывает с другими.
    Обычный нервный разговор шёпотом, когда все чувства обострены. Катя тоже умела быть циничной и жестокой, как и он, и это ему даже нравилось – они понимали друг друга, ведь они говорили на одном языке.
    Что же она? А ей было радостно и жутко оттого, что ей удалось-таки покорить этого загадочного, гордого и безумно обаятельного плохого мальчика. Ей нравилось то, что все по нему сходят с ума, а достался он ей, и уж она-то позаботится о том, чтобы ему было с ней хорошо.
    И вот теперь они хотели как можно дольше оставаться вдвоём….
    - Сегодня играешь?
    - А что? – прищурился Костя.
    - Люблю, когда ты играешь…. Плохо, что ты всё время далеко….
    Она чувствовала, что от имиджа плохого мальчика он нескоро откажется. Порой ей даже становилось страшно – слишком он самоуверен и независим, но больше всего ей хотелось сохранить его любовь. А иногда любовь бывает страстью, и друг к другу людей толкает жажда тепла и желание порвать с тягостным и тоскливым одиночеством. А они, пожалуй, ждали слишком долго…. Короткие встречи двух похожих друг на друга людей всегда странны.
    Катя была вполне современной девушкой и слишком хорошо знала, что нужно делать, чтобы поддерживать любовь – пытаться не наскучить друг другу. И они играли в игры, и могли быть по-настоящему искренними только тогда, когда оставались вдвоём. Ну, скажем, рассуждать о проблемах глобального масштаба, проявляя свой недюжинный интеллект.
    Костя был рад, что они говорят на одном языке и понимают друг друга, а Катя не придавала этому особого значения, потому что она целиком отдавалась этой страсти. Порой она признавалась себе: «Эта любовь когда-нибудь меня погубит…» и добавляла: «Ну, и пусть…» Конечно, ей нравилось, что они с Костей походи – они пытались прорваться в другое измерение и побродить там, но пока они лишь стучались у дверей.
    Костя станет настоящим поэтом ещё не скоро, пока он только совершенствовался. И это был единственно верный для него путь.
    - Костя, мы сегодня руссоизм проходили.
    - Ну, и как? – усмехается он.
    - Скажи, ты веришь в то, что цивилизация нас погубит?
    На искренне-насмешливый вопрос последовал вполне серьёзный ответ:
    - Я не думаю, чтобы нас погубил этот город – ну, честное слово, это нонсенс…. И уж, тем более, наш двор.
    - Значит, мы – естественные урбанистические люди. Главным образом, ты, Костя.
    И Катя была права – Костя был слишком привязан к городу, жил по его законам и иначе вряд ли бы смог. Он – сын большого и сумасшедшего города, сумрачного, громадного и тёмного двора. И к чему ему теория естественного человека, если он таким и был, но в пределах своего большого мира, где он был самим собой….
    Но Катя не хотела делить его ни с кем, даже с городом. Да, это была страсть – любовь и ревность – для интеллектуально подкованной и в меру циничной особы, но именно поэтому это и была страсть….
    Одни во всём белом свете и очень похожи…. Только вот Костя был рождён, чтобы играть. Страстью Кости была музыка – она была и городом, и любовью, и друзьями….
    Катя предпочитала интриговать и заинтересовывать, от трудностей же скрывалась. Она знала, что это любовь, и не так уж важно, сколько она продлится, лишь бы это было сейчас….
    Слишком он смел, красив, энергичен…. Но стал он таким не сразу, и один лишь младший брат знал о том, как Костя превратился в непоправимого бунтаря из обычного местного хулигана, с которым предпочитали не иметь дела только враги. Остальные же притягивались к нему, точно магнитом. Вот и Катя….
    - А так ли мы нужны друг другу? – спрашивали его обволакивающие и холодные глаза.
    - Костя, это надолго? – вопрошал её взгляд, жадный и стремительный. Синие-синие, чуть прищуренные, такие бездонные глаза….
    - Котёнок, ты ведь мне нужна… - думал он с затухающей нежностью былого романтика. – Правда, нужна….
    - И ты мне…. Пока бьются наши сердца, пока ты видишь свет во тьме… который мне не виден.
    Да, она была ему нужна, потому что другой такой он не встречал. Да он и знать не мог, что подруги музыкантов бывают какими-то другими, постоянными и верными…. Он и хотел бы что-то изменить, да как? Увы…. Он был нежен с теми, кого любил, но взгляд его оставался холодным, и его обаятельная улыбка не была по-настоящему искренней.
    Но и без любви он не мог, как и без города и музыки – вот его теория трёх единств, неотделимых друг от друга – иначе и жить, в общем-то, незачем, а так есть три цели, три места действия, три дороги, три стены, держащие его здесь, не отпуская, не давая уйти от себя в сторону….
    Они явились на чердак вдвоём и тут же разошлись по углам, прикурив от одной зажигалки – этим вечером она должна была оставить его одного, чтобы он подарил всем тем, кто собрался здесь, частицу своей пламенной души в воплощении музыки. Для этого он должен был пооткровенничать со своей гитарой.
    Через пять минут на чердаке тихо и незаметно возник и Саша. У него такая манера была – появляться бесшумно, неслышно и застывать на месте, словно ожидая, когда его заметят, раз уж он пришёл и уже здесь, ведь это была не только компания старшего брата, но и его, Сашина. Вот, тот же вызов в глазах:
    «… Эй, вы, как эта игра вам?..»
    На нём была Костина потрёпанная голубая джинсовая куртка. Сам Костя привык затягиваться в длинный чёрный плащ, к которому иногда добавлялся неимоверной длины алый шарф, или в кожанку. Ну, это так, детали….
    Саша оглядывал собравшихся спокойным, проницательным взором, ища старшего брата, и Костя появился ему навстречу из темноты с готовой привычной улыбкой.
    - Пришёл….
    - А как же?
    - Ну, давай, проходи, будь как дома… - бросил полушутя Костя и, приобняв, отвёл его в стороны, чтобы спокойно поговорить среди друзей, занятых сигаретами и разговорами, то ровными, то нервными.
    - Ну, что нового? Как в школе? – ласково, насколько может быть ласковым плохой мальчик, поинтересовался Костя. Цинизм сквозил в его улыбке, но адресован он был вовсе не Саше, нет.
    - Нормально, - пожал плечами Саша.
    - Что значит «нормально»? – переспросил Костя, во всём любивший точность.
    - Подрался – подумаешь….
    - Надеюсь, по делу? – мгновенно стал серьёзным брат.
    Костя всегда мечтал, чтобы Саша был таким, как он, но со знаком «плюс», романтиком отчасти, ведь Костя в его четырнадцать был совсем другим.
    И вот в словах Сашки он уловил до боли знакомый цинизм и поморщился. Если его лицо стало подвижной, нервной маской, то это вовсе не означает, что именно таким должен стать его брат.
    - По делу, - кивнул Саша, - как же иначе? Из-за фигни я и драться бы не стал – на твоём примере убедился, что слова порой гораздо эффективнее….
    - А ты что, не так красноречив, как я? Ты это хочешь сказать? – усмехнулся Костя, и улыбка на его лице тут же сменилась тенью отчаянной грусти – трудно было понять, играет ли он.
    Игра в жизни Кости занимала особое место – он был достаточно одарён, чтобы играть в нужные моменты, и играть он умел. Нельзя сказать, что Саша этого не знал, и всё же грациозное лавирование старшего брата ему нравилось. Он умел делать с людьми что-то необыкновенное – что ж, это из-за природного обаяния…. Костя для Саши оставался единственным авторитетом в этом неискреннем мире, где настоящим была лишь музыка и они сами. Больше тут никакой истины, понятное дело, не было.
    Когда погиб Саша Башлачёв, ему было всего двадцать семь, но он уже стал поэтом. Когда погиб Виктор Цой, ему едва исполнилось двадцать восемь, и он достиг всего. Он сумел поднять с колен сотни молодых людей, и это не пустые слова. Что же, в их гибели была истина?
    Ведь мир продолжал существовать, не избавившись от кучи застойных предрассудков, фальши, лжи и некрасивого, кривого зла. Мир оставался таким же, и в этом была истина….
    Костя усмехнулся краем губ и вскинул голову.
    - И что ты думаешь – правильно это всё?
    Саша снова пожал плечами, но Костин взгляд с честью выдержал.
    - А мне надоело…. Они самых простых вещей не понимают.
    - Так ты им не доказывай ничего – сами, когда надо, всё поймут.
    - Так ведь не поймут, Костя….
    - Они просто живут, и всё. И это их проблемы. Так ведь я тоже живу, Сашка, - вздохнул Костя, склонив голову.
    - Но ведь у тебя есть музыка, да и не только, - пытался возразить Саша. – А у них что есть, а?
    - Даже если и ничего, не доказывай им что-то…. Как полный идиот – ты вон Чацкого вспомни… или «Преследователя» перечитай – это, знаешь ли, порода такая определённая…. Ничего ты им не докажешь – ни словами, ни кулаками.
    «… о, мне так любопытно наблюдать процесс движенья вниз…»
    - Так что же, - не понял Саша, - оставить их при своём?
    - Да. Тогда они оставят в покое и нас и никогда не узнают, чем их мир отличается от нашего…. Сашка, не мешай ты им – пусть тешат себя иллюзией, что они приносят ощутимую пользу обществу – мы-то с тобой знаем, что это не так, знаем, и молчим…. Ну, понял? – почти ласково спросил Костя, наклонившись поближе, будто желая, чтобы это услышал один Саша. – А они не понимают, к чему такой вид, такое лицо, гримасы…. А ведь до этого, Сашка, надо дожить.
    «Да? Чтобы быть таким циником и страдать от этого? До этого надо дожить?» - подумал Саша.
    - А я ведь тоже не ангел, - криво усмехнулся старший брат, - так что не принимай все мои слова на веру – думай о своём, ищи свою дорогу….
    - А ты?
    - Ну, а я, пожалуй, буду играть. Будить… - и снова сквозь сумрак печали солнцем проглянула его светлая улыбка.
    «… смотри, как пляшет табор звёзд,
           Смотри и слушай мой рассказ…»
    - Костя… - послышался откуда-то чуть сонный и недовольный голос Кати. – Ну, где ты? Иди к нам….
    - Сейчас, - через плечо бросил он. – Так вот, Сашка, будь собой и делай так, как считаешь нужным. И полагайся на внутренний голос – как же иначе….
    - Да, Костя, - полез Саша в карман своей джинсовой куртки, - ты просил записи достать….
    - Ах, да – это ж надо, чуть не забыл…. Со всей этой канителью всё на свете забудешь.
    - Так, ну, вот, «Белый альбом» битлов, что ещё…. «Доорз» дали на пару дней.
    - Ага. Это надо переписать, конечно…. А Оззика нет?
    - Вот Осборн, конец восьмидесятых.
    - Это мне нравится. Что ещё?
    - А из новых ты что-нибудь слушаешь?
    - Хм, а то ты не знаешь…. «Водопад имени Кикабидзе» - там у них такая крутая тема….
    - Костя… - со стороны резкий, томный и недовольный голос Кати.
    - Играть-то будешь? – интересуется Петя. – А я подпою.
    - Идёт, - кивнул Костя, - в самый раз…. Так что вот, Сашка.
    - А по истории религии ты что-то подсказывал….
    - Как же, помню…. Все люди – братья, только вот, Сашка, я – недостойный брат Христа, так и знай….
    Опустил он ресницы на мгновение, и его лоб накрыла мрачная тень – на миг. Потом – всё та же улыбка, и всё снова хорошо, и он возвращается к друзьям.
    - Играем полным составом? – спросили его.
    - Да, конечно – давно пора показать, на что мы способны….
    - Будет круто.
    - Да, сегодня постараюсь выложиться – есть настроение…. Может, даже выйдет лучше, чем раньше. Впрочем, чего загадывать?
    Саша знал, что перед концертом Костя становился так далёк и одинок…. Из того мира его никому не вытащить – там он и черпает обаяние, артистизм, там возникает его надрывный, нежный, порой оглушающий голос – чего в нём только нет…. Энергия, мощь и сила. Ещё любовь.
    Откуда эта нежность, боль и любовь у плохого мальчика? Знали лишь посвящённые. Как там – «добрый, добрый, порою злой, нежный, нежный, порою грубый…»
    И Катя тоже чувствовала его мгновенную удалённость от всего этого чердачного бесконечно любимого им мира. Он здесь, но его взгляд уже там, в непостижимом мире….
    Непосвящённым было трудно понять, что Катя нашла в этом страстном лицедее с подрисованными глазами, с гримасой отчаяния на искривлённом болью и наслаждением лице, в нём, высоком и стройном, как струна, со странными жестами рук, похожих на перебитые крылья….
    Что она в нём нашла? Любовь, страсть и душу, которую она никак не могла отыскать в себе….
    Она знала, что он мог быть другим – до рассвета читать красивые, исполненные высокого смысла строки из любимых книг, быть страстным, понимающим, неистовым, нежным…. Он был первым таким из тех, кого она встречала раньше… надолго ли? И ей было страшно и за него, и за себя.
    Его душа искала чего-то большего через музыку, через любовь, бьющую через край, отчаянную…. Порой Кате казалось, что только цинизм их и роднит – ей, природный, и его, приобретённый – иначе-то нельзя, его этому учили долгие годы, очень долгие….
    Они были вместе только тогда, когда были вдвоём. Всё остальное время – лишь где-то рядом, в общей тусовке, наравне со всеми. Он хотел быть вместе с ней, а она…. Ей нужен был Костя толпы, двора, Костя – плохой мальчик. Могла ли она принимать его другим?
    Он звал её:
    - Заходи! Заходи и владей всем, что я имею – всё это будет твоим, если ты войдёшь в мой мир, в мою бесконечную Вселенную, ведь здесь ты найдёшь всё, что тебе нужно, раз ты со мной…. Только открой дверь….
    «… итак, я открываю счёт – раз, два, три…. Ко мне!..»
    Но в том-то и дело, что Кате не нужен был целый мир, хранившийся в его душе – ей нужен был сам Костя – тот самый, закалённый в драках, шокирующий, заставляющий страдать и искать выход из того мира слов, который он им предлагал…. Слова есть слова – их захватывала игра, да и самого Костю тоже, чем больше он играл. Но Костя был готов играть во что угодно, только не в любовь….
    И всё же он научился играть в любовь. Даже в неё – как все, потому что другого он не мог получить.
    Кате нужен был реальный Костя с его страстью – не тем, другим. Навсегда? Нет, невозможно…. Семья? Нет. Мещанское проявление. Костя не из тех, кто хочет создать семью – он недавно вырвался из одной. А ей было много его мира – сознание этого пугало Катю. Невероятная Костина искренность скрывалась им столь же тщательно, сколь он пытался быть с ней откровенным.
    Очень скоро он понял, что это бесполезно. Катя на редкость умна, но этого недостаточно. Интуиция подсказывала ей, что ему надо что-то большее, но она не хотела признаваться себе в этом. Им же так хорошо вместе…. И она от него ни за что не откажется.
    Их чувство поэтому было поверхностным, внешним, хотя Костя делал всё возможное, чтобы оно стало настоящим, он хотел, но всё оставалось прежним, а ему так нужно было тепло…. К тому же, это был самый приемлемый вариант из всех, что были раньше. Что ж, по-своему он был прав, он выбирал и выбрал. И Саша это понимал, поэтому и не спешил заводить собственную девушку – он многому учился на примере брата. К тому же, думал он, знакомых ему девушек можно не любить, а всего лишь заводить – тут он проявлял солидарность со старшим братом.
    И, тем не менее, Костя и Катя цепко держались друг за друга, ведь их любовь была хоть каким-то спасением с той лишь разницей, что у Кости была музыка, волнительное ощущение гордости музыканта, играющего и поющего (орущего, шепчущего, вещающего), свои концерты, а у Кати была лишь тень….
    Она даже не любила, когда он играл по ночам, потому что ей хотелось просто уснуть рядом с ним. Он же рвался куда-то, протестовал…. Против чего протестовать-то?
    «… мы хранили огонь, но не видели, с кем мы идём…»
    Итак, он готовился уйти в мир музыки и удалился в угол с гитарой – настраиваться. Просыпающийся голос его гитары был фоном для беседы друзей.
    - А я думаю, что в этом так называемом втором путче виноват Президент, - говорила Катя. – И я в этом абсолютно уверена.
    - Но почему? – недоумевал Игорь, который всецело доверял Президенту. – Он хотел пресечь произвол….
    - Ну, конечно, - сверкнула глазами Катя. – Нельзя произвол потушить произволом – зачем было подавать повод к гражданской войне, а?
    - Самозащита… - пробовал с улыбкой приостановить спор Петя, но Катя была настроена решительно:
    - Да ты сам хоть понимаешь? Президент хотел спасти страну, а вышло, что и страну суверенитета лишил, и сам себя….
    Костя слушал её темпераментные доводы и тихо усмехался – ему нравилось то, что у его подруги на всё есть собственное мнение. Мятежная натура….
    - Да, - продолжала Катя, - неужели вы и сами не чувствуете, что это так? Ну, это мы решили устранить демократию в уже свободной стране и вернуть авторитаризм, а то и тоталитаризм? Вот вы Замятина читали, да? Ах, да, в школе проходили…. Что? Оруэлла? Ну, вот – тем более – я забыла, Костя, что у тебя скоро экзамены.
    - Ах, да, - вспомнил он, - так точно…. Просто с ума сойти….
    - А что сдаёте?
    - А я реферат сдам по Хлебникову. Его у нас никто брать не хотел, а я вот взял, представьте себе…. Мне нравится футуризм, но к Маяковскому у меня уважение, не симпатия,  а вот Хлебникова я люблю….
    - А тебе не кажется, что футуризм устарел? – спросила Катя, и Костя перестал играть.
    - Не понял?
    - Ну, ты привык считать, что это – искусство будущего, да? Ну, и где у нас сейчас этот футуризм, эксперименты со словом, с формой?
    - Катя, у нас произошёл плавный переход от будущего к прошлому, к классике назад, - с чувством, с толком и с расстановкой встрял вежливый и предупредительный Петя.
    - Вот видишь, Костя…. А сначала они хотели сбросить Пушкина с парохода современности.
    - Кать, - убедительно и мягко проговорил Костя, - знаешь, что потом, спустя много лет, сказал тот же Хлебников по этому поводу? Не слышала? Так вот, он сказал, что Александра Сергеича-то они сбросили, а его багаж себе оставили.
    - Ну, не знаю…. Значит, они признали свои ошибки, футуристы твои, так ведь, Костя?
     - И всё равно течение оригинальное. Очень народное, надо признать….
    - Костя! Фью, Костя! – послышалось снизу, со двора.
    Все замолчали, и после затянувшейся паузы снизу вновь донеслось:
    - Костя! А, Кость?
    Он опустил гитару на ступени, бесшумно очутился у чердачного окошка. Там, на улице, стоял его приятель Гоша, махал руками и свистел.
    - Костя, спустить на минутку, если тебя не затруднит….
    - Сейчас.
    Он быстро миновал узкие лестничные пролёты, редкие двери и через минуту уже был внизу. Гоша его так скоро не ждал.
    - Я думал, ты играешь….
    - Нет, ещё не начинал даже…. Хочешь, поднимись и послушай, как Петька орать будет.
    - Да не, я на минутку.
    Они стояли на дне своего тесного двора, который возвышался над ними жёлтой каменной громадиной домов с обшарпанными стенами, и лишь вверху блестел голубизной яркий, живот квадрат солнечного неба. На углах дом сглаживался подъездами с кодовыми замками под арками и большими дверями, и в целом двор подавлял бы, не будь небо столь ярким из-за жёлто-рыжего огненного солнца. Странно, вечер, а солнце всё не заходило…. Ого согревало, а на чердаке только что было прохладно и темно.
    - Ну, что скажешь? – молвил Костя.
    - Я всех вас давно не видел…. Я ж уезжаю.
    - Надолго? – прищурился Костя – вечернее солнце неотступно преследовало его.
    - Навсегда. Предки визу достали, за бугор едем.
    Костя застыл на месте, не успев сказать ни слова.
    - Что ж, - нашёлся он, наконец, - надеюсь, будешь писать….
    - Костя, я ведь попрощаться пришел…. Я не хочу уезжать, правда, и всё-таки придётся – куда я денусь….
    - Если бы ты хотел остаться, ты бы остался, - резко и зло ответил на это Костя.
    - Это тебе легко говорить – у тебя здесь все, ты бы не уехал…. А я хочу жить нормально, понимаешь? Хочу повидать мир….
    - Мещанский мир…. Что ж, добро пожаловать, - опустив голову, подумал Костя. – Мы вчера котов душили-душили, душили-душили….
    - Костя, что молчишь? Я ведь попрощаться пришёл… - повторял Гоша тихо. – Я, правда, не хотел, но так хочется пожить настоящей жизнью….
    - Что ж, счастливо, - бросил Костя, кивнул и ушёл, не обернувшись.
    - Счастливый ты, Костя… - думал про себя Гоша, глядя ему вслед, подавленный величием и нищетой двора. – У тебя здесь всё, а я так ничего не понял и не приобрёл…. Впрочем, ты никогда не любил долгих объяснений и утомительных разборок….
    Он оглянулся – в просвете арки мелькали тени большого проспекта, двое мажоров в аккуратных костюмах садились в иномарку…. Гоша вздохнул и свистнул, ещё раз взглянув наверх, в сторону чердачного окна. Потом он быстро исчез, нырнув под арку, и уехал навсегда. Больше его никто и никогда здесь не увидит. Впрочем, в предвкушении концерта никто не придал этому значения – ну, уехал, и ладно, зато Костя будет играть….
    Он будет играть, и они забудут обо всём, кроме его, Костиных, радостей, страданий, страстей, сомнений и откровений….
    - Что там? – поймал Саша потухший огонёк в глазах Кости, уловив его последнюю искорку.
    - Да так, фигня, - пожал плечами тот, - просто Гоша нас покинул.
    - Как? Совсем?
    - Ага. Во всяком случае, здесь он больше не появится.
    - А что так?
    - Ну, что – за бугор его потянуло.
    - А ты что?
    - Удачи пожелал – что я ещё мог сказать?.. Знаешь, Сашка, эта лестница на чердак – словно в небо….
    Сказал, как отрубил, и снова стал неимоверно далёк, хотя был рядом, со своей гитарой в обнимку и со своей девушкой.
    - Сашка, зажигалку подкинь….
    - Держи, - Катя протянула ему огонь на ладони, и он, склонившись, подхватил огонь на кончик своей сигареты.
    - Сейчас будем играть…. Докурю только.
    Неимоверно быстро. Костя с Катей, стоя у лестницы, о чём-то тихо беседовали, изучая стены напротив, и лишь изредка кидая друг на друга пристальный взгляд. Саша наблюдал за ними, сидя на корточках в углу у стены.
    О чём он думал? О будущем – брата и Кати. Что-то с ними станет потом? Изменится ли Костя? Останется ли ветер на Катином лице, в её стремительных движениях, в блеске глаз?
    Откровенно говоря, Саша не считал их обоих парой. Его порой коробило то, как Катя отзывается о Косте, о жизни вообще – он не мог, да и не хотел принимать её позицию. Но что он знал о любви? Особенно теперь, когда его старший брат и его девушка стоят там, у лестницы, их головы склонены, и лишь редкие пристальные взгляды оживляли их тени, разве он знал что-то об этом?
    Саша слышал их изменившиеся тихие голоса, и в их огне сквозило нечто такое, чего он не знал, но он понимал, что это, должно быть, и есть то, ради чего Костя остаётся с ней, чтобы не оставаться одному. Саше эти тайны были неведомы.
    Оглянувшись, он увидел, что вокруг по-прежнему ничего не происходит – кто курит, кто пьёт пиво, кто гитары настраивает, а девицы, от которых Катя отличалась лишь уровнем интеллекта, пожирали глазами две фигуры в полутьме у лестницы.
    Вскоре сигарета была докурена, затушена о стену, фильтр полетел вниз, как камикадзе. Костя что-то сказал Кате, словно ожидая её напутствия, и резко развернулся к друзьям, сидящим по углам, треплющихся о том о сём.
    - Ну, что, поехали? А?
    После секундной паузы все оживились, задвигались, загремели бутылками из-под пива. Какое, всё-таки, счастье, что он умеет играть….
    Плохой мальчик, да ещё и музыкант…. Неслабый синтез. Костя прислушался к разговору Кати с одной из подруг – кажется, Катя вспоминала, как он водил её к себе в институт.
    - Так вот – он затянулся в чёрное с ног до головы, брюки в обтяжку, причёска под панка – в общем, слегка имидж сменил….
    - И что там?
    - Идём по институту – коридоры узкие, с ума сойти, кругом одни евреи…. Я спрашиваю – Костя, чего у тебя тут одни евреи? А он – тише, а то мне ещё учиться здесь…. Ну, ладно, идём дальше. Культурное учреждение, а все стены на лестнице исписаны. Я – чего это за матерщина? А он – ну, это ещё не самое худшее…. Я так и поняла, что мы там лишние, ну, не вписываемся никак, зато здесь – как дома…. Уж и забыла, когда я в последний раз дома-то была.
    Катя обернулась, почувствовав его пристальный взгляд, улыбнулась.
    - Играй, Костя! – послышалось изо всех углов, из-за дымовой завесы.
    - Поехали, - слегка пожав плечами, сказал Костя, сделав знак друзьям подать гитару и после этого, пожалуй, все звуки и краски для него обрели новое воплощение. Стоило ему лишь тронуть струны, он был уже далеко….
    Где-то рядом ему вторил Петя, а глаза Кости потемнели, стали глубокими и проникновенными, голос – чуть отстранённым, чуть хрипловатым и нервным, но и бесконечно нежным – в который раз неожиданно для всех. С первым аккордом живых, вдруг зазвучавших струн, все притихли – Костя вздохнул и начал петь. Тихо говорить слова, постепенно перешедшие в нежную, громкую песню.
    Он умел проникновенно петь, глядеть и говорить, и он делал это искренне и честно. Он просто не умел иначе – он хотел выплеснуть свою энергию, свою боль для тех, кто ловил каждое его слово, чувствовал каждый вздох, знал его мир…. Для других он просто не стал бы петь.
    Иногда его голос был тих и совсем нежен, и от этого у слушателей сладко замирало сердце. А иногда слушать его было так же больно, как и самому Косте – петь, и это было и страшно, и странно. Особенно если песня была написана им самим. Всё было новым, и даже те слова, что он повторял, казались магическими, непонятными, как мир за пределами их двора.
    «… мы вскормлены пеплом великих побед…
           Вскормлены пеплом великих побед…»
    Костя и его команда давно уже переросли тёмные грязные подвалы – их тянуло на чердак, на крыши, поближе к небу…. Он знал, что всем им нужен дом, песни и те, кому можно доверять. Вот только самому Косте приходилось верить лишь себе самому. Всё это казалось ему невероятным, и всё же он пел…. Яростно, неистово, энергично, искренне – он не мог и не умел иначе.
    Он был рождён для того, чтобы играть…. Нужно было быть слепым, чтобы этого не видеть, и когда концерт кончался, на Костю смотрели другие глаза – посветлевшие, задумчивые, неземные….
    Костя знал – это ненадолго, через мгновение все вновь примутся прикалываться, шизовать, болтать о пустяках, и он сам – тоже. Поэтому он отложил гитару и поспешил отойти к окну с сигаретой, потупился и молча стал глядеть вниз, во двор.
    - В вашем дворе, наверное, всегда темно, и солнце никогда сюда не заглядывает, - как-то раз предположила одна из его случайных подружек.
    Она не знала этот двор так, как знал его Костя. Солнце здесь гостило очень часто, но видел его не каждый.
    - Костя… - голос Саши, вопрошающий и в то же время требовательный. Костя обернулся:
    - Что? Плохо вышло? Ну, я, наверное, просто закрутился, устал – с кем не бывает….
    - Да нет же, Костя, ты играл здорово! Круто….
    - Странно…. Наверное, я просто устал, - предположил тот, усмехнувшись.
    - Всё великолепно!.. Только я, Костя, правда, не понимаю, чего ты так себя изводишь? Что происходит? Почему в музыке ты такой, а на самом деле ты так уверен в себе? – этот вопрос давно уже интересовал Сашу.
    - Сашка, ты никогда не играл… - последовала виноватая улыбка старшего брата.
    - Но я причастен…. В твоей музыке полно протеста – что я, не вижу, что ли? Ты по натуре – типичный бунтарь, вот ты и бунтуешь против всего, включая и себя самого.
    - Ну, зачем же против себя? Ты, Сашка, не играл никогда…. Не музыку, а вообще не играл – ты пока ещё не умеешь, и слава Богу…. И потом, ты не знаешь, что такое любовь.
    - А ты знаешь? – задал Саша встречный вопрос.
    - Хм…. Может, и не знаю. Только для того, чтобы музыку играть, нужно ещё и любить, понимаешь? Иначе нельзя.
    - Но чего же ты терзаешься? – не унимался Саша. – Ты – поэт, ты уже стал поэтом….
    - Да ну, брось ты – какой из меня поэт…. Я только на правильном пути. Хотя не знаю, может ли поэт быть бунтарём – всё это, Сашка, очень сложно…. Вот тебе хорошо жить, слушать всю эту музыку – просто быть слушателем, а мне вот надо играть, - тихо признавался Костя младшему брату. – Я играю себя для других, играю совсем чужого человека, в котором ты никогда не узнаешь меня…. Поэтому мой тебе совет на будущее – никогда не будь таким, ладно? Это никому не нужно.
    Для Саши это было жестокое откровение, потому что он с детства мечтал быть таким, как старший брат. И всё же он понял смысл сказанных братом слов.
    Опустив голову лишь для того, чтобы затушить окурок, Костя добавил:
    - И потом – невозможно знать о том, что случится завтра – может быть всё, что угодно…. Всё может измениться, кроме нас – так мы не станем очень удобными и простыми людьми. А ведь мы не станем, а?
    - Вот потому, что ты это знаешь, ты и играешь, словно перед полным залом, - в который раз Саша поразился темноте и глубине глаз старшего брата.
    - А я и так перед полным залом, - улыбнулся Костя, - только я ещё не поэт. Может, и стану когда-нибудь….
    Сказал он так и притих, потом повторил:
    - Может быть…. Ладно, бери ключ и иди домой, я скоро….
    Сказал, и отошёл. Он умел дразнить тех, в чьих душах закипала горячая, неистовая, безраздельная любовь к нему, к Косте….
    У него был дар будить любовь, но убивать её он был не в силах. Он хотел бы сейчас остаться здесь вдвоём с Катей или сбежать вместе с ней куда-нибудь, но она в стороне болтала о чём-то умном с подругой, а ему надо было отдать Сашке ключи, а потом допить пиво, а потом, а потом….
    Потом Костя ушёл с чердака вместе с Катей. Эта победа далась нелегко им обоим, оба это ценили, а им не хотелось терять друг друга. Они шлялись по ночным улицам – не из-за романтики, а чтобы стрельнуть сигарет, а потом шли к Косте – вместе коротать ночь. Если было холодно, вечер дома был более долгим, теперь же они решили прогуляться, поскольку сигареты кончились. Сработало золотое правило – если у тебя есть пачка сигарет, ты обязан делиться со всеми. Так сигареты быстро кончались, зато все оставались довольны.
    Им нравилось быть вдвоём, чувствовать друг друга, и для них было важно, сколько они проводят вместе. Он преображался, когда видел её улыбку, а его небрежная лёгкая рука на её плече говорила Кате о многом. Это была страсть, но они называли её, конечно же, любовью….
    Слишком долго она играла с ним, пыталась завоевать этого жестокого, красивого плохого мальчика и подольше удержать его, слишком долго она доказывала самой себе, что это ей по силам….
    Слишком долго он ждал….
    Ей хотелось показать его всем техникумовским подругам, и в то же время сохранить в тайне их отношения. И ещё она хотела, чтобы он почаще был с ней. И как-то раз он решил встретить её, пришёл в техникум пораньше, сел внизу и стал ждать.
    А она отчего-то задержалась, и он прождал два с лишним часа. Он мог бы уйти, но не хотел. И когда она появилась, наконец, он поднялся ей навстречу и поглядел исподлобья чуть иронично, но серьёзно.
    - Костя? – удивилась она. – Ты здесь? О, как я рада, ты даже не представляешь….
    Она нежно и продолжительно поцеловала его на глазах у всех, и он ответил – парню без комплексов наплевать, что на них смотрят.
    - Слушай, чего это ты так задержалась?
    - Ну, Костя, я была занята.
    - Спустилась бы, сказала мне….
    - Ну, Костя, мне было некогда.
    - Слушай, я здесь только для того, чтобы увидеть тебя. Я жду полдня! – вспылил он. – Хоть бы спустилась на перемене – ну, неужели так трудно?
    - Что же, я должна бегать вниз каждую перемену на пять минут? – искренне удивилась Катя, вертясь перед зеркалом и не глядя на сумрачного и яростного Костю, стоящего, как тень, за её спиной.
    - Ну, ты же ходишь курить….
    - Костя, мы вообще в туалете курим.
    - А я видел, что у вас девушки курят на улице, - спокойно заметил он.
    - Ну, кто как, - Катя закончила приводить себя в порядок и обернулась к Косте.
    - А ты что, не хотела бы покурить здесь со мной? – невозмутимо кинул он на неё свой коронный взгляд исподлобья – он знал, как это на неё действует.
    - Ну, прости…. Пошли, - с лёгкой улыбкой она взяла его под руку, и они вышли на лестницу. И тут он вдруг остановился и остановил Катю, пристально на неё посмотрев. Призыв и тревога, и в то же время решимость….
    Он властно обнял её и поцеловал прямо на ступенях, выходя на улицу, и его по-прежнему не волновало, что о них подумают. Они любили и были любимы, они – красивая пара, и то, что они вместе, было для них главным на данный момент.
    А Кате нравилось, когда его жесты становились властными, а сам он при этом оставался прежним, но когда они оставались вдвоём, он забывал о цинизме и сбрасывал свою маску, становясь самим собой, и это немного пугало Катю – она, гоняясь за цельным имиджем и определённой репутацией в тусовке, начисто забыла о своём истинном лице, думая, что достаточно внешней крутизны. Возможно, этого было достаточно. Но уж слишком сильно она была привязана к тому миру, где в чести лицемерие и показная любовь.
    Она знала только то, что ею владела красивая и фатальная страсть, которую она сама и подготовила, и обставила так, как хотела, и взлелеяла, и взрастила, и вот….
    Только тогда, когда двое вчерашних детей оставались наедине, они могли проверить искренность и истинность своих чувств. И они понимали, что должны быть вместе, пока эта страсть живёт в них….
    А пока они возвращались после надрывного, безумного Костиного концерта в его дом, в его квартиру, пустую и сумрачную. Саша спал – было уже довольно поздно. Он всегда слушал перед сном диски, а потом засыпал безмятежным спокойным сном. Они знали, что Сашку не разбудят….
    Саша считал, что он не вправе вмешиваться в личную жизнь старшего брата – он мог его понять и не осуждал за то, что тот многими любим. Тем более, что к тому времени, когда Костя возвращался, Саша или слушал диски в наушниках, или крепко спал.
    Большая квартира, длинный и удобный коридор…. И всё равно они говорили вполголоса. Быстро и стремительно скрылись в комнате Кости, и теперь понижать голос было незачем.
    Катя почти с ненавистью взглянула на Костину акустическую гитару, стоящую в углу – он её купил на четыре сэкономленных стипендии и был счастлив, как ребёнок, когда её приобрёл, и с неменьшей ненавистью она окинула взглядом стены комнаты.
    - Костя, когда-нибудь ты снимешь со стен всю эту нечисть? – ей было не по себе видеть сразу столько незнакомых лиц.
    - Нет, - коронная Костина усмешка.
    Её короткий вздох.
    - А тебе не нравится? – искренне удивился Костя. Улыбка чуть смущённая, чуть нахальная и колкая.
    - Костя, ну, как мне может это всё нравиться, а? Ну, ты подумай сам….
    Вздохнув, она добавила:
    - У меня сегодня был жутко трудный день….
    - Зато ночь будет замечательной, - пообещал Костя, отходя к окну – уже стемнело.
    - Тебе нравится, когда темно? – не оборачиваясь, спросил он.
    - Да…. Потому что ночь, - тут же последовал ответ.
    - Слушай, я тебя ведь ждал сегодня, ждал… - начал Костя, но так и не докончил фразы.
    - А ты бы мог уйти?
    - Нет…. В том-то и дело – я хотел дождаться тебя, - прямо признался Костя, не оборачиваясь. Катя видела только его затылок – светлые вздыбленные волосы, и ей вдруг так захотелось взглянуть в его глаза…. Он здесь, он рядом, он принадлежит только ей – она хотела снова и снова доказать себе и ему, что это не сон….
    А Костя думал о концерте.
    - Ты сегодня потрясающе играл, - тихо сказала Катя, чтобы сделать ему приятное.
    - Ты думаешь? – удивился он.
    - Это правда…. В тебе такая неуёмная энергия, что удивительно и страшно.
    Он обернулся, тёмные глаза поглядели недоверчиво и пристально. Она, невольно подавшись вперёд, добавила:
    - Кто бы мог подумать, что мы когда-нибудь будем вместе….
    - Это казалось тебе таким уж невероятным? – усмехнулся он.
    - Конечно…. Ты, когда играешь, кажешься каким-то… ну, я не знаю, пришельцем из другого мира, что ли….
    - Да ну?
    - Костя, ты не видишь себя со стороны…. Устал?
    - Да, наверное…. Мне бы просто остаться с тобой, и гори всё синим пламенем….
    Это было первым шагом, его первым шагом, за которым последовал её первый шаг, её ответный шаг… Она любила, когда начинал он, чтобы всё выглядело так, словно она решила, а он ответил своим первым шагом…. Просто и глубоко. Тонуть в глазах друг друга уже было не игрой, а откровением. Он сбрасывал маску, становился непритворно нежным. Они не могли лгать друг другу, когда оставались одни в темноте, потому что они хотели быть вместе….
    Из его голоса исчезали суровые, циничные нотки, он становился чист и светел…. Они забывали обо всём на свете, помнили только о любви, о том, что они вместе, и больше ничего нет.
    И как жаль, что наутро всё пропадало. Оставалось собирать разбросанную в спешке одежду и возвращаться к реальности, в которой ничего не происходило – жизнь как жизнь. И было обидно, что у него хватало сил забывать о том, каким он был ночью.
    «… мне говорили – ну, возьмись за ум, какой ты плохой!
           Я рад был это сделать, но не знал, какой рукой.
           Со мной родители устали – им был нужен покой,
           Я ушёл и жил как ветер – то с этой, то с той,
           И даже там, где нельзя, я буду петь рок-н-ролл…»
    Вот таким он был….
    Ему было относительно всё равно, что будет завтра, и всё же он был собой только по ночам. Разве что по ночам, потому что он не хотел, чтобы кто-то видел его истинное лицо….
    Однажды Катя с усмешечкой разоткровенничалась:
    - Знаешь, я у врача была – возникли кое-какие подозрения….
    - И что? – Костя и бровью не повёл, глаза под тёмными очками ничего не выражали.
    - Что? Да ничего, можешь не опасаться….
    Кате совсем недавно исполнилось восемнадцать, и для своего возраста она знала достаточно – не меньше Кости, который, кстати, неизвестно, сколько детей оставил на стороне.
    - А если бы?.. – ехидно поинтересовалась она, светя невинным взором.
    - Ну…. Не знаю. Тогда бы и подумали, но вряд ли бы я женился, - прямо признался он. – Из меня не вышло бы примерного семьянина…. Но это не значит, что я не люблю тебя.
    - Я тоже замуж не собираюсь, а вот родители не прочь….
    - Ха.
    - Вот-вот…. Смешно, правда? Муж и семья…. Полный абсурд. Я хочу быть свободной, и я люблю тебя… - проговорилось на одном дыхании.
    - Ты мне нужна, - так же прямо ответил он.
    «… иди ко мне – лес продолжает жить,
           Лес чувствует движенья весны…»
    Вот так они жили, Костя и Катя, счастливые дети своего несчастного, жуткого, безумно захватывающего времени…. Они жили так, как научила их жизнь…. Так же, как сотни и тысячи других молодых людей с той лишь разницей, что в их душах жил ещё яркий и чистый свет, надежда на то, что всё изменится к лучшему, хотя перемены они получили….
    И ещё у них был мир их чердака, где они могли хотя бы на несколько часов, ближе к вечеру, становиться самими собой.
    И ещё у Кости была его музыка, которой он жил, ведь он был рождён для того, чтобы играть. Иногда он ездил в Москву, чтобы играть для тамошних битников, его угощали чаем и вином, не хотели отпускать домой, и всё же он возвращался к своим. Он привык к этому:
    - А что это там за шаги на лестнице?
    - А это нас арестовывать идут….
    - А, ну-ну….
    И ещё у Кости был младший брат Сашка. С ним можно было поговорить по душам, его можно было учить тому, как жить нельзя, но Сашка был ещё слишком юн. Он всё понимал, но на практике пока что применить не мог.
    И были у Кости друзья, много друзей. Все вместе они составляли свой мир. Они жили одной жизнью, и только Костя играл….
    Его приятель Петя был мелким бесом за спиной Кости, его тенью, подпевал ему иногда – такой вот он был подвижный, юркий и милый. Он приспосабливался к любым условиям, легко угадывал настроение друга, поэтому приятели они были – не разлей вода.
    Игорь – полная противоположность Пете – спокойный, рассудительный, благородный. Он собственноручно продвигал Костину музыку и порой беспокоился за друга – бунтаря и мятежника – кто знает, куда это может завести….
    А Костя был воплощённым протестом. Он состоял из контрастов, был жутко красив, обаятельная детская улыбка сочеталась с глубоким пристальным взглядом, и это сводило с ума многих… Да, все они составляли целый мир, но часто Костя чувствовал, что свой путь он пройдёт в одиночку. Хотя многие пошли бы за ним, даже не задумываясь, куда они идут.
    Те, кто с ним сталкивался, никогда бы не сумели его забыть, даже если бы в итоге и зажили обычной, обыденной жизнью, даже те девицы, что называли сыновей его именем – у них были тёмные и яростные Костины глаза….
    И ещё у Кости была одна тайная страсть – он любил «Мастера и Маргариту». Всё, связанное с этим таинственным и демоническим романом, непреодолимо влекло его. И возня Бегемота, и краткое воландовское «Довольно», и атмосфера Москвы того времени – всё, буквально всё дышало тайной романтикой. При случае Костя сыпал цитатами, а когда он однажды ездил на сейшен в Москву с Катей, он целую ночь, забившись в холодный угол тёмной комнаты, читал ей любимые отрывки, словно заново открывая этот мир…. С таким диким восторгом, как в первый раз, а она дремала. Он ведь решил, что она поедет с ним….
    Катя верила ему, и была готова следовать за ним повсюду. Но порой она и сама ощущала близость конца их любви. Она чувствовала, что он живёт другой жизнью, для него есть и более важные вещи, чем просто любовь….
    Катя знала, что поймала перелётную птицу, которая рано или поздно вырвется на свободу, и никакие запреты, клетки и ласки уже не помогут, и снова тысячи глаз будут следить за свободным полётом птицы….
    А о трогательной привязанности Кости к брату ходили легенды. Например, Костя отлично знал о любви Саши к всевозможным моделям игрушечных машин, и он постоянно ему их таскал. Мало того, он посвятил в это всю тусовку, и тут же все его друзья и подружки принялись тоже тащить отовсюду эти модели. Мелочь, а приятно…. А всё почему? Да они и сами заразились – понравилось делать такие маленькие чудесные вещи. И все довольны….
    Всё дело в том, что они были сильны тем, что держались все вместе. Уходили немногие – те, которым ближе была простая жизнь без протестов, сейшенов и философствований.
    «… а те, кто боятся огня, до сих пор воспевают сырые углы,
           Они охраняют покой – что ж, им есть что терять….
           Они говорят о любви, возведя в добродетель закон,
           Но когда всходило Солнце, закон позволял им стрелять…»
    Да, уходили лишь немногие – те, кто перестал считать всё это своим…. Предельно красиво и предельно просто – как же может быть по-другому?
    С родителями тоже было понятно. «Да на кой чёрт ты нам нужен?» - так сказали они и оставили Костю в покое, как он и хотел. Возможно, ещё и поэтому его слишком рано закалила жизнь, научила цинизму и противостоянию неприятностям.
    Всё забывалось, едва он брал гитару.
    «… музыка меня зовёт вверх – я уже на вершинах крыш…»
    То, что он научился играть, было абсолютной Костиной победой. Именно рок стал для Кости и его друзей настоящим, неформальным учителем жизни. Так они постигали суровое и прекрасное, а что же в итоге побеждало, зависело, конечно же, от самого индивидуума. Костя любил играть и делать вид, надевать всевозможные маски, а ещё больше – сбрасывать их. Об этом мало кто знал, даже Катя – вряд ли…. Да и вообще, что она, собственно, знала о нём? Может, она о многом и догадывалась, но свою маску она предпочитала никогда не сбрасывать, потому что так для неё было удобнее. Да и жить проще….
    Косте нравилась гитара, ведь когда он в порыве страсти прикасался к её струнам, он слышал отзвуки своих прикосновений…. Что это, если не любовь? Он никогда не пел одну и ту же песню совершенно одинаково….
    Его голос порой срывался до крика так, что все вздрагивали, порой он шептал что-то нежно и страстно, и тогда каждая из присутствующих желала, чтобы Костя ушёл отсюда в мир ночи именно с ней, но не в тот таинственный мир, о котором он пел, а просто в ночь…. Но ему было с кем уходить с концерта.
    Как-то раз он и Катя, возвращаясь домой, попали под дождь. Казалось бы, что такого? Ан нет – Костя обрадовался так, как бывают рады язычники….
    «… там, где вода и в небе вспышки ломаных стрел,
           Я руки протягивал вверх, я брал молнии в горсть,
            Там, где вода рисует на земле круги,
            Ты слышишь, слышишь шаги – идёт дождь!..»
    Катя мёрзла под прохладными струями и смеялась, а он словно взбесился – почему-то этот дождь так взволновал его. Он не хотел бегать и орать, хотя они бегали и орали под этим дождём….
    Катя понимала его внутренние порывы, но его имидж плохого мальчика мешал ей окончательно поверить в то, что Костя на самом деле совсем иной…. А он не боялся раскрываться, потому что в нём ещё пока не проснулся он сам – ещё не время…. А время приближалось и не забывало о том, что всё покупается ценой великого страдания.
    Время посылало ему бесконечный дожди испытаний, а перемен всё не было и не было…. Впрочем, они были, но не всегда – к лучшему, а он ждал чего-то яростного, внезапного, как удар молнии, но ждать он не любил, особенно ждать напрасно.
    И вот теперь – дождь…. Катя спешила домой, чтобы согреться и напиться чаю и не только чаю, а он всё не уходил. Его волосы липли ко лбу, к вискам, делая его взъерошенным и смешным, и всё-таки загадочным…. И как это он умудрялся казаться таким?
    Он искал свой идеал, но все девушки были одинаковы, да, он знает, он привык…. А Катя сходила по нему с ума…. Ну, и зачем искать идеал? Им же так хорошо вместе….
    Его голос уже приобретал собственную эмоциональную окраску, но Костя пока воспевал всяких монстров, идя наперекор своей натуре язычника – монстры были актуальнее….
    Катя во всех красках расписывала подругам, как хорошо им с Костей вместе, а Костя в ответ на гримасы злой жизни порождал на свет своих песенных монстров и протесты. И того, и другого было предостаточно. Философия ужасов – почему бы и нет? Он сам для себя создавал ужастики, явно наслаждаясь увиденным:
    «… доктор Франкенштейн, ну, что же вы, смелей,
           Смотрите на меня, я – результат ваших идей.
           Я посажу вас на колени, я заставлю пить портвейн,
           Ведь вы теперь мой пациент, доктор Франкенштейн…»
    Эти образы приводили друзей в восторг – у него было полно всяких экспериментаторов и соковыжимателей; так он боролся против произвола. Врагов издавна повелось побивать их же оружием.
    Впрочем, с появлением веры в себя и убеждении в относительности любви Костя решил, что ни к чему приравнивать перо к штыку, и вместо аллегорических историй-сказок он стал выражать откровенную тоску по свободе.
    Он считал, что такой уж они народ – свободными до конца быть невозможно, а ведь так хотелось бы…. А Катя на это отвечала:
    - Свобода? А что это, по-твоему, и есть ли она вообще? Лучше просто жить и не думать об этом, ведь ты же свободен…. Или нет?
    Но быть свободным до конца он мог лишь в музыке…. Как правило, искусство творится в полубреду, называемом вдохновением. Да, отчасти это так…. Слова пишутся сами собой – порой Костя вникал в смысл написанного лишь после повторного прочтения, и это не казалось ему странным, напротив – вполне нормальным.
    В том неведомом мире, что стал приоткрываться плохому мальчику Косте, мысли текли, как реки – бездны мыслей и мелодий…. Ну, в точности так же, как они сами стаей шлялись взад и вперёд в тёмном, непроглядном тумане…. Ему оставалось только извлекать эти мысли в определённый момент.
    Это было не просто умение, не просто ремесло – он сам заключал в себе талант мыслить, чувствовать, быть любимым и желанным и стремиться вперёд, не признавая компромиссов…. И он был вознаграждён за это.
    В общем, он был счастлив, много времени проводил с друзьями, а по вечерам оставался в полупустой квартире с Катей наедине. Говорил с ней, опустив глаза, а после хитро и непринуждённо улыбался – ну, мол, оцени…. Классно.
    А по вечерам, когда Костя с Игорем и Петей играли у себя на чердаке, Катя стояла у окна и задумчиво курила – она всегда была центром компании, а тут о ней забывали. Костя видел её, но смотрел сквозь неё, и это было странно.
    Однажды Саша зачем-то подошёл и встал рядом. К Кате он относился положительно, но точно не знал, чем был вызван выбор брата.
    - Сегодня скверная погода, - бросила Катя мимолётный взгляд в окно.
    - Да, правда…. Косте тоже не нравится, - пожал плечами Саша, вертя в руках солнцезащитные очки Кости.
    - Конечно – для Кости это лишний повод задержаться здесь, - плохо скрывая раздражение, заметила Катя, прислушиваясь к звукам музыки.
    - Кать, ты чего? – не понял Саша.
    - Не знаю…. Да, что-то странное происходит – в этом дворе постоянно что-то происходит, драки, убийства, а он играет…. Жутко и здорово – он играет, и гори всё синим пламенем…. Как это у него получается?
    - А он всегда таким был. Приходит с улицы – а, опять подрался, говорит…. А не драться тогда было нельзя, - объяснил Саша.
    - Слушай, вы же братья…. Вы всегда так хорошо понимали друг друга: - спросила вдруг Катя, гася свой окурок о стену.
    - Думаю, да.
    - И он с тобой откровенничает? А вот со мной – нет…. Нет, конечно, Костя говорит какие-то слова, очень умные, понятные мне, но о себе он избегает говорить. Почему? Ведь с тобой он говорит…. Может, он мне не доверяет?.. Ой, а может, ты голодный? Дома ещё суп остался.
    - Нет, Катя, не хочу…. Давай лучше Костю послушаем.
    - Пусть всё скорее кончится, и мы бы пошли домой…. У меня есть только этот дом, и есть только Костя – он для меня всё….
    - Ты так его любишь? – напрямик спросил Саша.
    Катя зачем-то отвела глаза, скользнув взглядом по стенам, и ответила, усмехнувшись:
    - Люблю? А что такое любовь, Сашка – вот ты знаешь, что это такое? Наверное, для тебя это какие-нибудь романтические бредни, да? Ну, скажи, какая любовь может быть в этой жизни?
    - Ромео и Джульетта – не показатель… - ввернул цитату Саша.
    - Вот именно.
    - Но время-то, согласись, было покруче.
    - Всё просто – там у них любовь начиналась строго после брака. Вот так-то, Саня, а мы теперь без комплексов – нам надо только любить и получать образование…. А знаешь, как я учусь? Прихожу три раза в неделю, отмечаюсь, и ведь пятёрочки ставят, что самое смешное…. Люблю ли я Костю….
    - Понятно, - у Саши были свои соображения по этому поводу.
    Да, он тоже не верил в чистую любовь, но он был настоящим романтиком, и предпочитал таковым и оставаться. Он верил брату и верил в брата, и всегда сочувствовал тем, у кого не было старших братьев, а если и были, то до своих младших братьев им не было никакого дела….
    Саша отошёл, и Катя проводила его насмешливым и удивлённым взглядом, и вновь уставилась на Костю. Она не могла видеть его таким нездешним и словно отсутствующим – она хотела, чтобы он был реален и был рядом. Поэтому она взяла новую сигарету и села поближе. Он был нужен ей, и всё так непросто….
    Такая вот городская любовь, дворовая, между двумя до ужаса похожими друг на друга людьми, по иронии судьбы ставших близкими. Что ж, всякое в этом городе может случиться, всякое….
    Костя рос в этой душной атмосфере, постепенно превращаясь в музыканта, для которого сытость и фальшь были самыми страшными врагами.
    «… воздух… мне нужен воздух…»
    Он звал во тьму, но ответа из подсознания не было слышно, а реально…. Кто думает  об этом в быту?
    Сомнения порой царапали красивое лицо Кости, нервное лицо, и Катя пугалась:
    - Костя…. Зачем это?
    «Должен же я был опрокинуть собак, загораживающий мой путь  к свету….» - отвечали его настороженные и проницательные глаза.
    Она вздыхала и отворачивалась, Сашка поглядывал на брата с уважением, и Костя не собирался зализывать раны – он выставлял их напоказ, поскольку он шёл своим трудным путём, и за ним по пятам шли его друзья.
    Вышло так, что путь надлежит прокладывать лишь одному из многих, а по накатанной дорожке идти проще, гораздо проще….
    «… я принимаю бой – быть может, я много беру на себя,
           Быть может, я – картонный герой, но я принимаю бой…»
    Саша утверждал, что Костя может очень легко подобрать любое самое неожиданное сравнение экспромтом – так оно и было. Но он считал, что соображалку не стоит особо выставлять напоказ – потом разберутся. Интеллект – он или есть, или его нет.
    В музыке своей он был разным, и когда его песни называли чувственными, он этого не отрицал – это только дополняло его имидж.
    - Какой в песнях, такой и в жизни, - и бросал свой коронный взгляд исподлобья, мягкий и обволакивающий – Костя желал узнать, какое впечатление произвели его слова.
    Многие хранили кассеты с его записями, а Катя почти ненавидела и музыку, и его самого, когда он играл по ночам. Ей хотелось быть с ним, а он не мог изменить своей музыке….
    К тому же, всё свободное время, когда он не встречался с друзьями, не играл и не был в институте, Костя проводил с братом – учил вместе с ним замысловатую философию жизни играючи, как в детстве в футбол.
    - Религия? Ну, представь себе, как говорил Саш-Баш, что есть некое Имя Имён – у каждого народа оно своё, вот и вся премудрость…. И мы к нему имеем самое прямое отношение, потому что нас его свет и любовь согревают. Врубаешься?
    - Да, всё верно, но ты, Костя, хочешь сказать, что и ты имеешь к этому отношение? – с любопытством поинтересовался Саша.
    Костя, поникший было буйной головой, разом вскинул глаза:
    - Да. Самое прямое. По иронии судьбы я родился в один день с Христом – стало быть, я – недостойный брат его….
    - Выходит, ты веруешь?
    Да, ответить отрицательно Костя не мог, но положительный ответ противоречил его натуре.
    - Религия делает из людей… ну, из рабов рабов Божьих…. Ты знаешь, Сашка, рабом я не буду уже никогда, ничьим, даже Божьим.
    - Это богоотступничество….
    - Да нет, богоборчество. Как Митя Карамазов – беру все грехи на себя…. Да, я верую, любовь к Нему у меня глубоко в душе запрятана, но я не знаю, как её оттуда извлечь, да и нужно ли это, а?
    - Ты так трепетно относишься к вере, Костя – ты ведь такой на самом деле, я знаю это…. Тогда откуда эти цвета ада – красный и чёрный, а? Я ведь Библию-то читал….
    - Попал, - усмехнулся Костя, и словно яростная молния сверкнула из-под длинный ресниц, - попал….
    «… чёрно-красный мой цвет, но он выбран, увы, не мной,
           Кто-то очень похожий на стены давит меня собой…»
    Но подумал Костя о другом: «Он читает Библию? С чего бы? Может, я сам посоветовал? Интересно…»
    А Саша искал там ответ на многие вопросы, разрешения некоторых противоречий, и находил целые лабиринты новых путей – вот и пища для новых раздумий….
    А Костя был реалистом, сыном своего времени, по натуре – язычником, который пока спал в нём, и все языческие образы тоже спали, а за всем этим стояла глубокая любовь и сочувствие распятому Сыну Божьему, и всё же… всё же….
    Любой поэт – немного язычник, а пока Костя был горячим и страстным бунтарём, и это побеждало всё остальное. Он протестовал против всего, даже против той реальности, в которой он жил – это противоречие родилось в нём уже давно, и с тех пор Костя не знал покоя….
    Любовь Кати – бальзам на раны, но чем его больше, тем меньше вероятности, что это помогает. Костя знал это, но снова и снова он бросался в омут любви, ведь так он самовыражался, но….
    У него ещё была его музыка. Катя его приворожила, дала ему понять, что он ей нужен и любим, но у Кости был на это свой ответ, заранее заготовленный:
    - Ты же знаешь, это ненадолго, не правда ли? Нам обоим скоро это надоесть – тебе понадобится новизна, да и мне тоже…. Но пока я думаю о тебе, и ты можешь поступать, как хочешь. Это наступит рано или поздно, я знаю, так и будет, и не надо красивостей – иначе не бывает…. Никогда, понимаешь? Я ведь прав, а? И не надо лжи….
    Костя много думал об этом, и тем своим подругам, которые задерживались дольше, чем просто на одну ночь, он давал это понять….  Но отчего-то он пока не мог сказать это Кате.
    Она – перелётная птица, любящая новизну, и Костя очень сомневался, что она когда-нибудь изменится. Да и сам он – тоже….
    Ей и самой сперва было не по себе оттого, что Костин цинизм – это реакция на жизнь, а когда жизнь оставалась по ту сторону стекла окна, он становился другим. Может, именно это её покорило? Кто знает, всё может быть….
    Подругам она хвасталась, как у неё и Кости всё здорово. Что же до чувств, это оставалось между строк, потому что делиться этим самым сокровенным она не хотела ни с кем. Впервые в жизни….
    А бунтарю Косте даже родной дом был чужим – он хотел большего, он хотел ветра, такого, чтобы сбивал с ног…. И всё же он сам себя втискивал в рамки этого двора, этого города, но иначе было нельзя, он ведь желал, чтобы его понимали….
    Он был бунтарём, но его устраивал замкнутый круг, который был нарисован мелом, и Костя знал, что он просто его перешагнёт, когда придёт время…. А время шло, время было уже на подходе…. Он ведь не любил ждать, поэтому он жил, а не ждал.
    И вот однажды это случилось….
    Костя проснулся утром со знанием того, что он должен делать. Он понял, что останется собой, отпустив душу в большой, бесконечный мир….
    И вот тогда Костя решился сделать шаг вперёд, незаметный другим, но ощутимый для себя шаг. Он понял, что время сна прошло, и теперь он будет петь о том, что видит вокруг.
    «… я начинаю путь – возможно, в их котлах уже кипит смола,
           Возможно, в их вареве ртуть, но я начинаю путь…»
    Языческие образы давно уже жили в его душе, им было там тесно – всем этим ветрам, кострам, небу, танцам перед огнём, но выразить всё это Костя пока что не мог…. Нужен был толчок.
    Предчувствие было таким буйным и пьянящим, что он был не в силах сдерживать его в себе.
    - Ты куда?
    - Пойду, пройдусь…. Мне это очень нужно, понимаешь, Кэт?
    Она только удивлённо посмотрела ему вслед – не понимала она, почему он поднялся ни свет, ни заря и покинул дом, покинул её…. А разве Костя мог признаться, что после их дикой борьбы, после ожидания, захватившего обоих, чувства несколько подостыли.
    Да, он знал, что они подходят друг другу, но он хотел большего…. Наверное, любви. А Катя - безумия, страсти, экзотики, пристального внимания, нежности и снова безумия…. Вот поэтому она не поняла его с полуслова, когда он на рассвете вышел из дома, когда все ещё спали крепким сном…. Никто не мог оценить его порыва, кроме него самого.
    Костя вышел во двор, хлебнул прохладного воздуха, по привычке сунул тонкие руки в карманы и, опустив голову, отправился через свой двор вперёд – ему надо было осознать то, что он понял теперь….
    Он поднял глаза – голубое небо билось в квадрате двора над его головой. Но во дворе царил каменный сумрак, холодная пустота, и он пошёл вперёд сквозь арки, стены, громадные просветы, прищурившись и задумавшись. Красный шарф развивался за его спиной, а Костя думал о том, что это не случайность – тот ветер, что поднялся в его душе, тот бунт, что его пьянил….
    Все спали, и Косте некому было об этом сказать, но и вернуться он не мог, даже взять гитару и выплеснуть всё это – там было мрачно, темно и прохладно, а он хотел жара, жгучего тепла, блеска, к тому же, он шёл вперёд, а впереди, за тёмными холодными стенами была большая светлая улица, яркое солнце….
    Солнце было таким ярким, что едва Костя вышел на свет, оно сразу ударило по глазам, хотя ещё было слишком рано. Солнце будто ждало его, чтобы поведать обо всём, что было известно лишь там, в поднебесье….
    А потом он вернулся. Уже другим. Хотя для всех Костя остался прежним. Ведь ни для кого не секрет, что в его стае все равнялись на него, но Костя никогда не пользовался этим – разве что тогда, когда пел. Он звал – вперёд, к новой жизни…. И подозревал, что жизнь их всех будет чем-то единым. Может ли быть иной выход? И он, и Сашка пойдут по одному пути…. Когда-нибудь Костя останется с Катей или с какой-нибудь другой девочкой, со страстью на час. А что потом? Конец любви, конец новой жизни, начало будней новорожденного обывателя….
    Саша был вполне согласен со старшим братом. Он тоже презирал обыденность, но всё ещё верил, что бывает иначе. Он, как и Костя, правда, иными путями шёл к своему идеалу, но ведь к нему можно только стремиться, а достичь невозможно…. Те, кому он верил, на деле оказывались предателями, а он хотел чистоты и честности, хотел украдкой встречаться взглядом, чувствовать тепло руки и свет в окне знакомого дома…. И эта вера вскоре рассеялась, как дым.
    Все люди казались ему чужими, а настоящим он считал всё, что было связано с братом и его окружением – Костя всегда понимал Сашу и поддерживал, и поэтому всё, что делал Костя, казалось Саше верным, а на свои ошибки брат указывал сам. Вот так из Саши получился романтик-реалист, совсем не оторванный от жизни – жизни он научился, поэтому и заблудиться в ней уже не мог.
    А Костя презирал всякую реальность, кроме той, что была связана с дорогими его сердцу друзьями и чердаком, где он играл. Там был его дом, и там рождалась его музыка. И ещё он любил крышу – она была рядом, манящая и опасная. Опасная потому, что, стоя на грани мифа и реальности, неба и земли можно легко сорваться, упасть и разбиться…. Это стало чувствоваться яснее после того, как спьяну шагнул с крыши один из Костиных друзей. Тогда стала ещё ощутимее эта жуть и риск, и ещё – близость смерти….
    - А ему терять, в общем-то, было нечего, - пояснил Игорь, когда увозили тело, и Костя был потрясён, как в первый раз, - жизнь у него была паршивая, он столько раз об этом говорил, но он всё равно хотел жить….
    А там, где крыши были пониже, играли дети. Один из них набросил на себя грязную чёрную тряпку и восклицал с пафосом, подражая одноимённому диснеевскому персонажу:
    - Я – ужас, летящий на крыльях ночи, я – десница судьбы, я – Чёрный Плащ!
    Но, как бы то ни было, Костиного друга больше не существовало на свете….
    Сам же Костя выдвигал такую гипотезу:
    - С февраля по апрель – время самоубийц. Ни Бог их не принимает, ни жизнь – сложно встречать весну одним, жутко сложно….
    Костя страдал молча, его переполняли странные чувства, и выход они находили, разумеется, в музыке. Он прятал свои пасмурные глаза за неизменными солнцезащитными очками.
    Его новая песня была про камикадзе. Возможно, он хотел предостеречь тех, кто остался в живых:
    «… камикадзе, ты сегодня король,
           Камикадзе начал движение вниз,
           Камикадзе, это твоя лучшая роль,
           Камикадзе, повтори свой номер на бис, а?..»
    Помните – «сегодня он играет джаз, а завтра родину продаст»? А вот Костя был патриотом.
    - Интересно, как ты понимаешь слово «патриотизм»? – ехидничала Катя. – Ну, в самом-то деле, это несерьёзно, правда – где ты видел тех, кто ни на что бы не променял эту страну, а?
    Костя видел. И ещё он знал, что тогда, во время переворота, они были все вместе – разве это не показатель? Рискуя жизнью и из-за родины, и из-за города своего, и из-за двора их, конечно, тоже. И друг его тоже был с ним….
    На его похоронах народу было предостаточно – все из их стаи и окрестных дворов. Костя держал в опущенной руке цветы, клонившиеся к земле, а лицо его было абсолютно непроницаемо – так казалось его друзьям….
    Все молчали – смерть они видели не раз, но каждый раз она била всё ближе и ближе, и от удара расходились круги…. А кто-то должен был что-то сказать, чтобы прервать тягостное молчание. «В начале было Слово…» - вспомнил Костя и шагнул вперёд.
    - Это не был шаг с крыши, нет, - голос не его, совершенно изменившийся. – Он просто оступился…. Вот.
    Отвернулся и ушёл, оставив на камне поникшие цветы.
    «… странный конец – генералы уснули
           Лицом вниз…
           Ночная влага – бесстрастный судья
           Тех, кто встал на карниз…
           Не надо слёз…»
    Он снова был один, и никто не знал, как ему тяжело…. Так уж вышло, что в жизни Кости было много утрат, которые закалили его, не давали сломаться самому…. Катю и Сашку он не пустил с собой, только Саша всё равно пошёл.
    Потом, когда Костя уходил оттуда один, брат догнал его.
    - Костя….
    - Саш, я же тебе сказал – не ходи….
    - Он ведь был твоим другом, а значит, и моим тоже…. И я ведь чувствую, как ты это воспринял, - выговорил твёрдо.
    - Знаешь, на Востоке говорят – хорошие люди умирают молодыми, - горько усмехнулся Костя. – Хороший, плохой, ну, что это – как в детском саду…. Другой меркой надо мерить.
    И это говорил плохой мальчик Костя!
    - Но ты, Сашка, не воспринимай всё это слишком уж глубоко…. Я-то многое видел, и каждый раз опомниться не могу – это ведь всё – случай, понимаешь? На всё воля случая, и вот вместо друга – камень, свежая земля…. И пустота. Но ты, Сашка, не бери в голову – в жизни столько ещё будет
тих утрат, что со счёта собьёшься…. И с каждой уходит часть тебя…. Так что не стоит, не надо – это ж только я фаталист.
    И Костя, опустив голову, ускорил шаг – Саша задумался, а потом догнал брата. Тщетная предосторожность – трудности, радости и горести старшего брата очень многому научили Сашу.
    Костя после этого долго не мог придти в себя – сидя на чердаке с сигаретой и гитарой в окружении друзей, он молчал, смотрел исподлобья, прислушивался рассеянно к разговору. Когда сигарета была докурена, он трогал струны и пробовал голос, срывал до крика, опускал до шёпота…. И вот наступил такой момент, когда Костя уже был не в силах петь – мешал ком в горле. Тогда выручал Петя, беря инициативу на себя. Он отбирал у Кости гитару и заявлял спокойно и уверенно:
    - Я попробую….
    Пока Петя играл свои весёлые лёгкие песенки, Костя исчезал. Докурив на лестнице очередную сигарету, он скрывался в неизвестном направлении, разумеется, не один.
    Так было проще всего обмануть себя, отогнать воспоминания…. А Петя тем временем пел песенки, диаметрально противоположные Костиным. Впрочем, у них была одна общая мысль: «О, времена! О, нравы!»
    «… мама, я сегодня буду у Тани!
           М-м…. Эта Таня – с усами,
           И этой Тане
           Столько же лет, сколько и маме.
                Акселерация – не игра и не забава –
                Восьмиклассница скоро станет мамой…»
    Едва он заканчивал одну песню, тут же начиналась следующая, чтобы его не успели перебить. Он только бормотал:
    - Вот ещё такая песенка есть у меня….
    Но, надо отдать ему должное, играл Петя отменно – его слушали, ведь Петины песни воспринимались проще: трагическая история голубого банщика, полковника-пропойцы, работавшего в игрушечном отделе, и няни, которая распевала с детишками политические песенки, не могли не трогать сердца слушателей.
    Короче, Костя представлялся красивым, гибким и подвижным чувственным демоном, а Петя был его зеркальным отображением, эдаким приколистом, мелким бесом за его спиной, и такой имидж Петю устраивал…. Невероятно, но факт.
    И вот пока Петя играл, Костя пропадал. Они очень выручали его, Костины друзья….
    Кем был Костя? Непризнанным гением? Героем подворотен? Демоном крыш? Как знать, как знать….
    «… подворотни растили их, чердаки заменили им дом,
           Каждый из них ненавидел крыс, каждый из них был котом…»
    Они выбирались иногда в большой мир для того, чтобы убедиться в том, что он не так враждебен, как им казалось раньше…. Увы – мир был озлоблен и полон ненависти, подчиняя их себе, заставляя играть по своим правилам. Мечтали о свободе, а сами запирались на чердаке, мечтали о любви, а сами были циничными….
    Всё вокруг было сплошным цинизмом, и всё же они выходили в большой мир, под палящие лучи солнца и недоумевающие взгляды прохожих. Итак, справа от них была большая и светлая улица, что вела на огромный и шумный проспект, где иностранцы, машины и толпы народа…. Они в детстве бегали туда в кино. А слева был точно такой же двор, и ещё – всякие переулочки, кафе, бары, пивные ларьки вперемешку с кооперативными, которые то появлялись, то исчезали.
    Какая свобода, если вокруг лишь окна и стены, да ещё старые полуразвалившиеся дома, в которых уже давным-давно никто не жил? И толпы людей, душные здания и машины во дворе и вне его делали весь этот город похожим на тюрьму, замкнутое пространство, которое давило, угнетало…. Хотелось всё ломать и крушить, хотелось чего-то большего, чем просто стены, вечные стены и окна, переулки, тупики и люди без цели…. Но от этого было не уйти, и поэтому – кафе, бары – извечные места встречи. Костя во всём знал меру, но иногда он всё же срывался.
    А их стая держалась вместе даже тогда, когда каждый из них боролся за собственную частную жизнь…. И в этом мире не было ничего настоящего, стоящего и постоянного. Никаких радостей.
    «… в кодексе чести любой подворотни нет места слову «любовь» -
           Если каждый станет о любви слагать песни,
           Кто же за любовь прольёт кровь?..»
    Костя знал: всё покупается ценой великого страдания, и для того, чтобы что-то родилось, что-то должно быть уничтожено. Знал, но, в основном, из теории.
    «… армия жизни, солдаты дна
           Помнят о том, что на земле никогда
           Не прекращалась война…»
    Эту войну он постоянно чувствовал – с реальностью, с теми, кто хотел заставить его мыслить по шаблону, с самим собой….
    Плохой мальчик-реалист победил романтика, но это не значит, что романтика умер в Косте – нет, но для его извлечения нужно было бы застрелить много сил. Поэтому Костя никогда не раскрывался сразу, и даже Кате он не мог полностью доверять, а она не понимала другого Костю, не верила в его настоящее лицо, принимая его за маску….
    Она повидала много плохих мальчиков, и все они были циничны, и только – Катя к этому привыкла. Но теперь, ею владела страсть, и поэтому она закрывала глаза на многие вещи.
    А что же Костя? Ничего, так ведь и он привык, и всё же по вечерам маска им сбрасывалась.
    «… я начинаю играть в игру,
           Когда на часах час…»
    Да, ему приходилось играть того, кого в нём хотели видеть. Да, и кому нужно было его настоящее лицо?..
    Порыв ветра на чердаке распахнул дверь. За дверью не было никого.
    - Ветер…. Это ветер… - сказал Костя с силой и пафосом и засмеялся. Все тоже оживились – они знали этот старый анекдот:
    Насадили как-то рокеры целое поле конопли, и вдруг оказалось, что кто-то самым бессовестным образом таскает коноплю с поля. Решили поймать негодяя и дозором по очереди ходить.
    В первую ночь пошёл сторожить Шевчук. Ну, ходил он, ходил, на звёздочки смотрел, уселся под деревом и заснул. Наутро просыпается, видит – кто-то на поле был и коноплю дёргал.
    На вторую ночь послали сторожить БГ. Взял он ружьё, надел ватник и пошел в дозор. Ходил, ходил, да и уснул. Наутро глаза открыл – явно кто-то дёргал коноплю, а кто – непонятно.
    На третью ночь отправился караулить Гарик Сукачёв. Ну, парень без комплексов, флягу с собой взял – сидит, попивает, и только стало его в сон клонить, смотрит – конопля колышется – незваный гость пожаловал.
    - Эй! – кричит Гарик. – Кто тут?
    - Ветер…. Это ветер… - послышалось в ответ.
    И всё же не только ветер проникал за двери чердака – и у стен были уши…. Прихватчики уже давно взяли на заметку яркого высокого парня в длинном красном шарфе. Бунтарём он был, и по молодости лет вовсю ругал власть.
    «…и толпу понесло под откос да на самое дно,
          На верховный поднос ветер головы сыпал, как серебро,
          И гуляла метла по телам, по телам –
          Ох, потеха была факелам!
                Встань к стене, сделай шаг – видишь пепел?
                Это танцует Бес Паники…»
    А бывало и покруче – и самому интересно.
     «… ну, как тебе оттепель, царь-государь? Не душно под солнышком?
            Али хлебнул, государь, вольницы-волюшки?
            Чё скосорылился, али не рад – ты ж сам потакал огню?..»
    Прихватчики решили: бунтарю – бунтарёво. После троих суток в участке Костя вернулся побитый, но не сломленный, с гордо поднятой головой и нервически кривившимися в полуулыбке разбитыми губами. Угрозы не подействовали, играть он не перестал.
    И всё-таки прихватчики не успокоились и долго его доводили, устроив настоящую травлю. А Костя думал, что демократия, что можно играть, что хочешь – почему-то он был уверен в себе.
    Однажды его заловили у подъезда, когда он возвращался домой, но так легко он сдаваться не собирался. К счастью, вовремя подоспели друзья:
    - Эй, братва, Костю бьют!
    Они горой стояли друг за друга. Отбили-таки….
    От него отстали только после того, как он представил характеристику из своего института, где он был выведен как интеллигентный и интеллектуально одарённый молодой человек, участник художественной самодеятельности. И всё же борьба была достаточно долгой и упорной, но Костю она не сломила, хотя и оставила в душе глубокий кровоточащий след, который жил и после того, когда все Костины друзья об этом и думать забыли. Что ж, лишний повод взглянуть на жизнь философски….
    «… думы мои – сумерки, думы – пролёт окна,
           Душу мою мутную вылакали почти до дна –
           Что ж, пейте-гуляйте, вороны – нынче ваш день,
           Нынче тело да на все четыре стороны отпускает тень.
                Вольному – воля, спасённому – боль…»
    Так вот рождалась истина…. И о каком созидании могла идти речь? Созидать что? Во имя чего?
    Он не созидал и не разрушал, он просто жил и искал свою истину. Впрочем, если бы не было стольких испытаний, как знать, стал ли бы Костя таким, каким он был теперь. И всё же Костя чувствовал, что Сашка гораздо чище его….
    Костя шёл по трудному пути через тернии и радовался тому, что Саше будет идти легче, так как половину ударов принимает на себя идущий впереди. Пожалуй, Костя боялся, что Саша, погрузившись в реальность, перестанет быть романтиком с чистой душой, хотя он по себе знал, что так ведь оно и бывает.
    Ничего в этой жизни чистого, кроме солнца, он не видел. Вот такими были Костины сны….
    Он проснулся оттого, что солнце нещадно ударило в глаза. Он немного удивился – его окна были на тёмной стороне, и вот – его внезапно будит солнце….
    Костя зажмурился, закрылся рукой – слишком уж силён был свет. Окончательно проснувшись, он взглянул на часы, и хотел уже было покинуть постель, но проснулась и Катя.
    - Костя, ты чего? – сонным голосом, не открывая глаз. – Будильник ещё не звонил….
    - Ну, и что? Равнодушно, ласково и нежно поинтересовался Костя со своей всегдашней полуулыбкой. Вот такие противоречия, да ещё и с утра…. Глаза-то его были темны и бездонны – дневное безразличие ещё не завладело им окончательно.
    - Ты торопишься? – встретила Катя этот странный взгляд.
    - Нет….
    Ответил он так и вспомнил, что уже утро, и самое время надевать привычную маску цинизма и относительного равнодушия, которое так естественно в реальности, где каждый день похож на предыдущий.
    - Мне так хорошо с тобой… - краем уха услышал он и переспросил:
    - А?.. Извини, я задумался.
    - Мне хорошо с тобой, - глаза в глаза.
    На его бесстрастном красивом лице мелькнула тень улыбки. Всего лишь тень, но этого было достаточно.
    - Ты знаешь, без тебя было как-то иначе, совсем по-другому, но стоило тебе появиться…. Наверное, я никогда и никому, даже самой себе, не смогу в этом признаться.
    Он смотрел на неё и молчал.
    - Костя…. Знаешь, теперь в моей жизни как будто свет появился….
    Он снова улыбнулся, чуть поджав тонкие губы, и лицо стало подвижным.
    - Мне тоже.
    - Что?
    - Хорошо. Сейчас, вот сейчас….
    Поцелуй скрасил их тоску и утолил ночную жажду, и Костя снова ожидал, что всё будет как-то по-другому, но то был всего лишь возврат в реальность, шаг к привычным будням.
    - Ты знаешь, зашла я вчера в универмаг, - обычным будничным тоном продолжала Катя, - и видела нормальный костюм, ну, прямо на тебя. Но цены – это же ужас один!
    Костя закрыл глаза – уже не из-за солнца – и до боли закусил губу. Он никогда не делился с ней своими проблемами – очень редко, и всё же ему хотелось чего-то большего.
    Она хотела безумия – и он ей это безумие давал, желая большего, чем просто будни, которые неизбежно ведут к мещанству. Раньше он считал, что это неизбежно, но теперь он верил, что это не так.
    - Пора, - поднялся Костя. – Время не ждёт, время – вперёд….
    - Подожди, - молили её глаза, но день уже победил ночь.
    «Сны исчезли, да и были ли они? – подумал Костя, выходя на кухню. – Во всяком случае, снов было очень мало – в основном, кошмары…. Не знаю, что бы было, если б не друзья, не Сашка….»
    Впрочем, теперь ему не хотелось об этом думать, потому что чисто внешне жизнь казалась прекрасной – не хуже, а даже лучше, чем у других. У него был авторитет и свой образ.
    Вот так и бродил в своём старом дворе среди друзей юный интеллигент в красном длинном шарфе, в тёмно-красных одеждах, подвижный и циничный, со своей вечной полуулыбкой. Он по-прежнему протестовал, но вряд ли его кто-то слышал, кроме друзей, что заряжались его энергией.
    «… мы с тобой будем дружно жить: ты – работать, я – руководить.
           Великий перелом, новый почин, перестройка – дело умных мужчин…»
    И его слушали – он сражал наповал своей энергией, бьющей через край. К тому же, в глазах его было убийственное, жуткое обаяние, точно любовь, ушедшая на дно. Многие хотели извлечь её оттуда, но….
    «Какая любовь, на фиг? – думал Костя, следуя на кухню. – Разве тебе мало? А где искать что-то другое? Реалист, и не можешь смириться с реальностью…»
    - Привет, Сашка! – бросил Костя мимоходом, мягко опускаясь на табурет напротив брата, и его внимательное и тонкое лицо оживилось.
    - Кость, еда готова уже….
    - Да, знаю – Катя ещё с вечера приготовила. Понятия не имею, чего она там готовит, и когда она всё это успевает, и всё же…. Как успехи?
    - Всё нормально…. А что? – насторожился Саша.
    - Да, ты понимаешь, в последнее время я мало времени тебе уделяю.
    - Ну, что ты, Костя….
    - Хотя пытаюсь, - улыбнулся он, опустив беспокойные вопрошающий глаза. – Но так получается…. А мне всегда приятно с тобой поговорить. Ты ведь – чуть ли не единственный, с кем я могу быть откровенным, и особенно приятно, что этот человек – мой брат.
    - Но, Костя, мы живём одним миром, и это естественно, - пожал плечами Саша – он был задумчив и прям, как всегда – несмотря на романтическую натуру, в нём не было никакой тормознутости. И всё же Саша считал, что Костя – вполне сложившаяся личность, а сам он ещё только ищет свой путь.
    - Да, Костя, мы живём одним миром, - повторил он, - и всё же вскоре каждый пойдёт своим.
    Костя усмехнулся, взглянув на младшего брата:
    - Да, Сашка, я в тебя верю…. Но я, например, в мои четырнадцать ещё не мог сказать, что я иду своим путём. Значит, тебе можно только позавидовать.
    - Вечно ты, Костя, со своим цинизмом…. Я немного не то хотел сказать. Тебе приятно поговорить со мной по душам, а когда ты в последний раз это делал?
    - Вчера вечером, - не моргнув глазом, но чуть удивлённо ответил Костя.
    - Да, Костя, ты говорил со мной вечером, но только не совсем по душам, - заметил Саша. – Я в школе учу физику, а ты – в своём технологическом. А о том, что ты думаешь по жизни, ты не говоришь, оставляешь это при себе. Наверное, ты считаешь меня недостаточно взрослым?
    В глубине души Саша именно так и думал – старший брат ушёл уже слишком далеко, столько всего сделал, пережил…. Действительно, зачем ему делиться с младшим братом тем, что у него на душе?
    - Сашка, - ответил Костя, подперев острым локтём стол, - я тебя очень люблю, правда…. Но в последнее время я и сам пытаюсь разобраться, что же всё-таки происходит вокруг, и не могу…. Все чувства будто вымерли во мне – я хожу и не чувствую души….
    - Жуть.
    - А вот и нет – мне даже легче, когда не приходится думать о каждом сказанном слове…. Спокойнее так. Одно плохо – когда молчит душа, я музыки не слышу. Может, я стал слишком злым, а?
    - Да брось ты, не терзай себя – я бессознательно делаю то, что от меня ожидают другие. Да, это очень удобно, но я как во сне, и реальны для меня разве что Кэт и ты, ну, и ещё какие-то смутно знакомые лица с чердака. Вот так-то…. Не помню, кто-то сказал, что после той стычки с ментами я ничего не напишу.
    Костя говорил бесстрастно и спокойно, и всё же вспоминать было тяжело – будто железные обручи смыкались на его голове. Тогда он сдавил ладонями лоб, и обручи стали давить слабее.
    - Так тяжело? Костя, пережить то, что пережил ты – это подвиг, по-моему….
    - Потому-то я и молчу, чтобы никого не расстраивать – тебе-то, Сашка, не придётся с этим столкнуться, и слава Богу…. Так вот – остались следы, сомнения, но, как ты справедливо заметил, цинизма я не утратил, и энергию тоже. Но душа молчит, не хочет мне диктовать отзвуки песен, ох, не хочет…. Но это не значит, что я в кризисе – я, похоже, рокером родился, рокером и помру, и писать свои песни не перестану – они ведь ждут моих слов, моей энергии…. Ждут настоящей жизни, вот и я жду…. Меня кто-то там обвинял в излишней чувственности? – Костя загорелся, глаза его метали искры. – Да, поэтому я брошу петь разве что тогда, когда утрачу силу! А если честно, Сашка, моя душа просто спит…. Да, она всего лишь спит, а мыслей в ней полным-полно. Они ждут только сигнала, и тогда они вырвутся наружу. Так что это ещё не конец….
    А ты ведь, Костя, думаешь сейчас совсем о другом, - предположил проницательный Саша, чуть склонив голову, всматриваясь в Костино лицо.
    Тот сразу улыбнулся, изменился, просиял:
    - Хм, да…. Но и об этом тоже, между прочим.
    - Значит, я угадал только наполовину?
    - Может быть, может быть….
    - Мне кажется, ты свой протест очень гармонично выражаешь в музыке – ты можешь это реализовать, а не держать в себе.
    - Гармонично? – усмехнулся Костя.
    - Да, и это притом, что подача очень противоречива, надо сказать – ну, тебя мало слышать, надо ещё и видеть. Такая мощная энергетика….
    - Да, Сашка, ты меняешься на глазах… - покачал головой Костя. – С каких это пор ты стал музыкальным критиком?
    - Да ну, Костя, какой из меня критик? – отмахнулся Саша. – Я ещё до такого гипертрофированного цинизма не дошёл.
    - Ага….
    - Я вот таскаю к себе в школу твои кассеты….
    - Ну, и?
    - Мы же все на роке помешаны.
    - Кто это «все»? – уточнил Костя, в душе польщённый. – Я думал, сейчас слушают только попсу и рэп….
    - Но ведь ты тоже рэп играешь….
    - Ага, тоталитарный…. Ну, и что ты хотел сказать?
    - Так вот 0 всем твои записи понравились. Разве я мог не похвастаться тем, что мой старший брат – музыкант? Рокер, к тому же….
    - Хм.
    - И, знаешь, эффект был потрясающий. Я думаю, тексты они не очень поняли, да и разбирать не пытались, а вот эта твоя энергетика и жажда свободы их пробила.
    - Ага….
    - Мечтают хоть одним глазком взглянуть на тебя на концерте – я ведь так им тебя разрекламировал….
    - Ну, что сказать? – подумав, вздохнул он. – Ладно, приводи их, пусть посидят, послушают – мы же всех пускаем.
    - Ты ведь сможешь найти и с ними общий язык, правда?
    Да, была у Кости такая хорошая черта – он умел говорить и с непричёсанными подростками, и с гопниками, и с мажорами, но особенно – с девушками.
    - Так вот, Костя, я что хотел спросить…. А если однажды чердак не вместит в себя всех желающий тебя послушать?
    - Ну, Сашка, ты даёшь… - усмехнулся Костя. – С ума сошёл, парень – я ж не профессионал….
    - А что, уже забыл, как тебя какой-то спец отловил в баре, и ты в консерваторию поступил?
    - Провокационный вопрос…. Было, было…. Песенку пел, «Ой, то не вечер…»
    - Так почему же ты оттуда ушёл? Стал бы настоящим профи….
    - Да ну…. Не люблю я, Сашка, петь хором. Ещё Михаил Афанасьевич говаривал, что разруха – это когда все начнут петь хором… - вздохнул Костя.
    Он тогда решил верно – петь своим голосом, идти своим путём, не размениваться на мелочи. Не своим делом он не стал бы заниматься никогда – так он говорил, и был прав.
    - И всё-таки – если мест не будет хватать, что тогда? А, Костя?
    - Да ничего – чердак большой, а мир ещё больше, - рассудил старший брат. – Всё просто, на самом-то деле. Это только выживать трудно…. Вот.
    В коридоре прошелестели шаги, и в кухню вошла Катя – на её лице уже сиял всеми цветами радуги боевой макияж.
    - Вы что же, ещё не ели? – удивилась она.
    - Почему? – промычал Саша, усиленно набивая себе рот.
    Катя подошла к Косте и нежно обняла – тот поднял голову, но ничего не сказал, и через секунду он услышал её прерывистое дыхание в ухо:
    - Костя…. Ты же говорил, времени в обрез…. Ты ушёл только для того, чтобы сидеть тут целый час и трепаться с младшим братом?
    Взглянул исподлобья чуть удивлённо, чуть хитро, чуть сердито, только выдохнул: «Вот…», словно закончив свою предыдущую фразу.
    Сашу не смутило то, как откровенно Катя обнимала Костю – пожалуй, он к этому даже привык, и всё же он вышел.
    - Ну, ты чего? – усмехнулся Костя, изображая смущение.
    - А ничего…. Просто с Сашкой ты становишься совсем другим, более откровенным, что ли…. Можно подумать, что я – не твоя девушка.
    - Ну, допустим, когда-то ты была не моей девушкой, а младший брат у меня был всегда, - отшутился Костя.
    - Ну, это вполне логично – я порой даже не могу определить, кто и нас двоих более циничен… - Катя равнодушно улыбнулась, но глаз не отвела. – Хотя, кажется, именно это и мешает нам быть другими.
    - А с тобой я не до конца откровенен?
    - Не знаю…. Да и откуда я могу это знать, а, Костя?
    - Это так много для тебя значит?
    - Больше, чем ты думаешь.
    - Ты для меня тоже значишь многое, - серьёзно ответил он.
    Катя добилась своего, но одного не учла – городские ворота отличаются лишь замками, а когда входишь в город, он, как правило, пуст, как и все другие взятые города.
    А он надеялся каждый раз, что всё будет иначе, а потом и о надежде своей забыл. Но он придумал такой порядок – во всём виновата жизнь, чьи правила уже многих обломали, порой даже самых сильных и непокорных. Но, как это не печально, ко всему можно привыкнуть.
    Но Костя с детства приучил себя думать, и всем своим видом он показывал, что он не такой, как все, не сытый, но гордый, да и в самом взгляде Кости была заложена колдовская магнетическая энергия, и это тоже отличало его от остальных.
    - Если бы ты остался, ты бы мне всё объяснил, - вздохнула Катя.
    - Если бы я сумел тебе всё это объяснить, я бы остался. Но всё не так просто….
    Костя сомневался, поймёт ли Катя разницу между его взглядами и жизнью в реальном мире. Он хотел жить так, как хочет, и он делал это, но с миром, окружающим его, бороться было бесполезно. Оставались лишь однодневные радости. До конца его понимал только Саша да Игорь, лучший друг.
    И поэтому Костя, выдержав паузу, вышел за дверь и щёлкнул замком.
    А кто понимал Сашу? Только Костя. Старший брат отвечал на его вопросы, раскрывался в беседах, и Сашке оставалось только слушать и набираться опыта. И он понял, что ему больше подходит роль аскета, но это не помешает ему весело проводить время в своей компании, где играет рок-н-ролл. Его душа оставалась чиста, Саша предпочитал быть созерцателем и одновременно участником всех важных событий.
    «Что из него получится? Там видно будет…» - думал Костя о брате, зная, что всё, что нужно, он ему уже объяснил тонко и ненавязчиво, а остальное тот видит и сам, и через пару-тройку лет поглядим…. Пока ещё Саше соблазны казались суетой, не заслуживающей внимания, однако каждый вечер он проводил на чердаке.
    Сашка…. Весь в Костю, но совершенно не такой. Тот же взгляд, но без яростной страсти. Воспринимает всё гораздо глубже, но порой в ответ на его жестковатую улыбку и слова ему говорили, качая головой:
    - Ну, вылитый Костя….
    А Костя – он всегда знал, чего хочет. Он никогда не выносил свои сомнения на суд своих друзей, и порой Саша не понимал, как же Костя в действительности относится к Кате. Дело в том, что он слышал, что даже самого закоренелого бунтаря меняет любовь…. Да, но было ли это любовью?
    Если нет, но не приведёт ли это к тому самому мещанству, против которого он борется? Но Костя это прекрасно знал, однако не торопился порывать с новизной, которую привнесла в его жизнь Катя.
    Порой он просто ужасался её громадной эрудиции – она с совершенно невозмутимым видом выдавала такие шедевры, что Костя признавался – это слишком здорово…. Катя могла говорить с кем угодно о чём угодно, начиная от политики и всех на свете философских идей и заканчивая модными шмотками, сигаретами и водкой, вот только…. Путь, который она выбрала, был тем путём, по которому шли все, и тут она не желала быть оригинальной.
    Она, ему подобная и им выбранная, находилась на другой стороне…. Сложно. Но разве здесь он мог выбирать? Он и сам слишком рано узнал эту жизнь, горечь утрат, радость случайных побед…. Но он остался собой, плохим мальчиком в чёрной кожанке и в длинном красном шарфе. Он послал к чёрту всяких прихватчиков и прочих гадов, которые мешали ему жить, и стал свободным, стал ветром…. И всё же он контролировал себя, он понимал, что делает – пожалуй, не каждый может этим похвастаться.
    Саше был понятен образ жизни брата, но сам он отчего-то жил по-другому. Прошли те времена, когда Костя выгуливал Сашу даже тогда, когда ему было страшно некогда, и Саша был горд, что идёт с братом-рокером, высоким, ярким, в кожанке с цепями…. Прошли времена игр в футбол, запусков бумеранга и сбора моделей – всё уже было иначе….
    Ещё были диски, музыка…. Ведь Костя очень много слушал – самую разную музыку, прежде чем сам стал играть. А ещё был жуткий мир обывателей, для которых сам Костя был камнем, брошенным в их стоячее озеро. Когда он, со взбитой причёской, высокий. Стройный и подвижный, в солнцезащитных очках, в красно-чёрном и со своей непонятной улыбкой, нервно кривившей рот, проходил мимо, они отворачивались. Лишь те, что помоложе, оглядывались, да ещё девушки. Порой бывали и откровенные нападки, но тогда Костя возвращался к себе на чердак. Там он был совершенно свободен – от Кати, от друзей, от суеты, от девочек, сгорающих от страсти, которую он же и провоцировал, ото всех. На крыше был один лишь ветер….
    Там Костя был дома, но он не любил долгого одиночества, и поэтому он возвращался.
    «… который день подряд то здесь, то там
           Я скитаюсь по чужим квартирам и чужим домам…»
    Но Костя знал, что то, что он ищет, где-то рядом.
    Он мог бы обратиться к Богу, он был очень близок к этому, он любил Бога, но, увы, он не хотел быть рабом, пусть и Божьим, из-за собственной независимости, как он считал. Ему нужна была вся Вселенная разом, он много читал о тех, кому был подвластен весь мир – ему нравились яркие личности. Но голова слишком мала для того, чтобы вместить Вселенную – с этим ничего не поделаешь, и, возможно, поэтому каждый пытается жить проще.
    Но Костя не терял надежды – он интуитивно чувствовал простоту гениальности и по теориям символистов знал, что всё здесь, рядом, что его двор – тоже бездонный колодец, из которого он должен черпать всё, что можно, и пить до дна. Всё здесь, всё рядом, остаётся только протянуть руку….
    Ему нужен был один шаг, всего один шаг, чтобы открыть дверь, которая была ему не видна, и он вслепую водил рукой по гладкой двери, но открыть не мог, хотя ручка от неё была рядом, но он не видел. Пожалуй, он только чувствовал и предвидел, но и только.
    Мало кому пришло бы в голову, что у него, плохого мальчика, есть душа, и он знает, что делать, чтобы верили, чтобы быть другим…. Он отдавался любви без остатка, как и музыке, в которой он постепенно находил себя.
    На чердаке уже появились завсегдатаи, и они уже различали, как меняется Костино настроение в зависимости от того, что он чувствовал и испытывал. Он понижает и приглушает голос – это протест. Голос тонкий, хрупкий, ехидный – это ирония или глубокое удивление. Почти проговаривает слова тихо, осторожно – это, пожалуй, любовь, только любовь….
    Ярость и боль, прорывавшиеся в крике, доводили до дрожи, но это оставалось незамеченным на общем фоне…. Что ж, вероятно, так и должно быть.
    Костя с Катей вместе вышли из дома – он всегда провожал её. На большом и шумном проспекте Катя спросила:
    - Костя, когда ты снимаешь этот свой экзотический шарф?
    - Никогда, - улыбнулся он и стал искать в небе солнце, которое уже стояло высоко.
    - Почему? Ты действительно такой экзотик?
    - Да нет, пожал плечами Костя. – А тебя раздражает красный цвет?
    - А почему не галстук?
    - Ох… - вздохнул. – Тебе интересно, почему красный? Ты знаешь, я так понимаю, что в природе нет чисто белого цвета. А так я бы предпочёл белый, наверное, но я люблю огонь.
    - Костя…. Не обращай внимания на глупости, которые я говорю – просто я хочу остаться с тобой подольше.
    - Да? – его тихий вопрос. – Ну, давай….
    Метро развело их в разные стороны, разлучив до вечера.
    «Мрак… - думал Костя, тихо что-то напевая про себя в такт шагам. – Полный мрак…»
    В его институте в коридоре заседала кружком изящная компания второкурсников – блестящих декоративных девочек дополняли мальчики в строгих костюмах. Костя уловил знакомые звуки музыки и поморщился – второкурсники сидели вокруг магнитофона, слушая сильный Костин голос на достаточно плохонькой записи. Они были так увлечены, что не заметили самого Костю, спокойно прошедшего мимо.
    «… о, республика объединённых этажей…
          Гвардия ночи несёт караул до утра,
          Определенность нужна лишь тому, кто хочет скорей,
         Здесь же никогда не поздно и никогда не пора…»
    Здесь всё было странным – он мог спокойно бродить по коридорам, не снимая тёмных очков – всё равно то, что ему внушали много лет, казалось полным мраком.
    Он принимал всё, кроме шаблонов, которым его неуклонно и неумолимо заставляли следовать. Иногда он не выдерживал и срывался. Он шутя справлялся с любым заданием, схватывал на лету и быстро запоминал. Костя – универсальный человек, у него всегда всё хорошо…. Это – его имидж, это принимали все, а в душу заглянуть никто и не пытался, да Костя и не любил, когда в душу лезут – он считал, что туда можно попасть, лишь обратившись в свет вроде солнечного. А здесь царил мрак, полный мрак….
    Мрак его чердака по сравнению со здешним казался просто раем…. Мрак царил везде, и даже когда он слышал свой голос на магнитофоне, он понимал – его слова ничего не изменят. Ему лишь хотелось приглушить звук…. Или нет, наоборот, включить на всю катушку, но сделать это должен был кто-то другой.
    Ещё он хотел, чтобы они увидели, как он поёт, как корчит из себя красивого демона, производя руками странные порывистые движения, словно пытаясь вырваться из того тумана, которым он окружён помимо воли…. А здесь его считали своим достоянием: есть, мол, у нас такой Костя, так он – музыкант…. Да, песни сам пишет. Хорошие такие песни…. Но ему казалось, что его не принимают всерьёз, или восхищение им приобретает такие формы, что порой от восторга с ним забывают здороваться.
    А преподаватели – «а этот парень неглуп… к тому же, хитёр и расчётлив, бродяга… в жизни не пропадёт….» Когда он входил, красный шарф взлетал за ним лёгким ярким пятном, и на него оглядывались –
    «… ну-ка, камикадзе, давай-давай!..»
    «Мрак», - думал Костя, уходя. Один луч тёмного царства не разбудит…. Им предпочитали любоваться издали, на него ссылались, как на гордость курса, но близко с ним никто сходиться не хотел. Нет, конечно, друзья у него были, но они, возможно, боялись обжечься, заразиться его энергией и полным равнодушием к учёбе, которая для прочих была целью. Голова его была занята совершенно другим.
    «Мрак, - думал Костя, вздыхая, - ой, мама, какой же всё-таки кругом мрак…»
    Так он думал и тогда, когда шёл по коридору и увидел, как красивая компания в сторонке слушает его музыку. «А интересно, о чём я пою в их сознании? – однажды подумалось ему. – О танце, о ритме и… всё». Он оборачивался и видел, что он идёт по этому пути один, только две-три тени колышутся за спиной.
    Сашке повезло – у него были сомнения, зато не было противоречий. В школе его встречали, как героя – совали какие-то кассеты, расспрашивали о старшем брате.
    - Как там Костя поживает?
    - Слушай, он так классно играл вчера!
    - У тебя, оказывается, такой крутой брат….
    - А он ещё играть будет? А?
    - Сашка, ты позови послушать в следующий раз – он же настоящий рокер, твой Костя – всё в лучших традициях….
    - Вы ещё о нём не всё знаете! – возражал Саша, но его даже не слушали – достаточно было взглянуть на Костю, чтобы понять, что у него дар.
    Костя был своим парнем, не заносился, хотя от природы был горд. Он с ними нашёл общий язык уже с магнитофонных записей – если слова его песен были непросты, то чувства были понятны. К тому же, ещё более упрощал общение Костин имидж, и поэтому дворовые мальчишки понимали его с полуслова.
    Любовь-страсть…. Это всё равно, что вскарабкаться на тонкую ветку дерева, что растёт под окном любимой, рискуя сорваться, но поймать-таки её испуганно-удивлённый и восхищённый взгляд…. Может, потому, что этого было бы слишком много, любовь к Косте пока не шла – может, нарочно обходила стороной, щадила, иначе он добровольно сгорел бы в её огне.
    Пока ему хватало страсти к жизни, даже такой мрачной, нелепой, порой идиотской, жестокой…. Всё равно – он любил жизнь и до безумия хотел жить – как следует это делать всем.
    Против своего дара обречённого Костя не возражал – нет, он пребывал в упоении – риск, высота, огонь…. Он это всё обожествлял. В нём дремала кровь языческих предков, для которых не было грехов, ведь, по сути, грех – проявление истинной человеческой натуры. Костя был согласен с Гессе и охотно принял бы новую религию единого бога света и тьмы, если бы не его свободолюбие, независимость и гордость, которые тоже считались грехом.
    «Отношения с Богом у меня напряжённые: я Его люблю, а Он меня – нет», - признавался Костя Сашке. Тут Костя был искренен. Тем не менее, он продолжал свои поиски, эксперименты в музыке.
    За порогом института он мгновенно выкинул из головы всю ненужную информацию, услышанную здесь, оставив её за тяжёлыми дверями. Он любил возвращаться домой вечером, трястись в метро, смущая всех бунтарской кожанкой и тёмными очками. Он хотел, чтобы его красный шарф резал глаза. Ему порой казалось странным, что он видит вокруг так много чёрного цвета – это рокерский цвет, да и кожанка – одежда музыкантов, а нынче чёрное носит, кто попало. Он же имеет на это право, он знает, зачем он здесь….
    Бывало, в разговоре с братом Костя замечал:
    - Знаешь, по-моему, мы забываем о том, что мы – люди всё-таки…. Ведь сколько людей, столько и следов должно остаться, а ты их видел, эти следы? Я – нет. После миллиардов людей остаются только ряды могил…. Я преклоняюсь перед теми, кто сумел-таки что-то сделать, доказав своё истинное предназначение. Раз уж ты – человек, то будь добр, оставь о себе память….
    - Ни фига запросы у тебя!
    - Ну, я понимаю, что это нелегко, поэтому мало кто это делает.
    - Ты-то – музыкант….
    - Ну, да – вот один из возможных способов. Но главное – душа, и ты человек, пока чувствуешь её в себе. С открытие в себе души открываешь целый мир, и больше уже не успокоиться – начинаешь искать, творить, жить по-настоящему…. Вот тогда ты – человек.
    - Знаешь что, Костя, - поразился Саша чудесному полёту Костиной мысли, - если ты действительно так считаешь, то это колоссально…. Но ты ведь своим друзьям об этом не говоришь….
    - Ух…. Я ведь не проповедник, понимаешь? Я – свой парень, и всё…. Ну, и играю чуть-чуть. Я другим в своём родном дворе и не буду – это неестественно.
    - Но, Костя, - возразил Саша, - получается, что ты сознательно стараешься быть, как все….
    - Может быть, - усмехается, - только я в этом ничего плохого не вижу.
    - Ну, хорошо, а в музыке?
    - Ну, так и пусть моё превосходство будет ощущаться только в музыке, - с заговорщицким видом подмигнул Костя младшему брату. – На самом же деле я такой же, как все, понял?
    Саша подумал, помолчал:
    - Мне кажется, это только внешне.
    - Если я играю музыку, это ничего не значит….
    «… когда ты в душе – Сид Вишес,
           А на деле Иосиф Кобзон…»
    - Это ведь тоже уровень исполнителя, - продолжал Костя. – И я хочу оставить свой след именно в музыке, там, где тщеславию не место….
    Костя лишь наедине с собой всерьёз размышлял о высоких материях, а в реальности он поступал так, как считал верным и нужным, скорее, интуитивно. Он ждал пробуждения, хотя и не спал. Он жёг и гулял – это он считал своей жизнью, и ему не приходило в голову жить как-то иначе, так, как хотят другие. Но он жил так, как хотела его стая, а стае нравилось, как живёт Костя – такое вот взаимопонимание. Стая – это условно, конечно – просто все они были повязаны накрепко.
    Саша тянулся к брату и тянул озябшие руки к костру, который тот разжигал одним лишь взглядом. Он загорался и тогда, когда на чердаке среди притихших, сидящих по углам ребят, озабоченных чем-то своим, возникала вдруг музыка….
    Однажды Саша, шляясь в одиночестве по их громадной квартире, вдруг остановился, взглянув на стену. На стене было Костино фото. Обычная цветная фотокарточка, затерявшаяся среди гигантских плакатов с изображениями рок-монстров. Сашу остановил Костин взгляд.
    Он подошёл ближе – на фото Костино лицо казалось спокойным и неподвижным, но глаза были живые, лучились тайным светом. Настораживающий, магнетический взгляд….
    «И знаю вроде, для чего я нужен, да выразить не могу», - вспомнил он слова брата. Он улыбался, а глаза таили мятежность вперемешку с обаянием. Тонкие складки у губ – он улыбался, а вот та резкая морщинка на лбу – это после той стычки с прихватчиками, Саша помнит…. Улыбается, обволакивает взглядом, а тени пережитого – они здесь, они всегда с ним.
    Спокойствие и бунт – как все эти противоречия гармонично сочетались в нём? Позже о нём кто-то сказал – сколько бы Костя крестов и образов на себя не повесил, всё равно он останется язычником, и день с Солнцем будет ему ближе ночи…. Что ж, возможно, только это будет позже, позже….
    О многом молчал старший брат…. Катя была удивлена, застав Сашу за созерцанием стены Костиной комнаты, которую она терпеть не могла, хотя и её взгляд чаще всего задерживался именно на этой фотографии. Она спросила лишь:
    - Кости ещё нет?
    Саша взглянул на часы:
    - Скоро будет… - и исчез.
    !Фантастические у них отношения… - промелькнула у неё мысль. – Один – реалист, другой – эмпириокритицист…»
    Костя, ну, почему ты такой? Будь мы с тобой попроще…. Ну, почему ты не такой, как все?.. А Костя спокойно и чуть цинично, как всегда, усмехался с фотографии:
    «… ха, это всё-таки шанс остаться сытым или живым –
           Здесь каждому разрешено стать первым или вторым…»
    Наступил вечер, и он вернулся. Они расположились во дворе, Костя глядит исподлобья на прохожих, которым порой кажется, что плохие мальчики – это целое явление, и глаза его странно светлы. Он будто задумался о чём-то далёком, и в то же время земном. Он вечером будет играть, и ещё встретит Катю…. Он ещё не знает, что скажет ей. Поцелует на глазах у всех – да, ему не хватает её, и ничего такого, и всё же он не уверен, что ему не хватает именно Кати.
    Сказал же Леннон: «Люси в небесах с бриллиантами – это женщина, которая однажды придёт, чтобы спасти меня…» Спасать Костю? От кого? От чего? Абсурд. Возможно, здесь таких просто нет – в его городе, в его жизни, да и, походе, не будет…. Костя мечтал о свободе, которая ела, губила его, и об этом ничего не знала Катя.
    Для Кати свобода наступала тогда, когда гас свет, и они оставались вдвоём. А он в этот миг думал о другом – он просто вспоминал….
    Сегодня он ехал в трамвае из института и смотрел в окно. Торопил время, как обычно, трамвай спешил вперёд по рельсам, и вдруг именно тогда, когда он набирал скорость, Костя увидел…. Нет, он лишь проезжал мимо какого-то здания с высокой крышей, и ему удалось разглядеть там танцующую девушку.
    Она кружилась в центре этой ровной и огромной крыши со скоростью ветра, раскинув руки, точно крылья. «Как будто её кружит ветер…» - подумал он и внезапно понял, что именно вот это и есть свобода.
    Потом девушка в каком-то отчаянно дерзком, детском порыве разбежалась и понеслась от середины к самому краю крыши. Казалось, ещё немного, иона упадёт, но в самый последний момент она остановилась и, как ему показалось, рассмеялась тоже по-детски счастливо…. Такой Костя впервые воочию увидел свободу, и сейчас об этом он думал, думал всего одно мгновение…. Его крыша была покатой и не такой большой.
    - Костя, - прервал его размышления Игорь, - тут на днях «ДДТ» приезжает с новой программой – ты как, пойдёшь?
    - А вы?
    - А мы идём!
    - Ну, значит, мы вместе, - улыбнулся. – Надо Сашке сказать.
    - Ага, - пробурчал Петя, выглядевший, как загулявший интеллигент, - а я так своего младшего вообще сюда не пускаю – достал уже….
    Это было правдой – Петька гнал его не то в шутку, не то всерьёз, хотя тому было страшно интересно, что же тут у них за мир….
    Иногда Косте казалось, что он здесь лишь проездом, что он кочует по дворам лишь потому, что скоро уезжать…. Возможно, это было из-за частых наездов в Москву. Самопальные магнитофонные записи хранили Костин голос – и Москва тоже Костю знала, и московские девчонки по нему страдали. Хозяева флэтов, где он останавливался, Костю любили и всячески рекламировали его и его песни в среде андеграунда. Но жил он в своём городе, особо по поводу Москвы не тревожась.
    И всё же его языческой энергии нужен был толчок для выхода наружу, чтобы сам он это осознал. А знание приходит постепенно, но верно….
    О нём и его музыке много говорили, хотя он не был звездой, не имел никакого отношения к шоу-бизнесу и даже никогда не играл в переходах метро, хотя мог бы. Его называли шутом, комедиантом, героем, огнепоклонником, хулиганом, гением в обличье красивого демона – всякое бывало, но все признавали в нём гармоничное единство ума и чувств. Идеальное сочетание для музыканта….
    Когда он, манипулируя красным длинным шарфом, выплёскивал шквал энергии на слушателей, он был страшен и красив. Он провоцировал страсти, и он был рождён, чтобы играть…. Он постепенно шёл и шёл вперёд, но, глядя в Костины глаза, тёмные и резко очерченные злыми чёрными стрелками, его друзья ничего не понимали.
    - Костя, а, Кость?
    - Ну?
    - Где твой дом? Что тебе нужно? Какой ты, а? Костя, кто ты?
    - А я не знаю. Если бы я мог разобраться в себе, это было бы что-то, но ведь я не могу…. Внутри меня идёт вечная война, поэтому я не могу точно сказать, что мне нужно, и я не знаю, надолго ли это. Скорее всего, навсегда….
    Он взрослел, он становился поэтом, успевая при этом учиться на экономиста. А Катю тревожило то, что она чувствовала – с каждым его шагом вперёд он отдаляется от неё, она остаётся одна, он её оставляет. И всё потому, что она, Катя, остаётся на том же месте, не двигаясь ни назад, ни вперёд. А вот ему было не устоять на одном месте, он рвался вперёд, и как-то постепенно он пришёл к настоящей поэзии.
    «… а на кресте не спекается кровь, и гвозди так и не смогли заржаветь,
           И как пролог – всё так же Любовь, а как пролог – всё та же Смерть…»
    Новая грань оказалась переходной. Раньше в его песнях было мало лирики – поговаривали, что всю его страсть открываешь лишь в реальной любви, не в песнях…. Теперь всё было яростно и откровенно, но и светло.
    И всё чаще и чаще Костя задумывался о том, что Катя – это только этап, но он был слишком привязан к ней, потому что слишком долго её завоёвывал и слишком много с ней разделил. К тому же, любовь была чем-то светлым в его жизни – как и музыка. Музыка перевешивала. Но так было недолго, потому что однажды появилась она, и всё…. И всё.
    Обычный концерт. Вроде всё, как всегда. В то время как вошедший медленно и мягко, как кот, Костя целовал нежно и страстно, до головокружения, Катю в стороне, у лестницы, в то время как их руки жадно искали опору, Игорь сидел в углу и пел, усмехаясь, на двух аккордах, пытаясь, однако, быть серьёзным:
    - Щедрый ёжик, ёжик щедрый,
      Щедрый ёжик, щедрый ёж…
    И так без конца, монотонно и заунывно. А народу собралось уже достаточно, и пока Костя с Катей, укрывшимся на миг во тьме, было их не видно.
    Он вышел на свет и увидел Сашу в его неизменной джинсовой куртке у окна, увидел парней и девчонок, ожидающих его, переговаривавшихся. Они ждали его, и ему стало тепло. И тогда его взгляд, холодный и тревожный, тоже внезапно потеплел и вдруг… столкнулся с другим взглядом.
    Костя на мгновение застыл на месте и стал искать в этих тёмных глазах ответ, хотя Катя обнимала его за плечи, всем своим видом показывая: он – мой…. Потом он опомнился и разглядел лицо. Девушка, сидевшая в тёмном углу, сначала незаметная, но заходящее солнце сделало её облик непостижимым и таинственным. Так вот: это может показаться смешным, но именно в этот момент в этих глазах Костя нашёл то, что искал.
    Девушка в чёрном, с непослушными тёмными волосами остановила его лишь на миг, подумалось ему. Он забыл о том, какой тип женщин он предпочитает – он просто нашёл ответ на все тревожащие его вопросы в её глазах.
    Тонкая и хрупкая, точёная рука, подпиравшая подбородок…. Лицо неподвижно и непроницаемо, словно лик Сфинкса, а глаза горели тёмным огнём, злым, манили, отвечали….
    Костя опомнился и, склонив голову, прошёл на место и взял гитару. Снова поймал этот взгляд…. Весь концерт он чувствовал его – магия, призыв, равнодушие, ярость…. Тот самый всплеск, которого он так долго ждал. И всё.
    Ничего странного и страшного, просто он вдруг выдал в тот вечер всё, на что способен. Вскидывает голову – и снова тёмные глаза, полуулыбка Сфинкса…. Вот она порывисто обернулась к подруге, сидевшей рядом, сказала какие-то два слова – не угадать ему, какие именно, о нём ли…. И снова яростный взлёт его подбородка и страстный надрыв в голосе.
    «… ко мне – это говорю тебе я,
           Ко мне – то зовёшь меня ты…»
    Он вполне мог ошибаться, но об этом он не думал – так вышло случайно, он забудет об этом завтра же, но теперь он точно знал, что ему делать дальше.
    Как здесь оказалась эта девушка? А это её подруга разрекламировала:
    - Ты знаешь, есть одна тусовка – там можно приятно провести время… ну, не то, чтобы приятно – мне просто трудно подобрать нужное слово. Там один парень играет, Костя – он сам песни пишет, только вот ведёт он себя странно, когда их поёт…. Эротично – нет, опять-таки не то слово. Ни у кого не видела такой подачи – подавать он себя умеет, а вот контролировать – явно не слишком. Все чувства – через край, беспокойный. Отдавая свои эмоции, не боится стать беднее, да и голос поставлен, и красив он как-то по-особому….
    Собственно, подруга и вытащила Аню сюда, на этот чердак. «А он вовсе не так прост…» - подумала она. Вот странно – она искала того же, что и он, но сразу они этого друг в друге не разглядели – только поняли что-то подсознательно. Их волновало одно и то же, и это оба нашли в музыке.
    «Я знаю, как петь!..» - Костю вдохновляло внезапно открывшееся ему знание.
    «Он – безумец, но именно это…» - терзалась и дрожала Анина мысль.
    «Что это с ним? Он совершенно другой», - размышлял Саша, но втайне радовалась тому, что Костя вновь всех удивил.
    «Он не похож на себя, бог мой… - отметила про себя Катя, не сводя с него глаз весь вечер, словно впервые. – Как он играет…. Я ненавижу его, когда он играет, потому что он далеко и принадлежит всем. Но он зажёг меня, и я люблю его, люблю…»
    «Что-то у меня не получается сегодня петь с ним в унисон», - удивлялся Петя.
    А Костя пел, играл в музыку, играл в жизнь и, хоть и не смотрел, видел перед собой эти глаза, этот ответ…. Все мысли исчезли, была только музыка и гул машин где-то внизу, за окном.
    «Ненормальный…. Ну, не умеет себя вести совершенно…» - думала подруга Ани. Однако всем нравилось это безумие – всем, включая и самого Костю. Он сам создал этот образ, сам развил легенду. Он отыграл и не ждал восторгов, потому что их и не было, но то раньше…. Теперь это были настоящие концерты, и Костя был актёром, звездой…. И вдруг неожиданно для себя он услышал аплодисменты. Сначала удивился, потом насторожился, потом его лицо озарила его коронная усмешка.
    Он поднялся и отошёл в тень. Достал сигарету, и уже оттуда взглянул в омут тех глаз, что его встревожили…. Все стали расходиться, поднялась и Аня, и лицо её тут же изменилось – из Сфинкса она превратилась в обычную земную девушку.
    - Всё здорово…. Пошли? – подруга кивнула.
    И их взгляды столкнулись в последний раз – прямой, обволакивающий, яростный и жёсткий Костин и Анин взгляд, в котором был огонь, словно разожжённый секунду назад, словно разгоравшийся ещё сильнее под порывом ветра…. Огонь и ветер – то, что прекрасно сочетается. Оба, однако, знали, что встреча мимолётна, но они и не думали о большем.
    Аня так и не призналась, какое впечатление произвёл на неё Костя и его песни, его энергия, смелый порыв, его искренность…. А Костя всё осознал до конца уже тогда, когда её шаги стихли на лестнице.
    Костя затянулся, закрыв глаза, с невероятным чувством спокойствия и обретённого знания. Но когда открыл, ища последний луч заходящего солнца в окне, в них снова горело тёмное жёсткое пламя.
    - Слушай, Костя, ты не поверишь, но это что-то новое, - это Петя. – Кажется, было бы тебе лучше петь освобождённым вокалом.
    - Не понял? – глуховато переспросил Костя.
    - Ну, твоя подача без гитары будет посильнее.
    - Дай, Петь, лучше я скажу внятно, - перебил Игорь. – У нас уже есть достаточная сумма на инструменты и усилитель.
    - Уже? – не поверил Костя.
    - Ага. И теперь можно играть электричество.
    - Вы что, с ума сошли? – возмутилась Катя. – Вы же весь дом на уши поднимите, они будут с вами лаяться и ментов вызывать.
    Услышав про ментов, Костя нахмурился – давние счёты.
    - Да нет же, нет, - уверял Петя. – Снаружи будет слышно совсем чуть-чуть…. Главное, не очень мощный усилитель взять – лишь бы нам самим было слышно.
    - И что ты хочешь сказать? – равнодушно, по-профессиональному обратился Костя к другу.
    - Ну, смотри – мы играем электричество, а у тебя – только вокал. Мы все сегодня видели, как это сильно.
    - Правда, Костя, - вмешался Саша в разговор, - это будет круто! Ты впишешься.
    - Да? Ну, раз уж ты, Сашка, так считаешь….
    - Согласен?
    - Ладно. Я всё порывался сказать пару слов о том, что я думаю по этому поводу…. Я же мечтал – это уже какой-то уровень, да?
    - Главное – обнаружить среди зрителей мальчика-мажора, - посвистывая, заметил Петя.
    - Костя, это класс, - прошептал Саша, оказавшись рядом, - это же такие записи можно сделать….
   - А ты уверен, что это не будет полным провалом? – поинтересовался Костя, думая о другом.
    - Конечно…. Таких, как ты, больше нет, и таких песен, как у тебя.
    - Да? А, ну, ладно…. Ну, так что, завтра аппарат покупаем? Какой, где?
    - Да в комиссионке – там всё есть, - пообещали друзья, покидая чердак.
    - Пошли, - тихо сказала Катя, и её мягкая рука сжала твёрдую Костину ладонь.
    Спустились по лестнице – вот и квартира. Саша ушёл спать, подкрепившись тропическим йогуртом и впечатлениями от концерта, и они остались вдвоём. Костя тут же схватил гитару и сбежал на кухню.
    - Слушай, классная тема на ум пришла…. Я сейчас.
    Катя осталась одна в темноте, а из кухни звучал какой-то новый, преображённый Костин голос. Он был доволен – получалось именно то, что он хотел выразить, и он чувствовал – это лишь начало. Закончив новую песню, он, задумавшись, сидел в обнимку с гитарой и смотрел на звёзды, видя в них отблески того огня…. Ту незнакомку он не считал просто девчонкой.
    Услышал нервные и торопливые шаги по коридору – вошла Катя, села напротив, увидела, что он задумался, загрустил, и обняла.
    - Костя, как ты мне нужен….
    На самом же деле она ненавидела его гитару, эту кухню, его песни и эту ночь, потому что она мешала ей быть с ним.
    - Катя, я новую песню написал, и это что-то совершенно….
    - Костя…. Что с тобой происходит? Может, сегодня просто такой день… - вода её голубых глаз пыталась растворить его грусть. – Что с тобой? Там все, все смотрели на тебя….
    - Ну, и что? – вздохнул он. – Ты же знаешь, я с тобой, и есть слова, которые можно говорить друг другу только ночью.
    Во мраке его комнаты, оклеенной яркими, но невидимыми во тьме плакатами, они провалились в любовь, как в бездонную пропасть.
    А потом было утро, и было солнце, и был рассвет.
    «… сторожа продолжают спать, но сон их явно нарушен –
           Сторожам всё ещё невдомёк…»
    Этим утром Костя впервые увидел новое солнце, какое-то особенное, и почувствовал, что он будто заново родился. Он ещё не знал, в чём дело, и всё же именно в это утро Костя впервые написал слово «Солнце» с большой буквы. Он не думал об этом, нет…. Он лишь вышел на верный путь. После стольких лет невзгод нужно было вот так, увидев утреннее солнце, очиститься….
    Возможно, так и становятся поэтами. И в этот день он не надел солнцезащитных очков – да, пусть будет больно глазам, зато он будет видеть свет…. Он считал, что если любить, то только такой свет, который приносит и боль, и доставляет бесконечную радость. Вот, раз светит солнце, то это в кайф, и ничего больше не надо….
    Друзья удивлялись – от вчерашнего нового Кости вроде бы не осталось и следа. Да он и не менялся – те же чёрные перчатки без пальцев, тот же длинный красный шарф…. Высокий, стройный, с руками, небрежно засунутыми в карманы, он шёл через двор, опустив голову, и улыбался.
    - Что-то нынче солнце больно яркое – глаза слепит, - произнёс с чуть виноватой улыбкой.
    - Ну, Костя, идём за инструментом…. Ох, разгуляемся мы сегодня! – радовался Петя.
    - Ну, вперёд, - в глазах Кости блеснули лукавые усталые огоньки.
    Мимо двора, который знал их с детства, мимо окон любимых, мимо беспокойных улиц…. Это часы Костиного триумфа.
    У него было много триумфов любви, точнее, страсти. Может, он ценил любовь больше музыки, да вот только ни одна из тех, кто был с ним, не спросила:
    - Костя, а кто ты? А зачем ты? А что будет потом?..
    Но никто ни о чём не спрашивал, просто они не хотели спать в одиночестве. С ним было не так страшно. Конечно, он знал об этом, ведь слишком труден был путь для того, чтобы он шёл по нему один. Но никто не оставался с ним надолго именно потому, что путь был слишком труден, да и сам Костя не хотел его ни с кем делить, он просто не хотел быть один.
    Настоящая электрическая аппаратура…. Довольны были все, но, едва они выходили за пределы своего двора, они оставляли в нём свои настоящие лица, надевая циничные усмешки. Казалось, жизнь на миг замедлила свой бег, чтобы поймать эту стаю в поле зрения.
    Костя был весел и радостно возбуждён. «Наверное, я по жизни на солнечных батарейках», - усмехнулся он, и всё же солнце было его божеством, осознавал он это или нет.
    - Нужен такой усилитель, чтоб не фонил, - рассуждал Петя.
    - Ну, разумеется – на фига нам фон? – добавил Игорь. – Надеюсь, это то, что нам нужно.
    - Твои песни сделаем в электричестве… - поймал Петя Костин взгляд. – Мои вот – акустические, подгитарные, это всё ерунда, а вот твои…. Вы только представьте – настоящий звук!
    Аппарат долго выбирали, но усталость была забыта, когда инструменты заняли своё место на чердаке, и слегка взъерошенный и ошалевший Костя провозгласил для вновь пришедших гостей, что с сегодняшнего дня они играют живое электричество. Затем последовала его обаятельная и торжествующая улыбка.
    - И ты молчал? – возмутились непосвящённые.
    - Ну, а что я мог сказать? – не то виновато, не то хитро улыбнулся он. – Я и сам только вчера об этом узнал. А теперь радуйтесь вместе с нами… а также спасибо всем тем, кто помогал нам материально.
    Возможно, именно с этого дня Костя научился говорить иносказательно и красиво. В короткие вступления перед песнями Костя вкладывал всю свою страсть и боль, и его слушали…. Да, больше слушали, чем слышали, и всё же это большой плюс.
    Петя, Игорь и Костя обожали копаться в проводах, подключая инструменты то к колонкам, то к усилителю, и это их весьма занимало. Настройка сперва радовала, потом начала немного утомлять, но так они становились настоящими музыкантами.
    Когда поставили и опробовали аппарат, после полуторачасовой зверской настройки и исполнения куплетов из разных панковских песенок басист, который, собственно, играл не на басу, а на ритм-гитаре, сел к микрофону и начал бодро и монотонно:
    - На столе стоит таз,
      А в тазу лежит глаз,
      А в тазу чей-то нос –
      Это я его принёс…
    Это был чистейшей воды панк, и его манера исполнения очень скоро завела и воодушевила тех, кто был на чердаке.
    - Я – работник морга,
      Ножик перочинный,
      Я работал долго,
      Галстук пионерский…
    Далее следовал оглушительный ор. Публика завелась, Костя сидел в углу с сигаретой и красивой, чуть небрежно согнутой руке, улыбался и молча слушал.
    - У меня сидит гость,
      Ну, а в нём торчит гвоздь –
      Это я его забил,
      Чтобы он не уходил…
    Этого парня звали Стас Гражданцев. Он безумно гордился тем, что его фамилия созвучна знаменитой «Гражданской обороне» и славился тем, что не любил отдавать долги.
    Костя кривил в улыбке тонкие губы, наблюдая за ним из угла. Рядом сидел Саша и внимательно слушал Стаса Гражданцева.
    - Отлично аппарат работает, да, Сашка? – после долгого молчания произнёс Костя, блеснув потемневшими глазами и затушив окурок.
    - А ты почему не играешь? – задал младший брат вполне уместный вопрос.
    - Ну, почему… - задумался Костя. – Это не мой стиль. Хотя против панков ничего не имею…. К тому же, если Стасика допустили до гитары, его фиг оторвёшь.
    - А твоя подача лучше… и я, честно говоря, считаю, что этого Стасика лучше посадить обратно за бас.
    - Да ладно тебе…. Я несколько сменил стиль, - признался он. – Теперь я пою немного о другом. Не знаю уж, как и почему так получилось, но я уверен, что после того, что было раньше….
    - Костя, а что, концерта не будет? – послышался твёрдый голос из тёмного угла.
    - А что, намечался концерт? – слегка удивился Костя, обернувшись на голос, и его рука, протянувшаяся не то за медиатором, не то за сигаретой, резко упала вниз.
    У Кати, что отходила поболтать с подругой, в который раз замерло сердце – она любовалась его жестами, магнетически-притягательным лицом, но этого её мимолётного взгляда Костя не заметил, или сделал вид, что не заметил.
    - А что, концерта не будет? – заволновались все присутствующие. – А говорили, будет нечто особенное….
    - Сыграй, Костя!
    Он лишь усмехнулся краем губ, поднялся, ещё тёмный и сумрачный, но словно какой-то новый, окрылённый…. Все взгляды обратились на него, и Стас Гражданцев, глубоко вздохнув, был вынужден уступить Косте место у микрофона. Костя отодвинул ногой стул, оставленный Стасом, перекинулся парой слов с Петей, который посмеялся и кивнул.
    Игорь уже давно сидел с гитарой наперевес и ждал сигнала к началу. Костя подмигнул Саше, развязал на шее длиннющий красный шарф, потом попытался уловить, о чём думает Катя, глядя на все эти приготовления не то внимательно, не то насмешливо, и так и не смог….
    Едва ударник начал счёт, Костя уже жил этим ритмом. Вот и секрет нового имиджа – просто следовать за музыкой. Шоу одного актёра, хотя ничего сверхъестественного он не делал…. Ещё не было его ужасающе подведённых глаз – потом он стал так делать нарочно, признаваясь, что у его музыки и ритма совсем другое, слегка видоизменённое, но его, Костино, лицо.
    Новый электрический саунд сразу захватил его и моментально свёл с ума – он знал, что так бывает, но никогда не думал, что это захватит его так скоро и так полно – у этой страсти не было конца.
    Он воспринимал ритм, и он правил Костей и его чувствами, словно он сам состоял из музыки. Он стоял у микрофона, и он играл. Играл в свою любимую игру под названием рок-н-ролл, и играл он потрясающе. Он стал участником действа…. Его каблук стал непроизвольно отбивать ритм – собственно говоря, с этого всё и началось. Затем рука медленно и плавно взвилась вверх, уже зная, когда резко опустится вниз…. Далее всё уже было просто и естественно, словно танец, словно привычный ритуал.
    Косте уже трудно было удержаться на месте, хотя от микрофона он не отходил. Он знал, когда вскинуть голову с гордой и страдальческой гримасой на бледном лице, а когда бросить голову вниз с видом отчаянного, обречённого фаталиста…. Итак, новую науку он постигал очень быстро. От его торжествующего, неистового лица нельзя было отвести глаз.
    Его руки, словно перебитые крылья, то резко взмывали вверх, то плавно летели вниз. Он вёл себя по волнам музыки, и каждая клетка его тела чувствовала волны электричества.
    Да, его надо было видеть…. Весь концерт – как непрерывный поток энергии. Лишь иногда он останавливался, но напряжение не спадало. Возможно, только на медленных песнях он замирал, затихал, становился загадочным и грустным. Медленный темп он не считал своим, и он опускал свой горящий непокорный взгляд лишь на миг, чтобы затем снова вздёрнуть подбородок.
    Возможно, он и сам от себя такого не ожидал, хотя об этом он и не думал. Его глаза сумасшедшее блестели, и очень скоро он уже знал, когда вести мелодию ровно, когда понизить голос до хрипа, когда сорвать в крике, когда повысить, сменив темп, когда до боли нежно сымпровизировать…. Да, он был актёром не только в жизни, научившей его быть циничным – он был актёром здесь, на чердаке. И в этот первый электрический вечер он затмил даже Стаса Гражданцева с его панковскими откровениями – он показал всё, на что способен, в полную силу….
    Костя долго медлил, и вот, наконец, он получил возможность реализовать то, что чувствовал в действительности. Он был похож на бешеного беса, неистового, красивого демона. Кому-то он в эти мгновения внушал бешеную страсть, кому-то – страх, кому-то он казался странным, но никому он не казался смешным или неестественным – нет, он оставался собой…. Да, этот вечер был слишком необычен.
    И когда музыка кончилась, Костя на мгновение застыл на месте и чуть растерялся – он не знал, что делать дальше. На лице – блаженное изумление и ещё не прошедшая тень горячего неистовства. Помолчав и переводя дыхание, он выдохнул:
    - Вот и всё…. Да….
    Он скрылся на лестнице, сел на ступени и закурил, долго глядя на огонь зажигалки. На его висках блестели мелкие капельки пота, но он не чувствовал усталости.
    «… эй, вы – как эта игра вам?..»
    А его друзья просто не знали, как реагировать…. Так что же произошло? Да просто в тот день все поняли, что он уже другой.
    Молчание длилось недолго. В полной и глухой тишине кто-то из друзей тихо обронил:
    - Браво, Костя….
    Аплодисменты. А Костя сидел на ступенях в стороне и молчал, но углы его губ, дрогнув, растянулись в лёгкой улыбке. В этот вечер его никто не узнавал.
    Новую, внезапно возникшую дистанцию Костя долго выносить не мог, поэтому он поднялся, сказав хрипловато и просто:
    - Ну, всё, тогда, наверное, на сегодня….
    Гул голосов:
    - Это было что-то….
    - Круто!
    - Завтра играете?
    - Ага, - кивнул, опустив голову.
    Входя, он на миг задержался, блестящим взором поискав Катю и, подойдя, сказал:
    - Ну, пошли, что ли….
    Стая не спешила расходиться – ему глядели вслед до тех пор, пока Костя и Катя, обнявшись, не сошли с лестницы и не скрылись.
    - Ну, как? – поинтересовался Петя, открывая банку с пивом. – Хорош, а?
    - Это было уже давно, но убедились мы в этом только сегодня, - заметил Игорь, пряча гитару в чехол. – Правда же, Сашка?
    Младший брат Кости только кивнул – он ещё был в шоке, он не остыл, не ожидал….
    - Да. Кажется, я это знал, что это… так.
    Кажется, и сам Костя был шокирован собственным выступлением.
    «… ведь я предупреждал, что на рассвете будет ветер,
           И я войду в ваш дом…»
    Он был счастлив дикой, свободной радостью. А вот Катя всё прекрасно видела. Он был далёк от неё, страшно далёк, но его страсть передалась и ей. Она была потрясена – да, конечно, она знала, что он может быть таким, но только с ней – так она думала в те минуты.
    «… я подниму тебя вверх – я умею летать…»
    И вот он уходит вместе с ней…. Тот, кто только что поразил, убил всех, потряс даже самых близких друзей, отлично знавших его. Он, слегка небрежно обняв, уходит вместе с ней.
    Спускаясь по лестнице, она остановилась. Костя обернулся к ней, и Катя тут же прочла, уловила в его глазах абсолютно новый свет, боль, страсть, тоску по тому, что всё это неистовство кончилось.
    Закружилась голова…. А для неё неистовство продолжалось. Вихрь, настигший их после шока, закружил их здесь, на пустынной лестнице.
    - Я люблю тебя… - прошептала она, ведь ей так хотелось, чтобы всё продолжалось, но только для неё одной….
    Руки на плечи, дыхание смешалось, и больше нет ничего, кроме его властных губ….
    Потом всё понеслось с привычной скоростью, и пока ключ поворачивался в замке двери, он обернулся и зачем-то спросил:
    - Тебе правда понравилось?
    - Ты не знаешь, каким ты был… - выдохнула она.
    «… я чувствую начало конца, чувствую ток…. Шок…»
    - А я ведь ничего такого не делал, - сверкнул Костя загадочным, обволакивающим и страстным тёмным взором. – Я просто был самим собой, настоящим…. Только показал, что чувствую.
    - Мне ли этого не знать?
    Ей было невыносимо отдаляться от него, и вот теперь они снова были вместе. Но Катя никогда не думала, что Костя может быть таким, потому что она не знала его до конца.
    Раньше он для неё был просто смелым, безрассудным парнем, который покорял своей независимостью, искренностью и даже цинизмом. К тому же, его взгляд был порой красноречивее любых слов.
    И в эту ночь он мало что сказал. На какой-то миг он увидел в глазах Кати знакомый, сжигающий, поглощающий его огонь, но то была иллюзия – он отлично помнил, где именно он видел тот огонь. Возможно, он не увидит его больше никогда – кто знает….
    Да, каждая любовь для Кости была событием – иначе и быть не могло, но дело всё в том, что у Кости был большой необъятный мир, и в узкие двери и квартиры его подружек этот огромный мир не помещался, а ему нужно было продолжение, в котором он бы обрёл себя, получил то, чего ему так не хватало. Он был не властен над своей судьбой.
    «… небо в звёздах, рек серебро да костров горячая медь,
           Наш дух – Воздух, нам ли с тобой не петь?..»
    Его слушали, ему внимали, страдали вместе с ним, боролись, его слышали…. Внимательные глаза, лица…. На лицах – экстаз, злое напряжение. Боль и радость Кости равнялась их боли и радости, потому что все они жили одной жизнью, и вдруг на Костю нашло чёрно-красное озарение.
    Стоп-кадр.
    Случайно зашедший парень притулился к пыльной стене, сигарета дрожит в его нервной руке. В его глазах – тень огня, зажжённого Костей. «Он – это я», - думает он, и он прав.
    Вот один из стаи друзей-завсегдатаев чердака – он знает Костю с детства, но не узнаёт его по взмахам рук и движений длинного красного шарфа. Но согласно кивает – да, он может, мол, я знаю, он ещё и не такое может…. Да, ты незнакомый, непонятный, но ты прав, прав….
    А вот этот давно ходит на концерты и фанатеет от Костиных песен. А та девчонка, забыв обо всём вокруг, чувствуя слабую опору пола и стены, глядит и глядит на Костю, кружащегося в ярком красно-чёрном вихре, пронзая её стрелами своих слов. Костя беспощаден и к себе, и к ней – бьёт больно, смотрит странно, улыбается едко, а потом вдруг шепчет что-то с мольбой. Он ждёт. Он и красив, и страшен в своём неистовстве, и всё же…. Невозможно отвести глаз.
    Всё это было наяву, но в эту ночь он вдруг явственно увидел это во сне.
    Ему стало как-то неспокойно – не то чтобы он ужаснулся тому, каким он стал – нет, Косте это даже нравилось. Он пробудился странным, он улыбался, но улыбка ярости, экстаза его сценического двойника теперь была просто улыбкой Кости, обаятельной и умиротворённой. Была только тайна, которую он жаждал разгадать.
    Он проснулся среди ночи и тьмы, глянул в окно. Сумрачно, комнату обволакивала злая, но приятная темнота, за окном тоже темно, душно и тихо, хотя проглядывала живительная зелень листвы. Фонарь, обычно горевший по ту сторону, потух или попросту ослеп. Он понял, что он проснулся из-за тревожащей его душу мелодии и новых слов. Это – его новая песня. Ассоциативный ряд, возникший ниоткуда, как и полагается, как и заведено у гениев.
    Ха, поди скажи Косте, что он – гений! Он бы рассмеялся в лицо специалисту, рассчитавшему это с помощью всяческих заумных теорий. Не на теориях держится мир….
    - Не спишь? – Катя словно почувствовала что-то и проснулась.
    - Нет… - взгляд чёткий и нежный на её осторожные слова. – Ночь сегодня странная.
    - Хорошо, что ты здесь, хорошо, что ты рядом со мной, хорошо, что мы вместе… - думала Катя, а вслух послала подальше и ночь, и рассвет, и учёбу, и экзамены, и всё на свете, пощадив лишь себя и его. Они оба считали, что в эту ночь, возможно, только любовь имеет смысл.
    Да, странная то была пара – у них обоих в своё время была тьма друзей и подружек, и поэтому, встретившись, они поняли, что каждый из них не так-то прост, но проигравшим в этой игре неожиданно оказался сам Костя. Катя, сгоравшая от страсти к нему и будучи уверенной в том, что лучше Кости никого нет и быть не может, кляла себя за то, что позволяла себе измены. Она слишком любила его для того, чтобы потерять, и всё же Костя ничего об этом не знал.
    А она считала, что всё должно быть просто, привыкнув к пошлым комплиментам и желая быть в центре внимания, чтобы и самой верить в собственную значимость. Конечно, то, что она получала от других, не было похоже на то, что она чувствовала с Костей, но иначе она не могла – так было удобнее. Всё получалось машинально, как в полузабытьи, и всё-таки её безумная страсть к Косте не умирала.
    Катя знала, что ей нужен именно он и никто другой, да и, возможно, Костя обо всём этом догадывался, но молчал, потому что не верил в полную искренность их отношений…. Хотя разве он не был искренним с ней?
    Ему нужна была игра, захватывающая, но не игра-флирт, а игра «пойми и прими меня таким, какой я есть», а достойного партнёра для такой игры было довольно сложно найти.
    Он любил флиртовать с незнакомыми девушками, но делал это очень тонко, иронично и ненавязчиво – возможно, за эту тонкость ведения игры его и ценили. Он любил несколько видоизменять правила, оставив суть прежней. Он любил дразнить мажоров, драться не на жизнь, а на смерть, потому что всегда побеждал. И ещё в этих играх Костя частенько полагался на судьбу, которая его щедро одаривала – наверное, хотела компенсировать то, что когда-то отняла.
    Игра в музыку получалась у него лучше, чем всё предыдущее, и это захватывало его с каждым разом всё больше и больше, да он уже и не играл вовсе, а жил так, как хочет. И вот однажды судьба решила столкнуть его с Аней ещё раз.
    Костя считал это лишь временным наваждением, но он не знал (да и она тоже не знала), что они когда-нибудь встретятся ещё раз. Костя стал другим, стал петь освобождённым вокалом, по-прежнему в разговоре после удачно сказанной фразы искал реакцию на неё, бросая хитрый и обаятельный взгляд исподлобья, но в музыке теперь он был другим, свободным.
    Итак, они встретились снова. Однажды, едва Костя мягкой походкой вошёл на чердак, он тут же заметил вновь этот огонь в тёмных неподвижных глазах, это наваждение, спалившее его дотла.
    «Уф… даже дух перехватило…» Его разбудили. Снова она.
    Он тряхнул головой, на миг прогнав это наваждение, и вспомнил о концерте.
    Что в ней такого необычного, что он не может спокойно смотреть на неё? Словно какая-то преграда ему мешает…. Безумный, беспокойный огонь. А ему приходится делать вид, будто всё, как всегда. Но на самом-то деле всё по-другому!..
    Все звуки исчезли, в ушах звенела тишина, его она притягивала, завораживала…. Пожалуй, никто этого не замечал, лишь в его взгляде и улыбке появилась не свойственная ему растерянность и какая-то глухая и глупая нежность. Но пламя их взглядов было единым целым, и они сами ещё не знали об этом.
    Костя начал игру, разбуженный этим огнём, а Аня – с тех пор, как появилась здесь, с тех пор, как вернулась, ни о чём не подозревая…. Их затягивало всё глубже и глубже, притягивало и отталкивало друг от друга, и Костя не знал, что это значит.
    Да нет же, это не любовь – это какое-то наваждение. Что такое любовь, он знал, знал уже давно и этим жил, не жалея об этом. И вдруг он так потерялся, когда однажды увидел, что она всё-таки пришла…. Зачем?
    Она бессознательно начала игру, и он потом поймёт и разглядит это, оценит, сорвёт завесу странного тумана, а пока – концерт.
    Исчезла романтическая грусть, на его лице – яростная, злая радость, неистовство…. Едва услышав звуки музыки, он намотал на шею свой красный длинный шарф и наскоро занял своё место у микрофона. Всё вокруг было на своих местах, но Костя видел всё уже в ином свете….
    Он неистовствовал, делал, что хотел, экспериментировал, зловеще красивый, фантастически нереальный. На одном дыхании – он, не давая себе отдохнуть, бросался в новую песню. Страстен и страшен. Ему нужен был лишь этот огонь в её глазах. А она подумала о том, что ей никогда не приходило в голову раньше – этот страстный и неистовый парень в кожанке и красном шарфе ей нужен. Она словно догадалась, что стояло за этим диким обликом, и она начала свою игру, хотя огонь этот зажёг именно Костя.
    Ему казалось, что последнюю песню он пел, стоя на коленях, глаза метали отравленные стрелы любви, били наповал…. Он взглянул в её сторону и закрыл глаза. Только когда музыка кончилась, он становился собой – безжалостным циником, насмешливым и обаятельным…. Возгласы одобрения, аплодисменты, одобрительные реплики друзей.
    - Класс!
    - Совсем другой звук….
    - Ага, - кивает с улыбкой, отворачивается и… оказывается лицом к лицу с Аней.
    Неожиданно…. Но он не растерялся – обаятельная улыбка, от которой заискрились его тёмные глаза. Для неё.
    - Мы ведь ещё не знакомы?
    - Я знаю, что вы – Константин, - слышит в ответ спокойный насмешливый голос.
    - Просто Костя, - уточняет. И что на него нашло?
    - А я – Аня.
    - Увидимся… - она уходила; он услышал от неё, что концерт бесподобен, а сам он – неподражаем, между строк – она искусно прикрыла восхищение иронией, и ему вдруг показалось, что это их первый и последний разговор.
    Не обернулся ей вслед, когда подошла Катя, он уже сиял, успокоенный:
    - Откуда ты, прелестное дитя?
    - Я задержалась немного, солнце моё, - ответила Катя, обнимая его. – Зато теперь я с тобой.
    - Нарочно на концерт не пришла? – интересуется он.
    - Я не люблю, когда ты достаёшься всем сразу, - усмешка.
    - А, между прочим, ты была так нужна мне… - неожиданно для себя произнеслись слова.
    - Правда? Костя, это хорошая новость.
    - А где Сашка? Обычно он всегда здесь….
    - Ну, хочешь – пойдём, посмотрим…. Ну, идём же, идём….
    Он дал себя увести, дал себе шанс забыть о пылающем огне…. Сашка оказался дома, Костя сразу успокоился и засел с ним на кухне.
    - Ты извини, - помолчав, признался младший брат, - я очень хотел, но не смог придти.
    - Что так?
    - Гулял, думал….
    - Какие-то проблемы? – Костя мгновенно стал серьёзным.
    - А у тебя? – последовал ответ.
    - Ха, у меня! – засмеялся Костя, потрепав его по плечу. – У меня всё отлично….
    - Да? Уверен?
    - Ну, ладно, что произошло? – поглядел внимательно. – Ну, давай, говори, только не застывай, понял? Ну, не будь ты похожим на меня, я ведь нехороший….
    - Все говорят, что мы похожи.
    - Мне это совсем не нравится…. Не повторяй меня – я целиком зависим от музыки, от публики, я – актёр в своём театре…. А ты не играй.
    - Это совет – сумрачный взгляд исподлобья.
    - Просто не играй, и всё…. Ну, так что случилось, а? – очень искренне и просто, так, как умеет он один.
    - Странно, Костя, вот когда у тебя что-то случается, этого не понять, но это чувствуется. А ты всегда молчишь.
    - Чёрт возьми, Сашка, забудь ты про то, что я делаю!
    «Легко сказать – забудь», - подумал Саша и вздохнул. Он ещё не научился так хорошо играть.
    - Тебя это так интересует? – чуть рассеянный вопрос.
    - Ну, а как же? – усмешка. – Разве когда-то было иначе?
    - Сейчас ты стал самим собой…. Другая музыка… словно от чего-то освободился.
    - Ага. И что?
    - Я хотел понять, откуда у тебя все эти мысли, чувства…. Я внимательно стал смотреть вокруг и забыл о времени – так было в кайф…. Я в твоём мире только гость, очарованный странник…. Только гость я в твоём мире, который ты знаешь.
    - Да нет, Сашка, не знаю я ничего, - отмахнулся Костя, - вот если бы знал…. Я лишь пытаюсь что-то понять. А откуда мой новый имидж…. Так это настоящий я, всамделишный, просто однажды решил я расслабиться, оттянуться на всю катушку – и вот, гляди-ка, получилось. И сам от себя не ожидал. А теперь мне понравилось быть таким, вот и всё…. Да понял я, понял, что ты хотел мне сказать.
    - А что с тобой-то сегодня? Я тебя никогда таким не видел…. С Катей что-то у тебя?
    - Да ну…. Хотя, знаешь, вполне вероятно, что это с ней что-то, ты прав, а мне уже всё равно. Да и ей всегда было всё равно, что со мной. Она думает, что я играю, когда я с ней, что я не умею быть нежным…. Но ведь я не играю! Это что, жизнь нас так обломала?
    Костя вздохнул, потупился, помолчал и добавил:
    - Хорошо бы, Сашка, у тебя было иначе, только по-другому-то не бывает. Всякому безумию рано или поздно приходит конец. И всё же так обидно – вот смотрит она так иронично, мол, вот как ты, Костя, умеешь играть в милого и заботливого, а я ведь знаю, что на самом деле ты жесток, зол и циничен…. Ох, мне это надоело, Сашка, честное слово, я ведь не играю….
    - Костя, не оправдывайся, ты уже всё сказал – безумию пришёл конец. Теперь ты понял, что вы уже слишком отдалились друг от друга, потому что вам нужны совершенно разные вещи, да? Ну, всё ясно – ты ведь это хотел сказать?
    - Да? Вот уж точно – не обожжёшься, так не узнаешь, что пламя опасно, но вот к пламени-то меня всегда и тянет…. Я всегда любил рисковать, но…. Сегодня мне показалось, что раньше я не любил, а только хотел. Катя ведь тоже из таких.
    - Дело совсем не в ней, да, Костя? – осторожно предположил младший брат. – Вот ты пришёл сегодня какой-то новый, торжественный, и в то же время оглушённый….
    - А ведь ты, возможно, даже и прав, - признался Костя и сцепил под подбородком узкие длинные пальцы. – Хм, может, ты и прав…. Но не думаю, что кто-то оценит мои метания.
    - Но ведь тебя слушают, восхищаются….
    - Да нет, пока они попросту шокированы, - пожав плечами, непринуждённо заметил он.
    - Пока – ты сам сказал. Считай, что это – победа.
    Но Костя знал, что это – глас вопиющего в пустыне. Он звал, бился и страдал, не надеясь на то, что между строк прочтут, откуда его смертная тоска. Только чувствовали. И многие девчонки покупались на иллюзию того, что тоскует и страдает Костя именно по ним. Всего лишь иллюзия – это ведь только в музыке…. А ведь он и для Кати тоже пел.
    «… да охрани тебя Солнце от мутных зрачков!
           Да охрани тебя Солнце от грязного рта!
           Да охрани тебя Солнце от чёрных присяг!
           Да одели тебя Солнце глазами любви!..»
    Но она его не слышала….
    Вызывающе красивый, он манил к себе. За ним были готовы пойти, но он никого никуда не звал. Они лишь чувствовали его горячий пульс…. Это немало, но он не надеялся, что его поймут.
    И всё однажды он понял, что это свершилось. Тогда, когда за окнами шёл проливной дождь, и асфальт, и стены соседнего дома были мокрыми и печальными, и внизу, по ту сторону двора, бегали одинокие люди…. Тогда, когда и он понял, насколько одинок он сам.
    Просто шёл дождь, на чердаке сидела Костина команда и он сам. Они молча слушали дождь, изредка перебрасываясь словами, типичными для данной декорации.
    «… мой театр – мой каприз,
           И кто вошёл сюда – тот уже артист…»
    Немного успокоился…. Костя сидел с сигаретой, слегка улыбаясь чему-то своему, только глаза были, пожалуй, слишком реальными.
    Пользуясь тем, что Костя не играет, за акустическую гитару засел Стас Гражданцев, и под его отчаянные глуховатые наигрыши текла беседа.
    - Костя! – окликнул Петя, и тот тут же стряхнул с себя это странное и таинственное оцепенение.
    - Что? А? – он здесь, он, собственно, никуда и не уходил.
    - Может, мне сыграть, а? А то стоит, знаешь, Стасику напиться пива и взять в руки гитару – твою, кстати, то его уже не остановить, правда?
    - Да брось, Петь, пусть Стасик играет, - Костя невозмутимо стряхнул пепел с сигареты, между тем его глаза жгли и звали. – Не заводись – ты и так в электричестве каждый вечер.
    - Ага, мы тут сидим, никого не трогаем, примус починяем, - Петя ухмыльнулся и поглядел на дно стакана, который он вертел в руках. – Мои приколы – ничто по сравнению с твоими темами. Да, да, не отрицай, я хорош только когда своим тонким голоском тебе фон создаю.
    - Петь, не надо, а… - поморщился Костя, непринуждённо щёлкая зажигалкой.
    Конечно, ему было приятно знать, что многие его ценят и уважают и за то, что он – музыкант, да и вообще…. Ему однажды дали крылья, и он взлетел. Взлетел, даже не подозревая о том, что умеет летать….
    Но он по-прежнему не знал правил игры, и даже не знал, что уже не играет. Он не знал, кто же им правит – для кого он губит и жжёт свою жизнь, ради чего рвёт свой голос, ради чего стирает линию благополучной спокойной жизни, ранее предначертанной ему, со своих ладоней….
    Поднимая глаза, он видел своё вечное божество, его Солнце. Только ему он соглашался подчиняться.
    Костя тихо сидел на чердаке в углу среди своих друзей, задумчиво улыбался чему-то своему, и вдруг Игорь вспомнил:
    - Да, Костя…. О тебе уже, между прочим, труды сочиняют.
    - Не понял? Иди ты… - отмахнулся, не поверил, думая о своём.
    - Правда, - настаивал Игорь, вынимая из-за пазухи какие-то тонкие, исписанные быстрым неровным почерком. – Я тебе не отдал сразу, так теперь эта рукопись среди фэнов твоих вовсю кочует….
    - А что это? – поднял бровь Костя. – Никак, про нас?
    - Про тебя, Костя, про тебя… - улыбнулся другу Игорь. – Помнишь, приходила сюда некая Аня – я не знаю, я-то её в лицо не помню, а с тобой она, кажется, разговаривала, да?
    - Да…. Немного, - ответил потрясённый Костя, так как её он запомнил очень хорошо.
    - Так вот – она это написала и адресовала тебе. Почитай на досуге, что ли – тебе должно понравиться.
    - Да?
    - Ага. Это ведь про твои эксперименты в области литературы и искусства.
    - Ну, ладно… - растерянно перебрал Костя тонкие листки, пребывая в шоке и поэтому не имея сил читать это сразу. – А ты уже ознакомился?
    - Да. Судя по всему, девушка тебя поняла…. Впрочем, тебе виднее, ты же спец.
    - Ладно, посмотрим, - отозвался Костя и, забившись в угол на лестнице, стал изучать рукопись, и вдруг понял, осознал, что ведь это он её на это вдохновил. А она – его, ещё тогда, когда он толком не умел петь…. Они говорили на одном языке, и она его оценила и поддержала самым непостижимым образом.
    Очень редко встречаются люди, которые могут понять тебя на все сто, а если таковой вдруг встречается, то это уже событие. Большего, наверное, и желать нельзя….
    Так вот: Костя между строк ловил её мысли, чувства, не высказанные ею, и понимал – они говорят на одном языке. И ещё больнее ему стало оттого, что он, возможно, никогда больше её не увидит, ведь она не вручила это ему лично. Она его зацепила, и это было сильнее интереса и страсти. А ведь раньше он не знал, что так бывает, и вот в один миг он вспомнил её и её глаза….
    Оказалось, что они живут в едином мире, но раздвоенном, и соединить этот мир и расширить его границы они смогут лишь тогда, когда они будут вместе, но ведь этого может и не быть – он не мог думать об этом без боли….
    А в остальном он продолжал цинично издеваться над собой и довольствоваться малым…. А что же Аня? Он поразил её, и ей было трудно в этом признаться, поэтому она решила начать с его души, а не с чувств. Она включилась в эту игру – не без умысла, надо признаться – без особых надежд, без лишних слов, только через откровенность…. Да, она была права, и ещё она не догадывалась о том, что она заметна и красива, притягательна и таинственна, и ещё в её глазах горел огонь, который Костю приворожил, и так они заметили друг друга.
    Аня вступила в увлекательную игру, а Костя решил её продолжить, поставив на карту всё, что имел – а чем же ему ещё было рисковать, если не всем ради всего? Но об этом после….
    Но с тех пор эту рукопись Костя всюду таскал с собой как суть своей души, продолжая при этом оставаться плохим мальчиком в перчатках без пальцев, с резко очерченным взглядом, порывистыми жестами и мягкой, едва заметной усмешкой. Другим он становился лишь в своих песнях.
    А рукопись действительно была необычна в своём роде, и предваряло её следующее послание:
    «Милый Константин!
    Не хочу называть вас «просто Костя», как вы мне представились – но даже несмотря на ваш угрожающе резкий и огненный имидж вы именно милый, как бы неуместно это не звучало. Впрочем, вы, конечно, заинтересовались – это же меня заставило взяться за перо? Да многое – и метаморфоза, происшедшая с вами, и тексты ваших песен, и ваша подача, конечно, тоже. Но главное – это ваша противоречивость и глубина.
    Почему противоречивость? Так ведь вы и ваш текст живёте разной жизнью, но гармонию составляет музыка и вы сами. А насчёт глубины – ничего подобного на наших чердаках давно никто не пел, сами знаете.
    Пишу я это только лишь затем, чтобы разгадать вас, и если выйдет несколько иначе, чем вы могли бы предположить, не взыщите. Знаете, кто вы? Да, именно

                Пасынок Звёзд.
    Вот теперь – мои размышления на тему, предложенную, кстати, вами.
    Иногда, довольно часто, встречаются люди, чьё раздвоение прямо бросается в глаза – с одними они одни, с другими – другие. Это и называется «имидж». Судя по тому, каков ваш имидж теперь, вы целиком и полностью ему соответствуете. Остаётся лишь гадать, какие счастливые для вас звёзды расположились именно так.
    Знаю, как вы относитесь к критике. История о многом умалчивает, кроме того, что из неприятной для вас ситуации вы вышли победителем, ведь о вас, как о былинном богатыре говорят – только о победах…. Впрочем, по всему видно, что проигрывать не любите.
    Но не спешите вырисовывать на лице циничную усмешку – не собираюсь я вас критиковать, да и не хочу. Просто уважаю вас за то, что вы решились сделать шаг. А потом ещё. И вот теперь с вами они уже ничего не смогут сделать, так и знайте. Хотите оглянуться назад, вспомнить, с чего всё началось?
    Тогда, в свой первый раз, вы меня просто оглушили. Вы впервые играли свой настоящий концерт. Своим скандальным образом вы пытаетесь отпугнуть от себя всё лишнее, да и вообще всех лишних, однако ваша сила – словно в самой энергии солнца.
    Вы видите мир в двух цветах, отрицая белое – да, вы правы, в этом мире чистоты уже нет, но солнышко-то светит, этого не отнять. Красное и чёрное – солнце во тьме, не так ли? Быть не может – да ну, бывает…. Вы протестуете против тьмы без солнца, однако на вашем чердаке – полумрак. И вдруг вы – как яркий язык острого пламени, непримиримый, метущийся….
    Чёрный цвет бунта и противоречия и красный цвет страсти и огня прекрасно сочетаются в вас – может, и не гармонично, однако в споре этих двух начал и заключена ваша сила, эта жуть и притягивает взгляды. А кто здесь ищет свет во тьме – пожалуй, никто, кроме вас….
    Да разве цвет как таковой имеет значение, если вами движет желание быть понятым? Помните Булгакова? Как страдал мастер от того, что ничто не могло его успокоить?.. Но ведь его беспокойство – его душа, любовь, память. Кажется, вы счастливы именно своим непокоем – это и не даёт заснуть, и придаёт силы для того, чтобы оставаться собой и кружиться, кружиться в танце жизни….
    Вот сейчас, читая эти строки, вы, Константин, должно быть, напряжённо пытаетесь разглядеть между строк моё лицо, мои мысли…. Но я умышленно пытаюсь раствориться во всём этом, чтобы быть честной, на равных с вами. Это лишь потому, что ваша музыка оставила след в моей душе и жжёт, не даёт это всё так просто тихо-мирно забыть…. Не даёт, понимаете? А посему ваше любопытство будет удовлетворено не сразу, по глотку, хотя будь ваша воля, вы бы выпили это всё залпом…. Что ж – посетив ваш чердак, мне было видение – посреди полной тьмы, внимательных глаз и дыма – не бутафорского, а  натурального, сигаретного, среди незнакомых, но близких людей, поправ на фиг и ко всем чертям послав всю эту тьму и полусон, явились вы.
    Явились не как принц из сказки, а как возмутитель спокойствия, как огонь, как ветер. Принялись петь то спокойно, то срывая голос. Знаете, что я вспомнила? «Чёрный ворон, что ты вьёшься…» Только ваш вечно беспокойный ворон был с раной в груди, и кровь струилась вниз алым шёлком шарфа – ей, этой ране, никогда не суждено затянуться…. И ещё: я заметила, что вы очень редко намеренно опускаете голову, но если и опускаете, то как-то обречённо – вот, берите меня, терзайте, вот он я….
    Но не схватить, не остановить – вы слишком неуловимы, слишком непримиримы, злы – вас просто не поймать, ну, так же, как не удаётся поймать огонь или разрезать воду. Вы именно поэтому отпугиваете от себя ярким окрасом, как хищное насекомое птиц, боясь окунуться в белый поток несуществующих чистых чувств: отсюда эта агрессивность, эти подведённые глаза…. Будить красный цвет полным отрицанием белого – наверное, и в этом есть свой умысел. Но никуда вам от себя не уйти и никого не перехитрить.
    Вот именно таким вы мне показались: держа дистанцию, чувствуется ваше дыхание, ваш локоть. Вы – дитя подворотен, и навсегда останетесь таким, потому что не сможете изменить себе. Хм, знаете, как в одном давнем фильме говаривали: «Он так произносит слово «кастрюля», как вам слово «любовь» не выговорить…» Это не про вас часом?
    Ваше слово имеет чудовищную силу – так без глубокого знания жизни не скажешь. Но всё же мало кому интересно, откуда что берётся. Но любой жест, взгляд дополняет сказанное вами, усиливает восприятие – напоминает некое священнодействие, религию… да-да, именно религию, братство равных по духу. Ведь их вы ищите и не находите, хотя тех, кто вас слышит, достаточно.
    Так вот, подходим к главному: вижу ваши корни в далёком прошлом. Были раньше славяне-язычники, староверы – жизнь на природе, животные им – братья, природа – мать родная, солнце да огонь – боги…. Оттуда всё и пошло, там вы себя искали и нашли.
    Конечно, я могу и ошибаться – в таком случае, съем свою шляпу, которую я, кстати, не ношу. Что ж, посмейтесь надо мной. Но откуда такие образы? Не старые же дома их таят…. Хотя в старых дворах разное в голову лезет – всякая трогательная романтическая чепуха, и суровость, и злость, и святость даже…. Но только не язычество – так, тень.
    Надеюсь, вам приятно, что мы говорим об одном, или хотя бы о похожем. Тому, что вы обрели себя, можно лишь позавидовать: вы черпаете силы из двух источников – красного и чёрного, солнца и тьмы, любви и горечи этого мира. Давайте вернёмся в прошлое, а? Да, знаю, для вас существует только настоящее, но ведь и вы когда-то с чего-то начинали….
    По вашим первым записям трудно было предположить, что в итоге вы придёте к такой глубине…. Нет, конечно, были в тех песнях просто фантастические чувства, ощущения, переживания, и всё же это лишь интересные зарисовочки. Занятные…. Вы в пути. Готовы ли вы теперь оглянуться назад, порадоваться за себя? Ведь тогда вы только начинали путь и, наверное, даже толком не знали, зачем всё это и почему, но узнать торопились, причём всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Вы достигли многого, и прогресс весьма ощутим.
    Итак, бросим мимолётный взгляд через плечо назад, и вот мы уже имеем честь лицезреть больших и маленьких монстров, выходящих из-под вашего пера. «Цыплёнки тоже хочут жить» - и вот они живут, и весьма довольны и собой, и вами, надо полагать.
    «Хэви», фильмы ужасов, Оззи и Элис Купер – да, были времена, когда у каждого второго жилище напоминало лабораторию Франкенштейна. Судя по всему, это было сначала. Монстры – «это – лишь повод выпустить когти». Вы и сами стали своего рода Франкенштейном, устроив фабрику чудовищ, но разве может уважающий себя вышеупомянутый доктор выпускать и складировать чудовищ всю жизнь? А может, это – реверанс в сторону учителей и родителей – «доктор Франкенштейн, что вы застыли, эй, смотрите на меня, я – результат ваших идей!!!» Но, несмотря на навязчивую идею «посадить на колени и заставить пить портвейн», вы отважились отказаться от монстров, сделав решительный шаг в ином направлении.
    Вот ваш соковыжиматель – вы с ним ролями поменялись. Как в сказках, где, если уж взял в руки весло – всё, конец, ты уже не король, а простой перевозчик, и теперь ты должен перевозить людей с одного берега реки на другой до тех пор, пока это весло не удастся всучить кому-нибудь другому. Вот и выходит, что «я – твой соковыжиматель, ты – мой соковыжиматель», и так без конца.
    Но вот вы подняли глаза, посмотрели наверх…. Что вы там увидели, а, Константин? Как? Откуда взялось знание? Как вам удалось вознестись столь высоко? Предвижу ваш ответ – никуда, мол, я не возносился, здесь я, рядом, ищу глаза…. А звёзды – они помогают, оберегают.
    Вы позволите теперь мне циничную усмешку? Вы наверняка думали, что сложно принять ваш злой, с громами и молниями, огнём и тьмой проникнутый образ? Ту живительную силу, которой вы поклоняетесь бессознательно, на самом деле будучи абсолютно свободным от всякого рода культов? Но с какой стороны не подойди – всё броня, вы – на фоне обшарпанной кирпичной стены с непокорным взглядом: вот он я! Защита от постороннего влияния своей чистой и ранимой души…. Но знаете, Константин, за показной злостью трудно скрыть боль, хотя вы – прекрасный актёр, с чем я вас и поздравляю…. Впрочем, это всё так, заметки на полях, и очень интересно, совпадут ли наши Nota bene.
    Тёплое гнездо не для вас – или для вас, но лишь на время. Стремление к теплу естественно для каждого, а вот к свету, такому всеобъемлющему, но и далёкому…. Странная мечта, только для сумасшедших, для избранных. Рождённые небом всегда ощущают связь с ним, не так ли? Но достичь высшей истины невозможно – только идти к ней, как к далёкому горизонту страдающим мятежным душам с пафосом свободы. И можете сколько угодно опровергать мои доводы насчёт вашего романтизма – это есть, и всё тут.
    Вы вышли на новый круг теперь, и слова ваши стали похожи на заклинания. И достаточно просто верить в вас – те, кто с вами, в себя так не верят, как верят в вас. Возможно, что-то было – толчок, вспышка, как у Саш-Баша. Но тот стал действительно звёздам пасынком, нелюбимым сыном, а вы… вы шли следом, вам было легче.
    Не бывает «счастья для всех и даром» - тут же на ум приходят всевозможные антиутопии, с которыми нас активно знакомили года с семнадцатого. Вам нужно тепло, а с вами говорят только звёзды. «Мы танцуем лунный вальс, хотя я не сплю, а ты спишь…» - да, она спит, не слышит! А потом вы хотите, чтобы что-то изменилось. Не все хотят идти вперёд, как вы – вполне достаточно и синицы в руках, и тёплой квартиры – как говорится, почувствуйте разницу. А предложите-ка уйти в леса – что вам скажут на это? Чем не рай для хулиганов? Но, знаете, ваше истинное лицо отменно сохранилось под маской отчаянного хулигана. Вы сами раскрылись:
    «… вот он я, смотри, Господи, и ересь моя вся со мной,
         Посреди грязи алмазные россыпи, глазами в облака, да в трясину ногой…»
    Исповеди редки, зато искренни. Любите экспериментировать. Для вас и образ ваш – эксперимент, да и жизнь - тоже, только масштабный, глобально-психологический, разве не так?
    Жизнь так приятно кружит голову, не правда ли? Остаётся лишь набирать высоту – чтобы к звёздам поближе. Вот когда я смотрела на вас из своего угла, на вас, пластичного и беснующегося, с ума сходящего и из кожи вон лезущего в своё удовольствие, я вам завидовала. Белой завистью. Свободе вашей, раскрепощённости полной и естественности. Так ведёт себя человек, столь много переживший и испытавший, и для которого уже не существует никаких страхов, и уж тем более, преград….
    Сверхчеловеческой силой наградили вас ваши звёзды, чтобы пройти через всё это. У вас большие крылья и широк их размах. Вам можно пожелать только счастливого полёта, хотя и здесь слово «счастье» вряд ли уместно, поэтому просто удачи. Ведь вы проноситесь мимо на огромной скорости, вас ничто не сможет остановить….
    Вы откровенны, Константин, и в этом – ваше превосходство и ваша уязвимость. Не все понимают, и всё же держитесь – мы вместе! Порой вы спохватываетесь: нечего метать бисер перед свиньями, и тут же себя одёргиваете. Ведь здесь все свои, и вы можете говорить в полный голос, и это до ужаса здорово и жутко, и приходит в голову шальная мысль: «Что это он делает? Да ведь так же нельзя!» Но ведь если не вы, то кто?!
    Но иногда зёрна попадают в благодатную почву. И хоть в одиночку мир не изменить, хочется поддержать вас и доказать этому миру, что возможно всё, на самом-то деле…. Вы уловили свои корни «в дремучих напевах». Вот так – одновременно и просто, и сложно…. Не знаю, обратите ли вы внимание на мои восторженные отзывы о вас и вашем творчестве, но я к этому и не стремлюсь – я лишь хочу оповестить вас о том, что вы не один. Разве вы к этому не стремитесь?
    О знании вашей собственной души вы и сами здорово сказали:
    «… согретый пожаром, морозами вскормлен,
         Раскованный ветром, решёткой крещён…»
    И ещё одна тема запала глубоко в душу своей тревогой и своей глубиной. Помните – «мы вскормлены пеплом великих побед…»?
    Откуда это, Константин? Откуда? Как вы почувствовали смысл нашей пустой и безысходной реальности? И это – притом, что жизнь прекрасна? Вся наша потерянность – именно оттуда, от пепла великих побед…. Очень сильная вещи, но ещё сильнее ощущение того, что и вы это знаете. Возможно, кто-то унесёт с собой не только частицу вашей энергии, которую вы так щедро и неистово отдаёте, но и понимание того, что же вы всё-таки хотели сказать…. Ну, да ладно – забудем о противоречиях.
    Что для вас музыка? Средство достижения цели? Теория Наполеона – да нет, для неё вы чересчур глубоки. Хотя ведь хочется повыше взлететь, а, Константин? Вот что для вас счастье – подняться повыше и увидеть всё сверху – ведь вы не один, не один, поверьте – это сознание вас и пьянит, и сводит с ума, но ведь вы и сами этого хотели. Возможно, не выделяться, но благодаря музыке это всё же произошло, хотите вы того или нет. Но, возвышаясь над суетой, вы всё же каким-то непостижимым образом умудряетесь оставаться здесь. Вы – рядом, делаете вид, что ничего особенного не происходит, и только глаза вас выдают – в них душа ваша мятежная скрывается.
    И ещё вас обуревает злая, отчаянная и гнетущая тоска по идеалу. Гессе вы должны любить, я не ошибаюсь? Вот там его герой тяготится сознанием близости, но недостижимости идеала. Помните диковинную женщину, что сказала: «Между нами – пропасть. Вот когда осознаешь всё, что происходит, и убедишься в искренности своих чувств, приходи, я буду ждать…» И вот он познаёт тайны мира и достигает уровня своего небесного идеала лишь тогда, когда он уже стар и сед, а она – на смертном одре – так я это понимаю.
    Что ж, идеал всегда близок, но недостижим – так уж повелось, но как всё-таки сладко становится от его близости….
    Вы постоянно совершенствуетесь, сами не замечая, ищите другие входы и выходы, другие миры…. Простите, но я в вас не могу видеть простого парня с гитарой со скандальным злым имиджем – вы давно уже сделались поэтом. Ведь это даже больше, чем просто поэзия:
    «… по ночам бредить луной да перечить сну,
         На заре выплеснуть боль алым облакам,
        По земле песней лететь от окна к окну
       И упасть чёрной звездой к твоим ногам…»
    Таким вас видится ваш путь…
    Что же касается ваших сравнений, олицетворений, метафор, то здесь вы – непревзойдённый мастер. Вас этому учили на экономическом, признавайтесь?.. Это шутка, конечно. К тому же, вы привыкли действовать, а не ждать, конечно. Не только смотреть и видеть…. Вы можете метаться и отчаиваться, но никогда и ни за что не откажетесь от своей веры и своего непокоя, тот, который – вы, а не придуманный образ. А посему желаю вам одного – чтобы вы всегда оставались таким. Ведь, знаете, даже самые закоренелые бунтари, попадая в тепло и достаток, меняются – им уже не хочется протестовать против чего-то, их уже всё устраивает…. Поэтому не меняйтесь – это и спасёт, и погубит, но только так можно остаться собой.
    В вас много красиво-демонического, хотя в душе вы – язычник. Пережитков демонизма полно – хотите, докажу?
    Прежде всего, о ваших цветах: красное и чёрное. Это – не только ваши цвета, но и цвета потусторонних сил, дьявольское сочетание. Выбор был сознателен или случаен? Но ведь вы же сами признались, что
    «… чёрно-красный мой цвет, но он выбран, увы, не мной,
         Кто-то очень похожий на стены давит меня собой,
        Я продолжаю петь чьи-то слова,
       Но всё же кто играет мной?..»
    А вот и ответ…. Вас прельстил и покорил его бунт, не так ли? Или это всё же произошло бессознательно? И вот ещё: что означает эта странная распевка в вашем «Театре теней», и в конце – дикий вопль? Вы знаете?
    А, между прочим, нечто подобное исполняется на шабашах – длинное, мелодичное, распевное сочетание гласных, и в конце – крик, душераздирающий, в который вкладывается вся мощь и вся боль…. Согласитесь, похожего много.
    И следующая ступень – ваша последняя работа называется «Шабаш». Вы её посвятили памяти покойного друга, но он, ваш поэтический наставник, согласитесь, к шабашу имеет очень отдалённое отношение, если вообще имеет…. А может, игра слов: «Саш-Баш»?
    «Сочными травами застелем святую постель» очень напоминает демонический лозунг: «Наслаждайтесь жизнью до страсти». Разве вы – не таков? Однако, как истинный язычник, вы призываете Дух Огня. Ветер и огонь – это жизнь для вас. Едва вы видите пожар – вы поёте. И единение с грешной землёй для вас – тоже много значит. Ступать по ней босиком, и всё же летать, «черней, чем ночь, и всё же светлей, чем день…» Вы верите в себя, а вера, не терпящая сомнений – великая сила. Это ведь, пожалуй, главная из колдовских заповедей.
    Всё это верно, но вы здорово оправдали сами себя – «мы не верим чарам тёмным», а верим «в утор с синими глазами»…. Вот что показало моё исследование, Константин. Но суть вашего творчества – она известна лишь вам самому, что ж поделаешь….
    Вы скажете: чужая душа – потёмки, а я бы возразила. Мне тоже интересно, что движет вами, как вы стали таким, какой вы теперь, что это за мысли и чувства, и почему…. Да, наверное, потому, что в этом мире грязи и лжи есть такой оазис, не совсем гармоничный, правда, но всё же…. Это ваша душа, Константин.
    Пасынок звёзд обрёл свой свет, свои крылья, на которых взлетел довольно высоко…. Это ведь тоже дар – привораживать, притягивать, и этим даром вы обладаете в полной мере.
    Но пусть сказанное остаётся сказанным, и я не буду оригинальной, взяв для резюме два цвета – красный и чёрный, которыми я его и раскрашу. Что ж, попробуем – итак:
    Чёрное. Вы – не только пасынок звёзд, но и сын этого города, этой реальности, грешной земли, и всё же в душе у вас горит огонь, а, стало быть, вы слышите голос собственной души. Но злые языки утверждают: зачем говорить о возвышенном, если сам говорящий на следующий же день порой изменяет провозглашённым им же самим законам….
    По-моему, это не о вас. Или не совсем о вас. Вот вы перед ними прыгаете и руками машете – ну, прямо как они…. Для вас нет никаких законов, вы – вольный ветер. А что такого в том, что вы умеете ценить земную жизнь и наслаждаться ею, и любить её страстно, то есть так, как и подобает любить человеку?
    Ну, что касается обмена энергией, вашем несомненном достижении, тут я уже много чего сказала, а что касается вашего отчаянного, страдальческого, пламенного, трагического и неистового образа, то ведь вы затем и живёте, чтобы показать всем себя таким, какой вы есть, без преувеличений, со всеми сомнениями, и поделиться этим со слушателями – иначе зачем же жить, верно? Но ведь так много противоречий между жизнью реальной и жизнью свободной (в вашем понимании)…. Корни зла – в городе со старым порядком, в нас самих….
    Больше внимания, конечно, вы уделяете своему восприятию мира, однако вы перенеслись из урбанистического пейзажа, где вы резко выделялись, но вскоре примелькались, на природу, где творятся магические ритуалы и шабаши, и огонь, и солнце….
    Так вы начали путь, выйдя победителем из той жестокой игры, в которую вас вовлекли, и вам она пошла на пользу, как бы кощунственно это не звучало. Вы стали глубже, и глубже стали источники ваших поисков. И теперь вы внимательно глядите по сторонам и участвуете во всех событиях, идёте там, «где блестят за иконой ножи, где распятие под сапогом, где сортир почитают за храм, где пускают по кругу любовь…»И всё же, ключевая фраза в вашем творчестве – «мы вскормлены пеплом великих побед», тем самым пеплом, что стучит в наших сердцах.
    Вокруг было темно, черно, не было никакого контраста, противостояния, яркого света, пока не появились вы. Вас многие знают…. Да, кстати, одна моя знакомая встретила вас на улице, того самого, из легенды, подошла, а вы ей ответили, что вы – это не вы, ошиблась она, мол….
    Итак, мир был мрачен, чёрен, а потом стал «белый, как мел, мир хотел сохранить предел». И тут появились вы….
    Красное. Вы появились и зажглись ярким костром. Вы появились и вспыхнули, как звезда, в противовес «звёздам свиней», вы разрезали резким лучом занавесь тьмы….
    Несмотря на вашу резкость и непримиримость, в вас есть что-то детское, беспомощное, светлое…. Возможно, именно поэтому вы так чутко всё чувствуете. Вы – огонь, но вы – и тьма. Во всяком случае, таков ваш имидж. И красные яркие звёзды на вашей эмблеме – это ведь тоже символ ада, а не только нашего краснознамённого и красногалстучного прошлого. Этот символ ведь тоже выбран вами не случайно.
    И ещё: некоторые утверждают, что когда нет веры, появляется суеверие. Не совсем ваш случай: вы ведь верите в Бога, но не всегда верите Богу, не так ли? А дьявол – это бунтарь, вечно одинокий и противоречивый, довольно привлекательный образ. Но в Бога-то вы верите…. Вот такой парадокс получается, потому-то вы и потянулись к язычеству, как к некоему компромиссу. Это был ваш выбор, ваше открытие и, конечно, ваша победа.
    Ваш образ – как гром и молния, и поэтому вы так успешно будоражите сердца и души. Человек неистовый, страждущий и свободный…. Не потому ли к вам тянутся – вы ведь знаете путь к этой свободе, и своими противоречиями и похожестью на других вы это воздействие усугубляете. «Я не хочу пожара, но огонь уже зажжён» - сами же хорошо сказали. Вот, собственно, и всё.
    Итак, вы зажгли огонь, вы начали путь – тернистый и нелёгкий, но это ваш путь…. Смело – жить так, как живёте вы, не стыдясь своих чувств, предельно искренне….
    Что ещё? Дело в том, что в этих беспорядочных заметках я не сказала и трети того, что хотела бы сказать, но, возможно, это главное. Остальное – между строк….
    Пока вы своей непримиримостью злой (и глубиной чувств - тоже) будите спящих людей, они не уснут. По крайней мере, пока они слушают вас…. Вот именно это меня и потрясло. Но не принимайте это слишком всерьёз, Константин – это всего лишь мои мысли. Я могу и ошибаться.
    «…в театре теней сегодня темно,
        Театр сегодня пуст…»
    А где же вы? Всё очень просто – вышла луна, которая никому не даёт покоя, и поэтому вас снова позвал к себе огонь…
    Мне посчастливилось увидеть вас в игре, и поэтому, собственно, я всё это написала, Константин. В нашей жизни так мало искренности, и в ответ на вашу я ответила своей.
                А.
    P.S.: «Я так хочу быть тут, но не могу здесь» - вот что вы хотите сказать, Константин. Или я не права?

    Вот так Костя остался один на один с этим загадочным посланием.
    Аня вторглась в его жизнь, как ветер, как любимый им ветер, и это казалось ему странным. Что-то неведомое мешало ему даже разглядеть её лицо, хотя обычно всё бывало довольно просто. Ему не верилось, что именно Аня рассказала ему о самом себе так глубоко.
    Эта жизнерадостная, чуть задумчивая, но энергичная девушка удивила и насторожила его. В её взгляде он почувствовал огонь, и этот огонь теперь сжигал его. Но откуда она узнала…. Ведь ничто тогда не указывало на то, что она его понимает так – она лишь загадочно улыбалась и внимательно наблюдала за ним. Ещё бы ей на него не смотреть – она ведь пришла на его концерт, и он сделал всё, чтобы произвести впечатление, как обычно….
    После того, как к нему попало это послание, Костя несколько дней ходил, точно громом поражённый. Аня так внезапно вторглась в его жизнь…. Костя не верил, что его бешеная страсть души и чувства может быть услышана, но, тем не менее, это была игра. Только он уже не играл – играла Аня. Она включилась в эту игру, поскольку Костя её оглушил и взбудоражил. Они вообще многим были похожи, это-то его и удивило. Ещё бы – так неожиданно для плохого мальчика найти того, кто говорит с ним на одном языке…. Тогда, когда сердце изранено самоубийствами друзей, мимолётными страстями и собственными сомнениями….
    Эта глубокая и злая страсть дала ему крылья, второе дыхание и новую свободу. И эта страсть была похожа на настоящую любовь. Та самая любовь-страсть, из-за которой умирают, идут на костёр и совершают подвиги и преступления. Он ещё этого не осознавал, но не знал, куда деваться от этих жестоких чувств, нахлынувших на него…. А ведь поговаривали, что ему неведома платоническая любовь….
    Что она хотела выразить? Восхищение, иронию? Приятели сказали бы – да она просто хочет тебя, таких в твоей жизни было и будет ещё предостаточно…. А он сомневался – Аня его уничтожила, встревожила, оглушила, заставила страдать от неизвестности, ведь он не знал, увидит ли её ещё раз, и что тогда она ему скажет. Ответа он не находил, пытаясь разобраться во всём том, что на него свалилось. Его гипнотизировало даже само воспоминание о тех живых страстных глазах, в которых был тёмный огонь.
    Он вдруг почувствовал, что ему трудно сделать шаг навстречу. Впервые. Но он желал услышать ответ. Хотя ведь он услышал, прочёл, хотя он не был уверен, что это ответ. Возможно, то была атака, удар, нападение, вызов, но он и подумать не смел о том, что это ответ….
    И всё же Костя был фаталистом, он всегда рисковал – всё или ничего, и теперь он собирался с силами, чтобы пойти на крайне важный для себя шаг, продолжая биться, метаться, сомневаться. Строки про пепел великих побед он не раз будет проникновенно и обречённо повторять, не видя ничего вокруг, но пока грусть и тоска были лишь мгновениями среди его неистовых, злых и страстных мыслей.
    А днём и ночью, в перерывах между концертами он ходил и страдал, не зная, что делать. Даже на чердак боялся подняться со всеми своими противоречиями. И те, кто видел его таким, совершенно его не узнавали, хотя он прятал глаза за стёклами очков, а лицо – за обычной нервной маской с вечной жутко обаятельной и тонкой улыбкой. Это было заметно, ведь со дна его глаз, тёмных, завораживающих, магических, улыбалась его странная, фатальная, немилосердная любовь и смеялась страсть, сжигающая его. Он ничего не мог скрыть – наверное, уже было поздно.
    Разве предполагал он, что и её зажгла эта же страсть, злая, и её тянуло к нему и сердцем, и рассудком, и телом…. Да, скрывать это не имело никакого смысла. Уже не имело.
    Конечно, эта необычная для Кости рассеянность и постоянное возбуждение сильно насторожили Катю. Ей было лестно чувствовать себя подругой музыканта, ловить на себе восхищённые и завистливые взгляды, оценивающие…. Ей было так хорошо с ним, но идти рядом – безумно сложно. Оглядываться назад, не забывая о том, что он рядом с ней…. Чересчур жестоко для него, сменившего столько подружек за короткий срок.
    Конечно же, Катя знала, что Костя – натура страстная и увлекающаяся, и его безобидный флирт с симпатичными поклонницами её не пугал – она знала, что это лишь на время, это пройдёт, и поэтому особого внимания на это не обращала. Но теперь он стал совсем другим, и она в очередной раз задала ему вопрос:
    - Костя, с тобой что-то происходит? Я права?
    Ответом был его диковинный изумлённый взгляд:
    - С чего ты взяла? Сейчас мне очень даже по кайфу. Ну, смотри: хотел я играть – и играю, и меня слушают – не ожидал такого, признаться….
    - А может, им нужен ты, а не твои песни? – ехидно поинтересовалась Катя.
    - Конечно, - или не заметил издёвку, или сознательно проигнорировал. – Говорят, что моя подача весьма эффектна.
    - А, так ты стремишься к эффектам?
    - Ну, почему…. Я просто ищу пути.
    - В последнее время я в твоих песнях мало что понимаю, - призналась она. – Слишком много заумного.
    - Разве?
    - Ну, взять хотя бы фразу «меланхолия дна – атрибут шагов» - что это значит? Что ты хотел этим сказать? – вопросила Катя тоном безжалостного критика. – А «я так хочу быть тут, но не могу здесь»? Как это? Разве «тут» и «здесь» - не синонимы?
    - Да нет, я хотел сказать, что мне здесь нравится, но мы могли бы жить по-другому, но превратили то, что здесь, в сущий идиотизм.
    - Ну, не надо, Костя, не пытайся мне ничего объяснять, - остановила его Катя. – Зачем? Всё равно это ерунда. Я просто вижу, что ты стал другим.
    Костя поморщился – его покоробил покровительственный тон Кати. «Она что, возомнила, что знает, что у меня в душе?» - разозлился он, и ему вдруг стало душно, он задыхался…. «Я действительно не могу здесь…» - подумал он и услышал:
    - Костя, ну, я ведь тебя достаточно хорошо знаю – ты никогда не довольствовался малым. Тебе нравится играть этакого сердцееда, звезды, но это ведь ненадолго – потом на тебя ещё что-нибудь найдёт…. Но если бы это была твоя очередная безумная выходка, я бы не беспокоилась, но ты то затихаешь, как перед бурей, то носишься, как сумасшедший….
    - А ты как считаешь? Что это? – осторожно и вкрадчиво спросил.
    - Ничего…. Но я хочу быть с тобой, а ты всё отдаляешься, цепляясь при этом за свой рок, и дело-то наверняка в другом.
    - В чём? Ну, в чём? А?
    - Откуда я знаю? Я не умею читать мысли.
    - Жаль… - усмехнулся он. – Ты ещё скажи, что у меня есть другая.
    - Нет, здесь что-то не то…. Впрочем, какая разница? Ты ведь здесь, со мной….
    Да, она его слишком любила, жизни не представляла без него, и всё же…. Она хотела, чтобы и вокруг неё постоянно крутились поклонники – такова была её натура. Она вела счёт своим победам и торжествовала, когда одинокие или легкомысленные слетались к ней, как к огоньку, возле которого можно переждать холод, и лететь дальше. Но это было не так уж и важно для неё – главное, что с ними всё было просто, не так, как с Костей. С ним было сложно всё. Она устала делить его с музыкой, и поэтому она иногда пропадала из дома, чтобы доказать самой себе, что она сможет очаровать кого угодно, довольно легко. Костя об этом не знал – это стало следствием её отчаяния. Она считала, что Косте не понять её истинно женскую сущность, его слова не трогали её – она лишь хотела держать его рядом с собой, наслаждаться его присутствием, но порой – и всё чаще и чаще – она хотела, чтобы он отказался от своей музыки и остался с ней, с Катей, а он не мог. И поэтому она стала исчезать…. И вот однажды случилось то, что и должно было случиться.
    Дело было вечером – в тот день он не играл, и почему-то ему хотелось, чтобы она пришла, но её не было…. Сашки тоже, и поэтому Костя побродил по квартире, выкурил пару сигарет, и вот, наконец, ключ повернулся в замке, дверь распахнулась, и вошла Катя – слегка возбуждённая и весёлая.
    Костя вышел из кухни, прислонился к двери и состроил внимательное и сосредоточенное лицо.
    - А я тебя жду, - просто сказал он.
    - Ой, Костя, ты знаешь, я задержалась – ну, не поверишь, такая хохма была, - защебетала Катя, снимая туфли. – Мы сегодня стипендию получили – ну, сам понимаешь, решили отметить. Пошли с Юлькой к киоску – ну, помнишь, там у нас киоск рядом?
    - Ага.
    - Ну, вот – мы скинулись и решили водки купить. Купили, стали думать, куда пойти, и тут встречаем мы двух ребят….
    - Мажоров, что ли?
    - Похоже на то. Но это ещё не пик смеха – они нам говорят: вы что, водку пьёте? Ну, а мы: а что, не похоже? Они ржут: почему? Вы, мол – девушки крутые – давайте вместе её выпьем. Прикинь – это нашу бутылку-то?
    - Ха, - изрёк Костя.
    - А мы: у вас-то есть что выпить? Они тут же купили «Зверя» и «Распутина», и мы отправили к ним – они рядом живут…. Слушай, так классно провели время, - не замечая своего крайнего цинизма, продолжала Катя, - но мне вдруг так захотелось домой, тебя увидеть…. С тобой гораздо лучше.
    - Да? – ехидно, но твёрдо произнёс он.
    - Да…. Конечно же, отменить свою стипендию – это всегда… - продолжала щебетать Катя, не расслышав сразу, как Костя очень тихо и твёрдо сказал, не изменившись в лице:
    - Уходи.
    - Что? – переспросила она.
    - Уходи, я сказал.
    - Костя, ну, ты что, обиделся, что ли? – рассеянно улыбнулась она.
    - Пей с кем угодно, живи, с кем хочешь, только уходи! – заорал он. – Ну, что, не поняла, что ли?
    - Но, Костя….
    - Уходи! Ну, уходи, я устал….
    - А я устала от твоей музыки, понял? От твоих сидений с гитарой по ночам на кухне…. Ты другим стал – что, тебя заносит, да? Ну, что с тобой вдруг случилось?
    Он не отвечал, не сказал больше ничего, но его взгляд говорил о серьёзности сказанного. И только сейчас она вдруг вспомнила, что у неё есть свой дом….
    - Хорошо, я уйду. Когда перебесишься, позвони, - усмехнулась она и громко захлопнула за собой дверь.
    Катя верила в то, что это – лишь его эмоциональный всплеск, ничуть не сомневаясь, что через пару дней они снова встретятся, как ни в чём не бывало, только вот сам Костя так не думал. Ему было горько, больно и обидно за себя и за неё, поэтому сразу после того, как за ней захлопнулась дверь, он бросился на диван и мгновенно уснул нехорошим, тяжёлым сном.
    И только наутро, открыв глаза, увидев свою залитую солнцем комнату, он с дикой радостью осознал, что освободился ото лжи и теперь свободен, совершенно свободен…. И тогда он почувствовал себя практически счастливым, смыл с себя всю грязь, которой его вчера окатили, и ему стало легче. Он ожил, повеселел и решил, что теперь всё значительно проще.
    Сашка спросонья бродил по коридору, как сомнамбула – и тут Костя, очень довольный. Поинтересовался:
    - А Катя-то где? Я хотел вчера спросить, так ты же спал как убитый….
    - А она теперь здесь не живёт, - улыбнувшись, ответил Костя. – Ну, так получилось, Сашка – в этом никто не виноват.
    - Вы что, поругались? – не понял Саша.
    - Ну, не совсем так… то есть совсем не так, - отмахнулся Костя и продолжил разговор уже на кухне, удобно сев за стол у окна, чтобы было видно солнце, прищурившись и вздёрнув подбородок. – И теперь мне так легко, хорошо….
    - А мне казалось, у вас всё серьёзно.
    - Я пытался понять её, но это не могло быть бесконечно, - взглянул исподлобья, почувствовал себя слегка виноватым, ведь младший брат его пристыдил. – Я не хотел ей врать, но всё давно уже полетело к чёрту – она не понимала, почему у меня музыка на первом месте….
    - Костя, разве в этом дело?
    - Понимаешь, - судорожно вздохнув, начал терпеливо объяснять тот, - всему есть предел. Я ничего не имею против Катьки, но ведь всему есть предел. Я не должен был позволять ей манипулировать своими чувствами – возможно, она вообразила, что имеет надо мной такую власть, что заставит разом отказаться от всего…. Ну, я не знаю, это было бы смешно, если бы не было так грустно…. Так что, Сашка, не позволяй никому отобрать у тебя себя самого, иначе потом будет больно.
    - А тебе?
    - Что?
    - Тебе больно?
    - Может, раньше и было бы, а теперь мне хорошо. Я перестал врать и себе, и ей, и вот теперь мне легко. Без этого первого шага, который сделала она сама, кстати, было бы куда сложнее всё решить.
    - Так ты что, давно уже думал об этом?
    - Думал…. Ещё как думал. Теперь я словно прозрел, свет увидел….
    - С тобой всё ясно. А ей-то каково?
    - Но раз она так поступила, значит, сама этого хотела, - последовал конкретный ответ на очевидный вопрос. – Я был искренним, я хотел её понять, но ей это было не нужно – ну, она к другому привыкла, и ко лжи, и к жестокости, только я ведь не такой…. Да, я виноват, но теперь мне гораздо легче.
    - А что произошло? Ты какой-то притихший….
    - Так это только дома…. Я ведь и сам толком не пойму, что творится в этом мире, вокруг меня…. Я решил остановиться и задуматься, и вот теперь ухожу с головой в искусство, как истинный свободный художник. Задыхаюсь от обилия мыслей, которым в моей голове тесно…. Ну, теперь понимаешь?
    - Да, - кивнул Саша. – Ты боишься, что все поймут, что романтик в тебе перевесит хулигана.
    «… а черти знай мутят воду в омуте –
           Так, стало быть, ангелы где-то здесь…»
    - Я чувствую, словно луч Солнца посветил в мою сторону, - светло улыбнулся Костя, - и это гораздо важнее, чем то, что я сегодня буду готовить на обед…. Светлый такой луч – наверное, Солнце чувствовало, что не в тёмное царство метит, не в дремучий лес…. И сейчас у меня играется мой, только мой рок-н-ролл.
    «… мой рок-н-ролл никогда не был первым,
           Он даже не был вторым,
           Но я его играю день изо дня,
           Я не хочу расставаться с ним…
           Пускай мне твердят, что я ничего не открыл,
           И будто бы это не мой стиль,
           Но я не собираюсь ничего открывать –
           Я говорю «бис» тем, кто открыл,
           И всё же право на него я оставляю за собой –
           Мой рок-н-ролл! Мой!!!»
    И когда Саша признался, что до него это дошло, Костя протянул ему Анину рукопись:
    - Вот, возьми…. Почитай на досуге, если тебе интересно, что про меня пишут.
    - Ты ещё можешь предполагать, что мне неинтересно? – Саша перебирал листки, исписанные быстрым и торопливым почерком Ани, Костя внимательно следил за ним. – А что это? Чей это шедевр?
    - Так, субъективное мнение высказали…. Она, судя по всему, с моими песнями знакома.
    - А тебе как?
    - Меня поразило. Но мне важно знать, что об этом думаешь ты. Что же до меня, то я между строк больше прочитал…. Кажется, она такая же сумасшедшая, как и я.
    - Это твой луч света?
    Костя ничего не ответил, лишь пожал плечами и голову опустил.
    Слова, слова…. Всего лишь ключ, которым мало что можно открыть. Ведь сначала его поразила она сама, оглушила до доли, до пронзительной страсти, и вот теперь выяснилось, что они – одно…. От сознания этого Костя безумствовал и страшился неизвестности, хотел остановиться хоть на мгновение, но не мог – только расслабиться на время, дав себе короткую передышку.
    Он размышлял, придя в бар, глядел в окно – ему удалось вырваться сюда одному перед концертом. Отчего он всё чаще и чаще становился задумчивым, отчего какая-то странная сила тянула его к ней? Он даже не знал, в какую сторону бежать – он словно застыл посреди огромной дороги, задыхаясь от быстрого бега. Вокруг проносились машины, проходили люди, а он не знал, куда ему бежать. Куда? Он думал об этом.
    «… сине-зелёный день встал, где прошла гроза –
           Какой изумительный праздник, но в нём явно не хватает нас…»
    Что она открыла для него? Почему он считал это странным, не свойственным ему? Возможно, потому, что ничего подобного с ним ещё не происходило. Всё было как-то иначе…. Всё было наполнено ощущением томительного ожидания.
    Костя стоял за высоким столиком у окна с чашкой холодного кофе, подперев подбородок локтём, устремив светлый, изумлённый и задумчивый взгляд в окно…. Он вдруг явственно вспомнил, что было вчера на чердаке.
    Он не играл – терзал бас Стас Гражданцев. А Костя сидел в углу, курил, как всегда, много, и молчал – чувствовал, что на него смотрят.
    - Чего не играешь? – спрашивали друзья.
    - Что, каждый вечер, что ли… - смеялся он.
    В конце концов, его вытащили на лестницу и заставили играть, всучив ему акустическую шестиструнку. Он сыграл одну-единственную песню и вернулся туда, где царил Стас Гражданцев… и он. Переливы его гитары, бодрые, светлые, звучали на лестнице всего несколько минут. Он теперь не помнил – наверное, много выпил, иначе не стал бы петь.
    А потом пришла Катя, поискала его глазами, и он испугался. Того, что эта чужая девушка с высветленными волосами и подведёнными глазами так долго была ему ближе всех остальных, не считая брата, конечно. Она явно надеялась, что всё будет так, как раньше.
    - Ничего, - говорил её взгляд, - ты вернёшься…. Если это – увлечение, оно пройдёт, и ты вернёшься. Поэтому я и не беспокоюсь – я ведь знаю, что нам с тобой было по-настоящему хорошо….
    Но он смотрел перед собой и молчал, не отвечая на её молчаливый призыв. Потом он, как в полубреду, отошёл с одной из девчонок к окну, дал ей прикурить, очень мило ей улыбался и что-то говорил, пустив в ход всё своё обаяние, но был рассеян. Пожалуй, впервые Стаса Гражданцева никто не сгонял с баса, и в тот вечер, тоже, кажется, впервые, Костя ушёл с чердака один. Возможно, он этого и не заметил….
    И вот теперь здесь, в баре, он усмехался своей чертовски обаятельной тихой улыбкой и глядел то в окно, то в чашку с холодным кофе.
    - А ведь всё хорошо, - подумал он, - всё просто превосходно….
    Костя разом допил кофе, натянул чёрную перчатку без пальцев, но с цепями, на тонкую руку и, вскинув голову, вышел. Солнце, скрывавшееся за горизонтом, привлекло его внимание – ярко-розовый след тянулся за ним…. Солнце здесь, и значит, всё хорошо. Его поджидали друзья, а он думал, что он здесь один.
    - Вы чего? – удивился.
    - Тебя ждём! Тебя весь день не видно… - поймал он обрывки фраз, сказанных негромко, себе под ноги или в розовое вечернее небо.
    - А Катька-то где? – удивился Петя.
    - А что Катька, Катька…. Не будет больше Катьки.
    - Планы на вечер?
    - Так ведь уже вечер, - хитро взглянул исподлобья. – Вон, солнышко садится.
    - Ну, солнышко, положим, садится, зато мы встаём, - сострил кто-то.
    И вот вновь ночь, и вновь они стаей, бесшумной стаей, еле слышно переговариваясь, идут по тихому, словно вымершему ночному проспекту. Словно в городе остались они одни, а ведь все остальные просто спят….
    «… их поступь легка, как белая ночь, их лица светлы,
           Они чувствуют дождь карнизов и крыш…»
    Быть может, он сошёл с ума? Ему хочется бегать по этой тихой улице, орать и прыгать, пугая редких прохожих. Он хочет шептать в ночь всё, что он об этом думает, нежно и искренне…. Быть может, он сошёл с ума?
    Он шёл на шаг впереди – высокий, стройный, затянутый в короткую кожанку, небрежно сунув руки в карманы и чуть опустив голову…. Что? А, да – красиво, когда темно и никого нет…. Свобода, господа, свобода! Хорошо-о!
    Рука на его плече, голос сзади:
    - Костя?
    Он оборачивается – лишь лёгкий поворот головы – это Сашка. Глаза блестят, но спокойный.
    - Ну, что, а?
    - Здесь здорово…. Людей не видно.
    - А чего же здесь хорошего? – возразил Костя, хотя совсем недавно он убеждал Сашу, что люди – это не самое лучшее из того, что есть в мире. – Такое впечатление, что пришёл Крысолов со своей дудкой и увёл всех с собой…. Уф, жуть какая. Или помнишь, у Миши Борзыкина хит был, «Дети уходят»? Они устали терпеть суетный мир взрослых, мир лжи, запретов, каверз, взрослых игр, и они ушли. Навсегда.
    - Куда?
    Костя замедлил шаг.
    - Куда? Далеко, Сашка, очень далеко…. Может, в ночь, как мы. А знаешь, что? – внезапно добавил он. – Я понял – это мы.
    - Почему?
    - Потому, что мы стали совсем взрослыми и можем уйти.
    - Но ведь не все могут уйти….
    - Да, у них есть и более ужасные Крысоловы. А мы – просто дети, которые уходят.
    Костя вздохнул, потупился и ускорил шаг. Впереди веселился Петя, припоминая припев известной песни, а потом вдруг сходу перешёл на другое:
    - Красное на чёрном… у-у… а-а….
    Прозвучало так, словно он чуть стыдливо пробовал голос, но Костя, догнав его, подхватил громче:
    - Красное на чёрном, ага!
    Ночь была желанна, но он считал, что при свете дня всё яснее, а неизвестность мучает его уже довольно долго. Он устал, но он верил в неотвратимость некоторых вещей. И его голос красным языком пламени бился и рыдал среди кромешной тьмы…. Резко оборвав песню, он вдруг хрипло засмеялся:
    - Да ладно, ерунда это всё…. Главное, что мы вместе вот здесь, в данный момент. Другое дело, что по жизни так не получается. Очень сложно это – по жизни всем вместе…. А ведь жаль, а?
    - А вот Вася Колин говорит, что ветер перемен - он дует где-то там, но только не здесь….
    - Лично я его чувствую…. Вы давно были в Москве? Ага, сразу видно. А он здесь…. Понимаете – ветер больших перемен дует на восток… да.
    Костя был одним из них. Единственное, что отличало его от остальных – это сильнейшее природное обаяние, и ещё – злая, неистовая любовь к красному цвету.
    Конечно, все они любили чёрное до исступления, носили только чёрное. Можно понять – это истинно рокерский цвет бунта и протеста. Но ещё Костю очень привлекало то, что режет глаз, непохожее, то, что протестует, и поэтому в дополнение к своему любимому чёрному он сделал своим цветом красный – цвет Солнца, ярости и страсти.
    Иногда он ненавидел этот красный шарф на своей шее, но для него это было вечным клеймом – и снять не может, и носить не перестанет. Его раздражало, что этот цвет слишком тревожит, бьёт в глаза, не даёт покоя….
    Но потом он рассудил так – ему этот раздражитель мало заметен, зато других дразнит, возбуждает, а против этого он ничего не имел. Поэтому когда Костя, выступая, пел освобождённым вокалом, его пылающий шарф алым языком костра пламенел в сумерках, дразнил, неистовствовал и притягивал. Он смеялся над самим собой, пугал свои же страхи, гонял их, кружился, на мгновение останавливаясь, и на его нервном лице застывала отчаянная гримаса непобеждённого:
    - Мы вместе? А? Вместе мы или нет?
    Ему отвечал гул голосов, вскинутые вверх руки…. Он не хотел думать о том, что после концерта все разойдутся, но сам Костя останется один…. Да, определённо, по жизни всем вместе как-то не получалось.
    В нём пылала яростная страсть – по-другому любить он не умел, и порой ему самому становилось жутко от собственной предельной искренности. Страсть к музыке…. На концертах он был счастлив, что он – музыкант, что он может безбоязненно делиться своими чувствами, ведь всё это трудно держать в себе. Иначе просто не могло быть.
    Он слышал голоса тех, кто пришёл посмотреть и послушать его, он видел лица – он и любил, и ненавидел их. Он знал, что им восхищались, но своей музыки без Игоря, Пети и других он не представлял – они были единым целым, одним миром, единой музыкой. Все они – одно, а он – лишь индикатор – так он сам считал.
    Костя понимал, что у него два лица, причём оба могли появляться как по очереди, так и одновременно, и этот последний вариант, концертный, и был настоящим Костей. Именно тогда, когда он прыгал и махал руками, бесился, а потом затихал, смотрел печально, и с его лица исчезала усмешка, делая его серьёзным – именно тогда он и был самим собой…. Никто об этом не догадывался. Знала одна лишь Аня – это-то его и насторожило.
    Это надо было ещё осознать….
    А потом он, спокойно докуривая на кухне очередную сигарету, говорил Сашке о том, что грядёт эра Духа Святого….
    - Ты представляешь, жуть какая – вот молится Христос в Гефсиманском саду, страдает, ищет поддержки у учеников – темно, мрачно, слишком мрачно там для Сына Света, он зовёт учеников, а они спят…. Спят, понимаешь? – губы его скривились в беспомощной усмешке. – Порой я чувствую, что мне это понятно….
    - Только что ты был злым, как чёрт, - спокойно констатировал Саша, - а вот теперь говоришь о высоком….
    - Так это всё едино! Я ведь – грешный человек, я могу протестовать, а он – нет…. Он был выше этого, а я так не умею. Я бы не смирился, потому что я – человек. Кто-то сказал обо мне – мол, сколько образков я на себя не навесил бы, всё равно останусь язычником. Да, это так, всё верно. Солнце мне ближе, ведь оно к человеку ближе – мы его видим, и его свет до нас напрямую доходит. У него, как у человека, и день, и ночь, и тьма, и свет…. Как же мне солнце не любить?
    Он переживал странное чувство, светлое, как солнечный луч, и сумасшедшее, словно ураган. Впервые. Аня без стука вошла в его мир. Он хотел знать, кто она, почему его так влечёт к ней, что он готов всё отдать, лишь бы они снова встретились…. Он продолжал играть в свои игры, играть в тонкого актёра, но в то же время он бесился и страдал. Он знал, что это безрассудно, но понимал, что это сильнее его. Она стала частью его мира.
    «Нет, это не любовь, - думал Костя, - нет…. Что такое любовь, я знаю. Тогда отчего всё так ново и странно? Отчего я сам так изменился?»
    «… моя неопределённость мешает мне жить,
           Я не знаю, где нырнуть, не знаю, где всплыть,
           Я не знаю, где выход, не знаю, где вход,
           Я не знаю, где затон, не знаю, где брод,
           Мне трудно быть рядом, я всегда вдалеке,
           Я, как сотни линий на одной руке,
           Я, как местоимение, не имею лица,
           Я ушёл от начала, но не вижу конца…
           Энергия…»
    Он просто не знал, спасенье это или кошмар, только чувствовал, что меняется. И даже не предполагал, что в это время она думает о нём, о плохом мальчике в чёрно-красном.