Кольцо Сатаны ч. 2

                2. Часть 1. Спасатель спит, девушка тонет

                «… и если ты увидишь
                Мои глаза в своём окне,
                Знай –
                Я пришёл помешать тебе спать!..»

                «… иди ко мне – это новолунье мстит тем, кто успел…
                Иди ко мне – я до сих пор удивляюсь себе – как я посмел?
                Иди ко мне – лес продолжает жить,
                Лес чувствует движенья весны,
                Иди ко мне – я слышу голос, я знаю –
                Это зовёшь меня ты…»

                Константин Кинчев


    Красное и чёрное – поля рулетки, что видел перед собой Костя, ведя свою игру под названием жизнь…. Красное на чёрном – для него это был символ игры. Вот и секрет расшифровки двух прямо противоположных символов. Аня была очень близка к разгадке.
    Теперь он вёл игру не то с судьбой, не то с самим собой. Не то чтобы он стал спокойнее – просто увереннее. Но кто же она? Отчего она так ошеломила Костю? Откуда она взялась там, на чердаке? Как ей удалось настолько его потрясти?
    Конечно, между ними было много общего. Они знали, зачем идут по земле, умели ценить, но не зря говорят, что знание покупается ценой великого страдания. Это верно.
    Костя многое и многих пережил, а ведь был ещё так молод…. Он страдал, боролся, побеждал в итоге – и в этом была своя особая закономерность. Он научился улыбаться, цинично смеяться над собой и над жизнью, и ещё – жить. Жить так, как он хочет.
    Конечно же, и Анин взгляд не сразу стал магнетическим – ей тоже пришлось немало пережить, многое испытать, но важно то, что и Костя, и Аня шли разными путями к одной цели и попали в один мир – то была счастливая и роковая случайность.
    Кто такая Аня? Костя не мог сразу разгадать её, слишком он был оглушён, опустошён, уничтожен, и произошло это мгновенно, внезапно, и все слова, написанные и сказанные ею, обрели особый смысл.
    Конечно, он пытался угадать, ведь на чердаке собиралась совсем другая публика. Она сильно отличалась от вызывающе одетых и вызывающе ведущих себя девиц – это было заметно и по её манерам, и по взгляду, по нервной слегка, но искренней улыбке, даже по сцепленным пальцам тонких изящных рук…. Она была в чёрном – Косте казалось, что она меньше всего хотела, чтобы на неё обращали внимание, и всё же она была заметной – притянула же Костю магия её взгляда…. «Загадка какая-то», - думал он, сам себе удивляясь.
    Но то, что было скрыто от Кости, было слишком реально и больно для самой Ани. Она никогда не казалась себе какой-то особенной. Её история началась задолго до того, как они встретились, хотя её, безусловно, тронул этот страстный нервный голос, этот человек, разбудивший в ней непримиримость и страсть….
    С чего начать? Костя жил (да и нашёл себя) в старом дворе, где воздух перестроек, драк, следы ушедших во тьму. Где можно жить только всем вместе, а по одиночке – лишь городским безумцам да старым философам, которым больше не нашлось нигде места. А Аня жила в обычном доме, в обычном дворе, на соседней улице – вот и вся разница. Она лишь мечтала жить в загадочном старом дворе, с темнотой, переходами, жутковатой романтикой.
    Ей пытались обеспечить безмятежное детство, и отчасти так оно и было – практически ни в чём она не нуждалась, только вот ни особой любви, ни нежности к себе она не чувствовала. Жила она так без тревог и забот до четырнадцати лет. Бродила по зелёным дворам, искала тихих приключений вместе с подружками, пыталась завести знакомство с мальчишками, у которых были велосипеды и уверенный взгляд. Возвращалась под вечер, тихо пила чай, слушала всякий попс, танцевала, и всё было бы, как у всех, если бы….
    Если бы всё не рухнуло в один из августовских дней, того периода, который Костя называл жатвой. Но то будет ещё завтра.
    А сегодня, которое было ещё вчера, всё было безмятежно, кроме её дома, её семьи и отца - буйного алкоголика. Возможно, поэтому её детство никак нельзя назвать безоблачным. Ежедневно на неё выливались потоки грязи и пошлости, и Аня дрожала и сжималась в комок. Она вздрагивала, когда квартира переворачивалась вверх дном, и засыпала в слезах.
    Она боялась всего – даже в школе поэтому становилась предметом насмешек, жестоких шуточек. Она уходила в себя, но душа её протестовала, душа не знала покоя….
    Но она танцевала и слушала музыку тогда, когда все уходили их дома…. Наверное, в один из таких дней она услышала лихие, грустные и романтические рок-н-роллы Майка Науменко, неподражаемого и печального Майка…. Она крутила их целыми днями, и этот голос чем-то притягивал её, зацепил, потом ей удалось достать его фото, которое тут же заняло место на её стенке рядом с поп-звёздами – тогда для Ани ещё не существовало деление музыки на попс и рок. Рок казался ей слишком сложным, непричёсанным, мрачным, а ей нравилось более светлое, весёлое….
    Майк ей нравился, как и все прочие, но она чувствовала – он более глубок. Даже не сразу узнала, что секретовское «Буги-вуги каждый день» написал именно он.
    Надо сказать, что к тому времени о Майке мало кто вспоминал, хотя его песни были по-прежнему популярны и Ане нравились. И вдруг….
    Она не предполагала, что воспримет это так серьёзно, как личную трагедию. То число – двадцать седьмое августа – она запомнила надолго. Тогда по радио неожиданно передали, что Майка не стало.
    Сначала Аня подумала, что ослышалась. Не сразу, оглушённая, словно сквозь туман, она осознала, что это правда. Она сжала руками виски – ей казалось, что умер самый родной для неё человек, который всегда был рядом. Но она не знала о нём почти ничего. Он не мог умереть – такой молодой на фото, задумчивый, красивый…. И живой. И вдруг его просто закопают в землю, и от него не останется ничего….
    Она поняла, что любила Майка, хотя и не знала его. Он имел на неё какое-то влияние, но ей это стало ясно только теперь. Она рыдала дни и ночи, стоило лишь кому-то упомянуть о нём. Она думала, что никогда не успокоится, и это было ужасно. В один миг она осознала всё – и смысл его песен, и бренность жизни, и тут же повзрослела.
    Она уже была взрослой, когда по радио передавали сводку о похоронах, и по её щекам текли горячие и солёные слёзы. Эта утрата оставила след на всей её дальнейшей жизни – от этого невозможно была оправиться.
    У неё сразу появилось убеждение, что всё в жизни должно иметь свою цель и свой смысл – иначе нельзя. Ведь и Майк жил ради своей цели, почему же не у всех она есть? Как эти люди могут есть, спать и смеяться, если это бесполезно? Если он умер и похоронен? Ведь Майк гордо шёл по жизни с сознанием того, что у него есть свой путь….
    Это очень многому научило Аню – ведь и у неё должен быть свой путь…. Он заронил искру, и она осталась жить благодаря его песням. Стала глубоко мыслить, навсегда объявив войну обывательству и всему тому, чего она раньше боялась. В последний раз она рыдала, слушая «Старые раны» Майка. С тех пор больше никто и никогда не видел её слёз.
    Мало кто знал причину перемены, происшедшей с ней. Она стала носить чёрное и слушать только рок, в котором она открыла целый мир. Ей казалось, что только музыканты могут жить честно и искренне, так, как не живут другие. И между тем она хранила верность своему Майку, её сердце навсегда пронзила отравленная стрела этой потери. Да и мало кто мог запросто подойти к ней и заговорить – она была замкнута, молчалива, холодна, но всё же чем-то неуловимо притягивала….
    Лишь после окончания школы ей удалось стать более весёлой, общительной. Но себе подобных было не найти – тех, кто живёт ради чего-то, мыслит…. Таких не было.
    Сначала она страшилась своего одиночества, потом привыкла, и ей стало хорошо одной. Очень скоро она обнаружила, что умеет неплохо писать – таким образом, она нашла отдушину, спаслась от смерти, которая могла наступить оттого, что Аня в один из августовских дней поняла, насколько до этого была бессмысленной её жизнь. Теперь же у неё было своё дело, свои идеи, и лишь боль и любовь к Майку продолжали жить в её сердце.
    А потом Аня увидела Костю….
    К тому моменту ей было известно многое, и магия страдания, знания и страсти моментально отразилась в её глазах как реакция на выступление Кости. Возможно, этот огонь разжёг он сам, и она впервые в жизни почувствовала страсть, любовь, потому что он был столь же глубок, разумен и неистов, как она…. Ей удалось поговорить с ним, произвести определённое впечатление, но о последствиях она не могла и догадываться.
    Её тяга к этому плохому мальчику, буйному, красивому музыканту, росла день ото дня – он магнетизировал, покорял, не покоряясь, и то была тяга сердца и рассудка одновременно. Нечасто встречается. Да и они оба были особенными.
    Сперва она была им шокирована, но когда он отводил или опускал горящие глаза, она видела в них медленную грусть, романтику, и понимала, что он такой и в жизни, несмотря на то, что он не сразу, но отвечал на поцелуй его вызывающе циничной и нагловатой подружки.
    Этот взгляд Костя мгновенно заметил…. И каждому из них их страсть казалась совсем безнадёжной. Эта страсть сопровождала их повсюду, и не было от неё спасенья. Этот взгляд насторожил и оглушил Костю. Полное безумие чувств и разума, и не оглянешься назад – все его приключения казались теперь лишь детской игрой. Он наконец-то почувствовал то, что хотел бы испытать, о чём он пел. Да, он любил всех своих подруг когда-то, бросаясь в каждую очередную любовь, как в омут, как в музыку, но теперь….
    Теперь он не знал, что делать. Просто не знал, что ему делать дальше. Он не находил себе места.
    Как у Джона Леннона: Люси в небесах с бриллиантами – это та, кто однажды придёт, чтобы спасти меня…. И теперь Костя чувствовал, что только Аня это сможет, больше никто.
    И Костя остался на перекрёстке дорог один – потерянный, оглушённый. Что делать, куда деваться теперь? Оглушён и поначалу попросту растерялся – это было так не похоже на прежнего Костю…. Не знал, что делать, не знал, с чего начать, и не знал, имеет ли смысл начинать. Это могло и не принести ничего, кроме разочарования. Но игра была начата, он был достаточно ошеломлён и встревожен, чтобы рисковать. Все последние безумные концерты отыграны на одном дыхании, а потом – безумный, но отчаянный поступок….
    Он ждал нежности и понимания от тех, кого он любил, а от него ждали решительных действий и, возможно, порой и изощрённой грубости и цинизма. Те, кого он любил, были уверены в том, что они имеют дело прежде всего с плохим мальчиком, а потом уж – с музыкантом. Что думала Аня о нём самом, а не о его музыке, Костя не знал. Да, поняли и приняли Костину истину, а как насчёт реальности? Встретит ли он Аню ещё когда-нибудь? Может, она написала всё это от скуки, из спортивного интереса? Но по слогу этого не скажешь, к тому же, он прекрасно помнил её взгляд. Он тревожил, не давал покоя.
    «Боже, ну, кто бы подумал, что так получится? - думал Костя. – Разве я мог знать, что будет так? Неспроста я стал так петь, ох, неспроста…»
    И он, оставив все сомнения, бросился в этот омут. Он больше не хотел играть в любовь, потому что он любил. Яростно, отчаянно, нежно и самозабвенно, но он ничего о ней не знал….
    И поэтому Аня, возвращаясь однажды домой, поднимаясь по лестнице, в полной тишине слыша отзвуки своих шагов, остановилась у своих дверей в полном изумлении. Там на ступенях сидел Костя с уверенно-беспомощным взглядом.
    - Костя? Привет… Кого-то ждёшь? – оживившись, она задорно улыбалась.
    - Ага, - странная нежность в голосе, смотрит на собственные сцепленные пальцы, а потом вскидывает глаза: - Я, собственно, пришёл тебя за пасынка звёзд поблагодарить.
    Он сидел на ступенях лестницы, растрёпанные светлые волосы скрывали глаза, и он щурился, изображая на сумрачном лице подобие светлой улыбки. Расстёгнутая куртка, словно у романтического бродяги…. Она стояла перед ним – изящная, хрупкая, небрежно сунув в карманы неизменной кожанки руки, и улыбалась ему в ответ.
    - Что меня восхищает, так это твоя уверенность в себе, - усмехнулась она, присев рядом с ним на ступеньку.
    - Это есть, да… - с усмешкой в тон пожимает плечами. – Но твоя вещь потрясла меня, откровенно говоря.
    - Только за пасынка звёзд надо благодарить тебя – ты ведь сам о себе рассказал в песне.
    - А я и не хотел, наверное, - вздохнул. – Я хотел, чтобы всё было очень просто: ура, у нас гласность, перестройка, сильные идут вперёд…. А тут пошло что-то языческое, всплыла моя вторая натура – вот ведь как бывает…. Сам не понимаю, откуда это взялось – костры, Солнце…. А ты откуда узнала?
    - Так ведь это всё – в твоих песнях! Порой туда вкладываешь то, что чувствуешь, сам того не желая, так ведь?
    - Ты говоришь так, будто всё об этом знаешь.
    - Возможно.
    - Ну, ты права, права…. Я – бунтарь, хулиган, Степной волк, да кто угодно, и я – музыкант…. О многом приходится узнавать раньше времени, и в итоге – одиночество….
    - Ты одинок? Я не уверена….
    - Да. Живу один, с братом младшим.
    - А твоя яркая красивая подружка?
    - Она недолго за мной приглядывала, - криво усмехнулся Костя. – Мы расстались. Ненавижу, когда приходится делать вид, что всё в порядке, а на самом деле это не так…. Страшная лажа. Она была одной из многих, может быть, в чём-то лучше многих, но…. Дни и ночи музыка – кому ж это понравится? Современная жизнь начисто лишена романтики.
    - Хотя ты – реалист.
    - Я пытаюсь им быть, правда…. Знаешь, как мне жутко открываться тебе? – внезапно спросил он, внимательно посмотрев на неё. – Мне кажется, ты знаешь обо мне всё.
    - На заурядного бездельника ты, во всяком случае, не похож.
    - Я – экономист! – выпятив грудь, гордо протянул он.
    - Круто.
    - А так ведь и не скажешь, правда? Вот…. Живуч, как кошка, многое пережил…. И эта пресловутая уверенность в себе иногда сходит на нет, и я остаюсь совершенно один со своими сомнениями…. Жутко, а? И тогда возникает пустота, ищешь кого-то, с кем можно этим поделиться, и не находишь…. Разве что с Сашкой, с братом, но нечего ему голову забивать всякой ерундистикой. Но, знаешь, я пришёл не для того, чтобы изобразить крутого супермена, чтобы поразвлечься. Я пришёл поговорить, правда….
    - Супермен? На ступенях с таким потерянным видом? – улыбнулась Аня. – Я ведь думала – посмеёшься и забудешь….
    - А ещё знаешь, почему? Потому что убедился в искренности своих чувств – помнишь про Гессе? Вот я и пришёл.
    Перекрёстный огонь взглядов, его мягкая светлая улыбка, её огненные магнетические глаза, точёное непроницаемое лицо…. Оба сделали вид, будто ничего не произошло, продолжив свой доверительный искренний разговор.
    Он рассказал ей о том, что его прадед в тридцать седьмом году попросил политического убежища в России, и так стал русским до мозга костей. Он рассказал о погибшем друге Саше, который научил его жить и работать со словом.
    «… пальцы коснутся Солнца, пепел коснётся трав
           В час, когда птицы сердцами сольются с землёй…»
    - Не знаю, как я это пережил…. Саша был моим самым близким другом, и я поражаюсь, каких космических глубин он достиг.
    Он рассказывал, сидя на ступеньках её лестницы, обо всём, что происходило с ним, и она угадывала все его переживания по его мимике, жестам, нервной энергии…. Не просто магнетизм музыканта, но и человеческий, неистовый магнетизм.
    Порой он казался ей ребёнком, которого нужно утешить, погладить по голове, дать высказаться до конца, но порой он становился ужасно далёким, неприступным, надевал маску – настоящий актёр. Но то, что он пришёл сюда, означало только одно – он включился в игру. Страстная, мучительная, искренняя исповедь.
    - Вот такой я…. Я вместе со всеми, и всё же я по жизни один. Я иду вослед Солнцу, вот и всё….
    - Ты – поэт, Костя – во всяком, случае, ты стал им теперь. Ты слишком много пережил.
    В глубинах их сердец пылала страсть, огонь один на двоих, но они скрывали это, как могли – слишком много раз он обжигался, а она обманывалась.
    - Но я ничего не знаю о тебе… - странно и вопрошающе получилось произнести у него.
    - А зачем? Я ведь только попыталась тебя понять…. Ну, может, я расскажу тебе… потом.
    - Но если я буду пропадать, ты одна сможешь спасти меня.
    - Хорошо, я спасу, - улыбнулась она.
    - А если… - осёкся. – Если мы встретимся как-нибудь… всё равно, где… поговорим ещё, а? Я, правда, совсем не уверен, что тебе этого хочется….
    - Да, - и в ответ его взгляд словно озарился светом, хотя ещё секунду он был настороженным:
    - Прости, если потревожил….
    - Ну, что ты – просто мне интересно, какой ты на самом деле. А то там, на чердаке, ты такой злой, буйный, танцующий, совершенно недоступный, - весело ответила она.
    - Ну, увидимся, - кивнул он и легко сбежал по ступеням вниз. И едва он скрылся, она почувствовала, как ей не хватает его….
    Его, знающего о своих недостатках, неровного, эмоционального, искреннего и необъяснимо обаятельного и нежного…. попавшего под её загадочное влияние.
    О чём он думал? О том, что всё, что с ним происходит, совсем не похоже на реальность. Ему казалось, он летит вверх, но потом безнадёжно и сладко падает вниз, и снова, и так без конца, как Алиса в стране чудес, без времени и пространства.
    Что нужно было ему? Любовь вдохновляла его на смелые дерзновения….
    «… Христос с тобой, великий каверзник,
           Стакан с тобой, великий трезвенник,
           Любовь с тобой, великий пакостник,
           Любовь с тобой…»
    Он брёл сквозь ветер и дождь, не разбирая дороги, но светило ему его Солнце, и он ловил его смелые тёплые лучи в ладонь протянутой вверх руки.
    Его голос бил, звал и метался в дикой безысходной печали, неистовстве, страсти, любви – он искал что-то, но не мог найти…. Никто не может объяснить, почему любовь, дающаяся свыше, неземное чувство, так опошляется людьми, и о её неземном происхождении думают лишь романтики, да и то недолго, ибо они рано или поздно успокаиваются. Остаются при своём лишь те, кто уходит из жизни, не получив успокоения, те, кто так и остался бунтарями.
    Костя пел и бесился под резкие гитарные запилы басиста Пети и соло Игоря. Он неистовствовал вместе с ритмом песен, заданным им одним. И нельзя было не видеть, как он изменился и преобразился. Казалось, то, что его раньше сковывало, исчезло, сгинуло, и теперь ничто не мешало Косте быть самим собой. И он осознавал, что в этом – его сила. Он бросал вызов всем тем, кто его не понимал и не принимал – он не мог больше ждать…. А потом вдруг мрачнел, затихал, понимая свою обречённость.
    Он не мог объяснить, что же с ним происходит, но чувствовал, как сквозь мерный скачущий ритм проскальзывают неистовые лучи его страсти, словно красное на чёрном…. Это пела его душа. Ангелы ли, демоны ли – Косте было всё равно, ведь это пела его любовь, и поэтому на любом концерте он всегда умел остановиться посреди бешеной пляски, будто озарённый светом, играя медленную песню своей любви. Страсть, магическая, тягучая, оставалась лишь в движениях его мягких красивых рук, в его жестах…. Голос его тосковал, не имея надежды на понимание, на сочувствие….
    Одинокий хулиган, почувствовавший вдруг любовь – это ли не чудо? Он считал это чем-то священным, и поэтому он танцевал ритуальные танцы, приносил благодарственные жертвы небу, солнцу, костру, не надеясь на ответное чувство. Костя явно недооценивал себя – его пламя разметало свои искры далеко, посеяв по огоньку во многих сердцах, и горели они ярко, не тлея…. Но разве мог он ощущать воздействие собственного магнетизма? Он лишь щедро одаривал энергией, а обратная связь была и в ответных жестах слушателей, и в блеске их глаз. Много отдавая, Костя при этом не становился беднее.
    Вот таким он был…. Как сказал один из случайных посетителей чердака, Костя, как молодой Маяковский, плевал в лицо жирной толпе…. Хотя играл-то он как раз для своих. Странно, но грохот гитар никому в доме не мешал – некоторые жители съехали из-за опасности района, а тем, что остались, наверное, было и вообще всё равно. Хотя многих приводил в негодование его эпатажный внешний вид.
    Костин страстный голос метался под крышами этого старого таинственного дома, и если кто-то проходил под арками двора, он непременно слышал далёкий и яростный Костин голос….
    Он теперь уже ничего не опасался – со всеми местными хулиганами уже давно было заключено перемирие, и они даже приходили послушать Костю, такого же хулигана, как и они сами…. Такого же, да не такого – он так здорово умел передать то, что чувствовал, парой слов, кивком головы, песней…. Он переживал, он сходил с ума, и своими страданиями и других с ума сводил, просто изводил и заставлял страдать. Девчонки, приходящие на его концерт, впадали в экстаз, глядя на него, все они хотели быть с ним, но не это теперь ему было нужно.
    Он знал, чего хочет – он хотел гармонии противоречия, отзвук которой он уже нашёл. В Аниных глазах. И он не хотел размениваться на мелочи – ничто не могло утолить его жажду. Он знал истинную любовь, и понимал, что мимолётная страсть эту жажду не утолит. Истинная любовь – она лишь для романтиков и поэтов – их чувства глубже, чем у остальных, и ещё им дано видеть всё вокруг в истинном свете, ведь они живут сердцем. Пусть иногда.
    Аня тоже была противоречивой натурой – она хотела летать и, опалив крылья, сладко броситься вниз. Разве Костя был другим? Да, они многим были похожи, но Костя не питал иллюзий, но и не желал останавливать свой дикий блуждающий взор на тех девчонках, что были без ума от него, но так легко доступных… И среди них была Катя.
    Та самая Катя, которой он верил, к которой его так тянуло когда-то, и в которой он так горько разочаровался. Горе от ума – она ведь вовсе не была глупенькой простушкой, тем больнее были её уколы. И вот теперь он всё забыл – существовал лишь глубокий огненный омут любви, в который он погрузился сейчас…. И он уже был не в силах сопротивляться тому, что происходило с ним из-за Ани теперь – было уже слишком поздно….
    И вот окончился очередной концерт…. Костя отставил микрофон, перекинулся парой быстрых фраз с друзьями-музыкантами, огляделся – у окна стояла Катя и немигающим взором смотрела на него.
    Терять то, чего не имеешь, порой бывает трудно, ибо только тогда узнаёшь истинную ценность потерянного. Что ж, Костя объяснил Кате смысл слова «прощай»….
    Он тряхнул головой и стремительно, вскинувшись, гибким котом в два прыжка оказался у выхода. Катя мигом снялась с подоконника и подалась вперёд, пользуясь тем, что все слушатели принялись за питьё пива, за свои сигареты и беседы. Она понимала, что всё как-то не так, и просто так кончиться не может, не имеет права….
    - Костя!
    - Да? – его ироничный взгляд.
    - Костя, ничего себе шуточки…. Ты ведёшь себя так, будто мы незнакомы.
    - Я не виноват, что наши дорожки разошлись, - мягко усмехнулся он, а глаза источали магию и обаяние…. Её покоробила эта так хорошо знакомая ей усмешка.
    - Костя, я тебя совершенно не узнаю.
    - Катя, всё в прошлом…. Мы расстались. Ясно?
    - У тебя другая? – последовал немедленный вопрос.
    - А что, для этого обязательна другая? Я один, один, понимаешь?
    - Ну, что ты, - усмехнулась Катя, - не смеши меня – ты, и вдруг один?.. Она не отсюда, да, Костя? Но послушай, неужели тебе было так уж плохо со мной?
    - Хорошо, - с преувеличенной иронией и вежливостью ответил он. – Ты же меня знаешь – мне со всеми было хорошо.
    - Вот как…. Ты, Костя, действительно очень изменился, иначе я бы тебе поверила. А теперь я вижу, что это у тебя надолго…. Что, я ошибаюсь? Это ведь серьёзно, да?
    - Кать, успокойся, пожалуйста, - спокойный. – Ну, что было, то прошло, останемся друзьями….
    - Банальные фразы…. Ох, Костя, не верю я в твоё спокойствие. Она, думаешь, тебя поймёт лучше, да?
    - Ой, Катя, ну, не надо, это уже лишнее….
    - Костя! Эй, Костя, поди сюда! Новость, слышь! – заорал Петя с другого конца чердака.
    - Что? – подошёл, остановился перед ним, как вкопанный.
    - Хорошая новость – тебя в Москву тебя зовут! – обрадовано орал Петя. – Ну, и нас, конечно, но преимущественно тебя.
    - Да, а в чём дело? К кому, куда? – оживился Костя.
    - К самому Васе Колину – он фонотеку собирает, да и с Артемием знаком…. Хочет тебя вживую записать, - пояснил Игорь. – Ну, и мы подыграем, конечно.
    - А чего меня-то?
    - Ну, как же – перспективный музыкант, интересный поэт…. Ты ж светляк такой….
    «… кто за что в ответе, с тем и проживёт –
           Время покажет, кто чего стоил в этой пурге…»
    - В Москву, говорите…. Ну, ладно, чего ж, съезжу. Поглядим, как там и что…. А вы как?
    - Мы – как ты. Значит, едем.
    - Ладно. В поход за славой…. Ну, надо брата порадовать, - решил он и помчался бы домой, если бы в толпе не заметил вдруг Костя знакомые глаза.
    - Аня… - едва улыбнувшись, подошёл к ней. Он был, пожалуй, слишком оглушён, чтобы быть ироничным и циничным.
    - Костя, я всегда поражаюсь, как ты себя терзаешь на концертах…. Даже жутко.
    - А как же иначе, а?
    - Костя, ты извини, я на минутку.
    - Тогда хочешь, провожу? – мгновенно созрела мысль.
    - Нет, ну, что ты….
    - А что? Я тебе кажусь слишком….
    - Нет, ты ведь мне очень дорог, правда…. Я всегда мечтала о таком старшем брате.
    - Ага, ясно. Слушай, меня тут на днях в Москву зовут – поехали со мной, - не то шутя, не то всерьёз предложил он, взглянув уверенно-умоляюще. – Ну, хоть как менеджер, что ли….
    - Ну, Костя, какой из меня менеджер…. Мне уже пора. Но мы увидимся….
    - Непременно, - пообещал он.
    Она кивнула ему, изящная и улыбающаяся, и поспешно, даже, пожалуй, слишком поспешно вышла. Она боялась того огня страсти, что сжигал её всю, и который зажёг Костя…. А Костя подумал, что он – просто глупый мальчишка, и она не желает его видеть…. Опустил голову, как провинившийся школьник, и отправился домой.
    От Кати не укрылось то, как Костя разговаривал с Аней – странным блеском горели его глаза, и лучился ведьминским очарованием взгляд Ани…. Взяла на заметку – чересчур серьёзно для обоих. Они так боятся приблизиться друг к другу – ближе, чем на три шага…. Всё равно гореть всем – какая разница, раньше или позже.
    … Костя, сидя с братом на кухне, курил и глядел сквозь него не то задумчиво, не то печально и растерянно, не то насмешливо.
    - Костя, ты чего?
    - Да, всё ништяк – в Москву на днях еду.
    - А с тобой можно?
    - Конечно, нет – я ж с официальным визитом к Васе Колину – буду писаться для его фонотеки, - похвастался Костя.
    - О, здорово!
    - Один справишься тут, большой уже…. Я недолго – дня три….
    - Я справлюсь, - заверил Саша. – Правда, мне всегда легче, когда ты рядом.
    - Тебе, конечно, интересно узнать, с чего бы это меня, скромного музыканта, позвали в Москву?
    - Ничего себе, скромного…. Это всё здорово, конечно, только я о другом – всем заметно, что ты стал другим. Ты ведь помнишь, каким ты был? Пел не то и не так, вёл себя не так, как от тебя ждали…. А теперь ты на себя не похож…. Ну, что ты смеёшься – сам же знаешь, что правда…. То ты бешеный, а тут что-то подозрительно притих, да….
    - Сашка, не спрашивай меня.
    - Но….
    - Просто мне по-прежнему светит мой свет.
    - Я вижу, Костя – он тебе так светит, что ты постоянно щуришься.
    - Понял…. Мне не дано увидеть этот свет без солнцезащитных очков. Да, это правда….
    - И имя этому свету...?
    - Имя ей Благодать, Анна, стало быть…. Только разве она может снизойти на меня грешного, благодать-то? Вот в этом-то всё и дело, Сашка. Жутко я переживаю, а отчего – не пойму. И счастье это великое, и страдание, а всё вместе – вдохновение…. Непросто это, Сашка, ох, как непросто.
    - Странно, ты всегда какой-то беспокойный….
    - Таким родился – здесь от меня мало что зависело. Беспокойный я, и вряд ли когда-нибудь успокоюсь. Все мои печали и напасти – лишь оттого, что я – музыкант, - не то задумчиво, не то отчаянно предположил он, непринуждённым движением руки стряхивая пепел очередной сигареты. – Скоро буду бродить по дому, заламывая руки, и стонать: «Ну, почему я музыкант?!» Но, видимо, это – мой крест….
    - Костя, она действительно так много значит для тебя? – не выдержав, перебил Саша.
    - А для тебя что значит Солнце? Солнце – это всё…. Но она – это свет. Который зажигает, освещает, даёт жизнь – вот что она для меня. Я не знаю, когда это началось – конечно, ты скажешь, что я – в своём репертуаре, но это совсем другое…. Да, я другой, я сильно изменился, а она даже не подозревает, что сама к этому руку приложила. И всё, понимаешь, всё….
    - Она наблюдает с небес, находясь где-то рядом… - неожиданно процитировал Саша.
    - И никто, никто не знает, отчего….. Понимаешь, во мне словно открылся какой-то канал, и моя душа через него выдаёт такие откровения, о существовании которых я раньше не подозревал. Это сильнее меня.
    - Костя, ты поедешь в Москву, успокоишься – ну, хотя бы на время….
    - А, ты мне предлагаешь испытание временем…. Ах, Сашка, не так всё просто – это смесь безумия и агонии, нежности и цинизма по отношению к самому себе…. И надо же было этому всему случиться со мной….
    - Возможно, твой свет ближе, чем ты думаешь – ведь он тебя согрел….
    Даже в самых смелых мечтах он не допускал мысли, что его свет рядом с ним, что он обжигает его ладони…. Он даже позабыл о том, что первый шаг сделала именно она.
    В дни перед отъездом его неудержимо тянуло на крышу. Он хотел побыть один, но его упорно не хотели отпускать от себя друзья – они заставляли его играть, петь, рассказывать истории…. А ему так хотелось подумать…. О чём? Он и сам не знал. Единственное, что бы ему хотелось, это разобраться в себе. Он так долго и упорно что-то искал, терзался, и вот результат – он нашёл свой стиль. Всё это дремало в нём, раскрывшись лишь теперь. Разве он не чувствовал перемены в самом себе? Разве Аня разбудила один только его ранимый и честолюбивый разум? Разве сердце Кости не забилось в груди так отчаянно?
    Он считал, что в её сердце он не найдёт ответа. Он так много любил и так много пережил, что на понимание до глубин, до корней он уже не рассчитывал – он не верил в то, что найдёт ответ на свои неистовства, как не может снизойти благодать на великого грешника.
    А каяться в том, что он живёт как-то не так, Костя не хотел или попросту был не в силах. Он лишь признавал то, что он – человека, обычный, земной человек – подняться выше он никогда бы не дерзнул. Но теперь, когда его возвысила любовь, он на многое раскрыл глаза, а суетное перестал замечать. Ему хотелось гармонии противоречий.
    Кто же размышляет о том, почему и отчего он любит? Почему, зачем и за что он любит того, кого он любит? Это необъяснимо: любовь – это просто любовь, и всё. И нет никаких правил. Это и начало, и конец.
    Аню ждали её несчастные и сумасшедшие будни, а Косте предстояло ехать в Москву. Они ехали втроём – он, Игорь и Петя. Ударник отчего-то поехать не смог. А тусовке на чердаке теперь вместо Кости достался Стас Гражданцев, терзая ударные или горланя свои песни про работника морга. Ну, а пока Стас надрывался на чердаке, Костя ехал на вокзал.
    Уже были взяты билеты на шестичасовой экспресс. А Костя грустил, сам не зная, отчего. Тоска проникла в сердце, и в уголки его глаз, терзала его, но за его всегдашней улыбкой и неизменными шуточками это невозможно было углядеть.
    «… я устал от песен, я устал от дорог,
           Я ненавижу этот вокзал…»
    И, тем не менее, всё было прекрасно. Весёлые и слегка ошалевшие, друзья ввалились в вагон.
    - Поезд свистнул – машинист тронулся! – захихикал Петя – пошли анекдоты, а Костя засел за гитару и за несколько минут написал новую песню просто потому, что чувства рвались наружу.
    «… как просто стать пеплом, танцуя в центре огня,
           Но, Боже, как радостно видеть зрачки дарящего залп…»
    Песня сразу обо всём, песня в поезде-экспрессе, когда он думал не о том, куда он едет, а о том, что уезжает….
    - Эй, Костя, очнись!
    Разговоры их были окрашены неизменным фоном – декорацией железной дороги, которой, как таковой, не было видно, зато всё время за окном мелькали леса, поля, речки – вечные спутники движения. И сейчас Косте, как никогда, хотелось жить. Он был рад, что едет в Москву, что скоро его встретят, накормят, напоят, согреют, будут слушать…. Ему хотелось в восторге носиться по вагону, всем мешать, всех заводить и нервировать, но потом….
    Потом он понял, что уезжает от неё.
    «Да кто она мне? – начал мысленно успокаивать себя Костя. – Ну, подумаешь, вбил в голову – она и думать обо мне не думает…. Мало ли девушек – почему именно она? Почему? Подумаешь, какая ерунда – уезжаю и не могу её забыть…. Какое-то наваждение, колдовство…»
    Радовался, что едет играть, и тосковал, потому что покидает любимый город и её…. Чтобы эти три дня казались ему вечностью. И внезапно он понял – и она, и его музыка едины. Разве не она разбудила его? А он? Да, они оба странным образом дополняли и раскрыли себя друг в друге. Странная, противоречивая гармония, но разве не этого они хотели?
    Судьба порой бывает щедра к нам, исполняя наши тайные желания, внезапно и чаще всего тогда, когда мы этого не ждём, но наши желания – это одно, а вот судьба…. Она отбирает у нас то, что подарила, так же внезапно, без предупреждения…..
    А сейчас Костя вдруг призадумался, улыбка исчезла, сползла, на лицо его легла лёгкая тень задумчивости. Он уезжает от неё…. Почему? Откуда взялись эти глупые мысли, нелепые, целомудренные? Но ведь музыка была их страстью, и их страсть была музыкой…. Остро ощутимая, давящая, неистовая, но всё ещё тайная…. Словно хочешь написать новую песню, но не хватает слов для того, чтобы выразить всё то, что чувствуешь, думал он.
    Однако все страхи и сомнения всегда покидали его, когда он брал в руки гитару, потому что он был рождён, чтобы играть. Он не знал, в чём причина этих страхов и сомнений, но теперь это уже не было важно. Играя, он слышал отзвуки своих прикосновений и пьянел от этого.
    Косте казалось, что они приехали слишком быстро. Они похватали свои сумки, едва завидев впереди московский перрон. Вот и приехали…. Вот сейчас их и встретят, и напоят чаем, и покажется странноватый Вася Колин, в прошлом и нынешнем – битломан, чувак, помешанный на рок-н-ролле и рок-н-ролльщиках, собирающий крутую коллекцию подпольных исполнителей – Москва-Питер, транзит….
    Похвально, думал Костя. Неплохой сумасшедший паренёк любит рок, продюсирует, поддерживает кое-кого…. Он поразился тёплому приёму, который им здесь оказали, едва они сошли на пыльную платформу. Костя шёл последним, но его тут же опознали.
    - Костя! Фью! Сюда давайте!
    Конечно, музыкантов узнаешь за версту, особенно если у них в руках инструменты, и если встречаешь именно их.
    - Костя, это кто? – Петя оглядывался по сторонам, пытаясь понять, откуда доносится голос.
    - Да вон, вон они стоят! Пошли….
    В стороне стояли двое – сам Вася Колин и ещё какой-то паренёк, гораздо больше похожий на рок-тусовщика, чем Вася – тот смахивал не то на битла старого покроя, не то на захипповавшего битника. Вот поэтому друзья его сразу узнали.
    Все тут же перезнакомились, и Вася Колин, без умолку неторопливо, но сладко гнусавя, потащил их к такси, разъясняя простые, с его точки зрения, моменты:
    - Отлично, здорово, что приехали…. Я так рад, так рад, правда…. Костя, а ты очень изменился. Поехали сейчас прямо ко мне, там запишемся – аппарат настроим, уже всё расставлено…. Наконец-то я вас живьём запишу! Поговорим, Костя, о тебе, о песнях, о Питере, ага? Ребята – всё будет прелестно, посидим, чайку попьём….
    - И не только чайку, - весело добавил Петя.
    - Да, и пива….
    - И не только пива, - снова весело встрял Петя.
    - Вась, это Петя. Он – мой внутренний голос, - очень мило пояснил Костя, - так что ты не пугайся….
    - Дык, я ж к шуточкам уже приученный, - ничуть не смутившись, усмехнулся добрейший Вася Колин. – У меня порой такая публика собирается, что и не такое бывает.
    Вася жил в старинном каменном доме. Едва они вошли в комнатку-студию, миновав длинный коридор, стало ясно – их будет только пятеро, и запись будет делаться оперативно, но в архидружественной обстановке. Микрофоны, колонки – всё было на месте, оставалось лишь вынуть из чехлов инструменты, настроиться и преспокойно начинать запись. Играть предстояло акустику, а поскольку теперь Костя играл одно лишь электричество, услышать Костю в акустическом варианте было большой удачей.
    Вася Колин, в процессе настройки  извлекший откуда-то много бутылок вина, сообщил, что сам он будет Косте подпевать, так как практически все песни он уже успел выучить наизусть, а его «кожаный» друг виртуозно владеет двенадцатистрункой, и поэтому создаст Косте классный аккомпанемент, не хуже симфонического оркестра, чему все, естественно, очень обрадовались и начали запись, косо поглядывая на вожделенные бутылки вина, потреблением которого были вызваны некоторые паузы в записи.
    Костя тронул струны, и началось.
    «… мы начинаем движение вспять,
           Мы устали молчать,
           Мы идём – эй, твёрже шаг!
           Отныне мы станем петь так и только так!..»
    Костин голос был светел и яростен, но пока ещё осторожен – он присматривался, прислушивался, а Вася Колин вовсю руководил, искренне восторгаясь отважным Костиным вокалом и подпевал, причём и Вася, и Васин друг очень пригодились. Потом Костя распелся, и теперь он уже узнавал сам себя.
    «… я умею читать в облаках имена
           Тех, кто способен летать…»
    Он разогнался, разошёлся, а потом оборвал песню на полуслове, на полувскрике, полувздохе.
    - Вот…. Уф, чего бы ещё спеть? – уже с усмешкой.
    «… мой лес болен луной,
           Мой материк по-прежнему пуст…»
    И поэтому у него была масса новых тем для песен, и он пел…. Пел известные и неизвестные песни, категоричные, упорные, нежные, неистовые. Каждое слово – призыв, боль…. Ярость, всплеск, вспышка, нежность…. Он летел, невзирая на боль, которую ему причинял каждый взмах крыльев.
    «Ах, Вася, знал бы ты, сколько заплачено за всю эту музыку…» - думал он.
    - Браво, Костя! – фиксировались на плёнке восторги Васи в духе забытых старых добрых квартирников.
    Хлебнул из стакана – уф, хорошо…. Небольшой облом вышел на следующей песне про соковыжимателя.
    - Давай перепишем, потому что очень быстро, - попросил Костя. – Новые аранжировки, и темп такой – вечно слова забываю…. Уехал уже, наблюдаешь – я уже пьяный…. Вась, как начинается-то?
    Допели по одному куплету, наконец-то.
    - Ха-ха…. Я – твой соковыжиматель, ага! – уверял Костя Васю. – Угу, ага…. А ты – мой соковыжиматель….
    - Я твой соковыжиматель, ага, - соглашался Вася.
    Костя веселился до слёз, но музыка сводила его с ума. Началось звучное вступление к следующей песне, Костя загрустил, заслушался и забыл вступить.
    - Вася, я, честно, не могу…. Я пьяный уже, я не могу, правда….
    - Да ладно, передохнём сейчас, чайку попьём… - уговаривал Вася, не зная, чего ожидать от подвыпившего музыканта. – Вспомни, Костенька, последнюю вещичку….
    - Не могу, Вася, я не могу уже петь….
    - Ну, последнюю вспомни, «Республику».
    - А вот не помню.
    - Ну, вспомни, - уговаривал Вася.
    - Ужас – до чего дошёл – «Республику» не помню…. Эх!
    Всё же он спел, на ходу вспоминая слова.
    «… я помню дорогу на крышу –
           Возможно, это – моя беда…. О, да!..», - вздыхал он, и эти вздохи переросли в воодушевлённые завывания на пару с очарованным странником Васей Колиным. А услужливые друзья тащили ещё вина, чтобы было веселее.
    - О, да, да, да, да… - восклицал он в отчаянном и печальном экстазе. Петя даже успел заснуть за басом.
    Изысканность аранжировок окончательно доконала Костю – это было чересчур здорово, и голос его стал проникновеннее и поэтичнее. Наверное, никогда в жизни он не пел так, как в тот вечер, вечер любви и сомнений… да и триумфа. Отчего всё так вышло – об этом Костя уже не думал. Он просто растворялся в этой адской смеси вина и музыки.
    - Костя, скажи, - спрашивал уже пьяный Вася в микрофон, - что ты думаешь о музыке, о рок-н-ролле?
    - Прежде всего, мне кайфово быть у тебя. Как в храме…. Здесь нет чужих.
    - О`кей…. Чего ты ждёшь от музыки, что ты хочешь сделать?
    - Ты как американец разговариваешь, - усмехнулся Костя. – Но мне кайфово жить в Питере. Здесь ветер свободы гуляет… в полный рост.
    - Это здорово. Но ветер дует где-то…. Где-то там, неизвестно, где.
    - Ты в Питере был?
    - Нет. Последние пять лет….
    - Вот, о чём и речь… - засмеялся Костя.
    - А что ты думаешь о музыке?
    - Не спрашивай меня, я буду говорить…. Всё в кайф, особенно здесь…. Я лучше спою.
    После короткой передышки из-за бесконечных телефонных звонков и звонков в двери записи возобновился. Ещё никогда Костя не испытывал такого удовольствия – он считал, что двенадцатиструнка звучит круче оркестра. Вася тоже был в восторге, и Костя решил сделать ему приятное, спев в бешеном ритме со второго дубля одну вещь, после чего ласково пояснил:
    - Вася, эта песня – для тебя и для таких, как ты….
    Вася даже несколько смутился, но обрадовался – он был польщён. А Костя нёсся всё дальше и дальше, всё выше и выше…. Вася перед началом каждой песни отбивал ритм, чтобы все одновременно вступили, Игорь подсказывал Косте слова, а Петя манипулировал ручками магнитофона.
    «… я на время превращусь в ночь, как день…»
    Он растворялся в звуках. Любовь была в его голосе, любовь и боль, и он не знал, как от этого избавиться – даже в его неистовой ярости была любовь….
    - Кончай стучать – ну, на нервы действуешь… - поморщился, но всё было забыто, едва он начал следующую песню. Это было чудесно, это было его воздухом, его миром, фантастической реальностью, где он был сам собой.
    «… маленький, забытый всеми театр, свет керосиновых ламп,
           В небе поют голоса тех, кого я любил и ждал…»
    Чудесный лунный вальс…. Вверх и вниз по ступеням…. Он пел так, словно она была здесь и слышала его.
    «Она меня слышит… - думал он. – Она непостижимым образом сумела меня понять, и поэтому сейчас она меня слышит…. Неповторимая Анна, моя жуткая, странная благодать…»
    Его голос звал, срывался, сомневался, надеялся, заклинал, и внезапно срывался в крике. Как по ступеням вверх, к вечности…. А любовь и есть вечность, поверьте….
    Он ждал ответа, и музыка давала ему ответ…. Он не верил и не знал – он просто жил в этой музыке, он пел и жил…. Но каким тревожным, диким и гордым страданием были наполнены эти песни!
    - Браво, Костя! – в упоении шептал Вася Колин. – Во крутизна! Звезда ты, истинная звезда….
    Атмосфера этого квартирника запечатлелась на плёнке, хотя не все Васины соображения туда попали. Ирония, смех, горечь – все Костины чувства…. Он ведь был актёром, этот дворовый музыкант, и каким актёром! Каждая песня жила своей неповторимой жизнью и не повторялась в других, как нередко бывает у иных композиторов….
    «… я тоже что-то вижу, но что – не знаю сам…»
    Кассета уже кончалась, а спето было ещё не всё из того, что хотел услышать Вася Колин. Но тут как раз зашёл Васин знакомый, не то менеджер, не то спонсор, который обнаружил своё присутствие тем, что заржал в ответ на Костино:
    «… здесь с чувством удовлетворённости ложатся спать,
           И с чувством удовлетворённости встают…»
    Менеджеру этому Костя очень понравился, а Костя к тому времени уже порядочно выпил, хотя голос при этом не терял чистоты и проникновенности – он ведь любил и не мог забыть….
    - А кто это? – спросил спонсор у Васи.
    - Это – Костя, питерская звезда, - ответил тот с гордостью. – Это самородок, чувствуешь? Вот целую кассету мне напел.
    - Им стоит заняться, - решил менеджер. – Я с ним, пожалуй, поговорю.
    Он тронул Костю за плечо – тот в упоении твердил задумчиво и чисто: «Дождь…. Дождь…. Идёт дождь…. Дождь…» Костя тут же перестал играть, обернулся, вопросительно уставился на спонсора – он не доверял костюмам:
    - Что?
    - Слушай, Костя, здорово играешь. Неплохо…. Может, мы с тобой вместе поработаем, а?
    - Не понял? – Костя тряхнул головой и прищурился.
    - Ну, давай сделаем с тобой настоящие концерты у нас, с московским клубом каким-нибудь… - вкрадчиво предложил тип.
    - А условия?
    - Ну…. Скажем, по два концерта в день.
    - Да ты что? – разозлился Костя. – Я за полчаса игры выматываюсь так, что дальше некуда….
    - Так кто ж тебя заставляет петь живьём? Ну, фанеру сделаем….
    - Рокеры под фанеру не поют! – гордо заявил Костя. – Никогда. Понял?
    - Ну, можно же петь что-нибудь полегче, ведь поэт ты интересный. Споёшь что-нибудь вроде этого «Поллюционного Сна» или там «Франкенштейна» - покатит. Давай, Костя….
    - Ой, достал ты меня, - с горечью проговорил Костя. – Я лучше для своих ребят поиграю – это честнее.
    - Да, Костя, ты чего? – пробовал было протестовать мальчик-мажор.
    - Да потому, что ты – сытый, - в упор бросил ему Костя. – Понял? Сытый ты. А мы играем для голодных.
    На том и порешили.
    Долго потом сокрушался Вася Колин, что разговор этот не попал на плёнку….
    А потом к Васе вломилась какая-то буйная тусовка – видимо, допивать вино, а заодно послушать эту приглашённую питерскую команду. Но Костя к тому времени был уже совершенно опустошён. И тут ему стало так тоскливо – сидеть на диванчике Васи посреди всей этой тусовки с гитарой в руках…. Просто до жути, до ужаса тоскливо, хотя голова уже была ясной, и, тем не менее, он вдруг решился на безрассудный и отчаянный шаг.
    - Вася, - тихо спросил Костя, - где тут у тебя телефон?
    - А что, что такое? – разволновался Вася.
    - Да так…. Очень надо в Питер позвонить, - пояснил Костя, виновато и натянуто улыбаясь.
    Он стал накручивать знакомый номер, положившись на судьбу и пользуясь тем, что шумной тусовке уже всё равно, чем он занят.
    - Ань, привет… - только друзья через мгновение услышали его взволнованный, мягкий и слегка изменившийся голос. – Ань, это Костя…. Я из Москвы звоню. Зачем?..
    Вздохнул, помолчал, продолжил:
    - Мне…. Я понял, что мне очень нужно поговорить с тобой. Я, наверное, не во время, да? Уже поздно….
    - Нет, Костя, я очень рада тебя слышать…. Хотя, если честно, это неожиданно.
    - Знаешь, тут хорошо, но без тебя душно. Правда, Ань…. Ты же знаешь, тебе я не вру, - тихо продолжал он. – Если бы здесь была ты, всё было бы иначе…. Ты думаешь, это полный бред, да? Но мне больше никому об этом сказать.
    Она, конечно же, не ожидала, что он позвонит, но ей было и сладко, и больно одновременно. Он не давал ей покоя, этот огонь, она сгорала, точно уже была в его объятьях…. Она и желала, и боялась этого.
    - Как отыграл?
    - Хорошо, Аня, но я… не знаю…. Мне правда душно, тяжело…. Ну, не поверишь – камень на сердце, тоска, хотя вроде всё хорошо…. Понимаешь?
    - Знаешь, Костя, мне тоже тяжело, - призналась она, и голос её слегка задрожал. – Твой звонок – как спасение….
    - А что случилось? – мигом напрягся он.
    - У меня дома сплошной разгром…. Не знаю, зачем я тебе это говорю, но я не знаю, куда деваться. И вот среди всего этого звонишь ты….
    - Аня, да какие же они свиньи! – заорал он в трубку. – Как ты можешь там жить, Аня? И ты мне не говорила ничего….
    - Костя, мои проблемы – это мои проблемы, а мы с тобой едва познакомились, - так же спокойно попыталась ответить она, но он тут же перебил:
    - Аня, ты же понимаешь, что ты…. Ну, ты – это ты, и вся эта грязь – не для тебя…. Аня, ты – свет, понимаешь? Для меня ты – свет…. А знаешь, - предложил он в каком-то отчаянном порыве, - приезжай ко мне, Аня, пожалуйста, приезжай…. Не пропадай там, не надо! К тебе грязь не пристанет, но это не для тебя, Аня, приезжай сюда на пару дней, вырвись из твоего ада! И мне без тебя жутко, погибаю я….
    - Костя, я бы хотела, но….
    - Приезжай экспрессом на Питерский вокзал! Я тебя встречу.
    - Ты и правда этого хочешь? – осторожно спросила она, хотя она уже горела желанием бросить всё, вырваться из сумасшедшего дома и на пороге ночи совершить это бегство.
    - Аня… - вздохнул он. – Разве не ты когда-то меня поняла? Долго объяснять, но ты знаешь, насколько я говорю искренне. В этом мире и так хватает темноты и зла.
    - Это правда, - вмешался Игорь, - Аня, он и вправду жутко изменился. Он с ума сходит без тебя и никому ни слова не говорит. Если ты приедешь, вам обоим будет лучше.
    - Аня, это правда, - прорывался его голос сквозь шум. – Расскажешь мне всё…. Послушаешь настоящий квартирник, здесь будешь, со мной, тут спокойно…. Аня, приезжай, я буду ждать…. Очень. Я ведь один…. Ты знаешь, что я совсем один….
    И внезапно связь прервалась. Возможно, это Аня сама положила трубку.
    Её размышления были недолгими – она натянула кожанку, схватила сумку и выбежала прочь из этого страшного дома. Только потом, в трамвае, когда к ней вернулась способность понимать, она осознала, насколько безумна её идея, но домой она вернуться не могла.
    «А вдруг это игра?» - мелькнула в её голове. Но она тут же отбросила все сомнения, вспомнив виновато-уверенный, молящий Костин взгляд, когда они встретились на ступенях её лестницы, и его взволнованный голос по телефону…. Он погибал без неё. Раньше она и надеяться не могла на это, но теперь она всё решила. По крайней мере, на эти два дня, ведь другого выхода у неё не было. Аня оказалась очень решительной и отчаянной девушкой, особенно теперь, когда представился случай.
    И вот они оба положились на судьбу….
    Костя был первым, кто разбудил в ней страсть, которого она понимала так глубоко, что готова была отдать ему душу и совершить ради него любое безумство, хотя при этом ей никогда не изменял здравый смысл. Она знала и о его магнетическом обаянии, и о множестве страстных подружек, но она до безумия любила его как обыкновенного, земного человека, и как музыканта, конечно. Вот к Майку она испытывала нечто другое, святые чувства…. А к Косте – да, то была истинная любовь….
    Она всё-таки купила билет и села в поезд, поехав в незнакомую Москву к едва знакомому, и всё же к самому близкому человеку, потому что выхода не было. И ещё потому, что она любила.
    А сам Костя словно почувствовал это – проспав всего пару часов, он вырвался из гостеприимного Васиного дома, пообещав вернуться и оставив всех в полусонном недоумении:
    - А куда это он, а?
    Он был уверен – она приедет, хотя сам понимал, что безумна и идея, и эта уверенность, да и сам поступок. Но то, что было безумием в реальном мире, казалось само собой разумеющимся в их мире, мире, который был знаком им обоим.
    Он поехал её встречать и был готов провести на вокзале хоть целый день. Так уж случилось, такое случилось с ним, внезапно, нежданно-негаданно и глубоко…. Пожалуй, даже слишком глубоко. Они оба были достойны этой любви.
    И теперь перед Аней раскрывался целый мир, и она вступала в него сперва осторожно, а потом вбежала, влетела, как огонь, как ветер, забыв обо всём. Она ведь тоже довольно много испытала для своих юных лет. Пожалуй, даже слишком много горя и очень мало радостей. Но любовь для неё сама по себе уже стала наваждением и счастьем. «Уж если любить, то только его…» - сказала она себе, пока её воспалённый страждущий взгляд был устремлён в окно вагона, который мчал её в призрачный, иллюзорный, и всё же реальный рай, где он ждал её.
    «А если он просто смеялся? Если прогонит?» - эта мысль мелькнула и сразу исчезла. Нельзя было сомневаться в искренности его слов, ведь они оба постигли суть этого грязного, лицемерного и жестокого мира. Хвала безумцам….
    Хвала этим любящим безумцам, устремившимся навстречу друг другу наперекор изначальной обречённости, судьбе, искушениям, наперекор и свету, и тьме!
    Хвала безумцам, свободным и счастливым! За миг подобного безумия – жизнь…. Спокойную, размеренную и пустую, где сумасшествия нет, и уж тем более, не предвидится…. Честь им и хвала, им, не научившимся лгать и умеющим оставаться собой и следовать голосу сердца…. Разве не этому учил Господь? Разве не это признавал Дьявол?
    Слава и вечность! Слава и вечность этим бунтарям, посмевшим так любить вопреки всем грязным и фальшивым законам этого мира, где нет света…. Слава тем, кто умеет так жить и так любить….
    Всё утро Костя, небрежно набросив куртку на плечо, провёл на вокзале. Сначала не было никого – платформа была пуста, и белое утро вставало над Москвой…. Он даже порадовался, что здесь нет белых ночей.
    Он ходил по вокзалу, по киоскам, по шумному и людному залу ожидания, смотрел на часы – он ждал первого поезда из Питера. Он словно предчувствовал, что она приедет.
    Пустой утренний вокзал…. Тоскливое и радостное, восторженное ожидание…. Как странно и неожиданно порой сочетаются такие вещи…. Он о многом передумал за эти часы. Всё ерунда, лишь бы она приехала. Остальное неважно, лишь бы она была здесь….
    Да, музыканты – особые люди. Циничные внешне, ранимые и страстные в душе….
    Он ждал.
    Постепенно перрон наполнялся людьми, наступало утро…. На первом поезде из Питера она не приехала. Но он не терял надежды. Он знал, чувствовал, что она приедет, непременно приедет, пусть даже и не из-за него….
    Он порылся в кармане и обнаружил, что, уходя из дома, он даже не захватил сигарет…. Подошёл к парням стрельнуть – ему не отказали, мгновенно почуяв в нём своего, завязался разговор.
    - Кого ждёшь?
    - Подруга из Питера приезжает, - с полуулыбкой, тряхнув головой, честно признался Костя.
    - А-а…. Из Питера….
    - Да, я и сам оттуда, музыкант тамошний.
    - Ого! О!
    Узнав, что Костя – рок-н-ролльщик, его щедро одарили сигаретами, поспрашивали о нём и о питерских делах.
    - Как там? Какие люди? Что происходит?
    - Хорошо в Питере, - бодро ответил Костя. – Свободно…. Всё здорово.
    Вдоволь наговорившись, он вернулся на перрон – с минуты на минуту должен был придти следующий поезд. И она приехала именно на нём.
    Костя стоял в стороне и пристально следил за людьми, расходящимися с чемоданами, сумками и встречающими. Объятья, поцелуи, рукопожатия…. Когда народу стало меньше, он увидел её. Она вышла из вагона – изящная, с сияющими глазами и лёгкой сумкой через плечо, остановилась у расписания поездов.
    У Кости перехватило дыхание, замерло сердце, но он тут же вновь обрёл способность быть уверенным, обаятельным и милым. Подойдя, он спокойно, и всё же чуть хрипло произнёс:
    - Аня…. Слушай, это не сон – ты приехала….
    - Ты ждал тут всё утро? – обернувшись, удивилась она. – Ну, привет, Костя….
    Она протянула ему прохладную ладонь, а он, вместо того, чтобы пожать, задержал её в своей руке.
    - Безумная идея была, правда? – усмехнулся он, поймав её взгляд.
    Им обоим хотелось просто обняться, почувствовать друг друга, но и он, и она ещё сомневались в чувствах другого.
    - Костя, у меня не было выхода…. Я ведь ещё никогда не сбегала из дома, хотя не раз хотелось, - повеселев, призналась она, став такой, какой он её запомнил – глаза сияли, в них жил огонь, в котором горели они оба.
    - Уф…. Так растерялся, что даже не знаю, что дальше… - засмеялся он. – А ведь я знал, что тебе покажу.
    - Что?
    - Главную достопримечательность Москвы – самую главную, на мой взгляд.
    - Кремль?
    - Нет…. Булгаковский дом.
    - Ой, как здорово! Серьёзно?
    - Ну, конечно. Ты говорила, что для тебя это важно…. Так ведь и для меня тоже.
    И они рука об руку ушли с вокзала.
    - Может, ты устала с дороги? Наверняка… - спохватился он, резко остановившись. – Может, потом?
    «Всё, что нам нужно, нам нужно сейчас!..» - кричали его глаза, и она понимала его, желая того же. Они хотели просто побыть где-нибудь вместе….
    - Пошли…. А знаешь, Костя, я ведь сомневалась, что ты это всерьёз.
    - Да?
    - Ну, немного. Ты ведь мог и передумать, а?
    - В том-то и дело, что ты знаешь: я – нет.
    - С ума сойти – приехать в незнакомый город…. Нет, ей-богу, я ненормальная. Я уже представляла себе твою циничную усмешечку, но потом я вспомнила твои слова тогда, когда мы встретились…. И я вдруг поняла, что это серьёзно.
    - Ты знаешь, как я бесился здесь? Я на стены лез от тоски, выл, как пёс…. Не знаю, что на меня нашло, но всё исчезло, едва ты появилась. И передо мной теперь совершенно другая Москва…. А что здесь со мной было без тебя… понимаешь?
    - Я слышала по голосу, что что-то стряслось.
    «Да я просто влюбился без памяти, до безумия, до страсти, - мысленно ответил он. – Никогда я ещё такого не знал, а вот теперь…. Я хочу быть с тобой, только с тобой… и ты приехала».
    - Ты странный какой-то, - внимательно поглядела на него Аня. – Даже романтичный.
    - А я на самом деле – именно такой…. А ты думала, я приду в красном шарфике?
    - Ну, вроде того, - засмеялась она.
    - Это мой концертный шарфик, я его дома оставил. Здесь-то я акустику играю, а через пару дней – снова в Питер…. И ты не считаешь это безумием?
    - Нет…. Я обожаю авантюры, и это правда.
    - Обычно здравого смысла в каждом из нас больше, но сейчас…. Я и сам не знаю, что сейчас, - тряхнув головой, признался он.
    Чего он хотел? Того же, что все влюблённые.
    «… и упасть чёрной звездой к твоим ногам…»
    - Я немного всего этого не ожидала от тебя, Костя, но всё же это так здорово – сходить с ума вместе с тобой! – в каком-то радостно-отчаянном порыве вырвалось у неё. Она невзначай коснулась его руки, и ему словно передался импульс её страсти. И всё же свои чувства они скрывали. Чтобы она не подумала, что он позвал её для того, чтобы провести с ней время. Чтобы он не подумал, будто она приехала из-за того, что оказалась околдованной им так же, как и другие Костины поклонницы. Да и они оба были слишком горды, чтобы вот так, сразу признаться друг другу. Так трудно сделать первый шаг….
    Они добрались до нужного им дома – до обычного, на первый взгляд, каких много. И эти двое, блистая тёмной изящной красотой и юностью, вступили в эти двери, для кого-то обычные, для них – священные…. Это был их храм, которому надлежало укрепить их чувства, сделать их нерушимыми, святыми….
    А они ведь ещё даже не признались друг другу, что это любовь…. Это были двое непорочных в Эдеме. Несмотря на глубину их страсти, эта поездка была чем-то особенным, незыблемым, связующим звеном….
    Они вошли, поднялись по ступеням, читая надписи на стенах, рассматривая кресты и рисунки, полустёртые и свежие, тайные и странные….
    - Аня, ведь всё это было здесь… - с восторгом произнёс Костя. – Здесь…. И Бегемот с Фаготом, и Воланд…. Представляешь, а? Всё это таинство…. Аня, это просто невероятно.
    Священный экстаз овладел ими…. Пока она изучала надписи на холодных стенах, ещё тёплые надписи, он, стоя чуть повыше, глядел на неё на фоне этих стен, опершись о перила тонкой рукой…. Она почувствовала этот его глубокий и пристальный взгляд, и его восторги, его экстаз, его священный трепет….
    - Да, Костя, даже не верится, что мы здесь с тобой…. Хотя я верю, верю в то, что всё это было именно здесь!
    Но этот глубокий, пристальный Костин взгляд сверху, с высоты нескольких ступенек, его тонкая рука на перилах заставили её поверить в эту мистику, даже в мистичность самого Кости.
    - Ты вправду любишь Михаила Афанасьевича и его роман так же, как я? – восторженно, почти по-детски прозвучал его вопрос.
    - Конечно! Это – самая дорогая для меня вещь, - встретила она его на миг ставший дьявольским взгляд. И откровенный, и нежный, и неистовый, как его песни….
    - Тогда мы похожи. Похожи многим, и, подумать только, я ведь мог и не встретить тебя….
    - А знаешь, Костя, иногда мне становится страшно оттого, что я тебя раньше не знала…. Хорошо, что ты есть, ведь осталось так мало чистых людей….
    - Я чист?.. Душой, пожалуй, да, ведь душа – она всегда стремится к идеалу. Но вот таких светлых людей, как ты, я ещё не встречал – ну, разве что Сашка, друг мой ушедший, да брат мой….
    - Костя, но ты ведь почти не знаешь обо мне, - возразила Аня. – Я ведь ничего о себе не рассказывала….
    - Но мне кажется, что того, что я знаю о тебе, достаточно, - отчаянно заявил он. – Но ты обещаешь рассказать мне? Правда?
    - Да, Костя.
    - Хорошо, что я вовремя узнал о том, что не один я такой сумасшедший… - вздохнул он, слегка успокоившись. – И мы всё-таки встретились….
    - Я не верила в это.
    - Зато теперь мы отправимся к Васе Колину. Ты услышишь мой концерт, ага…. В акустике, так что вспомним старые добрые времена квартирников.
    - Здорово….
    - Я так рад, что мы поняли друг друга, - проникновенно и отчаянно получилось у него сказать. – Вперёд, и я покажу тебе мою Москву, да?
    - Вперёд!
    Рука об руку они вышли из знаменитого дома, и поехали они назад, к тусовке Васи Колина.
    «… если ты веришь мне, ты пойдёшь со мной…»
    Знаете ли вы, что означает страсть? Глубокая, не имеющая утоления, горькая, неистовая страсть, называемая любовью? Если знаете, то вы счастливы, и в то же время обречены.
    Знайте – такая любовь никогда не даёт счастливого конца. Вообще никакого конца. Она может дать счастье, но никогда не успокоит. Это – если любовь.
    Вы всегда почувствуете разницу. Любовь узнать можно, но такую, фатальную, дано испытать лишь безумцам. А там, где успокоится один, другой никогда не найдёт покоя.
    И вот они перед вами…. Пока их удел – ехать рядом в сумраке уходящего дня. Странно, день промчался так быстро…. Их прикосновения случайны и легки, но огонь уже зажжён…. Но разве Костя мог надеяться на ответ, он, всегда уверенный в себе? И разве она могла мечтать о том, что он выберет её, ту, что переменила всю его жизнь лишь взмахом ресниц? Разве об этом мечтают? Это только чувствуют.
    Их уже не волновало, как долго продлится всё это – важно было, что они рядом, что они вместе, и что это продлится ещё пару дней. Время потеряло смысл, и все звуки и цвета озарялись отблесками нервной, свободной, как ветер, электрической страсти. О, юные безумцы, слишком много испытавшие! Для вас весь мир, и не судьба правит вами, а вы правите судьбой….
    Они сами выбрали эту дорогу, ещё не расслышав, что она – на двоих. Поэтому они были так осторожны в словах и эмоциях, точно брат и сестра. Но с тех пор, как был зажжён огонь, всё стало иначе. Огонь на двоих….
    С тех пор для них всё было кончено. Но они ещё не знали об этом, когда возвращались в дом Васи, где их ждали.
    И снова он стал простым, неистовым, хулиганистым бунтарём. Самим огнём, бесом, влюблённым парнем, игравшим рок…. Этим всё сказано.
    - Проходи, - прошептал он, пропуская её вперёд. – Здесь всегда не заперто….
    - О, Костя, ну, наконец-то! – возрадовался Вася. – Ну, как, встретил?
    - Ага…. Вот она, Анной её зовут….
    - Да, всё-таки вы, музыканты, чокнутые, - пробормотал и сам слегка чудаковатый Вася Колин. – То ли дело мы, битлы….
    Аня, по обыкновению, заняла тёмный угол. Она отлично видела Костю, а он – её. И это было всё, что нужно им в этот вечер.
    Она безумно хотела видеть его и слушать, как он играет…. Да, непременно видеть. Акустика – это когда нежное и глубокое будет сочетаться с яростным, и всё почему? Потому что она приехала.
    «… смотри мне в глаза, мне нужен твой взгляд,
           Сегодня я способен дать бой, сегодня я трезв…»
    Игорю и Пете Аня понравилась. Спокойная, но энергичная девушка с изящными чертами лица и порывистыми движениями…. Да, они сразу углядели, что Костя переменился, что с ним происходит что-то странное…. С ним и с нею.
    Все занимали свои места, пока Костя доставал гитару. Вася Колин вовсю рекламировал достоинства песен дорогого друга Кости, остальные музыканты разбирались с инструментами. А потом он сразу, без предупреждения, вскинул голову и начал петь.
    И всё…. И разом Костя завладел вниманием, слушателей, и с этого мгновения все взгляды были прикованы к нему.
    Он стал резвым и пластичным, как молодой кот, ему хотелось беситься, сходить с ума на глазах у всех…. Накатывала волна страсти, и сильнее становилась его боль, его любовь, когда он встречался с ней глазами. Спокойный, чуть насмешливый, колдовской и пламенный – о, что это был за взор!
    «… я стою на самом краю, но пока держусь…»
    Эта любовь делала его голос осторожнее, нежнее – уже не было пугающей неистовости и уверенности в себе. Шёпот и глубина переходили в срывающийся крик…. А она неотступно наблюдала за ним, ей было не оторваться….
    «… смелей, ещё один шаг –
           Лица смотрящих на нас уже остались в тени,
           Я говорю тебе – мне нужен твой взгляд,
           Прошу, смотри мне в глаза, смотри!..»
    Да, все лица, все предметы куда-то исчезли, были скрыты волной неожиданно нахлынувшего тумана. Остались лишь они вдвоём на огромном расстоянии друг от друга, которое они пытались преодолеть любой ценой. И он терзал воздух своим голосом, он ждал и звал….
    Спокойная московская публика, конечно, оценила восторженные, неистовые и смелые Костины искания, поскольку они привыкли к несколько иной музыке, и всё же народ был ошарашен и приятно удивлён. А он пел, и финал его выступления был неожиданно тих.
    За мятежными и страстными раздумьями проходили мгновения, пока длилась его песня, где он искал ответ в её глазах, улыбался, мечтал и грустил, а потом вдруг оборвал песню.
    - Ну, что…. Всё, по-моему. Может, мы ещё завтра сыграем, а на сегодня хватит, всё….
    Была уже глубокая ночь, и поэтому Вася Колин стремглав бросился за Костей, стремительно вышедшим в коридор вслед за Аней. Он же им лучшую комнату нашёл….
    - Костя, а, Костя, подожди, ну, постой, слышишь?
    - Что? – обернулся он со странной и изумлённой улыбкой.
    - Тебе понравилось? Тебя так тепло приняли, что я даже не знаю, - делился Вася впечатлениями.
    - Я же говорю, кайфово у тебя, - подтвердил Костя. – Тепло, хорошо…. У нас тепла мало, зато очень много свободы.
    - Точно…. Короче, дело к ночи, а ваша комната – там, в конце коридора, раз уж вы вместе…. Договорились?
    - Нет проблем, Вася, - улыбается.
    - Ну, тогда нескучной вам ночи, - подмигнул Вася Колин. – А то мне ведь ещё и тусовку расселять….
    - Ну, давай, - проводил его обаятельной улыбкой Костя и обернулся к Ане, пытавшейся казаться весёлой и раскованной, а на самом деле она немного растерялась. Конечно, Аня хотела быть вместе с Костей, её тянуло к нему, однако что-то ещё мешало ей до конца поверить ему.
    - Пошли… - услышала она, и они вместе вошли в свою комнату, небольшую, но уютную. Аня с интересом обернулась к нему, но и он отлично знал, что любовь стоит того, чтобы ждать.
    - Короче, так, - мягко повелел Костя, - диван твой, а мне неплохо и на полу – тут матрац есть…. Ничего?
    - А ты уверен, что тебе будет там удобно?
    Хм…. Не вопрос.
    - Главное, чтобы тебе было удобно, а я привык. Ага? К тому же, не понимаю, какие кретины спят ночью….
    - Я тоже.
    - Отлично. Тогда мы сможем поговорить. Пусть из разных углов, зато до утра, и я побольше узнаю о тебе.
    В темноте они едва видели друг друга, устроившись каждый в своём углу – что ж, это препятствие из собственных сомнений они соорудили себе сами, но себе же во благо – у них была возможность лучше узнать друг друга, в конце концов, просто поговорить.
    - Знаешь, Костя, ты играл сегодня как-то совсем по-другому….
    - Правда? Наверное, твой приезд утолил мои печали.
    - Ох, Костя, всё-таки есть в тебе какая-то языческая романтика, как бы ты не отрицал….
    - Ну, ладно, давай больше не будем ни о музыке, ни обо мне, договорились?.. Лучше ты рассказывай, а? Расскажи мне всё – я же теряюсь в догадках…. Ты знаешь обо мне, а я….
    - Да, раз уж я приехала сюда, то я расскажу, тем более, что доверять мне, кроме тебя, некому. Только это очень сложно – я уже давно ни с кем не говорила по душам….
    - Но я же был с тобой откровенен, - напомнил Костя. – И это было по-настоящему, поверь….
    - И я не жалею, что я здесь.
    - Хотя, согласись, идея была сумасшедшая….
    - В таком случае, да здравствуют сумасшедшие идеи! – воскликнула она в темноту.
    - Возможно, ты представляла меня совсем другим, и всю эту романтику придумала, чтобы смягчить впечатление, - усмехнулся он.
    - Да нет, ты и в самом деле такой, каким я тебя себе представляла…. Чем дальше, тем больше я убеждаюсь в том, что тебе можно доверять.
    - Не каждый день встречаешь родственную душу. Вот в твоей душе я свет углядел и сразу усёк: остальное вообще может не иметь никакого смысла.
    - Ох, Костя, какой свет? – вздохнула она и начала порывисто и вполголоса говорить в темноту, а он слушал, затаив дыхание – действительно, слова не имели никакого значения, но всё дело было в том, что эти слова произносились ею….
    Рассказ её не был долгим – она тихо и отрывисто выбрасывала в темноту слова – он ловил.
    - Вот так…. А ты говоришь, свет…. Моя жизнь была бы пустой, если бы не Майк, - призналась она. – Мне кажется, хотя это и абсурд, что небеса устроили так, чтобы его не стало, специально для того, чтобы моя жизнь перевернулась…. Я стала другой.
    - Жутко как, а? – вздохнул Костя, но и вздох его получился яростным. – С ума сойти – я всегда называл его «папа Майк»…. Я ведь тоже на его песнях воспитывался. А его «Старые раны» - моя любимая, да….
    - И моя. Это самая лучшая его песня…. Тебе может показаться всё это глупым, Костя, и всё-таки это – самое чистое и горькое из того, что я испытала.
    - Я понимаю, правда, Ань, я понимаю…. Но в тебе есть свет, не отрицай.
    Ему безумно хотелось отогреть её, сделать так, чтобы она забыла обо всём навсегда, но он знал, что она очень гордая и не выносит жалости к себе, но ведь он не жалел – он любил…. Он ненавидел это расстояние между ними, но ничего не мог с этим поделать, да и она тоже.
    Ей хотелось быть с ним, но не так и не теперь…. Она слишком любила его, чтобы довольствоваться одной ночью. А эта ночь была слишком странной.
    - Мне придётся вернуться домой, Костя…. И всё будет по-прежнему.
    - Нет, Аня, всё будет хорошо…. Теперь у тебя есть я…. Или нет? Ну, не знаю, но ты можешь всегда на меня рассчитывать. Хотя я представляю, что у тебя там творится….
    - А мне всё равно, - так же яростно ответила она. – Понимаешь, мне абсолютно всё равно, что там, дома…. Мне хорошо здесь, здесь всё по-честному, всё откровенно….
    Их тянуло друг к другу, но им было хорошо просто находиться во тьме в одной комнате, видеть ночь и знать, что здесь, рядом – любимый человек.
    - А знаешь, у меня идея! – он вскочил и стал рыться в своей сумке. – Где-то тут у меня было….
    - Что?
    - Я всегда томик Булгакова с собой вожу. Не знаю, зачем – мистика какая-то….
    - Здорово.
    - А вот, нашёл…. Думаю, тебе понравится, если я кое-что зачту.
    - Конечно….
    Найдя книгу, он удобно устроился на полу и зажёг лампу. Бегло пролистал страницы.
    - Да…. Какая удивительная, всё-таки, вещь…. «Антракт, негодяи!»…
    - Ты думаешь, именно в этом дело? – её тихий, удивлённый голос.
    - Или вот…. Помнишь, как Мастер с Иванушкой разговаривал:
    «… - Впрочем, у меня есть надежда, что она забыла меня.
    - Но вы можете выздороветь… - робко сказал Иван.
    - Я неизлечим, - спокойно ответил гость. – Мороз, эти летящие трамваи…. Ключи расширили возможности. По ночам будет луна…»
    Читал он поразительно – настоящий актёр. С придыханием, страстно меняя тембр.
    - Да, я знаю, о чём ты хотела спросить, - добавил он вдруг, оторвавшись на миг от магических страниц. – Да, всё затевалось из-за Иешуа, но ведь и из-за Бегемота с Коровьевым, и из-за столичных обывателей, и из-за Маргариты…. Понимаешь? Без этого Иешуа перестал бы быть самим собой, без любви и Воланда, и людей, ради которых он шёл на казнь, и из-за Пилата, и из-за тьмы, пришедшей со Средиземного моря….
    - Да, ты прав….
    - Потрясающая ценность, как в Библии…. Цельность, стало быть – весь роман – это Иешуа, и Мастер и, чего уж там, та же Аннушка-Чума, и Пилат, и любовь…. И всё построено на случае. Всё случай, так же, как и роман этот, и сам факт рождения и Михаила Афанасьевича, и его идеи уникальной…. И как любовь, надо полагать…. Впрочем, довольно!
    И, не дав ей сказать ни слова, он вновь погрузился в чтение – так всё это воспринимал и видел только он один, и ему хотелось, чтобы она тоже видела это.
    - «… Он умолкал, поникал головой, потом, напившись из деревянной фляги тёплой воды, оживал вновь и хватался то за нож, спрятанный под таллифом на груди, то за кусок пергамента, лежащий перед ним на камне рядом с палочкой и пузырьком с тушью.
    На этом пергаменте уже были набросаны записи:
    «Бегут минуты, и я, Левий Матвей, нахожусь на Лысой горе, а смерти всё нет!»
    Далее:
    «Солнце склоняется, а смерти нет».
    Теперь Левий Матвей безнадёжно записал острой палочкой так:
    «Бог! За что гневаешься на него? Пошли ему смерть…» …»
    Он читал дальше – только к утру заснуть в разных углах, но пока….
    Случайно попался ему и этот эпизод, случайно…. Бунтарь-страдалец – как это знакомо…. Проговаривал так, как пел – то воодушевлённо, то убито, то со страстью, то безнадёжно…. Так, как пел.
    Ведь когда-то именно этот роман вызвал в нём бурю эмоций.
    «… к несчастью, я слаб, как был слаб очевидец событий на Лысой горе,
           И я могу предвидеть, но не могу предсказать…»
    И теперь эти эмоции в который раз ожили – всю свою страсть он вкладывал в прочтение этих строк, чтобы не отдаться той, другой страсти, которая и манила, и в то же время казалась чем-то священным, неприкосновенным….
    Лунный свет наполнял комнату, можно было вновь различить сияние глаз…. Аня слушала, как зачарованная. По-другому в эту ночь быть и не могло – два разных угла, Булгаков, тёмная комната, квартира Васи Колина, залитая лунным светом….
    «… тени мокрых домов и слепых фонарей,
           Волны сонных машин спрятали день
           До утра…»
    Лишь до утра…. Чтобы всё вновь вернулось в реальность и повторилось в который раз….
    Успокоение оттого, что они рядом, пусть даже и ненадолго…. Но кто бы мог подумать, что рассвет наступит так скоро?
    К середине дня народ снова начал собираться в комнате, служившей гостиной странноватому битлу Васе Колину. Эти двое сидели рядом, сияли, но когда они рассказывали, что всю ночь читали Булгакова, им отчего-то никто не поверил.
    Была музыка, снова какой-то энтузиаст сбегал за портвейном и пивом, и торжество продолжилось, но уже как-то по-иному. Чувствовалось, что гостям Васи Колина было очень жаль, что Костя уезжает, особенно после вчерашнего, ведь он так взбудоражил московскую публику….
    Все взоры были прикованы к нему, к необыкновенно привлекательному и талантливому парню, который завораживал своей игрой, своей красотой…. А ему было хорошо, только и всего – и оттого, что его записи останутся в фонотеке Васи Колина, и оттого, что ему нравилось в гостях у Васи, и ещё оттого, что рядом Аня.
    Они сидели рядом, и этого было вполне достаточно для счастья. Просто чувствовать друг друга плечом, ощущать, что тот, кого любишь, рядом…. Иногда это становится большим, чем счастье, и объяснения этому нет – всё и так ясно безо всяких слов.
    Напоследок его попросили сыграть ещё, и этот концерт был кратким, на одном дыхании, но и бесконечно счастливым, только скрепившим ту безмолвную, странную и безумную связь, что установилась между Костей и Аней.
    Вася Колин сидел в стороне с кружкой пива и млел от восторга. «Его непременно нужно ещё как-нибудь пригласить», - думал Вася, считая, что песни Кости – это нечто невероятное, сверхэнергичное и гениальное, хотя в глубине души, как истинный битл, Вася мечтал лишь о Ливерпуле….
    Раз или два звонил телефон, концерт не прерывался, а Вася всё-таки успевал подходить.
    - Алло!
    - Вася, Костя у тебя?
    - Ага.
    - А можно его позвать?
    - Э… позвоните через полчасика, а? – дружелюбно предлагал Вася, и на том конце провода молчаливо соглашались.
    - О`кей! – радовался Вася тому, что больше ему не помешают, и снова углублялся во вдумчивое слушание Костиных резких и счастливых экзерсисов.
    Но всё рано или поздно кончается, и поэтому после всего этого громадного праздника, называемого акустическим рок-концертом, гостей из Питера проводила до поезда всей тусовкой, тепло попрощались, а Вася Колин ещё долго махал Косте и орал:
    - Костя! Костя, ты звони, а, Костя! Для меня такая честь – пообщаться с настоящей звездой, правда, Костя…. Ты приезжай ещё – мы все тут тебя ждём! И новые песни привози, ага?
    - Ага, - кивал тот из окна, когда поезд уже тронулся.
    Разношёрстная тусовка ещё долго свистела, пела и улюлюкала вслед, а поезд-экспресс уже мчался вдаль, увозя путешественников с собой…. Потом Костя признается, что пока квартирников – самая чудесная в его беспокойной жизни.
    И вот, увидев, что всё за окном пришло в движение, Костей овладел дикий экстаз. Он мигом схватил гитару и запел, словно тоскуя по родным свободным просторам:
    «Я возьму обрез да пойду я в лес,
      Буду там гулять, комиссариков стрелять…»
    - О, наконец-то Костя «Комиссара» вспомнил! – обрадовался Петя, ища в вещевом мешке пиво.
    - Это точно, - подтвердил Игорь. – Если бы Вася знал, он бы заставил Костю его играть раз двадцать….
    А Костя пел, лихо запрокинув голову, и ветер из раскрытого окна пьянил его. Ветер дороги….
    «… пуля просвистела, в грудь попала мне –
           Ой, спасусь ли я на лихом коне?
           Шашкою меня комиссар достал,
           Кровью истекая, наземь я упал…»
    Аня смотрела на него и не узнавала – он был раскован и свободен, точно больная птица…. Но что будет потом, когда они вернутся? Что потом? Может, он и не скажет ей ничего, и они расстанутся, как незнакомые люди?
    Всё может быть, но пока он пел, счастливый и свободный….
    «… эй, да только конь мой вороной,
           Эй, да обрез стальной,
          Эй, да густой туман,
          Эй, да только батька-атаман…»
    Вот так он пел под резкий и частый стук колёс, он пел, и те, кто его слышал, поражались чистоте и агрессивному напору этого голоса.
    Они были вместе…. Смотрели друг на друга и улыбались Костя и Аня. Но что же будет дальше, никто из них не знал.
    «Может, всё забудется, едва приедем, - думала она. – У меня всё будет, как раньше…. И без него, без его глаз, рук, песен…. Но я не смогу… без него – никогда…»
    И поэтому теперь она не сводила с него глаз, и улыбалась загадочно и грустно.
    «Что со мной? – думал он. – Как в романтических фильмах…. Но я люблю её. Не знаю, как это вышло, но без неё…. Нет, если она уйдёт, что со мной будет? Она – единственный свет в моей жизни – ещё есть только музыка…. Сейчас я не такой, и я не могу ей это показать. За всеми этими воплями она вряд ли углядит всю мою страсть и любовь…. Что будет, когда мы приедем?..»
    А пока он весело иронизировал над собой, но душа его металась и терзалась неизвестностью завтрашнего дня, и поэтому он пил из её бездонных глаз своим жадным взором, пил и не мог утолить жажду…. Он знал о ней достаточно, чтобы понять, а она поняла его мгновенно, но порой в любви нельзя быть уверенным на все сто, что получишь в ответ.
    Наконец, он, задыхаясь, закончил петь и достал сигарету, начал разговор.
    - Аня, то, что ты с ним делаешь, просто впечатляюще, - вполголоса сказал Игорь. – Он убивался, на стены лез…. Но как только ты приехала….
    - Да ну, брось ты, - отмахнулась она.
    - Это правда, - подтвердил Игорь, - он же совсем другим стал, не поверишь….
    Костя, сидевший у окна с сигаретой, едва улыбнулся:
    - Да, изменился я, Аня, изменился…. Знаешь, каким я был?
    «… я кончил школу еле-еле в восемнадцать лет,
           Потом был там, где сейчас меня нет,
           Потом был стрит, там все были, как я,
           Мы жили, как одна семья…
           Мне говорили: ну, возьмись за ум! какой ты плохой!
           Я рад был это сделать, но не знал, какой рукой.
           Со мной родители устали – им был нужен покой,
           И я ушёл, я жил, как ветер, то с этой, то с той…»
    - А потом был рок…. И мы были все вместе…. Да, конечно, я изменился… - слегка меланхолично подтвердил Костя, любуясь на огонь своей сигареты, и тень озаряла его красивое, чуть жестковатое лицо. – И всё же отчасти это твоя вина….
    - Так бывает, - подтвердил Петя, поставив на стол стакан с пивом. – Порой едва знаешь человека, а он таким потрясающим образом на тебя влияет, что противостоять этому невозможно, да, Игорь? Не в обиду Кате будет сказано, но она всё же здорово пыталась Костю переделать, вот он и терзался….
    - Давайте про неё не будем, - поморщился Костя. – Не хочу вспоминать, это пройденный этап….
    - Хорошо, хорошо, - усмехнулся Игорь. – Мне всегда казалось, что эта девчонка, возомнившая себя роковой женщиной, чересчур… не знаю, злая, что ли…. Ну, всё, всё, не буду.
    Костя поглядел на друзей с укоризной и потупился. Кате предстояло убить дракона в себе, а у него теперь было настоящее…. Ох, как это нелегко! Катя хотела любой ценой удержать Костю, и она была уверена в том, что сумеет это сделать. Но Костя в этом поезде из Москвы в Питер не сводил влюблённого, прямого взгляда с Ани, той, которая стала для него всем. Она открыла для него новый мир, новые вершины….
    Да, такая любовь бывает лишь раз в жизни…. При всей Костиной страстности он впервые полюбил по-настоящему, он погибал, и что бы с ним было, будь эта любовь безответной…. Но она глядела на него, улыбаясь таинственно и светло, и в нём жила смутная надежда в этом поезде-экспрессе из Москвы в Питер….
    Друзья, видя Костю таким печальным и задумчивым, переглядывались, а он сходил с ума. Он курил и смотрел на неё…. Близился миг расставания – поезд приближался к городу.
    «… я устал от песен, я устал от дорог, я ненавижу этот вокзал,
           Мне нужна передышка, я мечтаю о сне, о, как я устал!..»
    Выйдя из поезда, они молча переглянулись. Взгляды Кости и Ани скрестились и рассыпались.
    - Ну, ладно, мне надо кое-куда ещё успеть, - спокойно заявил Игорь. – Пошли, Петя.
    - А… - возразил было тот.
    - Пошли, пошли, - потянув его за рукав, усмехнулся Игорь. – Костя, вечером на чердаке, как всегда….
    - Конечно, - улыбнулся он, и Петю с Игорем как ветром сдуло.
    Они стояли в стороне вдвоём, понятия не имея, что делать дальше.
    - Куда ты сейчас? – она старалась не потерять нить его взгляда.
    - Я? На чердак, на крышу… - слегка равнодушно, но мягко.
    Его кровь стала обжигающим током, парализовывавшим его, и он лихорадочно соображал, что же предпринять. За те дни он уже успел убедиться в том, что он и Аня – одно, и он не может её потерять, иначе он потеряет сам себя.
    А она не хотела возвращаться домой – она бы осталась с ним как можно дольше, её тянуло к нему, как мотылька к огню, но она изо всех сил сопротивлялась этой силе, называемой любовью.
    Оба не знали, как сказать друг другу, что они хотят быть вместе.
    - А я тогда домой, - пытаясь казаться уверенной, сказала она.
    - Аня…. Я надеюсь, ты больше никогда туда не вернёшься. Да?
    - Куда же мне идти?
    - Послушай…. У меня есть свободная комната. Нельзя же так жить, ты ж мне рассказывала…. Ну, Ань, так нельзя…. Пойдём ко мне.
    - Можно? Ты не шутишь?
    - Если веришь, пошли…. Я тебя с братом познакомлю. Поехали, - он легко, будто машинально, взял её за руку, и они поехали к нему. Её рука заметно подрагивала в его руке, а он тщетно пытался казаться спокойным. Всю дорогу он пытался что-то говорить, но ничего толком не получалось.
    - Сейчас приедем, я тебя чаем напою, а потом пойдём на наш чердак – надо сегодня акустику поиграть, как в Москве…. Давно я не играл так, как тогда, даже Петька с Игорьком сказали…. И у тебя всё будет отлично, пока ты со мной. Пока мы вместе….
    - У тебя есть брат?
    - Да, младший…. Сашка – уникальный паренёк, можешь мне поверить. Последний романтик…. Он – это я в четырнадцать лет, прямо ангел. Я бы хотел, чтобы он оставался таким как можно дольше, но в моём окружении, понимаешь, это очень трудно. Он становится похожим на меня, и мне это не слишком нравится. Но зато он многое понимает, и я с ним всегда говорю на равных, так что вот…. Я всё ему рассказываю – и о победах, и об ошибках, чтобы Сашка их не повторял, ошибки эти, а их было много, ох, много….
    - Костя, а почему ты решил, что и мне ты можешь доверять, как и твоему брату?
    - Ну, смотри…. Знаешь, что нужно таким, как Катя? Ага – прекрасно, я вижу, ты знаешь…. Им нужен я, и всё. А как они живут? Как перелётные птицы – пускаются в приключения с каждым встречным…. А ты не такая.
    - Да, я знаю, возможно, мои взгляды несколько несовременны….
    - А вот и нет. Мало кто знает, ради чего пришёл на эту землю. Ты знаешь.
    - И ты.
    - Возможно. Правда, иногда я позволяю себе поиграть, поэтому не суди меня строго, ладно, Ань? Все мы ошибались…. Но теперь я позабочусь о том, чтобы тебе никогда не было страшно и больно, - с улыбкой произнёс он, когда они входили в его тёмный подъезд.
    - Я всю жизнь завидовала тем, кто живёт в таких дворах.
    - Мы тут живём вдвоём с братом… Добро пожаловать!
    В квартире было тихо, сумрачно, и Костя пояснил:
    - У меня дом странный, поэтому я не хочу оставлять тебя в нём одну. Пошли лучше на чердак, а сюда мы ещё успеем вернуться, да? Вот и славно…. Правда, сначала я тебя всё-таки с братом познакомлю.
    Сашка задумчиво попивал на кухне кофе, когда они вошли – сияющий Костя и темноглазая задумчивая Аня…. Они вошли, и словно светлее стало – так им было хорошо вместе, и так они были счастливы, оттого, что вместе…. Саша засмотрелся, потом опомнился:
    - Костя, уже вернулся? Как отыграл?
    - Отлично, всё ништяк! – сияя, признался тот. – Вася принимал просто классно…. Правда, потом я затосковал, и…. В общем, мы ездили вместе.
    Саша кивнул, перевёл взгляд на Аню и обо всём догадался. Это было заметно и по глазам Ани, и по какому-то торжественному виду Кости.
    - Саш, это Аня, - представил Костя с мягкой улыбкой.
    - А мне Костя рассказывал. Он к тебе как-то по-особому относится, и этого «Пасынка звёзд» всегда с собой таскает.
    - Правда? – улыбнулась Аня. – Значит, я не ошиблась в своих догадках…. Кстати, Саша, вы с Костей очень похожи.
    - Костя для меня – пример, но когда я об этом говорю, ему это жутко не нравится, - откровенно, но с усмешкой в духе Кости заявил Саша. – Он говорит, что я должен быть сам собой…. Вот он – музыкант, а я – нет.
    - А я ему отвечаю, что это – гибельное дело. Эту трудно очень. Нелегко всего себя отдавать музыке, какой-то там идее….
    - Так как запись прошла? – поинтересовался Саша, любуясь на эту пару – они были чем-то похожи, будучи в то время абсолютно разными, каждый горел в своём огне и жил своей жизнью, но оба были озарены светом, который называется любовью.
    - Хорошо, - мягко признался Костя. – Странно, но в Москве меня знают, ещё не успели забыть…. Это, по крайней мере, радует…. Ну, ладно, вы тут поговорите, а я гитару захвачу, и мы на чердак пойдём – я Ане крышу покажу.
    Костя поднялся и стремительно вышел – какой-то взвинченный и странный, словно его жгло неведомое и невидимое пламя. Почему-то он не мог видеть её так близко и в то же время так далеко….
    - А знаешь, - подумав, признался Саша, - в этом доме перебывало немало людей, но ты – первая, к кому он относится так. Мне кажется, он тебя….
    - Не знаю, чем он меня приворожил, - вполголоса ответила она с доверительной улыбкой. – Очень многим, наверное, и всё же…. Люблю я его, Саша. Я буду его беречь.
    - Он без тебя пропадал. Он словно ждал того дня, когда ты войдёшь в этот дом….
    - Да, ты и вправду последний романтик, как Костя тебя мне представил.
    - Береги его – он такой беспокойный….
    - Я тоже. Но, знаешь, в жизни всякое может быть….
    - А чего ты хочешь от жизни? – напрямик спросил Саша. – Чего ты хочешь от Кости?
    - Я люблю его, вот и всё…. И пусть всё будет так, как должно быть, - прямо взглянула она на Сашу. – Но я только одного хочу, пусть даже то и прозвучит несколько эгоистично, но ты меня поймёшь – я хочу, чтобы он никогда не забывал меня, что бы ни случилось.
    - Он не забудет. Это надолго. Не забудет, просто не сможет….
    - Даже если всё это кончится тем, чего он так боится?
    - Ты же его любишь, и поэтому знаешь, что этого не будет.
    Аня вздохнула, как-то сразу успокоилась, и Саше вдруг на миг показалось, что она знает о чём-то таком, о чём ни он, ни Костя не подозревают…. Но тут в дверях показался Костя, и Аня тут же поднялась:
    - Ну, Саш, мы пойдём.
    - Да, мы пойдём…. А ты вечером приходи, ладно?
    - Так ведь уже почти вечер….
    - Ну, когда кончится почти вечер и настанет вечер, ты и придёшь. Понял?
    - Да, - кивнул Саша и проводил их взглядом.
    Красивая, такая необычная пара…. Он немного завидовал Косте – да, тот долго искал, много ошибался, но вот теперь у него есть то, чего он так жаждал обрести. И Аня была девушкой из мечты, той единственной, что предназначалась для Кости. В ней было то, чего он никогда не замечал в других…. Вот Саша по-хорошему и завидовал брату, и ему было и горько, и сладко одновременно, когда он увидел их вместе.
    «… музыка меня зовёт вверх,
           Я уже на вершинах крыш…»
    Они стояли на крыше, глядя вниз. Они видели двор сверху, видели крыши других домов, из которых торчали некрасивые чёрные трубы. Но она сказала:
    - Как здорово! И высоко….
    - Это мой дом, - подумав, ответил Костя. – Именно потому, что здесь высоко и здорово. Здесь ветер и свободно, когда я здесь один, хотя сегодня, когда мы пришли сюда вместе, свободы не стало меньше.
    - Костя, а тебе не кажется, что мы ведём себя странно?
    - А так и должно быть, ведь мы оба – не от мира сего, с Луны какой-нибудь свалились, и вот поэтому мы – сумасшедшие. И аттракцион, через который нас сейчас ведут, только для сумасшедших – мы, как у Гессе, тоже разумом за вход заплатили…. А те, кто разум не утратил, им никогда не доведётся это испытать…. Жаль, - яростно заключил Костя, сверкнув глазами, взглянул вниз, на чёрный асфальт.
    «… каждому с рожденья было ровно дано смеху да слёз,
           Ты только знай выбирай по себе ремесло – так повелось, так повелось…»
    - Ну, садись, поговорим, - показал Костя на выступ на крыше.
    - Не суди меня строго, - попросила она, когда они сели рядом и стали любоваться на крыши вокруг них. – Не суди за то, что я жила так, как жила.
    - Если всё было бы иначе, ты не была бы такой, - возразил он.
    - А вот сейчас, здесь, мне хорошо рядом с тобой, потому что ты не такой, как все, и в то же время…. Костя, возможно, я не знаю, что я говорю, но мне кажется, что тепло тебя погубит.
    - Погубит, - подтвердил он, - потому что я его никогда не видел…. Потому что наш мир – это мир, который для сумасшедших, беспокойных…. Ты снова очень верно сказала, и я снова невольно сравниваю себя со Степным Волком. Меня любили за то, что я – дикий волк, но когда во мне открывали душу человека, я вновь оставался один, потому что кому она нужна, эта душа, а? А те, кто любил во мне человека, и вдруг открывали во мне волка – они тоже пугались этого дикого злого зверя, и вот я снова один…. А ведь масса соблазнов была в моей жизни – опусти монетку, заплати жизни по счёту, и все девушки твои…. Заплати ещё, и враг будет побеждён…. Тогда это для меня было очень важным, и вот я стал таким…. Я уже потом понял, что каждый день – это меткий выстрел.
    Он процитировал Майка вовсе не умышленно, но она боялась, что Костя сейчас взглянет на неё, словно проверяя, как это на неё подействует, как она к этому отнеслась, но Костя продолжал смотреть вдаль.
    - Я тебя понимаю, - продолжал он, - Майк был замечательный, очень хороший, и меня тоже всё время терзает вопрос: почему же они уходят так рано, ведь многое ещё можно было сказать…. Нас часто упрекают в том, что мы ни во что не верим, но это неправда – мы можем общаться с Богом напрямик и слышать Его живое слово. Поэтому музыканты, которых мы любили и любим – для нас даже не пророки, а боги…. Конечно, мы – грешники и язычники – мы поклоняемся стихиям, друг другу и любви, но ведь, Аня, каждый из них несёт в себе частицу Его слова…. И это мы слышим, слышим так ясно, и их слова, выстраданные, проникновенные – это наша Библия…. Они – воплощение Бога на земле, единого, и через них мы понимаем то, что Он хотел донести до нас…. Но когда приходит время, Господь решает, чтобы мы осознали их действительную миссию на этой земле, призвать их к себе, и они уходят, а мы вдруг начинаем понимать, кем они были для нас…. Каждый понимает это по-своему, а я называю это время жатвой – это как раз август-сентябрь, и вот именно тогда уходят от нас самые лучшие, возвращаются в небо вслед за Христом…. А весна – время самоубийц и тайных, и явных, зато в пору жатвы нас покидают те, кто однажды разбудил нас, дал нам осознать своё место в этом мире, разобраться в себе…. И я надеюсь, что Господь будет справедлив к ним – к своим детям, которых он ежегодно приносит в жертву, чтобы мы, грешные, что-то поняли…. Но это – тоже аттракцион, который способны оценить лишь сумасшедшие.
    - Костя… - в её тихом голосе была и тревога, и благодарность за то, что он залечил её вечно кровоточащую рану – не только страстью, но и своим неземным словом.
    И тогда он глянул на неё бешеным и печальным взором:
    - Впрочем, всё и так ясно…. Но раз уж мы пришли сюда…. Не знаю, такие странные мысли всегда открываются мне здесь, на крыше – наверное, потому что к небу поближе…. Правда, не любит меня Господь, а я перед ним благоговею. И что бы ни случилось, он навсегда останется для меня слишком недостижимым, светлым и… жестоким. Возможно, эта жестокость – нам же во спасение, как знать….
    Он замолчал и задумался. Ему казалось, что в этот день должно было решиться всё – или он получит всё, или всё закончится…. С её приходом он открыл какую-то новую дверь в новый мир. И как он может это потерять?
    Она пришла, чтобы спасти его, чтобы отогреть его замёрзшее сердце, да и своё, окаменевшее, тоже. И вот теперь он знал, чувствовал – решается его судьба…. Он так давно нуждался в нежности и участии, что уже забыл, как это происходит.
    А она…. Разве она знала раньше, что такое страсть? Только очарование музыки, но рок заковал её в цепи сдержанности и сосредоточенности. Ей нужен был тот, кто открыл бы ей выход на свободу, музыкант, привлекательный, безудержный, властный…. И вот он появился.
    Как странно, что они сумели друг друга понять, эти двое во многом похожие, и всё же совершенно разные – она, философ, и он, плохой мальчик, яростный, с мягкой улыбкой и жестоким блеском глаз, страстный, обладающий, безусловно, магнетической энергией.
    Зачем, для чего они встретились? На беду ли, на радость – неизвестно, ведь иной раз знание вовсе не радует, поскольку происходит помимо нашей воли, внезапно и безоговорочно. Так же, как и любовь. А разве можно её остановить? Особенно такую, что возникла между этими двоими не от мира сего?
    Если бы они встретились раньше, возможно, между ними не возникло бы такой любви. Ведь Костя постоянно искал яркости и новизны, он никогда подолгу не оставался ни с кем, и его подружки мирились с этим, поскольку это устраивало и их тоже, к тому же, они знали, что удерживать его бесполезно.
    Но каждая его страсть была богато окрашена чувствами. Он отдавал всё, что мог отдать, а затем уходил. Уходил навсегда, оставляя о себе воспоминания, не позволяющие уснуть ночами – то было его право, и он не хотел быть другим. А теперь….
    Что-то случилось, он чувствовал. Что-то происходило, и это съедало его целиком. И его мозг, и его сердце…. И вот теперь перед ним открывался целый мир, он нашёл свою половину. Эта девушка, не то дикарка, не то волшебница, впервые узнавшая любовь….
    Но существовала и гордость, такая же сильная, как и сама любовь – чего стоит хотя бы легенда о богине-девственнице Диане, впервые полюбившей прекрасного смертного Эндимиона. Прежде чем поцеловать юношу, богиня его погрузила в вечный сон…. Жуткая легенда, но как часто жизнь подкидывает нам странные повороты судьбы….
    Всякая любовь кратковременна, несмотря на всё её безумие, хотя не все знают, что с нами делает настоящая любовь, хотя не все её испытали….
    Да, такие безумцы обычно не живут долго, их любовь всегда их переживает, а впрочем, как знать – пока, на этой крыше, они счастливее нас….
    Костя сидел, задумавшись, охватив колени руками, потом вдруг поднял голову:
    - У меня ведь никого нет…. Только Сашка и ты. Понимаешь? Только он и ты…. Ты нужна мне. Понимаешь? Только ты….
    Это страстное утверждение застыло на его губах. «Или ты, или ничего», - говорил его яростный взгляд. Он требовал ответа.
    - Ты меня возвысила. Я погибал, я ведь был один…. Только ты мне нужна. Ты скажи, ты только скажи, что ты думаешь обо всём об этом?
    Он осёкся, замолчал и отвернулся.
    - Впрочем, зачем я спрашиваю, - бросил он, опустив голову, - ты ещё найдёшь своё счастье, ты меня прекрасно понимаешь…. Странно, что чувства иногда сочетаются таким необычным образом…. Можешь не отвечать мне, я и не ждал ничего, только вот….
    Он совсем уже было отчаялся, пожалел о том, что он заговорил об этом так скоро, когда почувствовал её руку на своём плече.
    - Костя….
    Взгляд её тёмных глаз в который раз заворожил его. Она уже не отворачивалась, глядя пристально и с лёгкой улыбкой:
    - Костя…. Ты тоже нужен мне. Тебе кажется, что это невероятно? И, тем не менее, это так.
    - Ты хочешь сказать, что ты всю жизнь ждала меня? – удивился он. – Неистового, бешеного, в красном шарфике, который уже отчаялся….
    - Да, - тихо ответила она, и её другая рука мягко скользнула на его плечо. – Я думала, что ты уже давно знаешь…. Всё это – проклятая гордость – и моя, и твоя…. Мне всё равно, что будет.
    - Не может быть…. Я так ждал, ждал….
    Он был изумлён, оглушён, и уже когда он знал, что всё в порядке, что дальше будет свет и безумие, он осторожно предостерёг:
    - Аня, подумай, Аня…. Ей-богу, ты достойна большего. Я не хотел…. Я не виноват, но это произошло как-то сразу…. Я не думал, что это возможно, я просто… просто не верил….
    Он был слишком ошеломлён и удивлён, и от этого он стал ещё красивее – своеобразной, жёсткой красотой. И всё же он уже обнимал её, отдавшись порыву, а она тихо проводила мягкой холодной ладонью по его лицу:
    - Костя, раз уж так случилось…. Так  странно…. То уже ничего не имеет смысла, потому что мы всё откроем заново…. Ах, эти красивые слова…. Не надо этих слов вообще, совсем они не нужны….
    Ветер взлохматил его волосы, и он успокоено и счастливо вздохнул, но когда они, тесно обнявшись, уходили с крыши, их сердца снова безумно бились в груди…. Всё это было так зыбко и призрачно, что ещё больше волновало их.
    Он шёл играть свой очередной концерт с новыми странными чувствами, словно он проснулся после долгого сна совсем другим.
    - Я сегодня акустику поиграю, - объявил он собравшимся на чердаке, которые были удивлены тем, что Костя вошёл новый, сияющий, вместе с Аней, с тёмный таинственным взглядом. – Как в Москве….
    И пока настраивались гитары, Костя шепнул Ане, сидевшей рядом с ним:
    - Не уходи, ладно? Будь рядом…. Я слишком долго был один. Несмотря на Катю и ей подобных…. Не уходи.
    Она что-то тихо ему ответила, и когда всё было готово, Костя начал свой концерт. Мелодично зазвучали гитарные переливы, и он углубился в свой мир, в котором теперь была она. И голос его странно и нервно прерывался в ожидании счастья, такого призрачного, но постепенно становившегося реальностью.
    Он играл, а рядом, чуть развернувшись и касаясь его плечом, сидела Аня. Она слушала и слышала его, отзвук его прикосновений, и поэтому его голос так счастливо прерывался.
    Когда он начал играть про пепел великих побед, оба странно оживились, и Катя, сидевшая в углу одна, это заметила…. Боже, она потеряла его! А ведь они были так счастливы вместе…. Кто бы мог подумать, что Катя так сильно любит этого плохого мальчика с нервным голосом…. Она сходила с ума от любви – она видела, как он счастлив, как сияют глаза Ани…. Ей было больно, жутко, но она была каменно спокойна, даже пыталась улыбаться…. Но она так любила, что ей и самой становилось страшно, потому что чужое счастье нанесло ей такой удар, что Катя чувствовала – теперь она способна на всё.
    Она слишком любила Костю, который так проникновенно пел про пепел великих побед…. А эта девушка, чужая, сидит рядом с ним плечом к плечу…. А как он смотрит на неё! А на Катю он даже ни разу не взглянул, а ведь она сходит с ума от любви и от того, что он так далеко…. Боже, сердце выскакивает из груди! Она не может их видеть вместе, не может! Это она, Катя, должна быть рядом с ним…. Она не могла слушать, как он хорошо ей знакомым страстным голосом поёт о пепле великих побед…. Это был пепел его любви к ней.
    «… Я убью её…. Я люблю его…» - думала Катя, ненавидя в этот миг и его за то, что он – музыкант, и её за то, что он любит…. У всех девчонок замирали сердца, но Костя видел и чувствовал только Аню… и музыку. А Аня чуть кивала головой в такт и слегка улыбалась ему.
    Странное и завораживающее это было зрелище…. От этой пары невозможно было отвести глаз. Аня подпевала ему одними губами вместе с Петей:
    «… мы вскормлены пеплом великих побед…
           Вскормлены пеплом великих побед…
           Вскормлены пеплом великих побед…»
    Между песнями он что-то ей говорил, и пламя её глаз горело сильнее, его голос всё чаще прерывался…. Им было невыносимо быть рядом, но не быть вместе.
    «… лица смотрящих на нас уже остались в тени,
           Я говорю тебе: мне нужен твой взгляд,
           Прошу, смотри мне в глаза, смотри…»
    И вот прошло ещё немного времени, и они ушли вместе, скрылись почти незаметно…. Только и видели, как он зажёг сигарету дрожащими руками, потом они постояли вместе на лестнице, и летние сумерки поглотили их….
    «… если ты веришь мне, ты пойдёшь со мной…»
    - Что, у Кости новая подружка? – удивлялись вокруг поражённой и убитой Кати, пытавшейся казаться равнодушной, пока орал Стас Гражданцев, ничего, кроме своей гитары, не видя.
    - Ну, и что? – буркнула Катя, в которой поднимался смертельный гнев. – Это у него пройдёт…. Но почему её никто из нас не знает? Где он её встретил?
    - Да он в неё влюблён, как мальчик….
    - Ну, и что? – повторила Катя упрямо. – Мне он не очень-то и нужен…. Я ведь сама от него ушла.
    - Конечно, ушла бы ты от него…. Но сегодня он был великолепен.
    - Меня не волнует Костя, - отрезала Катя. – Мне нужно что-то новое…. Да, он великолепен как любовник, но то, что между нами было, это не «Девять с половиной недель», а Костя – не Микки Рурк. Это называется – закрыть глаза и заткнуть уши….
    - Вот так и сделай, - посоветовали ей.
    - Да я уже на Петьку глаз положила, - усмехнулась она, но в душе затаила злобу, ведь она тоже воспитывалась во дворе….
    А Костю и Аню ждала длинная, неистовая и счастливая ночь.
    «… я чувствую начало конца, чувствую ток… шок!..»
    Это было слишком хорошо и безумно…. Они влетели в квартиру – вокруг было уже темно, Сашка давно спал, но им уже было всё равно – они наконец-то обрели друг друга. А ведь он столько времени иронизировал по поводу любви….
    Они тихо проскользнули во тьму Костиной комнаты. Вначале он, заметив тревожную луну в окне среди тьмы, всерьёз решил уйти.
    - Аня, мне будет больно, если через пару дней ты будешь жалеть о том, что всё так вышло….
    - Ты меня не знаешь…. Нет, знаешь – я такая же сумасшедшая, как и ты.
    - Хорошо, знаю, но для меня это всё слишком серьёзно…. Я ведь не сказал главного – Ань, я ведь люблю тебя, Аня…. Я ещё никому таких слов не говорил…. Ещё никому ни слова о любви….
    - Знаю, ты был один…. Но теперь….
    - Теперь я не оставлю тебя одну.
    - И я…. Я тоже не люблю ждать.
    И они отыскали друг друга во тьме, заворожённые, и прильнули друг к другу сперва осторожно, несмело, а затем безумно, неистово и в то же время нежно…. Костя всё время что-то лихорадочно шептал про свет.
    «… иди ко мне – я до сих пор удивляюсь себе, как я посмел…»
    Настоящая любовь – это жажда, которой нет утоления. Нет, особенно в первые и последующие мгновения, особенно когда тоскуешь и страдаешь, потому что ты один…. Совершенно один среди множества людей, среди который не одинок.
    Ей нравились жесты его властных и мягких рук, а он тонул в сиянии её глаз. Они слишком долго были одни, и слишком долго ждали….
    Все расстояния сократились, все преграды разрушились. Остались только они вдвоём…. Осталась его страстная, воспалённая нежность и её порывистый ответ. Он любил, словно пел, в странном лунном свете под неровную мелодию тьмы.
    Он был слишком оглушён, чтобы играть, и поэтому он лишь подчинялся этой неровной мелодии. А она слышала его прерывистый шёпот лишь изредка, или ей так казалось, но они не могли ничего говорить…. Не могли. Единственное, что билось в груди, на их губах, это заклинание «Ближе… Ближе, ещё…»
    Он сам удивлялся тому, что происходит, он никогда раньше не верил в то, что может быть как-то иначе…. Слишком странно, слишком глубоко, слишком проникновенно…. Это любовь, к счастью ли, к гибели или к чему-то ещё, но это любовь.
    Не было ни времени, не было ни тьмы, ни света, были только они вдвоём. Порывистые движения, застывшие мгновения…. Эта ночь просто не могла кончиться…. Ничего прекраснее в их жизни не было, ничего фатальнее. Это была любовь. А вокруг них – ночь.
    Она уже не верила в то, что утром будет как-то иначе, что утром всё изменится – она нужна ему, и ещё…. Она не могла без него. Без его музыки, без его голоса, то страстного, мягкого и высокого, то хрипловато-горького, низкого, без его рук, без его страстных напряжённых губ…. Им уже некуда было деться от любви, ни от кого не скрыть….
    В полутёмной комнате под лунным светом посреди всего мира, в центре Вселенной…. Больше ничто не имело смысла в этом мире. Ничто в этом мире не может быть дороже и гибельнее любви. Это единственное, за что можно продать душу и из-за чего пожертвовать жизнью…. И вот теперь они были вдвоём.
    «… иди ко мне – я подниму тебя вверх, я умею летать…»
    И он вознёс её на недостижимую высоту, выше уже нельзя. Но нигде, кроме реальности, нельзя задержаться дольше, чем на какие-то мгновения. Слишком это горько и сладко одновременно – чувствовать, как теряешь голову, как сходишь с ума, как погибаешь из-за любви, понимать это разумом, но не уметь этому противостоять…. Не уметь и не хотеть.
    Что проку в словах? Если вы – безумцы, любите, тогда узнаете, как это бывает. Если же вы в здравом уме, будьте спокойны – вам никогда не испытать этого гибельного счастья, так что довольствуйтесь красочными россказнями и дешёвыми романами. В них не будет роковой, настоящей любви той ночи.
    А та ночь принадлежала лишь им двоим. Жаркая, гибельная ночь….. Любое расстояние, лишь лёгкое отдаление приводило каждого из них в отчаяние. Их страшила любая мысль о любом расстоянии. Им хотелось быть как можно ближе друг к другу. Всё доказано. Страсти любви нет утоления. Любая разлука – смерть. Это – слишком глубокая рана.
    Именно поэтому вам и не узнать этого гибельного полёта, вам ни о чём не скажет тёмно-синяя комната музыканта, залитая белым лунным светом…. Это талант – угадывать желания друг друга, и так случилось с ними сразу.
    Увлечения – одно из них – рано или поздно закончится браком, и только потом вы поймёте свою ошибку – вы приняли увлечение за любовь. Но с этой ошибкой в итоге примиряешься – то же будет и с вами. Так что и не мечтайте о великой любви – это дано лишь тем, кто имеет для этого достаточно сил и безумия.
    Вы не бьётесь в поисках истины и смысла жизни, вам нет дела до мира души, поэтому и до великой любви вам нет никакого дела. А в книге вечности алым по золоту была записана в эту ночь история их страсти и глубокой любви.
    «Любовь – это всё, что мы есть», - подумал однажды Гребенщиков. Любовь – это то, ради чего живут безумцы, которые творят музыку, пишут картины и романы. Других причин просто нет.
    Ту связь, которую они обрели, они не утратят никогда, но, Боже, как ты милостиво отбираешь у нас то, что мы приобретаем с таким трудом, чтобы мы, обернувшись, поняли истинную цену потерянного….
    Она видела его сверкающие глаза, его неистовые губы, на которых уже не дрожала его привычная усмешка…. И всё снова проваливалось во тьму, в которой они искали дорогу к свету. Но – лишь на мгновение они достигали света. Ведь его можно достичь лишь ценой жизни, а ценой любви мы пробиваем к нему дорогу.
    И была ночь, и было утро….
    Едва они смогли разглядеть друг друга в туманном рассвете, первая мысль их совпала:
    - Не уходи….
    На лице его не было улыбки – он глядел потерянно и серьёзно.
    - Вся моя жизнь – это чистый лист. Я начну всё сначала – я пойму с тобой, как это сделать. Правда….
    - А музыка?
    - Она останется, но она будет другой, потому что и я тоже меняюсь. Я такой, каким был, но ушёл уже слишком далеко…. А ты не уйдёшь?
    - А ты?
    - Куда?
    - А зачем мне уходить? Я просто не в силах…. Я ведь люблю тебя, только ты помог мне понять… остаться….
    - Значит, ты останешься со мной?
    - Да…. Но, кажется, мне действительно нужно ненадолго уйти, - подумав, решила она. – Я вернусь. Но мне нужно, чтобы моя жизнь тоже стала чистым листом, понимаешь? И тогда через пару часов я вернусь к тебе.
    - Ох, неужели это возможно? – восторженно и в то же время горько выдохнул он. – Всё, что было…. Я даже представить себе не мог, что это возможно…. Смирись с моей идиотской манерой разговаривать, а?
    - Это, милый мой пасынок звёзд, они, звёзды, разговаривают через тебя…. И с тобой, и со мной.
    - Ань, не уходи, а? – попросил он. – Я долго ждал, и я не смогу, правда, без тебя….
    - Костя, я вернусь. Мне нужно немного придти в себя, а когда я тебя вижу, это невозможно.
    Он согласно кивнул, прикрыв глаза, скрыв свой печальный и огненный взгляд.
    - Кто бы мог подумать, что это когда-нибудь случится со мной, местный Казановой….  Ей-богу, ещё никто и никогда не мог похвастаться тем, что заполучил моё сердце, да ещё и душу впридачу….
    - А в красном шарфике ты мне нравишься больше, - хитро улыбнулась она.
    - Ах, в шарфике…. Ох, греховный образ – и вправду, бесов я дразнил. Они меня от Бога хранили, от Его гнева….
    - Уже достаточно Он на тебя гневался.
    Сказала это, и в который раз поняла, что не сможет жить без него. Она забыла о том, что следы гнева ещё хранит его тело – ещё с тех пор, когда на него охотились. И вот теперь она заметила на его шее глубокий, въедливый след.
    - Что это, Костя?
    - А, это…. Это ещё с тех, давних пор…. Не проходит – и шарфиком прикрываю, и всё равно бесполезно, - признался он. – Они у подъезда меня поймали, наши отважные охранники порядка…
   «… и демоны тусклых квартир цедили из ран нашу боль,
          Сулили нам сытые кухни, лизали луной,
          Стращали охраной порядка, как страшным судом,
          Но мы гнали их прочь, мы жгли нашу жизнь, мы шли,
          Мы возвращались домой…»
    - Вот так, продолжал он, - ну, придушили слегка, даже отрубился… ха…. В участке сапогами били.… Вот, ещё до сих пор следы…. Я уж и забыл…. Ну, не надо, Ань – всё прошло давно.
    - И ты жил, помня об этом?
    - Если бы помнил, не жил бы…. Но я забыл, правда, - мягко заявил он, вскинув голову. – Моя жизнь не так уж и плоха.
    - Потому что у тебя есть твои концерты. И брат у тебя очень хороший…. Какой-то разумный не по годам.
    - Да…. А ты ему понравилась.
    - Странно…. Я ведь мало кому нравлюсь – говорят, у меня взгляд ведьминский – это ерунда, конечно.
    - Аня, а тебе и вправду так нужно уйти? – встревожился он. – Я не знаю, как я без тебя….
    - Да, Костя. Так нужно.
    - Но ты вернёшься? Пообещай, что вернёшься….
    - Конечно.
    - Я хочу, чтобы ты всегда была со мной…. Не веришь?
    - А я и так всегда буду с тобой, - задумчиво улыбнулась она.
    Он проводил её и ещё долго стоял у открытой двери, глядя на пустую тихую лестницу. «Зачем?..» - отчего-то подумалось ему, но мысль эта вдруг показалась ему глупой, и он отбросил её прочь.
    … Аня вышла из подъезда, улыбаясь. Она так любила этот старый жёлтый двор, принадлежавший Косте… и ей тоже. Она окинула взглядом весь этот двор с его арками, домами, узким небом где-то вверху с окошком солнца и, вскинув голову, отправилась сквозь этот старый двор.
    Она ни на мгновение не переставала думать о Косте. И поэтому она до безумия была влюблена в это утро, в эти обшарпанные стены, в эти дома-гиганты…. И нелепая, но всё же закономерность была в том, что в закоулке двора она столкнулась с Катей.
    Катя выглядела прекрасно, но не как дворовая девушка, а словно дикая, доведённая до отчаянной злобы хищница, которую сгубила страсть. Она не спала всю ночь, светло-голубые глаза потускнели, черты лица заострились.
    - А я  тебя и ждала, между прочим, - у Кати получилось это спокойно, жёстко и до жути уверенно, причём одну руку она упорно не хотела вынимать из кармана куртки.
    Аня вздохнула, вскинула голову, и с не менее уверенным видом прищурилась, взглянула на Катю прямо и, как ей показалось, с вызовом:
    - Да? Хорошо.
    - Я, вообще-то, поговорить с тобой хотела….
    - Отлично.
    - Да, просто спокойно поговорить….
    - Я очень рада, Катя – ты мне сразу понравилась.
    - Надо же…. И как, я должна считать себя польщённой? Ты, когда сюда приходила, знала, что я – с ним, да?
    - Я не спрашивала, - Аня говорила спокойно – любовь придавала ей силы.
    - Но он-то тебе должен был сказать об этом….
    - Он мне не говорил, - непринуждённо пожала она плечами.
    - Ну, хорошо, - резко выдохнула Катя, - как мне ещё тебе объяснить очевидное? Мы с ним знакомы давно, мы росли в одном дворе. Понимаешь? А ты – другая, а у нас – своя жизнь…. Ты из другого мира, он никогда не поймёт тебя, ясно? Ты не боишься, что наша чересчур откровенная жизнь – это слишком для тебя, а? Это всё наше, а ты не отсюда…. Тут грубее, чем ты думаешь…. И вообще, поискала бы ты себе другого парня.
    - Я и так не искала, - усмехнулась краем губ.
    - Да вы – разные люди, понимаешь ты или нет? А я – одно с ним. Он из этого двора, а ты – нет. Тебе нет никакого дела до тех, кто здесь живёт.
    - Откуда ты знаешь?
    - Я знаю его…. Ну, откажись от него сама, если он так уж увлёкся…. По-хорошему пока, - настаивала Катя.
    - Странно…. Я считаю себя свободной и не подчиняюсь приказам, - отчеканила Аня и тут же поняла, что просто так Катя не успокоится, что она жаждет крови. Но Аня продолжала спокойно улыбаться, уверенно, так, как это делают победители….
    … А Костя сидел у себя в комнате, вспоминал сегодняшнюю ночь и её глаза. Он потерял счёт времени – оно превратилось в вакуум, где были лишь он, она и их любовь. Слишком много было счастья – оно даже оглушило Костю своей кратковременностью, быстротой…. А прошло уже достаточно много времени.
    «… а жили жадно, так, словно к рассвету расстрел…»
    Благодарение Богу, они любят друг друга!.. Но время шло, клонилось к вечеру, а её всё не было. Но он ждал.
    «Конечно, она придёт», - убеждал он сам себя…. Сашка раз пять заглядывал, но, видя, что Костя сидит на полу с потерянным и задумчивым видом, он уходил – не решался тревожить.
    Когда раздался телефонный звонок, Костя его, конечно же, не услышал – слушал громкую музыку. Саша знал, что Костя не слышит, поэтому подошёл сам.
   - Сань, Костя дома? – услышал он взволнованный голос Игоря.
    - Да…. А что такое?
    - Ладно, скажи ему сам.
    - А что, что?
    - Я не смогу ему сказать об этом сам, трудно…. А где он?
    - Он Аню ждёт весь день.
    - Аню?
    - Да.
    - Так вот, Сань, её убили.
    - Что? Да ведь она утром была здесь….
    - Её убили, и надо как-то об этом Косте сказать.
    - Кто? Когда?
    - Похоже, кроме Кати, некому…. Боюсь, ему будет тяжело это пережить.
    Саша был в замешательстве:
    - Игорь, ну, ты подумай, как я скажу ему об этом? Боже ты мой….
    - Если он захочет попрощаться с ней… ну, ты понял… пусть меня найдёт. Только осторожно, Саш, ты скажи ему….
    Он вступил, чужой и притихший, в комнату старшего брата. Тот поднял удивлённые глаза и приглушил звук.
    - Костя….
    - Что ты? А? Чего случилось? Аня ещё не приходила?
    - Костя….
    - Да что с тобой такое? – встревожился он.
    - Она…. Костя, она не придёт.
    - Ты думаешь, она не вернётся? Да нет же, мы любим друг друга…. Вот когда ты, Сашка, узнаешь….
    - Костя, её убили, - выпалил Саша и отвернулся.
    - Что? – почти иронично прозвучал его голос. – Аню? Убили? Ну, у тебя и шуточки….
    - Игорь звонил, сказал…. Это правда, Костя.
    Он сразу притих, опустил голову…. Какой-то рок тяготел над ним, раз он терял всех.
    И вдруг он как-то разом завёлся:
    - А что, ты ж её не видел, да? Нет, не видел…. Значит, это неправда. Она скоро вернётся, потому что она не уйдёт вот так…. Этого не может быть! Нет, Сашка, это неправда…. Не, не может быть….
    - Это правда. Игорь ещё никогда не обманывал. Он просил найти его….
    - Да, конечно! – заорал он. – Да, я только вчера ей рассказывал про жатву…. Бог её к себе забрал! Отнял у меня, не захотел, чтобы я был счастлив…. Это несправедливо! Добраться бы мне до него и спросить: Господи, ну, почему Ты такой жестокий? Почему….
    - Костя….
    - Сашка, кто её убил, кто? – продолжал он орать, шокированный и взбешённый. – Кому это было надо? Зачем?
    - Может, даже и Катя….
    - Она…. Да, конечно, я должен был это знать…. Я убью её! Я найду её и сам убью, я должен! Ты понял – я найду её! Я всех теряю, а эта… она решила убить меня, потому она её убила….
    Костя вскочил – его нельзя было узнать, но Саша встал на его пути:
    - Костя, тебе ещё и это предстоит пережить. Думаю, она и так своё получит…. Костя, я действительно не знаю, что делать, как тебя утешать, что говорить…. Не знаю, что делать.
    Взглянув на младшего брата глазами, полными слёз, Костя спросил тихо, глядя в упор:
    - Сашка, не пойду я никуда…. Только почему я отпустил её одну? Отчего я позволил ей уйти? Зачем?..
    Он резко развернулся и бросился на пол лицом вниз…. Саша ещё никогда его таким не видел и поспешил уйти – утешать бесполезно, а приглушённый стон он слышать не должен.
    Костя был оглушён. И всё же он до следующего утра надеялся, что она вернётся…. На чердаке собрался притихший народ – они уже обо всём знали и думали, что Костя уже никогда сюда не придёт. А он, лёжа лицом вниз и терзаясь молча и ужасно, тоже думал так, но….
    Он всё же пришёл. Суровый и безжалостный к самому себе, он показался на чердаке, уселся в углу. Достал сигарету, глянул вокруг и тут же потупился.
    - Концерта не будет сегодня. И завтра тоже…. Может, никогда… - вскинув голову, заявил он, судорожно закрыл глаза, нервно скривил рот и поспешно вышел.
    Никто ещё не видел его таким….
    «… одинокий вагон, молчаливый вокзал,
           Утонувший в дожде перрон,
           Я, кажется, опоздал.
           Голоса незнакомых мне лиц, чужие глаза…
           Почему я не вижу птиц
           Там, где взлётная полоса?..»
    Я, кажется, опоздал….
    Игорь вышел следом, догнал его и рассказал всё. Костя слушал, не перебивая, но лицо его навек сохранит след этой потери – углы его губ так и остались опущенными вниз, и от них шли резкие складки.
    Эта потеря сделала его жёстким и жестоким. Этого он не смог пережить, это было последней каплей…. Небеса отняли у него любовь, а значит, отняли всё.
    В эти дни Костя почти не выходил из дома, и никто не тревожил его. Но когда он всё же выходил, то закрывался на чердаке, и оттуда доносились оглушительные, отпугивающие звуки хэви – он заводил магнитофон на всю катушку. Чтобы никто не видел его, не слышал и не знал.
    «… шаг в пропасть – причина обвала, эхо хранит боль,
           Слепой проводник укажет место, если ты знаешь пароль,
           Фонарщик Вселенной потушит сегодня несколько звёзд,
           В сущности, это так мало! Прошу вас, не надо слёз…»
    А его сердце, между тем, обливалось кровью…. Он хотел всё забыть, но не мог. Он никогда не забудет, никогда….
    Всё, что он хотел – это умереть, уйти вместе с ней, уйти вслед за ней. Но судьба велела ему жить….
    «Бегут минуты, и я, Левий Матвей, нахожусь на Лысой горе, а смерти всё нет!
    Солнце склоняется, а смерти нет….
    Бог! За что гневаешься на него? Пошли ему смерть…»
    Но ему суждено было жить, выживать, искать выход тогда, когда всё казалось чужим, бессмысленным и жестоким. Ничто не могло заглушить боль. Любовь сделалась его вечным проклятьем.
    Он пришёл проститься с ней. Даже рискуя быть растерзанным её родителями.
    «… если ты знаешь, как жить, рискни ответить мне,
           Кто здесь лучше, чем ты? Кто здесь лучше, чем я?
           Кому на этом свете к лицу цветы? Кого каким из нас успокоит земля?..»
    Он пришёл – высокий, смертельно бледный, с громадным букетом, на который ушли все его карманные деньги – осталось только на сигареты, и друзья с ним пошли – Игорь и Петя, самые близкие, и брат младший, Саша.
    Первый шок прошёл, но он не исцелился – то была вечная рана…. Он сходил с ума, но был не в силах что-то делать. Она забрала с собой его сердце. И вот он стоял и смотрел невидящим яростным взором на эту рыхлую землю, высокий, смертельно бледный, во всём чёрном и с громадным букетом цветов. Никто не говорил ни слова – все молчали, молчал и он – а что он мог сделать? Так уж решила судьба….
    Вот он стоит здесь, а смерти всё нет…. Глупо молиться о том, чтобы она воскресла, глупо всё время ходить с убитым видом. Он потерял любовь, а вместе с ней и всё, что имел, и вот теперь он стоит здесь…. Но всё ещё с яростным взглядом. Нет, он не покорится, никогда не смирится с её смертью, никогда….
    Почему она не захотела взять его с собой? Ведь они – одно, так почему же любовь оказалась так смертельно жестока к этим двоим безумцам?
    «Это закон, - думал он, - таков этот мир. Только он виноват. И я назло ему стану жестоким, отомщу за неё всем, включая самого себя…. Я, сладострастник, покажу им любовь! Они узнают, как я умею любить, и уж тем более, ненавидеть! Я не покорюсь никогда…»
    Пошёл дождь, и цветы в руках Кости покрылись каплями небесных слёз. «Что ты плачешь, небо? Это ведь ты отняло её у меня, она у тебя, так чего же ты плачешь? Я стал жесток, я разучился плакать, так что не надо слёз, - думал он. – Как будто я не знал, что так может быть…»
    Его лицо из подвижного стало окаменевшим, жестоким. «Мы – из рода бедных Азров – полюбив, мы умираем…» Он положил свои цветы на землю и поспешил прочь от этого места. Он больше никогда сюда не вернётся, потому что станет презирать смерть.
    Друзья нагнали его у самых ворот, но не решились сказать ему ни слова. Он был подавлен, убит, но голову держал высоко, и выражение лица стало спокойным и жестоким, равнодушно-презрительным. И это было началом его новой жизни, когда он думал, что почти пришёл в себя….
    На самом же деле Костя ещё очень долго приходил в себя – он был шокирован, и поэтому он не задумывался над тем, как он делает то, что делает, и для чего. Казалось, он просто окаменел, и лишь машинально говорил, усмехался, думал о чём-то неопределённом…. Ему казалось, он совсем перестал чувствовать и превратился в зомби.
    «… ой, мама-мама, больно мне…»
    Но на следующий же день Костя появился во дворе – сумрачный, осунувшийся. Но особых перемен в нём никто не заметил. Внешне он, может быть, и не слишком изменился, но внутри…. В душе он так и остался оглушённым страдальцем. Он не знал, куда деваться и как преодолеть это страшное горе. Он уже был совсем не тот, кем его привыкли знать. Хотя ему удалось создать иллюзию того, что это не так.
    За это его и уважали – за сильный характер. За то, что в любой ситуации его было очень трудно выбить из колеи…. Только Саша знал, как Костя надломлен, хотя тот и находил в себе силы улыбаться и вести себя так, как всегда… и всё же не так.
    На первых порах он только курил помногу и вспоминал свою единственную.
    «… плач, плач да наливай скорей, плач, плач, я пропился в дым,
           Плач, плач да ещё налей, плач, плач, хорошо сидим,
           Плач, плач да по всей Руси, плач, плач, ох, до песен ли?
          Плач, плач, где не колеси, плач, плач, как не весели…»
    Вот так летели дни, и никто не слышал, как по ночам он хрипел от невыносимой боли…. Разве это могло случиться с Костей, у которого всегда всё хорошо? И, тем не менее, так было.
    А иногда ему казалось, будто он сходит с ума – он прислушивался к звукам ночи, ожидая, что она вдруг вернётся, и всё будет иначе. Она воскреснет и вновь спасёт его….
    Он ждал, ловя тишину в ладони, ждал даже тогда, когда это казалось бессмысленным…. Он всегда её ждал и верил в то, что когда-нибудь она всё же придёт.
    Саша не тревожил его – ждал, пока тот заговорит сам…. И он говорил о многом, но только не об Ане. И возобновлять свои концерты тоже не спешил – до песен ли?
    Постепенно он вновь входил в эту привычную и уже осточертевшую жизнь, которая разом потеряла смысл без неё. В новую жизнь он входил абсолютно новым, повзрослевшим, прибавилось седых волос…. Он продолжал жить.
    «… ты хочешь покоя, ты хочешь тепла,
           Ты хочешь забыться и спать до утра –
           Что ж, ты, видимо, прав…
           И ты откроешь глаза, ты наведёшь туалет,
           И ты опять пойдёшь по земле
           Так, будто тебя на ней нет…»
    Красный шарф на шее, подведённые чёрные стрелки на глазах, крест в левом ухе, чёрные перчатки с цепями, металл в голосе, сталь в глазах…. Вот таким он теперь был.
    Но пора жатвы не кончилась – она только начиналась.
    Он оставался самим собой, но чересчур спокойным, жестоким и уверенным в своих силах – это единственное, во что он верил.
    Многие хранили у себя кассеты с записями концертов Кости, девчонки сходили по нему с ума, некоторые откровенно пытались завлечь, но всё безуспешно. Всё для Кости утратило прежнее значение, даже любовь, без которой он прежде не мог жить.
    «… я торгую стеклом из разбитых витрин,
           Я колдую свой сон, свой дым,
           Лёжа на зыбком ковре болот,
           Я видел сотни раз слёзы звёзд…»
    С каждой новой утратой уходил он сам…. Первое время он мечтал только о смерти, о забвении. И речи не было о покое. Потом….
    Потом всё для всех становится на свои места, а для Кости мир стал тяжёлым, как тот двор-убийца, в котором он жил и который он всё-таки любил. А раз смерти не было, не оставалось ничего другого, только жить. Жить и идти вперёд.
    «Как жаль, что язычество перестало быть официальной религией», - не раз подумывал он, не зная о том, что ошибается – такая религия была, и он шёл к ней своим путём.
    Небо предлагало ему прежнюю жизнь, раскаяние, исповедь, но Костя отказывался от этой милости.
    Жить? Но как, ради чего? Как жить, если отбирают всё то, чем дорожишь, если на глазах рушится мир? Зачем?
    Единственное, что заставляло его кое-как приходить в себя – это то, что он здесь нужен очень многим. Нужна его музыка, его песни, нужен он сам…. Если не станет и Кости, во что же тогда будут верить его друзья? Да, он многим был нужен, и поэтому он был просто обязан остаться здесь, на этой грешной земле, и он остался.
    И всё же по ночам он подолгу не мог заснуть – часто прислушивался к шагам на лестнице…. А вдруг это она? И никакой смерти не было, и всё снова будет безумно хорошо…. Но это ожидание только укрепляло его убеждение в том, что он должен стать волком-одиночкой, прекрасным хищным зверем с одной стороны, и отшельником с другой.
    Он не пел старых песен, а новых просто не было. И теперь с каждого концерта он уходил один, выкурив полпачки сигарет и, усмехаясь, перекинувшись парой слов с друзьями. Один или с младшим братом, который следовал за ним, как тень, демонстрируя молчаливую поддержку.
    Но всё чаще и чаще Костя обращался к своему внутреннему голосу: существует ли выход из этого тяжёлого замкнутого круга? Что он должен делать? И он понимал, что выход – он где-то рядом. Его можно найти. Но
    «… я пою о тропе наверх,
           А сам ухожу вниз…»

               
                2. Часть 2. Армагеддон

                «… и пошли.
                И пошли, и пошли…
                Чёрта с два.
                От себя не уйдёшь!..»

                Питер Гаррис, «Что случилось».


                «… и ночью при луне мне нет покоя…
                О, боги, боги, за что вы наказываете меня?..»

                Михаил Булгаков, «Мастер и Маргарита»


                «… отношения с Богом у меня напряжённые:
                я его люблю, а он меня – нет…»

                Константин Кинчев


    Прошло совсем немного времени, а ему казалось, будто с тех пор минула целая вечность….
    Окаменело сердце, появился жёсткий горький блеск в глазах, и только душа постоянно напоминала о себе, болела, терзалась, а значит, жила. И значит, сам Костя тоже продолжал жить.
    «… время тараканом ползло по стене – куда там коням
           По целине да по малой земле из выгребных ям…»
    Поговаривали, что Костя мало изменился, но, взглянув в его глаза. Можно было понять всё.
    Другие глаза, манеры, жесты, да и сам образ жизни…. Он по-прежнему входил в стаю, но держался несколько особняком, сам того не желая.
    Несмотря на свой непринуждённый вид, Костя всё ещё пребывал в шоке, всё ещё был подавлен…. Продолжалось лето – жаркое, с холодным пивом и духотой…. Он не знал, куда деваться этим летом.
    Но он продолжал играть, ведь без музыки он не смог бы жить…. А что же Саша, младший брат? Неужели он не нашёл слов для того, чтобы приободрить Костю? Да в том-то и дело, что Саша понимал – слова Косте не помогут, а только принесут ещё больше боли. Оставалось лишь поддерживать его молча, сопровождая его всюду, и тот это оценил, тихо сказав однажды прерывающимся голосом:
    - Саш, знаешь, что…. Не говори никогда об этом, ладно? Я её никогда не забуду, это всегда будет моей открытой раной…. Мне очень трудно, правда. Я не знаю, что делать, я никак не могу примириться с её смертью…. Мне кажется, это сон, всего лишь страшный сон…. Она всегда со мной, она не даёт мне забыть себя и всё, что было. Я не знаю, как я сейчас живу, но знай, что я не верю в эту реальность, в эту жизнь, которой живу. Я не могу понять, почему она ушла, а я остался, не знаю, не знаю, Сашка, просто не знаю, что делать….
    - Я понимаю, всё понимаю, но нужно попробовать….
    - Больно мне, Сашка…. И не говори мне, что жизнь продолжается.
    - Нет…. Только, Костя, ты оглянись вокруг – нам всем ты нужен, и мне, и всем, кто тебя слушает, понимаешь? А тебе нужна твоя музыка.
    Эти спокойные слова привели Костю в себя, но только слегка. Он искал путь к ней, путь к истине, с помощью которой можно узнать настоящий смысл жизни и смерти.
    Ему хотелось верить во что-то, глубоко и истинно…. И тогда он вспомнил о Боге. Он был готов преклонить перед ним колени. Теперь, когда он не осознавал порой, что и зачем он делает, ему нужно было знать, куда идти дальше, и ещё – вымолить для неё рай. Но эта его гордость….
    «Он не заслужил света – он заслужил покой», - решил участь Мастера Воланд. Костя давно уже уяснил это для себя, и поэтому он решил довериться Богу и испросить у него света для неё, хотя бы для неё, лишь для неё…. А если ей не дадут света, думал он про себя, он потребует, он будет кричать ему, он докажет…. Но он хотел быть вместе с ней, тайно желал, чтобы их не разлучали, пусть даже в губительном покое, в котором они, быть может, до чего-нибудь и договорятся.
    Костя искренне верил в то, что Бог услышит его, что Бог будет справедлив к ней, ведь ему нужно было во что-то верить, как же иначе? А тогда, убитый горем, потерявший нить верного пути, Костя решил обратиться к Богу.
    Она же была там одна, а Костя остался один здесь…. Кому ещё он мог поведать о своих горестях? Только тому, кто подверг его стольким жесточайшим испытаниям.
    Он верил в высшую силу, возможно, потому, что наряду с ярко выраженным реализмом Костя был мистически настроен. И он принял решение исповедаться и приходить в церковь как в храм света, священный храм…. Хотя он носил в ухе крест и образки на шее.
    Но Костя и сам ещё не знал, что всякий произвол над личностью, пусть даже выраженный в монотеистической религии, ему чужд. Не знал он и того, что храм не примет его, язычника, мятежника….
    «… здесь в обход не идут, здесь не прячут глаз –
           Компромисс не для нас!..»
    И Саша понимал, что резкое обращение старшего брата к религии ни к чему не приведёт, ведь тот, бунтарь по натуре, всюду искал противоречия. А ведь вёл себя так, словно никакой любви не знал, словно и не было её вовсе…. Актёром Костя был превосходным. Несмотря на свою боль, он научился быть презрительным, безжалостным и гордым.
    И всё же к нему на чердак продолжали приходить со всего района. Парни удивлялись таланту Кости, делали записи, а девчонки всё так же продолжали сходить по нему с ума…. По нему, откровенно, вызывающе страстному, раскованному, красивому, мятежному…. К тому же, о его умении любить ходили легенды. Теперь он с каждого концерта уходил один, погибая от безысходности и одиночества, но ища свой путь в музыке….
    И вот после очередного концерта, когда Костя, опустошённый и обезумевший, бросился в тёмный угол, достал сигарету, зажёг огонь, глядя на свои руки, и красный шарф огненным шлейфом метался за ним, к нему, как и в прежние времена, подсела девица с наглыми подкрашенными глазами.
    - А прикурить, Костя?
    Её тон его взбесил, но Костя повернулся к ней с внимательной и псевдонежной улыбкой, хотя его глаза сверкнули по-новому…. Времена, когда он уделял внимание каждой, уже давно прошли, а они всё никак не оставят его в покое….
    «… мой лес болен луной,
           Мой материк по-прежнему пуст…»
    Она пододвинулась ближе, томно и страстно склонилась к нему. Так её выводил из равновесия его усталый, равнодушный вид…. Ей казалось, он ответит. Потому что он всегда отвечал, потому что она знала, насколько его это заводит. А он был вне себя от злобы к этому тёмному страстному лицу, ведь она отдаёт себя лишь потому, что он – музыкант, и сегодня он был королём дня….
    С преувеличенной вежливостью он дал ей прикурить. «Ну, вот он снова стал прежним, ничего не изменилось, он пришёл в себя, - подумали его друзья, с облегчением вздохнув. – Ему всегда была нужна любовь, много любви…. Так и должно быть, пусть хоть сейчас кончится его вынужденное одиночество…»
    Не тут-то было. Он слишком хорошо знал таких людей, такие лица, такие взгляды…. Если бы девчонки приходили сюда ради музыки, он бы понял, но они приходили из-за него. То, что он казался таким равнодушным, только воодушевляло красотку. Она что-то слышала о том, что теперь он совершенно один, и решила попробовать  попытать счастья…. Ей сигарета погасла, а он, задумавшись, всё ещё держал зажигалку с зажжённым огнём в протянутой руке.
    «… слёзы устали течь рекой,
           Право своё поправ, сегодня нам будет петь прибой…»
    Но он не понял, что с ним вдруг случилось. Вместо того, чтобы забыться, он рассвирепел так, что ему захотелось убежать куда-нибудь подальше, и только там, охватив голову, застонать от боли….
    А она, воспользовавшись тем, что он задумался, вынула сигарету из его судорожно сжатых губ и склонилась ближе к нему, совсем близко, её рука скользнула по его плечу…. Он с яростью, слегка вздрогнув, словно проснувшись, приник губами к её губам со всем пылом страсти, зло, ненавидя её…. И когда она вновь увидела его глаза, то прочитала в них ярость и злость, страшную ненависть.
    - Этого хотела? Да? – зло сказал, а может, крикнул он, оттолкнув её. – Ну, скажи! Этого?
    Она испугалась, отшатнулась, оглушённая…. Ненормальный.
    - Оставьте меня… все… вы…. Поняли?
    Стремительно вышел.
    «… живым – это лишь остановка в пути,
           Мёртвым – дом…»
    «Нет…. Ничего не изменилось, - поняли друзья. – Это он так здорово замаскировал свои чувства…. Да, он стал необыкновенно сильным, раз может это скрывать…»
    Костя вернулся на свою кухню, бросил в угол сумку, кинул на стол медиатор и уставился в окно. Его взгляд метал молнии, было трудно придти в себя…. Он не мог жить, а та девица подумала, что ему всё равно – подумаешь, между ними стояла какая-то смерть….
    Кому интересно, что теперь с Аней? Как её успокоила сырая земля…. Кто станет считать дни, прошедшие со дня её смерти? Кто запомнил её неподвижной, с гордой и уверенной улыбкой на губах?
    Только он….
    И вот снова его остудила, подкатила волной боль.
    «… нужен кто-то ещё, чтобы замкнуть кольцо…»
    Почему он так любил её? Почему она любила его за то, что он – это он, такой, как есть? Почему его? Почему она? Почему её не стало? Ведь он так любил её…. Хотя, впрочем, кому было дело до них? Все заняты собой, каждый сам по себе. А он на этом чердаке был как переходящий приз – тем, кому повезло, доводилось заполучить его на ночь. О том, чего хочет он, никто не думал.
    Выкурив две пачки сигарет за эту ночь, которая убивала его, он слегка пришёл в себя. Так, что на следующий день он нашёл силы вновь входить с ума, опьянённый собственной музыкой, он сходил с ума….
    Он пел с придыханием, с вечными страстными всхлипами, но он задыхался…. От обилия невысказанных слов или от страсти к жизни – сложно сказать, но те, кто любил его, скажут об этом лучше, определяя это по малейшему изменению его голоса.
    Но он – перелётная птица, ветер, и там, где он был когда-то, его уже нет.
    Вот такая она, жизнь…. И если она тягостна для простых смертных, то какова же она для музыкантов…. В том-то и дело, что она другая, и страсти свои, и любовь…. Любовь у них тоже своя.
    «… это новолунье мстит тем, кто успел…»
    А вы успели?
    Любите, пока не поздно, любите скорее. Если вы – музыканты, для вас будет слишком призрачно и чересчур реально, многое дано будет вам, но и многое отнято, ибо вы – те, кого отметило небо. Ибо много званых, но мало избранных…. А чем продиктованы эти строки? Да любовью же, любовью….
    Всё это дышит такой любовью….
    «… я до сих пор не разберу, был это сон или не сон…»
    И в эти сложные дни его тянуло к свету…. Он всегда ощущал эту страсть к свету, даже не любовь, а именно страсть, но теперь это стало проявляться гораздо острее.
    - С того света! Ха-ха-ха….
    Порой страсть до неузнаваемости меняет лица – иные искажает, иные же преображает, обволакивает их туманом тайны. Страсть делает лица проникновенными и глубокими, и перед нами уже совсем другое лицо, лицо мечтателя, безумца, прекрасное лицо….
    Теперь он был одержим страстью обрести веру. Но люди в этом мире превращают всё вокруг в простую формальность, в условность – всё, даже если это – вера. Стало модно напоказ её выставлять, а ведь когда-то исключали из партии, скажем…. А Костя веровал глубоко, и поэтому рвался к свету, к истине…. Откуда ему, далёкому от людей, чтящих формальности и псевдомораль, знать, что и служители светлого культа могут быть ограниченными и чёрствыми людьми. Он бы не поверил, в это вообще трудно поверить.
    Он хотел остановить мысли о том, что она там, в земле…. Скоро от неё не останется ничего.
    Быть может, она нуждается в том, чтобы хоть кто-то замолвил за неё словечко перед Ним…. Костя много думал об этом, когда ему было особенно тяжело.
    И вот теперь он хотел предстать пред светлыми очами Бога, забыв о своей заповеди «Никогда и ничего не просите», чтобы попросить за неё… и за себя. Он надеялся, что Бог поймёт его с полуслова, быть может, с полувзгляда. Разве он недостаточно страдал? Разве он не был верен своей душе?
     «… сон не схоронил, а крест не спас
            Тех, кто прожил в стороне…»
    Итак, он однажды отправился в храм. Причём пошёл в том, в чём и был – без шарфика, но в кожанке с цепями, в чёрной майке с рокерской символикой, с крестом в ухе и образком на шее. Так он чувствовал себя естественно и ещё…. Он верил Богу, верил в его всемогущую силу, верил и в то, что Бог примет его любым. Лохматый хулиган с чистой душой надеялся, что его поймут и, если повезёт, простят.
    Но вышло не так. Здесь встречали по одёжке.
    Ещё издалека ему светил золочёный крест храма в лучах высокого яркого солнца…. Ещё неизвестно, был бы крест таким сияющим без этого солнца, вечного и рокового Костиного божества.
    Он глядел по сторонам чистым, ясным взором. Но старушки в платочках у входа шарахались от него, молодые модные женщины рассматривали с удивлением и откровенным интересом. А он, ни на кого не глядя, вступил под своды храма, восторженный и просветлённый….
    Иной раз молодых людей пугают: у тебя, мол, столько грехов, что тебя и в церковь-то не пустят…. Костя в это не верил – разве догадывался кто-нибудь о его истинных намерениях? И всё-таки усмотрели вызов в его вскинутой голове, протест в распахнутых глазах…. А ведь он пришёл с миром, с раскаянием, с истинной верой….
    Вокруг золото, золото…. Красиво. Алтарь золотой, горят золотые свечи яркими огнями…. Хотел приблизиться, как вдруг….
    «… костёр как плата за бенефис, и швейцары здесь не просят на чай,
           Хочешь – просто стой, а нет сил – молись, чего желал, то получай!..»
    Вдруг… Словно удар наотмашь, хлёсткий, больной…. Кажущийся добрым большой бородатый батюшка, завидев его, застыл с кадилом в руке.
    - Оскверняешь святую церковь! И ведь не совестно…. Крест в ухе…. Бесов приманиваешь! – долетали до него обрывки фраз, сказанных важным глубоким басом.
    - Да, грешен я, признаю, - и хотел было вымолвить это Костя, который стоял, как зачарованный, как загипнотизированный. Как вдруг….
    - Изыди! Изыди! – резкие взмахи кадилом, звяканье цепи, душный и сладкий запах ладана….
    И тут до него дошло – это ж его ладаном окуривают, гонят кадилом прочь…. Чем же он так провинился, что его гонят из церкви? Он же верил….
    Не помня себя, он вылетел из храма, едва не споткнувшись о ступеньку.
    - Я ведь с миром пришёл…. А они…. Я ведь правда, пришёл с миром….
    Горечь подкатила к горлу – несправедливо это, несправедливо…. А ведь те, кто в храме был, кто глазел на всё это – они ж не чище его, лицемеры…. Он же от чистого сердца, а они…. Что они там вообще делают? Совесть очистить хотят? Так ведь легче не станет…. Слёзы злобы и боли застилали глаза. И это теперь, когда ему так нужно, чтобы его поняли….
    «Сегодня Бог отрёкся от меня…» - обречённо подумал Костя.
    И что же ему ещё оставалось? Осознать всю тяжесть этого факта, долго над этим думать, каково это – быть отринутым Богом, или всё же возвращаться к своим друзьям, к своей стае, где его любили и ждали….
    Да, потом всё это он будет вспоминать с горькой иронией, но сейчас…. Бог его оставил, отрёкся от него. Как жить дальше? Что делать? А ведь он так хотел, чтобы всё было иначе, но….
    «… лица слуг сальны,
           Жир их сердец – разве это начало нового дня?..»
    И вот тогда он впервые подумал:
    - Да, я – язычник…. Аня была права, называя меня так. Мне уже поздно меняться – я никогда не стану другим. Нужно успокоиться, нужно пережить и это…. Хотя, что может быть страшнее? От меня словно весь мир отвернулся, хотя…. Может, мне и вправду остаться язычником? Остаться при своём? Пусть всё будет так, как есть…. Он знал, как я Егор люблю, как я Ему верю, и всё же отрёкся от меня…. Во что же мне верить теперь, если у меня не осталось ни веры, ни любви? Нет ничего….
    Настоящий удар. И по самолюбию тоже. И по душе, и по детской вере в чудо. И всё же сам Костя отречься от Бога не смог. Он Его слишком любил для этого, пусть даже слова того священника запали глубоко в душу, пусть даже он за один день утратил веру…. Однако у Кости хватило сил вести себя с друзьями так, словно ничего и не случилось. Даже посмеялся – его, мол, за беса приняли, ха! Он смеялся над собой, чтобы скрыть, как ему больно.
    Его обвинили в неверии! В тяжком грехе…. Это его-то! А ведь многие начинающие критики, побывавшие на его концертах на чердаке, восхищались тем, как изысканно в творчестве Кости сочетаются христианство и язычество…. И гармонично. Аскетичность и сексуальность, отстранённость и страстность….
    Ему не привыкать. После этого жуткого дня, потрясшего Костю, он веселился, тогда, когда сердце обливалось кровью. Такая вот неистовая, безумная радость обречённого.
    «… а те, кто боятся огня, до сих пор воспевают сырые углы,
           Они охраняют покой: что ж, им есть что терять…
      … Сторожа продолжают спать, но сон их явно нарушен,
           Сторожам всё ещё невдомёк…»
    А ведь именно так наносятся тяжелейшие травмы, воспитывается жестокость…. Именно так. Если бы Костя не был закалён жизнью, он бы не перенёс этого удара. Но он уже видел достаточно, вот он и вёл себя так, как обычно. Только вот играть в тот день он не стал – точно проклятие на него нашло….
    В тот вечер играл Стас Гражданцев на радость любителям панк-рока. Костя только курил и усмехался, хотя угол его рта подёргивался нервно. И ещё его выдавали глаза – слезились, словно от дыма. Да, конечно, от дыма…. Он нервно и горько смеялся. Но никто так ничего и не понял. Никто, кроме лучшего друга и младшего брата.
    - Костя…. Что такое, а? Что с тобой? – подойдя, попытался Игорь перекричать Стаса Гражданцева. И тут же встретился с совершенно невыносимым взглядом:
    - Игорь, не спрашивай…. Пожалуйста, не спрашивай.
    Стремительно поднялся и вышел. Саша поспешно бросился за ним, надеялся догнать ещё на тёмной лестнице, но не получилось.
    «… а если тебя выбирают мишенью, то стреляют точно в упор…»
    Они встретились уже на кухне. Саша вбежал – а Костя преспокойно кипятит чайник на плите.
    - Костя….
    - Ты чего, Сашка. А? Всё нормально, - Костя совершенно естественно и обезоруживающе улыбнулся. – Ну, да, может, иногда я и веду себя странно, но ты же понимаешь, я ж живой пока ещё…. Но всё изменится, ты же меня знаешь, да?
    - Костя, если б я мог что-нибудь сделать, - беспомощно развёл Саша руками. – Никто ведь не догадывается, что у тебя внутри творится….
    - Ну, это ж правильно. Я всегда со всем справлялся сам, ну, и с этим справлюсь, только время нужно.
    - Я понимаю….
    - Я от тебя никогда ничего не скрывал. Мы ведь – одна семья, верно?
    Костя снова мягко улыбнулся – таким он бывал только дома. Но это, конечно же, не означало, что его боль исчезла.
    - Я умею только одно – играть. Это и ад, и рай сразу…. Но, Сашка, как тебе объяснить, что чувствуешь тогда, когда тебя, как преступника, как беса, кадилом…. Выгнать! Это из храма-то! А я туда шёл с чистой душой…. Я… - с надрывом вскричал было Костя, но тут же затих и поник головой. – И некому меня понять…. Я теперь никому не верю. Я предоставлен самому себе…. Аня бы поняла. Кто бы убедил меня в том, что стоит во что-то верить? Кто покажет мне истинный путь, кто? Ну, я понимаю – там, родные, но вот чтобы Бог…. Жутко, Сашка. И теперь, стало быть, мне на кого надеяться. Я всегда надеялся только на себя, и вот я свободен. Да, свободен….
    В первый и последний раз Костя позволил себе сетовать на судьбу. Наутро он проснулся совершенно другим. Он сам решил, что раз уж так вышло, то он сам распорядится своей судьбой…. Но вот одна фраза, сказанная в тот вечер, ставший для Кости кошмаром, запала в душу Саше. Костя сказал, что может что-то произойти, что-то случиться….
    «… это зоопарк, если за решёткой – ты сам…»
    Конечно, слова эти как-то забылись в суете и духоте жарких дней самого начала августа, и нескоро вспомнились. А пока новый день придавал новые силы, новую энергию.
    Жара, в городе нечего делать…. Костя ходил с упрямо вскинутой головой и тёмным глубоким взглядом, в своей тёмной майке на длинных лямках и с короткой блестящей цепью на шее, правда, уже без креста…. По-прежнему в меру ироничен, в меру агрессивен, в меру сдержан. Типичный неформальный вожак стаи, потому что формальным он так и не захотел стать. Он был сам по себе.
    Жара…. Костя ездил купаться, так как оставаться в душном пыльном городе в такую жару было бессмысленно. Единственное, что радовало его, делало живым и относительно успокоенным – это солнце. Жаркое жёлтое солнце – единственное божество, чью силу он признавал. Он чувствовал, что солнце слышит его, греет его, отвечает ему….
    Костя считал солнце источником оптимизма и энергии и был совершенно прав. И только тогда, когда оно стало убывать и исчезать, он ощутил уныние и упадок сил, хотя до конца лета было ещё далеко…. Но жатва продолжалось, пусть он и не думал об этом. Разве можно об этом забыть?
    «… но Солнце всходило, чтобы спасти наши души…»
    Жаркое лето…. На чердаке собирались только по вечерам, когда на город падала тень. Но слушателей не становилось меньше.
    Иногда ему казалось, что в этой толпе он отыщет её…. Тогда, когда ему казалось, что он сходит с ума, а теперь, кажется, он уже успокоился и не питал никаких иллюзий. Поэтому он продолжал играть, правда, очень долго не мог написать ничего нового. И вдруг однажды в самом начале своего акустического концерта – ударник уехал на юг – он заявил:
    - Я тут новую песню написал…. Ещё не совсем обработал, правда, так что если что не получится, не взыщите….
    Какое там взыщите!
    «… рваную рубаху пулями латай,
          Топоры да плаха по дороге в рай…»
    И это – после того, как он был отвергнут Богом!..
    Что ж, теперь ему казалось это забавным, по спине бежал приятный холодок – ведь он бросал вызов самому Богу, продолжал жить…. Хотя душа ещё болела, он ещё осознавал, что это был не сон.
    «… распрямлюсь пружиной, подниму народ –
           Вольная дружина собралась в поход…»
    То был его первый шаг к новой жизни, которая исследует когда-нибудь завтра, потом….
    И друзья подумали – ну, вот, оправился всё-таки…. Дальше всё пойдёт так, как надо….
    Но сколько бы Костя не прыгал, не махал руками и буйной, безумной и восторженной головой, боль и безотчётная жуть оставались. Пусть даже где-то глубоко…. Какое-то предчувствие томило его – нехорошее, гибельное предчувствие. Ещё немного – и сил может не хватить…. Когда это лето уйдёт, исчезнет солнце, он будет готов подчиниться этому странному зову, идущему из глубин сердца. Странная тревога – лихая, дикая и безумная….
    «… чую гибель – больно вольно дышится!
           Чую гибель – весело живём!
           Чую гибель – кровушкой распишемся!
           Чую гибель – хорошо поём!..»
    Как зачарованные, слушали его в тот день. Как и всегда…. Но тогда стало ясно, что Костя пойдёт дальше, будет продолжать биться с судьбой. Будет бороться с этим миром всеми доступными ему средствами…. Только вот после каждого концерта Костя по-прежнему уходил с чердака один.
    А ведь всё могло быть иначе….
    «… кто посмеет нам помешать быть вместе? Кто посмеет сказать, что нас нет?
           Кто посмеет отменить движенье? Кто посмеет перекрасить наш цвет?
           Кто посмеет отнять у нас утро? Кто посмеет нажать на курок?
           Кто посмеет переиначить ветер? Кто? Ну-ка, кто?..»
    Он лихорадочно пытался примериться к тому ритму жизни, в котором он жил раньше, к которому привык…. Поначалу ему было трудно, он задыхался, сходил с ума, но потом он вернулся и показал, на что способен.
    Он возвращался к своим звёздам и мирам только на чердаке по вечерам, когда он играл. А всё остальное время он жил в полузабытьи, ни о чём не думал. Теперь ночь стала его любимым временем, потому что ему снились сны. Ему мерещились знакомые тени, лица, которые он не мог видеть днём. Только ночью….
    Правда, в ночи был минус – в ней не было солнца.
    «… смирное время, смирные дни, боль и радость почистили зубы и спят,
           Звук, которым когда-то был крик, в рот набрал воды и прикусил язык…»
    А по утрам он вставал рано, брал с собой Сашку, встречался с друзьями и ехал на пикник, чтобы к вечеру вновь вернуться на чердак. И снова концерт, и снова всё, как всегда…. И так – без конца.
    Но его томило это лето, томила жатва…. Ох, неспроста это, неспроста, думал он. Несмотря на то, что Костя, казалось бы, пришёл в норму, неспокойно было на его душе. Он стал более ироничен и жесток, порой даже слишком твёрд и неумолим, но он был самым жестоким по отношению к самому себе.
    Эта жара сводила его с ума и в то же время придавала ему силы, ведь в небе царило его божество, Солнце, благоговение перед которым он испытывал всегда и знал – Солнце его никогда не предаст и не отвергнет.
    И если было солнце, которое давало Косте силы, всё было хорошо. Друзья шутили – наверное, Костя работает на солнечных батарейках. И ведь они в чём-то были правы.
    И стоило ли вспоминать о том, что было когда-то? Стоило ли возвращаться назад, именно сейчас, когда в душный летний день врывался ветер, когда Костя в очередной раз воскресал? Ему хотелось пить – пить без конца, пить этот ветер, утолить глубокую жажду жизни. Пить до дна….
    Единственное, о чём он не думал в этом пекле – это о любви. Лишь не забывал о своей любви к солнцу – любил он его за то, что оно есть, за то, что он чувствует его тепло…. И ещё были тёплые вечера на чердаке в прохладе наступающей ночи. Он даже почти не помнил лиц….
    Однажды справляли чей-то день рождения. Играли, пили – пили помногу и так, что те, кто пил, не слышали тех, кто играл. Костя играл и хотел, чтобы голова оставалась ясной, играл, бесстрастно взирая на опьянённых его песнями девчонок – хохочущих, задумчивых, утопающих в сигаретном дыму, пьяных мальчиков со слезами в затуманенных глазах и на самого именинника, который бредил:
    - Да, вот мне и семнадцать…. Всё идёт по плану. По плану, понимаете? По траве…. Вот так вот.
    Саша созерцал всё происходящее с полным спокойствием. Ещё недавно Костю занимал вопрос – что же будет дальше с младшим братом? С чистым, задумчивым и не по годам серьёзным младшим братом-романтиком? В детстве его чрезмерно опекали, а теперь вот он живёт здесь…. А вдруг Саша поддастся искушению стать таким, как Костя, вечный пример для подражания?
    Таким, как Костя – пластичным, неуловимым, мелькающим с тенью мимолётной подруги в дебрях коридора, жестоким, слишком реалистичным для того, чтобы оставаться романтиком…. Но с другой стороны, цинизм помогает жить, даже очень помогает.
    И вот теперь Саша меняется, но, кажется, он научился перенимать Костины достоинства и не повторять его ошибок. Вот и сейчас Костя с удовольствием отметил, что Саша не примкнул к тем, кто беспробудно пил, а остался рядом с братом и его друзьями.
    Саше уже давно была ясна позиция Кости – излишества хороши в меру. Хотя Костя и был не дурак выпить, но меру свою знал всегда.
    - Что-то сегодня Стасика Гражданцева не видать, - угрюмо, но от души пошутил Костя.
    - Ну, так ты же сегодня играешь, - Петя потянулся за очередной бутылкой пива.
    - Не только я…. Что-то у нас несусветное здесь сегодня творится.
    - Да, непривычно, - подтвердил Игорь. – Мне даже кажется, что нас как-то и не слышат….
    - Ничего удивительного, - отозвался Костя. – Не те нынче времена, чтобы сидеть и слушать, правда…. Легче просто пить, ага…. Мне кажется, что скоро нас, сумасшедших рок-н-ролльщиков, останется очень мало. Зато всех остальных….
    - Ты Джимми Хендрикса вспомни, - заметил Петя. – Можно подумать, он был великим трезвенником…. И, тем не менее….
    - Он гением был, не будем забывать об этом, - вздохнув, порывисто перебил Костя, - а всё остальное – не в счёт…. Так, конечно, легче, но жизнь-то у каждого своя….
    А наедине Костя признавался брату:
    - Эх, снова гулянье не удалось…. Не понять им, Сашка, не понять…. Ни того, что её нет, ни того, что в жизни происходит.
    - Знаешь, БГ сказал: «Дай им, Господи, печали, чтобы различать цвета…» Вот те, кто понимает, о чём речь, знают, что к чему.
    - Лучше уж печали не знать…. Ох, не знаю, что будет, когда лето кончится.
    - Почему?
    - Ох, мало ли, случится что…. Мало ли что может случиться….
    Чтобы жить дальше, он пытался не задавать себе извечных вопросов типа «Что делать?» и «Как дальше жить?» - он не хотел ни о чём задумываться, не хотел анализировать свои теперешние поступки, словно замораживая их в памяти – так было гораздо легче.
    И всё же какие-то странные предчувствия не давали ему покоя, вторгались в его мысли и сны. Он принимал это с радостью, со спокойным торжеством, а потом вдруг с горечью осознавал, что не заслужил ни покоя, ни света. Он заслужил только жизнь, иначе зачем же тогда он так долго завоёвывал это право?
    Поэтому в те дни, когда он предчувствие тревожило его, и он был сам не свой, полновесного значения этому он не придавал. Ведь он когда-то сам этого хотел….
    А Сашу, надо признаться, очень сильно насторожили слова Кости, да ещё и то, как он это сказал…. Костя очень замкнулся, с ним говорил не так часто и откровенно, как раньше. Он страдал молча, и Саша знал об этом. Как же здорово и трудно быть твоим братом, Костя….
    Пустой мир, опустевшая душа – вот что осталось Косте. И ещё – музыка. Поневоле приходилось жить двойной жизнью, корчить из себя супермена, и это приводило его в отчаяние…. Он держался до тех пор, пока не пришла осень.
    Сначала этого совершенно не было заметно, но вот пошли дожди, солнце стало светить уже не так ярко, а потом и вовсе потихоньку прятаться. И когда за окнами появился пёстрый ковёр из листьев, тусклое солнце и дожди, а на чердаке – откровения Стаса Гражданцева и посторонние разговоры друзей, к Косте вновь вернулись прежние тревоги.
    «… да только глядь на образа – а лики-то чёрные,
           И обратной дороги нет…»
    В эти первые дни осени Костя вдруг осознал, что такое быть одному…. Нигде ему не было покоя, и даже в музыке он не находил утешения. Он знал, что ему должно открыться что-то неведомое, но каким образом, когда? Как избавиться от проклятья, что преследует его? Как забыть прошлое?
    Весь мир, казалось, ополчился против него. Иногда было просто невыносимо, он сходил с ума, но держался. У него была музыка, были друзья….
    Но вот однажды, придя на чердак, он увидел, что в глазах собравшихся – полное безразличие, тоска, может быть, даже скука…. И это задело Костю сильнее всего.
    Они пришли только потусоваться, думал он. С таким же успехом они могли бы собраться и в кабаке или в подворотне. Неужели он и его музыка – это предлог? Неужели на самом деле это никому не нужно, никого по-настоящему не волнует, кроме него, Кости? Тогда что он делает здесь?
    Он был чужим. Не замечал восторга, с каким его слушали. Он видел лишь чужие лица, незнакомые и чужие, которым было всё равно. Все глаза устремлены на него, а он не видит этого, он чувствует одиночество и усталость…. Он тут что, развлекать их пришёл? Рассказывать о своей дерзкой, странной жизни? Больше он ничего не замечал и ни о чём не думал.
    Сначала в его душе поднялась глухая злость, но чувство горечи и отчаяния оказалось сильнее.
    Он ушёл, хлопнув дверью, не взяв предложенную ему сигарету. Он поднялся на крышу, и свежий ветер ударил в лицо. Костя криво и нервно усмехнулся, подавив приступ отчаяния, и опустил глаза. Становилось холодно, и небо над ним было суровым и мрачным, и всё же он стоял на крыше, подставив лицо ветру, и думал о том, что может быть дальше. И для чего оно, то, что будет? Так ли это необходимо?
    Ветер не подсказал ему ответа, и поэтому Костя отвернулся и ушёл. Он остался один, совсем один среди кромешной тьмы и непроницаемости города.
    Что-то произойдёт…. Он знал, он чувствовал, что прошлое не даёт ему покоя и просто так не отпустит. Что с тобой, Костя? Что? Когда именно это началось, так ли недавно? Разве ты не искал смысл жизни? Разве ты ещё не нашёл его?
    Он был нужен многим, но вот что нужно ему, не знал никто. Его желания, стремления оставались загадкой. Он был таким же, как все, но те, к счастью, ещё не прозрели. Многие из них так и не прозреют. Никогда.
    Он знал, что-то произойдёт. И вот наступила осень…. И едва солнце утратило свою силу, способность согревать и любить всех без исключения, Костя сорвался.
    Он больше не мог выносить не самой реальности, а той тьмы, того холода, что всюду сопровождали его. От них было никак не избавиться. Он пытался не замечать этого и продолжать жить так, как жил, но так уже не получалось. Ему казалось, что он – в окружении чужих людей, которые его не понимают и не хотят понимать. Ему надоело развлекать тех, для кого он был даже не знакомым, и, тем более, не другом – просто посторонним.
    Ему казалось, он вернулся в никуда, в хаос, в пустоту, и ему следовало бы родиться заново, чтобы прожить свою новую жизнь. Но толчок к рождению ему дать никто не желал, а удары судьбы бросали его в бездонную пропасть. И так сильны были удары, что было уже не выбраться – не было сил.
    И поэтому теперь, когда его душа была опустошена, он решил – будь что будет.
    Его друзья и не подозревали о тои, что Костя – на грани срыва. На его нервном, всегда беспечном лице ничего подозрительного не читалось. Но он завершил симфонию любви для того, чтобы начать симфонию конца.
    Возможно, он этого не хотел – всё происходило против его воли, всё подталкивало его, безумца, мятежника, к этому концу, финалу, разрушению. Любой порыв ветра обращал его лишь в одну сторону – к краю бездны. А Косте было уже всё равно. Он жил, словно во сне, где только туман, тёмный, бездонный, и нет пробуждения.
    «… мой дом без окон, сплошная стена, и я прошу неба, я прошу окна…
      … Мой ветер – вентилятор, моя земля – асфальт,
           Я разучился плакать – в моих глазах сталь…»
    Ему казалось, что всё то, что было до этого, было в другой жизни, в другом мире, очень давно и, возможно, не с ним. Он утратил мягкость, свет, лучившийся в глазах и улыбке. Он стал резким, с точёным абсолютно демоническим профилем, неземным, как у пришельца. А изнутри его грызла тоска, отчаяние…. Он не позволял себя жалеть, даже любить не позволял, и вот стал резким и жестоким.
    «… да, я сам взорвал свой мост,
           За тех, кто не попал, мой тост…»
    А за окном шли дожди, пестрела в грязи опадающая листва…. Наступила осень, и он не знал, куда деваться от одиночества, тоски, отчаяния, тени проклятия…. Он сам себя ощущал падшим ангелом, он видел небо и знал, что его бездонные глубины отвергли его.
    Осень подкралась незаметно и встала за спиной. И когда он обернулся, увидел её и поверил, что она уже здесь, он понял, что ничего не изменится. Больше так нельзя….
    Ожидание было невыносимым, жизнь – фальшивой, а ему хотелось света. Но он был проклят, и долго выносить это было нельзя.
    А началось всё с того, что Костя ехал в маршрутке из института, очень усталый…. Он устал от этих серых стен, от безумных лиц странных людей, устал играть роли, устал от осени, и поэтому решил сесть в маршрутку, наплевав на деньги.
    Когда в тот вечер он появился на чердаке, куда сходились уставшие после рабочего или учебного дня парни и девчонки, чтобы покурить, потолковать о том о сём и послушать Костю, тот был странно возбуждён и взъерошен, на щеке – тёмное пятно, лицо поцарапано. Оказалось, что его маршрутка попала в аварию.
    Он не был оглушён – он даже веселился, потому что он ещё не понял, что же там произошло. Подумаешь, случайность… а может, и нет? Ведь жатва, может, это знак, что уже пора?
    Он помнил толчок, удар, звонкий дождь разбивающегося стекла…. Водителя увезли, а Костя не пострадал. И он решил, что это – предупреждение, и что с Аней он увидится гораздо раньше, чем он предполагал.
    В двух словах объяснив, почему он задержался, не слушая испуганных вскриков и вздохов, Костя прошёл в свой угол и зажёг сигарету. И тут ему стукнуло в голову: что же он медлит? Стоит помочь судьбе, раз она не решается нанести ему последний удар….
    - Костя, играть сегодня будешь?
    - Почему нет? – его воспалённый сияющий взгляд в ответ. – Конечно, играем! Кто его знает, поиграем ли ещё… - тихо добавил он.
    Так начался уничтожающий, злой, тоскующий, неистовый первый месяц этой кошмарной для него осени. Но он верил, что она принесёт ему, наконец, избавление.
    «… смотри, как август падает с яблонь – это жатва, это сентябрь,
           Омытый дождём берег птицами отпет,
           Из вереницы траурных дат этот день, только этот день плачет…»
    Словно он вдруг остался один в Гефсиманском саду…. Он звал их, своих учеников, но они спали и ничего не слышали.
    Он решил помочь судьбе. Именно тогда, когда Саша услышал от него, что ему надо подумать о том, что дальше. Костя уже знал, что будет, а Саша – нет. А Саша вспоминал о том, как всего каких-то пару лет назад Костя зачитывался экзистенциалистами и просто хорошими книгами. Хорошими Костя называл те книги, которые заставляют думать. И, едва он находил интересную мысль, он тут же бежал к Саше и восторженно зачитывал вслух отрывок. Порой даже с другого конца города по телефону.
    И сейчас он вспомнил отрывок из Ницше – о том, как Заратустра разгадал душу одного юноши. Косте тогда почудилось, что и его душу тоже.
    «… - Чем больше дерево стремится в вышину и к свету, тем сильнее его корни стремятся углубиться в землю, вниз, в темному, глубину – во зло….
    Многие души никогда не будут открыты, разве только сперва изобретут их….
    - Я уже больше самому себе не доверяю с той поры, как начал стремится в высоту….
    … Я слишком быстро меняюсь: моё «сегодня» противоречит моему «вчера». Я часто перескакиваю через ступеньки, когда всхожу наверх – этого не прощает мне ни одна ступень….
    … Если я наверху, то я всегда чувствую себя одиноким…. Чего же мне нужно в вышине?..»
    Но теперь Костя уже не задавался этим вопросом – он твёрдо знал, что сделает дальше.
    И, вспомнив свои прежние искания, Костя и сам не осознавал того, что именно сейчас начинается его постепенный отход от Бога.
    Однажды, как обычно, все собрались на чердаке – Костя должен был играть. Настроились, потом заговорились и не заметили, что Костя куда-то подевался. Только спустя пару часов кто-то спохватился:
    - Эй, а Костя-то где? Концерт же намечался….
    Где Костя? А Костя исчез.
    Все бросились его искать, а его нигде не было. Потом нашли где-то в закоулке, куда обычно сваливали старый хлам. Костя лежал на полу лицом вниз. Его растормошили – оказалось, что всё в порядке.
    - Да вы чего, а? Всё нормально, я только…. Я просто думал. Да…. Сейчас концерт будет, скоро приду.
    Все разошлись, только Саша остался, присел рядом.
    - Костя, что с тобой?
    - Если думаешь, что я пьян, то это не так – я не пил. Я только хотел, чтобы меня оставили в покое все, все! Чтобы я мог подумать…. Ну, не смотри так, Сашка, я же говорю – ты для меня ничего сделать не сможешь, я сам решу, что делать!
    - Но ведь что-то с тобой не так….
    - Да, не так…. Не могу забыть…. Я ведь чистым листом хотел стать…. Проклял меня Бог, неугоден я Ему….
    Костя спрятал лицо в ладони, а всё, что был в силах сделать Саша – это понять и поддержать…. Тем не менее, через десять минут Костя вышел с лёгкой обаятельной улыбкой на тонких губах, но была она с примесью яда. И концерт он отыграл, несмотря ни на что. Даже на то, что в нём росла и крепла уверенность в том, что он никому не нужен.
    Костя укрепился в своём решении, и от этого ему стало легче – он чувствовал постоянное дикое возбуждение и не ощущал реальности всего происходящего. Он считал всё это страшным сном, которому не стоит придавать особого значения. Он рисковал, не задумываясь о последствиях. Он стоял на краю пропасти, он хотел играть со смертью, ведь только так её можно победить. Казалось, своими сомнениями и страданиями он платил за каждый миг своего счастья, своей любви….
    И поэтому он выбрал риск и бросался в этот омут, ни о чём не думая и зная только, что это здорово, что он играет со смертью, и ему не страшно проклятье Бога. Он пытался это себе доказать, поэтому и выбрал риск и опасную игру.
    «… печальна ночь, капризен день
           И прячет дождь рассвета тень.
           Туда, где ждут снять урожай,
           Я ухожу, не провожай…»
    Те жуткие дни надолго запомнились и самому Косте, и его самым близким друзьям. Тогда его словно подменили, он был сам не свой. Депрессия была совершенно не свойственна Косте – он был в тупике и не знал, куда идти. Он только знал, что здесь, на земле, он неугоден. И он был вынужден рисковать, играть в опасные игры с собственной жизнью.
    Жизнь – самое дорогое, что у нас есть, считают обыватели, чья жизнь, по большому счёту, не стоит ни гроша. Костя же свободно ставил жизнь на карту, и, казалось, его не волнует то, чем он рискует.
    «… мне не важен результат – мне интересен процесс…»
    И вот однажды…. Наверное, никогда ещё Костя не был так близок к окончанию своей игры, как в тот день.
    Всё изначально выглядело так, словно Бог и Дьявол боролись за душу Кости, и вот настал апогей боя. Но Костя всё ещё не мог решить, с кем он.
    Итак, в тот день Костя снова играл акустику, обидев этим бесконечно Стаса Гражданцева, и тот сидел в углу и думал, как бы перегнать по популярности Костю. А тот играл с яростными блестящими глазами. Зрители притихли, сидя по углам, не чиркали спичками и не звенели стаканами. Может, его поколение и было вскормлено пеплом великих побед, но сам Костя был воспитан на утратах.
    Но сейчас он был в шоке от сознания того, что он рискует, и упивался этой игрой до ярости, до самозабвения. Он был счастлив оттого, что его ещё слушают, что он ещё в силе, он был опьянён этим знанием, этими взглядами, боясь лишь одного – едва концерт кончится, он снова останется один…. Когда он закончил играть, он вскинул голову и огляделся.
    «… пальцы коснутся Солнца, пепел коснётся трав
           В час, когда птицы сердцами сольются с землёй,
           Цепь золотая рвётся радугой на ветрах,
           Прежде чем воздух успеет налиться бедой…»
    Как проницателен, ироничен, трагичен и насмешлив был его взгляд в тот миг…. И снова:
    - Костя, держи сигарету!
    - Костя, вина налить?
    - Костя, а завтра во сколько?
    - Костя, пойдём, пройдёмся!
    - Костя!
    - Костя!
    - Костя!
    В тот вечер на чердаке долго не сидели – расстались у бара. Казалось, Костя был весел, улыбался…. Их осталось четверо, неизменный тесный дружеский круг – братья и Игорь с Петей.
    Игорь тревожился за Костю, а Петя недоумевал – почему это Костя стал петь в другой тональности, так, что ему, второму вокалисту, не врубиться….
    Вот уходящих во тьму друзей скрыла тёплая сентябрьская ночь…. Казалось, Костя абсолютно спокоен, сдержан, как и всегда, но едва мимо по небольшому переулку пронёсся грузовик, решение было принято мгновенно. Рисковую игру затеял Костя – бросился следом, догнал и хотел, как в старых фильмах, вскарабкаться на борт, доказав самому себе очередную, очевидную для него истину, но отчего-то не получилось. Только каким-то чудом он не оказался под колёсами, но его тащило по земле на огромной скорости.
    Друзья были в ужасе – очевидно, что Костя играет со смертью…. Потом Игорь, опомнившись, кинулся следом и чудом Костю спас – оба оказались на земле, а грузовик поехал дальше.
    Костя поднялся, отряхнулся, а в глазах – такая боль, такое отчаяние, что оторопь брала…. Казалось, он сразу успокоился, а Игорь задыхался – и от страха за друга, и от быстрого бега. Костя что-то ему на ухо прошептал – не то благодарил, или всё же осуждал….
    «… камикадзе – это твоя лучшая роль,
           Камикадзе, повтори свой номер на бис!..»
    Тут подоспели и Петя с Сашей.
    - Костя, ты что?
    - Совсем уже – ты ж убиться мог…. Неужели сам не понимаешь?
    - Я ведь мог и не успеть, - добавил Игорь, с укоризной глядя на друга.
    - Да ладно, нормально всё… - слабо улыбнулся Костя. – Это само собой как-то, правда…. Я не хотел, всё хорошо…. Пошли домой. Ну, пошли, я обещаю, что ничего подобного больше не выкину. Забудьте.
    Петя потрепал Игоря по плечу – тот не сводил с Кости странных встревоженных глаз – и они пошли вперёд, а за ними и Саша. Петя моментально уловил, что нужно делать вид, будто ничего не случилось, и тогда всё нормализуется.
    - Ты новую партию на соло разучил?
    - А ты свою?
    - Попадаю пока. Решили клавишника позвать, а ему в нашем стиле что-то не понравилось.
    - Наоборот, - возразил Петя, усмехнувшись, а сам в это время думал о Косте.
    А он постоял на дороге, вглядываясь в тёмное небо, опустил голову и отправился вслед за друзьями.
    «… я продолжаю петь чьи-то слова,
           Но всё же кто играет мной?..»
    Костя молчал, потупившись, о чём-то сосредоточенно размышляя, и немного погодя Саша услышал за спиной его голос:
    - Я ведь любил её…. И это я виноват. Может, потому меня и прокляли…. А я ведь Бога любил…. А что теперь делать, я не знаю…. Не знаю.
    Сказал он так и бросился вперёд по тёмной длинной улице, куда глаза глядят, отчаянно и быстро. Скоро он скрылся из глаз.
    - Куда он? – встревожился Саша. – Может, нужно его догнать?
    - Не трогай его сейчас, Сашка, - посоветовал Петя. – Это потом пройдёт, а пока рана ещё свежа. Он потом сам успокоится, вот увидишь…. Иди домой – он вернётся.
    И вправду, Костя вернулся часа через два, уже спокойный – может, даже чересчур спокойный. Раскрыл новую пачку сигарет, жадно затянулся.
    - Костя… - твёрдо начал было Саша, но брат мгновенно перебил:
    - Саш, ну, забудь об этом, ладно? Я сейчас – абсолютно не я, сам себя не узнаю, я как в тумане….
    - Ты справишься. Я в тебя верю.
    - Ты не думай, я не уйду…. Мне просто нужно понять, что же произошло…. Только понять, и всё…. Что будет потом, я не знаю.
    - Костя, ты только не смей….
    - Ну, ты ж меня знаешь, - Костя улыбнулся и потрепал брата по плечу. – Но я сам во всём разберусь, ага? Слишком тяжёл мой крест, но я ведь не выбирал…. Какой дали, такой и понёс.
    - Костя…. Ты хоть сегодня-то понял, что без тебя весь мир рухнет?
    - Иди спать, Сашка…. Иди. Всё хорошо будет.
    Не до того Косте было – он обдумывал единственный возможный для себя выход. Ему хотелось жить, ни о чём не думая, не вспоминая, и в то же время оставаться здесь, среди своих друзей, при своём…. Чтобы последнее слово было за ним.
    Только вот армия его куда-то подевалась. Он словно один вдруг остался – это ведь только на словах вместе….
    Он не мог спать по ночам – он просил забвения…. Он задыхался в этой духоте и пустоте.
    «… нелепо искать глаза сквозь стёкла солнцезащитных очков,
           Но ночь обостряет зрение хищников и кротов…»
    А искать зазеркалье в реальности, искать сладкое забвение можно было лишь по ту сторону зеркального стекла….
    Костя не считал нужным пользоваться какими-то сильнодействующими средствами для вызова новых мыслей и впечатлений – у него их и без того хватало, а вот Стас Гражданцев, который почему-то считал Костю своим конкурентом, этим не брезговал.
    Как-то раз Костя не взял с собой сигарет и попросил у Стаса. Тот отозвал его в сторонку, развернул портсигар.
    - Это чего, план, что ли? – изумился Костя. – Я ж сигарет просил….
    - Какая разница, - пробурчал Стас, - это ж круче….
    - Я пробовал как-то, но мне это не нужно, - подумав, ответил Костя.
    Стас Гражданцев тогда его не понял. Только вот тяга к подобным вещам, к саморазрушению, у Кости была. И при мысли о том, что это – выход практически из любого безвыходного положения, у Кости сладко сжалось и мягко забилось сердце, не менее сладко запульсировали вены…. Правда, на такой шаг смелого и решительного Костю толкнуло одно лишь отчаяние.
    «Может, так мне удастся избавиться от проклятья? – подумал он. – Я забуду всё…. А если повезёт, она заберёт меня к себе…»
    И вот однажды Костя пришёл на чердак гораздо раньше положенного часа – как раз в это время на пока не занятой аппаратуре играл Стас Гражданцев, ритмично воспроизводя голосом русский народный панк-рок.
    - Я – работник морга,
      Ножик перочинный,
      Я работал долго,
        Галстук пионерский,
        А-а-а-а!..
    От дикого взвоя басом и сам Стас приходил в боевой восторг. И вот Костя пришёл и сел в углу, послушал, опустив буйну голову, потом поднял на него свои неистовые сверкающие глаза и изобразил на лице полуулыбку, не то суровую, не то отчаянную. Стас перестал играть.
    - Чего это ты так рано?
    - Дело есть, - уверенно бросил Костя, взглянув в чистые голубые глаза Стаса Гражданцева.
    - Я слышал, у тебя подружка погибла, - басом процедил Стас, который всегда улыбался, когда говорил о смерти.
    Костя не ответил, только в упор смотрел на Стаса.
    - Она много для тебя значила, да? Ты думаешь, этого не видно?
    Костя не отвечал, только глаза его отчаянно блестели.
    - А музыка?
    - Играю понемногу, сам видишь….
    - А про этих попов ты в голову не беи – ерунда это, - утешил Стас и проорал в микрофон:
    - Я – работник морга,
      Ножик перочинный…
    - Стас, - тихо сказал Костя.
    Стас Гражданцев тут же перестал играть и вопросительно уставился на него.
    - Ну, чего тебе?
    - У тебя трава есть?
    «… это – всё-таки шанс остаться сытым или живым,
           Здесь каждому разрешено стать первым или вторым…»
    - А что, песни не пишутся? – ехидно поинтересовался Стас Гражданцев.
    Костя не изменился в лице:
    - С песенками всё в порядке, это другое…. Дело во мне.
    Стас уставился на Костю с откровенным интересом:
    - К тебе народ ходит, тебя слушают, вожаком считают…. В чём же дело, Костя? Почему это ты вдруг решил обратиться ко мне?
    - Так… так нужно.
    - Брось, Костя, эта Ира не для тебя, - хмуро предупредил Стас.
    - Иначе я бы к тебе не пришёл, - последовал прямой ответ.
    «… земля шипела: сгоришь!
           Но небо пело: гори!..»
    - Ты видел – везде стены расписывают – «Костя» да «Костя»…. Хоть бы кто-нибудь написал «Стас», так ведь нет…. Зачем тебе это – живи, как жил….
    - Знаешь, говорят, что Бог самым любимым детям своим посылает больше всего испытаний…. Я в это не верю, уже не верю. Стало быть, Он – эгоист, ведь в итоге Он хочет услышать мольбы….
    - Слушай, только мы мне о Боге не говори, - поморщился Стас. – Я в него не верю, и тебе не советую.
    - А я вот верил, - признался Костя. – А теперь вот не знаю, кому верить…. Ну, к тебе пришёл….
    Костя потупился, а Стас Гражданцев наблюдал за ним, не то сочувствуя, не то торжествуя.
    - В конце концов, даже Джим Моррисон…. Он же сказал – когда музыка кончится, выключай свет….
    Многие думали – какая конкуренция может быть между Костей и Стасом? Оба играют здесь, оба – музыканты…. Но всё же оба были настолько разные, что даже их свободное, гармоничное и неконфликтное сотрудничество казалось абсурдом – так они были непохожи. Костя был чертовски обаятелен, неистов, безумен в музыке, уверен в себе и свободен, а Стас, напротив, ходил всё время хмурый, загадочный, тёмный, молчаливый. Никто и никогда не знал, о чём думает Стас Гражданцев.
    И вот поэтому многие были удивлены появлением этого странного и парадоксального тандема. До такой степени они были несочетаемы, что сам факт их непонятного сближения казался абсурдом.
    Было очевидно, что раньше Костя относился к Стасу с оттенком иронии, а Стас пытался выяснить, в чём секрет Костиной популярности. Теперь их можно было часто видеть на чердаке за краткой беседой. Довольно краткой для продолжительный вечеров.
    Косте трава была нужна не для того, чтобы заводиться перед концертом – нет, только после, только когда никого не было. Он позволял это себе, чтобы придти в себя и всё забыть, хотя это и казалось ему порой колдовством, детской игрой….
    А в любви ему по-прежнему фантастически везло, но дальше слов и улыбок дело не шло – девушек тянуло к нему, как магнитом, а он был слишком убит, чтобы придавать этому значение. К тому же, жатва была в самом разгаре, и он считал, что следить за собой и беречь себя ни к чему, не стоит….
    Когда все расходились, Костя доставал сигарету, которая подрагивала в его тонких нервных пальцах, подносил пламя к её концу и глубоко затягивался, запрокинув голову и глядя в потолок чистыми и светлыми глазами.
    Новые мысли, новые сюжеты…. Их не было, он не мог так писать. Только с утра или в транспорте набросать что-то наскоро, не задумываясь о том, что он пишет…. А из окна своего чердака посреди разбросанного аппарата, в клубах дыма при цветном потолке он видел, как вниз падают и лежат в грязи разноцветные листья.
    Но утешения не было.
    - Отступился от меня Бог, ох, отступился, - говорил в ту пору Костя. – А я ведь верую…. И не как Васька Фивейский, а по-настоящему….
    Но Стас Гражданцев хмурился:
    - Хм…. Какой тут Бог тебе?
    И Костя перестал…. Тут он был согласен со Стасом. Но мир, который он для себя открыл, показался ему не менее реальным, чем, скажем, музыка. Он находил успокоение, пусть призрачное, пусть недолгое, после концертов, когда его никто не видел.
    «… вечер ляжет на плечи,
           В царстве зеркал сегодня бал,
           Здравствуй, зыбкое царство,
           Тонкая нить, не оборвись…»
    Он сидел так, сидел, созерцая цветной потолок, и когда понимал, что двери зазеркалья по-прежнему заперты, начинал петь. Он пел очень громко и исступлённо, зная, что его никто не слышит….
    Когда ему, бывало, что-то не нравилось, он уходил, а теперь ему казалось, что ушли все…. И всё же он был не прав, думая, что его никто не слышит и никто не вспоминает о нём.
    Однажды, когда разошлись разочарованные девочки и восторженные поклонники, Костя долго сидел один, не понимая, что с ним и где же обещанное утешение, ведь он ничего не получал, кроме реалистичных грёз, дверь открылась, и вошёл Игорь.
    А Костя ещё не докурил свою сигарету…. Игорь удивился, вгляделся в его глаза и воскликнул:
    - Как…. И ты тоже, Костя?
    - Что? – не понял тот.
    - А я-то думал, почему это вы со Стасиком вдруг подружились… - заявил Игорь и сел рядом.
    - Я иначе бы просто погиб, - прищурился Костя. – А почему «тоже»?
    - Потому что и я тоже…. Оставишь мне, ладно? Я тут тоже часто сижу после концерта с той же целью.
    - Чего ж ты мне не подсказал?
    - А я тебя щадил, - последовал загадочный ответ. – Не надо тебе это….
    - Я бы погиб, - повторил Костя. – У меня нет выхода – я уже не в силах жить так, как я жил. Ведь непохоже, что у меня что-то случилось, да?
    - Кажется, что у тебя всегда всё здорово, даже страшно становится…. Знаешь, я не думал, что мы сблизимся на этой почве.
    - Понимаешь, я думал так: если существует параллельный мир, то там она жива…. Там мы вместе…. И там нет надо мной никакого проклятья…. Только не выйти мне на этот мир – слишком уж всё сложно.
    - Знаешь, я не хочу оставлять тебя там одного.
    - А ты… ты почему? – равнодушно спросил Костя. – Почему ты?
    - Потому что ты, Костя, счастливее меня, - ответил тот и замолчал.
    А Костя, хоть и был удивлён, не лгал – он действительно видел двери в другой мир, но не мог их открыть….
    Двери, от которых у него не было ключей, скрывали от него другой мир, где было если не успокоение – какое успокоение могла получить беспокойная, мятежная Костина душа? – то хотя бы интересная игра, помогающая забыть о жизни…. Слишком уж увлекательной обещала быть эта игра, слишком интересной и захватывающей, и Костя, чтобы попасть в зазеркалье, не мог от неё отказаться.
    «… в театре теней сегодня темно, театр сегодня пуст,
           Ночные птицы легли на крыло, выбрав верный курс,
           Стены, да, пожалуй, бархат портьер ещё пока помнят свой грим,
            Город накрыла ночь, снами задув огни…»
    Он играл в театре самого себя, в мир, где он сам – и зритель, и сцена, и актёр…. В этой игре на пороге ночи он глубже разбирался в себе, открывая в глубинах собственной души всё новые и новые миры. Это было возможно лишь после концерта, когда все расходились, и оставался только он один.
    Но он страдал оттого, что мир зазеркалья ему недоступен…. Казалось, остаётся сделать всего один шаг, но обещанного сладкого утешения всё не было…. А раньше ему не нужно было играть – хватало искренности чувств.
    Но всё относительно закономерно – мотылёк, обжигаясь электрическим светом, получая удар и шок вместе живительного тепла, мечется во все стороны и прибивается в итоге куда придётся. Не интуитивно, а так, потому что уже не знаешь точно, куда деваться и куда надо попасть.
    А потом…. Потом Костя узнал, как испытать нечто совершенно новое, настоящее, узнал, что трава по сравнению с героином – просто детские игрушки…. И он загорелся новой идеей.
    «… доктор Буги – искренний шаг сквозь индустрию стен,
           Доктор Буги – автомобильный шок, музыка рваных вен,
           Мы идём вашей тропой, доктор Буги,
           Слышны ли вам наши шаги?..»
    Стас Гражданцев уже практически не участвовал в этом после того, как Костя, а за ним и Игорь впервые попробовали героин. Стас был всего лишь шагом, толчком, Иваном Сусаниным, и всё же был….
    С тех пор Костя стал пропадать – незнакомые лица, квартиры, компании…. Вначале, когда был он ещё один, он тихо созерцал другой мир, ошарашенный, открывая в себе странную сентиментальность. Пытаясь задуматься о смысле сделанного им шага, он вскоре понял, что это бесполезно – важно лишь смотреть и слушать. Но, во всяком случае, теперь он и не помышлял о смерти – так его захватила эта игра-созерцание.
    Косте нужен был выход, и он его, кажется, нашёл. Он играл с опасностью, улыбаясь, будучи безумцем, играл яростно, и ему было всё равно, что будет потом.
    А Саша ни о чём не знал. Он оставил Костю в покое, ведь тот сам его об этом попросил – разберётся, мол, сам…. Саша продолжал учиться, пропадать во дворе с друзьями, на чердаке, и везде его узнавали, ведь он был братом Кости…. Правда, теперь они уже не были так неразлучны, как когда-то, вроде бы ещё совсем недавно…. Саша считал, что со временем всё наладится, ведь Костя не был сломлен, лишь нуждался в покое….
    Был Стас Гражданцев, который, встречаясь взглядом с Костей, злорадно и понимающе усмехался.
    «… его глаза глядят в упор,
           Он видит всё насквозь,
           Он знает мой восторг и позор,
           Мой камуфляж…»
    Костя со своей всегдашней чуть нежной, чуть циничной усмешкой смело выдерживал его взгляд. Лишь в его глазах жил бунт.
    Но на руке его  видели чёрный пластмассовый браслет – показатель того, что он знает выход в другой мир….
    Был Игорь, понимающий друг, отважившийся вслед за Костей попробовать героин. Потому что слишком многое осознавал и не мог простить этому миру. Был другой мир, другие чувства….
    Но что там, в том мире, испытывал Костя, оставалось загадкой. Он никогда об этом не говорил – может, считал это таинством, а может, лишь своим личным делом. Но о смерти он больше не помышлял – возможно, потому, что понимал – рано или поздно она придёт и будет легка, как воздух.
    «… я на время превращусь в ночь,
           Как день,
           Я пройду запретной тропой
           Тех, кто не отбрасывает тень…»
    Он молчал о своих чувствах, ведь знания и открытия и радуют, и удивляют, и неимоверно тяготят…. Но его мечте не суждено было сбыться – он ещё, правда, не знал, что нельзя выйти на такой мир, где ты – это я, а я – это ты.
    Многие узнавали себя в Косте, в его песнях…. Это были их переживания, но сперва Костя пропускал их через себя…. И вот он оставался наедине с собой и с тысячей миров.
    «… я на время превращусь в плач,
           Как смех,
           Мне откроет дверь ночной страж
           В дом, где принимают всех…»
    Но двери только приоткрывались. Чтобы войти, нужно было увеличить дозу, при этом оставшись здесь, а не уходить туда…. Хотя, надо признаться, Костя уже не думал о тех, кого оставлял здесь.
    «… каждую ночь я плюю на ваши скучные сны,
           Я забываюсь утром под трамвайный вой,
           Каждую ночь я лечу прочь от квадрата стены
           В сторону перекати-поля…. Эй, кто со мной?..»
    Множество мыслей – тайных, запретных, недостижимых, возвышенных жило в его душе…. И он называл это РОК.
    «О, братья мои, кто первенец, тот всегда приносится в жертву…. А мы – первенцы…. Мы все истекаем кровью на тайных жертвенниках, мы все горим и жаримся в честь старых идолов…. Ах, братья мои, как могут первенцы не быть жертвами! Но того требует наша природа; и я люблю тех, кто не хочет сохранять себя. Заходящих я люблю всей своей любовью, ибо они переходят на ту сторону…»
    Так говорил Заратустра, и это твёрдо знал Костя. Но рисковал он только потому, что чувствовал в себе роковой, мистический зов и ощущал в себе энергию и силы.
    «Что же стало с плохими детьми, которые не слушались старших?» - вопрошал Борис Гребенщиков. На лице Кости нельзя было прочесть ответ.
    Ведь подобных ему было мало. И от этого он страдал. Остальным было проще. Остальные уяснили для себя твёрдо – кончить плохо можно, лишь принимая всерьёз кошмары реальности. Ну, хотя бы такие, как одиночество, боль, страдание, страх, зло….
    А Костя играл. В захватывающую игру. Все затихали, когда он стремительно входил, вскакивая на импровизированную сцену, нарочито отстранённый, но едва начинала звучать музыка, Костя тут же включался в действо, и его невозможно было узнать. Он моментально заводился и начинал свой мгновенный обмен энергией со слушателями – он завораживал, на его лице отражались отчаяние и восторг. Остаётся только ловить слова и не отводить глаз…. А их отвести невозможно, и он чувствует, осознаёт это, к этому и стремится.
    «… импульс начала, мяч в игре, поиски контактов, поиски рук,
           Я начал петь на своём языке, я уверен – это не вдруг.
           Я люблю окно – из окна видел день, а ночью видна ночь,
           И если кто-то думает так же, как я, мы с ним похожи точь-в-точь,
            Мы вместе!..»
    Ох, не одно сердце забирал Костя после каждого своего концерта…. А если уж забирал, то это уже навсегда.
    Многие приходили сюда из любопытства, но, заворожённые страстностью и энергией этого человека, оставались надолго…. Казалось, Костя не менялся, но знание делало его выше и старше, заставляя быть глубже и сдержаннее.
    И только Стас Гражданцев злорадно и сочувствующе усмехался в своём углу, взирая на неистовствующего Костю. А тот словно не замечал его тёмных бездонных глаз, следящих за ним неотвратимо, как сумерки.
    «… я не знаю, что мне делать – убежать или стоять,
           Я подумал и остался стоять.
           Он подходит ближе – я уже его не вижу,
           Только чувствую – он стал выжимать…» -
    с долей иронии жаловался Костя, гримасничая и пожимая плечами. Усмехался и Стасик.
    «… я выжат, как мокрица, меня боятся птицы,
           А он вдруг стал похож на меня,
           Я теперь как трактор, как ядерный реактор,
           И никак не разберу – кто из нас я…
                Кто я, кто я такой?
                Кто я? А?..
                А он мне говорит: теперь ты – соковыжиматель…»
    Так притворно стонал и вздыхал Костя, а из угла усмехался Стас Гражданцев: «Я – твой соковыжиматель…»
    Он не утратил искусства внушать любовь и страсть совершенно естественным образом, и сам открывался для любви, но его сердце молчало, и его лёд никто не мог растопить, даже сам Костя.
    «Вольному – воля, спасённому – боль…» - эту заповедь свою он уяснил. Только боль свою он пытался заглушить, забыть в игре, поставить на карту…. Но в том, другом мире она косвенно напоминала о себе, принимая неведомые доселе причудливые очертания.
    И вот он уходил всё дальше и дальше, не оставляя следов….
    Когда кончался концерт, он садился в угол и ждал ночи. Глядел на красивый чёрный браслет на запястье и на шрамы высоко на руке безо всяких эмоций, без сожаления – ведь это было обязательным условием вступления в игру. Но он был всего лишь человеком, просто человеком, и поэтому считал, что вправе искать выход из той ситуации, действующим лицом которой он оказался, сам. И он не хотел жить так, как не мог – он был вправе выбирать.
    Пока он ещё находился в здравом уме и в твёрдой памяти и жаждал одного – продолжать. Лучше играть, думал он, чем верить в то, что есть на самом деле. Ничто не имеет смысла, кроме игры. Ведь когда для него самого любовь перестала быть игрой, всё внезапно кончилось.
    Поразмыслив о необычности того мира, куда он попал, Костя решил вести беглые заметки о том, что он видит. Ведь поделиться было не с кем и незачем, и ещё ни к силу ни к городу вспомнился Левий Матвей…. Может, это нужно было для того, чтобы сконцентрироваться и не потеряться.
    Он считал, что дополнительное знание сделает его мысль глубже, особенно это нужно теперь, когда он не мог думать ни о чём…. Говорят, что если в тебе нет искры Божьей, никакой параллельный мир не поможет тебе сделаться гением. Это – не о Косте.
    Не будем судить его строго – он искал выход среди лиц, ставших чужими. Зато он находил в себе силы отвечать на усмешечку Стаса Гражданцева, который лихо орал, едва ему удавалось схватить гитару:
    - У меня сидит гость,
       Ну, а в нём торчит гвоздь –
       Это я его забил,
       Чтобы он не уходил…
       А-а-а-а!
    Что ж, предоставим каждого из них самому себе….
    Костя записывал свои мысли на всяких клочках бумаги в промежутках между своими метаниями. «Я здесь чужой, я там чужой…» - всё чаще вздыхал он, хотя все вокруг считали его своим.
    Эти заметки он никогда не перечитывал, потому что в один прекрасный день это всё разом прекратилось. А пока:

    «9 сентября.
    Какой-то рок завис надо мной…. И висит.
    Ну, да ладно. Вчера Стасик смешную историю рассказывал – он всё время смешные истории рассказывает.
    «Прослышал я, - говорит, - о том, что под кайфом можно такого понаписать, что не снилось ни Достоевскому, ни Дали, ни Кастанеде…» Не знаю, не пробовал. И вот, значит, решил Стасик попробовать. Оставил везде листочки и ручки. Потом проверил, чего он написал, и оказалось, что это только одна фраза: «Из соседней комнаты дурно пахнет…» Не знаю, но Стасику не понравилось. А, по-моему, неплохо.
    А когда меня в первый раз жутко ломало, и я отсиживался дома весь день, я свой прихват вспомнил. Два года назад. За песни мои. Ладно – прихват, я запах вспомнил, который там стоял. Сладко-терпкий такой, запах дерева, железа и лака. А потом уже лица, лица…. Дежурный такой сосредоточенный, какие-то весёлые тётки…. Губя ярко-красные…. Воронок тёмный помню, тесный, трясло всё время. Сидений на скамейках не было, трясло, да…. И решётка на окнах, и я сквозь эту решётку смотрел на город, на людей, на зелень…. Меня одного заловили, так что я один ехал. И сигареты отобрали – я как раз новую пачку купил перед концертом…. Меня ведь у подъезда прямо заловили. Потом привезли в отделение, за решёткой кто-то болтался, какой-то буйный…. Ну, ладно. Меня, кажется, опасным сочли – заломили руки и ведут по коридору. Говорят: шаг вправо, шаг влево – стреляем без предупреждения…. Ощущения – как у политического, по меньшей мере.
    Потом куда-то втиснули – там уже трое сидело, одного долго допрашивали, а я по молодости лет думал, что меня тут же отпустят. Всё было, как водится,
    «… строил хитро за вопросом вопрос
          Следователь…»
    А мне, конечно, попротестовать захотелось – тогда все против чего-то протестовали, а я – в особенности. Вроде имидж был такой. И вот сидел я так, сидел, а скамья тесная, и сигареты отобрали…. Я решил их себе вернуть. Не дали.
    А все эти воспоминания мои – словно фантастика, словно это было не со мной, а с кем-то посторонним, сквозь цветной туман, дождь из серых точек…. И ещё шрам на шее…. Или нет, шрам был потом.
    Сидел так, ждал с полчаса, но, казалось, я не замечал времени. Каждый из них был занят своим делом, каждый выглядел озабоченным. Потом распахнулась дверь, и вошла какая-то женщина с папкой, тёмно-синей и увесистой. Оказалось – следователь.
    - Пошли давай, - мне говорит. Меня этот фамильярный тон просто взбесил. Меня там всё бесило. Главным образом, то, что меня незаконно лишили свободы только за то, что я – музыкант.
    - Вот, семнадцать лет, а взяли за антисоветчину, - строго сказала следователь. – Музыкант он, понимаете ли…. Учишься где?
    - Технологический.
    - Надо же!
    Такое искреннее удивление….
    - Ты зачем, музыкант, власть ругаешь?
    - Я? Нет…. Я вообще никого не ругаю.
    - А что за Шестой Лесничий мёртвого леса? Ты кого имел в виду?
    - А на кого вы подумали?
    - А что ты на меня так смотришь?
    А у меня по жизни взгляд такой. Я по-другому смотреть уже не умею.
    - Ну, вы ж красивая женщина, - обречённо улыбаюсь я, а она сочла это наглостью…. Конечно – а зачем сигареты отбирать?
    - А тексты эти сам пишешь?
    - А что?
    - Отвечай на вопрос.
    - Ну, да.
    - А откуда такая известность?
    - Не знаю…. Значит, мои песни кому-то нравятся. А вам нет?
    - Тимофеев! – возопила она. – Иди-ка, разберись с этим музыкантом….
    Что было потом, я не помню точно, зато некий Константин П. запомнил это на всю жизнь.
    Наверное, поэтому я не стал рассказывать Стасику о своих первых впечатлениях. Мы и так с ним во многом похожи.

    10 сентября.
    Я всё время крыши вижу. Я стою высоко, а внизу – звёздная дорога. Не знаю, как это может быть, но я её вижу. Наверное, я стал просто бредить этими звёздами, потому что когда-то засело в голове, теперь вот всплывает….
    Я бы ни за что на свете не стал всего этого писать, но вчера наткнулся на рукопись Анину про пасынка звёзд. И вот теперь….
    Никакой я не пасынок, и звёзды тут не при чём, но она угадала то, о чём я думаю, поняла, кто я. И вот сейчас мне кажется, что я вижу свои песни, их действие именно в таком виде, как они зарождались. Пейзаж вижу языческий и сам не пойду, откуда он взялся – значит, я когда-то думал об этом, и вот это всплыло. И я это вижу.
    Так вот – всё время крыши, а там, внизу, дорога. К горизонту уходит – как в фильме одном. И я жутко хочу по ней пройтись, потому что темно, а она светится, и я вижу это со своей колокольни… крыши то есть.
    Мир мне представляется то необъятным, то узким и тесным, как моя комната, которую каждый раз видишь в ином свете из-за возбуждения, грусти, веселья, тоски, восторга…. Между тем она остаётся прежней – меняются только мои чувства.
    Это просто какое-то наваждение…. Наваждение – я знаю, что она рядом, но не могу её увидеть. Мне не удаётся разглядеть её лица…. Оно тут же расплывается, как в кривом зеркале, распадается на кристаллы, превращается в ничто…. Это страшно, потому что она ведь была рядом, я видел её – она была так близко….
    И снова крыши, крыши…. Очень высоко, и ветер…. И внизу – дорога. Я знаю, куда она ведёт, я проходил по ней сотни раз. Она ведёт в поле, к кострам, и ночь над головой тёмная-тёмная, бездонная…. И луна.
    И это так невыносимо – её лицо, которое расплывается и исчезает прямо на моих глазах…. Я не хочу реальности, я хочу другого. Туда попасть, где этого нет, где всё не так, ну, хотя бы, наоборот…. А всё получается слишком реальным. Даже в моих песнях больше фантастики, чем в том мире.
    Стасик говорит, надо увеличить дозу, если я хочу по-другому…. А я и сам чувствую, что уже пора. И без Стасика знаю – ему ведь не нужен тот, другой мир, где нет никаких законов….
    Хотя нет, один есть – там никто не может оставаться надолго.

    11 сентября.
    Это страшнее кошмаров. Я хотел бы остаться один там, но меня ни на минуту не оставляют одного. Еле дожидаюсь вечера….
    Ещё для настоящего язычника нет ничего ужаснее транспорта. Там много людей, все – сквозь дикую рябь, монстры…. Только того и ждут, чтобы накинуться и растерзать…. А я очаровываю их жуткой улыбкой.
    И этот транспорт – в параллельном мире, темень кромешная, и их глаза в упор. Ох, жестокие…. Проклятие Отца…. Я это всё переживаю один и чувствую: отречься от Него я не могу, зато я в силах противостоять этим взглядам. Говорят, у меня энергетика, как у экстрасенса…. Ха, тридцать три оргазма….
    Отдушина одна – концерты. Там я ещё быть самим собой. Да, концерты….
    Петя тут приходит весёлый такой, говорит:
    - Слушай, Костя, а не податься ли нам в профсоюз?
    Я слегка ошалел, подумал, что ослышался или не понял. Так прямо и сказал:
    - Не понял?
    - Да профсоюз рок-н-ролльщиков открыли – представь, какой кайф! Нам и права гарантированы, и защита…. Ты же помнишь, что нам раньше прихватчики устраивали, да? А теперь кайфово-то как! И вступительный взнос чисто символический…. Костя, это ж не деньги!
    - Лажа всё это, - подумал я вслух. – Раньше запрещали, а тут….
    - Раньше вон путь к коммунизму вообще открыто пропагандировали…. Давай, Костя, подадимся в этот профсоюз, а?
    Петька вообще странный – заботится обо мне…. Мы уже как близнецы сиамские. Но тут я сказал:
    - Не до профсоюза мне сейчас, понимаешь?
    - А что так?
    - Ну… я весь в искусстве.
    Ясное дело – «уснуть, и видеть сны…»
    Когда мне всё стало казаться слишком реальным, я перешёл на героин. Когда ощущение постоянного дыхания реальности не прекратилось, я решил увеличить дозу. Всё сравнительно просто….
    Пока я чувствую себя независимым. Правда, иногда тяжело и очень трудно, но не настолько, чтобы я потерял над собой контроль. Этого не будет. Я этого не допущу, вот только иногда, оглядываясь назад, я чувствую страх. Я хочу, чтобы это исчезло, ушло, забылось само собой, иначе мне просто не выжить.
    Я хорошо помню тот день…. Это было не так давно, но я уже не помню, когда именно, да и к чему это? Помню, и точка.
    Сначала была музыка, как всегда. Она сопровождает меня повсюду, становится фоном моей жизни, моим миром…. Это мой образ жизни. Каждый концерт – событие. Я тихо и сосредоточенно растворяюсь в чердачном воздухе.
    И вот я решил сделать мир таким, как я хочу. Хотя бы попытаться. Наверное, получилось удачно. Потому что я стал осознавать уничтожающую прелесть конца…. Это всё равно, что слышать игру расстроенной скрипки – мало-помалу привыкаешь, и это начинает казаться прекрасным. И мне нравится, что там – уже не так, как здесь…. Это словно картины сюрреалистов – всё происходит не с тобой и не здесь, и в то же время и через тебя, и через здесь…. «Плата за вход – разум. Только для сумасшедших» - это ясно.
    Светящийся столб света надо мной, яркий до слепоты…. Я не знал, куда деваться, потому что стал многое понимать, и я задыхался….
    Я бы мог, наверное, как Джим Моррисон, пустить свою мысль по течению, стоит только расслабиться, и тотчас же будет нескончаемая импровизация…. Нужно, чтобы весь мой реализм поскорее улетучился из меня, иначе всё без толку.
    Я не хочу рассказывать обо всём, что видел. Видимо, там я – всего лишь гость на краткий миг…. К тому же, эта ноющая боль к утру заставляет забыть обо всём. Поэтому я расскажу, если вспомню, всё это самому себе, но как-нибудь потом. Мысль стоит только освободить и сконцентрировать, и она пойдёт потоком. А там мысль – человечек в компьютерной игре, которым очень трудно управлять, потому что много препятствий, движений и впечатлений.
    Наверное, так чувствовал себя я тогда, когда решил увеличить дозу. Собственно, чего было решать? Это всё давило так, что я забыл о том, что предстоит с утра, потому что раньше я почти не ощущал боли. Её хватало и так. И я забылся, видел только круговерть ярких цветов, красок…. Всплывали картины, лица, но как-то внезапно и редко. Очень трудно было уловить и запомнить что-то конкретное – всё казалось странным, скоротечным и значимым.
    Когда я пришёл в себя, с трудом открыв глаза – оказалось, я был без сознания – я не сразу понял, где я нахожусь, день сейчас или ночь, который час, а Игорь был рядом со мной…. Оказалось, что в тот вечер он тоже впервые увеличил дозу.
    - Я видел, как ты изменился, слышал слова твои, и я понял, что моё место – там же…. Да и вообще, я считал, что просто должен составить тебе компанию, - сказал он мне, а я ничего не помнил…. Но ведь каждый волен выбирать, и он мне сказал, что там – нечто особенное, фантастическое, и ничего подобного нельзя найти здесь.
    Я знаю, что он прав, но зачем ему это нужно?
    А я…. Что говорить обо мне? Я – фаталист, делаю всё на свой страх и риск. Как видно, рискую не зря, ведь отсутствие чувства времени – что может быть лучше….
    Не буду писать о том, что было утром.

    13 сентября.
    Хорошо, что Сашка ничего не заподозрил – я научился держать себя в руках. А посему продолжаю, стиснув зубы и преодолевая предательскую тягу на дно. Но ведь и на дне могут сиять звёзды….
    Теперь сложно играть каждый день, но в своей обители я появляюсь стабильно – там меня все знают, мне там хорошо…. Тепло, короче говоря. Но вчера, правда, внезапно похолодало, ведь кое-кому понадобилось потревожить меня.
    Я сидел, как всегда, в стороне, но опять попал в центр внимания. Со всех сторон – «Костя, Костя…», а играет Стасик. А я молчу, улыбаюсь и курю…. Сашке не нравится, когда Стасик играет, поэтому он уходит с чердака гораздо раньше всех.
    - Костя, а закурить?
    Ага, старая песня…. Я даю этой девице огня, она садится рядом, деловая такая, и так мы некоторое время молчим, слушаем Стасика. Потом она в упор смотрит на меня и равнодушно так спрашивает:
    - Костя, ты хоть помнишь меня?
    Ага…. Ещё совсем недавно их было так много, что всех запомнить – это просто смешно…. Но мне стало интересно, чем всё это кончится. А далее последовало нарочито небрежным тоном:
    - Знаешь, я люблю тебя и не хочу терять…. А ты?
    Мне хочется нагло расхохотаться ей в лицо, но я молчу, и на моём лице ничего не отражается. Ноль эмоций…. Наверное, ей это понравилось. А я:
    - Не задумывался об этом, собственно.
    - А я много думала, Костя.
    - Да?
    Прозвучало удивлённо, хотя мне всё равно.
    - Мы поженимся?..
    Звучит это даже не как вопрос или просьба – как приказ. И этот тон меня насторожил слегка. Я такое редко слышу и с большим трудом могу представить себя в роли мужа.
    - А? – спрашиваю, возвращаясь к недокуренной сигарете.
    - Ты не хочешь на мне жениться? У нас будет….
    - Понятно, - соображаю я. – Ну, так и что? Ты всё знаешь обо мне – о чём ты думаешь?
    - О нас, Костя…. Но мне нужен ты, именно ты…. Ну, так как?
    Меня этот тон начинает раздражать:
    - Да никак…. И вообще, сегодня я отдыхаю.
    - А я кое-что знаю про твои дела…. Ты стал немного другим – таким утончённым, необычным…. Это из-за героина или как?
    - А что, по мне это заметно? – с вызовом спрашиваю я.
    - Да нет, своего шарма ты не утратил, но вот прихватчики за тобой и без того следят, а тут ещё и героин…. Так ты останешься со мной?
    - Ага! – внезапно вспомнил я. – Ну, как же я мог тебя забыть? У тебя же папа – из прихватчиков…. И был я с тобой тоже, что ли, поэтому? Так тебе этого разве недостаточно?
    Это всё, что я ей сказал. А она пригрозила ещё пару раз и ушла. Ничего, а? Только мне всё равно сейчас, абсолютно всё равно – я её спровадил со спокойной душой.
    Я буду утешаться вечером, глядя на другие миры. Забуду, что я – вроде поощрительного приза, забуду…. Что Ани больше нет, забуду обо всём…. Ишь ты – «женись на мне!»… Ни слова больше о любви! Всё! Хватит! Хватит уже….
    Я совсем один, закинутый в эту республику объединённых этажей, а мой магический театр – только для сумасшедших, где плата за вход – разум…. Но я всё равно буду играть, потому что Вася Колин говорит, что….
    Впрочем, какая разница, что говорит Вася Колин – я чувствую, что отдаляюсь, я отдельно ото всех, в стороне…. Чужие дома, чужие квартиры и люди, которые меня туда приводят, автоматически становятся корешами.
    Только там никто не просит петь, потому что там звучит совсем другая музыка. И я попадаю в эти дома просто потому, что я – тот самый Костя, а для параллельных миров нет никаких регалий и различий, и мне нравится, что там каждый может жить так, как хочет, а не так, как хотят другие…. Это вообще великий ништяк.
    Как обычно, Косте – красный угол, Косте – хорошего вина, сигарет, всё в полном ажуре, ведь Костя у нас – музыкант, это надо же…. Там знают мои песни, у них есть мои записи. Но когда идёт сеанс – они так это называют – всё забывается, даже это. Они говорят, что всё прошлое и будущее те, кто сюда приходит, должны оставлять за дверями – мы интересны только в настоящем, лишь в какой-то момент времени….
    Разве кого-нибудь из них взволнует то, что моя любовь умерла? Разве им интересно, что я говорю в момент любви?.. Ха, а ведь наверняка Майк говорил по-английски.
    Да, конечно, Майк…. Я дерзнул соперничать с ним, а ведь вся моя энергия приравнялась к нулю перед лицом смерти. Он выиграл, потому что он прошёл через это, а мне ещё предстоит пройти…. И я должен это сделать.
    Это не оттого, что я слишком самоуверен, нет…. Я просто полюбил её больше, чем самоё себя, и при этом остался собой в этой любви…. Ну, вот, я же дал клятву не говорить о ней всуе, ведь я её не забывал, она всегда со мной, везде…. Пусть это всё останется только между нами. Скоро у меня на воспоминания и сил не хватит. Сейчас я могу только жить, причём так, как я хочу.
    И я вновь постучал в двери этой полузнакомой квартиры. Меня там ждали, встретили, словно почётного гостя. А в зеркале я увидел своё отражение – сначала я даже не узнал себя, так я был опустошён….
    Впрочем, да, это я, каким себя помню – взъерошенный, глаза сумасшедшие, улыбочка кривая, не то трогательная, не то свирепая…. Пришлось закрашивать не только седину в волосах, но и рубцы на сердце…. Каким цветом? Чёрным по красному, а? Или наоборот?
    Кстати, у нас ведь до сих пор на каждом шагу висят красные звёзды – дьявольский символ, между прочим, отличительный знак Сатаны…. Страна абсурда. Но я люблю её, страну эту, чёрт возьми, до боли, до отчаяния, да хоть до ненависти, но люблю. Только здесь я – это я, и ты – это ты…. Но здесь я не могу быть тобой, а ты – мной. Здесь всё не так…. Ты сейчас на небе, и я знаю, ты видишь мои терзания. Я делаю это из-за любви, и поэтому за неё мне всё простится, разве не так? Ах, да, не так…. Я снова вспомнил о Боге. Он меня оставил, а я, блудный сын, вновь и вновь Его вспоминаю. А ведь он тебя у меня отнял…. Что, это к лучшему, да? Я стал больше понимать?
    Я сижу на этой чужой кухне – тем не менее, я уже всех их знаю, мы уже почти друзья, и думаю о Тебе, Отче. О Твоей несправедливости, о несовершенстве созданного Тобой мира….
    Я бросил Тебе вызов уже давно. Я не стремлюсь стать Тобой, о, нет – я человек, и я страшно этим горжусь, и моя любовь чувственна, а не свята. Может, Ты поэтому оскорблён? Или из-за креста в ухе? Так ведь и это – мой вызов…. Но я бунтовал, любя Тебя, а теперь я уже не тот, я – язычник, я – аскет. Я строю хрустальную лестницу к Твоему небу, но не для того, чтобы добраться до Тебя – я лишь хочу узнать, где Ты прячешь истину? Где, а? Кто охраняет дверь, за которой она скрыта? Да и в чём она, Твоя истина? Ты же знаешь, она не может быть различной – одна для людей, другая – для Тебя. Она должна быть единой для всех…. А если я создан по образу и подобию Твоему, каков же тогда Ты?
    Поверь, моя хрустальная лестница хрупкая и скользкая, но я уже знаю немало, можешь мне поверить, я уже высоко…. И Ты можешь её разрушить, и я упаду вниз, но я буду знать многое…. Ты можешь – так сделай это! Конечно, узнать истину мне не удастся, ну, так убей меня! Всё равно язычнику место в аду, правда?
    Но я хочу, чтобы Ты знал, как я любил Тебя…. Да, пусть я – грешник, но моя любовь была искреннее, чем у иных праведников. Или Ты не веришь мне, Отче? Но ведь я, по крайней мере, не отрекался от Тебя….
    Я не хотел этого говорить – это всё идёт помимо моей воли, потому что это – тот мир, который был от меня скрыт, и куда я стремился попасть, сам о том не подозревая – он похож на сон…. Видишь всё ясно, как бы со стороны, но действия в нём реальнее, чем во сне, даже сюрреальнее. Там особый цвет, особый дух…. И ещё – там может происходить всё, что угодно мне. Я могу встретиться с кем угодно, завести разговор на любом языке в любой точке суши с кем захочу… кроме неё и тех, кто мне был дорог. Я не вижу их лиц, я не могу их увидеть…. О, я проклят! Вот чем кончился мой бунт…. Но я не жалею и верю в то, что эта встреча рано или поздно состоится, даже если ради этого мне придётся пожертвовать жизнью.
    Ради этого приходится рисковать, увеличивать дозу, пусть не намного, чтобы приблизиться…. Казалось, вот, уже рядом – но опять ускользает, ведь это недостижимо. А мне – опять рисковать, опять бежать к горизонту и ни на шаг не приближаться…. Так можно и умереть, не заметив, но они говорят, что такая смерть неимоверно сладка – так навсегда остаёшься в том мире…. Но я в это не верю – а если это и так, я не хочу бродить там один, не увидев её лица и не узнав, ради чего я блуждал столько лет в дебрях того, что люди называют жизнью….
    Бывает, чей-нибудь взгляд по привычке задерживается на моих губах…. Одна из них сказала, что было бы забавно любить меня там, в том мире.
    Тогда я, помню, засмеялся. Да, я засмеялся и сказал:
    - Знаешь, было бы действительно забавно. Такие диковинные ощущения да плюс любовь – да, это в кайф…. Но вот в чём проблема – ты будешь в своём мире, а я – в своём, между нами будет стекло. И как же тогда мы будем любить друг друга?
    - Но ведь мы можем разбить его, - предположила она, пододвигаясь ближе. – Это лишь увеличит страсть….
    - Детка, конечно, стекло разбить можно, но границы наших миров останутся, - вежливо пояснил я.
    Я солгал. Конечно, это забавно, но зачем ей мои кошмары?
    А как это всё происходит, этот ритуал самоубийц…. Наверное, расскажу об этом самому себе в другой раз. Ещё слова тратить…. Когда в горле ком и деревенеют руки, когда волей-неволей становишься сентиментальным при звуках собственного имени, повторяемого на все лады, это сложно.
    Я иду на свой чердак, поднимаюсь по своей лестнице, а на стенах надписи: «Мы вместе, Костя!» и так далее. Неужели и вправду вместе? А?

    14 сентября.
    Опять вокруг этот мерзкий запах, как в больнице…. Добрый доктор Франкенштейн, ха!
    «… белый, как больница, его боятся птицы…»
    Да, вот именно.
   Иначе не будет никакого сна, иначе я буду постоянно просыпаться. А так – всё в порядке, сплю как убитый, даже снов не вижу. Сны бывают вечером, а ночью я должен передохнуть…. А Сашка удивляется, что по ночам он перестал просыпаться от звука моей гитары с кухни.
    Я помню, как совсем недавно, ещё пару лет назад, я постоянно играл на кухне по ночам. И пел. Соседям даже вроде это мешало. А иначе, то есть не петь, я не мог. И что я сделал, а?
    А потом мне прямо по Кафке суд померещился. Я там стою, и лиц не видно.
    - Подсудимый! Вы обвиняетесь….
    - В чём? – тихо спрашиваю я.
    И слышу снова, что обвиняюсь, а в чём, не говорят. Я ору, но меня никто не слышит…. Никто не знает, в чём я виноват, но мне нужно это знать.
    Больше я там ни разу не оказывался, поэтому меня, наверное, оправдали, но отчего же у меня осталось это дурацкое чувство вины?
    Я никогда не умел говорить прозой. Я – музыкант…. И я должен играть, раз мне говорят, что я для этого рождён. А то долдонь целыми днями, что число «пи» равняется приблизительно трём целым четырнадцати сотым, и ещё… и ещё…  Пушкин – русский поэт. Ха, а что там, собственно, русского было?
    Вот мне как-то говорят – в моей музыке, мол, всё явственнее стали звучать русские мотивы. Я жутко разозлился и говорю: а какие же ещё? Африканские, австралийские? Какие же ещё, если мои предки – славяне, язычники. И я будто слышу их голоса…. А у Пушкина предок был – арап. Ну, и всё ясно. И русская литература пошла по другому пути. Он-то этих голосов не слышал. Вот….
    И ещё – нам в институте как-то про Вечную Женственность рассказывали, и про Софию – Великую Мудрость, и про то, что это всё вывел великий философ Соловьёв. С поехавшей крыши круто всё это слушать…. Я кругом поглядел – все сидят с круглыми глазами, а ведь это не умом понимают, а душой….
    А я Соловьёва понял – мне кажется, я всегда его понимал, и это от души, а не от дешёвого понта. Но только он – великий идеалист, а я – реалист…. Нет, я не собираюсь орать, что я не согласен, как Шариков, и всё-таки…. Если бы все душой чувствовали, прекрасное бы в этом мире прижилось, и соловьёвская теория – тоже. Я вот так думаю.
    А когда я про это сочинение написал – решил соригинальничать – мне четвёрку поставили. Не поняли. А ещё говорят, что собственное мнение приветствуется…. Соловьёву, небось, тоже четвёрки в гимназии ставили.
    Но он – философ, а я кто? Музыкант? Я бы хотел им быть, хотел бы выразить то, что я слышу. Я знаю, как играть, знаю, как было бы по кайфу, но пишу-то я так, как могу, в этом-то всё и дело. Знаю, как надо, но так не получается….
    Вспоминаю, как я веселился однажды у Васи Колина в Москве…. Тогда Сашка, друг мой покойный, замечательный поэт, приехал тоже, и вот я был в диком восторге от его песен, от его чувства слова…. И вот я Васе говорю: ты слышал Сашку? Это класс…. И вдруг Вася восторг мой как-то сразу, наотмашь, холодно обрывает: да, слышал я твоего Сашку…. Он – совершенно пропащий человек. Ни музыки у него, ни голоса, только тексты удачные…. Вот ты, Костя – это да, ты – звезда, а он – так, ворона белая….
    Я тогда пьян был слегка, не стал доказывать очевидное, но обиделся на Васю до смерти, Сашка ведь – такой поэт, и человечище…. А половина моих знакомых это поняли только после того, как Сашка ушёл.
    А ведь он-то и на меня и повлиял поначалу. Мы знакомы были заочно, а потом очень тесно сдружились…. Рано он ушёл, я не знаю, как это пережил. До сих пор горжусь, что бы его другом.
    Теперь я понимаю, что Сашку мне никто не заменит. После него – только чёрная дыра. Не могу увидеть его лица, хотя очень хочется. И на кухне с ним посидеть…. А его нет. Теперь вот Игорь мне ближе всех. Мы многое пережили вместе, вот поэтому.
    А Сашка, брат младший, ещё многого не знает. И обо мне тоже – не надо бы ему этого знать, потому что я стал часто пропадать, и я ничего не могу ему сказать. А с Игорем мы почти всегда вместе.
    Я знал, что Петька пишет всякие классные песенки, но, оказалось, Игорёк тоже. Я спрашиваю: чего ж ты раньше молчал? А он: иди ты, Костя, я с тобой соперничать не собираюсь, тебе это от природы дано…. Ты, мол, рождён, чтобы играть….
    А я часто наблюдал, как он играет – такое впечатление, что для него ничего, кроме музыки, не существует. Он не то заворожён, не то очарован – он весь там, в своей музыке…. Я это чувствовал.
    Возможно, там, где мы бываем, почти так же хорошо, как и в его мире – только музыка и ассоциации…. Хорошо, что Сашка ни о чём не знает – наверное, он не ожидает такого от меня, но как мне, простому человеку, пережить боль, так, чтобы не покончить с собой? Что мне ещё делать? Обычно он всё понимает, но в этот раз вряд ли меня поймёт.
    Я не хочу, чтобы Сашка стал вторым Костей, не хочу…. Когда-то я хотел, чтобы он стал мной, но без моих недостатков. Но теперь пусть он будет самим собой, и всё. Я ведь не воспитывал его как-то специально, я дал ему возможность выбирать и, думаю, поступил правильно. И ещё я придерживаюсь мнения, что детей лучше не воспитывать: в конце-то концов, у них есть глаза и уши, и, как только они начинают соображать, они сами усваивают то, что им, собственно, надо. Вот тогда-то их и нужно подпитывать впечатлениями и знаниями, ненавязчиво так….
    Наверное, я циничен, потому что я сам себя подпитываю не тем, чем надо…. Хотя это нужно, чтобы докопаться до дна. И ещё – чтобы извлечь из памяти всё то нужное, что я в неё когда-то заложил.
    Вот я и не хочу, чтобы Сашка о чём-то знал из того, что сейчас со мной происходит. Я надеюсь, это всё не так заметно. Правда, чем больше знание, тем сильнее боль…. Физическая – чёрт с ней, но что делать, если болит душа? Боюсь, тут Сашка мне не советчик.

    16 сентября.
    Сегодня ломало всё утро, причём больше от сознания того, что я ещё здесь….
    Кое-как это скрыл – возможно, весьма удачно. Говорили, что я выглядел очень даже довольным – короче, у Кости снова всё хорошо. А что, если подумать, ничего плохого в таком имидже  нет.
    Но именно в те минуты я понял, что надо идти дальше, не останавливаясь, и тогда я чего-нибудь, да достигну…. И всё бы ничего, если бы я пошёл дальше один. В том-то и дело, что я не один….
    Ну, ладно: теперь Стасик всё время со мной здоровается. Другое дело, как: он глядит на меня и кивает с таким видом, будто знает обо мне всё – ну, то, чего не знают другие.
    Мне кажется, я бегу изо всех сил, но ни на шаг не приближаюсь к цели, хотя у меня имеется иллюзия того, что я её вижу…. В том-то и дело, что это лишь иллюзия. Мне не достать до Солнца, вот в чём проблема.
    Я чувствую, что постепенно отхожу от всего и ото всех, ухожу куда-то…. В последнее время Игорь мо мной всё чаще соглашается.
    Это неправда, что те, кто знаком с героином, гении. Нет – они только возвышаются над землёй с помощью хрупкой радуги, которая постепенно тает, и придётся вниз падать…. С тех пор я ни одной путёвой вещи не написал. Как говорит подружка Игорька, все эти песни – с поехавшей крыши…. Ни возразить, ни согласиться не могу.
    Просто иногда на этой кухне бывает тепло, всё и вся кажутся своими…. А ведь это здорово, когда по жизни так тепло. Но не все и не всегда могут это найти. А мне иногда там теплее, чем у себя дома…. И сам удивляюсь, как это получилось. Это игра на интерес – весной меня приберут или уже этой осенью? Я ведь уже вроде как самоубийца, получается…. Ставлю жизнь на карту, как самый заядлый игрок.
    В фильме каком-то сказали: любовь – это игра, в которой выигравшему достаётся смерть. Это верно…. Как говорит Петька, Ромео и Джульетта – не показатель…. Впрочем, хватит хандрить – я пока проигрываю, но хочу отыграться. Всем назло. И какая разница, как я это сделаю. Дьявол – он всегда здесь, и звать его не надо. Он словно сам мне свой имидж подарил.
    Так вот, я, кажется, отвлёкся…. О чём это я? Что я, собственно, хочу всем этим сказать? Нет, так весьма сложно будет разобраться в себе…. Да, я хотел сказать о том месте, куда я прихожу всё чаще и чаще. Коридоры длинные, люди, мне узнают…. Не знаю, нравится мне там или нет. Им невдомёк, что я и без них нашёл себя и свой стиль – быть здесь меня заставила лишь жестокая необходимость….
    Мы там собираемся вместе, чтобы не оставлять, чтобы контролировать друг друга, чтобы в какой-то момент не остаться ТАМ, чтобы не потерять друг друга…. А пока мы вместе, ничего не случится, это точно.
    И меня беспокоит, что иногда Игорёк со мной не ходит – он предпочитает в эти минуты быть один. Я ему уже говорил, что это погубило не одного музыканта, а он только усмехается как-то невесело. Но ведь Дженис, Джим и Памела, и список можно продолжить…. А он один остаётся, и неизвестно, что может случиться. Как нарочно. А я не могу один, нет, я не могу….
    Я вспоминаю, как я играл и видел в её глазах свет…. Она мне этим светом отвечала. И тогда я понимал, что играю не зря. А теперь….
    У меня есть это убежище, где я помогаю себе забыть о самом себе хотя бы ненадолго. И они присматривают за мной, чтобы я ненароком не умер…. Ха, какой цинизм! Но чтобы один – это нет, ни за что…. Мне надо, чтобы тусовка была, чтобы весело, разговоры, и чтобы всё не доставало, а то иной раз надоедает до ужаса…. А там тепло, потому что все разными путями идут туда, куда хочет попасть каждый, пусть и бессознательно, но хочет…. Так зачем постоянно подавлять в себе это желание? Нет, уж лучше туда попасть, чем всю жизнь дёргаться, ведь такое желание постоянно жжёт, не даёт покоя, тянет, как магнит, проникает в кровь…. Сам испытал, знаю. Это есть у всех, потому что мы – люди, всего лишь люди…. Тут уж ничего не поделаешь.
    И вот я уже научился принимать всё здесь. Всё относительно просто, если держать себя в руках и понапрасну не терять головы, а это нелегко – ощущения порой такие, что только смотришь, взлетаешь, падаешь, и сердце в груди прыгает….
    Наверное, трудно будет объяснить всё это Стасику, если он спросит об этом – это надо пережить самому.
    И ещё в последнее время мне кажется, что я пытаюсь отгородиться от всего в маленькой комнате, где я защищён, и вот в неё со всех сторон ломятся, рвут двери, разбирают стены…. Чувство не из приятных, откровенно говоря.
    Мне вот ещё что понравилось – достаёт одна девица кошелёк, в кошельке – карманчик, для проездного, наверное, а в нём – моё фото. Меня жутко покоробило, хотя, надо признаться, вышел хорошо. И всё отчего? Они видят только достоинства только тех, кто на виду. Иначе выглядело бы странно, если бы она таскала с собой в кошельке фото обычного парня, который не лучше, не хуже, чем все остальные. Или хоть Стасика Гражданцева, чего там….
    Кстати, о методе Стасика: просыпаюсь сегодня утром, на столе – листочек. На листочке написано что-то – это я, конечно, но почерк упорно не желает походить на мой. Читаю, думаю: а что, не так уж и плохо…. Могло быть и хуже, но зато есть чем похвастаться перед Стасиком.
    Над приятелем посмеялся. Подхожу к Андрюше, спрашиваю: а что, тот политик Ш. – не твой ли родственник, а?.. Сморозил глупость, зато душу отвёл – Андрюха неплохой парень, честно….
    Вот здорово Африка в «Ассе» говорил: жить жизнью грустно – работа, дом, работа, могила…. А я живу в заповедном мире своих снов. А жизнь – это окошко, в которое я время от времени выглядываю. Здорово…. А я вот романтиком так и не стал.
    Вот мой Сашка всё романтическое воспринимает очень серьёзно. А я не могу смотреть ему в глаза, когда он спрашивает, почему я стал так поздно приходить, почему он меня в последнее время вообще не видит…. Что мне ответить? По Африке – что ни фига в это окошко не видно, муть всякая…. Что это – мой протест против всего, против пустоты, которая вокруг, в каждом, везде, в глазах – ну, я не знаю…. Бесцельность? Может быть, а я знаю вот, чего хочу. Это как Саш-Баш:
    «Я знаю, зачем иду по земле –
      Мне будет легко улетать…»

    17 сентября.
    Даже не могу понять, о чём я думаю. Красиво, конечно – красный шарф, чёрный браслет…. Хм, говорят, что я изменился к лучшему.
    Кажется, что я что-то забыл, что-то очень важное, но мне никак не вспомнить, что именно. Хотя это очень просто и где-то рядом со мной, а мне вот не вспомнить…. Ерунда какая-то.
    Какой-то залётный журналист сказал, что все мои песни напоены политической злобой, там начисто отсутствует любовная лирика…. Да? Это смотря как слушать. По-моему, у меня все песни – о любви. Она всюду со мной, о чём бы я ни думал. Она ни на минуту не оставляет меня.
    Да что бы ни случилось, я знаю одно – я её никогда не забуду…. Как в песне: «Я смотрел в эти лица и не мог им простить того, что у них нет тебя, и они могут жить…» Да, так и есть. Но ведь когда-нибудь мы встретимся, я верю. Меня лишили всего, остались только мои друзья, музыка и воспоминания – враги мои. Если бы я мог забыть…. Было бы намного легче, я знаю, но я не в силах….
    Но ведь что-то я забыл, что-то очень важное…. Я непременно должен вспомнить, и это произойдёт, едва я наткнусь на какую-нибудь незначительную, на первый взгляд, мелочь….
    Как мои ребята будут без меня? Они и сами не раз задавали мне этот вопрос, но меня уже интересует абсолютно другое, абсолютно. Мои мысли далеко…. Я сегодня дома не ночевал, Сашке даже забыл сказать…. А Сашка мне верит.
    Я, кажется, вспомнил.
    Сашка…»

    На этом Костя поставил точку, точнее, многоточие, правда, всего на пару дней. Он чувствовал себя виноватым перед младшим братом.
    Но это после, а пока…. В тот день Костя действительно не ночевал дома, и это всерьёз обеспокоило Сашу. Он вообще начал редко появляться дома.
    Весь день Саша ждал – Костя так и не пришёл. И тогда Саша помчался на поиски. Найти брата оказалось не так-то просто, ведь не только сам Саша, но и близкие друзья Кости даже не представляли, где он может быть. Но ведь с ним могло что-то случиться….
    Первым делом Саша поднялся на чердак – ни души, только на подоконнике валялся медиатор и бутылка пива, осушенная Стасом Гражданцевым. Саша стал лихорадочно вспоминать, куда обычно ходит Костя. А! Ну, конечно, он может быть в баре….
    Саша вошёл и огляделся – бар был полупустой, наверное, отпугивали цены. За столиком у входа беседовали двое небритых мужичков, похожих не то на грузчиков, не то на митьков. Далее – две студентки, которые зашли попить пива в перерыве между лекциями, а в дальнем углу у окна Саша углядел давнего знакомого Кости. Сам Саша не знал даже его имени, но всё-таки решил подойти.
    - А, Сашка…. Как жизнь?
    - Нормально…. Слушай, ты Костю не видел?
    - Нет, его тут не было, - пожал тот плечами.
    - А ты не знаешь, где он может быть?
    - Ну, поищи у кого-нибудь из друзей – он же большей частью по квартирам играет.
    - А чаще всего где? – замер на его лице серьёзный Сашин взгляд.
    - Где? Ну, у Петьки посмотри, у Андрюхи…. Найдёшь Костю – привет передавай, - бросил вдогонку Саше Костин приятель и принялся за свой портвейн.
    Сперва Саша отправился к Пете – по крайней мере, с ним можно было нормально поговорить. Он жил в соседнем доме, открыл не сразу, показавшись на пороге заспанный, в купальном халате и с блуждающим взором.
    - А, Сашка… - протирая глаза, промычал Петя. – Чего?
    - Костю не видел?
    - Костю? – переспросил тот. – Хм…. Костю…. Я два дня из дома не выходил, праздную…. Знаешь, я даже не представляю, где он теперь тусуется. Он ведь сам по себе, мы только играем вместе….
    - Не знаешь, где он теперь бывает?
    - Нет, он не говорит…. Может, Андрюха знает – он в соседнем подъезде живёт, пятый этаж….
    - Понял.
    Саша отправился вниз по лестнице, а Петя вздохнул:
    - А я досыпать пойду. Уф, тяжко…. А что, Костя куда-то пропал?
    У квартиры Андрея на ступенях сидел какой-то парень в кожанке и курил.
    - Андрея нет дома, - пояснил он.
    - А где он?
    - А я откуда знаю? – обиделся парень, отвернувшись, чтобы стряхнуть пепел с сигареты. – А тебе чего?
    - Я Костю ищу, брата.
    - Костю? Какого?.. Ах, Костю! Так ты – его брат?
    - Да…. Андрей должен знать, где Костя. А может, ты тоже это знаешь?
    - Он наверняка там… - подтвердил парень сам себе. – Значит, так: раз ты – его брат, сказать можно. У него там строго конфиденциальные дела, ясно? Тогда слушай: ты улицу революционерки-народоволки Софьи Перовской знаешь? – угрюмо поинтересовался парень.
    - Кто ж её не знает?
    - Это напротив дома, где Борис Борисыч жил. Поднимешься наверх – вот там твой Костя…. Крутой парень, кстати.
    - А что он там делает? – не выдержав, поинтересовался Саша.
    - Сказано же: дело конфиденциальное! А Костя там, это точно….
    Саша удивился – у Кости, оказывается, появился новый дом, новые друзья…. Интересно, когда он успел всё это завести? Что-то странное происходит, у него может быть всё, что угодно, ведь Костя загорается мгновенно, как факел.
    Саша нашёл нужный дом и отважно позвонил. Открыли опять-таки не сразу – возможно, потому, что в квартире играла громкая весёлая музыка, танцевали, шёл праздник. Саша ожидал худшего и решил, что Костю пригласили на вечеринку и оставили ночевать, ничего тут странного нет. В дверях стояла девица с густо подведёнными глазами и взбитой причёской, на груди красовался значок: «Я люблю Пепси».
    - Ты к кому? – весело спросила она.
    - Кто это к нам? – показались в коридоре панки старшего школьного возраста.
    - Я – брат Кости…. Он здесь?
    - А, ты к Косте… - заулыбалась девица, растаяв. – Ну. тогда проходи. Ребята, проводите….
    В комнате танцевали. В воздухе стоял душный аромат, кружились яркие, пёстрые пары, кто-то допивал портвейн, кто-то скручивал сигарету. Сашу заметили не сразу.
    - Эй, народ! Это – Костин братишка!
    - О! – перекрикивая музыку, загудели голоса.
    - А Костя где?
    - Да на кухне посмотри – там, наверное….
    Саша вышел из комнаты, слегка повеселевший, но и немало удивлённый, увидел дверь в кухню. Ещё не войдя, услышал голос Кости:
    - Нет, я не буду играть…. Ну, не буду, и всё…. Я сказал, сейчас не буду….
    Костя сидел, очень оживлённый, но с тоской в блестящих тёмных глазах, за столом. Напротив него – симпатичная девица, очень близко.
    - Костя, ну, я хочу, чтобы ты сыграл только для меня!
    - Сейчас – нет.
    - А почему не сейчас?
    Хлопнула дверь, и Костя тут же поднял глаза. На лице его моментально отразилось полузадумчивое, полуяростное изумление. Саша тут же углядел и разбитые ампулы на столе, и необычную Костину бледность и восторженность…. Саша отказывался в это верить, что его старший брат – здесь.
    Костя увидел его и не поверил глазам. Удивился, забеспокоился. Было видно, что не ожидал такого визита. Костя был завораживающе, магически красив – в строгом чёрном, с сияющим взглядом…. Только очень бледный, и браслет этот на руке…. Да, Саше было трудно в это поверить.
    - Костя….
    А Костя не дал ему договорить, только мгновенно выскочил из-за стола и мягко, в два прыжка оказался рядом с ним.
    - Сашка, ты что тут делаешь? Как ты здесь оказался? – в его голосе звучала яростная злость и испуг. – Кто тебе дал этот адрес?
    - А ты, Костя, что ты здесь делаешь? – услышал он в ответ и не выдержал Сашиного пристального взгляда. Потом принял решение как-то сразу, внезапно:
    - Пошли отсюда.
    Он порывисто схватил Сашу за плечи, подтолкнул к выходу – было очевидно, что ему хочется поскорее увести отсюда брата. Зло взглянув на встречающихся по пути знакомых, он выволок Сашу из квартиры. Пока они спускались по лестнице, Костя молчал – он ещё не остыл после такой шокирующей встречи, но Саша нарушил молчание, порываясь что-то сказать:
    - Костя…. Ты….
    - Кто тебе дал этот адрес? А? Что ты вообще тут делаешь? Как ты сюда попал?
    - Я тебя искал, Костя.
    - Меня? А зачем?
    - Ты не появляешься, я знаю, с тобой что-то происходит. Мне нужно поговорить с тобой, Костя…. Что с тобой? Что? Ты ведь никогда таким не был….
    - Потом, Сашка, потом…. Только сейчас давай отсюда уйдём. И забудь сюда дорогу, понял? Ты не должен повторять моих ошибок.
    - Но ты….
    - Потом поговорим, - уклончиво отвечал Костя на все попытки младшего брата выяснить, в чём дело. По дороге на чердак Костя по-прежнему отмалчивался, не в силах выдерживать Сашин прямой взгляд.
    Что толку смотреть вверх – солнца всё равно не было…. На чердаке никого не было, и у них была возможность поговорить без свидетелей. Раньше Саша считал, что не имеет права осуждать брата, но теперь….
    «… камикадзе, это твоя лучшая роль,
           Камикадзе, повтори свой номер на бис…»
    Костя надолго потупился, неспокойно было на его душе…. Как Саша его нашёл? Ведь мало кто знал об этом доме….
    А Саша разозлился, чего раньше никогда себе не позволял.
    - Костя…. Что ты делаешь, а? Да что с тобой, в конце-то концов, ты же разумный человек, в тебе нуждаются, тебя любят, а ты…. Ты что, захотел умереть? Оставить нас, меня, наконец? Да ты – просто трус, Костя! Сам говоришь о высоких материях, а на деле….
    - Сашка, это проклятие…. И она….
    - Да ты предаёшь память о ней, понимаешь? Ты твёрдо решил убить себя, да? А мне ты говорил совершенно другое…. Да, Костя, ты – игрок, ты – актёр, но…. Черт возьми, ты же мне дорог…. Никем в этой жизни я так не дорожу, а ты…. Ты…. Что ты мне говорил, вспомни? Забыл обо мне, да? Решил умереть…. Что ты делаешь, Костя? Остановись, я прошу тебя, Костя…. Никогда не сомневайся в себе, в своих силах…. Ну, зачем тебе это? Что ты кому захотел доказать? Костя, посмотри – ты же убиваешь себя…. Ты должен жить, ведь ты можешь…. Это я бы не смог, а ты можешь…. Тебе верят…. Да как тебе такое пришло в голову? Что мне с тобой теперь делать? Как объяснить тебе….
    Внезапно на чердаке показались ранние тусовщики. Костя, всё это время молчавший, поднял глаза отчаянно и резко.
    - Ребята, подождите немного, а? Дайте мне с братом поговорить, ладно?
    Те послушались и вышли. Саша был уверен, что Костя захочет прекратить эту тягостную беседу, и был удивлён.
    - Ну, давай, продолжай, - кивнул Костя брату. – Да, я это заслужил, справедливо ты на меня набросился…. Но ты скажи, Сашка, что делать, как жить? Я знаю, что во мне ещё много сил, но скоро все они иссякнут, правда…. Я знаю, как для меня лучше. Да, я рискую жизнью, но что такое моя жизнь? Что она теперь, что это? Никому ничего от меня не надо, даже песни мои никому не нужны – разве что я сам…. Я это понимаю, и мне больно. Зачем?
    - Костя…. Ты нужен всем. И потом, я люблю тебя, понимаешь? В тебе же талант об Бога….
    - От Бога? – засмеялся Костя. – Вот он и забирает у меня взамен самое дорогое….
    - Костя, ты не должен…. Ты слышишь, Костя?
    - Ну, хорошо…. Тогда как мне жить дальше? Как, Сашка?.. Ну, закройте дверь, люди, ну, разговор серьёзный! – вскричал он, обернувшись, а когда Саша вновь увидел его глаза, в них горела боль. – Ну, Сашка, если ты можешь, посоветуй мне, как мне жить, а? Вот, молчишь…. А я знаю?
    Он встал и открыл двери. Но петь не стал. И ушёл раньше всех. Но ничего определённого он Саше не ответил. И ничего не обещал.
    Да, ему было не по себе из-за укоров брата, но он не видел другого выхода, кроме как продолжать жить так, как жил, пусть даже снова и снова Саша заставит его почувствовать себя виноватым. Хотя, конечно, Саша не собирался наблюдать, как брат погибает на его глазах.
    Но Костя решил продолжать свою фатальную игру, потому что в этом поиске было его единственное гибельное спасение. И ещё он хотел понять, ради чего всё это…. И всё бы так и шло под откос, и в один прекрасный день закончилось бы, но вдруг однажды….
    Впрочем, Костя рассказал об том сам в одном из своих набросков.

    «… До сих пор не могу поверить…. Вчера это всё случилось. Это, по меньшей мере, жестоко.
    Утром проснулся, страшно ломает, под рукой ничего нет…. Но это – когда проснулся, а до этого я спал безмятежным сном, так по кайфу было, и тут….  Телефон. Мне кажется, что звонили бесконечно долго. Потом ещё, пока добирался до телефона, прошла целая вечность.
    Это была Оксана, подружка Игорька. Мы с ней почти не были знакомы…. Голос такой взволнованный. Срочно приезжай, говорит. Игорь умирает, и ничего нельзя сделать.
    Я оторопел – как стоял, так и сел. Я не поверил, я заорал:
    - Не может быть! Этого просто не может быть!
    - Ты что, не знал, что от героина умирают?
    - Это я виноват! – заорал я. – Это из-за меня всё! А он….
    - Костя, он хочет тебя видеть. Приезжай скорее.
    - Но ты хоть объясни, что случилось?
    - Ты его не видел в последние дни, да? А он хотел один умереть, чтобы никто не знал…. Он умирает – слишком большая доза. Он знает, что умрёт, он меня предупредил – ничего сделать нельзя…. Костя, приезжай, он без сознания, всё очень плохо.
    Я был оглушён, не поверил – мало ли, она ошиблась…. Вот, я хотел умереть, но со мной ничего не случилось. Случилось с ним….
    Я сразу же туда помчался. Она мне открывает, и я всё прочитал на её лице – ни о чём спрашивать не надо…. Но я всё же спросил:
    - Как он?
    - Костя, я же тебе сказала, он умирает. А обо мне он подумал – что мне теперь делать? Как мне жить без него?
    Я почему-то сказал:
    - Умереть должен быть я….
    Она меня не услышала – я знал, как она его любила…. Оксана – пожалуй, единственная нормальная девчонка из всей этой своры. Мне казалось, она никогда не плачет – я обнял её, и она призналась, что ещё никто и никогда не видел её слёз.
    - Он хотел поговорить с тобой, но он уже без сознания…. Что делать?
    Но мы оба знали, что – можно было дать ему легко умереть, предварительно приведя в себя. Понятно, как – большая доза. И нам на пять минут удалось отвоевать его у смерти. Он оценил всё ясно, и иллюзий не было никаких.
    - Игорь, зачем? Почему ты? – всё, что я сумел спросить.
    - Костя, я скажу тебе то, что хотел, - он говорил очень тихо, но мы его слышали. – Костя, это тупик, это не знание. Ты никуда так не придёшь – это путь через ад, путь к смерти…. Костя, я знаю. Поэтому обещай мне сейчас, что бросишь всё это, что завяжешь…. Как друг…. Я люблю тебя и не хочу, чтобы ты подох так же, как я. Ты ведь не хочешь? Нет? Тогда обещай мне….
    - Да.
    - Костя, ты сделаешь это? Не ради меня, ради себя…. Давай, завязывай, обещай….
    - Костя, и ты? – испуганный взгляд обычно спокойной Оксаны.
    - Костя, кончай это, иначе то же будет и с тобой…. Обещай мне….
    - Обещаю.
    Я был слишком подавлен и слишком любил его, чтобы не пообещать и не выполнить это. Да, я сделаю это, да….
    - Но почему ты? Ведь уйти хотел я….
    - Я не вижу впереди ничего, а у тебя есть твоя музыка…. Костя, я сам этого хотел…. А ты….
    - Я завяжу.
    - Хорошо…. Теперь я спокоен.
    Он попрощался с Оксаной, а мне потом сказал:
    - Костя, не оставляй её, будь рядом…. Она сильная, но кто знает, что она сделает, когда я….
    - Хорошо, не оставлю.
    - Ну…. Тогда всё нормально.
    Он легко ушёл, всего лишь заснул, забылся, остался в стране грёз, где ему было лучше….. Я один знаю, что за этой лёгкостью стояло.
    Ещё один друг, ещё рубец на сердце…. Но я обещал ему, что буду жить…. Как?
    Жатва…. Опять она, опять жатва. Ну, конечно.
    Никогда и ничего не буду больше писать».

    Да, он долго не мог опомниться…. Но в тот же день он, потрясённый, ещё не осознав, в чём дело, написал песню, посвящённую памяти друга.
    Когда-то он не принимал близко к сердцу утраты близких ему людей – наверное, потому, что он верил, что где-то там, где высшая справедливость, они когда-нибудь встретятся, и свершится то, что должно случиться, и каждому воздастся по делам его. Но теперь….
    Теперь он был твёрдо уверен – там нет ничего, все уходят в небытие…. Он утратил веру, и поэтому всё казалось гораздо страшнее и безысходнее.
    Он держался стойко, был непроницаем, подавая друзьям пример. Он знал – если сломается снова, сейчас, при всех, во что они будут верить? Нужно жить…. Пусть это нелегко, но стоит продолжать жить. Даже если порой это невыносимо.
    Полутьма, тишина…. На соло вместо Игоря теперь Андрей. Оксана в громадных тёмных очках, высокая и прямая, как струна.
    Взяли клавишника. Петя почти не играет и не поёт. Ударник играет на кисточках, всё тихо и темно.
    «Зачем я пою? – думает Костя, – такое впечатление, что музыка рождается просто из вечера, из чувств, из пустоты…. Можно и не петь, раз всё это носится в воздухе, но я слышу это, я чувствую…»
    Последний привет другу…. Взмах руки, плавная волна клавишей, последний аккорд, рука медленно пошла вниз.
    Глаза вниз, боль в уголках напряжённых, жёстких губ…. Вот таким стал Костя. Вот так он изменился.
    Вот так, именно так становятся поэтами. Он вышел на иные круги, но какой ценой – об этом знал только он один. Но он дал слово жить, и он должен был его сдержать. Не представляя, как, но надо было жить.
    Но как горько, как больно ему было!
    «… я разучился плакать,
           В моих глазах – сталь…»
    Всё, что можно было испытать, он испытал. Что же теперь? Ему всегда хотелось самому творить свою судьбу, а не зависеть от неё. Куда идти дальше? Кому верить? Как смириться с потерями? Ведь стоило ему сделать шаг навстречу кому-то, довериться ему – и тот исчезал, словно судьба желала, чтобы Костя снова остался один…. И вот он был один, и все чувства застыли в нём, они спали.
    Кончалась жатва – он был жив. Ему предстояло жить дальше. В эти дни особенно тяжело было не только ему, но и Оксане.
    Но Оксана исчезала, редко появляясь на людях, а Костя, бросая вызов самому себе, постоянно проводил всё время среди друзей. Он просто не в силах был переживать всё в одиночестве.
    Он часто просыпался посреди ночи и лежал с открытыми глазами во тьме. Он видел и слышал звенящую пустоту, и холодный ужас пронизывал его при мысли о смерти…. Не своей, а тех, кто был ему дорог. Они там, в небытие, в земле, в пустоте, и для них больше ничего нет. Никаких чувств. Это жестоко…. А он жив, он должен жить, зная о том, что их нет, и уже никогда не будет.
    А наутро он вставал, и с непроницаемым лицом шёл к друзьям. Ему надо было побороть свою боль, которая не давала ему покоя. И физическая, и душевная…. И ничто, кроме его обещания, не придавало ему сил. Но и среди друзей он не находил успокоения, только тепло, мимолётное, призрачное тепло…. Не так уж и мало – вполне достаточно для того, чтобы согреться, и в путь, дальше, дальше по жизни….
    Оглядываясь назад, он думал: да, жизнь прожить – именно поле перейти…. В поле том – и ямы, и ухабы, и стеклянные стены, и дома, и друзья, и враги, и тёмные дыры…. А перейдёшь это поле – узнаешь, что там будет дальше.
    «… кто там на том свете кружит хоровод,
           Объяснит в момент палец на курке…»
    И ещё на поле этом полно всяких соблазнов – они и тайные, и явные. Одни сами себя хвалят да напоказ выставляют, а другие, как мины, в землю зарыты – не видно их, а сделаешь неосторожный шаг – и всё, пропал…. Поэтому разве это так легко – перейти поле?
    После моментов счастья, успеха, восхождения к славе – столько потерь…. Вот и друг его последний, Игорь. Скоро его сырая земля сожрёт, и останутся только воспоминания, фотки, соло-гитара…. Даже Андрюха подходит к ней с каким-то трепетом.
    Игорь до страсти был влюблён в музыку, которая была для него целым культом, смыслом жизни. Когда он брал гитару и начинал играть, ведя соло, казалось, он составляет с музыкой одно целое – его самого нет, есть только музыка, голос его гитары, пронзительный, тоскующий, голос его души…. Вот таким он был. И таки он навечно остался.
    Таким же, как Джим Моррисон, Янка, Дженис Джоплин, Майк, Саш-Баш, Цой…. Таким же молодым, и поэтому – бессмертным. Бог не дал нам тягостной возможности видеть, как они стареют. Они будут вечно молодыми для нас.
    Музыканты велики тем, что они – музыканты. Хотя Костя считал, что если все до одного будут Моцартами и Бетховенами и не будет ни одного Шаинского, станет скучно.
    И ещё…. Однажды он понял, что люди – они как реки. Бывают океаны, как его ушедший друг Саша, а бывают и ручейки. И реки, и озёра пресные и солёные, и пруды, и даже лужи бывают. И сам Костя – тоже река, мутная, неспокойная. Странное и несвоевременное открытие.
    Рок – как воздух. Войдя в него, остаёшься там навсегда. Он затягивает, навек забирает душу – вот и весь сказ. Мало кто возвращался живым.
    Оксана говорила: жизнь – такая странная и смешная штука, из которой ещё никто живым не возвращался. Что ж, такова истина. А на сегодняшний день истина такова, что Игоря нет, и он завтра успокоится в сырой земле. И Аня…. Нет, он не станет об этом думать, это – его вечная боль.
    «… мне нужна передышка, я мечтаю о сне,
           О, как я устал!..»
    И всё…. И снова – тягостное ощущение пустоты. И снова – осознание того, что всё проходит. Ведь когда-то он был убеждён в обратном…. Безмозглая закономерность – ради чего приносить себя в жертву? Если ради пустоты, то это… это…. Ему было даже не подобрать слов, хотя обычно он был пугающе красноречив…. Ради чего? Если это – лишь остановка в пути, лишь этап, то ещё можно понять, а если нет? В чём же тогда истина? Разве в том, что душа умрёт вместе с телом?
    Впрочем, живые глядят на мёртвых с сожалением, цинично утверждая, что жизнь продолжается, как будто им самим уготовано нечто другое. А когда всё будет кончено для них самих, кто-то другой с неменьшим цинизмом подхватит – жизнь, мол, продолжается.
    А зачем её продолжать? Что же, в таком случае, впереди? Но ведь он обещал, что будет жить….
    «… танцевать на пьяных столах,
           Танцевать всё смелей и злей,
           Танцевать и не помнить, не помнить о ней…»
    И ведь так он привык жить…. Он знал, что рано или поздно сумеет забыть, сумеет так же зло, весело и яростно жить, как и раньше, а пока он устал.
    Он устал, он имеет право хотя бы во сне забыть о том, что ещё предстоит. Он так устал, что больше ни о чём не в силах думать.
    «… кошке хочется спать –
           Вечером кошке нужно быть в форме…»
    А завтра снова был день. Сложный. Тогда ещё Костя боролся за жизнь, и поэтому был ещё очень слаб, хотя окружающим казалось, что с ни всё в порядке, и даже мертвенная бледность ему к лицу. Он пришёл проводить друга и выполнить данное ему обещание.
    Игорь спас Костю, продемонстрировав ему его же будущий конец. И сделал это не зря.
    Горе сблизило Костю и Оксану – только друг с другом они могли говорить о нём.
    «… но, к несчастью, я слаб, как был слаб очевидец
           Событий на Лысой горе,
           И я могу предвидеть, но не могу предсказать…»
    Оксана, высокая, стройная, темноволосая, в громадных тёмных очках, стояла рядом с Костей и прятала лицо в цветах – Костя знал, что она пытается скрыть слёзы. Она знала, что Игорь был женат, когда начала встречаться с ним, но Игорь помог ей достичь такого совершенства, что, несмотря на её юность, её заметили и в информационном агентстве, и на киностудии были её данные…. Она готовилась стать моделью, к тому же, была умна и разбиралась в музыке, но утрата любимого сильно изменила её.
    Костя стоял рядом, бледный и оглушённый, смотрел в сторону. Он был слишком подавлен, чтобы заботиться о том, какое впечатление он производит на окружающих. Казалось, ничто его не волновало. Он всё ещё не мог поверить…. Он смотрел на холм земли, усыпанный цветами, неподвижным невидящим взглядом.
    Месса окончена, идите с миром….
    До ворот все шли вместе, толпой, потом рассыпались. Костя ускорил шаг – ему теперь нужно было побыть одному.
    «… ведь мы с тобой решаем кроссворд,
           К которому знаем ответ,
           Ты только вспомни, какой шёл дождь,
          А сейчас дождя нет…»
    Он уходил один, и никто его ни о чём не спрашивал. Он просто уходил один….
    «… мы держим путь в сторону леса,
           Мы видим снег скал,
           И нам ни к чему ветер песен,
           Который мы оставили вам, покидая вокзал…»
    Быть может, многие решили бы, что это – конец истории…. Быть может, многие и закончили бы на этом. Но она только началась, только началась…. Ведь все сцены в ней пока ещё намечены пунктиром, как эпизоды, вырваны из жизни, а персонажи кажутся странными лицами, мимолётными тенями, увиденными в зеркале реальности…. Всё давно следовало бы поставить на свои места, но в жизни это тоже не всегда возможно. С каждым из нас случаются разные события, а если они в чём-то схожи, каждый выбирает свой выход, свой путь….
    Костя сказал лаконично, но точно, как всегда:
    «… но, мне кажется, всё-таки стоит встать,
           Даже если придётся упасть…»
    И он верил в свои слова – иного исхода он не видел. Только так.
    Прошла неделя. Неделя – так много, и так мало…. Костя отчаянно продолжал борьбу с самим собой, Саша был спокоен за него – им удалось-таки поговорить откровенно, всё наладилось.
    Казалось, всё становится на свои места – понемногу возобновились концерты, Саша, радостный и оживлённый, снова всюду сопровождал брата, в глазах которого постепенно появлялся живой страстный блеск. Вновь фэны толпами собирались на чердаке, делали записи…. Терзал бас чем-то смутно уязвлённый Стас Гражданцев, и иронично пел свои весёлые песенки Петя.
    «… не хотим мы воевать,
           Мы хотим спокойно спать,
           Нам не нужен автомат –
           Мы, детишки, ходим в детский сад…»
    А что же сам Костя?
    Его подача стала яростнее, энергичнее, чем прежде, он иронично с гримасой беса насмехался над актуально-насущными проблемами.
    «… здесь так приятно заниматься производством стен –
           Чем стены выше, тем надёжнее заслон,
           Строительство развёрнуто, намечен ход работ,
           Я тоже что-то строю, но не знаю, для кого…»
    Мелодию теперь вёл Андрей, на басу, как и прежде – Петя, готовый к новым подвигам. Костя то терзал стойку микрофона, то метался – он возрождался из пепла….
    «… о, мне так любопытно наблюдать процесс движенья вниз,
           Вопрос первичности решён раз-навсегда,
           Здесь культивируют здоровый оптимизм,
           Всё остальное – происки врага.
           Здесь с чувством удовлетворённости ложатся спать,
           И с чувством удовлетворённости встают,
           От всех невзгод, обид, сомнений и тэ дэ
          Лекарство – труд, труд, труд, труд, труд…»
    Окончив петь, Костя, разгорячённый, занимал свой угол, переводил дух, ему давали прикурить, и он отдыхал в полутьме и тишине, слушал, как играет Стас Гражданцев или Петя, и взгляд его из яростного понемногу становился спокойным.
    Он был спокоен, видя желание и восхищение в глазах девиц, одобрительные взгляды парней. Видя Костино спокойствие, был спокоен и Саша.
    Правда, иногда подкатывал ком к горлу, и невыносимо сжималось сердце, становилось трудно дышать, но Костя усилием воли приводил себя в норму, и его лицо оставалось выразительным и спокойным.
    И ещё – на чердаке недавно появилось новое лицо, и Костя почувствовал к нему живой интерес. В этом парне было то, о чём он мечтал и сам – раскрепощённость и ощущение собственной настоящей, безграничной свободы. От этого его взгляд казался тёплым и магнетическим. Да он и называл себя так – Магнус.
    Упрямый квадратный подбородок, тёмные жёсткие волосы и голубые глаза. Поразительный контраст. Он казался Косте исключительным человеком, который знает, чего хочет, вдобавок уверен в себе. Именно о таком друге Костя всегда мечтал, и таким хотел быть сам.
    Магнус носил на руке массивный золотой перстень с печаткой – череп и скрещенные кости. Странный знак…. Костя что-то слышал о том, что это – отличительный знак сатанистов, но, глядя на Магнуса, с трудом в это верил. Этот парень, затянутый в строгое чёрное, то казался задумчивым, то рассказывал архивесёлые анекдоты и вообще, принимал такое активное участие в жизни всей компании, что было ясно – он классный парень…. Об этом подумал Костя, встретившись с его оценивающим, одобрительным взглядом.
    Между ними чуть ли не сразу возникло какое-то странное притяжение, ведь каждый находил в другом то недостающее, что хотел бы иметь в себе. Но притягивались они друг к другу как бы нехотя, словно противясь этой силе притяжения, и в этом была вся странность. Будто для того, чтобы понять Магнуса, Косте следовало бы преодолеть невидимую преграду.
    Магнусу удивительно шло его имя, словно он сам снял с себя мерку, скроил и сшил себе это имя, постоянно примеряя, прикидывая и перекраивая. И хотя он не жил музыкой, как Костя, они углядели друг в друге нечто схожее, и расстояние между ними сокращалось с каждым днём, хотя вроде бы они особенно и не стремились к этому – так получалось, а их внутреннее противостояние, казалось, только способствовало этой силе притяжения.
    Костя это чувствовал очень явно, но сейчас, после концерта, он успокоился и тихо курил, надеясь скрыть внутреннюю тревогу, огонь, бушевавший внутри…. Пока громче был голос сюрреалиста, имя которому – гибель. Костя не знал, что этот голос может быть так силён.
    «… идёт волна, прислушайтесь к звуку,
           Пока не начался новый штиль…»
    И боль во взгляде не утаишь, как шило в мешке…. Но иногда Косте казалось, будто Магнус читает его мысли, знает, что у него в душе – так отливал сталью тёмно-синий металл его глаз.
    Но Костя сторонился его, проходил мимо – ему казалось, они такие разные, что абсурд – считать, что они подружатся когда-нибудь. Костя не хотел, чтобы кто-то узнал его так же хорошо, как когда-то Аня, но Магнус и не знал – просто взгляд его был стальным и проницательным, и на него действовала Костина уверенность, сила и энергия, которая была вообще просто заразительной.
    «… что проросло, то привилось –
           Звёзды слов или крест на словах,
           Жизнь без любви или жизнь за любовь –
           Всё в наших руках!..»
    И ещё Костю беспокоила Оксана. Поначалу они часто встречались здесь, на чердаке, разговаривали, поддерживали друг друга, как могли, но теперь она куда-то исчезла, и он должен был её найти. Оксана ему нравилась, да и она доверяла ему, но он сильно беспокоился. Он знал таких людей, как она – сильные люди не любят свидетелей своей слабости, и он считал своим долгом поддержать её, ведь они так сблизились за последнее время….
    Но он сидел на чердаке, спокойно взирая на Стаса Гражданцева, терзающего бас, и чувствовал, что Магнус изучает его тёмно-синими внимательными стальными глазами. Косте казалось, что кошмары прошлого понемногу оставят его, если… если он найдёт в себе силы забыть.
    Жатва подошла к концу, реальность постоянно напоминала о себе, но уже не казалась такой тягостной, как прежде. Рядом были друзья, и ему было тепло оттого, что они нуждались в нём. Он продолжал вести их, и ему самому хотелось бы знать, куда. Ради этой истины он отдал бы многое.
    И в очередной раз мелькнула мысль – а что, если довериться этому Магнусу? Он наверняка знает то, что Косте пока неведомо, но отчего его так притягивает и это тайное знание, и сам Магнус? Отчего?
    Он пожал плечами, опустил глаза и закурил. Интересные дела творятся, интересные…. Но раз он спасся от смерти, он должен жить. Он будет жить, и Оксана тоже. Раз уж им удалось выбраться оттуда живыми….
    Возможно, этот день и кончился бы вполне спокойно, если бы кто-то не решил вновь потревожить его покой и память как раз тогда, когда он пытался навек похоронить прошлое в своей памяти. Пришла подруга Ани, появилась незаметно, ниоткуда. Костя и глазом не моргнул, только укрепился в своём убеждении, что девиц такого рода он терпеть не может.
    Её тут же угостили сигаретами и вином, успели наговорить комплиментов, которые она принимала, как должное и само собой разумеющееся, даже успевшее надоесть, а потом поискала глазами Костю. А тот, спокойный, сидел в стороне и созерцал Стаса Гражданцева.
    Она, заметив его, сделала в его сторону несколько шагов и, даже не подойдя – ему показалось, что она и не хотела подходить, сказала как бы между прочим, ни к кому не обращаясь и в то же время так, чтобы он слышал:
    - Кстати, ты знаешь, я недавно Катю встретила….
    Костя не изменился в лице, только сильно побледнел.
    «… где молчанье подобно топоту табуна, а под копытами воля,
           Где закат высекает позолоченный мост между небом и болью,
           Где пророки беспечны и легковерны, как зеркала,
           Где сортир почитают за храм, там иду я…»
    Он не изменился в лице. Только сердце глухо стукнуло и упало куда-то. Подумать только, ведь он почти уже забыл….
    - Не беспокойся, сюда она не придёт, - сказала, как отрезала, словно специально хотела его зацепить.
    Наступила было тишина, но потом Стас Гражданцев вновь ударил по струнам и запел. Друзья продолжили болтовню, а девица с сознанием выполненного долга отошла в сторону с каким-то парнем и затеяла непринуждённую интимную беседу.
    С минуту Костя сидел молча, оглушённый, не ожидавший, что все воспоминания могут вот так, разом вернуться.
    «… я поднимаю глаза, я смотрю наверх,
           Моя песня – раненый стерх.
           Я поднимаю глаза…»
    Потом он быстро поднялся и стремительно, но незаметно вышел. Никто и не увидел, как ему больно…. Никто, пожалуй, кроме Магнуса, который вышел следом. Осторожно прикрыл дверь на чердак, откуда доносился бас Стаса Гражданцева:
    - Я работал долго,
       Галстук пионерский, а-а-а!..
    Осмотрелся – на пустой холодной лестнице лицом к окну, спиной к нему на лестничной клетке сидел Костя. А со всех сторон – кричали стены: «Костя», «Костя, мы вместе!..»
    Костя слышал шаги, но не хотел оборачиваться. И проницательный Магнус, восхищённый Костиной выдержкой, решил сам сделать первый шаг.
    - Костя….
    Тот ещё плохо знал голос Магнуса, но угадал, что это он. Но оборачиваться всё же не стал. Тогда Магнус подошёл и протянул ему зажигалку, оживлённую огнём.
    - Держи.
    Костя блеснул тёмным взором, дрогнул чуть перекошенным ртом, достал сигарету, прикурил и поделился с Магнусом. Затянулся, затих – молчание не казалось тягостным, поскольку Костя сразу понял – Магнус знает. Пришлось поддержать его, он не один….
    Но что последует дальше? Исповедь? Внезапно он нервно рассмеялся:
    - И спрашивается, чего я хотел? Чего я хотел достичь? И рая на земле нет, и забвения…. А что делать мне прикажешь, а? Что?
    - Костя, ты ведь уже давно в поиске, - задумчиво произнёс Магнус, - или я не прав? Ты меня не перестаёшь удивлять….
    Костя поднял глаза:
    - Я думал, что ищу выход…. Я думал, что хотел забыть, хотел жизни, где всего этого нет. Я правду искал…. Правду, ха! А где она? Даже у Бога правды нет – меня выгнали из церкви, слышал?
    Магнус молча кивнул.
    - Ну, и что мне делать, а? Не знаю, куда податься, где найти эту чёртову истину, где я могу получить то, что заслуживаю, где я – это ты, ты – это я…. И какая истина укажет мне, в конце концов, путь к себе самому? Ты это знаешь? Мне кажется, знаешь. Ты ведь здесь не случайно?
    - Костя, я точно знаю, что тебе нужно, - твёрдо ответил Магнус. – Ты прав – я здесь не случайно. Я искал тебя. Поэтому мы с тобой чем-то похожи, и теперь я точно знаю, что я могу тебе помочь.
    Магнус спрятал зажигалку – на пальце его блеснул таинственный позолоченный перстень, и посмотрел на Костю. А тот глядел вниз, в окно, словно не слыша его.
    - Костя, в тебе есть феноменальная энергия. Недаром Солнце – твоё божество…. А раз ты – язычник, стало быть, мы – братья по духу, - продолжал Магнус.
    Костя задержал взгляд на перстне:
    - Давай начистоту – ты ведь сатанист, да? Вот…. А я – нет, хотя, быть может, кажется, что как раз наоборот – имидж, цвета….
    - Возможно, ты и прав, но ты так мало об этом знаешь….
    - Ты пришёл агитировать меня перейти в твою веру? – удивился Костя.
    - Ты ищешь истину – я тебе её покажу…. Бог отрёкся от тебя – Сатана поможет. Ты плохо знаешь Булгакова?
    - Не был я рабом Бога, и рабом Сатаны не буду тем более, - с вызовом заявил Костя.
    - Я не сатанист и никогда им не был. Ты плохо знаешь нас…. Ты станешь господином самому себе, станешь сам собой – разве ты не этого только что просил? Мы поклоняемся древним силам природы, мы – язычники, а эта символика – так, лишь ключ к разгадке. Мы – это мы, и каждый из нас чувствует себя тем, кто он есть – повелителем мира….
    - Не слабо, - подумал Костя вслух – да, кое в чём Магнус был близок к тому, чего он хотел.
    - Да…. А знаешь нашу главную заповедь – такова моя воля, и посему да будет так! Не чья-то, а моя воля, понимаешь разницу? Так сказал человек…. А наши божества – стихии: те же ветер, молния, солнце….
    - Это всё на самом деле так? – не поверил Костя.
    - Ну, конечно…. Взять хотя бы моё имя – оно выбрано мной, так как является ключом к моему подсознанию. Ты заметил, как оно мне подходит? Вот видишь…. И потом – разве ты никогда не желал встретиться с ушедшими, заглянуть в желаемое прошлое и в будущее, которое построишь сам?
    - Откуда ты это знаешь? – спросил Костя и поднялся. – Ты можешь читать мысли?
    - Нет, просто мы похожи. У тебя есть твоя энергия – она поможет тебе сделать то, что ты считал невозможным…. Знаешь, я видел здесь твою Аню тогда – в её глазах были отблески огня, зажжённого тобой. Поэтому она владеет тобой, не отпускает тебя…. Она не умерла, ты не верь в смерть – её нет. Всё будет так, как захочешь ты сам. Ты можешь даже на несколько минут вырвать её из того мира, в котором она сейчас…. Кого угодно и откуда угодно – хоть из будущего.
    - Ты хочешь сказать, я смогу увидеть её? Это же невозможно….
    - Для тебя не будет ничего невозможного, если ты не зароешь свой талант в землю.
    - Ты серьёзно? Ты мне предлагаешь уйти в сатанисты? – недоверчиво усмехнулся Костя, но глаза его уже сияли.
    - Я повторяю, мы – не сатанисты. Это мир, где все равны, и где каждый – хозяин своей судьбы.
    - Теперь понятно, отчего твой взгляд кажется таким уверенным.
    - Да. Нелегко приходится моим врагам, но друзьям – благо…. Так ты готов идти вместе с нами древними тропами по следу солнца, огня и луны за старинными тайнами?
    Неуместным казался этот разговор на фоне лестницы старого дома, но разве не к этому стремился Костя, разве не об этом молил?
    - Может, ты и прав….
    - У тебя есть силы, энергия, а это главное. Ты ищешь верный путь – так вот он, перед тобой…. Пройдя по нему, ты узнаешь многое.
    - Ну, хорошо, и что же я должен сделать? Отречься от Бога?
    - Об этом – после, когда примешь окончательное решение. Никто не имеет права проникнуть в наши тайны, но тебе дана сила…. Это будет твой выход, твой путь к истине – разе это не воплощение твоих исканий? Что такого, что Бог отрёкся от тебя? Ты заслуживаешь знания, и ты его получишь, хотя это тяжело, не все выдерживают…. Греховное – в знании, вот как принято считать. Грех – знать то, что не положено знать, ты ведь в этом уже разобрался?
    Костя усмехнулся, вспомнив свой визит в храм, но речь Магнуса была бальзамом на его раны.
    - Смерти нет – этому тьма доказательств. А знание – великая сила…. Разве ты так не считаешь? Дотронься до моего перстня – он заряжен энергией.
    Костя недоверчиво повиновался – да, он ощущал эту силу, и её было так много, что он почувствовал себя переполненным ею до краёв.
    - Что ж, может, это и верный путь… - вздохнул он. – Да и ты вроде разумный человек, ни на шизика, ни на фанатика не похож….
    - Я похож на тебя. И я помогаю тебе, ведь ты погибаешь. А я хочу, чтобы ты знал, как можно жить так, как ты того заслуживаешь.
    И так была торжественна и в то же время совершенно естественна речь Магнуса, так похожа на его, Костины, размышления, что он решил – лучше жить так, чем терзаться и искать смерти. Жить так, как он заслуживает….
    - Некоторые из нас всю энергию направляют на поиски истины, кто-то – на естественную жизнь, на любовь, на магию…. Это всё нам подвластно…. Так как – для тебя это выход?
    - Кажется, ты прав. Если там можно найти путь к себе и к истине….
    - Это так, - подтвердил Магнус. – Но сперва нужно пройти путь посвящённого.
    - И что нужно для того, чтобы им стать? – Костя почувствовал, как рухнули все преграды, разделявшие их. – Что?
    - Немногое – выбрать себе имя, пройти обряд посвящения, но прежде….
    - Что?
    - Ты должен отречься от прежней жизни и прежних идеалов.
    - От Бога, стало быть….
    - Формально можешь называть это так, но на самом деле это – освобождение, начало нового пути…. Ты будешь продолжать играть, жить как жил, и одновременно будешь одним из нас – ты ничем не рискуешь….
    - И как это сделать?
    - Прочесть «Отче наш» наоборот – вот, в принципе, и всё. Так ты перестанешь быть рабом – и Бога, и чёрта, и себя самого, и всё тебе будет подвластно.
    - Хм…. Вроде ничего особенного, а жутковато, - признался Костя. – Так, сразу, и….
    - Но ты же хочешь избавиться от кошмаров прошлого? Тогда подумай. Это, конечно, мало похоже на твою привычную реальность, но, тем не менее, это так. Ты сможешь вернуть ушедших, обрести любовь, истину, будущее….
    - Ха. Ты прямо искуситель, - засмеялся Костя.
    - Я прав, ты ещё убедишься в этом…. Ты ведь чувствуешь, что я прав, верно? Это активизировалось твоё подсознание…. Теперь ты уже не будешь отрицать, что мы похожи?
    - Я это уже понял, - задумчиво произнёс Костя. – Оказывается, можно жить по-другому, а я этого не знал….
    - Что ты решил?
    - Судя по всему, другого выхода у меня нет, и самое интересное, я этого хочу…. Может быть, это и в самом деле для меня…. Дай мне время.
    - Ты не обязан давать ответ прямо сейчас, - спокойно ответил Магнус. – Подумай, прежде чем принять решение…. Дело в том, что я давно наблюдаю за тобой, пытаюсь узнать тебя получше. Я ведь был таким же, как и ты, и продолжаю таким быть…. И, видя твои терзания, я посоветовал это тебе – я знал, что делаю, и подозревал, что именно это тебе и нужно…. И, кажется, я не ошибся. Когда ты поёшь, всё сразу становится ясно. В тебе древняя кровь, ты и сам это знаешь. Но, может, это всё трудно воспринимается здесь, среди городских стен, а? – усмехнулся Магнус, но глаза его сохранили прежний стальной и уверенный блеск.
    - Надо же, Магнус, ты, оказывается, такой же сумасшедший, как и я, - мягко улыбнулся Костя. – Я-то считал сам себя ошибкой природы…. Думаю, нам есть о чём поговорить.
    - Ну, и отлично…. Это хороший признак – ты выглядишь гораздо лучше, - заметил проницательный Магнус. – В общем, у тебя есть время подумать.
    Костя вернулся на чердак спокойным, оживлённым, и весело принялся подпевать Пете, развлекавшему присутствующих песенкой про сельдь иваси.
    «…. Только ли мне остаться хочется там, в глубине?
            Я знаю, это мечта всех мужчин –
            В очередях в спортивный магазин
            Они стоят за аквалангом,
            Воскресные дни в ванной проводят они, тренируясь
            Подолгу не спать, плавать, нырять и молчать,
            И улыбаться, как сельдь иваси…»
    Что там думать – он принял решение уже давно. Но только теперь понял, что должен уйти туда, где он нужен, к тем, кому нужен он. В тот мир, для которого он рождён.
    Возможно, это покажется странным – молодой парень, музыкант, далеко не неврастеник ударился в мистику, пошёл по сомнительному пути, поверил неизвестно кому…. Но разве те, кто спрашивает об этом, задаются вопросом, для чего жить? Они знают сотни выходов – жить, как все, завести семью, есть, спать, спокойно продолжать жить…. Какой там ещё смысл жизни? Какая ещё истина? К чему лишние проблемы?
    Но тот, кто не видел от судьбы ничего, кроме сладкой улыбки, никогда не будет искать другой жизни, и это вполне естественно. Зачем им какой-то другой мир? К чему думать о связи времён? Зачем жить в музыке, писать музыку, если можно слушать её по радио, придя с работы домой, включить телевизор, магнитофон? Там нет ни тоски, ни страдания, не слышно боли…. И они говорят – мы это слушаем, потому что хотим расслабиться, отвлечься от повседневной жизни.
    А Костя никогда не хотел отвлекаться – он жил только этой жизнью, сумасшедшей, и до безумия, до отчаяния её любил и не желал уходить из неё…. На всё воля обстоятельств, но он любил и продолжал любить эту сумрачную, буйную жизнь. И всё то, что им было выстрадано, всё, что он испытал когда-то, он соединял воедино, превращая в песни, чтобы потом выплеснуть. Всю боль, радость, иронию, злобу, смех, страсть – всё уживалось в нём, перемешивалось, как в калейдоскопе, комбинировалось и сочеталось причудливым образом, ведь он был рождён, чтобы играть….
    Он следовал голосу сердца. Разве он не хотел иметь то знание, что поможет ему стать поэтом, самим собой? Кто же не хочет жить вечно? И он выбрал этот путь, ведь тот мир, который рисовался лишь в его песнях, нынче открывался перед ним. Ничего другого он и не искал.
    Надо продать душу – как смешно и нереально звучит! Продать душу, но только Солнцу, ветру и огню, своим братьям, продать для того, чтобы получить её самому, взять в свои руки…. Но ведь он стал язычником уже давно, он больше верил Солнцу, чем Богу, но отрекаться от Него у Кости и в мыслях не было.
    Но ведь от Кости Бог отвернулся, наказал за то знание, что он уже получил…. Костя чувствовал себя отверженным и бросал вызов Богу, которого некогда любил. И теперь перед ним открывались великие тайны, его манили древние заросшие тропы, жаждущие следа. Луна была готова стать свидетелем великого таинства, и ночь – сравняться с днём….
    И в то же время у него оставался его чердак, друзья, его музыка…. Всё вполне гармонично составляло его внутренний мир. И получилось, что в Армагеддоне победил сам Костя. Он всегда удивлялся, почему Библия запрещает человеку перестать быть рабом Божьим и довериться самому себе, взять судьбу в свои руки. Это казалось ему странным и нелогичным, ведь есть прежде всего ты сам и своя воля, и надеяться надо лишь на себя – такова жизнь….
    Приняв решение, он как-то успокоился, только в глазах, как и прежде – отчаянный огонь…. В глазах и в душе.
    «… завтрашний день откроет глаза
           Тем, кто чувствует ночь…»
    Стас Гражданцев, например, не понимал, отчего у Кости вновь начался творческий взлёт, он идёт вверх, в то время, как сам Стасик остаётся на прежнем уровне – ему остаётся лишь с земли наблюдать Костин полёт.
    От Стаса Гражданцева ушёл, от искушения страной грёз ушёл, от сумы да тюрьмы ушёл. Только вот от себя самого – не смог…. Разве от себя уйдёшь?
    Вот, о чём и речь….
    Костя видел, как перед ним со скрежетом открываются старые, поросшие мхом железные ворота, а за ними он видит свой путь.
    «… мы держим путь в сторону леса…»
    Разве не этого он хотел? Да, именно этого, и от сознания этого было и радостно, и жутко…. В путь! В путь!
    «… каждую ночь молнии молят: дай ток!
           Каждую ночь ветры расстриги манят помелом,
           Каждую ночь сердце и Солнце – бок в бок,
           Каждую ночь – рок-гром!..»
    Вот и найден шанс быть свободным, оставаясь собой, не продавшись никому…. Бог – во всём, в каждом, в огне и ветре, в нём самом. Разве нет? Стоило ему поверить в себя, как всё встало на свои места. Вера найдена. Чего хотел, то и получил.
    Пытался оправдаться, исповедаться, но выходил лишь дикий, пылающий, безудержный восторг.
    «… над моей головой полыхает закат, под ногами тлеет земля,
           Я вырос на пепелище – я ли в том виноват?
           Полупаук, полулебедь, я шагнул в ночь,
           Чтобы сложить костёр в честь Лысой горы…»
    Что ждёт его впереди – кто знает? Главное, это – путь из тупика, в котором он сейчас, где можно только назад. Или вперёд. Костя, как и Фауст, выбрал шаг вперёд.
    «… я шагнул в ночь, но город по-прежнему спал,
           И только звёзды падали вниз, не в силах больше мерцать,
           Здесь стены дарили лишь стены, а асфальт – только асфальт,
           И только крыши дарили мне небо,
           Крыши учили меня танцевать…»
    И вот этот танец продолжался…. На грани риска, на краю пропасти он уже стоял, а вот сейчас нужно углубиться в себя, пройти новое испытание и выдержать это. Тот же танец, тот же риск, та же игра, которую так любил Костя….
    Нельзя пытаться выбрать один цвет – красное или чёрное. С ним это невозможно. Оба цвета в нём, их поровну. Или то и другое, или вообще ничего. Конечно, эти цвета были выбраны не им, но зато сейчас он знал, что игру должен вести только он сам. Иначе будет бег на месте, он будет лишь плыть по течению собственной жизни вместо того, чтобы держать всё под контролем и в то же время быть отчаянным, неистовым, безумным, просто жить так, как он умеет, и наслаждаться жизнью….
    Начало пути всегда окрашено экстазом, как и сбывающиеся мечты.
    «…. Кто я, помню ли я, кто я,
            Знаю ли, что меня ждёт – я не берусь отвечать…»
    И, тем не менее, он начал путь, который, как он надеялся, приведёт к его собственной истине.
    «… я начинаю путь – возможно, в их котлах уже кипит смола,
           Возможно, в их вареве ртуть, но я начинаю путь…»
    Прошло немного времени, хотя Косте казалось, что целая вечность разделяла его прежнюю и новую жизнь, прежде чем он принял своё имя, и на его пальце засверкало стальным светом магическое кольцо.