Невралгия

А.Н. Журавлева.

Невралгия
(на детском языке означает ''правда'')


Глава 1. ОН.

Для чего все это? Для чего этот дождь со снегом в середине октября? Для чего эта слякоть и грязь? Для чего этот мир и я?
Я бреду по осенней улице. Куда иду? Не знаю…. Противный мелкий моросящий дождь, должно быть, отображается ручьями на мокром лице, а северный осенний ветер пробирает до внутренностей. Хорошо, что мне сейчас на все это плевать. Мои новые джинсы заляпаны грязью, ботинки промокли, а мне нет до этого никакого дела, хотя я терпеть не могу мокрой обуви и грязной одежды. Мне, наверно, встречаются какие-то лю-ди, смотрят, как на ненормального? Не знаю, я их не вижу, они меня просто не интересу-ют. Мне плевать, как я выгляжу! Да что может случиться с этими джинсами и ботинка-ми?! Постираю, высохнут… будут как новые…, а я?! Так мне и надо?
Нет, вы не думайте, я очень добрый и благородный. Я много раз уступал место ба-бушкам в автобусе, много раз защищал девчонок в школе, много раз хотел украсть и не украл, мог сказать и сделать больно, но не сказал, мог пойти против, но не пошел….
Просто сегодня мне в голову пришла мысль, что всё вокруг в этом мире ненастоя-щее и никому ненужное. На свете нет ни одного человека, с которым я был бы честен все-гда и до конца. При чем действительно ни одного, потому что с самим собой я тоже лгун. Есть друзья, с которыми я честен в некоторых вопросах. Есть подруга, с которой иногда тоже бывают откровения. Есть родители, которым иногда тоже полезно узнать правду. И всё…. Остальное - ложь! Наглая, отвратительная, иногда безобидная, иногда необходи-мая, иногда спасительная, но ложь…. Причем существенно отличающаяся от неправды. Но я больше не могу так…. Я должен ей обо всем сказать. Как? Пока не знаю. Но как-то же это делают! Я много раз видел это в кино: мужчина приходит к женщине и объявляет, что она ему больше не нужна. Странно…, я только сейчас понял, что ни разу не видел в кино того, как мучается мужчина перед тем, как объявить это. Или это только я мучаюсь?
Подождите, звонит мой мобильный. Кто это?
-Привет, солнышко. Нет, я в гостях. Никуда не пропал. Да не пью я! Сейчас прие-ду. Успокойся, никуда я не делся. Слушай, мне надо с тобой поговорить. Серьезно. Сейчас я приеду.
Фух! О, Господи! Какой же я чумазый! Срочно отряхнуться! Весь мокрый! А хо-лодно – то как! Где машина? О, Господи! Где я ее оставил? Неужели так далеко? Как лю-ди на меня смотрят! Придется идти дворами, чтобы не встретить знакомых или, чего ху-же, учеников. Ну и дурак же я! Пожалуй, я смогу еще прожить некоторое время также – оставить любовный фронт без перемен. Странно. Кто придумал обозвать романтические отношения фронтом? Таким военным грубым словцом. Ну, у меня, допустим это действи-тельно, фронт. Военных действий там, конечно, нет, но это только благодаря моим ди-пломатическим способностям.





Глава 2 Она.

Ну, где он ходит? Почему не отвечает сотовый? Господи, что же случилось? У него неприятности? В последнее время с ним что-то не так.… Это я во всем виновата! Я слиш-ком навязчива из-за чувства вины перед ним. А вдруг он догадывается о моей измене? Он устал от меня, от моей чрезмерной опеки и заботы, от моего заискивания. Он ищет уеди-нения. Да, так оно и есть. Он вздохнул с облегчением, когда я сказала, что не пойду с ним. О! Дозвонилась!
- Милый! Ты где? Ты дома? Нет? А где? Куда ты пропал? Ты что пья-ный? Ты с друзьями, да? Вы решили выпить пивка? Нет? Тогда где ты? Куда ты делся? О чем поговорить? Ладно, поговорим. Приезжай быстрее.
Ну вот, всё в порядке. Он едет ко мне. А я уже надумала себе кучу проблем. Нет, у нас все хорошо. Три года романтических отношений, которые вскоре логически закончат-ся свадьбой…. Конечно, он такой робкий и никак не решается сделать мне предложение, но это же не будет длиться вечно, когда-нибудь…. Может сегодня? Серьезный разго-вор…. Я должна ему все рассказать, и будь, что будет!


Глава 3. Он.

…Я встретил эту другую девушку в детском лагере.
Смотрел танц-шоу, она была вожатой первого, самого старшего, отряда. Она так старалась!!! Она танцевала, как будто это был ее последний танец в жизни, как будто от него зависит всё в ее жизни! Она сняла шлепанцы и танцевала босая, не смотря на то, что под ногами мокро. Ее ноги были по колено забрызганы грязью, она наступала в лужу, как будто прыгала по ковру, она не замечала камней! Когда она в танце опускала руки вниз, ее рукава касались земли и падали в лужу, но она поднимала их вверх, при этом рукава пач-кали ее лицо грязью, но она продолжала танцевать, не смотря ни на что!!! И, казалось, де-ти заражались этой ее безбашенной энергией, стремлением к победе и тоже полностью отдавались танцу и игре.
Я смотрел и умилялся этим зрелищем. Я завидовал ей. Сначала. Завидовал тому, как обнимали и поднимали ее на руках дети, когда им объявили, что они выиграли. Потом я стал искать ее глазами в столовой, на территории лагеря. Потом засыпал и вспоминал о том, как видел ее в объятии мальчишек. Ее глаза блестели, нет, они блистали озорством и какой-то добротой, бескорыстным весельем. Везет! Я так не умею – думал я, и при этом почему-то подумал, что она ведь совсем некрасива: чересчур широкие бедра, при этом ху-дые, хотя и стройные ноги, ну, грудь, ну, талия. Но черт!!! Она так грациозна и проста! Она двигается быстро и легко. Она напоминала мне бабочку, на которую смотришь, когда она тебя не замечает: порхает ловко, легко прикасается ко всему, но не трогает.
Однажды я почувствовал, что сгораю от желания… хотя бы пообщаться. Но как? Со мной моя подруга. Да что там, уже не подруга, а невеста. Мы отдыхали в санатории, на территории которого находился лагерь.
Однажды мне это удалось. Причем случай подвернулся как раз тогда, когда я его совсем не ждал. Мы встретили её, заходя в столовую. Она выносила тяжелый ящик с фруктами для детей. «Помоги ей!» – тихо подсказала мне моя невеста.
- Я помогу вам – бросился я на помощь.
Она тихо поблагодарила и передала мне ящик, при этом наши руки соприкосну-лись. Я почувствовал, какие теплые у нее руки, нежные. У моей подруги руки тоже теп-лые и нежные, но они породистые, ухоженные, костлявые, с изысканным маникюром, не менее грациозные, однако не такие…
По дороге она встретила напарницу, они шли и по-доброму хохотали над тем, как ловко эксплуатируют отдыхающих, то есть меня. У нее был такой смех! Так звучат стре-козы на солнечном деревенском зеленом лугу.
Я шел и тоже улыбался – так хорошо мне было.
Когда я спросил, как ее зовут, она быстро и небрежно произнесла свое имя, как будто бросила его мне, нет, швырнула: Соня. Я, как и полагается, не задумываясь, сказал: «Красивое имя!». Но она возразила, при этом печально вздохнула: «Это не имя. Это ско-рее характеристика». Я спросил, почему она не любит свое имя. Причем я спросил это не из вежливости, а потому, что мне было действительно интересно (обычно девушки с гор-достью преподносят свои имена).
 «Ну, что это за имя!? Соня – засоня. Причем, если вы думаете, что меня зовут Со-фия или Софья, вы ошибаетесь. Меня так и зовут Соня. Соня Николаевна точнее».
- Здорово!!! – я не удержался от восторга. Соня, Сонечка…. Какое имя!
Оно как будто было придумано специально для того, что бы только я произносил его всю жизнь и только его.
Эта девочка поражала меня потом все больше и больше. Она неординарно относи-лась ко всему. Она казалась какой-то не умной, а мудрой, как маленький совенок. Она очень переживала за детей, говорила, что им будет очень сложно отсюда уезжать домой, хотя смена только началась! Я – человек, который относится к детям, почти как к средству зарабатывания денег, (при моей профессии) вдруг понял всю трагедию и даже тоже запе-реживал. При этом ее глаза наполнились почти слезами, но она вдруг засмеялась и закри-чала: «Смотрите, какие забавные божьи коровки!». Она подставила ладонь к листочку и осторожно взяла насекомых. Они нагло поползли по ее изящным рукам вверх, а она вер-тела ими так, чтобы видеть эту гадость. Я многое бы отдал, чтобы увидеть это еще раз. Она улыбалась так, как будто рядом никого не было. Она была там, где были эти букашки, в другом мире, что ли. 
Её мысли всегда скакали как веселые белочки в советских мультфильмах про Но-вый год, а слова звенели, как китайские колокольчики над дверью моего дома. Мне хоте-лось приблизиться к ней, но не так, как ко всем женщинам: страстно, хищно, по-хамски, а трепетно, осторожно. Как к спящему ребенку, чтобы поцеловать, не потревожив.
Потом мы стали с ней близки. Да, именно так. Потому что я не могу применить к ней пошлое «переспать» или еще глагол похуже. Я забыл о существовании своей невесты. Да она как-то и не навязывалась, не возмущалась даже. Или я не обращал внимания. Мы были соседями по номеру и по кровати.
Я был поражен, какая гладкая кожа у моей Сонечки.
-Это потому что я толстая! – философски констатировала она тотчас.
-Соня, прекрати! – возразил я, самоуничижение мне было неприятно, а она не уни-малась.
-Ну, ты же не будешь утверждать, что я стройная и худенькая?
-Не буду – сдался я.
-У меня есть зеркало. Я периодически туда смотрю. Я такая. И что?! Ведь все люди разные. Не все являются эталоном…
Для меня это было удивительно. Она не требовала комплимента, не нарывалась на похвалу. Она действительно так все воспринимала. Она была искренняя, как родниковая вода. Почему-то она всегда вызывала у меня ассоциации, связанные с природой.
В конце смены мы с ней провожали детей. Она обнимала их, тискала и плакала. А дети просто рыдали. Автобус уже начал отъезжать, а один мальчик продолжал обнимать Соню. Я подбежал и оттянул мальчишку, взяв подмышки. Он зарыдал еще громче. И вот тут она посмотрела на меня с такой ненавистью, она просто метнула молнии своими за-плаканными раскрасневшимися глазами. Такого я еще не видел!!! Я хотел всего лишь по-мочь, оттащив мальчишку.
-Соня Николаевна! – мальчишка вырвался и снова запрыгнул на ее шею. Она об-нимала его, тоже плакала, забыв о моем существовании. Я ничего не понимал. В жизни столько расставаний, прощаний, столько разлук, что я к ним уже привык и просто не мог позволить себе столько эмоций. Я был просто поражен этой сценой.
Она умела радоваться и переживать за других, причем совершенно чужих, людей. А это значительно обогащает жизнь, поэтому я никогда не видел ее пребывающей в де-прессии. Ведь депрессия – это равнодушие и безразличие ко всему, что происходит в ми-ре.
Потом мы прощались с ней. Я сказал, что приеду за ней и заберу ее, мы обменялись телефонами. Она мне верила, поэтому не плакала. А я трусил. Стоял и трусил. А пока дошел до своего номера, то уже ничего не понимал. И вот сегодня надо что-то ре-шить. Я не могу кормить ее завтраками вечно и мучить себя.
      


Глава 4. Она.

…Я должна что-то сделать, надо как-то разрядить наши отношения. Зря мы вместе ездили в этот санаторий, надо было разъехаться по разным местам, отдохнуть друг от дру-га. Хотя там мы почти не были вместе. Мне было так странно: приехали вместе, отдохнуть от работы, а он в итоге снова связался с детьми, стал помогать первому отряду готовиться к мероприятиям. Учебного года мало! Мне пришлось общаться с вожатыми….
Наверное, всю жизнь с улыбкой буду вспоминать, как помутил мой рассудок вожа-тый Женька. Евгений Владимирович! Ему всего-то 18 лет, а уже по имени-отчеству. Так уж закрепилось в памяти.
…Я смотрела какое-то шоу в лагере, связанное с танцами. Он был таким смешным! Он кричал на детей, постоянно одергивал их, нервничал, волновался больше, чем дети. Причудливая челочка, торчащая «куда хочу», очки с непонятными стеклами, глазенки возмущенные, веселые, торопливые. Сам худенький, в какой-то старой, потрепанной, причудливого цвета футболочке (она была ярко-ярко оранжевая, страшно полинялая и растянутая - эдакая бесформенная кольчуга). Боже, какой стыд, как я могла им увлечься! Он бегал вокруг детей и кричал: «Ребята, надо быть дружней! Двигаемся дружней!» По-том отбегал в сторону, украдкой смотрел на меня (требовал зрителя!) и раздраженно фыр-кал: «Ну, что за дети?! Хоть бы пели, раз танцевать не умеют! Двигать языком – это же проще всего!!! Уроды! Только проиграйте мне!»
Я смеялась. Я завидовала ему. Сначала только завидовала. Завидовала тому, как он обнимал детей, когда им объявили, что они проиграли, утешал их. Потом я стала искать его глазами в столовой, на территории лагеря. Потом засыпала и вспоминала о том, как видела его в объятии девчонок. Он был похож скорей на дедушку, чем на мальчика – так статно светились его глаза, он был строгим и свойским этим девчонкам одновременно. Везет! Я так не умею – думала я. Я могу быть либо строгой училкой, либо свойской дев-кой. Он же это умело совмещал. При всей своей смешливости, он был чертовски красив. Да, именно красив. У него были очень красивые, точеные черты лица. Думаю, он нарочно сроил дурашливые рожи, чтобы выразить это противоречие: строгость – доступность. Эдакий педагогический клоун! В остальном: худой, но мужественный, немного наглый. Я различаю наглость и хамство, и хотя грань между ними тоньше, чем человеческий волос, последнее ненавижу, а первому – завидую. Еще честолюбивый, своенравный.  Девчонки заглядывали ему, буквально, в рот, когда он им что-то рассказывал. Ребята его обожали и уважали. Похвально.
Я стала думать о нем всегда, когда мой жених уходил на репетиции. Скоро мыслей мне стало мало, и я подошла к нему в холле нашего этажа, когда он смотрел телевизор.
-Отдыхаете, Евгений Владимирович?
-Да, эта работа…. Эти дети, так все достало… - он отвечал мне лениво, даже как-то с пренебрежением к тому, о чем говорит.
Он мог бы мне сказать еще много чего в этом духе, но я бы все равно не поверила, что ему не нравится здесь работать. Он притворялся, пытался сделаться взрослей, казаться уставшим от жизни (странно: старики молодятся, а молодые прибавляют себе годы). Я ко-кетливо посмотрела на него. Внимательно. Долго. Он на меня тоже. Только внимательно и долго, но не кокетливо, без интереса к моему женскому естеству.
Я долго еще буду помнить этот взгляд молодого человека, совсем еще мальчика, но в нем уже была строгость, твердость и уверенность в своих желаниях, в своей работе. Ну, что ж, подумала я, он молод, он еще имеет право на ошибки, он еще может что-то не то сделать и не очень-то быть за это ответственным. Можно сказать, мол, извините, я не знал. Я была не намного старше него, на каких-то 4 года, но такого уже позволить себе не могла, потому что между нами была пропасть: теория-практика. Он был студент, а я уже специалист, с меня и спрос другой.
Однажды я услышала, как он рассказывал девочкам своего отряда, как смотрел фильм «Сладкий ноябрь» в кинотеатре и обливался слезами в темноте, хотя пошел туда со своей девушкой. Его рассказ был так живописен и правдив, что мне самой стало печально. От рассказанного у девочек тоже  заблестели глазки, они прижимались к нему и внимали каждому слову расчувствовавшегося вожатого. После этого я подошла к нему:
-Зачем вы так? Ведь девочки любят героев, а не эмоциональных хлюпиков?
-Много вы знаете, кого девочки любят!!! - он сказал это зло и сквозь зубы.
Мне стало не по себе. Сначала я думала, что он намекает на мой возраст, я для него старая, но потом в беседе я все поняла.
-Слезы не украшают мужчину, они говорят о его слабости – сказала я ему тогда.
-Это дети, понимаете? Если я буду думать, как вы, и говорить им это, они подума-ют, что плакать стыдно. А ведь это не так! Я, например, уважаю мальчиков, которые спо-собны расчувствоваться и не сдерживают своих эмоций. И другое отношение у меня к «настоящим мужчинам», которые не плачут никогда. Мне жаль их. Они скудны и бедны внутри.
Боже, как он прав! Я понимала это, и мне было стыдно, мучительно стыдно (по Островскому) за себя и свою суть. Он студент, а я - специалист, но практики у него в че-ловеческой душе оказалось больше, чем у меня. Я чувствовала, как мне нравится этот, по сути, мальчик, все больше и больше.
Потом я узнала, что у него есть подруга. Она тоже работала в лагере. Наташа, вер-нее, Наталья Романовна – толстая, неуклюжая вожатая четвертого отряда, постоянно вспотевшая, запыхавшаяся и держащаяся за бок, как будто он у нее болит вечно. Я смот-рела на нее и свою фигуру в зеркало и не понимала, почему он не отвечает моим кокетли-вым взглядам.
Однажды я отдавала ему переданные родителями деньги для мальчика из его отря-да.
-Только смотрите, всё сразу мальчику не давайте, у него должно остаться на обрат-ную дорогу из лагеря. Я, надеюсь, я могу доверить вам расходы ребенка. Распределите ему на всю смену, чтоб он не остался без денег…
Я не договорила. Он перебил меня:
-Мне доверили детей!!! А это гораздо сложнее, чем ваши деньги!!! Неужели вы думаете…
-Это разные вещи!!! – я тоже заорала. Вообще-то меня сложно вывести из себя, я – флегматик, мне все параллельно: негативные эмоции, отрицательная энергия, но он меня завел не на шутку. Мальчишка! Что он в этом понимает!
-Это разные вещи!!! С детьми у вас все получается, и при этом вы что, не можете быть никудышным экономистом?!? Родители детей отдали эти деньги мне и спросят с ме-ня, я не хочу лишаться своих денег из-за вашей безалаберности!
-Вы плохая – сказал он как ребенок. Он знал, что это детское, необычное для взрослых, выражение доходит до человека мгновенно. В долю секунд залетает в ухо, в подкорковую часть мозга, доходит стопроцентно. Поэтому он воспользовался именно им. – Я получаю здесь 600 рублей – сказал он спокойно и проникновенно - И мне плевать на это. Для меня гораздо важнее человек, чем материальная сторона жизни!
Сначала я думала, что это ложь. Если человек говорит с сожалением, что получает всего 600 рублей, значит, считает, что это мало. Считает, что его услуги стоят больше. И значит, он все-таки считает деньги. И значит, они имеют для него немаловажное значение. Но я оказалась не права. Ему было действительно плевать на деньги. Их у него просто не было. Он безответственно взял деньги у девочки на вход в клуб, брал купленное детьми для него мороженное, не зная, сколько оно стоит. Я захотела тоже такого отношения к жизни. Но, поняла, что лезу не туда. Он работал от души, а я – за деньги.
Потом мы пили пиво с вожатыми у костра ночью на берегу. Был красивый закат и некрасивые маты. Он отошел в сторону, к реке. Я пошла за ним и стала за спиной. Он не обернулся, но спросил:
-Вы замужем?
Вопрос был странный, вернее неожиданный. Я немного подумала: врать или не врать.  Потом ответила, что нет, и что молодой человек, с которым я здесь отдыхаю, это мой друг. Он пошел вниз к реке, а я зачем-то пошла за ним. Там все и произошло. Где-то вверху, казалось на небе, вожатые пели пьяные песни, матерились сильно, мне казалось, что если это на небе, то Боги сошли с ума, а мы лежали в траве. Я чувствовала, что не смогу больше посмотреть в его глаза. Больше и не смогла. Я прятала взгляд до самого отъезда. Он заразил меня совестью. Однако перед моим избранником мне стыдно не было. Почему-то.
Перед отъездом мой жених пошел на последний костер с первым отрядом, и мы гуляли всю ночь с Евгением Владимировичем. Мы шли по берегу и смотрели каждый себе под ноги, но боковым зрением я видела, как он украдкой разглядывает меня. Мне хоте-лось плакать. Вернее, рыдать, да, рыдать навзрыд без слез!!!  Мне было жаль уезжать от него. Я не хотела с ним связывать свою жизнь, нет, это мне совсем и в голову не приходи-ло, но ощущение потери, неотрывно связанное с отъездом отсюда и от него, щемило моё сердце, сжимало и крутило, как хотело. Ночь должна была закончиться. И она закончи-лась. Мы подошли к спальному корпусу.
-Я тебя никогда не забуду, Евгений Владимирович – сказала я на прощание. Он по-целовал меня, развернулся и пошел. Я стояла и смотрела на его удаляющуюся худенькую спину, завернутую в ярко-ярко оранжевую полинялую, страшно растянутую кольчугу-футболку и почему-то подумала, что надо было ему подарить другую футболку, попри-личней. Вдруг он резко остановился, как будто кто-то выстрелил ему в спину, повернулся и побежал ко мне.
-Я забыл тебе сказать, что там, в холле, у телевизора, я притворялся…
Я не стала отвечать. Комок в моем горле не дал мне этого сделать. Я увидела, что он, оказывается, плакал. Его слезы, крупные, как горошины, стекали по красным щекам, но он их не вытирал. Он смотрел на меня, а я – мимо. Вдруг он взял мои руки и ладонью вытер свои слезы. Я ощутила влагу и жар его щек. Он держал мои руки, а сам отходил все дальше от меня, а наши руки натягивались. Я стояла на месте, как вкопанная, и думала о том, насколько далеко он может отойти вот так. Наконец движение назад стало не-возможным, и он стал потихоньку отпускать мои руки. Последними оторвались средние пальцы наших ладоней.
-Нет…. – сказала я тихо.
-Да – он покачал головой, как бы в знак согласия на мои мысли, и пошел.
Я тоже пошла. Мне было плохо, тяжело и отвратительно, если можно так сказать. Однако когда я дошла до двери своей комнаты, все прошло. А был ли мальчик? От-куда эта фраза? Не помню, но именно она пришла мне тогда на ум.


Глава 5. Они.

Он позвонил в дверь. Как сотни раз делал это раньше. Она открыла. Он стоял на пороге весь мокрый и грязный, смотрел на нее отсутствующим взглядом и шагнул в квар-тиру молча. Она решила не ждать:
-Прости меня…
-За что?
Она вдруг все ему рассказала. Все-все…. Он слушал с отсутствующим взглядом. Потом развернулся, открыл дверь и ушел. Молча. Как и пришел…
Она рыдала, ненавидя себя, и думала о том, как он поедет за рулем в таком состоя-нии.
Он сел в машину, зачем-то выжал сцепление, потом опустил голову на руль, и си-дел.
За окном шел холодный осенний дождь. Кто-то пробирался по лужам - спешил ку-да-то. Кто-то сидел дома, где уютно и тепло. Кто-то куда-то ехал, торопился и опаздывал. Кто-то тяжело болел и лежал в светлой больничной палате. Кто-то рождался на этот непо-нятный свет и еще не знал, как он встрял. А дождь все шел и шел. И ему было все равно. Он, наверное, тоже флегматик. Все равно даже то, что солнце начинало новый день.
Он набрал номер на своем мобильном телефоне.
-Выходи за меня замуж?
-Ты, что, простил мне измену?
-Какую измену?!…
-Куда вы звоните?
-Тебе…. Так ты выйдешь за меня замуж?
-…Да.

Кто – то сказал, что умный человек всегда знает, как най-ти выход из трудного положения, а мудрый – в эти положения не попадает.
А честный, это уже говорю я,  – идет им навстречу, с ши-роко открытыми глазами, не прячет взгляд и не оглядывается, даже, если в глаза попадает песок. Значит, честность и муд-рость не созданы друг для друга? Значит, эта невралгия (в смыс-ле не врать) недоступна. И неизбежна (в смысле невралгии – нервной болезни, которая развивается на почве постоянного напряжения и невроза от собственного вранья)…