С пометкой моё

С пометкой: «моё»


Когда тебя бьют в спину – не оборачивайся. Не знай, кто тебя пинает, потому что знать, кто избил – гораздо страшнее, чем быть просто избитым...
Вход в подъезд дома всегда пугает своими распахнутыми дверями. Они распахнуты совершенно особенно –  не «заходи, пожалуйста», а «заходи, пока не поздно». Говорят, домой никогда  не бывает  поздно. Говорят те, кто никогда не опаздывал домой. Кто никогда не приходил к двери своего дома и никогда не видел на ней табличку «пошёл вон».  Мы тоже не видели, но и говорить почему-то никогда не пробовали.
Когда входишь в двери таких подъездов, душа поднимается на твой этаж быстрее, чем ты. А ты в панике догоняешь её, в панике – потому что боишься, что вот сейчас ты свернёшь с лестницы, задыхаясь от одышки, споткнёшься и, ещё не размазав лицо по вонючим ступенькам, увидишь, как она захлопывает перед тобой дверь. Ты будешь лежать, разжёвывая  пыль, заблёвывая кровью окурки, оставленные местной гопотой, и думать – вот она, жизнь. И с этой мыслью ты одной рукой повернешь  ключ в замочной скважине, другой – сожмёшь газовый баллончик, неспособный защитить тебя даже от ребёнка, но тем не менее вселяющий какую-то дурную уверенность в силах, которых у тебя нет. Сегодня всё хорошо. Дома не так опасно, как не дома. Здесь так же темно, но свет включаешь ты и когда тебе этого захочется. Для этого не нужно звонить в жэк и матом слать  совдэпную женщину  на ***. Один щелчок –  и солнце на проволоке улыбается только для тебя. Один щелчок – и ты говоришь ему «до завтра».
 А если всё плохо, ты щуришься от боли, закрываешь голову, чтобы удары приходились не на лицо, и -  старательно и нарочно – пытаешься не смотреть на тяжелые  ботинки каких-то  укуренных подонков.  Пыль во рту не такая, как рассказывали. Она не просто пыль: она – плотная масса из чьей-то блевотины, мочи и грязи. Можно встать. Надо бы встать. А можно, как Вадик, – открыть окно и  спустя восемь секунд понять, что ты умер. Вот теперь всё плохо.