Я СЪЕЛ НОЧЬ

Ночь была липкой словно липкая бумага, к которой по неопытности липнут жужжащие мухи. Она была жадной и текла словно патока, пролившаяся из деревянного чана, приготовленного на конфеты. Ночь текла, прилипала к лицу влажными пальмовыми листьями и жужжала цикадами проносящихся мимо автомобилей. Она была как живой организм, как медовый улей, по которому без конца лазали пчелы, и оттого, что их мохнатые лапы были липкими от цветочной пыльцы, ночь пахла липкой карамелью. Двигаться не хотелось, движение рождали струйки пота, которые текли по вискам и забирались в глаза. Ночь была как влажный коровий язык, вылизывающий морду новорожденного теленка. Ночь пускала слюни.
Я стоял на перекрестке и смотрел за мельтешением автомобилей. Желтый, как масло, свет фар,  жирно намазывал куски проезжей части, тротуара и машины, устроившиеся на ночную стоянку. Редкие прохожие гуляли, но тоже как то лениво, вяло переставляя заплетающиеся ноги. Они были похожи на стоячих аквариумных рыб, освещенных яркой сто ваттной лампочкой. Было жарко, и лишь светофор мигал не переставая своими разноцветными огнями. Он был похож на маяк, выставленный на скале, или на бегущие огни новогодней елки. Он поражал воображение, он был живой. Светофор дразнил меня, подзывал к себе, как хозяйка, подзывающая цыплят. «Цы-ы-п-цып-цып» - звал влажный, чуть хрипловатый от жары голос дородной хозяйки, и яркие желтые комочки автомобильных фар бежали к нему. Во мне разыгрался аппетит. Светофор был свеж, спел, страстен. Он дразнил сознание и будил желание. Я повернулся к нему спиной и быстро зашагал к дому, на ходу вспоминая все ли у меня есть.
Белая глыба холодильника стояла в углу как айсберг, морозилка находилась снизу, а сверху была камера для продуктов. Я выдвинул поддон и достал зеленый,  свежий как молодая корюшка, огурец; желтый цитрон лимона, кислый и солнечный даже на вид; и спелый, плотный и мясистый краснодарский помидор. Я разложил их в строгом порядке, подсказанном мне светофором: красный, желтый, зеленый, и стал смотреть на них, перебегая взглядом с одного на другой до тех пор, пока у меня не зарябило в глазах. Хищные плоды стали казаться мне стеклянными  игрушками, снятыми с новогодней елки. Я показал светофору язык, достал длинный кухонный нож и, выправив его на оселке, принялся медленно и смачно резать из них салат. Я резал не кубиками, а строгал подобно толстой капустно кочерыжке. Сок тек по моим пальцам и капал в большую эмалированную миску. Помидор, лимон, огурец... Сок смешивался в оранжевое месиво, бурлил подобно вулкану и брызги во все стороны. Я порезал все, затем погасил люстру и зажег свечу. В теплом пламени свечи ломтики неправильной формы играли  гранями словно изумруды, рубины и янтарь. Живые ломтики напоминали раскрытых устриц, лежащих на чуть розоватом перламутре раковины.
Я полюбовался игрой и преломлением света, а затем достал вилку. Острое серебро удивило сочную мякоть - что-то не соответствовало.  Ответ подсказали устрицы: надо есть руками. Я запустил ладонь в сочную спелость и расправил пальцы. Салат приятно холодил и согревал одновременно - была в нем скрытая сексуальность и напряжение. Я ухватил щепоть мякоти и поднес к губам. Сочность встретилась с сочностью. Язык ожил, ощущая неоновый фосфорецирующий изыск вспыхивающих рекламных огней и металлический привкус блестящих автомобильных бамперов. Я с трудом проглотил - что то было не так, не хватало вяжущей основы, сладкого сиропа несбыточных возможностей, привкуса детской непосредственности и восторженности юности. Мозг тарахтел, словно агрегат холодильника, силясь решить задачу. Внезапно замкнуло. Ну конечно! Я торопливо вытер руки о носовой платок, распахнул дверь и выскочил на улицу.
Магазин «24 часа» работал через дорогу и я бы еще раз взглянуть на светофор, но не сделал этого - я уже ЗНАЛ. В отделе, торгующим молочными продуктами я заказал фиолетовый черносмородиновый брикет мороженого. Дома я раскрыл блестящую оболочку брикета и вывалил вкусные замороженные чернила в салат. Затем, подождав, когда он растает, перемешал рукой. Я поставил миску на плиту и дождался, пока жар огня проник в салат, сделав его томным и липким, затем съел его весь, без остатка.
Вкус был совершенно такой.
Я съел ночь.