Долгий день короткой жизни гл 5-7

Глава пятая. ДЕНЬ(продолжение)

Лена вернулась на свой этаж. Прислушалась – тихо. Либо перепились и спят, либо уехали куда-то догоняться. Постояла несколько секунд в гулкой тишине, прокралась к начальничьей двери – открыто. Заглянула в щелку – пусто. На столе срач, на ковре наблевано. Видно, сплюшка-казачок рвотные позывы заспал - как раз под его стулом мерзкая лужа. Господи, только б до конца дня не вернулись!
Пошла к своему кабинету, дернула дверь – заперто. Ну е-мое! Напарница домой на обед ушла, дверь закрыла. Второй ключ в куртке, куртка на вешалке, вешалка за дверью… Паскудство сплошное! До конца обеденного перерыва не меньше получаса. Зина не опоздает, но и раньше не придет.
- Куда пойти, куда податься? Кого б найти, кому б отдаться…
Решила постоять на лестнице, хоть через стекло посмотреть на волю. А на воле солнышко! Березки в инее, иней иголочками, иголочки алмазами блестят! Синица с ветки на ветку скачет, ледяные иголочки стряхивает, они бриллиантовой пылью в воздухе мигают: там красным, там желтым, там синим! Ах, красота! Встать бы сейчас под этой березкой, лицом вверх, глаза закрыть – пусть ледяная пыль на лоб, на щеки сыплется, холодит!
«Ну зачем, зачем я Сереже гадость сказала? Зачем все концы обрубила? Пусть я ему не нужна, но мне-то он нужен! Ой, как ну-у-ужен! А может, еще позвонит? Да нет… Я б ни за что звонить не стала, если б мне такое сказали. Ой, Сережа-а-а…»
Снова потекли слезы. Ну что ты будешь делать! Катятся и катятся. Капают и капают! Стоит Лена, смотрит из окна во двор, а кроме разноцветных разводов ничегошеньки не видит. Плачет и губами шевелит, причитает беззвучно:
«Снова в жизни моей
рас-ста-ва-ни-я…
Далеки пролегли
Рас-сто-я-ни-я…
Лишь закрою глаза –
Ты о-ко-ло…
А рукой потянусь –
И ни-ко-го…»
Неожиданно отметив, что причитает в рифму, а рыдания довольно мелодичны, Лена удивилась: «Надо же, песня… Жалко будет, если потеряется. Красивая… Буду напевать в грустную минуту».
Преодолевая отвращение, снова пошла в редакторский вертеп, взяла лист бумаги и карандашик. Вернулась на лестницу, уселась на подоконник. Поминутно вытирая глаза и хлюпая носом, записала первый куплет, потом, не останавливая разбежавшийся карандаш, второй и третий:
О пощаде молю
отчаянно!
Полюбила тебя
нечаянно!
Голова ты моя
садовая,
Безответна любовь
бестолковая…

Ты меня не гони,
пожалуйста!
Слов мне не говори
безжалостных…
Слышишь? Плачу я горько,
искренне,
О тебе, о моем
единственном…
Перечитала, пропела тихонько, еще поплакала, но уже без прежней горечи. Что-то внутри отпустило, стало легче дышать и боль в сердце утихла, вполне терпимо…
Внизу на лестнице грохнула дверь, стучат каблучки – Зинаида торопится. Еле успела листочек сложить и в кармашек спрятать.
- Ленка, еперный театр, ты на ступеньках ночуешь! Из-за меня без обеда осталась! Прости подлую. Просто из головы вон! Я тут тебе бутербродиков прихватила. С колбаской, с сыром! Сейчас чайничек погреем, я тебя кофейком попою!
Распространяя вокруг волны морозной свежести, пролетела к двери, щелкнула замком, пропустила Лену в комнатку. Не раздеваясь, побежала в умывальник, плеснула в чайник воды. Вернулась, включила чайник в розетку, развернула на столе бумажку с бутербродами, вытерла салфеткой бокал. Только потом сбросила пальто и заглянула в зеркало – прическу проверила.
- Ой, Ленка, не поверишь! Около двенадцати звонит мне Витька, говорит – жена к матери в деревню укатила! До вечера! Представляешь?
- Ты о чем?
- Ты что – дура? Я говорю: звонит Витька… Да ну тебя! Чайник вон свистит. Наводи кофе, пей.
Ясно. Зинаида не дома обедала. А может, совсем не обедала. И колбаса эта, и сыр – все из холодильника какого-то Витьки. Но какова! За сорок минут успела добежать до мужика, все дела сделать, себя в порядок привести, нарезать бутербродов с халявной колбасой и вернуться аж за десять минут до конца перерыва! Лена всегда завидовала людям, которые умеют жить просто, не создавая себе глупых проблем. Взять, к примеру, Зинку. Понравился ей мужчина, она ему об этом скажет прямо: хочу, мол, тебя! Давай, мужик, думай, как все устроить. Придумаешь – позвонишь. Звонить с 11-30 до 12-30. Ежедневно, кроме выходных. И все! Разве будет она отказываться от простых земных радостей только оттого, что кровать чужая и обычно там лежит совсем другая женщина? Никогда и ни за что. А Лена - дура. Сколько раз ей это сегодня говорили? Правильно говорили. Мало говорили. Сережа то - тю-тю… Зато честь соблюла! Можно себе в списке добрых дел галочку поставить: Я МУЖУ НЕ ИЗМЕНИЛА! Хотя и очень хотелось… Но это, ведь, не в счет? Мало ли, кто чего хочет…
Насыпала в бокальчик сахар, бухнула аж две ложки растворимого кофе. Пусть будет нефтяной крепости. А то похмелье, спала мало, а работы еще - вагон и маленькая тележка. Укусила бутерброд – вкусно! Зинаида тоже с бокалом рядом пристроилась: жует, улыбается. А что ж ей не улыбаться? Она сейчас вся во впечатлениях. Мир прекрасен, все люди братья. А кто не братья, те сестры. Испортить ей настроение, что ли?
- Зина, к понедельнику разворот и четвертую страницу – кровь из носу. А у тебя одни черновики. Я же тебя вчера еще просила: набирай! И где?
Зинка вытянула губы трубочкой, потянулась к Лене, смачно чмокнула воздух:
- Солнце мое! Радость моя! Счастье мое! Все будет в ажуре. Через часик все-все сделаю!
И снова лыбится. Н-да-а…
Через пять минут остались одни крошки. Зинаида, счастливо мурлыкая, похватала ложечки и бокальчики, смяла жирную бумажку и, пританцовывая, направилась мыть посуду. Лена потянулась к приемнику, щелкнула выключателем.
- …тринадцать часов. Сегодня Владимир Путин…
Хватит лениться, пора приниматься за дела. В следующем номере на развороте запланирована презентация местных поэтов под общим заголовком «Родные истоки». Надо продумать оформление, натаскать из Интернета картинок, разных там березок и ручейков, фотомордочки авторов обработать, чтобы хоть сами себя узнать могли.
Вернулась Зина. Весело напевая, попрятала посуду в тумбу стола, придвинула поближе ворох листков и затрещала кнопками. Интересная у нее особенность: набирает тексты, совершенно не вникая в суть написанного. Вот вчера объявление набрала: «Предприятие изготовит на заказ оконные и дверные блоки, реализует готовые одностворчатые двери 2000х800 м» Не хилый размерчик, правда? Или еще: «Продается степная корова. Отел в мае». Ну неразборчиво люди написали, можно же догадаться – не степная, а стельная. Но Зинке хоть кол на голове теши – вся в мечтаниях и предвкушениях. А тоже ведь: муж, две девчонки…
Лена включила модем, запустила программу-просмотрщик. Где тут в Интернете картинки с родной природой? Обычно рыбаки и охотники любят пейзажи щелкать. Так и есть. Тут у них на сайте целая галерея: пейзажи летние и зимние, весенние и осенние, любого цвета, на любой вкус. Вот этот зимний лес хорошо будет смотреться, родничок крупным планом – тоже ничего. А вот какая прелесть! Желтое-желтое поле и посреди - одинокое дерево. Зеленое-зеленое! И пронзительно синее небо… Ну почему наша газета не цветная? Такая красота – и зря пропадает.
Быстренько скопировала выбранные файлы, отключила модем: траффик дорогой. Если много натикает - бухгалтер потом опять визжать будет. Взяла конвертик с фотографиями самодеятельных поэтов, разложила перед собой на столе, представила, как они лягут на страницах. Значит так: этих троих – на вторую, этих четверых – на третью. Сунула фотки в сканер, сделала оцифровку. В получившихся графических файлах установила нужный размер изображения, яркость и контрастность. Обернулась к Зине: что-нибудь дашь? Та без слов поняла:
- Стихи готовы! Забирай.
Золото, а не напарница!
Перед тем, как материал размещать, неплохо было б его прочитать. Что тут наш редактор навыбирал для публикации? Просматривая стихи один за другим, Лена все больше и больше огорчалась: не трогают они сердце, сырые какие-то, без души! Серые и тусклые. Ненастоящие! Временами просто непереносимые: «Который год природа злится, Свой гнев кидает как волчица…», «Мала и свинцова та пуля была, Но с выси небесной ту птицу снесла…»
Она вспомнила школьный вечер поэзии, на который ее пригласили сыновья месяца полтора назад. Дети читали свои стихи. Это было замечательно! Наивные рифмы буквально светились чистотой и непосредственностью юных авторов, простые сюжеты передавались двумя-тремя строфами, но это было гениально! Лена и сейчас могла по памяти прочесть некоторые из тогда услышанных строк:

Наш кот, увидев воробья,
Прищурил желтый глаз.
Подумал: - Я буду не я,
Схвачу его сейчас!

Скребет он брюхом тротуар,
Крадется, уши жмет…
Вдруг замер. Кончиком хвоста
Туда-сюда метет.

А воробей: - Чирик-чирик,
Прыг-скок – и улетел.
И долго кот ему вослед
В глухой тоске глядел…

Почему же в газету сливают такие помои? Перевернула фотографии, прочла имена сочинителей. Понятно. Мы думали, тут свежи, а здесь все те же… Знакомые до боли фамилии. Родственнички… Близкие и дальние. Мужья и жены. Сыновья и дочери. Свояки и золовки, снохи и зятья!.. Черт бы вас всех…
Ну ладно, заняли вы все мыслимые и немыслимые посты, должности; поделили города и районы на поместья, фазенды и феоды. Ну, установили вы здесь свои порядки, свою власть, настроили замков, накупили иномарок… Ладно! Не жалко! Но зачем же вы в поэзию лезете? Что она вам плохого сделала? Уж если славы захотелось – наймите хотя бы того пацана, который про своего желтоглазого кота стихи писал! Дайте ему пять-десять долларов, он персонально для вас другой стих сочинит! Ему не трудно, ему стихи ангелы прямо в ушки шепчут! А вам кто шепчет? Кикиморы болотные? Купите приличное стихотворение, да публикуйте под своим именем. Зачем же невинных читателей своими бреднями пытать?
Как мечтала Лена сделать в газете страничку поэзии! Как уговаривала и ответсекретаря, и корреспондентов, и даже редактора! Как ей хотелось хоть в одном номере избавить подписчиков от нудных таблиц надоев и графиков осеменения свиней, от надоевшего всем официоза и опостылевших реклам! Уговорила на свою голову. На тебе, получи… 
Снова сдавило сердце. Если вдохнуть поглубже – колет, выдохнуть до конца – колет… А больно-то как! Аж слезу жмет. Лена скрючилась на стуле, к Зинке спиной, правым локтем на стол облокотилась, левая рука плетью висит, вся сила из нее куда-то ушла.
- Лен, ты чего?
Заметила таки…
- Да так… Покалывает что-то. Ничего, сейчас пройдет. Ты давай, свое доделывай.
Хотела сказать бодрым голосом, а получилось слабо и жалобно.
- Эй, эй, эй! Ты чего, мать? Ты смотри, не умирай! – Зинка заполошно запрыгала вокруг позеленевшей напарницы. – Ну-ка, на спинку откинься, расслабься, а то спазм не отпустит! Где у тебя нитроглицерин? В сумке? На-ка, погрызи… Тихо-тихо-тихо… Сиди, не дрыгайся. Ох ты, батюшки! Ух ты, матушки… Водички дать? Попей, попей! Дай-ка я тебя придержу, клади голову ко мне на коленки… Может, «Скорую» вызовем?
Лена прикрыла глаза.
- Не надо. Уже лучше. Минутку еще полежу и встану.
- Лежи, лежи. Мне не тяжело.
Зинаида ласково провела горячей ладонью по Лениной щеке.
- У тебя даже температура комнатная! Что-то ты, сестрица, вовсе плохая стала.
Серая пелена, затянувшая все вокруг, начала постепенно рассасываться. Звон в ушах утихал. Все тело охватила слабость, но боль ушла. Лена села и слабо улыбнулась:
- Голова так кружится – аж тошнит…
Зина тут как тут с бокалом: – Попить?
- Нет. Проходит уже. Спасибо тебе, - и благодарно сжала Зинкину руку.
- Да ну, чего там… - Зинаида явно растрогалась. Осторожно погладила Лену по волосам:
– Ты больше меня так не пугай, ладно?
- Хорошо. Не буду.
- Ты вот что. Иди-ка ты домой. Я сама страницы смакетирую. Ты мне только покажи, какие фотографии куда положить и какими шрифтами заголовки сделать. А объявления, рекламы я на четвертой странице без тебя сумею раскидать. Правда, иди! Начальника нет, никто тебя не хватится.
- Нет, Зина. Домой я не пойду. А вот на воздух на полчасика выйду. Постою на солнышке, погуляю…
- Мне с тобой пойти?
- Брось ты! Что ж я, вовсе?..
- Ну, смотри! Далеко не отходи, я на тебя из окна буду поглядывать. А то еще грохнешься в снег! И не подойдет никто, скажут: во, баба пьяная валяется! Мимо пройдут, да еще плюнут.
Зинаида помогла Лене обуться (левая рука так и не слушается), застегнула молнию на куртке, аккуратно надела шапочку. Ловко так у нее получается! Что значит – две дочери…
- Шлепай, инвалидная команда!
Лена потихонечку, по перильцам, спустилась вниз, вышла на мороз. Солнце почти спряталось за соседней пятиэтажкой. Всего час назад все было залито веселым желтым светом, а сейчас цвета поблекли – вечереет. Где там птица-синица? Улетела уже, не дождалась. И кристаллики ледяные на березовых ветках больше не сверкают разноцветно, просто – белые на черном… Вот так. Не успела вовремя – и все. Пропала красота, как и не бывало.
Вышла со двора на улицу, побрела обледеневшим тротуаром. Почему-то вспомнился отец. «Сколько ему было, сорок три? Мне сейчас сорок первый. Что ж, осталось совсем немного. И страха я пока не чувствую… Вот именно – пока! Тебя еще не приперло, как следует! Умереть так, как отец  – великое счастье. Ушел на службу своими ногами, оттуда – сразу в морг. А если тебя инсульт шарахнет, руки-ноги парализует – тогда что? Годами лежать в луже собственных фекалий, гнить заживо и, наконец, умереть от пролежней? Слушать, как муж и дети проклинают тебя и торопят твою смерть? А ведь она чем ближе, тем страшнее! Буду лежать беспомощная и буду сходить с ума от неизбежности развязки… И буду ненавидеть всех вокруг за то, что они остаются, а я – нет…
Вот, блин! Умею же я сама себя напугать. А все-таки – вдруг? Ведь это просто ужасно! Нужно любой ценой такой вариант исключить. Сделаю-ка я вот что… Узнаю по знакомым, где можно достать наркотик. Героин, например. Подкоплю деньжат и к осени куплю дозы три-четыре. Сделаю себе маленький амулетик, буду на шее носить, на шнурочке. В него наркотик и спрячу. Амулетики в больницах вроде бы не отбирают. Если увижу, что мои дела совсем плохи, как-нибудь сумею это средство принять. Засну и умру от передозировки. Нужно только выяснить, что чувствует человек, когда съест много наркотика – вдруг ощущения слишком мерзкие?
Ну что за глупости я говорю! Как это можно узнать? Вот, например, если кому-то отрубили голову – как можно узнать, что он в этот момент чувствовал? Бр-р-р! Какие мысли дурацкие! Что это со мной сегодня творится? Ночью-то с перепоя что отчебучить пыталась, а? Не стыдно? То-то же… А сейчас - снова здорово? Нормальные люди ищут пути к выживанию, а я… Мудрый еврейский царь, попадая в неприятную ситуацию, упорно перечитывал гравировку на своем перстне: «И это пройдет». Может, мне тоже колечко с такой надписью завести? Или нет, лучше с такой: «Нет в жизни счастья – и хрен с ним!»
Лена начала мерзнуть: здорово прихватило, совсем марганцовка не греет! Придется возвращаться. А возвращаться не хо-о-чется! Глаза б никого не видели… Одной бы побыть, люди! Да где уж. Сейчас не лето. Это в июле тебе под каждым кустом и стол, и дом. А сейчас - извольте-ка чапать на службу-с. Будем служить. Служить, Каштанка, служить! Скакать  на задних лапках, передние к пузику свесить, ушки прижать, язычок высунуть старательно… Ну-ка, псинка, тут тебе мясо на веревочке - глотай! А теперь назад его потянем! А ты улыбайся сквозь слезы, да хвостиком виляй! И рычать не смей! А не то – зубки в рядок, а будут в кучку!

ИНТЕРЛЮДИЯ ПЕРВАЯ

Безумная любовь не может кончиться хорошо, она всегда кончается очень плохо. Ибо такая любовь порождает безумные ожидания, выполнить которые никакому человеку не под силу. И тогда – безумные разочарования, безумные поступки…
Когда-то гибель Лешки Романова нанесла Лене такую глубокую душевную рану, что она на целых четыре года прекратила всякие личные отношения с молодыми людьми. Всякий раз, когда кто-то начинал проявлять к ней повышенный интерес, у нее перед глазами вставала одна и та же картина: забрызганный кровью бордюрный камень и сплющенный ободок мотоциклетной фары на зеленом газоне.
Она, как могла, избегала любви. А замуж вышла так же, как раньше вступала в комсомол, в пионеры – просто срок подошел. Подвернулся спокойный парень приемлемой внешности – сняли квартиру, стали жить вместе. Через пару месяцев хозяин попросил освободить жилплощадь, пришлось искать варианты. Диме предложили переезд в райцентр: на местном заводе решили автоматизировать станочную обработку некоторых деталей, нужны были специалисты. Соблазнились квартиркой в панельном доме, приехали. И вот она – Савинка… Во всей красе. Живи – не хочу. Родился Женька, потом Санька… А потом горбачевская перестройка плавно перетекла в ельцинскую перестрелку. И все…
Завод, приютивший бездомных Бирюзовых, вскоре совершенно обанкротился и быстренько издох. Диме удалось занять вакансию программиста в горгазе, а Лену взяли продавцом для уличной торговли. Крутая хозяйка поставила условие: оформить все документы о частном предпринимательстве на себя, чтобы Лена могла торговать чужим товаром от своего имени. С каждой продажи продавцу полагалось вознаграждение: пять процентов от выручки. Лена, не имевшая ни малейшего представления о законах, регулирующих челночную торговлю, на эти условия согласилась. Через год она получила уведомление из налоговой инспекции, где сообщалось, что частный предприниматель Бирюзова Е.П. обязана уплатить полагающиеся налоги. Сумма в документе была проставлена совершенно дикая – торговля шла бойко. Хозяйка о налогах ничего слушать не захотела, товар у Лены забрала и запретила появляться на глаза. Лена была в отчаянии! Ситуацию спас Дима. По своим программистским каналам он быстро нашел нужных людей, нужные люди получили подарки в размере их месячного оклада и через пару дней фамилия Бирюзовой бесследно исчезла из всех налоговых картотек и баз данных. Семья была спасена от полного финансового краха, но Лена стала безработной. Снова на рынок она идти боялась, другой работы не было. Для Бирюзовых наступили времена тоскливого нищенского существования. Экономили на еде, одежду и обувь покупали только детям, совершенно отказались от книг, газет и журналов.
Чтобы хоть как-то свести концы с концами, занялись огородничеством. Получить десять соток земли в окрестностях городка было тогда очень просто, а годовой земельный налог составлял сущие копейки. Димка затеял бражку, нагнал самогона. Наняли тракториста, участок сначала вспахали, потом еще обработали культиватором. По весне посадили картофель, лук, морковь, столовую свеклу. Все обязанности по уходу за посадками автоматически легли на плечи Лены: муж чаще всего был занят на работе. Если день был погожий, она застилала багажник велосипеда мягким шоболком, привязывала к рамке мотыгу, восьмилетнего Женьку сажала сзади, четырехлетнего Саньку – спереди, и отправлялась «на позьмо». Путь был неблизкий, около шести километров, два из которых составляла довольно крутая гора. К концу бесконечного подъема все совершенно выматывались, даже маленький Санька, хотя он и не шел ногами, а сидел на рамке бесполезным балластом. Добравшись, наконец, до своего участка, Лена отправляла детей гулять по окрестностям, а сама сгибалась в борозде. Привычка делать все старательно, без малейшего изъяна, заставляла ее работать очень медленно: прополка всего огорода растягивалась на полторы-две недели. Картофельные рядки она нежно и заботливо полола и рыхлила мотыгой, луковые и морковные грядки приходилось пропалывать и прореживать вручную. И когда Лена доползала до противоположного конца участка, тот, с которого она начинала, снова весело колосился лебедой и просянкой. Тем не менее, участок Бирюзовых разительно отличался от соседних своей исключительной чистотой и ухоженностью. И картофельные кусты, и морковная ботва были почти вдвое выше и гуще, чем на соседних плантациях. Уже в июле основной рацион Лены и ее семейства составляла молодая картошка и зеленый лук со своих грядок.
В конце августа Димка произвел ревизию: дернул на выбор несколько морковин, несколько луковиц, вырыл пять-шесть картофельных кустов. Довольно хмыкнув, вооружился прутиком, быстро начеркал в дорожной пыли столбики цифр, потом торжественно объявил: урожай выше всяких ожиданий! Картошки будет больше двухсот ведер, из них не менее ста – крупная, товарная. Можно будет сдать заготовителям по хорошей цене! Моркови – не меньше двадцати ведер, свеклы – ведер пятнадцать, лука – тоже ведер пятнадцать. Продадим – до февраля-марта будет мясо в борще!
На ближайший выходной назначили уборку урожая. Димка договорился насчет грузовика – не на горбу же тащить к сараю две тонны овощей! Лена купила на последние деньги пятьдесят шестиведерных мешков. Солнечным субботним утром Бирюзовы навьючили безропотный велосипед ведрами, мешками и лопатами и двинулись на борьбу с небывалым урожаем. Настроение у всех было приподнятое, по дороге шутили, пели песни. Жаль только, радость их оказалась недолгой. Сначала Лене показалось, что их огород чудесным образом куда-то исчез. Пропали ровные ряды картофеля, пропали морковные и луковые грядки… Вместо них – перепаханная, перемешанная с ботвой земля, глубокие колеи, пробитые колесами тяжелого автомобиля. Но колышки с табличками на месте. И на табличках написана их фамилия.
Димка уселся на меже, достал сигарету. Минуты две разглядывал плавающие в бездонной синеве облака, потом плюнул, встал и решительно взялся за ведро:
- Ладно… Плачь, не плачь… Соберем, что осталось.
Осталось, как ни странно, немало. Помощники взяли только самое лучшее, щедро оставив хозяевам всю нетоварку и некондицию. К вечеру огород был очищен. Раздавленная колесами свекла и картошка, вся трава и ботва были тщательно собраны и вынесены за пределы. Колеи и ямы Дима зарыл и причесал граблями. Картошки набрали около пятидесяти ведер, но одной мелочи, крупной почти не осталось. Моркови приемлемых размеров – пара ведер, мелкого лука – чуть больше ведра. Свекла савинцам почему-то не понадобилась, но они раза два-три прокатились по грядке на самосвале.
Что ж, семье овощей хватит. Только продать уже ничего не придется.
Огород Бирюзовы не бросили. Но работала там Лена уже без прежнего энтузиазма, просто выполняла тяжелую и скучную обязаловку. Хотя она по-прежнему очень старалась, растения каким-то мистическим образом чувствовали гадкое настроение хозяйки и росли тощими и хилыми. Дима утешал жену:
- Зато никому, кроме нас, такая картошка не нужна!
Это была правда. Больше пиратских налетов на участок Бирюзовых не было.
Так и жили. Дмитрий пропадал на работе, Лена ишачила в домашнем хозяйстве, растила пацанов и за каждодневными хлопотами летели дни, месяцы, годы…
Однажды муж пожаловался: в соседней школе смонтировали компьютерный класс, его зовут вести там кружок юных программистов, а времени совершенно нет! И место упускать жалко, и разорваться на две работы никак не получится. Лена предложила:
- Давай я попробую.
Димка аж подпрыгнул:
- А что! Идея! Ты же на заводе писала программы для станков, расчеты делала. Освоить Бейсик, Паскаль на детском уровне для тебя – раз плюнуть! Походишь ко мне на работу, попрактикуешься в работе с компьютером. А с начальством я как-нибудь договорюсь, чтоб не гундели!
Учителем муж оказался очень строгим. Просто учитель-садист! Он придирался к любой мелочи, не прощал ни одной недоработки, замечал все ошибки. Однажды Лена, обидевшись на едкое замечание в свой адрес, не выдержала, психанула, швырнула мужу в лицо конспекты и, в слезах, убежала домой. Вечером Дима большей частью отмалчивался. Накормил и уложил детей, поговорил с ними перед сном на какие-то свои мужские темы: до Лены долетали удивленные возгласы мальчишек и взрывы смеха. Потом погасил у пацанов свет и вошел в комнату, где уткнувшись носом в телевизор сидела жена. Плотно закрыл за собой дверь.
- Я понимаю – тебе тяжело. Но, пожалуйста, выслушай меня, не перебивая. И без истерик.
Лена в ответ молча сопела.
- Пойми: работу предлагали мне. Меня знают как неплохого специалиста. И именно я должен буду давать работодателям слово, что ты – не хуже. А дать такое слово я пока не могу. Тебе нужно освоить и переварить чертову уйму информации. И времени у нас очень и очень мало. Вакансию никто не будет держать годами. Никто не будет дожидаться, пока ты соизволишь изучить весь необходимый материал. Если  в самом деле хочешь получить место, ты должна спрятать свои эмоции в карман, прикусить язычок и работать! Я обещаю: буду стараться тебя не обижать. Но и ты постарайся не обижаться! Просто у меня иной раз нервов не хватает объяснять тебе азбучные истины! А ты у меня дама неглупая, все и всегда на лету схватываешь. Но сегодня!..
Лена вдруг захлюпала носом:
- У меня не получается!..
- Что за глупости! Очень даже получается! За неделю ты научилась работать с текстами, с электронными таблицами, научилась файлы создавать, сохранять, копировать, переименовывать!.. И с языками порядок! Стандартные алгоритмы вон как чешешь – даже в шпаргалки не заглядываешь! Еще неделя в таком ритме и ты – готовый учитель информатики. Ты напрягись, ладно?
- Но я еще столько не знаю! Столько не умею!
- Ха! Можно подумать, я все знаю и все умею! Специалист – это не тот, кто все знает. Это тот, кто знает, где нужную информацию добыть. Есть же книги, справочники… Бесплатный консультант, наконец! Все у тебя будет в порядке, все получится, - утешил Дима жену и улыбнулся.
Через неделю Лена уже бегала по инстанциям, оформляясь на работу. Пусть вне штата, пусть всего двенадцать часов в неделю, пусть временно, пусть с маленькой зарплатой, но она будет работать! Да не где-нибудь – в школе! Ура!
Директор школы лично проводил Лену до компьютерного класса и с рук на руки сдал учителю информатики, улыбчивому молодому блондину:
- Знакомьтесь: Сергей Викторович Павлин – наш главный компьютерщик. Елена Петровна – новый руководитель кружка, будет по вечерам работать с детьми в вашем кабинете. Елена Петровна, все вопросы решайте, пожалуйста, с Сергеем Викторовичем. Меня вашей технической заумью не донимайте! И не забудьте получить у завуча журнал кружковой работы.
 Павлин улыбнулся еще шире и сделал приглашающий жест:
- Прошу!
Лена робко переступила порог. Сергей Викторович шагнул следом и плотно закрыл за собой тяжелую металлическую дверь, едва не прищемив нос какому-то любопытному мальчишке.
- Елена Петровна, правильно? Нам бы с вами выяснить ряд вопросов… Для начала, я бы хотел знать конкретные часы ваших занятий и их продолжительность. У меня ведь две смены… - Павлин виновато развел руками. – Вести занятия в параллель мы никак не сможем!
Лена смутилась.
- Я не знаю… По этому поводу директор ничего не говорил! Я даже и детей в группы еще не набирала. Вдруг желающих не будет?
Сергей Викторович весело рассмеялся.
- Да что вы! Желающих – вся школа! Включая учителей! И меня в том числе! Я ведь в компьютерных делах дилетант-самоучка. В институте готовился преподавать физику, математику… Но директор решил: математиков хватает, а информатику вести некому. Раз ты, Павлин, знаешь, как лампочку к батарейке прицепить, да еще она потом и светит, то бери-ка ты эти компьютерные дела в свои руки! Конечно, он у нас историк, ему что трансформатор, что монитор – без разницы. Но мне и самому интересно! Летом был на курсах: месяц – галопом по Европам, что-то понял, а большей частью – ни бельмеса!
«Хорошо как он смеется!» - думала Лена, - «Сразу видно – он замечательный человек. Не зануда, не задавака. И совсем мальчишка! Сколько ему – двадцать два, двадцать три?»
- Двадцать девять, - неожиданно серьезно сказал Сергей Викторович.
Лена вспыхнула и растерянно захлопала ресницами: неужели задумалась и произнесла вопрос вслух?
- Вы так внимательно, так оценивающе на меня смотрели, - Павлин снова заулыбался, - Вы, наверное, думали, что я еще рукавом сопли вытираю?
Лена совсем засмущалась:
- Да нет, что вы…
- Ну, ничего страшного! Меня все при первой встрече за пацана принимают. А потом – все нормально. Мне и жена говорит: рядом с тобой по улице лучше не ходить – прямо мама с сыночком! А у вас дети есть?
- Два сына. Женька уже школьник, а Сашок еще маленький, ему в школу только в будущем году…
- Здорово! А у меня только одна дочь. А звать - тоже Женькой! Класс, правда?
Лена заулыбалась, согласно закивала. Рядом с этим жизнерадостным то ли мужчиной, то ли мальчишкой, она неожиданно почувствовала что-то совершенно уже забытое, что-то такое, чего ей всю жизнь очень-очень недоставало. Она никак не могла определить, что же с ней происходит, но каждой своей клеточкой чувствовала: почему-то, по каким-то совершенно неведомым причинам, рядом с Павлиным она снова может искренне улыбаться, искренне смеяться, искренне радоваться… Ржавые засовы, за которыми долгие годы пряталась ее душа, отвалились вдруг засохшей коростой, и огромный сияющий мир мгновенно заполнил ее всю криками школьной перемены, шелестом деревьев за окном, бесстыжим урчаньем голубиной парочки на железном карнизе…
Кто-то встречает свою самую-самую любовь в пятнадцать. Кто-то – в двадцать пять. Елена Петровна Бирюзова встретилась с ней в тридцать пять лет. Нет, «встретилась» - не то слово! Она провалилась, ухнула в любовь с разбегу, как в коварную промоину на весеннем льду, ушла мгновенно с головой и наверняка знала лишь одно – на этот раз не выбраться. Потому что любовь эта - безнадежная. Безумная. И, очевидно, - последняя.


Глава шестая. СУМЕРЕЧНЫЕ РАЗГОВОРЫ

Быстро в феврале темнеет! Каких-то полчаса назад на улице еще читать можно было, а сейчас за окном густые фиолетовые сумерки.
До конца рабочего дня целый час, три страницы к будущему номеру готовы: Лена плюнула, да и смонтировала разворот из того, что дали. Что ж она, в самом деле, за любой бардак считает себя лично ответственной? На то, чтобы отвечать, другие поставлены. У них и отвечалки крупнее. А ее дело маленькое. И хата - с краю. И – сверчок, знай шесток… И – выше головы не прыгай… И – не лезь в волки, если хрен собачий…
Теперь дамы умиротворенно развели в бокалах дешевенький гранулированный «Pele» (Лена совсем слабенький – полложечки) и не торопясь прихлебывали, вели беседы на отвлеченные темы.
- Ты слыхала, что сегодня Путин сказал? Хочет правительству поручение дать: чтоб за три года бедных в стране вдвое меньше стало!
- Интересно, каким образом? Построить нас шеренгой и через одного расстрелять?
- Ну, ты скажешь! Зарплаты будут повышать – вот что! - Зинаида даже задохнулась от возмущения.
- Конечно, – Лена усмехнулась, - Если тебе зарплату повысить вдвое, то ты станешь жить вдвое лучше. А представь: всем вдвое повысили! Тогда на следующее утро цены будут вчетверо выше. Раздай, (опять же, всем поголовно), впятеро больше денег - цены в десять раз прыгнут. Вспомни, твой муж в девяносто седьмом в отпуск ходил, почти миллион на руки получал. Ну и как? Понравилось быть миллионершей?
- Так ведь то какие деньги были! Старые! А сейчас – другие!
- Бумага – она бумага и есть. Сама по себе купюра никому не нужна. Ею даже подтереться нельзя – скользкая слишком.
- Ну, не-е-ет. Мне нужна! Ой, как мне нужна…
- Пока люди тебе за эту бумажку согласны что-то полезное дать – нужна. А когда все откажутся за бестолковые листочки отдавать товары – она и для тебя ненужной станет. И вообще – зачем увеличивать зарплату? Зачем тратить деньги, чтобы печатать те же деньги? Пусть лучше снижаются цены. Сегодня ты за кило мяса семь бумажек даешь, а завтра – одну! Как тебе это нравится?
- Ой, правда! Вот раньше я, бывало, куплю мороженое за двадцать восемь копеек – здоровенная такая порция,- и так наемся! А билет на автобус – шесть копеек… И черный хлеб – шестнадцать. А действительно, Лен, почему не прикажут цены снизить?
Тут пришла очередь удивляться Лене – детская наивность и вопиющее невежество!
- М-м-м… Ты в курсе, что сейчас все магазины – частные?
- Ну и что?
- И как можно приказать хозяину снизить цены?
- Но Президент ведь может что угодно приказать?..
Заметив на губах Лены снисходительную усмешку, Зинаида закомплексовала:
- Знаешь, Ленка, ты не умничай! Уж не такая я дура! Не надо делать цену ниже себестоимости! Что ухмыляешься,– да, я знаю, что такое себестоимость! Но продавать товары с наценкой вдвое, втрое – это нечестно! Президент может приказать: всем торговать с небольшой прибылью. Чтобы торговцу хватало, и нам по силам было!
- Во-первых, Президент может приказать далеко не все, что хочет. А во-вторых, толку от его приказов…
- Ты это о чем? Хочешь сказать - его приказы глупые?
- Глупые, умные, гениальные… Разницы никакой.
- Да говори ты толком, ни фига у тебя не поймешь! Наводишь тень на плетень…
- Ладно, вот тебе пример. Взяла ты здоровенный плакат и написала на нем все свои недовольства… Ну, там – образование, медицина недоступными стали… Уровень жизни падает… В общем, Президента – к ответу! Вышла на площадь, плакат повыше подняла и митингуешь, кругами ходишь. Как ты думаешь, что с тобой за это сделают?
- А что со мной сделают?
- Да ничего с тобой не сделают! Кто прикинется, будто тебя в упор не замечает, кто пальцем у виска покрутит… Может, правда, пара-тройка пенсионеров присоединится – некоторым только дай повод пар выпустить: похулиганить, власть поматерить…
- Ну и что? К чему ты ведешь-то?
- А вот к чему. Президент – он только в Москве власть. А здесь он – никто. Здесь на него плевать хотели. Здесь живут по законам, которые еще монголо-татары вместе с игом принесли. А может, их  раньше - в каменном веке установили! С этими законами еще Алексей Михайлович бороться пытался. Потом сынок его – Петр, потом Екатерина, Александр, другой Александр, третий! Николай, опять же… И советская власть здесь была пустым звуком – не было здесь советской власти никогда!
- Как это? Что ты говоришь? Как это – не было советской власти? – Зинаида совершенно растерялась.
- Тебе нынешняя власть нравится?
- Мне? Нет!
- Хорошо! Кто при советской власти был председателем горисполкома?
- Как - кто? Налимов…
- А кто у нас сейчас мэр?
- Да он же…
- А кто был первым секретарем райкома? И кто сейчас глава районной администрации? Уж не Пустов ли? А Копейкин милицией уже больше двадцати лет правит, он с этой должности уйдет только вперед ногами! И чем же, скажи, эта власть отличается от той, старой? Названия сменились, а люди те же. Если тебе их власть не нравится сейчас, как она могла нравиться тогда? А если тогда нравилась, чем ты сейчас недовольна? Я тебе о чем толкую – в Савинке во все времена власть одна была: клановая, разбойничья.
- Ты хватила – разбойничья!
- Смотри, как получается. Ты, к примеру, с плакатом против Путина пошумела-пошумела, толку нет, да и решила с другим плакатом демонстрацию устроить. Например, с таким: «Позор Копейкину – крестному отцу Савинской мафии!» Или с таким: «Долой Ильяса и его банду!»
- Тихо, ты, дура, тихо! Ты что кричишь, чокнутая! Замолчи! Замолчи, сей час же! Слушать тебя не хочу… - Зинку аж трясло – до того перепугалась!
- Ба, ба, ба! Что это ты так разволновалась? Просто Лорд Вольдеморт и «Авада кедавра»!
Зинаида зажала себе рот ладонью и отчаянно заорала свистящим шепотом сквозь побелевшие пальцы:
- Авада! И кедавра! Если тебе только язык к утру отрежут – радуйся, что легко отделалась!
- Что, ты, Зина! Да кому я нужна? Кто со мною связываться станет?
- Кому надо, тот и станет. Не ты одна такая смелая, другие находились. Да не тебе чета! И где они теперь?
Это была правда. Главный Савинский бандит Ильяс Алиев легко и непринужденно убирал всех, кто волей или неволей оказывался у него на пути. Поэтому его боялись, как огня. В то же время, Савинские аборигены его очень уважали и даже в какой-то степени преклонялись перед ним. Угнали у тебя машину, не возвращают долг, несправедливо обошли при дележе имущества – обращайся к Ильясу. Не бесплатно, конечно. Но уж если Ильяс сказал – так оно и случится. И машина твоя поутру в гараже обнаружится как ни в чем ни бывало, и долг тебе сосед чуть не в зубах принесет, да еще на коленях будет прощения просить, и доля твоя в дележе самой большой будет! Да разве только в этом Ильяс помочь может? Решил ты поставить на базаре ларек, открыть закусочную, магазин, обувную или телевизионную мастерскую – снова без Ильяса никак. Годами будешь пороги обивать: разрешения собирать, регистрироваться… А сходи к Ильясу на поклон – через неделю все документы в полном порядке. Работай, не ленись. Не забудь только долю в общак отстегивать, а то, сам понимаешь: Бог дал – Бог взял.
Надо тебе сына от армии отмазать – иди к Ильясу. Зятя инспектором ДПС устроить, права купить – иди к Ильясу. Даже комнату в общаге-малосемейке Ильяс поможет добиться! Только плати. Да помалкивай потом…
- Ну что ты, Зина! Не дуйся, не сердись! Я ж только для примера о нем говорю, - Лена тоже перешла на шепот. – Дослушай, пожалуйста, не психуй! Все в Савинке думают: вот какой Ильяс крутой – у него и власти, и милиция в кулаке! А я другое вижу. Наняли его Пустов с Копейкиным главного мафиози из себя изображать, налоги с населения собирать. Все рестораны-кабаки Савинские, все проститутки, все самогонщики Ильясу дань платят. Только разве стал бы полковник милиции, у которого в штате чуть не двести мужиков,- да все с автоматами!- такой беспредел бесплатно терпеть? Или, думаешь, хозяин района будет спокойно смотреть, как сладкие кусочки мимо рта проплывают? То-то… Ильяс – он как зиц-председатель Фунт из конторы «Рога и копыта». Дядя для отсидки. А главные бандюки нас с высоких трибун в праздники поздравляют! Желают нам здоровья, счастья и успехов в труде. Они неприкасаемы, неподсудны. Уж не знаю, как они с Алиевым бабки делят: стрелки у них, где чемоданы с наличностью раздают, или на банковские счета он им перечисляет, но в одном уверена – Ильяс у них в ногах червяком ползает. И если он хотя бы взглядом недовольство выкажет, или у хозяев хоть тень подозрения на его счет промелькнет – не жить ему ни секунды. Вспомни-ка «Кутузова»!
«Кутузов» был предшественником Ильяса на почетном посту районного «вора в законе». Кликуху свою он получил за то, что ходил с черной повязкой поперек лица – когда-то в пьяной драке ему выдрали глаз. Так же, как к Ильясу, ходили к нему савинцы со своими бедами. Так же, как Ильяс, встречал их «Кутузов» ласковой отеческой улыбкой. Так же, как Ильяс, собирал одноглазый Робин-Гуд дань со всех, кто был в состоянии ее платить. И, очевидно, так же, как Ильяс, сдавал он выручку хозяевам. А сам Ильяс Алиев был тогда у «Кутузова» ординарцем-денщиком, мальчиком на побегушках. Или, выражаясь их языком, «шестеркой».
Все было б хорошо, да возомнил «Кутузов» о себе невесть что! Стало ему казаться, будто он и в самом деле отец савинской нации и вершитель народных судеб. Начал он хозяевам независимость свою выказывать. Обижался публично, что не на каждом банкете он почетный гость! При хозяевах дерзкие речи себе позволял! И до поры все ему прощалось. Ему б за ум взяться… Уняться бы, да честно работать на порученном участке. Ан нет! Решил «Кутузов» даже собранной казной самолично распоряжаться: кому сколько давать, сколько себе брать… И двух дней не прошло, как попал одноглазый в СИЗО, а с ним вместе – вся его бригада. Только Алиев один на воле остался. Не нашлось на Ильяса улик – чист оказался и перед законом, и перед людьми, и перед совестью.
Процесс был показательным – на всю область Копейкин героем прогремел! Бандиты бодро каялись и сознавались, у рядового населения волосы дыбом вставали от все новых и новых подробностей деятельности «Кутузовской» группировки. И сроки подельники получили серьезные. А что ж вы хотели? Убийства, истязания, пытки, насилие, воровство, рэкет, сутенерство… Ого-го, сколько всего! Вот только сам одноглазый предводитель на суд не попал. Не довелось ему принародно сознаться и покаяться. Самое удивительное – здоров был тридцатилетний «Кутузов», как черт! Росту – два метра, весу – больше центнера, морда – как руль… И на тебе – сердце слабое оказалось. Недели на нарах не прокантовался – инфаркт. Мать его долго еще тенью за Копейкиным ходила – все канючила, чтоб отдали сыночка. Похоронить, дескать, его надо! Да только Копейкин с бандитскими родителями всегда суров был: не положено! Не все исследования над телом произвели, не все выяснили – жди! Потом заявил: похоронен твой сын на городском кладбище, могила номер такой-то. Можешь на ней оградку и памятник поставить.
А Ильяс в считанные дни новую бригаду набрал. Благо – есть из чего выбрать. Вернулось все на круги своя. Но урок «Кутузовский» ему до последнего вздоха не забыть! Уж он-то - ковриком под подошвы! Лучше дырки на коленках, чем в голове. И ведь наверняка знает: запахнет жареным – сдадут его хозяева с потрохами без жалости и сожалений. Да только деться, по всей видимости, некуда ему. Сидит на крючке крепко: не сорваться, не уйти…
Зинаида дохлебала свой бокал, в сердцах брякнула толстым фаянсом об стол:
- Ты, Ленка, вроде баба неплохая, но умеешь настроение испоганить! Ну скажи: как жить, если то, что ты мне молола – хоть наполовину правда? Получается - мы просто куклы на веревочках? Кому не лень, за веревочки дергают, а мы думаем, что сами по себе шевелимся… Нас придумками о плохих президентах пугают, а настоящих кошмаров вокруг себя не видим? Так, что ли?
- А ты когда-то ощущала себя иначе?
- Тьфу на тебя!
- В великом знании – великая скорбь…
- Чего?
- Меньше знаешь – крепче спишь, говорю!
- Ну и зачем ты мне все это рассказывала? Я тебя просила?
- Ты задала вопрос: почему от президента мало что зависит? Я тебе свое мнение высказала. Согласна ты, не согласна – без разницы. Разговоры наши ничего в стране не изменят.
Слушай, Зин, раз уж мы про это заговорили, расскажи мне: что случилось с предыдущим редактором нашей газеты? А то все одними намеками об этом говорят.
- Ой, да не хочу я вспоминать…
- Ладно, расскажи! Интересно ведь!
- Да какой тут интерес… Полез товарищ, куда не следовало, ну и получил по полной программе.
- А подробнее?
- Подробнее… Ну, слушай. Году в восемьдесят шестом перевели его к нам откуда-то. По слухам – чуть не из Москвы. Фамилия его была – Чириков. Приехал без жены, но с дочкой. Лет пять девчонке, или шесть… В городе его хорошо приняли, комнату дали. Наверное, сверху звонили насчет него, просили пристроить. Начал он работать. Все предприятия обошел, с руководством, с людьми побеседовал. И понеслось! Такие статьи в газете выходили – всем тошно сделалось! Его сразу возненавидели. Начальство – за то, что сор из избы вынес, простые люди – за то, что он в своих ябедах на них ссылался, имена-фамилии без спросу, без разрешения указывал. И Пустов, и Налимов его не раз к себе вызывали. Уговаривали, просили успокоиться, взять себя в руки, гадостей в газету не писать. Только ему по фиг. Перестройка, мол! Гласность! Что хочу – то и кричу! Докричался.
Дело летом было. Не то июнь, не то июль – не помню уж… Пришел наш Чириков после работы за девчонкой в детский сад, а ему воспитательница и говорит: «Вашу дочку тетка забрала! Давно уже, больше часа прошло. Они Вас дома ждут. Торопитесь!»
Чириков, говорят, аж дышать перестал! Как, говорит, тетка? Какая тетка? Нет у меня сестер! Побежал домой - дочки там, конечно, нет. Он к Копейкину: «У меня дочь украли!» Тот внимательно с ним обошелся. Хотя Чириков и ругал полковника в газете нещадно, тот зла не держал. «Конечно»,- говорит,- «Объявим сей же час план «Перехват», «Вихрь–Антитеррор»… Какие у них там еще планы бывают – не знаю… В общем, ступай, милок, домой, не журись, найдется дочь твоя пропавшая. День проходит, два… Неделя… Милиция никак девчонку найти не может. Чириков все ждал – может проявится похититель? Позвонит, требования какие-то предъявит, выкуп потребует… Нет ничего! Ни звонков, ни писем. Полная неизвестность. Но милиция поиски не прекращала ни на минуту! Раз звонит Чирикову Копейкин (при мне дело было), и говорит: «Не иначе, как цыгане дочь твою увели! Ее теперь по всей стране искать придется! Но надежды не теряй, держись!» А Чириков – что! Губы раскиселил, по щекам слезы, только икает в трубку… В другой раз из милиции позвонили – детский трупик на городской свалке нашли. Приезжай, отец, на опознание. Чириков – в обморок. Потом, минут через пятнадцать – второй звонок: «У вас ведь девочка пропала? А нашли мальчика». Отбой, стало быть. За всей этой кутерьмой-нервотрепкой Чириков совсем газетные дела забросил. Ни строчки сам не написал, что другие писали – не читал… Ему - выговор «за халатное отношение к работе». Следом – второй! Из редакторов сняли, перевели в рядовые журналисты. Мужик совсем затосковал, заговариваться начал. Письма тревожные в КГБ писал: мол, в Савинке обнаружился центр заговора мирового империализма, кругом одни враги и вредители. Соседи на чокнутого писаку заявление в милицию отнесли. Просили оградить их от постоянных оскорблений: обзывал их Чириков сволочами и тварями, чуть что – с кулаками на людей кидался… А дочка через месяц нашлась! Бредет Чириков как-то домой, глаз не подымает, а она папу на скамеечке у подъезда ждет! Нарядная такая, ухоженная. В руках здоровенная мягкая игрушка – собачка на поводке. За поводок дергаешь – собачка лает. Собрал Чириков свои манатки, да в тот же вечер куда-то уехал. Даже трудовую книжку забирать не стал. Вот и все, что было…
- Н-да-а-а! Грамотно мужика опустили. И придраться не к чему. Профессионально!
- Да ладно тебе! Я ж говорю – нудный он был, злой. Такое про руководство писал – читать стыдно! Кто же терпеть будет? Никто его не любил.
- Зато сейчас у нас добрый…
- Добрый - не добрый, а получку вовремя получаем, без задержек. Доплата за то, надбавка за се… А то, что кричит – на то он и начальник. Нам дай волю – совсем на голову сядем!
На дворе заурчал автомобильный двигатель, по шторам метнулся белый свет галогенных фар. Зинаида скакнула к окну:
- О! Легок на помине!
«Вспомни говно – вот и оно…» - грустно подумала Лена.
По лестнице шаги. Ближе, ближе… Да прямо к их двери! Господи, помилуй!
Дверь резко открылась, Лена непроизвольно вздрогнула.
- Ты вот что, Бирюзова… Зайди-ка ты ко мне. Разговор есть.
Что-то неважно начальничек выглядит. Обычной самоуверенности нет, красные с перепою глаза в сторону отводит… Повернулся, пошел. Лена поднялась следом. На вопросительный взгляд Зинаиды недоуменно пожала плечами. Что ж… Чему быть – того не миновать.
Вошли в темный кабинет, редактор щелкнул выключателем. Лена огляделась. Да, здорово уборщица Наташка потрудилась: все отмыла, отскребла, вымела… Даже окно открыла, чтоб вонища вышла. Ну вот, теперь здесь жить можно. Студено только.
Начальник шагнул к окну, прикрыл фрамугу. Показал Лене на стул: садись! Она осталась стоять. Он пожал плечами, опустился в кресло. Достал пачку «Примы», вытащил сигарету. Покрутил в руках, помял, бросил на стол. Сцепил пальцы между собой, положил на них подбородок, поднял на Лену глаза.
- Может, сядешь все-таки?
Лена отрицательно помотала головой.
Он вздохнул, вылез из-за стола, встал за креслом, облокотившись на спинку.
- Как все-таки тяжело с тобой…
- Со мной?
- С тобой! Сколько лет на тебя смотрю – все удивляюсь. Ты как с другой планеты! И ты, и муж твой. Вроде, не дураки… А живете - не поймешь как. И ведете себя глупо. Все гордитесь чем-то, все нос задираете! Потому и нет у вас за душой ничего. Квартиру успели ухватить, пока завод дома строил, а обставить ее так и не сумели! Самого простого у вас нет – даже стираешь руками! А чем тебе гордиться? Тем, что шибко грамотная? Так неграмотные в тыщу раз лучше тебя живут: на машинах катаются, коттеджи ставят! Знаю, знаю – скажешь, что живете честно, не воруете. Да ведь другие тоже в большинстве своем не воры. Только за свою работу, за свою старательность у них и по службе продвижение есть, и денежку достойную получают. Но для тебя, честное слово, лично мне ничего делать не хочется!
- Почему? Я плохо работаю?
- Ты ведешь себя плохо!
Такого поворота Лена не ожидала и своего крайнего изумления скрыть не сумела.
- Что глаза вылупила? Да! Безобразно себя ведешь! Ты что думаешь – мне трудно тебе «Вы» сказать? Трудно по имени-отчеству назвать? Ошибаешься! Мне было б проще и приятней с уважением к тебе относится. Только нельзя к тебе с уважением, никак нельзя! Потому как не понимаешь ты простейшей вещи: вести себя нужно соответственно своему положению. Если ты подчиненная – веди себя как подчиненная. Руководитель это обязательно увидит, оценит, вывод сделает: раз человек свое место знает, он и другому его место указать сможет. Значит, ему можно доверить управлять коллективом. Вот тебе и карьера! Вот тебе и материальные блага! Но ты же этого не понимаешь! Уж который год я тебе на твоем же собственном примере показать пытаюсь всю глупость, всю бесперспективность твоего поведения! И все впустую. Все уходит, как вода в песок, ни черта не задерживается!
Шеф разволновался, зашагал из угла в угол, захлопал себя по карманам в поисках сигарет. Увидел – пачка на столе лежит, выдернул одну - выронил, выдернул другую, щелкнул зажигалкой. Выпустил белое облачко, перевел дух. Немного успокоился.
- Сегодня у меня люди были. То, что мы выпили – тебя не касается. Но люди большие. Люди нужные. И как ты при них со мной разговаривала? Что они обо мне теперь подумают? Да они меня задразнят теперь! Эх, ты-ы-ы…
Лена почувствовала, как вспыхнули у нее щеки, но сумела удержать себя в руках:
- А что они обо мне подумают? Как ВЫ со мной разговаривали? ВАМ самому не стыдно?
- Опять ты за свое… Тебе хоть кол на голове теши! Ты кто такая, чтоб о тебе кто-то что-то думал? Ты сначала достигни в жизни хоть чего-нибудь, а потом якай! Но ты ничего не достигнешь, ни-че-го! Потому что даже не хочешь советы слушать. Пойми, дурында: главное в этой жизни – это не твоя грамотность, не твои способности. Главное – вза-и-мо-от-но-ше-ни-я. Правильные взаимоотношения! А как ты взаимоотношения поддерживаешь? Я – принцесса, а все остальные мне до одного места! Можно так жить? Нельзя так жить. Вот ты и не живешь. Ты – существуешь. Да и существуешь-то условно, пока находятся такие доброхоты, как я. Другой бы на моем месте давно уж тебе пинка под зад выписал. А я терплю.
Знаешь, ты как ребенок, который ни в какую не хочет становиться взрослым. Тебя обидели – ты в драку! А во взрослой жизни драчуны не выживают. Выживают те, кто соблюдает установленные правила.
- Что ж это за правило – начальству зад лизать, а подчиненных давить и унижать?
- Это не нашего ума дело – кто и зачем такие правила установил. Только плевать на них никому не позволено. Ты думаешь – со мной хозяева иначе обращаются?  Точно так же, как и все остальные, лижу, по твоему выражению, зад.
- И Вам не противно это делать? И не противно этим хвалиться?
- Ты знаешь, противно. Но терпимо. А вот что до невозможности противно, так это каждый день наблюдать, как ты в нашей выгребной яме любой ценой пыжишься чистенькой остаться! Я, конечно, может быть, чего-то не понимаю, но мне уже пятьдесят! Да с хвостиком! Я жизнь не по книгам, а на практике изучил. Сколько живу – всегда так было: хочешь чего-то добиться – найди в себе силы чем-то пожертвовать. А ведь жертва-то, по сути, пустячная! Мужику надо всего лишь знать, с кем пить. А женщине…
- С кем лечь, так?
- О! Так ты, может, еще и не совсем безнадежна!
- Совсем. То, о чем вы сейчас говорили, называется «торговать честью».
- Да уж…
Нет, Елена, ты не думай… Я тоже читал про Павку Корчагина. Про Олега Кошевого сочинение в школе писал… Да сядь ты, в конце концов! У меня уже голова кружится из угла в угол мимо тебя шататься! Так вот… Ты Шварца читала?
- Что именно?
- «Дракон»
- Да.
- Как ты понимаешь, мы все служим Дракону. Только у нас ситуация еще запутанней: драконов местное население выводит прямо-таки в культуре! Выкормит, выпестует очередного монстра – и поклоняется ему. Если и сумеют заезжие Ланцелоты в лице федеральных властей снести ему голову, то людишки сразу из своего драконьего инкубатора новый эмбрион тащат. Два-три года – пожалуйста, новый Дракон! Это – Сис-те-ма! Ты понимаешь, о чем я?
- Кажется, да.
- Кажется… Ни черта ты не понимаешь. Были б драконы импортными, залетными – милое бы дело с ними повоевать. А как с родным чудовищем – да насмерть?
«Честью торговать»… Никому не хочется войны с родственниками. И наоборот – всем хочется сладкой и спокойной жизни. И если ради этого нужно лизать чью-то задницу – извольте! Но, по крайней мере, мои дети неплохо устроены, нормально питаются и хорошо одеваются. А твои ходят, как бомжата. Пальто за Васькой, ботинки за Мишкой донашивают. Думаешь, я не знаю, что тебе все наши работницы поношенные детские вещи отдают? А ты берешь, не стыдишься! И после этого еще о чести рассуждаешь. Интересно…
- Я не пойму – Вы меня вызвали, чтобы надо мной издеваться?
- Я тебя вызвал, потому что сегодня мне вдруг стало тебя до слез жалко! Я подумал – может, эта женщина просто находится в неведении? Вдруг она просто не понимает, где и среди кого она живет? Может быть, стоит открыть ей глаза - и она опомниться? И тогда, (конечно не сразу), но жизнь ее наладиться, и она хотя бы старость встретит по-человечески? Заработает себе нормальную пенсию… Хотя бы! Но, как я вижу, ты у нас борец идейный. Может, просветишь – в чем твоя идея?
Лена покачала головой:
- Нет у меня никаких идей.
- Ну, на нет – и суда нет… Значит, будем и дальше друг другу нервы мотать. Уйди с глаз моих…
Лена вернулась на свое место. Зинаида прикрыла за ней дверь:
- Зачем вызывал-то? Песочил?
- Нет.
- А о чем же вы беседовали? Что, снова интим предлагал?
- Да так… Разговор Фамусова с Чацким.
- Что-то фамилия знакомая… Фамусов – это который дом на болоте строит?
- Нет, он с поселка.
- А ты тут при чем?
- Как выяснилось, ни при чем… Время – пять. Давай домой двигать, что ли?

Глава седьмая. НЕРВЫ

На улице тьма и мороз. В воздухе висят бесчисленные ледяные пылинки. Невидимые глазом, они создают забавный оптический эффект: затеняют все окружающие предметы почти до полного исчезновения, а свет редких фонарей вытягивают длиннющими вертикальными лучами – вверх и вниз. Лена подняла голову к безоблачному черному небу. Так и есть: крупные и мохнатые зимние звезды тоже вытянули свои лучи в струнку, строго в одном направлении. Интересно, как это получается? Поляризация? Интерференция? Дифракция?
- Ой!
Загляделась Лена на небесные чудеса, да и налетела с разгона на встречного прохожего!
- Извините, ради Бога!
- При-вет!
Сергей. Стоит, улыбается в потемках, сумочкой-барсеткой поигрывает.
Сердце грохнулось куда-то вниз, спряталось в кишках перепуганной мышкой, потом рванулось вдруг вверх, прямо сквозь горло, чуть о зубы не стукнулось! Хотела кивнуть, да бежать от него скорей, только мышцы как-то задеревенели, слушаться перестали. Кивок получился – не кивок, скорее поясной поклон паралитика, а убегание больше на ковыляние перекормленной утки походило.
«Ай! Ай! Ай! Мама! Только не оглядываться… Не оглядываться только…» Завернула, наконец, за угол, одной рукой за мерзлую грязную стену схватилась, другой – за сердце: тихо, тихо, уймись! Что ж ты прыгаешь так? Того и гляди, ребра поотлетают… Перепугалось? Нельзя так. Нельзя…
Опять навалилась слабость. Ноги не идут – хоть в придорожный сугроб садись. Зубы чечетку бьют, руки трясутся. Домой бы, да в постель… Горячего бы чаю! Только как в таком состоянии – домой? Надо сначала в себя прийти, успокоиться. Побрела ледяной улицей в обратную от дома сторону. Слева, справа магазинчики витринами манят: заходи, погрейся! Зашла в продуктовый – все равно к ужину что-то взять нужно. Продавщица постоянную покупательницу узнала - кивнула, улыбнулась. Лена сквозь слезы улыбнулась в ответ.
- Курочек сегодня утром завезли, только что с фабрики, замерзнуть толком не успели! Возьмете?
- Да, пожалуй… Одну.
Продавщица аккуратно достала из фризера заиндевевший пакетик, положила на весы:
- Сто два рубля.
- Сколько?
- Подорожали курочки. Семьдесят два рубля за кило.
- Бог с ней, давайте. Первое из чего-то варить надо… И сосисок граммов пятьсот-шестьсот. Еще черного хлеба буханку и турецкий батон.
- Сто пятьдесят восемь.
Лена порылась в кошельке, наскребла требуемую сумму. Вот елки зеленые! И кошелек пустой, и ничего толком не купила. Два раза щи сварить, три раза позавтракать семье влегкую – а двухдневного жалованья как не бывало. Работаем на одну еду, и той не вволю… Пошарила в куртке по карманам, нашла еще одну пятидесятирублевку:
- Еще сыр, пожалуйста. Граммов двести.
Сгребла сдачу, уложила продукты в сумку. Ну вот: покупки сделала, отогрелась, можно домой отправляться.
Вышла на улицу. Ух, как морозит! Скорей-скорей в тепло, скорей-скорей в уют!
- Елена Петровна, а Елена Петровна! Ну Вы и бегать – не догонишь!
Обернулась – Димка, муженек ненаглядный. Уши у фуражечки распустил, воротник поднял, нос синий… Мерзнет, лысик пузатенький!
- Догонишь – значит поймаешь. Не догонишь – согреешься… - Лена улыбнулась и протянула благоверному сумку. – Поухаживайте за дамой, кавалер!
Дима галантно предложил жене локоть:
- Прошу, сеньора!
Лена сделала книксен и сунула руку мужу в карман – там теплее. Чинно пошли по дорожной обочине: хрупкая, стройная Лена и муж-колобок. Дима идет гордо, не торопясь: полюбуйтесь – что у меня есть! А Лена от нетерпения чуть не подпрыгивает – быстрее бы до дома добраться.
На лестнице опять темно. Когда же, блин, перестанут лампочки воровать? Того и гляди через ступеньку перецепишься, да носом в бетон… На пятом этаже раскрылась настежь дверь, яркий свет из прихожей пробил тьму до самого низа. Санька свесился через перила, улыбка до ушей, очки в полумраке светят, как глаза у кота:
- А я вас услышал, по шагам угадал!
- Закрой дверь, чудо! Избу выстудишь! – Дима прикусил губу, чтоб не рассмеяться и нарочито строго погрозил младшему пальцем. Тот пропустил замечание мимо ушей:
- Мам, а ты чего купила?
- Как обычно: свеженькой осетринки, копченого мяса… Икра черная, икра красная, икра заморская – баклажанная…
- Кончай гнать-то! Сыр купила?
- Купила.
- А колбасы?
- Да.
- Ура!
Родители, наконец, добрались до верхней площадки. Дима легким пинком направил Саньку внутрь, поклонился супруге:
- Не соблаговолит ли миледи осчастливить сей дом…
Лена ухмыльнулась, вошла мелкими шажками, оттягивая двумя пальчиками резинку куртки - будто кринолин придерживает.
Показался Евгений.
- О, мама с папой пришли!
- Как у нас дела в выпускном классе?
- Нормально.
- Хорошо, ждем пятерок по всем предметам.
- Мама, лучшее – враг хорошего. Четверка - тоже неплохая оценка.
- Но-но-но! Какие такие четверки? Молодой человек, приготовьте, пожалуйста, ваш дневник. Что-то я его давненько не видела.
- Ты бы хоть разулась сначала. Куртку сняла бы. А дневник – вон он, в сумке. Никто его не прячет, доступен всем и каждому. И потом, ты может и не голодная, но если мне сейчас же пожрать не дадут, клянусь - Саньку съем!
Санька выскочил из спаленки, как чертик из табакерки. Пальчики веером развел, типа - крутой бандит, тощий пупок вперед себя выставил:
- Чего-о-о? Какие дела, братан? Я ж тебя одной левой, козленок!
Евгений молча взял братца за штаны и на вытянутой руке, как котенка, отнес на кровать, мягко ткнул лицом в подушки. Вернулся к матери:
- Ну, так как, ужин сегодня предвидится?
- Жень, ты давно из школы пришел?
- Давно!
- Ну и приготовил бы чего-нибудь себе и нам всем!
- Из чего? Ты же денег не оставила, холодильник пустой. Картошки в мундире наварить да с квашеной капустой подать? Сейчас какой век – не двадцать первый, случайно? Может быть, не будем питаться, как крепостные в людской возле барского дома? Может, будем есть нормальную еду?
- О-о-о… Ты губы-то с полу подбери! И какая же еда для Вашего благородия нормальная? Анчоусы в винном соусе, люля-кебаб, корнишоны?
- Анчоус – это килька, люля-кебаб – котлета, а корнишон – огурец! Ничего экзотического – простая, нормальная еда. И нечего ехидничать.
- До чего же ты умный – даже тошно…
Из кухни выглянул Дима, он уже переоделся и нацепил передник:
- Хватит пререкаться, еда уже готовится.
Женька живо заинтересовался:
- А что будет, пап?
- Как что? Картошка! Вот, чищу уже…
Женька весело рассмеялся. Лена тоже заулыбалась. До Саньки юмор не дошел. Он подлетел к отцу:
- Какая картошка?
- Вареная.
- Ну-у-у… Лучше жареная!
- Жареная была вчера.
- Е! Была! И фиг ли толку? Ты ж туда лука навалил – невозможно жрать было!
- Александр Дмитриевич, а не пошли бы вы… уроки делать, например! Или Вам нужен пендель для скорости?
- Ша! Че за наезды, пахан? Нашли лоха - уроки учить!
Дима грозно развернулся в Санькину сторону. Тот моментально изменил выражение лица на умильно-елейное, сложил на груди ручки и залепетал сладким голоском:
-Конечно, конечно, папочка! Сейчас же все сделаю! Буду писать старательно и красиво, синей-синей пастой на белой-белой бумаге, потом сбрызну духами и принесу Вам на проверку! Чего не сделаешь, чтобы Вас порадовать, чтобы Вы могли гордиться Вашим сыночком, чтобы могли хвалиться им перед соседями и… Ай!
Все-таки схлопотал Санек затрещину. Отошел в сторону, почесывая затылок:
- Детей нельзя по голове бить! Так весь ум выбить можно!
- Не переживай, тебе это не грозит.
Лена слушала  треп мужиков вполуха, погруженная в свои мысли. Она закрыла дверь в «зал», чтобы создать хотя бы иллюзию уединенности, не торопясь переодевалась в домашние обноски и думала, думала…
«Если б невозможное было возможным, если б Сергей любил меня и предложил мне быть его женой, то… По всему выходит, что это было бы самое ужасное из всего, что только могло случиться! Мне пришлось бы выбирать: семья или он. А как тут выбирать? Что в этом случае  вообще можно сделать? Каким образом? Ну ладно, пусть еще одно невозможное было бы возможным: пусть у меня было б очень много денег! И я смогла бы купить комнату, и в этой комнате мы бы с Сережей поселились. Как бы я сумела жить с ним, вести хозяйство? Только от одного звука его голоса у меня делается сердцебиение, от одного его присутствия в душе начинается шторм и я полностью теряю самообладание! Разве смогла бы я сказать ему: «Сергей, помоги мне развесить белье!» Или: «Вымой посуду!» Никогда! Никогда!
Да. Как ни крути, привязана я насмерть. Дергаться бесполезно – только себе и детям больней делать. Что ж, буду тихо доживать свой век, возле опостылевшего мужа. Все терпимо, кроме одного – спать с ним! Проститутки это хотя бы за деньги делают, а мне приходится бесплатно… Пока я окончательно с Сережей не порвала, переносить мужа было легче. А сейчас – просто убила б! Как, все-таки, это тяжело…
Если попробовать рассуждать здраво, не понятно – зачем я вообще Сергея в свою жизнь впустила! Только какие тут могут быть здравые рассуждения? Любовь! Шизофрения с паранойей… Уж такая шизофрения! Уж такая паранойя…»
Прошла в ванную, умылась, отрепетировала в зеркале доброжелательную улыбку, явилась к мужу:
- Заждались? Кыш от раковины – сама дочищу.
- А мне что делать?
- Отдохни. Или вон, сосиски свари!
- Сосиски вместе с картошкой сварятся.
- Как скажете…
Золото – не муж! Кому бы подарить это сокровище? Изумительная уживчивость плюс удивительная бесконфликтность, плюс помощь в хозяйстве, плюс незаменимая нянька и учитель для детей, плюс… Черт! Одни плюсы… Плюнуть не на что…
Оставшийся без занятия Дима навалил перед собой на столе кучу разнокалиберных кухонных ножей, вооружился набором брусочков и принялся доводить режущий инструмент до бритвенного состояния. Делал он это до того старательно и самозабвенно, что незаметно для себя приоткрывал рот и вываливал язык. Очень забавно было в этот момент наблюдать его со стороны. И сам процесс заточки заслуживал внимания: когда работу делает настоящий мастер – это всегда интересно!
- Ну, етитская сила!
Загляделась на мужа, забыла, что в руках специальный картофельный ножичек, - предмет, пользующийся особым вниманием великого точильщика, и – пожалуйста! По фаланге большого пальца – розовая волосяная ниточка глубокого разреза. Пальчиком шевелишь – открывается и закрывается, как маленький красный ротик. И кровь, кровь… Течет, как из самовара.
Дмитрий бросил свои ножи, кинулся к аптечному шкафчику, капнул на ватку йод, приготовил стерильный бинт:
- Давай ручку скорей - полечим!
Лена, морщась, молча терпела неприятную процедуру. Да уж, покалечилась капитально. Хотела щи сварить, постирать… Картошка к ужину недочищена… Тьфу, блин!
- Я не нарочно, честное слово!
- Не переживай! Сам все доделаю. Две картофелины только осталось…
- А обед на завтра? И стирка в тазу горой…
- Да ладно! Пустяки. Как, не туго завязал?
- Нет, хорошо. Спасибо.
- Не за что, носите на здоровье.
Пошла в комнату к мальчишкам. Женька с книжкой на кровати растянулся, Сашка за столом сгорбился, лопатки крылышками растопырил – с письменным английским воюет. Постучала легонько пальцем по позвонкам: выпрямись! Заглянула ему через плечо:
- Это у тебя черновик?
- Чистовик…
- Ничего себе! Кошмары на улице Вязов. Ты хотя бы теоретически знаешь, что такое аккуратность?
- А что тебе не нравится?
- А тебе самому это нравится?
- По-моему, все нормально. Ошибок нет.
- Ты считаешь, этого достаточно? Учителю просто обидно будет проверять такую мазню. У тебя буквы ростом одна от другой вдвое отличаются! Валяются на строчках, как пьяные – одна влево, другая вправо падает! Одна тощая, другую пять раз зачем-то обвел - клякса, а не буква! Пиши заново. И старайся! А то третий, четвертый раз будешь переписывать, пока не сделаешь добром!
Санька засопел, как обиженный ежик, но спорить с матерью не решился. Она – не отец, чваниться не будет.
Повернулась к Женьке:
- Молодой человек, Вы обещали показать Ваш дневник.
Евгений неторопливо поднялся, достал из сумки дневник, протянул матери. Полистала – в основном пятерки. Четверки редкие, троек нет совсем. Заглянула в грустные глаза сына:
- Молодец! А о чем тоскуешь? С девочками проблемы?
- Проблемы с ужином… Жрать охота, как из ружья!
- Папа скоро позовет. Так как у нас с девочками?
- У тебя мания… Мне бы школу закончить, в институт бы поступить сначала… Вы с отцом, как известно, платить за мое образование не собираетесь. На вступительных экзаменах придется мне быть лучше всех, чтоб ни у кого рука не поднялась меня срезать. А как мне быть лучше всех, если на хороших репетиторов у вас тоже денег нету? Так что подумай сама – до девочек ли мне сейчас…
- Бедный мой сыночек, у тебя совсем взрослые заботы!
- Во-первых, я и вправду взрослый. Во-вторых, мои заботы – результат вашей беззаботности.
- Не говори так! Мы с отцом делаем все, что можем! Мы честно работаем, все, что делаем – только для вас.
- Я вижу… Только иногда думаю – может быть, вам стоило бы как-нибудь попробовать немножко пожить нечестно?
- Этого нельзя пробовать! Один подлый поступок – и ты подлец навсегда!
- Да уж… Дорого мне ваша принципиальность обходится. Приходится упираться всерьез.
- Зато специалист из тебя выйдет настоящий. Ты умеешь учиться, ты умеешь работать.
- Боюсь я, не дадут мне такой возможности – учиться. Забесплатно только в воинские части с радостью принимают, там сейчас острый дефицит мальчиков для битья.
- Нет, нет, что ты! Ты пойдешь в армию после института, офицером!
- Скорее всего – вместо института. Рядовым.
- Боже мой, сынок! Да кого же и учить в институтах, если не таких, как ты! Обязательно тебя примут, я просто уверена!
- Мне бы твою уверенность… Родители одноклассников еще до Нового года в ВУЗах места закупили. Отвалили по шестьдесят тысяч. Как бы за подготовительные курсы. Да только наши пацаны на этих курсах даже не показывались: а на фига? И так на вступительных экзаменах все будет чики-пики. А я себя чувствую, как безбилетник в поезде – того и гляди: придет контролер, да и выкинет меня на первом же полустанке.
Лене захотелось встать перед детьми на колени и вымаливать у них прощение. В горле застрял жесткий ком, который никак не удается проглотить… Слезы, слезы! Молча обняла сына, прижалась к его груди. И вправду – совсем мужик! Оттолкнула, выбежала вон, оставив растерянного Женьку хлопать глазами – что это с матерью? Шмыгнула в ванную, порезанную левую руку за спину спрятала, правой бросает в лицо горсть за горстью ледяную воду, сама трясется в беззвучных рыданиях. «За что, за что, Господи? Кому я сделала плохое? Я что – хочу от жизни невозможного? Почему все у меня наперекосяк, что я не так делаю? Бедный Женя! Ну как ему помочь, как уберечь, как спасти? Продать кому-то свои почки, сердце, глаза?
Дура! Дура! Дура! Беды еще нет, а ты уже воешь, уже с ума сходишь! Не поступит в институт – поступит в техникум. Будет в общей сложности не пять, а восемь лет учиться. Ничего! Парень с головой, пойдет после техникума в институт по своему профилю, устроится на работу. Только обязательно надо ему ехать в Москву. Только там – учеба, только там – работа! Только там – перспектива. А из местных ВУЗов дорога одна – назад, в Савинку. Так даже лучше. Пока учится – женится, опять отсрочка… А там, гляди, и совсем минует его Чеченской мясорубка!»
Всякий раз, когда в присутствии Лены поднимались околоармейские темы, на нее нападала трясучка. Что ж вы думаете – два сына! Про армию такое рассказывают – волосы шевелятся. Да и при чем тут чужие рассказы? Соседский парень успел Родине только четыре месяца послужить – загремел в госпиталь с язвой. После операции комиссовали, теперь никуда на работу устроиться не может – кому нужен такой дохляк? В соседнем подъезде – еще чище: пацан умница, гитарист, голос отличный, а приказали платформы с плитами разгружать, слегка придавили неопытному грузчику левую руку. Обратился он к сержанту, тот только хмыкнул: не шлангуй, мол, вкалывай! К вечеру пальцы распухли, почернели. На следующий день оставил хирург бедняге на руке один мизинец – играй, музыкант! У подруги сына «деды» до того замучили – парень нарочно без маски арматуру варил дуговой сваркой, глаза себе выжег. Говорит – выхода не было. Опускали, унижали, как в тюрьме. И способы унижения - те же. А уж Чечня…  Савинка – городок маленький, а сколько гробов оттуда приняла! А сколько калек! А те, кто выжил и цел остался – те у Ильяса в бригаде. Ломает война души мальчишек, в мозгах у них что-то сдвигается. Под пулями они героями были, и здесь их на подвиги тянет.
Не хочет Лена сыновьям такой доли, никак не хочет! Неужели не понимают те, кто правит страной: не каждый мужчина – солдат? Какой прок в штыковом бою от хлипкого задумчивого очкарика? Убьют его мгновенно, да и только… А дай этому очкарику возможность образование получить, а потом возможность на своем месте работать – так эти очкарики чудеса творят! И на производстве, и в науке, и в искусстве… Все люди разные: кому алгебра – темный лес, он лучше с удовольствием в строю помарширует, другому наука – семечки, а армейская неволя – хуже смерти. Да по большому счету, сейчас любую войну в конечном итоге именно эти очкарики и выигрывают! Страны, где людей умных, думающих, способных используют не в качестве грубой силы, а по их прямому назначению, имеют самые лучшие армии! И вооружены эти армии самым лучшим оружием.
Дай Елене волю – она до бесконечности будет рассуждать о глобальных проблемах войны и мира. Вот потому-то, наверное, ей никто воли и не дает. И рассуждений ее никто не слышит.
«Ну вот. Кажется, успокоилась. Надо все же возле мужа потоптаться. Хоть вид поделать, что пытаюсь ему помочь».
Прошла на кухню. У Димки процесс в самом разгаре: в большой кастрюле он куриный бульон заварил – кипит, парит! На сковороде лук и морковь тушатся для борща, в маленькой кастрюльке картофелины с сосисками бурлят. А на последней, четвертой конфорке – чайник крышкой позвякивать начинает. И когда он только успел так развернуться? Чудеса! Только Лена к таким чудесам привыкла, не удивляют они ее.
- Чем помочь?
- Хлеб порежь… Хотя, нет! Пусть Женька режет. Налови в банке огурцов. Сосиски пора вынимать… Только не ошпарься! И сразу их под холодную воду, а то шкурка с них плохо сходит. Картошке еще минут пять покипеть надо, я потом ее сам по тарелкам разложу. Масло достань из холодильника…
 Женька уже тут как тут! За ним Санька хвостиком – где тут кормят? Зрение у обоих слабое, зато слух просто невероятный! Слышат, наверное, как неподвижный воздух молекулами шуршит. Отец тут же братьев к делу приставил. Старшего – хлеб резать, младшего – посуду расставлять, комплектовать приборы ложками-вилками.
Наконец, уселись.
Дмитрий подмигнул жене:
- У тебя там грамм сто еще осталось!
Лена перепуганно замахала рукой:
- Нет! Видеть не могу, нюхать не хочу!
- Ну-ну… Наше дело – предложить, Ваше – отказаться.
- Я теперь никогда пить не буду. Весь день умирала.
Дима рассмеялся:
- Я себе даю зарок:
  Слышите, заразы?
  Все! Не буду больше пить!
  До другого разу…
Поулыбались.
Женька засунул в рот картофелину целиком, с трудом пошевелил челюстями, попытался проглотить. С третьей-четвертой попытки это ему удалось.
- Мам!
- Что?
- К выпускному деньги собирать начали.
- Сколько?
- Две.
- Сколько???
- А что ж ты думаешь? Столы накрыть, подарки купить, цветы… Пригласительные билеты в типографии заказать, фотографа, видеосъемку, музыкантов нанять… Много всего напланировали!
- Елки зеленые…
Дима успокаивающе похлопал супругу по руке:
- Не переживай. Мне разрешили в отпуск не ходить, компенсацию взять. Как раз - за костюм расплатимся, на выпускной сдадим. А Женьке на поездку в Москву – займем.
- А потом он там на что жить будет?
- Справимся. Картошки хватит, а без сосисок можно обойтись. Вспомни, как в девяносто втором, в девяносто третьем бедовали, а ничего! Живы, здоровы.
Лена скрипнула зубами:
- Мы когда-нибудь будем жить по-человечески?
- Это ты меня спрашиваешь?
- А у кого мне спрашивать? Ты – мужчина? Ты – добытчик? Или кто?
- Мне что, воровать идти?
- Мне до лампочки – куда тебе идти! Ты сам не видишь, что так жить невозможно? Другие мужики крутятся: торгуют, что-то строят, на заработки ездят! А ему ничего не надо! Сидит, блин, целыми днями в кнопочки тыкает! Это что – работа для мужика?
Димка помрачнел. Повозил вилкой в тарелке, посопел, отложил вилку в сторону.
- Ты же знаешь – нельзя мне на заработки. Прижмут почки – я без врачебной помощи за полдня сдохну. И на стройку нельзя. И на базар. И вообще, я кроме компьютерных дел мало что умею.
- Ах, как мы оправдываться научились! Бедненький! Пожалейте убогого, люди добрые! - Лена чувствовала приближение приступа неконтролируемой ярости и уже не знала, сумеет ли вовремя остановиться.
Дима поднял на жену полные боли глаза:
- Давай об этом чуть позже?
Та набрала полную грудь воздуха, медленно, с шипением, выпустила сквозь плотно сжатые зубы. Тем не менее, промолчала.
Мальчишки, заторопились доесть свои порции до того, как разразится гроза. Глотали куски, как крокодилы – не жуя.
- Саша! Женя! Ешьте нормально, на вас даже смотреть противно! Неужели нельзя кушать аккуратно - по-людски, а не по-собачьи?
Лена порывисто встала, отошла к горке с посудой. Нервно зазвенела бокалами, приготовила всем чай. Саньке – поменьше заварки, себе – тоже, Женьке – побольше, Димке – полбокала. Расставила бокальчики перед каждым, рядом чайные ложечки раскидала, в центр стола брякнула сахарницу – пейте! Резко уселась на свое место, неловко махнула рукой, перевернула свой бокал с кипятком себе же на колени.
- И-и-х-х-х-х!..
Вскочила, запрыгала с выпученными глазами, зашипела, стряхивая с одежды горячие капли.
Дима смотрел на жену с жалостью, сокрушенно качал головой. Братья ошеломленно раскрыли рты: что это сегодня с матерью творится? Сама весь вечер про аккуратность талдычит, и сама же то руки себе до костей полосует, то кипятком шпарится! Полная непонятка…