Долгий день короткой жизни гл. 8-9

ИНТЕРЛЮДИЯ  ВТОРАЯ

Что любовь с людьми делает! Перестают они замечать окружающий мир, ко всему интерес теряют, буквально слепнут и глохнут. Да и как может быть иначе? Если в душе скрипки запели – ничего, кроме этой музыки, влюбленные уже слушать не желают…
Отработала Лена в школе полгода, и каждый день – праздник! Детям на занятиях интересно, вопросами сыплют: это как, это почему? Как человечка на экране нарисовать, как заставить его бегать? А пусть компьютер задачку по алгебре решит, а пусть сочинение напечатает… Для каждого Лена минутку найдет, доходчиво объяснит непонятное, программу написать поможет, на ошибки укажет, результаты проверит… Но праздник, конечно же, не в этом! У праздника имя есть – Сережа! Сергей Викторович. На занятиях - он самый прилежный ученик. Каждое слово ловит, во все вникает, все записывает. Детей отпустят, вдвоем останутся,- у Павлина уж на отдельном листочке целый список вопросов готов. В справочники зароются - и два, и три часа подряд неясности по косточкам разбирают, ответы ищут. А уж если симпатичный мужчина остался наедине с любящей его женщиной, то волей-неволей разговор их с научных вершин на другие, земные, темы сползает.
Что про Лену говорить – с ней сразу все ясно было. Смотрела на Сергея, как на сошедшее с облаков божество. Всякий раз, когда он уделял ей повышенное внимание, Лена приходила в щенячий восторг. Его вежливые комплименты неизменно заставляли ее смущаться и краснеть, она начинала оправдываться: «Да это старое платье, я его подновила только…», «Да это я просто чуть волосы подкрасила, стрижку подравняла…» Иногда он тихонько брал ее руку в свою и нежно гладил, перебирал ее пальчики своими, щекотал ладошку, как делают с маленькими детьми, припевая про «Сороку-Ворону…» Тогда оба почти переставали дышать и Лена слышала, как колотится его сердце, а он, наверное, слышал ее… Шагнуть чуть дальше ни он, ни она не решались. Во-первых, оба оказались воспитанными в строгих правилах и нарушить эти правила походя, с наскока, и ему, и ей казалось невозможным. Во-вторых,- школа есть школа. Две тысячи любопытных глаз, две тысячи чутких ушей… Да и вообще,– городок маленький, все на виду, как в деревне. Попробуй, остановись на улице с чужим мужчиной поболтать – к вечеру твоему мужу с десяток ревнительниц морали прямо на работу позвонят! Расскажут все, что было, добавят чего не было… Советов надают: как лучше детей да имущество поделить! Димке такие звонки часто случались, он и внимание на них перестал обращать. Спросит только: – Кто говорит? Отвечают: - Какая разница? Он тут же трубку и вешает. А потом жене со смехом эти сплетни пересказывает: дескать, вот что про тебя в народе говорят, как тебе не ай-я-яй! Выходило, что как ни крути, а ни о каком адьюльтере и речи не могло быть.
Шло время… Как-то Сергей Викторович пожаловался: на носу очередная аттестация учителей, ему нужно готовить большую аттестационную работу. В короткие сроки требуется написать объемистый реферат, посвященный методике преподавания информатики. Но опыта мало! Хорошая работа не получится. А нужна именно хорошая! Тогда можно будет баллотироваться на более высокую категорию – престижно, да и в деньгах разница существенная. Лена поняла его жалобу как просьбу о помощи. Выбрала заведомо беспроигрышную тему, перерыла кучу Димкиных учебников, руководств и справочников, за считанные дни подготовила рукописные черновики и отнесла Павлину:
- Вот! Здесь все, что нужно. Чуть подкорректируешь под себя – и твоя работа будет лучшей!
Сергей Викторович перелистал стопку мелко исписанных страниц, поднял на Лену взгляд печального ангела:
- Большое тебе спасибо! Я в неоплатном долгу. Но…
- Что – но? – испугалась Лена.
- Работа должна быть напечатанной, рукописи совершенно не котируются. А из меня печатник…
У Лены будто камень с души упал:
- И только? Пустяки какие! Ты мне только образец для оформления дай или так, на словах скажи. Через неделю будет у тебя книжка. С картинками!
Настучать на компьютерной клавиатуре три десятка страниц – труд не велик. Полчаса – страничка готова. Гораздо сложнее обстояли дела с многочисленными схемами, графиками и поясняющими рисунками. Сканера в классе не было, приходилось рисовать мышкой. Такая морока! Тем не менее, к сроку, который сама и назначила, Лена успела. Распечатала, еще раз просмотрела тексты на бумаге. Что ж… Серьезный, грамотный труд. И смотрится солидно. Счастливая, побежала в магазин канцтоваров, выбрала самую шикарную и дорогую папку-скоросшиватель - кожаную, благородного темного цвета. Вот теперь – все! У Сережи будет научная работа, достойная его самого!
Когда Лена торжественно вручила ему свой подарок, Павлин до того расчувствовался, что даже прослезился:
- Дай, я тебя расцелую! – и чмокнул в щеку влажными прохладными губами.
А Лена? Что – Лена… Ее работу приняли благосклонно, она даже понравилась. Это ли не повод для счастья? Никаких других наград для себя она и не ждала. Пусть только любимый Сережа станет хоть чуточку счастливей, а уж ради этого она готова хоть на плаху, хоть в костер.
Пришлось, правда, еще два вечера посидеть над текстом - уже вместе с Сергеем Викторовичем. Объясняла ему непонятные места, растолковывала хитрые алгоритмические трюки, демонстрировала работу программ. Павлин был, как всегда, доброжелательным, старательным и дотошным, но Лена безошибочно чувствовала в нем какую-то обиду, даже злость. Чувствовала, - и старалась, изо всех сил старалась успокоить, растворить копящуюся в его душе черноту своей добротой и покорностью. Она очень хорошо помнила собственные ощущения во время Димкиных «уроков» и смертельно боялась обидеть любимого нечаянным словом, неловкой фразой, насмешливым взглядом, неверно понятым жестом… И все извинялась, извинялась, извинялась…
Как бы там ни было, работу свою Павлин блестяще защитил, вожделенную категорию получил без проблем. Лена была на седьмом небе! И ей казалось, что уже ничто не может омрачить ее счастья. Последовавшие затем события показали, как она ошибалась.
А произошло вот что. С некоторых пор Лена вела занятия в своем кружке одна – Павлин оставлял ей ключи, а сам заходил редко и ненадолго. В тот день он не появлялся совсем. Зато пришел директор. Вызвал Бирюзову в коридор, отошел к окну. Отводя глаза в сторону, виновато произнес:
- Мне неприятно Вам это говорить, но нам придется с Вами расстаться. Лично у меня никаких претензий к Вам нет. Однако у нас сложное положение – отдел образования уменьшил финансирование внеклассной работы. Первый квартал мы еще как-то выкручивались, но сейчас… Поймите – школе просто нечем Вам платить.
Лена огорчилась:
- Но я не закончила программу курса! Я не успела дать весь необходимый материал! Жалко – детям так интересно… Разрешите мне закончить работу, я не могу бросить начатое дело на полдороге. Согласна работать бесплатно.
- Елена Петровна! Что за детский сад! Я жду от Вас заявление сегодня до семнадцати, – и ушел.
Лена не знала, что делать. В отчаянии она решилась на последнюю крайность – пошла в учительскую и позвонила Павлину домой. К телефону подошла жена.
- Будьте добры, Сергея Викторовича можно?
- А кто его спрашивает?
- Это коллега по работе, мы работаем в одном кабинете, только в разные смены.
- Ах, вот как… Елена Петровна?
- Да…
- Хотелось бы мне на тебя полюбоваться, дрянь! Посмотреть, что ты из себя представляешь! Мой кобелек от тебя просто в восторге…
Голос неожиданно сменился мужским – Павлин, очевидно, отобрал у жены трубку:
- Да, алло…
- Сергей Викторович, меня увольняют!..
- Сожалею, Елена Петровна… Здесь я бессилен. Я же не начальник. Я работаю простым дураком.
На «заднем плане» Лена слышала крики его жены, которая рвалась к телефону:
- Пусти меня, кобелина! Сучий потрох, погань вонючая! Дай я этой проститутке все в глаза выскажу! Дай, мразь, я…
Короткие гудки.
Лена ощущала себя так, будто ей на голову вылили ведро, которое зачерпнули из выгребной ямы. Она никак не могла понять, что произошло, в чем она провинилась. Неужели ее чистая и светлая любовь, не запятнанная грубыми плотскими отношениями – преступление? «И как его жена об этом узнала? Ей что-то сказал Сергей! Но что он мог ей сказать – ведь между нами ничего не было? И зачем? Боже мой! Боже мой!»
Ей стало горько и безразлично – да черт бы все побрал - школу, детей, болтунов-мужиков, их чокнутых жен, урезанный бюджет, увольнение! Пропади все пропадом! Села за стол, взяла листочек в клеточку, одну из множества валяющихся на столе ручек: «Директору Савинской муниципальной средней общеобразовательной школы №…» Подпись, дата.
Вернулась в кабинет, отпустила расшалившихся без присмотра ребятишек. Натянула куртку, переобулась в сапоги. Собрала в пластиковый пакет свои вещи: планы и конспекты к занятиям, методички для практических занятий, справочники по языкам, дискеты и «стеклянки»-СD, добытые Димкой по ее просьбе. Потом подумала и разложила все по своим местам – Сереже эти материалы обязательно понадобятся. Закрыла кабинет, спустилась на первый этаж, прошла к директору, молча положила на стол заявление. Тот вскользь просмотрел текст, кивнул, отложил листок в сторону:
- Ключ от кабинета.
Положила на стол ключ.
- Завтра к одиннадцати зайдите к бухгалтеру – получите расчет. Всего доброго.
Вышла во двор, огляделась – неужели не придет, не попрощается? Никого. Поплелась домой побитой собакой. Дома встретил Дима:
- Что-то Вы сегодня рановато, сударыня!
- Уволили.
- Что? Ты шутишь?
- Не шучу. Сокращение бюджета. Им нечем мне платить.
- Ни фига себе! А мы так старались, из шкуры лезли… Ну, ничего! Бывает. Ты теперь специалист неплохой, сможешь запросто работать в какой-нибудь конторе даже системным администратором. Найдем тебе место, не переживай.
Утром следующего дня Лена пришла к Павлину прямо на урок, до звонка простояла у окна в коридоре. Думала – в перемену удастся поговорить. Не удалось. Павлин выпроводил один класс, тут же впустил к себе другой. Он с ней, конечно, поздоровался, но ни одной секунды уделить не сумел – дневники, тетради, журнал… Всю перемену честно отсидела в уголке сиротой казанской, наблюдала как Сереженька трудится, старается. Со звонком встала, вздохнула, вышла. Что ж, одиннадцать доходит, пора к бухгалтеру.
Школьный бухгалтер, полная женщина неопределенного возраста, заулыбалась, увидев Лену, встала со своего места, радостно закивала:
- Проходите, пожалуйста! Все-все готово!
Пошвырялась в гроссбухах, нашла нужный.
- Вот. Здесь и здесь распишитесь. А вот денежки, пересчитайте. Хотя, было бы что считать! - сочувственно улыбнулась. – Жаль! Очень жаль, что Вы от нас уходите. Мой сын просто без ума от Вас и Вашего предмета. Что ж! Сергей Викторович тоже, говорят, неплохой учитель…
- Что? – не поняла Лена.
- Я говорю: Павлин тоже неплохой учитель. Ведь он будет после вас вести кружок и факультативы. Все Ваши часы он берет себе.
- Э-э-э… А! Ага… - Лена потрясла головой, тщетно пытаясь уложить полученную информацию на положенные полочки. Но для этих сведений полочек в голове не находилось! Информация клубилась в воздухе вокруг нее, но мозг отчаянно ее не впускал: «Нет, нет! Не может быть! Этого просто не может быть! Ну что за глупости, здесь какая-то ошибка! Я что-то не поняла. Сергей берет мои часы? Но ведь часов нет, их сократили, и нет денег, чтобы за них платить? Поэтому меня уволили? Или нет? Я написала заявление об увольнении по собственному желанию… Боже мой, я ничего не понимаю, ничего!»
Побрела пустым гулким коридором - середина четвертого урока как раз,- в мыслях каша, неразбериха, шалман… Снова вернулась к кабинету Павлина – какая-то глупая надежда в сердце теплилась: вот сейчас она с Сережей поговорит и все окажется вовсе не так, как думается… Она просто чего-то не знает! Сейчас ей объяснят – и все встанет на свои места. Чуть-чуть приоткрыла дверь:
- Сергей Викторович, можно Вас на минутку?
- У меня урок, Елена Петровна! – но не выдержал ее умоляющий взгляд, строго погрозил классу пальцем, вышел. Плотно прикрыл за собой дверь.
Лена раскрыла было рот, но Павлин сделал страшные глаза и приложил к губам палец. Нагнулся к уху, сказал чуть слышно:
- После шестого урока буду ждать здесь. Но сейчас иди, пожалуйста!
Два часа Лена бродила мокрыми и солнечными апрельскими улицами, все не могла успокоиться. Мучило чувство какой-то потери, но что именно потеряно, она никак не могла сообразить. От этого на душе было совсем гадко. Наконец, вернулась в школу. Не поднимая глаз, проскользнула шумным коридором к лестнице, взбежала на второй этаж. Дверь в компьютерный класс была ожидающе приоткрыта.
 Павлин сидел один. Сидел за первым столом у двери, подперев кулаком подбородок и прикрыв глаза. Знаком показал Лене – закрой, мол, дверь на ключ. Так же молча показал на стул напротив – садись. Поднял, наконец, взгляд, кивнул – говори! Лена глубоко вздохнула и… выдохнула. В глазах – немая мольба и страдание. Сергей скривил рот и опустил голову. Поковырял ногтем на столешнице отстающую краску:
- Так и будем в молчанку играть?
Лицо у Лены сделалось совсем несчастным. Она тихо всхлипнула, но плакать по-настоящему не решилась. Сидела, покорно ждала приговора.
- Лена, поверь – моей вины нет… Я тебя не подставлял. Мне просто чуть осторожнее надо было себя с женой вести. Похвалил я тебя два-три раза вслух в ее присутствии – этого достаточно оказалось. Ты же с ней имела разговор, пусть даже короткий! Поняла, наверное, что она из себя представляет…
Умолк, подождал. Лена по-прежнему покорно и мученически молчала. Вздохнул.
- В общем, попали мы, что называется, конкретно. Нажаловалась на меня жена братцу своему двоюродному, Мишке Соломатину. Знаешь такого? Главный наш бандит, «Кутузов» одноглазый… Тот за мной «шестерку» прислал – прибыть немедленно! В доме даже стул не предложил, оставил в дверях стоять: «Будешь Галке изменять - тебя через неделю под мостом раки съедят! А ей нормального пацана найдем, при деле, при деньгах. Понял, чижик?» Повернулся я идти, а мне «шестерка» - пинка! Да такого, что я дверь на улицу лбом открыл! Вернулся домой – Галина в кресле развалилась, на коленях телефон, на меня смотрит, смеется! Это ей братец рассказывает, как блудного мужа оттянул… Мерзость…
Сергей опять умолк.
По мере того, как до Лены доходила суть сказанного, глаза ее непроизвольно делались круглее и круглее. Все, что угодно думала, только не это! Но тогда… Тогда получается, что она Сереже… нравится? Мамочки! Неужели это правда?
Лена счастливо заулыбалась, Сергей удивленно раскрыл рот. Потом тоже улыбнулся своей непосредственной детской улыбкой:
- Тебе смешно! А я напугался!
- Сереженька, миленький, а что ж ты с ней живешь? Она же с тобой, как с врагом поступает!
- А мы, наверное, и есть враги. Только ведь она – мама моей дочки! Вот если тебе выбор предоставить: твое счастье, или счастье твоих детей – что выберешь? То-то… И потом: ну совсем не хочется раков кормить!
Лена нежно гладила его руку, тонула в его ласковом синем взгляде, а на душе было хорошо-хорошо! Покойно-покойно! Ну и пусть уволили! Пусть несправедливо, по бандитскому приказу – пусть! Зато она знает, что нравится тому, кого любит. И ничего важнее этого не существует!
Любовь, любовь… Слепы влюбленные, глухи. Когда в душе поют скрипки, ничего другого они уже слышать не хотят…

Глава восьмая. СКАНДАЛ

Мальчишки закрылись в своей комнатке, погасили верхний свет и включили настольную лампу. Сидят за столом напротив друг друга и сосредоточенно черкают в тетрадях, шуршат страницами учебников – трудятся.
Лена на правах больной устроилась перед телевизором, смотрит новости на НТВ. За стенкой шумит вода, плюхает мокрое белье – Димка стирает. Интересно, есть еще у кого-нибудь такие мужья? Все стулья обошел, всю одежду, что в стирке нуждается, собрал: Ленкину кофту, юбку, колготы… Даже носки с пацанов снял, заставил ноги вымыть и выдал взамен чистые! Одно любование, одно умиление…
 Только почему там так резко все стихло? Слышно, как вода из крана: кап… кап… «Ай, какие предчувствия нехорошие! Что-то я забыла… Что-то должна была сделать, да не сделала! Или наоборот? Не должна была делать, но сделала?»
Вошел Дима, плотно закрыл за собой дверь. С первого взгляда понятно – что-то не то с мужиком. Ой, не то! В глазах слезы, губы прыгают, руки трясутся… А в руках!.. Сердце прыгнуло, скакнуло на пол и закатилось куда-то под диван. А может, где-то в другом месте валяется. По крайней мере, там, где должно быть, оно совершенно не чувствуется. В груди холод и пустота. Спокойный такой полярный холод, спокойная такая черная пустота…
- Ч… что это?
- Стихи.
- Кому?
- Мне. Это песня.
- Но ведь это… Это писала ты?
- Я.
- Но как… Да как ты могла? – лицо мужа пошло пятнами. Уже не только руки – все трясется: щечки хомячьи, складочки на пузике, мягкие ушки дергаются, как крылышки у нервной бабочки… - Как его зовут?! Кто он?!! Отвечай немедленно, дрянь!
«О-о-о, как все запущено… Что это он на меня голос повышать начал?» - пальцы непроизвольно, сами собой, сжались в кулаки. Поднялась, встала напротив: лицо гордо подняла, в глазах – лед и сталь. И презрительная усмешка:
- С чего бы это, Дмитрий Олегович, мои стихи Вас так взволновали? И давно ли Вы стали таким страстным ценителем поэзии? У Вас ведь на работе чаще циферки встречаются – не буковки.
Лицо у мужа уже не пятнами - сплошь багрового цвета сделалось. А визжит, будто ему на яйца наступили!
- Прекрати паясничать, сучка! Прекрати!
Но ручки-то, тем не менее, за спину прячет. Это чтоб не ударить ненароком. А слезы-то, слезы! Лена и не думала, что такие крупные бывают! «Это потому, что на его жирной коже слеза, когда скатывается, не образует за собой тянущийся хвостик. Она у него так и катится – шариком. Вырастает на выступе под глазом до невероятных размеров, а потом – хлоп! – упала…»
К чести Дмитрия Олеговича, жена за восемнадцать лет совместной жизни видела его слезы впервые. И позволил он себе накричать на нее, обозвать – тоже впервые. Все он терпел – любые гадости и колкости в свой адрес, вечные несправедливые упреки, капризы… Но сейчас! Надо же – стихи в кармане нашел. Отелло долбанный… Наврать, конечно, можно… Придумать что-нибудь по-быстрому – он ведь только и ждет, чтоб ему наврали! Но Лена врать не будет. С какой стати она должна его жалеть?
- Что же ты от меня хочешь?
- Я хочу! Нет, я требую! Я требую, чтобы ты назвала мне его имя! Сейчас же, слышишь? – и затопал ногами, руками задергал, псих несчастный!
- Зачем тебе имя? Это теперь не имеет никакого значения. Успокойся – никому твое сокровище не нужно, никто на него не покушается. Все кончено. Кон-че-но… Да и не было ничего…
Но муж будто сдвинулся – взгляд безумный, страшный, чужой! Неуемный тик дергает веки, щеки, руки… И белая пена у края губ!
- Скажи! Скажи имя, стерва, имя скажи… Имя!!! Я сейчас что-нибудь с собой сделаю… Имя скажи!
- Прекрати истерику. Повторяю: тебе не в чем меня упрекать, я тебе не изменяла. По крайней мере, в общепринятом смысле.
- Вот как! Вот как ты считаешь! Прекрати прикидываться, мразь, я же вижу, вижу! Вот здесь, здесь, здесь!.. – он яростно тыкал пальцем в листок, - В каждой строчке вижу, в каждом слове!
- Что ты увидел в стихах?
- Ты любишь его! Его! Не меня! Его! Кто он? Кто? Отвечай, тварь, пакость, мерзость! Отвечай! – а сам трясется, трясется…
- Люблю. Ну и что? Разве это моя вина? Я что, по-твоему, так сама решила – влюблюсь вот в этого! Оно же само случается, когда и не ждешь…
- Прекрати произносить это слово, прекрати! Я не хочу его слышать!
- Какое слово?
- Это! «Л… любовь»!
- Ты совсем чокнулся…
- Что ты в этом понимаешь, чтобы об этом рассуждать, жалкая женщина? Я отдал тебе жизнь!  Я столько лет стлался травкой тебе под ноги, я жил только для тебя, ты слышишь? Только для тебя я жил, паскуда! И вот сейчас, когда мне пятый десяток, когда я стал лысым, некрасивым, толстым, когда я наверняка уже никому не нужен – именно сейчас выясняется, что ты… и-ы-ы… другого! А я? Что мне теперь делать, как мне жить?
«Ох, куда его понесло. Что делать? Как жить? Мне б самой ответы найти… Но что-то долго он психует, всерьез. И не уймешь!»
- Надо понимать, что ты до сих пор меня любишь?
- Да, ничтожество, да! И сказать не могу – как! – Дмитрия Олеговича сотрясали рыдания.
- Ну, во-первых: когда любят – не обзывают. А во-вторых, если вправду любишь – чем ты не доволен? Ты прожил жизнь с той, кого любишь. Ты с ней общался когда хотел и сколько хотел. Ты с ней, в конце концов, спал. Так что тебе еще нужно? Я бы, например, о таком даже мечтать не смела! Для меня верх возможного был – к его руке прикоснуться. Раз в две, в три недели – просто увидеть… Так кому нужно волосы на себе рвать, об ускользнувшем счастье горевать – мне или тебе?
От таких высказываний Дмитрию Олеговичу вовсе поплохело, он снова впал в истерику, снова завизжал, как травмированный:
- А я этого не достоин? Обо мне ты так говорила? Скажешь? Я что, для тебя - никто? Пустое место? Ы-и-и-и!..
- Ах, вот чего мы захотели – ответной любви… Ну, дружок, это уж чересчур. Тебе, значит, мало, что ты мною владеешь! Ты хочешь, чтоб тебя любили! А не жирно будет – все сразу? Это за какие заслуги ты себе награду такую требуешь? По какому праву? Для тебя что, свидетельство о браке – купчая крепость на меня? На мои чувства? На мои мысли? На мои желания?
Только муж ее не слушает: за голову руками схватился, глаза закрыл, из стороны в сторону раскачивается, одно и то же повторяет: - Что ты наделала! Что ты наделала! Что ты…
Потом вдруг глазищи свои полоумные распахнул,- Лена аж вздрогнула!- да как заорет: - Кто он?!! Кто-о-о!  Убью, сволочь! – Схватил Лену за руку, она в ужасе зажмурилась, а он вдруг стал просительно заглядывать ей в глаза и говорить, быстро так говорить, ласково, только от этого еще страшнее!
- Ну, скажи, скажи, пожалуйста! Кто он, скажи! Как его зовут, а? Как фамилия, где живет? Скажи, хочешь – на колени перед тобой встану – скажи только!
Он и в самом деле бухнулся на колени, стал хвататься за полы халата, Лена пыталась вырваться – да куда там! Вцепился клещом, по полу за ней волочится, только ткань трещит, и все причитает, все причитает:
- Скажи!
Не зря говорят, что безумство заразно. Лена почувствовала, что не может сконцентрироваться, не может контролировать свои мысли. Они огромными стаями спонтанно плодились в ее голове, сплетались, как скользкие черви, клубками, ползали туда-сюда, но сосредоточиться на какой-то одной никак не получалось! Ужасное ощущение.
Муж вдруг бросил трепать замызганный халат, вскочил на ноги. На лице тупая улыбка:
- Я сейчас пойду и отравлюсь! Зачем мне жить? Я не хочу! Кто твой… этот самый, ты не говоришь… Сейчас!
Выбежал на кухню, зазвенел посудой. Лена потрясла головой – в отсутствии мужа рассудок начал быстро приходить в норму. «Так. Сегодня, стало быть, его очередь себя и окружающих суицидом пугать.
Ох, как я устала… Прошлая ночь без сна, плюс нервотрепка на службе, плюс… Да! И Павлин – плюс. Даже не плюс – крест. Большой черный крест на мне, как на женщине. Пойти, что-ли, травануться с мужем за компанию? Спасибо, хватит. Вены мы уже резали, что-то больше не тянет. Ох, поспать бы хоть немного! Ну, хоть часок, хоть полчасика… Однако, фигушки. Нужно идти и спасать бедного Димчика, а то еще и вправду от упрямства что-нибудь проглотит…»
Вошла на кухню – муж все дверцы пооткрывал, от одной полки к другой мечется, шарит, шарит, да, видно, никак подходящее средство найти не может!
- Дима, что ищешь?
- Уксусную кислоту!
- В холодильнике.
Хлопнул дверцей, извлек бутылочку, трясущимися руками достал стеклянную стопку, налил по рубчику кислоту, как водку.
- Кончай спектакль.
Решительно извлекла из безвольных пальцев мужа стаканчик, выплеснула содержимое в раковину. Бутылочку тщательно закупорила и прибрала на место. Попыталась его успокоить, обнять, но он брезгливо дернул плечами, зашипел:
- Не трогай меня!
Отвернулся, дышит так, будто километр пробежал. Потом все так же, спиной к жене, проговорил, как выплюнул:
- Я не представляю, как после всего этого смогу к тебе прикасаться.
- Ох, какие мы ранимые… Я-то к тебе прикасаюсь – ничего, не умерла.
- Зачем же ты со мной живешь? Я же тебя мучаю? Надо разбегаться! Будешь жить как тебе хочется, с кем тебе хочется… С ненаглядным своим! А я тебя мучаю… - Дмитрий Олегович снова запсиховал.
- Ты – меня мучишь, я – тебя. А развод… По-моему, это самое глупое, что только можно придумать в нашей ситуации. Ты, как утверждаешь, меня любишь. Куда мне пойти от любящего человека? Некуда. И детям мама нужна. И потом, ты меня устраиваешь. Я к тебе привыкла.
Муж схватился за голову:
- Привыкла!.. Боже мой, она привыкла! – он резко обернулся. Опять – полные глаза слез:
- Но мы уже никогда не сможем жить по-прежнему! Я никогда не смогу жить по-прежнему! Мы просто не сможем жить вместе!
- Это тебе кажется. И хватит орать. В ушах звенит…
- Я поражаюсь! Я поражаюсь твоему спокойствию, твоему безразличию! Ты смотришь на меня, как на пустое место! Тебе абсолютно все равно, что происходит в моей душе… которую ты всю вытоптала! Всю растерзала! И при этом - улыбаешься! Нет, вы только посмотрите – она улыбается! Бессердечная тварь!
- Завидую. Ты прожил лучшую часть жизни с целой, нерастерзанной душой. Не переживай! Ты скоро будешь старенький – зачем тебе целая душа?
Не понимает… Не понимает Дмитрий Олегович жену! Утонул в горе своем, ушел туда с головкой, с ручками… Теперь до смерти не успокоится. Или – пока жену упреками да намеками не уморит. Что ты будешь делать: он «свою жизнь ей в жертву принес»! А кто его просил? Ему что – заявление подали: «Принеси свою жизнь жене в жертву»? Любил он ее – вот и старался угодить. Но теперь, наверное, любить не будет. И угождать, соответственно. Что ж, хозяин – барин… Вон он – пальцы себе ломает, воздел очи горе, бормочет самозабвенно, причитает с завываниями:
- Врала! Всю жизнь врала! Всю жизнь – ни слова правды! Юлила, изворачивалась, как уж на сковородке! О! Какой позор… Стыдища какая… И сейчас ведь врет! «Не в чем меня упрекать»! Я не младенец… Пусть другому сказочки про чистые отношения рассказывает. Не верю. Не верю!
Это задело Лену всерьез. Да, она молчала о своих чувствах к другому мужчине! А как она должна была поступить? Радостно прискакать к мужу – ура, я влюбилась? Да, она скрывала то, что с ней происходит. Считала, что эта проблема – ее и только ее. Ведь измены не было? В чем нужно было сознаваться? Да, молчала. Но врать? Но изворачиваться? Какая гадость… Эх, врезать бы сейчас мерзавцу сковородкой по лбу! Только у него и так, видно, с головой нелады. Несет, несет всякую чушь… Даже боязно – вдруг вправду трёхнулся?

ИНТЕРЛЮДИЯ ТРЕТЬЯ

Интересно, за что один человек любит другого? Ну, с мужиками, с теми все ясно: если дама смазливенькая, симпатичная – это уже достаточный повод голову потерять. Потом, правда, частенько сами удивляются – как это угораздило такую беспардонную злюку в дом привести? И влюбляются в другую красивую злюку. Ну, а женщины? Спросим любую, на выбор: какие качества в мужчине Вы цените больше всего? Такой вот банальный вопрос зададим. И получим столь же банальные ответы: во-первых, мужчина должен быть умным и честным. Не подлецом, то есть. Во-вторых, обеспеченным. В третьих, не должен иметь вредных привычек… И так далее, и тому подобное.
Ой, не верится, милые женщины, никак не верится… То-то я гляжу - все вы поголовно замужем за умными и честными высокооплачиваемыми трезвенниками! Что-то тут концы с концами не сходятся. Хотя… Наверное, вопрос был сформулирован неправильно. Нужно было спрашивать прямо: за что вы любите СВОЕГО мужчину? И единственный здесь честный ответ – НЕ ЗНАЮ! Потому как сплошь и рядом отказываются женщины  и от претендентов богатых, и от талантливых умников, выбирая то, что у окружающих иной раз просто недоумение вызывает. Вот такая загадка природы. Правда, если не обращать внимания на то, что женщины сами про себя рассказывают, а беспристрастно рассматривать только их поступки, то напрашивается один любопытный вывод! Если для мужчины при выборе женщины ее внешность – фактор определяющий, то для женщины внешность мужчины – фактор единственный. И будь ты трижды миллионером, трижды Нобелевским лауреатом – не подарит женщина тебе своего сердца, если не относишься ты к тому типу мужчин, которые ей нравятся. А вкусы у них разные! Одним нужны беленькие, другим – черненькие. Одни без ума от высоких, другие умиляются маленькими. А есть и не столь ограниченные – им разные нравятся. Особенно, если меняются часто…
Лене Бирюзовой нравятся высокие, стройные, голубоглазые и светловолосые мужчины в возрасте до тридцати пяти лет. А точнее – один из них. Сергей Викторович Павлин. И ничего, что он к ней с каждым годом относится все более и более холодно, ничего! Лена нарочно сама ему не звонит, а терпеливо ждет, когда позвонит ОН. И он звонит! То операционная система на компьютере рухнула, то принтер не печатает, то в новой программе разобраться не может – звонит! Сначала пожурит Лену ласково: мол, что ж ты надолго пропала? Нехорошо настоящих друзей забывать! Потом: «Есть повод встретиться. Ты как – не против?» Конечно, она не против! Еще как не против! И ей даже в голову не приходит, что липовые поводы для встреч им уже давно искать не надо. Два года уже, как живет Сергей Викторович один. И Лена даже один раз была у него в гостях – напросилась таки! Ну и что? А ничего! Угощали ее чаем с шоколадными конфетами, неуклюже пытались забавлять разговорами на нейтральные темы…  А она все ждала, ждала! Всякий раз вспыхивала, когда он нечаянно ее задевал! Не дождалась. Ушла ни с чем. И давно уже не было у нее иллюзий по поводу того, как он к ней относится. Все ясно. Давным-давно ясно. И нужно срочно прекращать бессмысленные встречи, нужно срочно вычеркивать  Сергея из своей жизни, выгонять из своего сердца и больше никого-никого туда больше не впускать! Неясно одно – как это сделать? Как это сделать, если ее любовь  – самое дорогое, самое необходимое в жизни?
Не звонит ему Лена, не навязывается. Звонит он. И просит помочь. И бежит она к нему с радостью, бежит в школу, из которой ее когда-то выбросили, как нашкодившего котенка. Лишь бы только увидеть его! Голос его услышать!
А у Сергея опять беда: минули положенные пять лет – новая аттестация близится. Ах, как нужна ему хорошая аттестационная работа! Да не простая – на высшую категорию он замахнулся! И никто, кроме Лены, не спасет его. Никто. Приходится садится ему к телефону, набирать рабочий номер Бирюзовой:
- Алло! Привет! Ты куда потерялась? Нет у вас, Елена Петровна совести, вовсе нет. А у меня ЧП! Может, встретимся?
У Лены от счастья просто голос пропал: вякает что-то невразумительное в трубку, улыбается и кивает, кивает и улыбается… Она снова ему нужна! Радость-то какая!
Надо ли говорить, что реферат она ему сделала? Да какой! Все прошлые свои недочеты учла.  Тексты, рисунки сразу на компьютере в электронном виде готовила. Благо, за пять с лишним лет техника далеко вперед шагнула, да и Лена  в программировании, в вопросах оформления печатной продукции теперь большой специалист.  Взял Сергей Викторович папку в руки, полистал – хороша работа! Прошлая была неплохая, но с этой не сравнить.  В награду сияющую Лену приветил, приласкал, в щечку поцеловал. А когда целовал, спросил тихонько:
- Может, ко мне? Возьмем вина, фруктов, шоколад,– да отметим это дело?
У Лены от волнения руки-ноги отнялись. Кое-как себя в рамках удержала – глупости быстро делаются, а расхлебывать потом иной раз до последнего своего часа приходится!
- Сегодня – никак. Сегодня сразу после работы дома ждут. Обещала мужу ужин, обед на завтра… Он и так в последнее время мной недоволен. Давай в субботу, а? Я что-нибудь придумаю и прибегу к тебе вечером!
Павлин согласно кивнул и улыбнулся.
Вы скажете – «Ага! Значит, все же прав был  Дмитрий Олегович - врала ему жена, изменяла! Был у нее все-таки  постельный эпизод с Павлиным!»
А вот и ничего не «Ага!» Эпизод-то она ждала не меньше, чем вы  ждете  детальное  его описание. И если б он был – голову даю на отсечение – я бы про это написал. С огромным облегчением бы написал – ну, наконец-то над Еленой сжалилась судьба! Теперь  и она может, наконец, на закате жизни вздохнуть с облегчением: У МЕНЯ БЫЛА ОДНА НАСТОЯЩАЯ ЛЮБОВЬ!
Увы… Надо было сразу идти, пока звали. А неделями ее ждать – кому надо? Нет, она собиралась. В пятницу, как договаривались, перезвонила Сергею. Он рассыпался в извинениях, перенесли встречу на вторник. Потом - опять на субботу. Потом – «Позвони мне как-нибудь, дня через…» И каждый день этих двух недель Лена чувствовала себя как на гигантских качелях – то уносит ее надежда в совершенно невероятные выси, то падает она в черные пропасти бездонного отчаяния. Может это кто-то вынести? Не может. И она не смогла.  Черным февральским вечером  задержалась на работе чуть дольше, дождалась, пока все ушли. Набрала домашний номер Павлина.
- Сережа…
- Привет…
- Знаешь, я уже вижу: не стоит нам больше встречаться…

Глава девятая. СНОВА МИР

В дверях появился Евгений:
- Вы уже закончили? Я бы вам не стал мешать, но, видите ли, детям спать пора. А я лично еще искупаться хотел…
Лена вымученно улыбнулась сыну:
- Иди, купайся. Чистое полотенце знаешь где?
- Знаю!
- Ну, ступай. И пусть Санька тоже хотя бы зубы перед сном почистит!
- Интересно, где ты предлагаешь мыться? Полная ванна белья.
- Ох… И правда. Умойтесь тогда на кухне, а уж искупаешься завтра. Хорошо?
- Хорошо-то, хорошо, да ничего хорошего…
Обернулась к мужу:
- Пойдем в зал, что ли? Что мы, действительно, пацанам кордебалет устраиваем…
Дмитрий Олегович молча потопал в комнату. Набычился, на жену даже смотреть не хочет. А Лене смешно! «Ах, какие мы обиженные! Какие оскорбленные! Что ж мы так на любимую жену обсердунькались, из-за чего? А плакал как! Как по покойнику ревел… Тоже мне – мужик! Ну, ничего, ничего. Побольше поплачет – поменьше пописает».
Залезла Лена с ногами в кресло, пледом прикрылась – что-то холодно в доме, колотит, блин! Или кажется? Муж на диване уселся, глаза в пол. Молчит, подлец! Что там у него под черепной крышкой варится, что сейчас выдаст, какой номер выкинет? Вот раньше - как хорошо было! Был мужик простой, как песня. Предсказуемый на все сто процентов. Правильный до отвращения. А сегодня? Одни сюрпризы! Кричит, психует, кулаками машет… А представление с отравлением? Вот и думай теперь – чего дальше от него ждать…
Дмитрий Олегович наконец разлепил губы:
- Завтра же подадим заявление на развод.
Лена вздохнула.
- Я никаких заявлений писать не буду. И согласия на развод не дам. У мальчишек самый сложный период – а я буду семью рушить? Ни за что.
- Я не смогу с тобой жить.
- Ты это уже говорил.
- Говорил. Но ты не слушаешь. Я теперь НЕ МОГУ с тобой жить!
- Я, в отличие от тебя, слушаю внимательно. Это ты только свои рыдания слышишь, будто кроме твоего горя ничего на свете не существует. Хватит в пол пялиться! Подними глаза, я хочу видеть, что ты меня понял!
Дмитрий Олегович скорбно и жалобно посмотрел на жену. Что этот чудак про развод мелет! У него же на лбу написано – пожалейте меня, не бросайте! Лена сразу сбавила обороты – ну как его не пожалеть? Обязательно нужно пожалеть!
- Димочка, миленький! Прости! Прости дуру непутевую – черт попутал! Не со зла, честное слово, не со зла! Не хотела я тебе плохого, никому плохого не хотела!
Бросилась к мужу, плюхнулась на пол у него в ногах, голову на колени ему положила… Лицо вверх повернула, в глаза по-собачьи заглядывает – простишь? А Дмитрию Олеговичу снова плакать захотелось. Только уже не от тоски, а от радости – не уйдет жена! Теперь ясно видно – не уйдет! Гладит ее по голове, сказать что-то хочет, а не может – булькает у него в горле, слезы душат… Бедненький!
Уселась Лена рядом, обняла мужа:
- Никуда я от тебя не денусь! Будем жить долго и счастливо и умрем в один день.
- Не говори так, пожалуйста! Лучше помолчи.
Посидели, обнявшись, минутку-другую, успокоились. Дмитрий Олегович собирался с мыслями. Лена терпеливо ждала.
- Того, что я сегодня узнал, я всю жизнь ждал. Ждал и боялся. Знал, что рано или поздно это случится. Знал… А верить все равно не хотел! Надеялся, дурак, что обойдется. Не обошлось. Ты же меня никогда не любила. Так?
Лена смотрела в сторону. Молчала.
- Конечно, так. Не нужно нам было сходиться. Но теперь мы прожили вместе почти двадцать лет. У нас дети. И ты мне очень нужна! А я тебе, по всей видимости, в тягость. И я не знаю, как это исправить.
- Никак. Забудь сегодняшний вечер, забудь все, что сегодня от меня услышал. Живи, как жил.
- Глупость. Это забыть нельзя. И ничего уже не будет так, как раньше.
- Не будет так – будет иначе. Ничего страшного. Переживем. Поверь: я сделала выбор. Он окончательный. Я выбрала тебя.
Он мягко повернул жену лицом к себе, заглянул в глаза. Она не выдержала, отвела взгляд. Дмитрий Олегович вздохнул.
- Может быть, и выбрала. От безысходности…
Опять помолчали.
- А ведь была б возможность – ты бы от меня ушла. Не раздумывая. Правда?
- Ну что ты заладил: если бы да кабы… Не ушла ведь. Что у тебя за манера – задавать вопросы, ответы на которые тебе заведомо не понравятся? Давай кончать друг друга мытарить. Я с ног валюсь. А ты вон стирку развел… До завтра ведь полную ванну не оставишь? Пойдем, я тебе помогу немножко: будешь отжимать, а я сразу носить на кухню и развешивать. Все побыстрее будет…
Дмитрий Олегович хмыкнул, горько улыбнулся:
- Что ж, пошли…
Согнулся муж над ванной – белье полощет, сразу отжимает. Старается. Брызги чуть ли не до потолка летят. Лена хлопочет поблизости: заберет у Дмитрия Олеговича скрученную в тугой жгут наволочку или рубашку, в коридорчик выйдет, тряхнет несколько раз хорошенько, чтобы распрямилось, и на кухне по веревкам развешивает. Десять минут – ванна пустая. Муж ее даже «Кометом» натер и тщательно сполоснул – все дела должны быть сделаны до конца и на совесть. Разогнулся, грустно улыбнулся жене:
- Со стороны поглядеть – идеальная пара! Мило трудятся бок о бок, как пчелки. Одно любование!
Скрипнула дверь, выглянул Женька. Ухмыльнулся:
- Вы, гляжу, уже помирились? Правильно. Как говорил кот Матроскин, «Совместный труд – он объединяет!» Мам, я все-таки искупаюсь, ладно? Завтра у нас в школе «Вечер встречи выпускников». Наш класс, как выпускной, отвечает за всю организацию мероприятия. Потом танцы будут. Мне надо!
- Завтра в школе вечер? И ты только сейчас об этом говоришь? Тебе же нужно все подготовить! Брюки погладить, белую рубашку… Ты что же раньше молчал? Мне теперь еще час возиться… Когда же я спать-то лягу?
- Мать, не паникуй. Во-первых, о том, что завтра в школах встреча с выпускниками, ты знала. Не могла не знать, даже в вашей газете об этом писали…
Лена смутилась – правда! Женька снисходительно кивнул, назидательно поднял палец:
- Во-вторых… А во-вторых, ты забыла, что я не маленький. Брюки и рубашку я погладил. А также парадный галстук, носовой платок и шнурки от ботинок. Ботинки тоже начистил до блеска – вон, посмотри, у порога стоят. Ну, так я искупаюсь?
Вот так, мать. Дожила. Без тебя дети обходятся. Выросли.
- Конечно. Зачем и спрашивать?
Неожиданно заныл рассеченный палец. Глянула – кровит. Позвала мужа:
- Дима, помоги перевязать, пожалуйста!
Тот покачал головой – не надо было белье трясти… Достал вату, бинт, кивнул – давай руку! Осторожно разрезал старую повязку, наложил новую. Вопросительно заглянул в глаза – не туго, не больно?
- Спасибо. Все хорошо. Пойдем спать?
- Только спать?
- Как хочешь…
- А ты?
- Димочка, миленький! Я так устала! Если сейчас же не лягу – стоя засну! Можно я сегодня только спать буду, а?
- Хорошо. Сейчас постелю.
Что ж так холодно-то? Лена машинально потрогала радиатор – парное молоко. Глянула в окно. За морозным стеклом холодная чернота. В вентиляционных проемах воет ветер – не на шутку в ночь метель разгулялась! Злые порывы бьют в окно, шуршат жесткой снежной пылью, скребут рамы ледяными крошками… В незаклеенную форточку дует, как из компрессора. Лена чиркнула спичкой, поднесла к щелке – спичка мгновенно погасла. Ого! Замерзнем ночью, никакие одеяла не спасут! Порылась в Димкиных инструментах, нашла моток липкого скотча. Залепила форточку насмерть: ничего, надо будет открыть – оторвем. Правда, вместе с краской… Но не замерзать же, в конце-концов! Прошла в комнату к мальчишкам. Тоже холодно. Санька свернулся под одеялом в клубок, только нос наружу торчит.
- Замерз, заяц?
- Угу.
- Сейчас что-нибудь придумаем…
Из шкафа достала тонкие летние одеяла, влезла на письменный стол, плотно завесила окно, подвернула одеяла под подоконник. Лизнула ладонь, поводила рукой над краями – вроде поменьше дует. Тоже, додумались: такая погода - и отопление отключили! А может, авария? Но теперь уж в любом случае до завтра тепла не жди. Вернулась на кухню, зажгла на полную все четыре конфорки. Помахала рукой над головой – там жарко. Упустила руку к полу – ледяной холод. Вошел Димка.
- Чего колдуешь?
- Отопление вырубилось. Чувствуешь, как холодает? А Женька купаться полез. Завтра, гляди, с соплями будет ходить. Как бы воздух перемешать? Подними руку вверх – там градусов пятьдесят! А по полу чуть не поземка.
Димка поскреб в затылке, потом приволок бытовой вентилятор:
- Сейчас перемешаем!
Врубил вертушок на полную катушку, направил поток воздуха вертикально вверх. На кухне мгновенно стало невыносимо жарко. Горячий воздух через открытые двери поплыл по квартире.
- А что духовку не зажгла?
- Побоялась все сразу включать – вдруг это опасно?
- А что делать? В чрезвычайной ситуации спасают только чрезвычайные меры. Зажигай! Сейчас у нас будет Сахара в полдень.
- Но ведь спать мы с огнем не ляжем, правда?
- А зачем? Полчаса – и квартира прогреется. Потом все погасим, дверь на кухню закроем, чтоб сквозняков не было – и баиньки! А вообще, Лен, задолбал меня уже этот панельный дом. Сколько щели не замазывай – ползет и ползет. В подвале – вечное болото, комары круглый год, вонища… Бежать нам отсюда куда-то нужно, да поживее.
- Куда бежать, Дима?
- Куда глаза глядят, Лена!
Подошел к двери ванной, постучал:
- Молодой человек, вы уже слона отмыли?
- Какого слона, пап?
- Не знаю. Я просто вижу, что за это время уже можно было бы искупать слона. Не то что мальчишку.
- У меня еще даже вода не набралась!
- Так вы ждете, пока наберется? Долго будете ждать, течет слабовато. Отмывайся прямо под краном и вылезай, пока газ горит. Хоть высохнешь в тепле!
Было слышно, как Женька недовольно завозился – ну вот, понежиться в горячей воде не дают, садисты!
- Дим, а Дим! Разберись с Женькой и с газовым отоплением сам, пожалуйста. Я, честное слово, больше не могу. Ты постелил?
- Постелил.
- Тогда я ушла спать. И, если можно, до утра меня не будите!
Прошла в зал, торопливо разделась, нырнула под одеяло. Боже! Какое блаженство! Жаль только, в ванную перед сном не попала. Чешется кое-где… «Не беда! Утром все сделаю. А сейчас – спать, спать, спать! Носиком к стенке, одеялом с головкой накроемся… Доброй вам ночи, Елена Петровна! Спи спокойно, дорогой товарищ…»

Попробую объясниться…
Знал бы, как тяжело писать – ни за что бы не начинал. Но теперь не бросишь. Графомания – болезнь неизлечимая. Подсел я на это дело, как на  героин: удовольствие сомнительное, а проблем…
Работа идет туго. Если полстраницы за день одолею – уже молодец. Но обычно получается меньше. Да и как больше выйдет, если каждую ситуацию, каждый эпизод мусолю часами: заменю слово, потом верну, потом все предложение выкину, весь абзац… Снова абзац верну, снова предложения кромсаю, крою, переделываю… Все наощупь, все наугад. Сегодня двадцать раз сцену прочитал – как бы порядок, как бы самому нравится. А завтра к ней вернусь – Бог ты мой, что за бредни! И все сначала. Интересно, все авторы так книги рожают, или я один такой урод бесталанный?
Но эта беда – еще не беда. Это полбеды. Что герои мои вытворяют, вы бы посмотрели! Мерзавцы… Я ночь не сплю - ситуацию для них  продумываю, конструирую, диалоги составляю, а они! Они наутро и поступают, как им заблагорассудится, и мелют, что им в ум взойдет! Как в таких условиях работать? Они такое говорят, такое вытворяют – весь сюжет по швам трещит! Постоянно меня своими выходками в тупик ставят. А ведь я автор, как-никак. Они меня слушаться должны…
Удивительное дело: персонажи все выдуманные, а ведут себя, как реальные люди. У каждого свой гонор, к каждому свой подход нужен. Про него в книжке десять строчек всего, а туда же! Я!
Я… Головка ты… от блока цилиндров. Иной раз просто ненавижу их за это! Поубивал бы гадов! А не могу – жалко.
Живите, кровососы, тяните из меня душу, дергайте нервы мои, как веревочки! Вот допишу книжку – и баста! Ни за что к вам не вернусь! Живите там сами, как хотите. А я с вами никаких дел больше иметь не желаю.

А.Б.