Женькины голоса

Голоса Женечку впервые посетили в семь лет. Тогда она была маленькой толстой девочкой с синим бантом в волосах. На седьмой день рожденья, когда Женечка втихаря пробовала на кухне испеченный мамой торт, лирический баритон произнес:
- Поздравляю!
- Спасибо, - вежливо сказала Женечка и заплакала. Слезы капали на торт, оставляя в воздушном креме дырочки.
- Не реви, - сказал баритон. – Торт же испортишь.
На улице зашумела метлой дворничиха – старая противная старуха. Она одевалась в выцветший халат с зелеными чайными розами, деревенский платок и голубые замшевые сапоги с дыркой. Больше всего дворничиха любила рассказывать о земляной радиации. Это такие вредные лучи, которые накапливаются под землей от того, что эти всякие пользуются телефонами и ентеретом. В ее каморке стоял ламповый телевизор, который прежде чем показывать передачи нагревался две минуты. Принимал телевизор только один канал – «ихние мотивы». Его дворничиха ненавидела еще больше ентернета, но смотрела, потому что смотреть было больше нечего. По утрам, подметая двор, она долго бормотала что-то себе под нос про срамные зарубежные ансамбели.
- Не реви, - повторил баритон. – А то я тоже зареву.
- Я не ревуу! – обиженно сказала Женечка.
- Вот и не реви! А то тебя Стёпа любить не будет.
- А ты откуда знаешь?
- Знаю!
Женечка размазала слезы кулачком и затихла.
- Хочешь сказку расскажу? – спросил баритон.
- Угу.
- Давным-давно жил-был мальчик Коля. И было у него два ослика.
- А откуда он взял осликов?
- Он забрал осликов из зоопарка, где их мучили и не давали вкусного сена. Он кормил их только зеленой травкой, а потом сел на них и поехал к Женечке на день рожденья. – Последнюю фразу баритон едва не пропел, словно заправский Муслим Магомаев.
- Ко мне?
- Да. Ведь ты же Женечка? И одного ослика он решил подарить Женечке за то, что она хорошо себя вела.
- Так ты Коля? – обрадовано спросила Женечка.
- Нет, я ослик, которого Коля подарил тебе на день Рожденья. 
- А почему ты умеешь разговаривать?
- Я - говорящий ослик.
К дворничихе на улице подошел бомж в шерстяном берете и затасканной майке с надписью еминем. Дворничиха показала бомжу кулак и стала с ним ругаться.
Следующим голосом был драматический тенор. Произошло это так. Баритон уже совершенно обжился: натащил старой мебели, поклеил стены афишами, содранными с заборов, прицепил в туалете календарь за 1973 год, поставил в углу холодильник с подтекающим фреоном и развел на балконе рыбок. Рыбки были какие-то беспородные, дворовые, но баритону нравились и такие. В девять лет баритон прекратил называть себя осликом, а вместо сказок про Колю перешел на сериалы про диких негров. Заканчивались сериалы всегда одинаково – «и они жили долго и счастливо», что неизменно вызывало у Женечки слезы умиления.
- Это, - сказал баритон как-то после очередного сериала. – Мне бы друга пристроить.
- Давай, - сказала Женечка.
Тенор переехал на следующий день. Он привез с собой сети, удочки, спиннинги и спирт в заляпанной желтой краской трехлитровой банке. Спирт они с баритоном выпили в тот же вечер, после чего пошли на балкон ловить беспородных рыбок на червя. Червей они наковыряли из кастрюли, которая уже месяц стояла на плите. Баритон пьяно напевал что-то из «Севильского цирюльника» и размахивал руками. Тенор пытался попасть с ним в терцию, но регулярно промахивался и съезжал на какие-то дикие завывания, которые баритон называл песнями шаманов Каймановых островов. Поймали килограмма два и замутили в ванной уху, отправив Женечку спать.
Жить стало еще веселее. В сериалы про негров, которые голоса рассказывали Женечке на ночь, стали отчетливо вплетаться эротические мотивы. Этот тенор был большой забавник. Особую любовь он испытывал к поручику Ржевскому, так что сериалы звучали очень смело и авангардно. «Подходят как-то негры, - начинал баритон, - к поручику Ржевскому, - добавлял тенор, - и говорят: - Вы, батенька, известный мастер каламбура! Не можете прямо сейчас, что-нибудь? Экспромтом, так сказать..» Тут тенор не досказав заливался хохотом. Женечка обижалась. Ей хотелось эротики, голых старлеток и сцен на пыльных кулисах, а вместо этого голоса, опять доставшие где-то спирту, травили бородатые анекдоты, курили на балконе и пели «Дона Жуана», сплевывая в аквариум.
Лет в тринадцать прибился завалящий бас. Он носил кепи с красной звездой, коричневые кеды и читал матерные частушки. С собой он принес килограмма два какой-то зеленой мелко-нарубленной травы. Для знакомства выкурили по одной. Женечка осторожно наблюдала. Вскоре тенор предложил взять моторную лодку, сети и махнуть суток на трое к аквариуму. «Рыба у нас, - орал он, - рыба у нас во!» Особо против не был никто, и скурив еще по одной на дорогу, они махнули. На ночь Женечка слушала длинные монологи, вся суть которых сводилась к тому, что как здорово мы сегодня сидим. Особо проявил себя бас, маявшийся желудком и вещавший сидя в кустах. Тенор прозвал его роялем и долго смеялся. Когда трава кончилась, баритона послали на соседний балкон, сменять лодку на самогон. За лодку дали ведро и толовую шашку. Через неделю с шумом вернулись. Привезли рыбы просто завались, а аквариум свалился во двор и разбился.
Вскоре голоса все больше и больше стали игнорировать Женечку. Они общались между собой, завели кодовые словечки и вообще понимали друг друга как собаки. Споют бывало на ночь «Свадьбу Фигаро» и молчат. Кодовыми словечками перекидываются.
- Старый пруд, - говорит тенор.
- Прыгнула в воду лягушка, - подхватывает баритон.
- Плеск в тишине, - заканчивает бас.
И снова молчат. Иной раз скажут так что-нибудь вроде: «- Тонет в реке Пикачу. - Крикнул он мне – помоги! - Разве не прелесть?», - и плачут. Женечке тоже было жалко Пикачу, но плакать вместе с голосами она не собиралась.
А вскоре и петь перестали. Женечка терпела недели две – молчат. Для верности выждала еще два дня – ни словечка. Даже акапелло в ванной не поют. Тогда Женечка пожаловалась маме.
Мама встревожилась. Она спрашивала что-то про то, когда это началось, сколько их и как она, Женечка, себя чувствует. Женечка сказала, что чувствует себя хорошо, только ей скучно. Тогда мама отвезла Женечку к серьезному дяденьке. Тот представился директором какой-то скалы и сказал Женечке, что хочет послушать ее голоса.
Женечка рассказала ему всё. Только неприличные анекдоты, про поручика, рассказывать не стала. Голоса встревожено суетились. Через месяц после прослушивания директором, Женечке назначили таблетки и положили в больницу. Тогда голоса собрали вещи и съехали в неизвестном направлении.
Женечка их больше не слышала.