Ленинградское времяДругая жизнь
- Киллер был там, киллер был там! Раз два и кончил этого….
Я в его возрасте и слов то таких не знал. В руке у подстреленного человека лежала плотная кожаная барсетка. И я подумал тогда, что это не стоило того….
Может, конечно, это и отговорка слабохарактерного человека. Только вот, стоял я на перекрёстке. А за стеклом новой чёрной Ауди сидела мраморная женщина. Она была настолько идеальна, что становилось тошно, глядя на неё. И её светлые глаза были настолько пусты, что можно было упасть и больше никогда не встать. Она улыбалась своему любовнику. И её крепость, её дорогая Ауди, катилась будто в другом от меня мире. А я, как дурак, стоял на перекрёстке и смотрел на неё. Смотрел так, что становилось тошно. Но если бы я смог стать теми людьми, которые её окружают или даже ею самой, или этой машиной, как бы я тогда увидел всё это?? Я ведь об этом хотел написать. Как бы я увидел всё это? И мне нравится иметь, что имею я. А у неё только и есть это Ауди, и стиснутый ресторанами мирок. Мне плевать, что мне на это ответят. А у меня есть это небо и эти улицы, которые осыпаются на глазах, как песочные часы, но вечны, как пирамиды в песках. Я вышел на Невский и твёрдым шагом зашагал вперёд. Я не люблю писать о нём, будто в городе нет других проспектов. Будто и вовсе не о чем говорить. Но так уж получается, что сходятся мои линии здесь. И я наблюдаю эту утончённую питерскую бутафорию из-под козырька своей финской кепки. И хотя всё ещё кто-то кружит вокруг экскурсионных киосков, туристов всё меньше. Повыгоняла осень пришельцев. Сорвала плед солнечных радостей, вымыла пыль с улиц, пустила листья по воде. А дураки думают, что белые ночи это самое интересное. Но это как абсент. И всё ненастоящее в этом полынном дурмане. И кажется, что за их солнечными пыльными фасадами только деревянные подпорки и больше ничего. А теперь я смотрю на старые дома и мокрые дороги, и всё настоящее. И серое низкое небо. И ползут тучи неторопливо, задумчиво. И на юге совсем уж темно.
И в мокрых дорогах отражается бледный свет фар и светофоров. На Караванной, за стеклом кафе сидят люди и пьют и едят. У меня болят ноги, у меня такая работа, всё время на ногах и всё время хочется спать. Но идти вот так, мне в радость. Я никуда не спешу и город, как и я осенний, неторопливый. Я пройду по итальянской улице, узкой, с домами цвета умирающей синевы. Но, может, там только один такой дом, а мне кажется, что все. И мне видится, как превращаются в пыль эти дворцы, но никак не исчезнут. Здесь будто вечная осень. Я пересеку театральную роскошь Малой Садовой, зайду в первый попавшийся кабак и попрошу кувшин дешёвого вина. Но мне по вкусу эта Винья Канда за две сотни. И мне, честно, плевать на всех этих винных эстетов.
Может во времена Тэти, в его французские времена официанты и облачались в специальную униформу, наши времена менее требовательны. Молодая девушка в джинсах и цветной рубашке улыбнулась, забрала меню и почти сразу принесла сэндвич с ветчиной и сыром. Я бы никогда не подумал, что она официантка. Она была несколько полновата, и распущенные светлые волосы спадали на плечи. Я поймал себя на мысли, что она была бы настоящей красавицей, будь немного худее. Мне вдруг стало неловко от таких дурацких оценок и вообще, что я вот так сижу тут и пялюсь….. Она обслуживала престарелую, но всё ещё трясущуюся над маникюром даму. По её причёске, следам на лице, легко понять, сколько времени она тратит на зеркала, безнадёжно пытаясь вернуть упущенную молодость. И я вдруг подумал о старости. Как безвозвратно всё уходит. Но я не жалею ни о чём. И я молод, и я пью вино. Я кинул взгляд на окно, снова подумав о вечно осеннем городе. Он не молод и не стар, не жив и не мёртв. Он никакой и его не волнует ничего твоё….
Дама не пришла сюда, как большинство, сидящих вокруг посидеть, за чашечкой кофе или даже пива. Она пришла поесть. Я тоже принялся за свой сэндвич, но булка, как резиновая и тарелка под ножом ходила ходуном, я чуть не опрокинул её на пол, и усмехнулся своей неловкости. Допил вино и покинул кабак. У меня ещё хватит денег выпить где-нибудь пива. Вот для этого и нужны деньги, а не для того, что бы покупать сотовые телефоны за пятьсот долларов. Зачем они вообще нужны?
Начался медленный неторопливый дождь. Под маркизами стояла высокая черноволосая девушка, похожая на ту в Ауди и пристально молчала в свой мобильный телефон. Он весь светился под её щекой. Она кинула взгляд на меня, отвернулась. Я высоко поднял воротник и зашагал в сторону канала Грибоедова. Там, у метро, в восемь вечера я должен был встречаться с Кириллом и Матти. Он снова приехал в Питер и мы, по уже сложившийся традиции, собирались куда-нибудь сходить, обсудить северные народности и их нравы. Я очень люблю фильм «Кукушка» и постоянно говорю об этом Матти.
Я стоял у осиного метро, которое беспрерывно вкачивало и выкачивало людей. Я читал «Френни и Зуи», где-то с краю, сквозь шум проспекта и метро доносилась бренчание струн. Вечно здесь кто-то мучит гитару. Матти, как всегда, с финской пунктуальностью появился точно вовремя.
- Как твоя работа? – спросил он.
- Хорошо, - ответил я, - только ноги болят. А твоя?
- Всё в порядке, только слишком много. Зашиваюсь…. – Не зря Матти был филологом, любил такие словечки. Хотя и иногда он переворачивал русский язык. Я получил от него СМС сообщение «Нам родился сын. Назвали Вински».
- Да, - вдруг вспомнил я. – Поздравляю с сыном!
Я снова протянул Матти руку.
- И, кстати, в честь кого такое имя?
- Как? - не понял Матти. Всё же некоторые обороты он не понимал.
- Почему Вински?
- Так звали героя одного финского романа.
- Понятно, - я покрутил головой. – Если у меня когда-нибудь будет сын, я назову его Холден.
Наверное, Матти снова не понял меня. Но подошёл Кирилл, и мы закончили с именами. Он жарко поздравил Матти с рождением сына и спросил как теперь дела.
- По мАленьку, - ответил Матти, исказив ударение, но снова напомнив, что он филолог. – Но теперь приходится много работать. Очень много. Теперь наша семья пополнилась и нужно много денег.
- А живёте вы где? – спросил Кирилл.
- Мы взяли дом под кредит на двадцать лет. И через восемь лет на работе мне будут платить на семнадцать процентов больше. Это позволит купить нам вторую машину. Да и не так будем связаны.
- Двадцать лет! – воскликнул Кирилл. – Я не знаю, что будет через пять.
- Я не знаю, что будет завтра, - сказал я. – Хоть бы меня уволили с этой треклятой работы!
- Почему? - спросил Матти.
- Ноги болят.
- Почему ты сам не уйдёшь?
- Не знаю….
- Но у тебя есть другая работа на примете?
- Нет.
- Но без денег нельзя!
- Нельзя, - согласился я и покрутил кружку в руках. Пиво я почти выпил. – Пора бы срываться.
- Я знаю одно хорошее кафе на малой Конюшенной, - сказал Матти.
- Может, пойдём в «Бродячую собаку», - спросил Кирилл.
- К чертям всех этих новомодных поэтов, - сказал я. – Пошли на Малую Конюшенную.
Кафе называлось «Богарт». В честь американского актёра Хемфри Богарта. Всюду на бежевых стенах висели афиши фильмов и фотографии актёра, и афиша его знаменитой «Касабланки». В противоположных концах зала стояли маленькие телевизоры и без звука показывали какой-то фильм, видимо с участием Богарта. Цветной, но старый – старый, где выбеленные актёры с подкрашенными губами и ресницами.
Матти всё предлагал мне сигару. И я вдруг согласился. Может слишком много выпил за этот вечер. Хотя я не чувствовал себя пьяным. Я не курил с одиннадцати лет. Да и тогда я выкурил всего две сигареты, да один хабарик.
Я втянул в рот ванильный дым и мне стало как-то странно. Дым струйкой шёл в меня, и немного жёг язык. Я как рыба открывал рот и выдыхал его. Кирилл рванул к стойке бара. Мы с Матти удивлённо переглянулись. Он вернулся со стаканом виски и поставил передо мной.
-Теперь у тебя есть всё, - сказал он. – Ты будешь курить сигару и запивать её виски.
- Да, - сказал я. Мне было невероятно забавно.
- Будет о чём написать рассказ.
- Мне и так есть о чём написать, - соврал я.
- Ну, напишешь об этом, о виски и о сигаре. Что ты вот так вот сидел в кабаке и пил виски.
Я снова выпустил дым, и мне стало так смешно, будто я вовсе курил анашу. Вкус у виски был травяной.
У нас кончились деньги. Мы вышли на улицу, в холодный осенний воздух. Совсем опустилась ночь. Впереди сверкал Невский и подсвеченная громада Казанского собора, раскинувшая лапы-колонны. Я остановился на мосту. Чернела вода канала Грибоедова, и сиял Спас дальше, на выступе в канал. И тёмные дома не звали никого….
И от всего этого мне подумалось, как странно, что есть люди, которые живут в других городах. И как, вообще, можно жить в других городах?
Сентябрь-октябрь 2004
Свидетельство о публикации №204101400001
Рассказ хороший, с настроением
Екатерина Андросова 05.01.2006 12:40 Заявить о нарушении