Говорили рыбы из белого серебра 4

А на станции приключилось утро. Оно, как будто вымыло длинный асфальтовый перрон прохладной свежестью, умягчило его чуть заметным, влажным туманом. Волшебно, и удивительно хорошо.
Неожиданно мне захотелось пить. Сильно захотелось, аж до того, что в горле, как будто возникли острые, кровоточащие жаром трещины.
- С чего бы это проявился столь характерный сушняк? – подумал я про себя: - Вчера не баловался плохой жидкостью из дешёвого магазина, да и вообще, последние несколько дней жил, уподобляясь праведнику. Не отказывал себе разве только в телесных усладах, но после них, насколько я себя помню, похмелье не нападает.
Тем временем, сойдя с огороженного ржавеющим парапетом перрона, я тихо и незаметно ступил на главную, и почти единственную настоящую улицу незамысловатого дачного посёлка, скромно примостившегося к железнодорожной станции. Несмотря на важную роль центральной артерии поселения, эта дорога, аж на целых две полосы была засыпана самым обыкновенным гравием. Серым и очень мелким, очевидно гранитным. Знающие люди называют подобную субстанцию унизительным словом «отсев».
Я вспомнил это и, улыбнувшись про себя, легко зашагал вдоль. Ступая по ровной поверхности униженно шуршащего под подошвами отсева. Периодически передо мной возникали лужи. Обширные я обходил стороной, а небольшие, как правило, округлые, перепрыгивал, неслышно отталкиваясь и приземляясь, словно огромный, мягкий кот, опасно крадущийся за пугливой жертвой.  Да, те, на кого я охотился, кого выслеживал этим утром…, они были. Пугливыми, неуловимыми, может даже и не настоящими.  И мне было наплевать на это. Важным было лишь то, что я очень хотел их поймать, с незапамятно далёких времён, и именно сегодня. Я даже чувствовал это. Я знал, они близко, они тоже меня ждут, чтобы обмануть в очередной раз. Сегодня? Ну, уж нет, только не сегодня!  Сегодня у меня есть то, от чего они не смогут отказаться!  Это правда, как собственно и то, что это всегда было со мной, с того самого момента, как я родился…, и увидел этот свет.         
«Каждый день на этой земле кто-то рождается для вечного наслаждения. Каждый день на этой земле кто-то рождается для вечной ночи. Одни рождены для наслаждения – другие для вечной ночи…» Это, наверно, придумал Блейк, но изрёк Экзебиче, беседуя с «Мертвецом» возле горящего костра, про который можно сказать, что  он «чертовски похож на церковную икону», если, конечно, на нём раздавили поутру череп застреленного накануне шерифа.
Вильям Блейк был настоящим гуманистом, он искренне любил людей, говорил с ними вежливо и мягко, спокойно убивая неизбежно точными пулями из длинноствольного «кольта».      
Прыгая через лужи и читая вслух стишки Блейка, я подобрался к самому сердцу небольшого поселения, к маленькому,  сияющему свежей побелкой магазину. 
- Merry Merry Sparrow... Under leaves so green, a happy Blossom.
- Неужели, правда? Магазин открыт, я чую носом! – срифмовал я довольно, и погрузился в темнеющее пространство «торгового зала».

Заспанная продавщица ошарашено вскочила с раскладушки и, уставилась на меня, протирая опухшие непонятно от чего глаза. 
- Доброе утро, - произнёс я вежливо и мягко, спокойно рассматривая своеобразный ассортимент пиво-водочного отдела. Для утоления моей безграничной жажды, необходима была всего одна баночка пива, но только очень хорошего. И это было проблемой. Полки, конечно, ломились от впечатляющего количества самых разных банок и бутылок…, пригодных лишь для того, чтобы завершить свою жизнь непреднамеренным суицидом. Продукция местных заводов по производству ячменной бодяги низового брожения!
Радость моя не узнала границ, когда я увидел знакомый сине-серебристый бок «семёрки».  Пиво в алюминиевой банке. Чудовищно распространённое, совсем обычное, но в то же время, не приносящее особого вреда здоровью пьяниц. Хотя, реальные колдыри его не жалуют, за ту же сумму можно взять аж две бутылки местного зелья, срубающего башню быстро и надолго. Вот это им и нравится.
- Одну «семёрочку», пожалуйста, - сказал я женщине и положил на прилавок подходящую деньгу.
Продавщица молчала. Не спуская с меня глаз, она взяла купюру, на ощупь определила достоинство и отсчитала сдачу. Потом прокралась боком к нужной полке, и выставила на прилавок прохладную баночку с раскрученным донельзя логотипом.
Улыбнувшись, я взял покупку и направился к выходу. Уже в дверях, обернулся и сказал совсем уже по-свойски:
- Ещё немножко, и я укусил бы вас.  Наверное, за ухо.
Тётка чуть было не затряслась всем телом после моих слов, но в ответ ничего не сказала, только вперилась взглядом пуще прежнего. А я просто вышел из поселкового «маркета» и потопал дальше, лёгкий и счастливый оттого, что впереди лес, трава, и много воды, в которой прячутся заветные рыбёшки…               
Намереваясь откупорить и осушить баночку с пенным эликсиром прямо на ходу, я посмотрел на дату розлива, убедился, что можно и… Стоп! Этими руками нельзя открывать сосуд с жидкостью, которую принимают вовнутрь! Всего десять минут назад я пожимал пятерню человека, который опроверг все мои представления о нечистоплотности. А ещё раньше, этот же человек обдирал гнилую плоть со своих пяток. Этой же пятернёй!
Спонтанный приступ брезгливого отвращения заставил меня поморщится. Инстинктивно, я поднёс правую ладонь к  носу и втянул воздух. Странно. Вообще никакого неприятного запаха. Ничего похожего на режущий глаза миазм, донимавший меня на протяжении всей поездки в электропоезде. Просто моя рука. Ничего постороннего.
- Даже своему носу в таком деле не поверю! – подумал я: - Микробы не пахнут, потому руки надо мыть, если хотца пиво пить!
С этим и принялся оглядывать окрестности в поисках неказистого силуэта общественной водонапорной колонки. Сразу найти вездесущий атрибут сельской жизни не получилось, но, пройдя почти до самой окраины, я увидел на обочине желанный источник.
Вода оказалась прозрачной, холодной, и вкусной. Это и было правильно, ведь колонки в подобных посёлках питаются от глубоких артезианских скважин. Там, в толще древних слоёв породы и гранита, нет ничего, кроме чистой воды. Там нет даже самой жизни.
Как следует отмыв руки, а за одним и лицо, я ополоснул также и банку с пивом, чтобы уж было чисто на все сто. И это мне понравилось. Пить прохладное, бело-пенное пивко из чистой баночки, которую держит чистая ладонь. И топать вперёд по отсыпанной отсевом лесной дорожке, впитывая чистым лицом утреннюю свежесть.
Вся грязь остаётся где-то там, если ты полностью отдаёшься воздуху.    
               
 
Дорога к водохранилищу оказалась простой и красивой. Сначала она провела меня вдоль обширного луга, на котором уже паслись жадные до сочной травы бурёнки, потом нырнула в светлый бор, желтеющий высокими «мачтами» корабельных сосен. Так я и добрался до того места, где чёрная река сливалась с холодной глубиной неестественного озера.
Вдоволь насмотревшись на то, как живая вода бесследно растворяется в мёртвом спокойствии  огромного водохранилища, я почувствовал, что очень хочу немедленно изловить хоть какую-нибудь рыбёху. Для этого нужно было найти место. Удобное и безоговорочно подходящее именно для рыбной ловли.
Осмотрев берег, я понял, что именно здесь я вообще ничего и никогда не поймаю. Сплошной рогоз и болото, к воде подойти очень трудно, да и течение пропадающей реки заставит без конца «перебрасывать» снасть. Неудобно. Значит надо идти дальше, до тех пор, пока не увижу, что вот она, рыба, сидит в воде возле чистого, чуть крутого бережка и ждёт. Меня.
Благо, не я один понимал, что рыбалить лучше не здесь – вдоль берега, по направлению к небольшому мысу, приветливо бежала ухоженная, чёрно-земляная тропинка, повсюду проросшая узловатыми корнями вековых деревьев. По ней-то я и потопал.
Недолго и ловко, лавируя между «ногами» деревьев, мерил я шагами чёрную поверхность старательно утоптанной земли. Рыбаки бывшие здесь до меня, хорошо знали, где клюёт настырнее – тропинка вывела меня на самый носок врезающегося в воду мыса. Здесь уже было получше, хотя, раскисший берег и заросли рогоза всё равно затрудняли подход к воде. И зря, поскольку вода в этом месте действительно была. Прозрачная,  прохладно-тёмная, словно кристалл мориона, она притягивала мой взгляд, и как будто обволакивала всё вокруг лёгкой пеленой сонного тумана. Nebel.
…Wo das Meer das Land beruhrt (Там, где море земли касается)… - тёмная мелодия неожиданно проснулась в моём сердце, и мягко растворилась в тишине июньского утра - ….Will sie ihm die Wahrheit sagen (Хочет она ему правду сказать)…. Я стоял на берегу и слушал музыку, которая увлекала меня вперёд, в тёмную глубину того, что неминуемо наступало событиями будущего.
- Это действительно моё место, - прошептал я в утрешнюю прохладу и стряхнув нахлынувшее, огляделся вокруг: - В принципе, здесь даже красиво, нужно только придумать, как лучше подобраться к воде.
Берег был действительно топким, а мне совсем не хотелось по пояс извозиться в . К тому же, действительно высоких сапог-болотников у меня с собой не было, потому оставался всего один приемлемый в подобной ситуации выход - соорудить мостки.
В накладном кармашке рюкзака у меня всегда лежала компактная пила-цепь. Несколько гвоздиков тоже нашлось – остались в ремкомплекте со времени последнего  похода по реке Чусовой.  Проблему составлял разве что молоток, поскольку я не взял с собой туристический топорик, посчитал, что он не понадобиться на рыбалке.  Хотя, какая уж там проблема: на берегу, чуть поодаль виднелись округлые гранитные валуны. Нужно просто сходить до них и выбрать подходящий булыжник, которым запросто можно будет заколотить гвозди. Так я и сделал.
Мосточки получились ладными и удобными. Они гармонично вписались в окружающий мир, ведь сделаны были из гладких, серых стволов вывороченных ветром молодых осин.

In ihren Lungen wohnt ein Aal
auf meiner Stirn ein Muttermal
entferne es mit Messers Kuss
auch wenn ich verbluten muss


В ее легких живет угорь,
У меня на лбу родинка.
Убираю ее поцелуем ножа,
Хотя от этого должен я кровью истечь...

(перевод в пояснения)


Устроившись поудобнее, я сидел над самой водой, на слаженных своими руками мостках и смотрел на угловато-мужественного человека, который плыл куда-то на лодке по туманной глади озера и пел, источая чёрные слёзы. И глаза мои были закрыты.   

Настало время разматывать снасти – невидимые нити между мирами.
 

Предположим, человек что-то потерял. Неприятность? Да почему же – просто повод, поискать и найти, чтобы испытать искреннее удовольствие маленького триумфа. Смешно….  Наверное, но скорее по-настоящему. Приятно.
Да. На самом деле, мы очень любим искать, все любим, несмотря на то, что иногда этот процесс рождает в наших сердцах ненависть. Особенно к окружающим, которых так приятно обвинять в приключившейся потере. Мы и обвиняем, перешагивая через все приличия и нормы, а ещё придумываем способы, благодаря которым поиск становится искусством.   
Существует огромное количество способов и методов поиска практически чего угодно. Искать можно: вещи, мысли, события и даже людей (живых и не совсем). Об этом  написано огромное количество книг, в основном детективного жанра.  Читать их может и интересно, а иногда даже и полезно: герои, как правило, пользуются дедуктивным методом поиска, но в редких случаях  доверяют собственной интуиции. Забавно.
А моя жизнь никогда не была детективом, потому и в поиске, прежде всего, я доверял загадочному внутреннему ощущению, которое в большинстве случаев подсказывало мне, где конкретно притаилась разыскиваемая пропажа. Это было обычно, и, пожалуй, не особенно интересно, если бы не случались пускай и редкие, но всё же исключения. Они-то мне и нравились.
Если получалось, что потерянная вещь или событие не обнаруживаются посредством интуитивного предположения, то я и не отчаивался. Напротив, в результате исключительно интересного действия, которое по большому счёту являлось недействием, я всегда находил то, что потерял. Всегда, если считал это важным.
Вот и сейчас, я захотел найти то, что потерял, казалось бы очень давно. Способ, внутреннее состояние, наконец, чувство, позволившее мне поймать когда-то рыбку из белого серебра. Давно…, пожалуй, эти события совсем отдалились от меня. Конечно…. Но ведь на самом деле, тот день всегда где-то рядом, всегда вспоминается, очень ярко, во всех подробностях и ощущениях. Наверное….  Это по тому, что с тех пор мне всё время снится сон, в котором я выуживаю из воды серебряную рыбу,  осторожно обмываю в воде, чтобы посмотреть в глаза и понимаю – рыба что-то говорит. А я не могу это услышать.   
Ну почему? Почему снится именно так, ведь на самом деле, она ясно и разборчиво сказала мне в тот день несколько слов. Смысла я тогда не понял, как, впрочем, и сейчас не понимаю, но услышал то точно. Совершенно отчётливо и абсолютно по-настоящему….
Да уж, пытаясь найти ответы на вопросы, которых на самом деле нет, я снова упёрся в стену, которая медленно росла в моём сознании. Долго, очень долго. Настолько, что в иные моменты я болезненно ощущал, что жизнь моя вообще не имеет значения, поскольку я абсолютно не понимаю, что говорят рыбы.  Рыбы из белого серебра не  могут быть пойманными?         
Неожиданно вспомнился Николаич. Глаза не имеющие зрачков и платок,  краснеющий на лысине россыпью расплывающихся пятнышек.  Хитрый горемыка раскрутил меня на водяшку, да ещё и абсурдными галюниками поделился, попутно распространяя в атмосферу убийственные палочки Коха. Вот уж несчастный человек, разве можно умирать так долго, и настолько мучительно? Хотя, он что-то про вину великую болтал, значит, не всё так просто, как на первый взгляд кажется. Наверняка, толкнул какую-нибудь тётку под поезд….
Прогнав прочь философские размышления о рыбах и бомжах, я закрыл глаза и перенёс себя в то время, именно в то место, чтобы в мельчайших подробностях воспроизвести в памяти именно те события. Одним словом, вспомнил всё, а если точнее, то пережил заново, чтобы найти очень важный для меня «ключик», которым я надеялся хотя бы приоткрыть мистический ларец тайны говорящих рыб. Это и было моим недействием. В этом и заключался особенный способ поиска.
События того дня следовали друг за другом ровной чередой вполне обыкновенных  моментов жизни маленького человека. Ничего необычного, из ряда вон выходящего, всё просто и абсолютно реально: безделье, кочегар, удилище и поплавок. Потом: столовая, хлеб, дыра в заборе, путающаяся леса, хлебный мякиш, крючок воткнутый в палец, краснобокая наживка…. Стоп!  Запах крови может привлекать только хищных рыб, да и то, на свежее мясо я вообще ничего и никогда не ловил. Налимы, и то предпочитают испорченное, и чтоб воняло пошибче. А та рыбка уж точно не была хищной, и строение какое-то вегетарианское, да и клюнула на хлебушек. В крайнем случае, она могла пробавляться червяками, но свежая кровь…, отпугнула бы её. Точно! Она не должна была повестись на такую наживку, но всё же поймалась!
Неужели в этом и есть разгадка? Рыба съедает то, что не может есть, по тому, что она необычная? Больно уж нереально…. Все рыбы на земле – это только рыбы. Каждая кушает то, что любит, и то, что может.   Только в самых неблагоприятных условиях, совсем уж оголодавшая плотвичка может жадно вцепиться в пятку зазевавшемуся купальщику. Это оправдание? Конечно, нет. Это бред! В котловане буйно росли водоросли, а на них в изобилии копошилась всякая мелкая живность, да и рыбка ничем не напоминала пресловутую пиранью.  Потому, увы! Не могла серебряная рыба оказаться кровожадной, не было у неё причин для такого проступка.
И события последовали дальше, своим чередом, до самого конца.
- Ну и что же это такое? Удивительно надёжный и стопудово конкретный способ определения причины произошедшего лоханулся по полной? Никаких зацепок, акромя окровавленной наживки? Ну и дерьмо! – раздражённо высказался я, восседая на осиновых мостках. 
Ответа на свои вопросы, понятное дело, не услышал. Раздосадованный тем, что тайна так и осталась тайной, я подпёр подбородок ладонями, и вперился не моргающим взглядом в туманную даль, которая рисовала мягкими акварелями пейзаж далёкого города. Так и сидел, молча, разглядывая горизонт, а потом вдруг плюнул, прямо на маслянистое зеркало неподвижной водной глади.
Бойкие, мелкие рыбёшки-верховки, тотчас же атаковали пенный комочек слюны, разогнали его на отдельные пузырьки, и слопали.
- Глупые голодайки, - усмехнулся я верхоплавкам и достал из рюкзака четвертушку хлебного кирпичика. Потом отломил кусок прямо вместе с корочкой и бросил в воду, совсем неподалёку. Вёрткие рыбёхи прямо-таки взбесились, набросились на размокающий мякиш, точно акулы на полудохлого кита. Некоторые из них, в порыве неуёмного жора, даже выпрыгивали наполовину из воды, расплёскивая вокруг себя крупные прозрачные капли.
- Бесплатный цирк волшебным утром, - констатировал я вслух и принялся налаживать удилища.


Мои удилища были оснащены прекрасными лесками, поплавками, грузилами и крючьями. С малых лет я научился самостоятельно составлять рыболовные снасти, возвёл это умение в ранг искусства, и совершенно перестал покупать готовые рыболовные комплекты на удобных мотовильцах. Они, может и были прекрасно изготовлены, но только не моими руками, и потому не внушали никакого доверия и не казались надёжными. Более того, на них и рыба толком не клевала, поскольку производители предназначали свои фирменные комплекты для гротескно-пучеглазых чудовищ, страждущих до отупения нестерпимым желанием хоть чего-нибудь заглотить. Для наглядности, упомянутых ихтиоуродов методично изображали на упаковках, чаще всего с алчно разинутой пастью. Меня, конечно, всякий раз отчаянно бросало в смех от одного только вида проморыбин, и потому я честно покупал в розницу нужные компоненты будущих самодельных снастей. А потом мастерил, дома, а ещё чаще, прямо у воды, непосредственно на рыбалке, когда понимал, что именно соблазнит местную рыбную братию. И у меня получалось.
Вот и сейчас. От души насмотревшись на воду и на верховок, которые в конце концов всё же потопили размокший кусок хлеба, я осознал, что сегодня понадобится тёмно-зелёная леса, очень тонкая, но прочная и поплавок, окрашенный снизу в жёлто-коричневые тона. Крючок и грузило тоже не могли быть обыкновенными – слишком хорошая видимость в прозрачной воде, а умная рыбка на фуфло по жизни не ведётся. Проверенная закономерность.
Чтобы решить эту маленькую, но всё же проблему, я достал из пенала с принадлежностями заранее подготовленную тёмную леску с желтоватым поплавком и быстро закрепил на рабочем «поводке» совершенно необычное грузило. На самом деле, никто кроме меня и не знал, что это грузило.  На вид - обыкновенный домик небольшого «ручейника». И это правда. Ещё с прошлого лета я отнял у белёсых водяных червячков несколько домиков-трубочек. Потом,  высушил трофеи, осторожно покрыл незаметным  водостойким  лаком и вклеил внутрь удлинённые свинцовые грузики и ниппель-каналы для проводки и фиксации лесы. Задуманное получилось. Такое грузило не умело пугать рыб, оно просто становилось частью их мира. 
На самом конце лесы всегда имеется крючок. Если он гладкий, и хоть немного блестит – всё. Ни одна умная рыба (а все они умные, кроме верховок и гольянов) не тронет наживку, насаженную на смертоносное железо. И тут уж без спичек не обойтись.
Чтобы металл не блестел фабричной новизной, крючок берут и нагревают на пламени обыкновенной спички или зажигалки. А потом быстро толкают в обыкновенную грязь, совсем хорошо, если в жидкую.  После этого, главное не потерять крохотную железную закорючку, ведь холодный блеск пропал, уступил место грязно-матовому оттенку окислившегося металла.
Ну, вот и всё, удилище разложено на всю свою упругую длину, а снасть, словно привидение, расслабленно парит в воздухе и требует наживки,  чтобы броситься во всеоружии в прохладную глубину чёрного водохранилища.
Серебряные рыбы живут в холодной темноте?

den Blick 'gen Himmel fragst du dann
warum man sie nicht sehen kann

Angel?

(перевод в пояснения:

Взглянув на небо, ты спрашиваешь:
«Почему нельзя их увидеть?»

 Ангел?)

- На что же я буду сегодня ловить? – спросил я Ангела и выудил из специальной коробочки судорожно извивающегося червячка, как будто переполненного прозрачной, алой кровью. Мотыль.
- Да, брат, не охота сегодня умирать…- вздохнул я, и отпустил будущего комара в воду, поближе к берегу, чтобы вездесущие рыбёхи не успели: - Интересно, а каково быть рыболовной наживкой, каково кормить собственной кровью и плотью тех, кто никогда не скажет спасибо? Или, может быть, скажет?
- Да-ааа. Сегодня не получится убить даже комара. Незадача выходит, хочется рыбку поймать, но накалывать живое, пусть даже и насекомое, на острющий крюк… Сегодня особенно неприятно. 
Задумавшись над этим, я машинально закрыл коробочку с разными «вкусными» червячками, отломил себе румяную хлебную горбушку, посолил крупными кристалликами настоящей каменной соли и с удовольствием откусил.  Вкусно, поджаристая корочка приятно хрустит, смешиваясь во рту с ароматной мякушкой.

Самое дорогое - это то, что чувствуешь каждый день. Жизнь.... 
 
Неторопливо вкушая самый обычный, необыкновенно вкусный хлеб, я отщипнул пальцами немного мякоти, и увидел, что это и есть наживка. Оставалось только размять её как следует, скатать в ровненький шарик и аккуратно наколоть на крючок. Получилось у меня быстро и хорошо.
- В подворотне стоит маньяк, хочет нас посадить на крючок, - произнёс я едва заметно улыбаясь просыпающемуся солнцу. Потом отпустил лесу, и хотел уже забросить снасть, но вдруг остановился: - Блин, а ведь та рыба наверняка была местной разновидностью пираньи. И что же я раньше не прочухал этакую простоту…
Мой любимый «Сарган» - боевой нож подводного диверсанта, конечно же был на месте, в надёжной кобуре из сыромятной кожи. Он всегда сопровождал меня в экспедициях и походах, и уж конечно всякий раз отправлялся со мной на рыбалку. И ещё он всегда был острым, очень острым.
  Подушечка моего большого пальца, что  на правой руке, знала о боли всё. Именно поэтому я спокойно сделал на гладкой коже небольшой, аккуратный разрез. Живая, алая капелька тотчас спрятала его, мгновенно увеличилась, чтобы с удивительной ловкостью сорваться вниз. 
- Красная, красная кровь, через час уже просто земля..., - прогудел я горловым тембром и прислонил хлебную наживку к ранке: - И чего это я сегодня чужими цитатами спозаранку разоряюсь? Это что ли модно? Нифига!  Настоящие слова человек вырывает с корнем из собственного сердца… 
Податливый хлеб быстро впитал яркий цвет тёпло-солёной жидкости, и наживка стала напоминать миниатюрное румяное яблочко.
- От такого удовольствия уж точно никто не сможет отказаться, даже Они,  чудесные рыбы из белого серебра, которые, возможно, просто не существуют, - подумал я про себя и закинул снасть подальше от берега.


Знобящий свежей прохладой утренний бриз, неожиданно разбил зеркальное  спокойствие воды. Мириады ослепляющих солнц вспыхнули в единый момент, чтобы засеребриться неторопливой рябью в унисон незаметно-маслянистым волнам.   
 - Красиво…, и ещё не видно ничегошеньки, - заворожено произнёс я, доставая солнцезащитные очки из кармана. Очень хотелось разглядеть поплавок, ощутить приятную дрожь в груди, которая всегда появляется вместе с первой поклёвкой.
  Спрятав глаза от горящего солнца, я внимательно вглядывался в ритмичный узор бликов, которые перестали ослеплять благодаря поляризующим фильтрам. Теперь они  всё больше напоминали то, что я видел когда-то. Безупречность серебряных чешуек рыбки, которая говорила…
Дрянь дело, ничего не значащий фрагмент моей жизни превратился в действительно навязчивую мысль. Если так и дальше покатится, то непременно дойдёт до реального разговора с несуществующей рыбой. Что, уже смешно? Может быть, но только не мне, поскольку всё это можно подытожить одним круглым словом – галлюцинация. Притом, не обусловленная приёмом даже самого невинного катализатора…
- Действительно дрянь, - подумал я про себя и вдруг почувствовал, что по удилищу скользнуло как будто неуловимое, но всегда такое приятное постукивание, - Попалась родная, и уже срываться надумала?
Подсекать не было необходимости, потому я приподнялся, и плавным, упругим движением потянул удилище вверх. Сначала она здорово упиралась, но я, как всегда, обманул умелым посулом свободы, которая, впрочем, закончилась вместе с длиной рыболовной лесы. Немного «помотав» добычу, я неожиданно потянул ближе к берегу и молниеносно выхватил из воды небольшую серебристую молнию. Подвешенная в воздухе на невидимой леске, она бешено сверкала невообразимо грациозными конвульсиями извивающегося, стройного тела. Одетого в идеальную форму серебряных чешуек…
- Говорящие рыбки любят красную кровь? – удивлённо промолвил я и осторожно опустил добычу в заранее приготовленное раскладное ведёрко из эластичного полиэтилена.
Яркая молния застучала тяжёлыми, металлическими шлепками по днищу и стенкам безупречно сухой ёмкости.
- Ага, ясное дело, что так неудобно, - усмехнулся я и подхватив рыбинку за лесу, зачерпнул примерно половину ведра прозрачной водицы. Поставив перед собой новоиспечённый садок, и опустив туда серебряную пленницу, я с восхищением принялся смотреть на то, как она, превратившись в движение, стала невидимой тенью, рвущейся куда-то по бесконечному кругу. Несколько минут…, а потом рыбка неожиданно остановилась, пожевала немножко округлыми губами и выплюнула изо рта обломок калёного рыболовного крючка.
- Вот это номер, - пробормотал я про себя, разглядывая погнутый кусочек металла: - Хорошо, что ты, Рыба, не очень то и большая. Если бы выросла хоть даже и с килограмм, я бы в твой рот палец не положил.
Понятное дело, ответом была тишина…
 

Рассматривая безупречное строение выточенной из серебра пленницы, я совсем забыл о времени. Прошло, наверное, минут пятнадцать, но рыбка так ничего и не произнесла. Это было реальностью, настоящей, жестокой правдой.
- Похоже на то, что рыбы действительно не умеют говорить, - констатировал я с лёгким разочарованием, осознавая, что это именно та, именно необычная, именно из белого серебра. Сомневаться в обратном? Просто не имело смысла и значения, я слишком хорошо знал, как она выглядит, какой она должна быть.
Так или иначе, но в это утро я приехал сюда ловить рыбу, и это уж точно было правдой. Остальное, возможно и являлось причиной подобного действия, но в данный момент разом потеряло всякий смысл.
Лишённый мыслей, грёз и надежды, я очень спокойно приладил на леску новый крючок, скатал свежий хлебный шарик, и, разбередив ранку на пальце сухой веточкой, подрумянил наживку. Потом забросил снасть. Подальше от берега.
Теперь мне просто хотелось увидеть, как они клюют: каким способом «подбирают» приманку и «ведут» поплавок за тонкую, предательски незаметную лесу. Долго ждать не пришлось.
Поплавок очень уверенно нырнул под воду, не так чтобы надолго, всего на одну секундочку, а потом бодро выпрыгнул обратно…,  и замер. Сняв удилище с упора, я напряжённо вглядывался в очертания небольшого тёмного столбика, который, казалось, и  не исчезал из виду. На самом деле нет. Она клюнула, и даже немного «провела» поплавок – это я увидел. Точно.
Тем временем, снова налетел утренний бриз и покрыл спокойствие воды рябью ослепительных бликов. Глазам, тотчас стало больно, пришлось сильно сощуриться вытирая рукавом скупые, «колючие» слёзы.
- На кой же очки то снял, коли солнышко прямо в зенки лупит, - посетовал я сам на себя и поспешно спрятался за тёмными стеклами: - Да что, блин, это за ***та в стиле Микки-Мауса – опять поплавок не видно! 
Подловив себя на том, что «летучие» выражения морпеха-инструктора из фильма «Цельнометаллическая оболочка», органично вплетаются в мой повседневный лексикон, я подождал ещё немного и решил проверить снасть. Без всякой подсечки, плавно потянул за удилище и тут же почувствовал: сидит родная.
- Ну вот, ещё одна пиранья местного розлива, - довольно прогудел я, осторожно вываживая строптивую рыбёху. Она, в свою очередь, сопротивлялась изо всех сил, и даже выпрыгнула из воды наподобие огромного голубого марлина. Однако напрасно.
- Прямо как у Хемингуэя, - мечтательно сказал я блестящей молнии, указывая рукой на простор водохранилища: - Я старик, ты рыба, а вот это море! Ты уж не исполняй особенно, всё равно я должен тебя поймать – у меня же нет выбора.
С этими словами рыбка и сдалась, позволив вытянуть себя из прозрачной прохлады. На воздух, где она, конечно, снова принялась неистово танцевать, расплёскивая вокруг серебристые блестящие капли.
- Всего одну секунду пристального внимания, - снова обратился я к рыбе, и осторожно поймав ладонью неприятно тяжёлое, ледяное, тельце, быстро вытянул коварный крючок из ладной, округлой губы.
Отпустив добычу в ведёрко, где уже томилась точно такая же, серебряная пленница, я снова принялся смотреть, на то, как теперь уже две блестящие молнии очерчивали круги с бешенной скоростью. Жаль, что совсем недолго, видно первая, быстро намекнула второй: - «Мол, выбраться, таким образом, можно только всплывая... Кверху брюхом». 
 Насмотревшись на потешных узниц, я снова вспомнил о рыбалке, и убедившись в том, что крючок на этот раз цел и невредим, занялся наживкой. Сделал всё быстро, именно так, как и прежде: окрасив собственной кровью хлебную мякоть. Потом закинул. Снова подальше.
Озадачившись выяснением особенностей лова столь чудных рыбин, я поправил очки, чтобы сидели на носу поудобнее, опёрся подбородком на кулаки и обратился в ожидание.
- Да у них и повадки подстать настоящим пираньям – дуреют от свежей кровушки, - тихонько прошептал я, и привычно подсёк решительно «ведущую» поплавок добычу. Поклёвка была сильная.
Снова почувствовав знакомое упрямство на конце лесы, я медленно, «отпуская броски», подвёл рыбу поближе к мосткам и вытянул из воды. На этот раз серебристая молния особенно не извивалась, она лениво мотала хвостом туда-сюда, выпучивая на меня до ужаса смешные глазища. Совсем не такие как у рыб.
Изначальные попытки сдержать смех не увенчались успехом: подтянув рыбину поближе к себе, я взглянул повнимательнее, и буквально взорвался. Серебряная молния оказалась косоглазой, не сильно конечно, а скорее как вьетконговец, или уж на худой конец япошка.
- Ты над чем вообще гогочешь? Ты наверно сена хочешь? Неужели надо мной? – раздражённо прошипела рыбина и выплюнула изо рта обломки рыболовного крючка. Потом упала, на деревянные мостки, как-то жалобно и тяжело.
- Извиняй, если обидел, но рассмешил меня именно твой облик, - сказал я, глотая судорожные порывы хохота, и поднял рыбку с шероховатой поверхности осиновых мостков.
- Значит, надо мной? Ну, ты и дурак! -  снова заворчала рыба и недовольно дёрнулась у меня в руке.
- Возражать не буду…, видишь ли, на самом деле, с рыбами даже разговаривать нельзя, а спорить и вовсе бессмысленно, - рассмеялся я в ответ.
- Дважды дурак, коли принимаешь меня за вертихвостую шуклею. Я самец! Хотя, насчёт баб я с тобой согласен – говорить с ними, или спорить - всё равно, что воду в ступе толочь. В финале всегда сплошные неприятности. И сегодняшний случай тому иллюстрация – опять вляпался из-за этих дур…
Закончив монолог, недовольный жизнью рыб, картинно закатил косенькие глаза и, задрожав всем телом растопырил плавники: - В воду скорей отпусти, душно мне – помираю… Жара, наверное, под сорок.
- Градуса двадцать два и то на солнышке, - улыбнулся я и отпустил рыбкина в ведёрко: - Можешь теперь сказать своим подругам самые тёплые и нежные слова.
Оказавшись в воде, новоиспечённый узник, как впрочем, и все предыдущие, принялся отчаянно метаться по ведёрку. Делал он это на редкость энергично и старательно, аж до того, что чуть не выбросил своих товарок наружу.
Вдоволь накружившись в тесном ведёрке, «самец», наверное, смекнул, в чём дело, и, поднявшись к поверхности, высунул голову: - Слушай, я что, по-крупному попал?
- Выходит, да, - ответил я спокойно.
- ****ые головастики…
- В смысле, кем? И за что? – осторожно спросил я изумлённый тем, что рыба не только говорит, но ещё и матерится.
- Будут мной, ежели, конечно, выберусь отсюда, - угрожающе пообещал рыб и плюнул в мою сторону небольшой струйкой воды: - Набздели, полуфабрикаты безмозглые, что мясо свежее раздают, вот все и заполошились. А эти две дуры вообще в первых рядах на халяву позарились. Глистопёрки!
- Эй, ты чего плюёшься, я ведь сейчас костёр по быстрому соображу, а там, глядишь, и угли подоспеют, - осадил я раздухарившегося «самца»: - И вообще, негоже дам гельминтозами порочить, на вид они вполне здоровые и симпатичные.   
Державшиеся ближе ко дну рыбки, после этих слов осторожно поднялись к поверхности и высунули на воздух точёные серебряные мордочки.
- Спасибо, за добрые слова, и если вам не составит труда, зажарьте пожалуйста этого придурка на углях, а потом скушайте. А ежели не голодны, так просто отрежьте ему голову, и выбросьте в кусты, - жеманно пролепетала одна из рыбин.
- Да, да, лучше голову отрежьте, так быстрее получится, а потом можно и пожарить, - подтвердила вторая.
- Ах вы суки… - сорвалось с искажённых злобой губёшек «самца», но мой строгий взгляд осёк грубияна на полуслове: - Да я что, это я про головастиков…, и вообще, я вовсе не плевался, а расстояние оценивал…, чтобы сигануть. Мы на воздухе дальше метра путём не видим. Вот из-под воды другое дело, да больно её тут мало - стенки глядеть мешают… Не надо меня на углях…
- Ладно, замяли, хотя оценивал ты зря, ведёрко на мостках стоит, и если выпрыгнешь – снова ударишься о деревяшки.
- Снова не надо, - покорно выдохнул рыбкин: - А ты чего, есть нас будешь? Уху сваришь или в муке заваляешь да на сковородку?
- Надо подумать, -  как можно серьёзнее ответил я: - Ты не в курсе, малосольными вы вкусные?
- Бляяя…, - жалобно простонал «самец», а две его подружки обречённо опустились на дно и сложили плавнички.
Оставив рыбок наедине с ведёрком, я озадачился тем, что крючок на моём удилище снова пришёл в полную негодность. Рыбкин – грубиян словно перекусил его стальными бокорезами, да к тому же  порядком погнул. Убедившись в этом, я только покачал головой, и срезал искорёженные останки крюка с лески, чтобы привязать новый.
- Эй, убийца несчастных душ, ты что же, опять «нас» ловить задумал? – послышалось из ведёрка.
- Конечно, - подтвердил я догадку и помахал только что привязанным, новеньким крючком перед самым носом косоглазого рыбкина.      
- Ну и жадный ты, даже я столько не ем, даже если на дормовщину, - едко заметил «самец» и замер, погрузившись в печальные думы.
- И вовсе я не обжора, просто значительно больше тебя - сам посмотри, - спокойно пояснил я: - И потом, у меня подруга есть, мама, и ещё много всяких знакомых.
- Да уж, сам вижу, мордоворот ты ещё тот: выше пояса в тумане пропадаешь, но зачем же нашим братом столько левого народу потчевать? – укоризненно изрёк рыбкин, и трагически перевернулся кверху брюшком.
- Неисправимое ты существо…, а ну-ка повтори, кто я по твоему мнению? – ехидно процедил я сквозь зубы и воспламенил маленький факел на дежурной зажигалке, которую с недавних пор стал таскать в кармане.
- Пожирает наш народ, троглодит-мордоворот! – злобно выплюнул в меня «самец» вместе с бойкой струйкой искристой водицы. На этот раз попал в руку, после чего красиво плеснул хвостом и зыркнул на дно, в компанию своих товарок.
Оставалось разве что покачать головой, и вернуться к снаряжению рыболовной наживки.
Скатав хлебный мякиш по всем правилам, я уже собирался снова разбередить ранку, чтобы выдавить из себя пару капель кровушки, но вдруг снова услышал.
- Не ловите их, пожалуйста, - на это раз говорила одна из рыбок-скромниц: - Вы только посмотрите, наш придурок такой толстый, им целую роту голодных солдат накормить можно…  Да и мы обе, тоже очень даже ничего.            
Усмехнувшись, я отложил удилище в сторону, и ответил: - Хорошо, будь по-твоему, не стану я дальше рыбачить…, но что вы сможете предложить взамен?
- Надо подумать…,- оживилась рыбка: - У нас, конечно, ничего такого и нет, что может быть полезным в подобном случае…, но…, зато мы умеем говорить… Рассказывать.
- Рассказывать? А и ладно, валяйте, это всё равно лучше обугленного на костре рыбьего мяса, - согласился я, и, отломив немного хлебушка, предложил рыбкам.
- Ты чего мне отруби квашеные в морду су…, - начал было ко времени всплывший «самец», однако умолк, получив необычайно резкий удар головой в бок. От серебристой скромницы.
- Извините его, но угощение мы принять не можем – это не то, что нам нужно.            
- Да ничего страшного, горбатого только могила распрямляет, а коли вы хлеб не кушаете, так может мотыля? – спросил, было, я, да тут же понял, что и это счастье рыбам не катит: все три мордочки скорчили гримасу невероятного отвращения.
- Вы не озадачивайтесь по этому поводу: мы привыкли кушать очень редко, потому голодом особенным не мучаемся, - пояснила вторая рыбка, и доверчиво моргнула своими чистыми, прозрачными глазами.
- Ну конечно, вы до того сытые, что глотали мою наживку исключительно из интереса к происходящему, - пошутил я и легонько коснулся мизинцем носа одной из рыбин.
- Чудесно, - выдохнула она, и, закрыв глаза, плавно развернулась на бок прямо у поверхности воды.
- Уау, вам не чужды некоторые человеческие слабости, - улыбнулся я и осторожно погладил ровный серебристый живот, который был чуточку светлее, нежели спинка и бока.    
- Как же они могут быть нам чужды, мы ведь по ним так скучаем…, порой, - мягким голосом произнесла вторая рыбинка.
- Странно…, - подумал я вслух, но потом опомнился и сказал: - Коли есть вы не хотите, может быть стоит приступить к рассказу?  Я уже сгораю изнутри самым страшным на свете интересом. 
- Конечно, это правда: садитесь поудобнее, чтобы смотреть на нас. Всякая история начинается с маленького ручейка событий, а заканчивается глубокой, тёмной рекой…

И они начали говорить…