Физкультура на ход...

Все мужчины пируют, и все они между собой товарищи, которые никогда друг друга не предают. Товарищ может говорить тебе ужасные вещи, но назавтра все это забыто. Товарищ не прощает, он только забывает, а женщина — она все прощает, но не забывает никогда. Вот так-то! Поэтому, женщинам пировать нельзя. Очень неприятно, если тебя прощают. Товарищ никогда не говорит ничего умного, что стоит повторят на следующий день.  Он только знает, что теперь ничего такого важного нет.
Туве Янсон. «Дочь скульптора»

Температура в небольшой, обшитой светлыми деревянными панелями сауне перевалила за сотню. В сухом раскаленном пару истекали потом два голых человека. Один — крепыш лет сорока, с внушительным пивным брюхом и намечающейся лысиной. Другой — стройный мускулистый юноша с голубыми, глубоко посаженными глазами и жесткими складками в уголках рта.
— Слышь, Кирюха? — начал толстый.
— Да?
— Прикрылся б ты, блин, что ли, а то смотреть на тебя ломает, — Андрей отхлебнул еще пива и  заерзал на лавке, поудобнее пристраивая на коленях свой розовый от жара, покрытый редким жестким волосом живот.
— А ты посмотри, посмотри, — ответил Кирилл, легко вскочив с лавки и изогнув корпус на манер виденного вживую в далекой боевой молодости Шона Рея — так, чтоб были видны «прорезанные» квадраты брюшного пресса и плиты косых мышц. — Может за ум возьмешься. А то, вон, у тебя зеркальная болезнь, наверное, уже развилась.
— Зеркальная болезнь? Это что еще такое?
— А это когда свои половые органы можно только в зеркале увидеть.
— Да ну тя нафиг с твоими приколами. Дразнится еще, блин, — надулся Андрей, утер потную лысину простынкой и аккуратно пристроил ее на живот, чтоб впитывала. В парилке становилось душновато.
— Я не дразнюсь — для тебя стараюсь.
— Для прокурора старайся, спортсмен. И вообще, анекдот про пресс этот брюшной слыхал?
— Смотря какой из них? — осторожно спросил Кирилл.
— Ну, тот где, типа, сидят «новый русский» и «качек» в бане, типа, как мы с тобой. У «качка» — пресс «банки», все дела. Новый русский на него долго смотрит и спрашивает:
— Парень, что это у тебя на животе за квадраты?
— Ну, брюшной пресс.
— Зачем?
— Ну, красиво, бабам нравится.
Попарились они, значит, выходят на улицу. «Качек» спортивный костюмчик застегнул и пошкандыбал, а «новый русский» его от «мерина» окликает.
— Эй, парень — показывая пачку баксов, — вот это пресс, — похлопывая по крылу «мерса» — вот это бабам нравится, а с животом у тебя какие-то проблемы".
— Слышал я этот анекдот, — ответил Кирилл, и чтоб поберечь дружеские чувства, обернулся простынкой, закинув край на литое плечо, от чего стал похож на римского патриция в термах. — В общем верно конечно, но… Вспомни-ка, друг Андрюха, когда ты последний раз бабу хотел, так чтобы вот аж до одури. Чтоб и в башке кол, и в штанах? Чего задумался так? Вспомнить не можешь? Ну, и бог с ним, тогда вспомни, когда последний раз на тебя бабы вешались не потому, что ты баксы пачками в оркестр швырял, а просто потому, что ты — это ты, моряк красивый сам собою. Тоже не помнишь? А когда последний раз тебе хотелось просто пробежаться. Никуда, без цели, просто бежать, и все. Тоже не помнишь? А, ладно… — сбавил напор Кирилл, — извини, не хотел тебе гадостей говорить.
— Угу.
Посидели, размазывая по груди дорожки стекающей влаги. Помолчали.
— Слышь, Кирюха?
— Да?
— А вот, ты же меня младше-то всего на пару лет? И занимались примерно одинаково, а у меня уже брюхо, плешь скоро нарисуется. На вид «сорокет» дают, а ты все как пацан, не то, что тридцати твоих не дашь, двадцать пять с натяжкой.
— Во первых, генетика такая. А во вторых, Андрюх, у тебя базовая подготовка борцовская была,  а вас, если заниматься бросаете сильно разносит. Ты ведь, небось, ни в зал не ходишь, ни зарядку по утрам не делаешь?
— Не делаю, — вздохнул Андрей, —хочешь сказать, от этого волосы выпадают?
— В том числе. Я тебе тут лекции по медицине читать не буду, но, поверь на слово, — выпадают. Ты ведь обжорством своим и гиподинамией биологический возраст подстегиваешь, и он у тебя физический обгоняет. Полная картина того самого «сорокета» — и по внешнему виду, и по самочувствию.
— А у тебя, стало-ть, на двадцать пять?
— Хочешь, я от пола пятьдесят раз отожмусь?
— Не надо, верю. Хотя знаешь, если присмотреться, то все равно видно, что тебе «тридцак» ломится. Морщины, вон, намечаются. Взгляд — от твоего взгляда повеситься иногда хочется.
— Взгляд тут непричем. Ты считаешь, лучше, когда жир через штаны висит, лицо в телевизор не поместится, ежели кто надумает его туда засунуть? А присмотришься — человеку едва за тридцать перевалило…
— Блин… Черт. Опять.
Еще немного посидели. Помолчали.
— Слышь, Кирюха?
— Да?
— А вот ты все про работы свои рассказываешь, про беготню, про баб в больших количествах… Когда ты успеваешь в зале бывать?
— В зале-то? Да почти не бываю последнее время. 
— Тогда как?  Упражнения в постели? Кувыркания и изгибы в позвоночном отделе?
— Бывает иногда, но не так часто, как могли бы подумать, да и бодрости не прибавляет. Это у женщины наутро после секса подъем, а мужик себя как выжатый лимон чувствует. Боксерам например, за месяц до боя все запрещают. Да и нам не рекомендовали, если помнишь.
— Серьезно? Не, не помню уже.
— Серьезно. А зачем, думаешь, с женскими командами ездит столько всяких тренеров, массажистов и прочего обслуживающего персонала?
— Специально, чтоб они их всех перед выступлением… того?
— Ага.
— Хотел бы я так с командой поездить, хотя… — потупился Андрей, — я уж не то что с женой, вообще ни с кем месяца четыре не трахался. И самое страшное — не охота.
Посидели. Помолчали.
— Слышь, Кирюха?
— Да?
— Отвлеклись мы — так что там про время? Как ты успеваешь, в зал-то?
— Честно? Никак. Не успеваю.
— ???
— У меня дома тренажер стоит. Года два назад по дешевке купил, все чин-чином. Скамья наклонная, стойка под штангу, блоки, станина для ног. Вот на нем часа по полтора не меньше двух раз в неделю и занимаюсь.
— И что, хватает?
— Нет, конечно. Для нормального самочувствия, сиречь функционирования организма, нужно не меньше четырнадцати часов двигательной активности в неделю.
— И как ты ее, недостающую, добираешь?
— Часок — за счет утренней зарядки, часок — за счет производственной гимнастики: из-за компа встанешь, походишь, руками помашешь…
— А остальные хоурсы?
— Тут я одну хитрую вещь придумал, вернее, не придумал, а, так сказать, обобщил и систематизировал.
— И сильно хитрую?
— Не очень — улыбнулся Кирилл.
—Ладно, колись давай, не томи общественность.
— Вот, представь себе. Зима, мороз, и жена отправляет тебя в магазин за картошкой. Магазин недалеко, чем машину прогревать, быстрее пешком дойти. Что ты будешь делать.
— Что, что — возьму авоську и пойду, — ответил Андрей, давно привыкший к заходам друга издалека.
— А что при этом будешь думать?
—  Что, что? — честно попытался представить свои думы Андрей и удивился полному отсутствию в них цензурных слов, кроме, пожалуй, предлогов: «В» и «НА» — То, блин горелый,  и буду. Жена на мороз выгнала… — зная, что Кирилл не любит матерную ругань, Андрей честно попытался  придержать эпитеты, от чего в  разговоре образовалась томительная пауза: — …картошка… эта — пауза… — мороз — длительная пауза. — А втопил. Но переться-то все рано придется… — еще одна длительная пауза.
— Да, но представь себе, что ты относишься к этому не как к тягостной домашней повинности, а как к спортивному упражнению.
— Это как?
— Представляешь себе, как ты на бодряках выскакиваешь на морозец. Легкая пробежка до магазина. Мышцы разогреваются. Кровь по венам начинает бежать быстрее. Душевный подъем. Позитив. Такое чувство, что внутри тебя моторчик стучит, гонит жизненную силу по организму. Прибегаешь в магазин, хватаешь пакет, а лучше два, картошки, килограмм на десять, и на таком же душевном подъеме мчишься домой, но уже не просто так, а с утяжелением. И считай. Несешь авоську, считай. Раз-два-три-четыре и меняешь руку. Раз-два-три-четыре и меняешь.
—  То есть, канает позитивный настрой? А негативный не канает?
— Да и уверенность в том, что ты не тягостную обязанность исполняешь, а очень полезное для организма спортивное упражнение. И так во всем. Ящики носить, рюкзак с книжками таскать, машину на домкрат ставить… Любую необходимую физическую работу, надо превращать в упражнение. При том же КПД, пользы будет куда как больше. Собственно, это еще Джо Вейдер придумал, но сам дальше поднятия тяжестей и прочего бадиболдинга не пошел.
— Че, мозгов не хватило?
— Нет, Вейдер — мужик умный, — улыбнулся Кирилл, — скорее, просто не нужно было. Он свое дело и так на триста процентов выполнил. И еще неплохо бы от лифта отказаться — пешком бегать. Машину продать не предлагаю, за полной бесперспективностью предложения, а вот пешком все же поболе надо ходить. И чтоб моторчик…
— Да что за моторчик то, блин такой, дизель на педальной тяге? Что-то я не догоняю.
— Ну вообще-то, этот образ на чакрах, одна из них кстати Сахасрара называется, может слышал,  основан на циркулирующей по ним жизненной энергии, но для европейца — это чистая метафизика, наукой не описанная, а потому и не убедительная. Даже «Ворд» в компе норовит слово «чакра» на «чарка» заменить. Просто представь, будто есть в тебе нечто, гонящее теплую волну от крестца через живот, грудь шею в голову и обратно по позвоночнику.
— И что, конкретно помогает?
Кирилл поднялся, скинул с плеча простынку и стал похож на Бреда Питта в роли Ахиллеса.
— Как видишь
— Вижу, — пробурчал Андрей. Физика тела и правда была внушительная, — Слушай и откуда в тебе столько любви к своей персоне?
— Да, как сказать… В детстве, я был очень чахлым, болезненным ребенком. Пришлось, как барону Мюнхгаузену, самому  себя за волосы из болота тащить, вот с тех пор и… Знаешь, я наверное люблю себя, как свое собственное творение. Как Микеланджело любил свои скульптуры.
— Просто принц Нарцисс какой-то! — проявил неожиданную эрудицию Андрей. — А тебе не кажется, что не скромно, мягко говоря, так хвастаться?
— Да, как сказать... Скромность украшает только, когда других украшений нет.
— Наверное, многие тебя не любят, Кирюха. Не тяжко так жить?
— Отнюдь. Многие, конечно, не любят, но…  Но дело в том что, во-первых,  я особо не хвастаюсь, а просто говорю как есть. Если у меня хорошая фигура, почему я должен это скрывать?
— А зачем об этом вообще трындеть, всем же и так видно?
— А что, сильно раздражает?
— Да, типа того...
— А вот это, как раз, во-вторых: когда кто-то хвастается, а тебя от этого коробит, значит, человек попадает тебе по больному месту. Если кто-то говорит, что у него хорошая фигура, меня это не особенно трогает: у самого хорошая. А вот тебя достает.
— Так ведь можно и в морду…
— Теоретически, такая вероятность есть, но практически… Кто мне в морду давать-то будет? "Спортсмена в ударе", как я уже говорил, это не особо раздражает, а увольняя какого-нибудь толстомясого… Ну, даже если попро… —  Кириллу пришлось на мгновение прерваться и отвести голову в сторону, пропустив мимо уха огромный волосатый кулак, — …бует, так не уверен что это у него полу… — небольшая пауза, кулак снова прошел над головой, обдав горячим сквознячком влажные волосы, — …чится.
Дальше отступать было некуда — противник зажал Кирилла в самый угол тесной парилки, и ему пришлось сложить кисть в "Кулак демона" и  ткнуть Андрея выставленной фалангой пальца  в солнечное сплетение. Тот отступил на шаг, задохнулся, с хрипом, и, ухватившись рукой за пострадавшее место, медленно сполз по стене на лавку.
— Ну, вот как—то так, — подвел Кирилл итог поединка, — и это при том, что ты меня килограмм  на двадцать тяжелее, и подготовка есть соответствующая — но это я собственно к чему? А! Это я к тому, что если тебя что—то раздражает в другом человеке, значит у тебя у самого с этим проблемы. Такая вот своеобразная лакмусовая бумажка.
— Вот блин, — прохрипел Андрей, — а я-то думал, у меня еще все неплохо. А ты,  небось, каждый день тренируешься?
— Да нет, конечно. Раза два-три в неделю. Редко - четыре.
— Понятно, чего уж тут… Слушай, а это у тебя только тела касается?
— Да нет, конечно, с разумом и чувственной стороной я тоже изрядно повозился, но это совсем дебри, а у нас уже скоро время заканчивается.
Посидели. Помолчали.
— Слышь, Кирюха?
— Да?
— Я все равно как-то… не проникся.
— В смысле?
— Ну, вот, ты говоришь, —  физическая работа, упражнения. А я думаю — у меня за последние лет пять вообще никаких физических упражнений не было. Мне их что, самому выдумывать?
— Да нет, упражнения есть всегда — только надо уметь их разглядеть. Немного потренируешься и…
— Что «и»? Как тренироваться то? Конкретно, на примерах можешь объяснить?
— Могу. Ты сотовик в чехле носишь или на шнурке?
— Когда как: если холодно, приходится свитер надевать — «кобура» под него плохо ложится. Выпирает. Приходится на шею вешать.
— Ага. Я тоже по случаю холодов начал ходить в длинном свитере, а вечером, того же дня, заметил — мышцы брюшного пресса устали, будто я их довольно серьезно прорабатывал. Казалось, с чего бы? Подумал и понял, что у «Моторолки» моей довольно большой удельный вес, и на ходу, болтаясь, телефон довольно чувствительно ударяет в пресс. Мышцы компенсируют эти микро-удары, производя микро-сокращения, то есть находятся в постоянной работе — напряжении-расслаблении. К вечеру получается вполне приличная нагрузка.
— Мда, — задумался Андрей, — сейчас многие тренажер продают на батарейках, который с помощью электрических импульсов похожий эффект создает, а тут абсолютно на халяву и практически без усилий постоянная подтяжка живота.
— Точно! Начал сечь фишку.
— Ладно, посмотри, подумаем… А теперь пойдем, счетчик тикает. Слушай, прикольно. Два часа незаметно за базарами и терками пролетело.
— Да. Я пойду с банщиком насчет пива холодного договорюсь.
Кирилл снова вскочил с лавки гибким, кошачьим движением и в один момент оказался за дверью. Андрей поднялся с лавки кряхтя. Чуть постоял, переводя дыхание и ловя большим животом приятный сквознячок из приоткрытой двери. С грустной завистью посмотрел на мелькающую в предбаннике широкую, мускулистую спину напарника. Да, таким ему уже конечно не стать, но, блин, привести то себя в относительный порядок можно? И даже нужно! Вот с понедельника… Нет прямо сейчас и начну.  Он прислушался к тому, как внутри него заводится маленький моторчик, разгоняя жизненную энергию по застоявшимся чакрам. Обтер простынкой лоснящуюся лысину и неторопливо, но как-то более собранно и пружинисто вышел во внешний мир. Почти такой же, как тот, который он покидал, запираясь с Кирюхой  в сухом жаре небольшой сауны, но не совсем. Потому что Андрей чуть изменился сам, и мир вокруг него тоже чуть изменился.