Guess

«Не верь,
Что ночь проходит утром,
И только горьки слезы,
Что зло бывает мудрым,
А счастье слишком поздним…»
Александр Р.


Это началось так. Я увидела знакомый болотного цвета рюкзак, догнала и легонько подергала за его ручку. Быстрый поворот головы. Впечатления не помню.

Хотя на самом деле началось немного раньше. Я, наверно, выглядела подавленной или грустной, или и той и другой. Мне правда сначала, первые полмесяца было как-то не по себе, волнительно, одиноко, я себя чувствовала не в своей тарелке, а точнее не в своем месте. Больше всего запомнилась комната химической лаборатории, где у нас проходили лабораторные работы. Синие уничтожающие халаты – без них никак –, размытое в памяти безучастное лицо преподавателя (в последствии, кстати, хорошей оказалась женщиной), и совершенно стершиеся из памяти братья и сестры по неволе. Такие же непрозрачные из-за грязи окна, как те, сквозь которые мне хотелось ясно увидеть Ленинский проспект с его широкой проезжей частью, высокими домами, огромными рекламными щитами, и людьми, когда вместе с напарником (очень он мне запомнился в том же синем халате, с добрым лицом и, наверное, сердцем…) смывала что-то невидимое со стен института.
Я помню себя, идущей с незнакомыми тогда Викой и Дашей, и с уже знакомой Марго (она была одна из первых, с кем я познакомилась), мы шли в институтскую столовую, на пути Марго меня «бросила» и пообещала вернуться через несколько минут, а я осталась с совершенно чужими девчонками. Мне от этого не было хуже, но и не стало лучше. Все равно, по-моему, было.
И последнее: небольшой столик (не в столовой, а в коридоре перед ней), а за ним мы – нас уже было больше – Даша, Рашит, Володя и я. Атлас Москвы, и разговор о том, где кто живет. Мне запомнилось, как Рашит говорил о том, как он ехал в Москву, – чтобы не проезжать в центре, сделал круг по кольцу. Кто-то засмеялся. А мне даже смотреть не хотелось ни на кого, такими чужими они все мне казались. Я чувствовала себя одной в огромном институтском мире. Вот вроде бы и все, что было до начала, не считая незначительных мелочей. Было не так, как хотелось бы, и казалось, что так будет всегда. Как все-таки хорошо, что я ошибалась…

Трудно вспомнить, хотелось ли мне окликать нового знакомого. Это ассоциируется у меня с такой картиной: человек, которому в чем-то повезло, или он чему-то рад, или удалось что-то, идет по улице; он доволен, поэтому он подает нищему монетки, улыбается прохожим, уступает место девушке в метро. Я, наверно, как будто улыбнулась сама себе, и он мне улыбнулся, сказав «привет!»… скорее всего сентябрь, безымянное число сентября…
И, может быть тогда же, где-то в сентябре на аналитической геометрии один взгляд еще никого. Смешно было видеть, не глядя…

По улице мы (скорее всего, вшестером) шли от главного корпуса на химию. Я о чем-то говорила с Рашитом. Было, наверное, холодно (и я об этом, по-моему, даже сказала ему), потому что он предложил свою куртку. Холодно было совсем еще недолго…

Странный и смешной взгляд, укоряющий, но не на самом деле, а в шутку.
- С Рашитом, да?
- Что?
«Понимающие» кивки головы, и улыбка, не помню какая, но тоже, конечно, все «понимающая». Мне, вообще, это понравилось и показалось смешным, и, садясь (я села между ними и мне снова это почему-то понравилось), я посчитала нужным все-таки ответить: «Что-то ты странное такое говоришь». Может, этим я хотела сказать, что я ни с кем?…
На этой же самой паре первая записка. Вике. Ответ. Довольно-таки глупый ответ на вопрос о покупке подарка. Смешные в ней слова и невозможное детское «человек(!)».
А после пары очень мне понравилось Викино «Ты не слишком расстроишься, если мы заберем у тебя Валю сегодня, и ты поедешь домой один?». Я усмехнулась про себя: мы и не ездили вместе еще. Но им я этого не сказала, разве плохо, что они так думали? Небо уже чем-то делилось… Иногда шел дождь, и все ждали снега…

Дальше вряд ли вспомнится, что шло за чем, потому что действительно все было вперемешку – дом, институт, и мы в Москве, вне института. Конечно, было очень весело, невероятно. Смысл всего. Мне кажется странным, когда люди укоряют себя за поступки, действия в прошлом, думают, что были совершеннейшими идиотами, глупыми, ничего ТОГДА еще не понимавшими. Я не могу понять этого. По-моему они просто хотят себя оправдать или казаться равнодушными к тому, что с ними было. Я не хочу ни о чем жалеть… Мне было весело.

Четвертое октября и первое ноября

Четвертое октября в памяти началось с вручения подарка. Дарила от всех Вика. А я даже не читала открытку, только видела, что она вся разноцветная, с несколькими маленькими блестящими наклейками. Еще я знала, что специально Вика с Марго написали следующую фразу (не дословно): «…Мы все тебя любим, и Рашит тоже!». Это должно было его рассмешить. На паре, по-моему, истории, на перерыве мы «тайно» выходили расписываться, и так же «тайно» возвращались.
А потом отменили какую-то пару, и мы решили разделить день рождения на две части: до консультации по химии и после нее.
В этот день нам всем, наверно, очень запомнился троллейбус. Мы много раз катались туда и обратно тогда. Нам встретился один странный старичок. Похоже, он был рад только тому, что просто видит компанию молодых, веселых людей. Ему хотелось, наверно, быть таким же, и он долго что-то возбужденно говорил нам, что-то поучительное, но доброе. Он веселился от своих же слов, а в конце ему вдруг захотелось побороться с Рашитом. Вернее, испытать крепость его руки. Он сильно сжал руку Рашита и не отпускал, а тот пытался вытянуть ее. По-моему, старичок подумал, что не так уж и слаба нынешняя молодежь, как он думал. Он рассказывал о своей студенческой жизни, что-то о том, с каким трудом добивался чего-то, как кто-то удивлялся его стремлениям, и очень неожиданно и громко засмеялся, услышав от одного из нас: «Ставьте реальные цели!
     Еще я увидела в окно троллейбуса Розенбаума. А, точнее, его изображение на большом плакате с информацией о концертах. Позже мы вместе подошли к нему, чтобы сфотографировать. Для меня…

« - Понравилось?»
Кажется, ему понравилось («На плантациях любви»), и он сказал, что слышал «Ау» и «Одинокого волка».
Пианино. Первый раз после школы, я послушала то, что научил играть меня Саша. Начало «К Элизе». А еще услышала, как играет Вика (на пианино), Рашит, Володя (на гитаре), и как поют. «Мое сердце остановилось». Потом за столом – любимая песня Цоя, чай, торт, задувание семнадцати свечей и одно нечеткое остановившееся мгновение, но самое теплое в этот день…
И красная рубашка в черную клеточку.

Огромное красивое здание Академии наук. А там, внизу на площадке маленькие смешные люди гуляют то вместе, то порознь… Так много всего помещается в маленьких зрачках. И так высоко – стоять над пустым пространством на узких плиточках, особенно вдвоем…
«Ну давай же быстрее, Вика!» – солнце светило прямо в лицо, превращалось в маленькие светящиеся кружочки сквозь ресницы в полуприкрытых глазах. А Вика, Вика, по-моему, тщательно вымеряла экспозицию…
- Да мы просто пообнимаемся и пойдем…
И мы пошли.

Первого ноября Вика пришла необычною и, по-видимому, с воздушным настроением. Сегодня был день ее рождения. Она догадывалась, что мы ее скоро будем поздравлять.

Мы оставили Рашита с Володей покупать пиво, они обещали догнать. Но так как, наверное, пили его на ходу, - не догнали. С седьмого этажа, из окна Викиной кухни мне хотелось увидеть их.

- У тебя носки просвечиваются.
«А почему ты решил, что это носки?». Очень теплые ступни…

Интереснее всего рассматривать телефонные карточки на широкой груди в синем свитере, таком же, как голубой у Нагиева, ощущая их тяжесть на коленях. Ведь, правда, ну до чего же интересно! Ни одной картинки не помню…
Кирилл, не сразу поняв, в чем дело, все же подает руку, и карточки вместе с тяжестью без особого удовольствия оказываются на полу. Глупо, конечно, но Бог простит. Если вспомнит.
Потом, наверное, фотографии в альбоме. Деревня, Вова и Вика, им лет двенадцать. Опять же глупый упорный вопрос «А почему он такой маленький? (Вова) с претензией на шутку, которой все-таки не прозвучало.
Я, конечно же, не смогла бы лечь на Викину постель (ну, в крайнем случае, на диван). Но альбом, несомненно, лучше смотреть не одному, тем более, если там кто-то – маленький. И мне освобождают место. А может быть Вике? Я, конечно же, не смогла бы лечь… Наверно.
В дверном проеме комнаты – «серенады» под гитару с подвернутой ногой. Впечатление такое, что ее нет. Смешно. И он подворачивает другую.

Удобный под столом на кухне железный брус. На нем уже ноги Рашита, мои, еще кого-то. Кто-то заходит, и я говорю, что «все места под столом уже заняты», нечаянно наступаю на ногу Рашита. Он улыбается.
- Что вы там делаете?

Собирается чаепитие. А мне жарко, и я прикладываю к лицу стакан с холодной водой.
-Что это у тебя? Тебе уже наливают? А можно это попить?

Тихо и незаметно моя рука привыкает к другой, а та – к моей. Тихо и незаметно привыкает к нам время, а мы – к нему. И ни одного тихого ангела, - потому что всем одновременно не удается замолчать. Движение руки напомнило самый впечатляющий момент фильма «Белый танец». Глупо делать вид, что все как всегда…
- Вик, а у тебя есть балкон?
- Да, у родителей в спальне. Только смотри, чтобы кот не выбежал.
Мною брошен вопросительный взгляд налево и последующий на него ответ:
- Ну, пойдем.
Там, в небольшой комнате родителей больше всего внимание привлекает широкая кровать, на которой, по-видимому, очень удобно лежать посередине, закинув за голову руки, свесив на пол ноги и премило улыбаясь. В открытую дверь мы увидели проходящего Вову. Он более реалистично улыбнулся и «посоветовал»:
- Вы бы хоть дверь закрыли.
С балкона была видна Академия. Красная с золотым. Может и нет, но мне она запомнилась такой. Она «смотрела» мне прямо в глаза, потому что была на одной высоте. Может и нет, но так показалось…
Высоко и жарко, бесконечно. И ветер, ведь ноябрь. Но он и был нужен. Хотелось поменять краску на бледность. Легкую.
Когда стало более чем прохладно, можно было возвращаться. Все собрались в этой комнате. Не знаю, что их привлекло. Может, чего-то испугались. Хотя с Чарли ничего не случилось.

Замечательные Викины котята. Вернее замечательные календарики с котятами. Очередной просмотр ее очередной ее коллекции. Но они и впрямь очень милые. Конечно, для тех, кто любит. Для меня и Вики. Удивительные у них глазки, глубокие, наивные и беззащитные. Кто-то, видимо, заинтересовавшись, подошел к «котятам». Странно, до чего же знакомые, удивительные, глубокие, наивные глаза.
- Смотри, какая прелесть.
Нет ответа. Точно с календаря, из глубины Викиной комнаты и еще какой-то глубины – как-то значительно улыбались несколько секунд голубые глаза. Разве бывают у котят глаза – голубые?..

Теперь на моих коленях были уже не «тяжелые» телефонные карточки, а голова. Все остальное – на диване. Под головой мешала моя рука, по-моему, очень удобно мешала. Ей пришлось смущенно переместиться на ширину свитера. Зато ему стало лучше. Он улыбался.
- Теперь, когда я буду смеяться, у тебя будет двигаться голова. (Она и правда забавно подергивалась, особенно, когда было очень смешно) 
- Меня что-то заслоняет.
Ему вновь стало «хуже», после того, как на лицо легли страницы журнала «7 Дней», и стало темно, наверное. Но он спокойно лежал.
Была отпущена, скорее всего в Викин адрес, какая-то шутка, потому что она захотела отомстить и, быть может, защекотать «шутника» до смерти, а я совсем близко почувствовала необычный и незнакомый почему-то запах волос; но «убийства» не произошло, так как на помощь теске подоспел Вова и разнял «боровшихся».

Он перевернулся, лег на живот и скрестил ноги, колени уперлись в подлокотники. Очень удобно.
- Мне и так жарко, а ты еще меня греешь.
Снова подошла Вика. Она, наверное, все-таки удивилась такой смелости. Ладно – полежать на диване, ладно – с ногами, но чтобы на животе!..
- Огреть бы чем-нибудь… - она недвусмысленно примеривалась к «огреванию».
- Гитарой, - предложила я (несерьезно, конечно же).
- Так ведь жалко. Не его, гитару.

 Когда ему надоел телевизор, и, по-видимому, устала шея, он повернул голову, и ему снова стало темно.
Конечно, я сказала что-то типа «блин» или «ну что ты делаешь», не помню, и встала.
У Вики в шкафу лежали какие-то бауманские то ли лекции, то ли еще что-то.
- Да Бог с ними. Посиди со мной.
- Я с тобой уже посидела.
Зашла Даша, перед этим она с Викой и Вовой куда-то уходили. А где все это время были Марго с Кириллом, я понятия не имею. А Рашит?.. Провалы…
- Даш, закрой дверь. – И тише: - С той стороны.
Меня это развеселило, и я оторвалась от изучения непонятно чего.
Когда меня окликнули по имени, показалось, будто есть что-то такое, что вот сейчас непременно очень важно мне сообщить.
- Посиди со мной. Я не буду тебя больше греть.
Я улыбнулась про себя этому вескому аргументу. И «вслух» тоже улыбнулась. Появилось, по-моему, чувство жалости. А ведь не хотела ни о чем жалеть…

- Давай потанцуем?
Совершенно глупо было ответить: «Танцы будут потом». Именно ответить было глупо.

Я сидела на стуле у пианино, поставив руку под голову на его крышку и прислонившись к нему. Так уютно и удобно. В центре на столике на колесиках, поджав под себя ноги, сидела Марго.
Недвусмысленный жест рукой снова просил «посидеть со мной». Но пришел Вова и сел на свободное место. Мне стало смешно. А он пересел в кресло. Собирались играть в мафию. Все.
Я долго упиралась и говорила о том, что не помню правил и не знаю, что мне выгодно делать. Было что-то около шести. И к себе звала ночная Москва, маня огнями фонарей, машин, рекламных щитов. Так далеко отсюда был мой дом.
Раздали карты. У меня был туз. И у него тоже. Игра с чего-то началась. Все называли себя местными жителями. Смешно.
- Я не знаю, кто я, - я и вправду не знала. – Я не знаю, кем мне выгодно быть.
- Все, она – местный житель, - он ответил за меня. Мы оба были местными жителями, как, впрочем, по-моему, и все остальные.
Нужно было уходить. А они начали спорить о правилах. Марго с Володей. Интересно за ними было наблюдать. Немного они были похожи, хотя и сильно разные. Упорно что-то друг другу доказывали.
- Ты поедешь?
Он несколько удивился, а, может, и нет. Всем не хотелось уходить из всего этого теплого и мягкого. Мысли и чувства начинали дремать.
Его еще час бы не ждали дома.
- Если хочешь, оставайся.
Мы ушли.
Интересно, ну почему же какие-то мгновения так четко запоминаются, а каких-то как будто и не было? Ровно в шесть часов пятнадцать минут двадцать пять секунд видишь себя словно со стороны, а уже в двадцать шесть, семь, восемь, девять – ничего, точно не существовало их. А зачем они тогда вообще были нужны? Чтобы дойти до метро, спуститься по эскалатору, сесть в поезд, чтобы запомнить себя уже в шесть часов тридцать минут?
Поезд в метро. Резкое снижение скорости – хорошо, когда есть тот, кто не даст упасть. Даже когда держишься за поручень. Даже когда уже и в поезде-то не едешь, а уверенно ступаешь по ступеням лестницы.
Потом Царицыно, наверное, пиво электричка. Зимняя. Да, это же был ноябрь. Начало. Но разве не было снега? ведь электричка была зимняя… И в окнах тамбура, по-моему, ничего не видно, потому что замерзли…
Прислонив голову к стенке, я могла выслушать все, что угодно, никак не реагируя и лишь тихо улыбаясь. Просто мне было «тихо». И спокойно.
- Слабо?
Ничего во мне не изменилось. И даже, по-моему, ничто не удивилось. Может, я просто устала? Или засыпала? Но все так же прямо, хоть и устало, смотрела в глаза с легкой улыбкой. Не произнося ни слова.
- Слабо, - он ответил за меня и повернул голову, как будто кого-то ища. Рядом, совсем близко к дверям стоял какой-то мужчина. – А ему не слабо.
Мы долго ехали, и все время было тепло и тесно. А за окнами – темно.
Когда вышли, темнота смешалась с чем-то ослепительно-белым. По-моему, это был снег.
Идти с рукой не в своем кармане было не очень удобно, и она медленно из него выскальзывала. Запомнились смешные слова в ответ на это:
- Ну, давай руки из карманов вытаскивать…
а затем бессмысленное уверение в том, что раз приехал раньше, и дома ждут позже, то должен проводить; демонстрирование бывшего дома и предложение «давай до него и провожу». Наверное, в моих глазах промелькнула тревога, когда на противоположной стороне улицы через дорогу среди прочих прохожих, громко о чем-то разговаривая, прошли какие-то парни. Они, по-моему, были младше нас. Мы тогда, услышав их, одновременно повернули головы и, кажется, подумали об одном и том же. А, может, и нет…
начался или уже шел мелкий дождик. Значит, все-таки снега не было. Жаль.
То под зонтик, то из-под зонтика. И предложения до чего-нибудь дойти.
- Доходим до площади…
- Все, доходим до поликлиники…
вечерние сумерки. После долгого дня рождения Вики. Он был весь день. С девяти часов утра. И до вечера. До вечерних сумерек. Мы почти весь день прожили большой «шведской семьей». А когда-то были чужими. Целых шестнадцать лет. Смешно сказать.
Мы сейчас были немножко другие. Не такие, какими были еще утром, и не такие, какими стали снова завтра. Просто привыкли, и соответственно у нас появились некоторые иные, хотя и незначительные, права. Что-то сказать, о чем-то спросить, о чем-то подумать, что-то знать наверняка. В этом было все. Или почти все.
Так мы дошли до магазина, спустились по лестнице. Остановились. Убеждение в том, что дальше я могу дойти сама; снова укор в глазах и в вопросе «Ну а что?»; мое продолжительное в ответ на него молчание. Что же поделать, если жалость слаба?
- Вон, иди с тетьками, - это он сказал о женщинах, которые жили в нашем доме и, видимо, возвращались домой.
- Ну, пока, спасибо, что проводил.
- Спасибо не булькает.
Что-то почувствовалось в его голосе. Может, это обида?.. Тот, кто прощал пять раз, простит и шестой.
Все. Тихо вокруг, снаружи. Но не внутри. Там кто-то устало улыбается. И вспоминая этот день, засыпает.
А фотографий нет. И не было…

Коротенькие зарисовочки

- Извините, вы электроны принимаете?
- Что я, окислитель какой-нибудь, чтоб электроны принимать?.. С девяти до трех.

***

25 декабря 2001 года. Точная дата потому, что она стоит в зачетке. В этот день был зачет по химии. Мы сидели на информатике и сдавали лабораторные работы. В двенадцать мне нужно было уйти на химию. А я увлеклась.
Вдруг я услышала тихие, как будто ниоткуда взявшиеся слова:
- У тебя же сейчас зачет.
Он подошел так же незаметно и тихо, словно все это время находился возле меня и ждал, когда можно будет сказать эту фразу. Хотя все же немного опоздал.
Я очень удивилась, когда успело пройти два часа?
- Что, уже так много времени? – у меня началась легкая паника, я не успевала по времени, еще нужно было спуститься с восьмого этажа, одеться, добежать до корпуса «К», раздеться, подняться на пятый этаж и отдышаться. Ужас! Ничего не хотело помещаться в рюкзак, я торопилась и отдала половину тетрадей ему. Он, по-моему, с интересом наблюдал за спешкой. Но до этого, наверное, вспомнив о тех самых «незначительных» правах, он вспомнил и обо мне. Помог участием и надежностью. Той самой, которую иные находят в людях, курящих сигареты. И поэтому все, конечно же, хорошо закончилось.
Я скоро вернулась за надежностью с зачетом.

***

«Один студент сошел с ума. Все время говорил: «Я – функция. Я – функция». Его направили к врачу. Он пришел. Врач поинтересовался: «Что с вами?». Тот снова: «Я – функция. Я – функция». Врач решил пойти на хитрость: «А я вас продифференцирую!». Студент нашелся: «А я «е» в степени икс!»

анекдот, рассказанный Борисом Григорьевичем Разумейко на
лекции по математическому анализу.

***

Информатика. Лекция. Начало семестра. Здесь мы часто сидели в верхней одежде. Было тесно, но зато тепло. Очень редко слушали лекции. Кто-то спал, кто-то читал (газеты, журналы, книги, учебники), кто-то что-то решал на следующие пары. Активная, в большинстве своем совместная деятельность. Для кого-то полезная, для кого-то развлекательная. За окном – начиналось утро, туманно и слякотно, размытые огни светофоров, размытые сонные машины сновали по Крымскому валу, и я почему-то им завидовала, иногда…
- Я сегодня к тебе приду…
серьезное и загадочное выражение лица.
- Зачем?
- Ну… Так… Просто… В гости…
- А, ну приходи. Буду ждать.
Не так уже и слякотно на душе, если знаешь, что тебя кто-то будет ждать. Даже если ты и не придешь…

***

несколько раз в начале курса мы все вместе сидели в библиотеке, в читальном гуманитарном зале. И занимались каждый своим делом. Иногда и чужим, конечно. Когда помогали. Чертили, решали. Шутили и слушали шутки. Обязательный атрибут. А, может, так было только один раз? Именно, когда все вместе…
- Валя – лакмусовая бумажка смеха. Если смешно – она краснеет.
Рашиту это очень понравилось, и он заразительно засмеялся. Вообще-то это неправда, потому что не все же шутки были пошлыми, да и такие на меня не действовали подобным образом. Я обиженно (не всерьез, естественно) ответила:
- Сам ты бумажка.
Было несколько минут пятого.
- О, у меня мама уже пришла домой.
Это, конечно же, не осталось без внимания сатиры и юмора. Шестеро из нас тогда жили под прицелом. Но я не была против. И это, на самом деле, жестко сказано.
Каждое новое предложение сопровождалось взглядом на часы, подаренные братом на шестнадцатилетие:
- О, мама уже пришла. О, посуду помыла. О, в магазин пошла.
А мама, наверное, много воды выпила, пока мне где-то там было весело.

***

Однажды по телевизору я услышала рассказ каких-то известных актеров (по-моему, Лазаревых), как в молодости они часто ходили в книжные магазины и покупали за раз кучу книг, так, что даже и унести-то их было трудно. И они были от этого в восторге. Вообще, учась в школе и почти не бывая в Москве, я мечтала о московских книжных маленьких и больших магазинах, о бесчисленном выборе интереснейших книг, об их типографском запахе. И именно так мне и мечталось: с кем-то выбирать и покупать их много. А услышав воплощение моей мечты в чужой жизни, я удивилась и решила, что, значит, и у меня так будет. Случайно ли недалеко от нашего института находилась «Молодая гвардия»?
 Это было первое место, куда мы пошли вместе. По Большой Якиманке, 1-ому Хвостову переулку, Большой Полянке. Хотя, конечно, «кучу» книг не покупали. Но зато выбирали карту мира для мамы, долго стояли напротив телевизора с демонстрированием правил и возможностей езды на машинах, ну и книги, книги… «Современная литература». «Музыка». Со стипендии. Так странно и забавно, что мне запомнилось, как на углу Большой Якиманки и 1-ого Хвостова я узнала, что означает слово «лавэ». Какое простое объяснение до этого не совсем для меня понятного четверостишия А.Р.:

«Как много мыслей бродит в голове,
Я об одну споткнулся в понедельник:
По-русски «LOVE» читается «лавэ»…
Желаю вам любви и много денег».

Позже появится БУЛОЧНАЯ. И доходить уже мы (но не мы) будем до нее. А тогда о ней было не известно, и она ничего для нас не значила. Не влюбляла нас в свой небесный аромат в небольшом помещении, не кормила воздушной неземной выпечкой, не спасала от жажды и жары. Ведь жары тогда и не было. И не должно было быть.

***

- Ну что, по пиву и оформим сделку? Какое, Фауст, ты предпочитаешь?
- Хольстен.
- Выбери другое…

Рашит – Мефистофель, а, может и наоборот…

***

- Нет, ребята, я не гордый.
Не загадывая вдаль,
Так скажу: зачем мне орден?
Я согласен на медаль.
На медаль. И то не к спеху.
Вот закончили б войну,
Вот бы в отпуск я приехал
На родную сторону…

Вика:
- Валь, он взял у тебя вчера книгу?
- Нет, в библиотеке взял. Может, ты сам будешь отвечать?!
Самодовольная улыбка и отрицательное покачивание головой. Обиделся на Вику…

***
Столовая в корпусе «К». Уютнее, чем в главном.
- У тебя есть с собой паспорт?
- Нет, а зачем тебе?
- В загс пойдем.
- …?
- Рашит, будешь свидетелем? На свадьбе.
- Чьей?
Жест, показывающий и объясняющий, «чьей».
- А жених… Этот?!
- Это все он, - попытка оправдаться перед «потрясением»  Рашита.
    - Это он, вот видишь, Рашит, она сама сказала…

***
 Еще было «Кирилл, не смеши Валю», «Отвернись. – Не могу.», «Я так устал, вот не поверишь», «Бубнило Бодров из Москвы», «упражнение: показать (не мат. анализе)», Вика-Даша, «стеганный», «понятно-непонятно», «взрывчатое вещество», «все, иду в брюку», «сЫгорем», и многое другое…

Но это, как и все остальное, почти ничего не значило.

***


                P.S.

«Ну что ж ты, умная, а?
Я звонил вчера весь день.
Твой автоответчик сказал, что это ему надоело, и отключился.
И я обиделся на него и написал эту песню.
Когда услышишь ее, набери меня, я – дома.
Bye.»

(обращение после песни)
«Грусть моя»
автор: Александр Р.