Гармония дождя

Я проснулся рано утром оттого, что шел дождь. Я почувствовал его кожей, поры которой широко раскрылись, словно чешуйки еловых шишек, жаждущие настоящей природной влаги.
Я встал с постели и, прошлепав босыми ногами на кухню,  выглянул в окно. Дождь действительно шел, и весь двор купался в его зеленых потоках. Мокрые тополя ловили тугие струи раскрытыми ртами клейких листьев, капли струились по щекам, подбородкам, стекали по шершавым,  словно огрубевшие ладони, стволам и падали на землю, вбиравшую живительную влагу с жадностью резиновой губки.  Я посмотрел на небо - оно было мокрым насквозь, видно дождь шел давно. И было в нем что то и от лета, перевалившего за середину, и от рыдания Пьеро по прекрасной Мальвине, и от осенних беременных яблонь.
Дождь шел серьезно, основательно хлеща по тополиным листьям, и оттого мокрые пряди деревьев напоминали банные веники, распаренные в шайке с крутым кипятком. На асфальте натекло много луж и тяжелые густые капли рождали на поверхности стоячей воды лупоглазые пузыри.
Мне захотелось открыть окно и протянуть к дождю руки. Я сдернул шпингалеты и рванул створку рамы, но она не поддалась. Я  тут же вспомнил, что она еще год назад была мною же крепко  прихвачена шурупами к коробке. Я сходил в мастерскую и принес шуруповерт. Крестовина отвертки плотно вошла в перекрестье головки шурупа, словно в центр стрелковой мишени. Я нажал на курок и с мягким жужжанием, металл покинул тело дерева, позволив, наконец, распахнуть створки рамы. Дождь тут же ворвался ко мне в квартиру и зашелестел по комнатам, обнюхивая углы. Ему было тесно на улице, он хотел захватить весь мир. Он взъерошил мои волосы, считая меня своей собственностью, и снова вышел во двор. Я облокотился о подоконник и засмеялся. Мне было хорошо. Редкие прохожие с раскрытыми зонтами не нарушали общей гармонии, так же как и мокрая дворняга, важно гуляющая в гордом одиночестве по высокой болотной траве газона.
Мне было хорошо, но, вместе с тем, я ощущал, что гармония не полна. Мокрый мир за окном представлялся мне сосудом, наполненным холодным зеленым чаем. Граненый стакан действительно был полон, бурая жидкость вздулась до краев, но никак не хотела проливаться. Чего-то не хватало, нужно было событие, еще одно движение. Это была задача, и я ломал себе голову,  стараясь понять. Я мучался как пианист, который проснулся утром и забыл придуманную во сне мелодию, или как юноша, потерявший клочок бумаги с номером телефона прекрасной незнакомки. Моя чувственность играла с моим разумом в кошки-мышки долго, пока, наконец,  не сжалилась и не подсказала, что в этом первом балетном па скорой осени не хватает гортанного крика петуха и мокрого хлопанья его тяжелых крыльев.
Понимание этого  оформилось как-то сразу, одним прыжком, и вот уже мой мозг лихорадочно стал искать способ залатать эту досадную прореху действительности. Собственно петуха взять мне в городе было неоткуда. Я лихорадочно стал искать ассоциаций и синонимов. И снова подхихикивающая чувственность подсунула мне воспоминание о лежащем в кладовке старом жестяном будильнике. Я тут же пошел и достал его. Да, это был честный пожилой служака, в зеленом мундире помятого корпуса с черными усами стрелок. На голове его красовалась хромированная блестящая каска с гладким кольцом посредине. Я завел его торчащим из спины  ключиком. Громкое тиканье  точного, (до пятнадцати минут в сутки)  хода стального механизма на  четырех рубиновых камнях,  напоминало стук когтистых  куриных лап по металлической крыше сарая. Не хватало только сильного, с чуть заметной хрипотцой, «Кукареку». Я поставил золотую стрелку боя на «через пять минут», и как был босиком, вышел во двор. Будильник я поставил на краю лужи, так, что он ушел тонкими спицами ног под воду. Тиканье его было напоминало отсчет метронома, и мокрые пузыри тут же стали лопаться в строгом соответствии с законами такта. Это было замечательно!
Я вернулся к раскрытому окну и стал ждать с тихой улыбкой, предвкушая заключительные, самые желанные звуки оперы, после которых должны вспыхнуть яркие, как багряные кисти осенних рябин, аплодисменты.
Пять минут истекли быстро. Было тихо, петух молчал. Лишь дождь равнодушно шел стороной, повернувшись ко мне спиной. Я ему был больше неинтересен. С высоты третьего этажа жестяной будильник казался ржавой консервной банкой, поставленной на ребро. Я вздохнул, и прошел в комнату, где на шкафу мирно спал тугой арбалет. Я снял его, отыскал лежавшую рядом стрелу и, встав  ступнею в стремя, мощно разогнул спину. Тетива встала на предохранитель.
Я целился долго и тщательно - второй оплошности я себе позволить уже не мог. Я плавно нажал на спуск. Тетива бумкнула, выкинув стрелу, и та вошла точно в середину циферблата, отшвырнув будильник далеко в сторону. Раздался долгожданный хрипловатый звон - петух запел свою последнюю песню. Я улыбнулся.
А дождь все рыдал.